Лиона опять проснулась до рассвета. Она лежала в темноте, глядя в потолок, но видя вместо черноты скатывающуюся в пыль отрубленную голову темноволосой женщины с испуганными глазами.
Это не было кошмаром. Лиона не просыпалась в холодном поту, шепча молитвы. Но видение повторялось из ночи в ночь, так или иначе, даже если дневная суета отвлекала от неприятных воспоминаний. Может быть, где-то на марше, истомившись за долгий пеший переход, девушка и сумела бы уснуть без сновидений, но здесь, в относительной безопасности — стычки с французами не в счет — ей это больше не удавалось. И святые заступники молчали. Не единожды Лиона прижималась лбом к эфесу своего меча, замирая перед ним на коленях, и взывая к ним о помощи и вразумлении. Они молчали. Может быть, они всегда молчали? Может быть, им и дела нет до того, что творится на грешной земле? До этих сотен и тысяч смертей, увечий, до этих страданий и боли, до этого похода? Значит, им это не нужно?..
Ужасаясь собственным кощунственным мыслям, Лиона с трепетом ждала, что Господь покарает ее за сомнения. Ждала раската грома или испепеляющей молнии. Ждала, продолжала молиться, но — все реже. Господь молчал. Молчала Святая Женевьева. Молитва не приносила былого успокоения. В душе оставалась пустота. Словно — напрасно молилась?.. Господь не покарал не только ее. Граф Гримстон продолжал выезжать в свои жуткие набеги. Храбрые, отмеченные символом Креста, доблестные воины по своей воле следовали за ним, чтобы убивать беззащитных и беспомощных. И ангелы не являлись отвратить их от неправедных свершений.
В сердце поселился тоска. Глаза больше не блестели огнем воодушевления. Лиона стала молчаливой, задумчивой, замкнутой. Перемены могла бы заметить Алира — но она не замечала. Если внутреннее пламя Лионы угасало, Алира, напротив, с каждым днем сияла все ярче. И ослепленная этим сиянием, не видела ничего вокруг. Она давно перестала думать о том, ради чего судьба забросила их в такую даль. Теперь для нее существовал только Ричард — и остальное меркло перед его образом. Она не видела, что Лиона побледнела и осунулась. Не видела, что она спрятала на дне котомки свои четки и больше к ним не прикасается. Не замечала, что подругу раздирают внутренние демоны. В ее мыслях был только Ричард.
А в мыслях Лионы — горечь предательства. Предательства Артура, оказавшегося не лучше разбойника. Предательства небесных покровителей, допустивших подобное…
По привычке она еще приходила иногда в барак, где размещался лазарет, и лечила раненых и хворых. Еще заваривала травы. Но подбодрить страждущего ей уже не удавалось…

Лиона сидела на каменной скамье возле стены, подставляя лицо зимнему солнцу. Близился полдень. Шум копыт в ушах постепенно нарастал, пока не обрел зримый облик группы всадников в меченых крестом коттах. Отряд Волка вернулся из очередной карательной вылазки… и Лионе было жутко представить, сколько еще невинной крови впиталось в их запыленные плащи…
Воины между тем придерживали коней, спешивались, передавая поводья конюхам или уводя скакунов к корыту с водой. Равнодушный взгляд Лионы не сразу отыскал среди прибывших самого графа. А когда отыскал — чуть ожил. Гримстон, все еще верхом, стоял возле двоих всадников, которые с немалыми предосторожностями отвязывали от седел плащ. Так перевозили тяжело раненых, если под рукой не оказывалось телеги. Как сейчас… В какой-то обреченной деревне отыскались, наконец, достойные противники? Или дорогу Гримстону пересекли конные лазутчики при луках?.. Лионой овладело желание увидеть раненого. Понять, что сумели противопоставить безжалостному нападению безоружные… В уголке сознания шевельнулось сожаление, что сейчас на плаще лежит не сам Артур — рубивший головы пленным с таким ужасающим хладнокровием.
Она поднялась со скамьи и шагнула вперед, минуя разбирающих снаряжение воинов и оруженосцев, туда, ближе, к провисшему под тяжестью тела серому от пыли плащу между парой гнедых… Лежавший там мальчишка был бел как полотно. На губах чуть пузырилась кровавая пена, дыхание звучало тяжело и хрипло. Не жилец, мелькнула отстраненная мысль. Именно так дышали бойцы на арене, если клинок входил между ребрами. Дышали, хрипели — и умирали.
Странно. Сейчас, увидев этого молодого оруженосца, Лиона не испытала радости от того, что осененных крестом убийц стало на одного меньше. Но и не почувствовала горечи от зрелища смерти вчерашнего товарища. Как его звали?.. Дирк, кажется. А может, и нет. Неважно…
— Как его? — спросила она одного двоих из бойцов, которые как раз собрались отвязать плащ от седел и занести раненого в госпиталь.
— Кинжалом, — мрачно отозвался тот. — Тонким, что шило. Прямо через кольчугу. Какая-то полоумная девка, едва он в хибару зашел. Выходишь?
— Попробую, если святой Лука поможет, — вздохнула Лиона, гадая про себя, насколько видно, что она уже не верит в то, что говорит. — Несите. Я посмотрю, можно ли что-то сделать.
Разве что дать бедняге воды и послать за отцом Густавом.
Они вошли под тяжелый каменный свод, в темную прохладу госпиталя — большой камин в дальнем конце зала давал мало света и еще меньше тепла. Ряды коек, пустые и занятые вперемешку. Продолжающего хрипеть Дирка уложили на ближайшую пустую лежанку, после чего воины вышли, а Лиона осталась задумчиво стоять подле умирающего. И не было больше в душе огня, который помогла сутки напролет держаться на ногах, выхаживая раненых после Дорилея.
Девушка взяла глиняный черпак и шагнула к большой бочке с водой у стены. И едва не столкнулась с черноволосым парнишкой, который явно очень торопился. Настолько, что выплеснул половину воды прямо Лионе на ноги.
— Простите, — выдохнул он, вскидывая растрепанную голову. И Лиона узнала его. Сразу же. Генуэзец, напросившийся к ним на корабль во время стоянки. Мальчишка, последним видевший Нейду живой…
— Анджело? — переспросила она, но уже знала, что тот утвердительно кивнет. Только не знала, что услышит вслед за этим.
— Лиона! Хвала Господу, что вы здесь! Идемте, прошу вас, быстрее!..



В самый темный час холодной ночи к запертым городским воротам явилась женщина. Потревоженный частым стуком стражник сначала всматривался в темноту по ту сторону калитки, затем отпер ее и позволил нежданной страннице войти. Едва она перешагнула прибитую под калиткой доску, часовой жестом велел ей остановиться и принялся подозрительно разглядывать, но едва поднес факел к ее лицу, чуть прикрытому рваным платком, как вздрогнул и сделал осторожный шаг назад, пропуская ее дальше. Никакого привычного досмотра не последовало. Возможно, он узнал ее, а может быть, испугался ее пустого, мертвого взгляда, приняв за нечистую силу, и попросту решил не связываться с восточной магией.
Девушка шла по длинным, пустым улицам, не оборачиваясь, не глядя по сторонам и даже не прислушиваясь ни к тихому шепоту во тьме, ни к приглушенным шагам за спиной. Казалось, ее совершенно не заботило ничто из происходящего вокруг.
Одинокая дама вполне могла стать случайной жертвой уличных разбойников или утративших веру, изголодавшихся по женщинам, уставших рыцарей, но не эти мысли сейчас занимали ее разум. Там вновь воцарились тяжелые воспоминания, где боль, страх и отчаяние мешались с жуткими ночными кошмарами. И она уже не могла понять, где проходит грань реальности, где кончается явь и начинается тот ужасный сон, в котором она говорила наяву с павшими в бойне под Дорилеем соратниками.
Один из мертвецов лежал с пробитой несколькими стрелами грудью, бледный и неподвижный. Его тело было раздавлено, истоптано, запачкано черной кровью, грязью и песком. В остановившихся, пока не выклеванных воронами глазах застыла пустота, что отразилась в ее собственном взгляде. Павший рыцарь нашептывал ей что-то, но слов было не разобрать. Она слышала его отчетливо, но никак не могла уловить смысл этого зловещего монолога. И эта картина, навсегда отпечатавшаяся в ее памяти, не давала покоя. Самое ужасное, что она уже вовсе не могла вспомнить, было ли это наяву — или же всего лишь очередным зловещим видением, посетившим ее в бреду.
Впереди улицу перегородили несколько крупных мужских фигур в широких плащах, насколько позволял разглядеть свет одинокого факела в руке одного из патрульных, которых после нападения ассасинов теперь регулярно отправляли в город то Конрад, то Людовик. Пламя дрожало и трепыхалось, ничего толком не освещая. Впрочем, даже если девушка что-то и сумела разглядеть, она не замедлила и не ускорила шаг, ни разу даже не осмотрелась, как должна была бы, надумай она искать убежище от возможной угрозы. Нет, она продолжала молча, размеренным, чуть спотыкающимся шагом идти вперед.
— Кто это у нас? — окликнул ее один из патрульных, но никакой реакции не последовало.
Тогда недоумевающий рыцарь со своими товарищами двинулись ей навстречу и поравнявшись, грубо толкнул ее в плечо.
Девушка отстранилась, пошатнувшись, но не упала, после чего попыталась обойти внезапное препятствие по краю улицы, однако воины уже перегородили ей путь.
Начальник патруля быстрым движением стянул с ее головы платок — и тут же замер.
— Нейда! — воскликнул он. — Глазам не верю! Эй, мальчик, — подозвал он к себе худощавого юношу. — Смотри-ка, кто восстал из мертвых.
— Нейда! Неужели это ты? — едва не заикаясь, выдохнул Анджело, глядя в бледное осунувшееся лицо одинокой странницы, пришедшей к ним из темноты.
Та лишь едва заметно кивнула и медленно отвернулась. А молодого генуэзца охватил безумный, неописуемый восторг — он порывисто обнял ее, крепко прижимая к груди, готовясь в глубине души к возможному удару в ответ на такую наглую выходку, но будучи не в силах совладать со своей внезапной радостью. Однако Нейда даже не моргнула. Не шевельнула ни единым пальцем.
Лишь тихо шепнула ему:
— Прошу, оставь меня.
Но Анджело и не думал этого делать. Он схватил ее за плечи, жадно всматриваясь в ее потухшие мертвые глаза, затем снова обнял, нашептывая ей на ухо бессвязные слова о любви, о том, как ему было тяжело в одиночестве, и о том, что больше он ее никогда не оставит.
Девушка так и осталась безучастной, словно статуя. Еще через мгновенье ее колени подкосились и она потеряла сознание, рухнув прямо на руки встревоженному Анджело…



Это была такая же обычная койка, как и все остальные, разве что соломенный тюфяк казался чуть более свежим, да рядом с изголовьем стоял низкий деревянный чурбан, на котором, судя по всему, и просидел весь остаток ночи верный генуэзец.
Стоило Лионе наклониться над ней, чтобы внимательнее разглядеть знакомые черты и уверить себя, что это не сон, как Нейда глухо вскрикнула и шарахнулась в сторону, едва не скатившись на пол.
— Нет… — разобрала Лиона сквозь хриплое, частое дыхание. — Нет… не подходи. Не смей! Филипп! Нет!..
Лиона поймала ее за руку. Потрескавшаяся кожа, шершавая, словно неструганая доска. Ссадины, покрывшиеся коркой, но не затянувшиеся совсем. Жар. Едва прикоснувшись к подруге, Лиона почувствовала, что ту сжигает лихорадка. Анджело безмолвной, исполненной тревоги тенью застыл за ее плечом.
Зачерпнув воды, Лиона смочила Нейде лицо. Из трещин на губах сочилась кровь. Под глазами чернели пятна. А когда истончившиеся до синевы веки приподнялись, Лиона разглядела под ними нездоровый влажный блеск.
— Боже, Нейда… — прошептала она снова, не в силах поверить своим глазам. — Ты… Живая…
Сдвинув в сторону пропитавшиеся пылью волосы, Лиона медленно, дюйм за дюймом осматривала голову подруги. Кости казались целыми. От глубокой ссадины над бровью остался медленно заживающий шрам. Раненая снова впала в забытье, и Лиона осторожно взяла ее запястье. Тонкое, хрупкое… Господь Всемогущий, как ты мог допустить подобное! Но Господь молчал. А Анджело вполголоса пересказывал события прошлой ночи и явление полуночного призрака, оказавшегося самым дорогим его сердцу человеком.
Лиона осторожно, по капле вливала в рот Нейде укрепляющий отвар, а потом, споив ей почти полчашки, стала снимать со страшно похудевшего тела лохмотья. В глубине души Лиона готовилась увидеть любые увечья, любые раны — но когда комок ветоши начал размывать грязь, стало ясно, что иных следов на теле нет, кроме старых шрамов. Вспомнилось бессвязное бормотание Нейды, в котором явственно прозвучало имя. Филипп. Герцог Лоранский. Каким же зверем надо оказаться, чтобы поселить в этой храброй душе столь отчаянный ужас.

Ночевать у ложа больной рвался Анджело, но Лиона отправила его в казарму отоспаться за предыдущую бессонную ночь, проведенную в дозоре и госпитале. Дирк получил от отца Густава причащение и отпущение грехов и отдал Богу душу. Лиона пробормотала «покойся с миром» — и вернулась к Нейде. Сидя на грубо обтесанном деревянном чурбане, она то дремала, привалившись спиной к стене, то просыпалась и шла дать Нейде еще питья. В сознание девушка больше не приходила, и Лиона уже боялась думать, что же будет дальше. Какими силами, Неба или Ада, ее привело к никейским стенам через столько дней после… всего… Но если она сумела выжить, одна, во враждебном краю, то должна ведь и очнуться, ведь так? Господи, ты же вернул ее нам? Она дышит, она жива. Значит, она поправится, верно?
Мелькнувшую мысль послать за Алирой и рассказать ей о счастливой встрече Лиона отогнала. Ее саму подруга и не хватится — может, даже не заметит, что ночевала одна. Сама-то она последние ночи редко проводит в одиночестве… Впрочем, мысли о грехопадении Алиры сейчас Лиону почти не занимали. Все как-то слишком резко переменилось. А где-то в самой глубине души таилось нежелание нарушать мирный покой крохотного рая Алиры неожиданными вестями.
К утру Лиону наконец сморил крепкий сон. И даже убитая сарацинка не приснилась. А когда ближе к полудню девушка открыла глаза, то встретилась взглядом с Нейдой, которая лежала, вытянувшись, прищурившись, и не сводя с нее глаз.
— Ты мне снишься? — голос подруги звучал сипло.
— Тебя мучили кошмары, но теперь они позади, — Лиона тут же подсела на край лежанки и осторожно прикоснулась ладонью к лбу Нейды. — Жара нет. Ты идешь на поправку.
— Славно, — выдохнула девушка. — Очень славно.
— Как ты выжила? — Лиона снова помогла Нейде сделать пару глотков воды и заботливо обтерла ее лицо влажной тряпицей. — Тебя все считали погибшей.
— Я сама себя считала трупом, — скривилась Нейда. — Когда я очнулась — к моему телу уже примеривались стервятники. Впрочем, поживы для них там и без меня имелось предостаточно.
Девушка нахмурилась, снова, как наяву, слыша клекот здоровенного грифа, лениво отпорхнувшего в сторону, стоило ей приподняться на локте.
— Где-то стонали умирающие, где-то ржали кони. А совсем недалеко расхаживали наши убийцы, обирая мертвецов. Мне хотелось перебить их всех. Сразу. А получилось только отползти на пару футов в сторону. Я сама над собой смеялась. В ушах шум, в голове звон, тело словно чужое. Если бы они меня тогда заметили, прирезали бы на месте, и я вряд ли смогла бы этому помешать. Знаешь, Лиона, я давно не ощущала себя такой беспомощной… — лицо Нейды исказилось. — Очень давно.
Еще воды. Глоток, другой… утолив жажду, девушка откинула голову на свернутый в несколько раз плащ, заменявший подушку, и прикрыла глаза. Через мгновение дыхание ее выровнялось. Уснула. Лиона опять коснулась ее лба. Не горячий. Спи…

Весь следующий день Нейда проспала. Анджело пришел и честно сменил Лиону, буквально заставив ее пойти поесть и поспать. Лиона не пошла домой, а прилегла прямо там, на лавке около стены. Те несколько минут, что потребовались для перехода в туманную страну сновидений, Лиона наблюдала из-под ресниц за тем, как Анджело несколько раз обошел вокруг лежанки, легонько дотронулся до плеча спящей Нейды, поправил плащ, которым она была укрыта, а потом остановился и долго всматривался в ее неподвижное лицо, после чего очень медленно наклонился и прикоснулся губами к ее щеке. После этого Лиона заснула. А когда проснулась, был вечер, Нейда сидела на своей койке, Анджело стоял позади, готовый подхватить ее, если она начнет заваливаться на бок, а Нейда задумчиво смотрела на проснувшуюся подругу, после чего слабым голосом попросила есть.
Лиона быстро принесла с госпитальной кухни кружку с бульоном, Нейда осторожно взяла ее, сначала одной рукой за ручку, но тут же подхватила второй, с другой стороны, за неровный шершавый глиняный бок. Потом девушка оглянулась на Анджело и тихо, но четко произнесла:
— Уходи.
Анджело дернулся возразить, но Лиона тронула его за рукав.
— Пойди поспи, пока я здесь. Утром сменишь меня, если Ричард не отправит тебя в патруль.
Юноша через силу согласился.
— Зачем ты так сурово с ним? — спросила Лиона, когда генуэзец скрылся за дверью. — Он не отходит от тебя.
— Я об этом его не просила, — оторвалась от еды Нейда. — Я не хочу, чтобы он запомнил меня… такой.
Лиона молча кивнула и стала глядеть, как подруга двумя руками удерживает кружку с бульоном. Она была безмерно рада, что видит Нейду живой. Пожалуй, давно уже такая радость не владела ее сердцем. Если подумать, с того самого злополучного приезда в разоренную деревню… И все же эту радость омрачал ужас осознания, в каком плачевном состоянии Господь вернул свою преданную воительницу. Понимала это, судя по всему, и Нейда, потому что после еды долго рассматривала пальцы, пытаясь заставить их не дрожать и зло хмурясь.
— Совсем сил не осталось, — пробормотала она наконец, бессильно уронив руку на тюфяк. — Даже кинжал сейчас, наверное, не удержу. Жалкое зрелище…
— Забудь об этом, — шепнула Лиона. — Никто не позовет тебя в бой, пока ты не наберешься сил. А здесь, за городскими стенами, ты в безопасности.
Вспоминать ту отчаянную схватку с ассасинами не хотелось совершенно.
— Надолго ли… — протянула Нейда, морщась и устраиваясь поудобнее. Выглядела она заметно более живой, чем накануне.
— Кто знает. Ходят упорные слухи, что император намерен двинуться дальше. Но вряд ли это произойдет скоро. У тебя еще есть время.
— На что? — Нейда скривила губы, поджившие трещинки лопнули, и на них снова выступила кровь. — Ты способная врачевательница, но когда ты сумеешь поставить меня на ноги?
— Куда ты спешишь? — Лиона пересела на край лежанки и осторожно взяла Нейду за запястье.
— На войну, ради которой мы все здесь, — пожала плечами Нейда. — Я дала слово Гримстону, что буду сражаться за него.
Лиона хотела возразить. На языке уже вертелись жестокие слова правды про Волка, про то, кем он был на самом деле под маской благородства и служения великой цели. Но девушка сумела сдержаться. Не то время, чтобы раскрывать подруге глаза на истинное положение вещей. К сожалению, не то. Слишком велика слабость, слишком тонка ниточка между жизнью и смертью.
— Как… как ты выбралась оттуда? — наконец задала Лиона вопрос, терзавший ее все эти дни.
— Я плохо помню, — вздохнула Нейда. — Но когда я очнулась в следующий раз — сарацины уже ушли прочь, а мне удалось хотя бы подняться на ноги. Наши повозки разорили и пожгли, но кое-что из еды удалось отыскать. Потом нашлась лошадь. Ей прострелили ногу, наверное, поэтому и не забрали в трофеи, но рана пустяковая, навылет. Я обломила и вытащила стрелу, перевязала, как получилось, и дальше поехала на хромой кляче.

…Лошадь брела едва ли быстрее, чем пеший. Но сил самой идти не осталось. Едва хватало сил удерживаться верхом, не заваливаясь на конскую шею.Через некоторое время сознание все-таки помутилось, так что в чувства привел удар о землю — тело соскользнуло с седла, одна нога осталась в стремени. Хорошо еще, что лошадь сразу остановилась, не потащив по камням. Небо серело мглой. Вечер? Ночь? Какой день, сегодня — или завтра… Впрочем, есть ли разница, когда умереть. Сегодня или завтра. Сегодня Бог миловал, но едва ли эта милость продлится долго.
Ночь выдалась холодная, так что озноб пробирал до костей. Голова кружилась, за висками поселилась боль. Когда где-то в темноте послышался волчий вой, рука дернулась к поясу и нашла там пустоту. Меч сгинул на поле боя. Кинжал оказался сорван вместе с ножнами. Мародеры проклятые, гореть им в аду…
Лошадь продолжала брести, хотя с каждым пробуждением все медленнее. Иногда она ржала и припадала на раненую ногу. Иногда шарахалась в сторону, когда на пути показывался труп в истрепанном белом плаще с крестом. Иногда тела были без голов. Иногда обобранные до нижней рубашки. Слова поминальной молитвы уже не срывались с языка, а сползали, медленно и обессиленно. Так же, как тащилась сейчас она, удерживаясь одной рукой за гриву лошади и не имея сил забраться в седло.
Подле одного мертвеца валялся кинжал с обломанным кончиком. Борясь с головокружением и тошнотой, Нейда нагнулась подобрать оружие — и рухнула на бок, неловко подвернув запястье. Новая волна боли — хотя разве это боль… Боль — это когда кисть выворачивают из сустава, медленно, дюйм за дюймом, и ждут, что раздастся раньше — хруст или крик. Потому что на тренировке была допущена ошибка, которая в реальном бою стоила бы отрубленной руки…

— Я не знаю, сколько дней продолжался этот кошмар, — Нейда закашлялась. Лиона подала ей черпак воды. Нейда сделала глоток и задумчиво посмотрела на дрожащую после прикосновения ее губ прозрачную поверхность. — Я допила последние капли из фляги. Лошадь подыхала от жажды, и в конце концов, в мгновение ясности рассудка, я перерезала ей горло, чтобы избавить от мучений. А сама напилась теплой соленой крови. Кисть я все-таки себе повредила, потому что запястье распухло и плохо слушалось.
Лиона всмотрелась внимательнее. Руки выглядели абсолютно одинаковыми. Но задавать вопросы девушка не стала, опасаясь сбить подругу с нити повествования.

Солнце… палящее, яркое, безжалостное, от его сияния кружится голова. Ноги еле бредут, то проваливаясь в мелкий песок, то спотыкаясь о камни, то путаясь в вялой хилой траве. Память давно утратила счет времени. Осталось только понимание, что, чтобы выжить, надо двигаться вперед.
Скудные припасы кончились еще вчера. А может быть, два дня назад. А может быть, не кончились, а затерялись в этой пустоши. Голода не было. Была только слабость. И жажда. Вот жажда донимала немилосердно, особенно к полудню, когда кольчуга нагревалась на солнце. Утолить ее получалось только ближе к рассвету, когда на металлических кольцах оседала влагой ночная прохлада. Приходилось слизывать эти редкие капли с пыльных наплечников, с рукавов, с лезвия кинжала, заткнутого за пояс. И все равно это было не более, чем агонией.
Следующее прояснение сознания пришлось на ночь. Ледяную и звездную. И судя по тому, как холод забирался под камзол, кольчугу она днем умудрилась снять и бросить. Идиотка… теперь не будет даже тех скудных капель. Теперь вообще уже ничего не будет.
А может, это ад? Из-под камня, задетого неосторожной ногой, выползла черной лентой змея. Достаточно длинная, чтобы несколько раз обвиться вокруг сапога… Здесь всё, всё против нас… Не стоило соваться в эти гиблые земли! Но разве у меня был выбор? Змея прошуршала своим чешуйчатым телом и скрылась в тенях на неровной каменистой почве. Дыхание сбилось, сил сделать следующий шаг не осталось. Ложась прямо на землю, Нейда задумалась, а сможет ли змея прокусить ткань камзола, после чего подтянула один рукав повыше, обнажая здоровую руку почти до локтя, и закрыла глаза, прислушиваясь в ощущениям от прикосновения мелкой гладкой гальки к коже.

…Вода. Теплая вода на губах, с привкусом похрустывающего песка. Сладкая и желанная, как самое лучшее, выдержанное вино из погребов Лоранского Беркута. Даже еще вкуснее. Глоток, глоток… глаза открываются с трудом. Телу непривычно мягко лежать. Это не камни, не песок, не земля. Это… несколько ковров, свернутых и брошенных один на другой. Пальцы коснулись ворса и нащупали сгиб. Глаза, наконец, смогли привыкнуть к полумраку, кажущемуся после солнечного света черным. Все тело ноет. Значит, не сон, не бред, значит, сюда сейчас не войдет Филипп… А змея не захотела избавить от страданий.
Гортанная речь рядом. Голос женский. Нейда повернула голову и с немалым трудом разглядела на фоне невыносимо пестрой стены фигуру в длинном покрывале. Сил пугаться и удивляться не осталось.

— Руку перевязали, так что она хотя бы перестала так мучительно болеть. Давали пить и иногда есть, — Нейда задумчиво поглаживала переносицу. — Временами начинали что-то говорить, но я не понимала ни слова. Они меня, судя по всему, тоже. Странные женщины, с головы до ног покрывало, так что и лица особо не разглядишь. Только по голосу и поймешь, что это живой человек, а не ворох ткани…
— Кто они? — очень тихо спросила Лиона, но Нейда только плечами пожала.
— Откуда же мне знать. Они не понимали ни нашу речь, ни язык Священного Писания. Жилище похоже на палатку, много ковров, за стеной иногда слышалось ржание.
— Тебе не приходило в голову, что это сарацины? — чуть помедлив, проговорила Лиона, пристально глядя на собеседницу.
— Может быть, кто же разберет этих безбожников.
— Они помогли тебе, вправили вывих, спасли от смерти. Такие ли уж они безбожники? — Лионе казалось, что она ступает на первый осенний лед, прозрачный и невыносимо тонкий, но промолчать не получалось.
— Ну, а кто же они, по-твоему? — Нейда села и медленно подтянула колени к животу. — Святые угодники?
— Нет, просто люди, — опустив глаза, шепнула Лиона. — Такие же, как мы. Не лучше и не хуже.
— Конечно, они люди. И кровь у них такая же красная, как у меня или у тебя.
— Но разве преступление звать Бога другим именем? — внутри все кричало «Остановись, прекрати, не рискуй!».
— К чему ты клонишь, Лиона? — Нейда нахмурилась. — Что они нам не враги?
— Они нашли тебя в пустоши и выходили, не дали умереть, не мучили, не убили. Они знают, что такое милосердие. Неужели же ты сможешь после всего этого снова поднять на них меч? — подавшись вперед, Лиона положила руку подруге на плечо, и та чуть дернулась, словно собираясь сбросить прикосновение, но потом передумала.
— Смогу. И подниму, как только силы появятся, — медленно произнесла Нейда, пристально глядя Лионе в глаза. — Потому что они в один день вырезали несколько тысяч наших воинов. Потому что если бы они знали, кто я такая, они бы растерзали меня в клочья. Потому что я поклялась Гримстону, что буду за него сражаться, и от слова своего не отступлюсь даже в память о случайно спасенной мне жизни. Они наши враги. Всегда ими были и всегда ими останутся. И не пытайся убедить меня в обратном.
Лиона прижала ладонь к глазам, подавляя тяжелый вздох.
— Гримстон убивает безоружных, — хрипло выдохнула она. — Ни во что не ставит жизни женщин и детей.
— Гримстон — мой командир, — пожала плечами Нейда. — Здесь идет война. А на войне выживает сильнейший.
— Ты говоришь как убийца, — в глазах Лионы блеснули слезы.
— Дорогая моя, я и есть убийца. Сначала мы убивали на потеху зрителям, потом я убивала по приказу хозяина, теперь я убиваю, потому что я солдат. И если я опущу меч, меня прикончат. И тебя, если ты не одумаешься и не прекратишь искать благость там, где ее нет.
— Не напрягайся, — торопливо перебила подругу Лиона, видя, что та, забывшись, пытается встать с лежанки. — Я не хотела тебя расстраивать, клянусь.
— Верю, — кивнула Нейда, улыбнувшись. — Забудь то, что ты мне сейчас говорила. Нам всем досталось. Помнишь, тогда на корабле ты обещала молиться за нас?
— Помню, — глухо отозвалась Лиона. — Я больше не могу. Господь меня не слышит. И наверное, никогда не слышал. Все было дьявольским наваждением.
— Прекрати, — резко перебила ее Нейда и, ухватив за запястье, потянула ближе, на край кровати. — Я знаю, что такое дьявольские наваждения. Они совсем другие.

…В палатке темно. Снова ночь? Рука не болит. И голова тоже. Почти. Хотя в дальнем углу нет-нет, да и привидится облаченная в черное фигура прежнего хозяина, и тогда сердце пропускает удар, а рассудок начинает корчится в адской муке бессильного страха. Но если зажмуриться и посмотреть снова — там никого нет. Во всяком случае, пока…
Тело слушается плохо, но все-таки подняться на ноги удается. С четвертой попытки. Совсем рядом слышно ровное дыхание спящих. Сколько их тут, двое? Трое? Что бы они сделали, если бы знали правду… Лучше не думать. И не ждать, пока у них возникнут вопросы, ответить на которые она в любом случае не сможет.
Отыскать в этой темени воду едва ли получится. Да дьявол с ней, с водой, найти бы хоть флягу — вода есть в колодце, а колодец должен быть в каждой деревне. Оружие… оружие тоже вряд ли найдется. Но имеет ли это значение? Нет… ничто не имеет. Просто уйти. Подальше. Как можно дальше. Вернуться к своим. Ведь кто-то должен же был выжить…
Прихватить из груды тряпья, служившей постелью, кусок материи — голову прикрыть от безжалостного солнца. Почти ползком подобраться к входу, завешенному ковром. Никто не слышит. Рука нащупала что-то металлическое, похожее на ручку кувшина. Осторожно, чтобы ничего не упало, загремев… Очень осторожно… Ковер с приглушенным шорохом отгибается в сторону — и приходится прикрыть глаза от кажущегося слишком ярким лунного света. Полнолуние. Ну что же, так идти будет даже легче.
Колодец отыскался. Вода в нем скрипела песком на зубах, но это не имело значения. Набрать полный кувшин — и прочь. Тихо, плавно, стараясь не расплескать драгоценную влагу и не упасть от внезапного головокружения. Собаки перегавкивались, но это ведь может быть и из-за бродящих неподалеку волков или шакалов…
Никто не хватился. Не бросился в погоню. Деревня осталась позади. А впереди ждал опять бесконечный путь через пустыню, в конце которого будет либо смерть, либо спасение. В памяти всплыло слышанное незадолго до Дорилейской бойни название ромейского города: Никея. Он должен быть где-то здесь. Или там. Где-то…

— Раньше я бы сказала, что твое спасение — это божественное чудо, — проговорила Лиона, когда Нейда, закончив свой рассказ, обессиленно сползла обратно на свое простое ложе. — Теперь я уже сомневаюсь, что Спасителю угодно являть нам чудеса Свои, но я все равно невероятно рада, что ты здесь.
— Веришь ли, и я рада, — с трудом улыбнулась Нейда. — Здесь меня перестали мучить кошмары. А теперь и расскажи мне, где Алира, кто пережил Дорилей, как там французские павлины. И не забивай себе голову всякими неприятными мыслями.
Лиона сквозь непрошеные слезы улыбнулась и кивнула. Нет, никто не поймет этого, никто и никогда. Господи, за что ты обрек меня на эти страдания.
На следующий день Нейда, не держась за стену, смогла пройтись по госпитальному бараку, так что Лиона решила, что больше здесь ее подруге делать нечего. Испросив разрешения у Артура, несказанно радостного по случаю счастливого спасения его воительницы, Лиона забрала Нейду в дом Зои. Через несколько дней войска собирались покинуть Никею и двинуться на юго-запад, к побережью.



Пасмурное утро отдавало чем-то зловещим. Одинокие солдаты бесцельно бродили по узким городским улицам, пытаясь хоть как-то спастись от скуки и безделья. Командующие армий уже очень долго занимались подготовкой к следующему шагу святого воинства, однако никаких подробностей до простых воинов не доходило. А может, Конрад опасался теперь говорить о надеждах на громкие победы, учитывая сколь немногие из его людей пережили разгром под Дорилеем.
Тем быстрее по округе расползались слухи о прибытии в город группы таинственных незнакомцев. Явно европейцы, но не французы. Мелькали то здесь, то там, никому не попадаясь на глаза надолго. От нечего делать солдаты вечерами строили догадки одна причудливее другой, о том, кто они, откуда и зачем пожаловали — больше-то все равно заняться было нечем. Граф Артур даже в свои устрашающие вылазки перестал ездить, полностью сосредоточившись на планах нового выступления. Вот и оставалось сидеть по трактирам да казармам и языками молоть.

— Как дорога? Не слишком утомились? — в залитом тусклом утренним светом переулке стояли двое: широкоплечий воин с выцветшим крестом на плаще и крепкий невысокий мужчина в темной накидке с низко опущенным капюшоном.
— Оставьте свои любезности тем, кто их оценит, — грубо перебил воина незнакомец. — У нас есть дело и мы хотели бы побыстрее с ним тут закончить.
— У вас не было проблем с городской стражей? Мне не нужен лишний шум, — предупредил рыцарь, хмурясь.
— Даже воинам Господа не чужды низменные желания. Мы все уладили. А теперь прошу перестать тратить мое время и выполнить свою часть сделки.
— Конечно, господин… не имелось случая узнать ваше имя…
— Я просто один из тех, кого зовут Лисами. Имена будут лишними, а теперь давайте ближе к делу. Довольно испытывать мое терпение, — резким тоном перебил его незнакомец.
— У нас тут полный разлад, господин Лис. Девчонка пропала, причем давно. Но говорят, что прошлой ночью ее видели в городе. Об этом вам лучше поспрашивать в ближайшей таверне. Там наверняка уже собрали все слухи, но постарайтесь не привлекать к себе внимания. К чужакам здесь относятся с большой настороженностью.
— Благодарю за помощь. Твой долг перед Беркутом прощен, — небрежно кивнул мужчина.
— Ну нет, мы так не договаривались, — недовольно проворчал рыцарь, осторожно потянувшись за мечом.
Слишком медленно. Незнакомец мгновенно понял его намерение и, не дожидаясь, пока тот достанет оружие, ударил собеседника кулаком под подбородок.
Воин рухнул на колени, закашлявшись, но тут сзади подоспели еще двое в капюшонах, возникшие из тени ближайшей арки ворот. Узкими кинжалами они молниеносно изрешетили тело воина, перерезав напоследок горло, а труп бросили в ближайшей подворотне, накрыв залитым кровью плащом со знаком креста.

Предыдущая глава