Я хорошо помню, когда увидел Мэри Элис Брендон впервые. Она выглядела такой невинной в своем почти детском платье цвета небесной лазури, с кружевными рукавами и оборками. Это было на шумной улице, она шла в компании своих непрерывно говорящих подружек, напоминающих стайку щебечущих птиц. Уолтер рассказывал очередную историю о своих похождениях, но я уже не слышал его: я смотрел на девушку, такую беззащитную и странно трогательную в своей свежести и простоте. Мне хотелось подойти ближе, рассмотреть ее лучше, заглянуть ей в глаза… В этот момент она внезапно посмотрела на меня и, встретившись со мной взглядом, неожиданно смутилась и быстро отвернула пылающее лицо. Этот ее образ я носил в памяти долго. Очень долго. И даже сейчас, когда все, что было со мной в той, другой жизни - лица родителей, друзей, места, в которых я бывал, люди, которых я знал - расплывается в моей памяти, ее милое личико остается единственным четким образом из прошлого. Единственным видением из полузабытого сна человеческой жизни, позволяющим мне помнить, что я и в самом деле видел этот сон.

Сейчас мне сложно сказать, каким я был человеком. Наверное, не очень-то хорошим. Но с тех пор, как я перестал им быть, мои представления о хорошем и плохом сильно изменились… И этому в большой степени способствовала моя рыжеволосая спутница.
Виктория… Наверное, я люблю ее. Люблю такой же дикой, полузвериной любовью, какая только и может быть в моем вампирском существовании, без нежности и сантиментов. И она отвечает мне тем же.

Но иногда… Я вспоминаю ее, свою первую любовь. Красивую и романтичную, как и положено первой любви. Человеческую. Сломанную мной самим. Я не пытаюсь анализировать то, как это произошло, просто иногда перебираю свои воспоминания, прокручиваю их в голове, как будто боюсь расстаться с ними…

Но так же хорошо, как первую встречу с Мэри Элис, я помню и первую встречу с Викторией.

***

Я быстро шел по вечерней улице от здания банка домой, на ходу проклиная отца за его чертову упрямую вздорность и едва ли не переходя на бег от нетерпения. Можно подумать, у него мало посыльных и клерков, чтобы гонять с подобными поручениями их! Сколько еще он будет заниматься моим воспитанием? До самой моей смерти? Десяток юнцов, готовых дьяволу продаться со всеми потрохами за шанс выполнить какое-нибудь поручение великого Витердейла - старшего, днями напролет толпятся за дверями его кабинета, но тащиться в его офис за забытыми бумагами, а потом на почту со срочной телеграммой его поверенному, конечно же, должен именно я — вместо того, чтобы сейчас гулять с моей Мэри по парку, смотреть, как солнечные лучики отражаются на ее блестящих локонах, ни о чем не думать и просто слушать, как она рассказывает мне о чем-нибудь — о чем угодно!.. У нее такой чудесный голос... Мне невольно вспомнилась тоненькая изящная балерина, медленно кружащаяся на крышке маминой музыкальной шкатулки под серебряно-льдистую, звонкую мелодию. Когда Мэри болела и идиотские правила приличий не позволяли мне видеть ее больше, чем по получасу в день, я часами напролет сидел в пустой гостиной, как загипнотизированный следя за грациозным кружением маленькой танцующей фигурки в пышной белой юбке и раз за разом поворачивая ключ, заставляя тихую, печально-веселую мелодию литься и литься, и буквально сходил с ума, когда в этих звонких переливах мне слышались отголоски ее голоса, с раздирающей душу мольбой называющего то проклятое имя...

Джаспер, забери тебя дьявол, кто же ты такой?..

Я так увлекся своими мыслями и так отвлекся на внутреннее зрение от зрения обыкновенного, что заметил идущую мне навстречу женщину только когда случайно зацепил ее плечом. В первую секунду мне показалось, что я налетел на статую, а не на живого человека: вместо того, чтобы вскрикнуть и пошатнуться, эта незнакомка осталась стоять как вкопанная, а меня самого сила инерции повела по кругу, и я едва не потерял равновесие, выронив папку с отцовскими документами — так что бумаги выскользнули из-под обложки и разлетелись по заиндевевшей брусчатке во все стороны.

- Простите, мэм, я не... - начал было я, выпрямляясь, и тут она чуть подняла голову, так что из-под широких полей модной темно-синей шляпы, точно сияющая луна из-за туч, показалось ее лицо. И я замер на полуслове, будто оглушенный взглядом ее глаз, полыхавших черными звездами под гордым изгибом темных бровей и своим почти видимым сумрачным огнем делавших ее потусторонне, гипнотизирующе прекрасной. Огненная медь крутых кудрей, темно-алые губы — точно капля крови на снегу ее лица, фигура царицы или языческой богини...

- Все в порядке, - ответила она, глядя на меня с каким-то странным выражением. Голос у нее был удивительно мягкий и теплый для такой надменно-завораживающей внешности. - Я сама виновата. Засмотрелась, - она изящно пожала плечом и улыбнулась — эта улыбка ослепляющей глаза жемчужной вспышкой полыхнула на ее затененном шляпой лице. Наверное, мы всего мгновение молча смотрели друг на друга, а мне показалось, что прошла вечность. И вечность я и готов был смотреть на нее — как на огонь, завораживающий едва уловимой игрой своих оттенков. Она и сама была пламенем, она вся пылала и горела: в каждом ее движении, в каждом взгляде был этот огонь, страшный и манящий одновременно. И я, едва понимая, что говорю, пробормотал:

- Надеюсь, мы еще увидимся?..

Она одарила меня долгим, презрительным и так много обещающим взглядом.

- Уж я постараюсь.

Мне показалось, что я только моргнул — а ее уже не было, я один стоял на пустой улице, с трудом пытаясь вспомнить, где я и что должен делать. Бездумно шагая куда глаза глядят, я и не заметил, как добрался до дома, и только суровый окрик отца из своего кабинета вернул меня к реальности:

- Будь ты посыльным, был бы уже уволен. Где документы?

И только тут я вспомнил, что отцовская папка так и осталась лежать на булыжниках брусчатки, там, где я повстречал эту рыжеволосую ведьму.

***

Я сидел в беседке, стоявшей в глубине нашего сада, и курил сигару. Мама никак не хотела привыкнуть к тому, что я уже большой мальчик, и поднимала страшный шум каждый раз, когда видела меня курящим.

Глядя на темные силуэты деревьев вокруг, я думал о том, как сильно изменилась моя жизнь в последнее время - все благодаря ей, моей Мэри. Как же я счастлив, что встретил ее! С тех пор я смотрел на других женщин, как вежливый посетитель смотрит на музейные произведения искусства – ощущая лишь короткие эмоции восхищения или интереса, но ничего иного. Они больше не привлекали меня.

Кроме одной.

Мои мысли неожиданно поменяли направление. Я вспомнил о своей новой рыжеволосой знакомой, Виктории. Мы виделись с ней несколько раз после той первой встречи. Эта девушка привлекала и пугала одновременно. Само ее появление было неизменно окутано таинственностью: она всегда приходила неожиданно, как будто просто возникала за моей спиной или выплывала из ниоткуда, и именно тогда, когда я оставался один. Временами мне казалось, что кроме меня никто и не знал о ее существовании, не видел ее. Может быть, она просто плод моих фантазий?

Я усмехнулся этой мысли: ну вот, уже считаю себя сумасшедшим! Я всегда знал, что женщины когда-нибудь сведут меня с ума…

Я сделал еще одну затяжку и чуть не подавился дымом – чей-то силуэт отчетливо виднелся недалеко от входа в беседку.

- Успокойся, Джеймс, это всего лишь я, - от знакомого, слегка хрипловатого голоса мурашки побежали по спине. Эта девушка всегда вызывала во мне противоречивые эмоции и чувства. И так как благодаря Мэри у меня давно не было женщины, похоть была одним из этих чувств. И, похоже, Виктория это отлично знала.

Она бесшумно вошла в беседку, и я почувствовал ее неповторимый и удивительный запах, влекущий, сводящий с ума. Интересно, какие же духи она использует? Возможно, она приобрела их у самого Дьявола?..

Я снова усмехнулся: что ж, продолжаю сходить с ума! Но я определенно перестал удивляться ее неожиданным появлениям. Я привык к ним. Привык к ней.

- Как поживает твоя маленькая мисс Брендон? – голос Виктории прозвучал язвительно.

- Я не думаю, что это касается тебя, - ответил я резко. Я совершенно точно не собирался обсуждать мою Мэри с этой странной, пугающей женщиной. Обсуждать ангела с демоном. Это грех.

- А я подумала, тебе будет интересно узнать, что эта девушка вовсе не так невинна, как хочет казаться, - Виктория усмехнулась и продолжила: - И что она не так сильно любит тебя, как ты думаешь. Точнее, она любит не только тебя.

- Тебе-то откуда это знать? – я попытался скрыть, как же сильно ее слова задели меня.

Виктория загадочно улыбнулась

- Я многое знаю, – она многозначительно посмотрела на меня. – Например, я знаю, что ты хочешь этого.

Неожиданно она оказалась рядом со мной и, обняв меня за шею, впилась в губы каким-то холодным и одновременно жарким поцелуем. И, как будто не контролируя себя, или, может быть, успокаивая себя спасительной мыслью о том, что все это происходит лишь в моей голове, я обхватил ее за талию, сжав руки так сильно, что она закричала бы от боли, если бы была реальной, и ответил на этот поцелуй.

***

Я так легко принял это решение, что даже сам удивился своей смелости: раньше я бегал от женитьбы как от огня, старался не связываться с молодыми девицами на выданье, чтобы не дай Бог, одна из них не вознамерилась связать меня брачными узами. Я избегал взглядов пожилых матрон, чтобы какой-нибудь из них вдруг не показалось, что я подходящая партия для одной из ее блеклых дочурок.

Но сейчас у меня не было сомнений: я хочу жениться на Мэри. И у меня почти не было сомнений, что она тоже этого хочет. Оставалась только одна проблема: мой отец.

Я уже двадцать минут мерил шагами коридор у входа в его кабинет и никак не решался войти внутрь и встретиться с его гневом. А в том, что он разгневается, я не сомневался. Слишком хорошо я его знал.

Но я буду убедителен, если будет нужно, я уйду из дома, откажусь от наследства! Зачем оно мне, если я не смогу быть с ней?!

Набравшись решимости, я перешагнул порог отцовского кабинета. Обшитые мореным дубом стены, полированная столешница резного стола красного дерева покрыта кипами раскиданных в деловом беспорядке бумаг, в распахнутое окно вливается расплавленное золото вечернего солнца, рассыпаясь ослепительными бликами на стенках граненых стаканов с виски... В тяжелом вольтеровском кресле у стола сидел отец, неспешно и невозмутимо набивая трубку. Я прошел к окну, в последний раз прокручивая в голове слова, которыми надеялся заставить отца услышать меня, принять мою сторону… Набрав в легкие побольше воздуха, как будто собираясь нырнуть в воду, и наконец решившись, я быстро произнес:

- Отец, я женюсь на ней!

Он невозмутимо приподнял брови, словно ожидая объяснений.

- На Мэри Брендон! – даже в такой ситуации, я почувствовал, как мурашки побежали по моей спине просто оттого, что я могу произнести ее имя вслух.

Отец улыбнулся углом рта и выпустил безупречно ровное колечко голубоватого дыма.

- Что я могу сказать... Судя по твоей ажитации, ты явно думал, если даже втайне не надеялся, на то, что я буду возражать и устрою положенную мне, по твоему мнению, сцену праведного гнева надменного и бесчувственного отца на своего вырвавшегося из-под опеки сына, собирающего совершить мезальянс. Разочарую тебя — я вовсе не намерен этого делать, - благодушно сообщил он и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза от солнечных лучей и улыбаясь собственным мыслям.

Повисла пауза, которую я нарушил, спросив с плохо скрываемым недоумением в голосе:

- То есть... Ты согласен?

Неужели это возможно? Неужели отец поддержит меня, и уже завтра я смогу попросить руки Элис?

Витердейл-старший усмехнулся.

- Давай подойдем к этому вопросу по-деловому. Не скрою, твой образ жизни, все эти нескончаемые «дружеские вечеринки», опереточные актриски и прочие дамочки полусвета, карты, пари и другие атрибуты положенных «золотой молодежи» развлечений вовсе не приводили меня в восторг, и я уже подумывал взяться — пусть и с опозданием! — за твое воспитание, когда появилась эта девушка, и ты неожиданно стал прямо-таки святым. То, что она из семьи моего же управляющего и куда беднее тебя, не так уж меня и заботит.

Отец сделал паузу и затянулся, затем выпустил струйку дыма. Он явно забавлялся моим недоумением.

- Несомненно, я удивил тебя этими словами! Мне не свойственно излишнее стремление к всеобщему одобрению и жажда самолюбования, и я вполне отдаю себе отчет в том, что и сам я вовсе не из королевской династии, а потому эта мисс Брендон отнюдь не самая неподходящая партия для моего единственного сына. Она совершенно очаровательна, мила — и, что самое важное, она искренна во всех своих поступках. Видимо, этим она тебя и привлекла. Словом, она была бы чудесной невестой, я это признаю. Но согласия своего не дам.

Я вздрогнул и непонимающе уставился на своего отца, словно ожидая, что тот вот-вот засмеется и обратит все в шутку. Но тот продолжал спокойно улыбаться, любуясь плавающими в солнечных лучах медленно растворяющимися дымными кольцами и словно и не заметив, какой эффект произвели его слова.

- Но... но почему? - наконец выдавил я, пытаясь совладать с прорывавшемся в моем голосе недоумением и раздражением.

- Скажи-ка мне, с чего вдруг это нелепое стремление непременно сковать себя брачными узами? Раньше ты вовсе не производил впечатления будущего примерного семьянина!

- Я люблю ее! - воскликнул я, и на мгновение его губы тронула та самая особенная улыбка — словно само звучание этих простых трех слов доставляло ему какую-то особую, светлую радость. А затем, на его лице появилось озорное выражение, так странно сочетавшееся с морщинками вокруг глаз и седыми прядями в волосах.

- Докажи! – неожиданно сказал он. – Докажи, что ты так сильно любишь ее, что готов измениться. Брось своих дружков - они все равно не являются твоими настоящими друзьями! - возьмись за ум. Покажи, что ты мужчина и что ты готов стать главой семьи. Тогда я поверю тебе и дам свое согласие.

- Доказать? Но как? – я почувствовал, что меня совсем не пугают слова отца. Я действительно готов был стать другим ради возможности быть с Мэри.

- Мне давно нужна правая рука, помощник, которому я смогу доверять. Тот, кому я смогу передать свое дело и уйти на покой, – продолжил отец. – Ты согласен?

Я задумался. Отец уже несколько раз предлагал мне это, но каждый раз я отказывался. Я, конечно, иногда исполнял его мелкие поручения, иначе он перестал бы давать мне деньги, так необходимые мне для развлечений, но стать его правой рукой и на веки-вечные похоронить себя в счетах, доверенностях и расходных книгах?! Праздная веселая жизнь привлекала меня гораздо больше кошмарного существования эдакого чернильного вампира.

Но сейчас все изменилось. Я уже видел в своих фантазиях большой дом, в котором мы с Мэри будем жить, наших детей: девочек с улыбкой Мэри и мальчиков, таких же озорников, каким был я сам. Я был готов на все, ради того, чтобы это видение стало реальным, и потому произнес твердым голосом:

- Отец, я согласен.

***

Кажется, на этот раз я был действительно счастлив! И даже ревность, одолевавшая меня в последнее время и усердно подкармливаемая Викторией, наконец отступила. Мэри, такая счастливая, была уже почти полностью моя, и теперь все об этом знали. И даже если какой-то негодяй с такими же, как у меня, инициалами, и смог ненадолго затронуть ее сердце, он опоздал! Скоро она будет моей женой, и со всем этим будет покончено! Я отсалютовал друзьям стаканом и допил остатки виски.

Кажется, я немного перебрал. Да еще эта музыка, от которой уже начинает болеть голова... Я почувствовал необходимость в глотке свежего воздуха и, извинившись, вышел в сад.

Стояла чудесная рождественская ночь, может быть немного прохладная для наших мест, но в этот момент прохлада была именно тем, что мне было нужно.Я вдохнул холодный воздух полной грудью и побрел по дорожке мимо клумб и фигурно постриженных кустов.

Когда я увидел девушку, сидящую на отдаленной скамейке в самом конце аллеи, я сразу узнал ее. Я не знал больше ни одной барышни с такими чудесными рыжими волосами и мерцающей бледной кожей. Да и какая еще девушка могла бы сидеть одна в ночном саду и поджидать меня?

Я подошел ближе и в очередной раз залюбовался Викторией: она была великолепна в своем, возможно, излишне откровенном платье цвета старой бронзы – в точности как ее волосы, перепутанные локоны которых сегодня были украшены по-цыгански яркими лентами. В белых сумерках зимней ночи она казалась единственным сгустком цвета – как будто зашедшее давным-давно солнце продолжало пылать где-то в ее груди.

- Здравствуй, Джеймс! – она улыбнулась немного грустно. – Я собираюсь уехать ненадолго. Хотела перед отъездом поздравить жениха с радостным событием.

Она приподняла руку, сжимающую тонкую ножку бокала с шампанским, и сделала глоток.

- Спасибо, Виктория. Я еще увижу тебя когда-нибудь?

Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом:

- Все будет зависеть только от тебя.

Я присел рядом с ней на скамейку. Несмотря на то, что эта женщина вносила сумбур в мою такую гладкую и счастливую сейчас жизнь, меня по-прежнему тянуло к ней.

- Мне будет не хватать тебя, - сказал я, беря ее за руку.

Неожиданно она вырвала свою руку из моей и, вскочив со скамейки, воскликнула:

- Глупец! Неужели ты не понимаешь, что она не любит тебя? Что она просто не может любить такого, как ты? Ты и правда думаешь, что изменился, стал лучше? Почему же ты тогда будешь скучать по мне? Почему тогда целовал меня там, в беседке, почему ждал, каждый раз ждал очередной встречи со мной?

Я с удивлением смотрел на нее. Кажется, я впервые видел ее в таком возбужденном состоянии.

- Неужели ты не понимаешь, что по-настоящему тебя люблю только я?

Я совсем не ожидал таких слов от Виктории и не знал, что ответить ей. Впервые в жизни мое знаменитое красноречие с женщинами подвело меня.

- Виктория… Я не знаю, что сказать… Ты же знаешь, я люблю Мэри и скоро женюсь на ней…

Кажется, в ее глазах блеснула слезинка? Нет, мне, конечно же, показалось, такие женщины, как она, никогда не плачут на людях.

- Болван! Оставайся со своей мнимой любовью! Надеюсь, ты будешь счастлив!

Она сделал шаг в сторону, но в следующий миг обернулась и бросила мне через плечо:

- И кстати, не волнуйся насчет первой брачной ночи, уверена, все пройдет замечательно! - она зло усмехнулась. - Думаю, Джаспер уже позаботился, о том, чтобы бедняжке Мэри больше никогда не было больно!

***

Я смотрел на Мэри, такую нежную, красивую, любимую… И чувствовал, что не имею на нее права. Что она не моя и никогда не будет моей. Я слишком испорчен, слишком грешен. В голове звучал насмешливый голос Виктории: «Джеймс, она не любит тебя…»

Разум отказывался верить в эти жестокие слова, но бедное сердце рвалось на части, когда я думал о том, что возможно кто-то другой целовал ее, может быть даже делал с ней то, о чем я мог только мечтать...

Я сделал очередной обжигающий горло глоток. Снова посмотрел на Мэри и встретил ее ответный взгляд. Настороженный? Испуганный?

Может быть, она сама уже догадывается о том, что я не пара для нее? Может быть, сомневается в своем выборе? Сожалеет о поспешном решении выйти за меня? Может быть, она сейчас думает не обо мне, а о нем, о том, чье имя безжалостно срывалось бесконечное количество раз с ее сухих губ в дни ее болезни?

Я почувствовал, как бешенство охватывает меня. Бешенство и жажда обладания. Эта девушка моя по праву и я докажу это! Докажу и ей, и себе. И всем остальным, если понадобится. Мы ведь скоро поженимся, так чего же еще тянуть?

Решившись, я поставил стакан на столик и направился в ее сторону, чувствуя себя охотником, преследующим вожделенную дичь. Адреналин приятно щекотал нервы – как давно я не испытывал этого удивительного пьянящего чувства вседозволенности!

Дальнейшее как будто происходило не со мной, я как бы со стороны наблюдал за тем, как кто-то другой, удивительно похожий на меня, вел Элис по коридорам к моей спальне, как он прижимал ее к себе, целовал, а она доверчиво отвечала. Затем этот юноша неожиданно толкнул ее на кровать и, не обращая внимания на ее протесты, начал обнимать ее совсем не невинно…
Привкус вина на ее губах и языке опьянил меня своей горькой порочностью, разбудил во мне животную жажду пьяницы, захлебывающегося своим вожделенным пойлом, не в состоянии оторваться от бутылки, затуманил рассудок куда сильнее, чем весь выпитой мной самим виски.

Из этого состояния меня вывело то, что в какой-то момент Элис вдруг совсем перестала сопротивляться. Она обмякла в моих руках, и я мог бы продолжать, ведь преграды больше не было, но… Неожиданно я со всей очевидностью понял, что же сейчас натворил. Понял, что навсегда лишил себя возможности быть с ней. Она не простит. Она не сможет пережить этого.
Я вскочил с кровати, выбежал из комнаты, по пути чуть не сбив экономку, пожилую женщину, вырастившую меня, и бросился из дома, через сад, в сторону леса. Я бежал, не разбирая дороги, испытывая только одно желание – исчезнуть. Навсегда! Чтобы она никогда не знала о моем существовании, не испытывала ложной надежды, которую я дал ей, не переживала всей боли, которую я ей причинил…

***

Я остановился только тогда, когда почувствовал, что больше не могу бежать. В боку кололо, воздух с хрипом врывался в легкие. Ноги подогнулись, и я упал на траву, уткнувшись лицом в землю и тяжело дыша. На какое-то время в глазах потемнело, и мне стало легче: тяжкие воспоминания ушли, заглушенные остервенелой усталостью, захватившей меня, точно лихорадка. Но молодое и полное сил тело не могло слишком долго восстанавливаться: напряжение оставило уставшие мышцы, и душевная боль опять вцепилась в измученное сердце. Перед глазами понеслись картинки из недавнего прошлого: испуганное лицо Элис, ее тоненькие запястья, которые я сжимал руками, причиняя боль, оставляя синяки, разорванный лиф бального платья… Мне хотелось кричать, чтобы хоть как-то выпустить скопившуюся внутри боль, что угодно сделать, только бы погасить в сердце этот огонь, как угодно переманить его из души в свою проклятую, ненавистную физическую оболочку.

Неожиданно я почувствовал, как кто-то коснулся обжигающе-холодной рукой моей щеки, почти нежно погладив ее. Мне не нужно было смотреть, чтобы понять, кто это: такое прикосновение могло принадлежать только ей. Виктории.

- Наконец-то ты остановился. Не пристало девушке бегать за мужчинами, - услышал я такой знакомый, обманчиво-ласковый голос.

Я с трудом приподнялся на локтях, потом сел, облокотившись о дерево, посмотрел на свою преследовательницу. Она выглядела поразительно отдохнувшей: ни малейшего признака учащенного дыхания или румянца на щеках, свидетельствующих о беге. Значит, она уже была здесь. Я криво усмехнулся: ноги сами принесли меня к ней. Сколько я ни пытался избегать ее, я все равно оказался рядом. Видимо эта греховно-красивая женщина, пробуждающая во мне все самое темное, и есть моя судьба. Ведь убежать нельзя только от судьбы…

- Как ты оказалась здесь? – спросил я только для того, чтобы прервать затянувшуюся паузу. - Часто ты гуляешь по темному лесу одна?

- Я ждала тебя, Джеймс. Я знала, что рано или поздно ты явишься. Может быть, расскажешь, что заставило тебя бежать так, как будто все силы ада гонятся за тобой? – спросила она, прожигая меня своими темными глазами.

Я застонал. Неожиданное появление Виктории отвлекло меня от черных мыслей, но она же и вернула меня к ним.

- Я не хочу говорить об этом, – сказал я тихо. – Я… я просто хочу умереть.

Она приблизила свое бледное лицо к моему и произнесла с легкой улыбкой:

- Ты уверен?

Что-то в ее тоне заставило меня посмотреть на нее внимательнее. А посмотрев, я уже не смог отвести взгляд, и, загипнотизированный ее колдовскими глазами, кивнул, точно не зная, на что же именно соглашаюсь.

Ее улыбка стала шире, в выражении лица появилось что-то жуткое.

- Я знала, что ты будешь со мной… Всегда. – Она поцеловала меня, и я с жадностью ответил на этот холодный поцелуй. Мне казалось, что он замораживает мою душу, и боль постепенно уходит. Виктория целовала мои губы, лицо, шею, а потом, я неожиданно почувствовал резкую боль в том месте на шее, где только что чувствовал приятное касание ее губ. Я дернулся, но что-то держало меня так сильно, что я не смог даже шевельнуться. Невыносимая боль горячей волной быстро распространялась по всему моему измученному телу и, не выдерживая ее больше, я закричал, срывая голос.

***

Три месяца! Три долгих, мучительных месяца прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз! Я больше не мог терпеть. Я должен увидеть ее!

Я знал, что я еще слаб, что воля с трудом подчиняется мне, но я был уверен, что я справлюсь со всем и не причиню ей вреда. Лишь бы еще раз увидеть ее. Лишь бы попросить у нее прощения и получить его. Лишь бы в последний раз взглянуть в ее глаза…

Как умирающий от жажды бродяга, заблудившийся в пустыне, я гнался за миражом этой встречи, которая должна будет стать для нас последней, толком не думая о том, что я буду делать, когда увижу ее, что ей скажу и главное – как…

Мне не пришлось даже использовать свои новые и отвратительно животные способности для того, чтобы найти ее: я знал, что она не будет прятать свое горе в четырех стенах, знал, что именно старый городской парк был любимым ее убежищем, где она пряталась от жизни, когда не могла больше ее выносить, знал, в какой уголок этого парка она приходит чаще всего. Там я нашел ее и в этот раз.

Она была не одна – я слышал неприятно громкий голос одной из ее подруг, чувствовал, как ее запах примешивается к нежному, как ветер после дождя, аромату моей Мэри. Нужно было дождаться, пока эта девушка оставит ее одну, и я замер в густой тени окружавших крошечную прогалину деревьев, не двигаясь, стараясь не дышать, что бы лишний раз не дразнить притаившегося во мне кровожадного зверя. Наконец подруга Мэри скрылась в зарослях на другой стороне поляны, и я хотел было покинуть свое укрытие, но, сделав шаг, остановился.

Она плакала.

Я редко оказывался свидетелем женских слез и никогда не знал, что в таких случаях делать, а теперь… Это был даже не плач: она не всхлипывала, не рыдала – просто смотрела куда-то перед собой, и слезы струились из ее огромных глаз, как кровь из раны. Из раны, которую нанес я. Только в тот миг я до конца ощутил весь ужас того, что сделал с ней… Я убийца, я сам, своими собственными руками убил ее, мою фею, мою девочку… И я не имею права возвращаться к ней еще большим чудовищем, чем был прежде, и надеяться на отпущение своих грехов.
Я хотел было повернуться и уйти так же незаметно, как пришел, но тут в безмолвном воздухе совершенно явственно для моего обостренного слуха прозвучал прерывистый вздох, и, подняв глаза на Мэри, я встретился с ее потрясенным взглядом. Уходить было поздно.