*verpasste Anrufe - пропущенные звонки




Мы все-таки добрались до моего дивана.
Терпеливо ждавший своего часа все это время, с момента первого домашнего ужина, он наконец-то удостоился внимания. Чувствую матово-бежевую поверхность обнаженными лопатками. Она и мягкая, и жесткая одновременно, довольно приятное ощущение. И дополнительная стимуляция.
Запрокидываю голову, выгибаясь на тесном кусочке свободного пространства. Путаюсь пальцами в волосах Эдварда, смакую каждую секунду своего обжигающего, глубокого удовольствия. Это всегда похоже на разряд молнии – сперва выбивает из легких весь воздух, потом погружает в неукротимую дрожь, а из нее ты выныриваешь на поверхность теплого, медового, невесомого чувства умиротворения. От сладости момента я улыбаюсь.
Эдвард, полоснув мою кожу горячим, сбитым дыханием, чувственно целует шею. И ключицы. И чуть ниже, ближе к груди. Пять секунд... ещё две... а потом, отыскав опору в подлокотнике дивана, он исступленно, резко, грубо и глубоко вбивается в меня. Хрипло, утробно стонет, прижавшись виском к моей щеке.
За окном идет снег. Первый берлинский снег, ноябрьское чудо, ознаменование приближающейся зимы. Но в моей гостиной не просто тепло, здесь жарко. Эдвард полноправно забирает себе не только мое тело, но и все окружающее пространство в зоне видимости. Вес его тела, жар кожи, дыхание, стоны, побелевшие от хватки костяшки пальцев... и этот умопомрачительный, невероятный запах – сандала, цитрусов и секса.
Он кончает, отчаянно схватив ртом воздух. Прижимается лбом к моему плечу, дрожит, сорванно дышит, никак не в состоянии сделать более глубокий вдох. Еще немного двигается. Забирает себе остатки экстаза. Жмурится, чувствую кожей. Я широко улыбаюсь, ласково погладив его волосы.
- Ш-ш-ш, любовь моя.
Несильными, но ощутимыми движениями массирую широкую спину. Эдвард шипит от удовольствия. Звук моей победы.
- Ich liebe dich, - шепотом признаюсь ему, приникнув к виску. Тяжесть мужчины на моем теле – а Эдвард буквально-таки на мне лежит – идеально дополняет момент единения.
- Обожаю, - очень низким, глубоким тоном отзывается Каллен. Выдыхает. Еще раз очень тихо, но проникновенно стонет. И практически сразу же, чуть придя в себя, пытается перенести вес на руки, отстраниться.
Ну уж нет.
Удерживаю Эдварда в прежнем положении, демонстративно обвив обеими руками за талию и спину. Глажу каждый позвонок.
Из приоткрытого окна в комнату сочится холодный, слегка морозный воздух.
- Куда это ты?
Тихо, устало усмехается.
- Лягу рядом.
- А я хочу, чтобы ты остался здесь.
Он поднимает голову. Синие глаза лучатся теплом и лаской. Но больше всего меня радует исчерпывающее их успокоение. Его глубина неизмерима.
- Я же раздавлю тебя, Schönheit.
- Еще чего, - запускаю пальцы в его волосы, массирую затылок, прекрасно зная реакцию на это действие. Эдвард прикрывает глаза, сладостно вздохнув. Какие же длинные, черные у него ресницы. Какое искусно вылепленное лицо, как из мрамора. Великолепие в чистом виде. Мое великолепие.
- Полежим еще немного, - прошу, медленно поглаживая его кожу. Свободной левой рукой согреваю спину, веду замысловатые линии вдоль лопаток.
Эдвард, чуть нахмурившись, мне сдается. Кладет голову обратно на мою грудь. Целует кожу, ответно гладит мое тело. И улыбается. Как же мне нравится так непосредственно и ясно чувствовать его улыбку.
- У тебя так быстро бьется сердце, Ласточка.
- У тебя тоже.
Он целует мою левую грудь.
- Хорошо быть так близко, чтобы слышать биение сердца.
Обеими ладонями глажу его лицо. Волосы, виски, скулы, щеки, губы... когда прикасаюсь к ним, Каллен целует мои пальцы.
- Согласна.
Мы и вправду проводим какое-то время в позе полноценного, исчерпывающего единения и души, и тела. Эдвард не предпринимает попыток изменить ситуацию, чем всегда грешит, а я тихо радуюсь самому моменту. Каждый раз в нашем сексе – в наших занятиях любовью – появляется новая грань. И всегда после этого мне кажется, что лучше быть уже не может... а оно все случается. Снова и снова. Вот где истинная магия...
Снег идет сильнее. Постукивает от нарастающего ветра окно. В комнате темнеет.
Прежде чем отстраниться, Эдвард, уже полноценно расслабившийся, оглаживает пальцами мои ребра – от первого до двенадцатого. Проводит носом по ложбинке между грудей, целует солнечное сплетение.
Вижу его успокоенные, счастливые синие глаза, когда присаживается на край дивана. На идеальном теле гуляют сумрачные тени. Я любуюсь открывшейся взгляду картиной.
- Ты просто неотразим, - серьезным, проникновенным шепотом признаюсь Соколу. Кожа, согретая его долгим присутствием, неприятно саднит. Хотела бы я, чтобы мы никогда не вставали больше с этого крошечного дивана...
Эдвард тронуто, влюбленно мне улыбается. Забирает себе мою ладонь, тепло целуя каждый пальчик.
- Лестно слышать это от моей богини. Спасибо, Schönheit.
Я усмехаюсь, но больше не краснею. Эдвард игриво прищуривается. Маленькие морщинки радости появляются на лице, согревают его выражение.
- Как насчет сока?
Лениво поглядываю на кухонную тумбу, где позабытым столько времени простоял апельсиновый фреш, принесенный Эдвардом. Вот и пришло его время.
- Отличная идея.
Ухмыльнувшись краешком губ, мистер Каллен грациозно поднимается с моего дивана. Совершенно игнорируя свою наготу, идеальным воплощением древнегреческой скульптурной мысли останавливается у тумбы. Достает нам два стакана. Тянется за ними на верхнюю полку, и оживают, изящно перекатываясь, мышцы его предплечий, очерчиваются мышцы спины. Он наливает сок в оба стакана. Специально поворачивается ко мне вполоборота. Дает рассмотреть каждую деталь.
С ума сойти. Мы теперь всегда будем пить апельсиновый фреш только в таком формате.
Эдвард возвращается. Не торопится, но и не медлит. Каждое движение такое отточенное, но в то же время простое. И этот взгляд, и улыбка, и волосы, и скулы... я снова себя теряю.
Присаживаюсь на диване, удобно оперевшись спиной о подлокотник. Эдвард садится рядом. Укладывает мои ноги себе на талию, медленно гладит их, словно бы ненамеренно, от бедер к голени – и обратно.
- Держи, Schönheit.
Фреш прохладный, терпкий и поистине цитрусовый. Еще один идеальный компонент идеального вечера.
- У меня сложилась определенная ассоциация с апельсинами...
- Apfelsine, - подмигнув, Эдвард всей ладонью накрывает мою лодыжку, - сладкий и горький вкус одновременно. Мое состояние рядом с тобой.
- Поэтично.
- Реалистично, - смеется он, отпивая еще сока, - тебе нравится? Или виноградный сок был бы лучше?
- Цитрусы – вне конкуренции.
Он изображает удивление. Мы еще не включали свет, сумерки сгущаются, но слабый свет из окна еще освещает лицо Эдварда. Подчеркивает его скулы. Подводит контуром челюсть и подбородок. Невероятно красиво.
- Почему же?
- Потому что они – олицетворение тебя, - игриво касаюсь ногой его груди, недвусмысленно пробежавшавшись от грудины к паху. Медленно опускаюсь все ниже... и Каллен, наблюдающий за мной с ожиданием, придерживает пальцы в паре сантиметров от заветной цели. Смеется.
- Да здравствуют апельсины!
- Еще бы, - тоже усмехаюсь, приникнув виском к спинке дивана. Изредка переглядываясь, в полной тишине, мы допиваем сок. Само собой, отнести стаканы обратно вызывается Эдвард.
Я ложусь на диван, повернувшись на живот. Обнимаю одну из маленьких, плоских подушек, как заядлый живописец наблюдая за каждым его движением. Умела бы рисовать, изобразила бы его тело... мускулы, кожу, тени... и то, как чуть взъерошены волосы, и то, как опухли от поцелуев губы, и то, как дрожат от улыбки ресницы... и этот сокровенный, пронзительный синий взгляд. Даже в темноте вечерней гостиной. В моей студии никогда не было уютнее, чем теперь.
Эдвард оборачивается ко мне всем корпусом, оперевшись руками о кухонную стойку. Рассматривает меня. Так же подробно, так же восхищенно. И потихоньку глаза его темнеют, а губы сходятся в тонкую линию. В комнате так тихо, что слышно наше дыхание... но впервые тишина меня совсем не тяготит.
Сокол нарушает молчание первым. Медленно возвращается к дивану. Но игнорирует оставленное мной место, присаживается на пол, напротив моего лица. Зачарованно убирает с лица тонкую прядку волос. От его легкого касания у меня сбивается дыхание.
- Ты невероятно красива, мое сокровище.
Чуть поворачиваю голову к его руке, слегка прикрыв глаза. Эдвард гладит теперь мою щеку. Его пальцы нежно, едва касаясь, словно впервые, скользят от скулы и уголку рта. Они тоже теперь пахнут апельсинами... как и все вокруг нас.
- Когда под утренней росой дрожит тюльпан, и низко, до земли, фиалка клонит стан, любуюсь розой я: как тихо подбирает бутон свою полу, дремотой сладкой пьян.
Каждое его слово подкреплено продолжающимся прикосновением. Практически не моргая, Эдвард смотрит мне в глаза, своим низким, глубоким голосом цитируя Хайяма. Умопомрачительно.
- Rose – роза.
- Да, - Сокол обводит контур моей нижней губы, медленно наклонившись поближе. – Meine unbezahlbare Rose (моя бесценная роза).
Целует меня, неглубоко и проникновенно, сполна давая прочувствовать момент. По ту сторону окна, в мрачном ноябрьском Берлине, все еще идет снег. Здесь же, приникнув к Эдварду, я вдруг понимаю, что рядом с ним холода в принципе не существует. Я его даже не почувствую.
Обрадованная своим открытием, целую Каллена сама, стоит ему лишь на сантиметр отстраниться. Не отпускаю.
- Очень красивые слова...
- Мировая классика, - шепотом признается он, - писалась про тебя, Sonne, представляешь?
Хмыкаю, приникнув своим лбом к его. Мягко глажу скулы. Секс – это несравненное, исчерпывающее удовольствие. Но те откровения, та любовь, что показывает мне Эдвард после... даже наш секс с этим не сравнится. Господи.
- Тебе не холодно? Тут хватит места нам обоим.
- У меня отсюда лучший ракурс.
Он пронзительно смотрит на меня несколько секунд. Отстраняется, словно бы изучая, подводя какой-то итог. Приглаживает мои волосы. И улыбается, и сдерживает себя. Серьезнеет синий взгляд. Чуть заостряются черты лица. Теперь пальцы не касаются моего лица – лишь подушки. Сгущается вечерний сумрак. Цитрусовый аромат правит балом.
Я уже собираюсь спросить, в чем дело. Немного напрягаюсь, не до конца понимая,что именно происходит. Но внезапно возникшую, позванивающую тишину Эдвард разрывает сам.
- Я хочу, чтобы у нас были дети, Schönheit.
Мне кажется, я пропускаю вдох.
Эдвард, оценивающе оглядев меня, будто предвидя такую реакцию, сам себе кивает. Наклоняется ближе, вот теперь касается моей кожи ладонью. Она у него такая большая и теплая, без труда покрывает половину моего лица.
- Хочу от тебя ребенка, - тихо, но серьезно повторяет, заглянув прямо в глаза. В черных зрачках бездонная глубина. А синяя радужка как будто бы мерцает.
Я закусываю губу.
- Сейчас?..
Сокол легко целует мой лоб. Мягко улыбается.
- Нам некуда торопиться, моя радость. Позже. Когда поженимся. Когда ты будешь готова. Когда примешь это решение сама. И вот тогда я буду абсолютно счастлив.
- Эдвард...
- Представь, Schatz, девочка с такими же теплыми, глубокими карими глазами, - шире улыбается он, успокоив мой закономерный испуг, смягчая внезапность своего признания. – Или мальчик. Твои волосы, брови, линия лица...
- Черты лица ему лучше бы твои.
Он усмехается моему замечанию, довольный тем, что поддержала игру. Наклонившись, целует сперва мой лоб, затем скулу, подбородок.
- Тогда глаза точно твои.
Я обвиваю его за шею, притягиваю к себе. Тепло, крепко обнимаю, приникнув щекой к виску.
- Я так тебя люблю... я так... я не знаю, Эдвард, не знаю даже, как мне это сказать... как выразить... ну конечно. Конечно, у нас однажды будут дети. Если они у меня и будут когда-то, то только с тобой.
Он умиротворяюще, влюбленно гладит мою спину, затылок, волосы. Несколько раз целует мой висок.
- Я с тобой просто гуру откровений, Изабелла. Что ты со мной делаешь.
- Я очень ценю это.
- Конечно, моя радость. И я тоже. Danke.
Делаю глубокий вдох, глажу его волосы, массирую кожу затылка. И понимаю, что не хочу сейчас, в эту секунду, никуда отпускать. В комнате уже совсем темно. Прохлада теперь ощущается куда лучше. И этот пустой диван...
- Иди сюда, - зову, подвинувшись вглубь подушек, - отказы не принимаются. Иди, пожалуйста, Эдвард. Мне без тебя холодно.
Сегодня он мне подчиняется. Возвращается, уместившись на небольшом кусочке пространства. Обнимает меня, согревает своим телом. И успокаивает, умиротворяет самим фактом присутствия. Если мы идеально подходим друг другу физически, то и духовно – тоже. И это редкое сочетание.
- У тебя двое сыновей... ты бы хотел дочку? – пользуясь тем, что в гостиной темно, а мы не видим лиц друг друга, тихо зову я. Прижимаюсь щекой к его груди. Снова слышу биение сердца.
- У меня и дочка есть, не только мальчишки, - осторожно напоминает он, пробежавшись пальцами по моим волосам. Вздыхает.
Смущаюсь, чуть нахмурившись при упоминании Элис.
- Да, конечно. Я имела в виду... сейчас? После?..
- На самом деле это не имеет значения, Schönheit. Если это наш ребенок – никакого.
- Я помню, ты говорил, что тебе нравится быть отцом... но как думаешь, почему тебе хочется еще детей?
Он усмехается, но немного грустно.
- Это венец любви к женщине, Белла. Ребенок с ней. Моя философия Старого света.
Я покрепче прижимаюсь к Соколу. Он рад моему доверительному жесту. Накрывает мою макушку подбородком, окутывает собой.
- Я люблю тебя. И я очень... ценю твои слова. Спасибо.
Он делает ненужными все эти уверения. Он в них убежден. Это буквально-таки парит в воздухе. А вот для меня открытие, пусть и не столь масштабное, как прежде, насколько Эдвард хочет быть со мной. В долгосрочной перспективе в том числе.
- Ну что ты, Liebe (любимая).
Снег падает вниз пушистыми белыми хлопьями. Окно дрожит от напора ветра, бьется об стену форточка. В квартире теперь совсем, совсем темно. И эта бесплотная, неоднозначная темнота, первое время выводившая меня из себя, вдруг предстает совсем с новой стороны – как уютное, оберегающее от всего, теплое покрывало. Нежусь в объятьях Эдварда, проникнувшись столь откровенной властью темноты. И раздосадованно выдыхаю, когда он поднимается с дивана.
Сокол снисходительно поглядывает на меня с высоты своего роста.
- Я только закрою окно.
Ничего не отвечаю. Складываю руки на груди.
И сохраняю молчание вплоть до того, как Эдварда возвращается. Наклоняется, в полной темноте пользуясь моей уязвимостью, и щекочет. Смеюсь, отбиваясь, уворачиваясь от его рук. И вскрикиваю, скорее восторженно, чем испуганно, когда поднимает меня на руки. Хватаюсь за его шею, и мужчина, успокаивающе прижав меня к себе крепче, шаловливо улыбается.
- Ласточкам пора переместиться в постель.
- Разве соколы просто так «перемещают» ласточек? – изгибаю бровь, взглянув на Эдварда с такой откровенной серьезностью, что он хохочет.
- «Просто так» бывает разным – весело соглашается, пронося меня через всю небольшую студию и аккуратно опуская на простыни кровати. Поднимает покрывало, ложится рядом, но за моей спиной. И глубоко, медленно целует, заставив повернуть голову в свою сторону. Пальцами левой руки путается в моих прядях. А вот правой отнюдь недвусмысленно касается паха.
- Э...Эд...Эдвард, - прервавшись на середине вдоха от мурашек, проскользивших вдоль всего позвоночника, бормочу я. Запрокидываю голову, приникаю к нему всем телом. С горько-сладким облегчением улыбаюсь его откровенной реакции на мои движения.
- Моя девочка сказала, что замерзла, - спокойным, убежденным тоном напоминает мне Сокол. Прикусывает мою мочку, глубоко вдыхает запах волос. – Нужно ее согреть.
...Нещадно – хорошее слово. Полноценно описывает его напор и движения, их силу, частоту и глубину, с которыми меня стимулирует. Согревает.
Я совершенно не могу, не хочу сдерживаться. Впиваюсь пальцами в его шею, выгибаюсь в его руках, и мне кажется, до крови прикусываю губу. Заклинаю, чтобы не прекращал меня касаться. Только не теперь... теперь... теперь!.. Теперь!
Кончаю, судорожно вздрагивая в плену его ладони. Чувствую кожей улыбку Сокола-победителя.
- ЭДВАРД!..


Я просыпаюсь внезапно, как от резкого толчка. Озадаченно смотрю на спинку собственной постели. Одна подушка перевернута, вторая скинута на пол. Покрывало смято, на нем расположился раскрытый макбук. Мой ежедневник с планом из десяти задач на сегодня лежит прямо на клавиатуре – галочки проставлены лишь на трех делах из списка. Где искать ручку – неизвестно.
Но самое неожиданное, что в постели я одна. Отвлекшись от статей, одна из которых напоминанием висит в углу рабочего стола, я, судя по всему, задремала. Вчера было много работы. Сегодня много, завтра – тоже. Это плата за чудесный уикенд в Стамбуле. Мы вернулись домой три дня назад, я не видела Эдварда семьдесят два часа... и этот наш последний момент близости, здесь, в моей студии, на этом крошечном диване, по-настоящему запал мне в душу. Уровнем откровения, признания и, чего уж греха таить, физического удовольствия. Той самой наивысшей его грани.
Цветные же сны днем!
Конечно же я по нему скучаю. И я устала. Усмехаюсь сама себе, несколько растерянно, несколько смущенно. Приснится же. Вернее, вспомнится. С грустью провожу ладонью по простыням постели. Ее наш секс-марафон возвращения также затронул. Какая же огромная у меня кровать, оказывается, если Эдвард не спит на соседней подушке...
Глубоко вздыхаю, отпуская сладостные воспоминания обратно в подсознание. Нужно сконцентрироваться и хоть немного, но разгрести накопившиеся за время моего отсутствия задачи. Я уже попросила у Эммета новые выходные на День Благодарения... приедут дети, это будет нелегко. И не уверена, что смогу так быстро войти в рабочий режим после двадцать пятого... с ума сойти, это всего через десять дней!
Забираю макбук на колени, удобно опираюсь о спинку постели, поправляю подушку. Заведение ливанской кухни. Мссабаха, сфиха и фаттуш. Помню, у них шикарный фаттуш – салат с лавашом, заправленный гранатовой патокой напиток. И маамул – манное печенье с разными начинками, сладость, которая может потягаться со стамбульскими десертами.
С трудом дохожу до конца работы. Перепроверяю названия блюд и их описание. Уточняю адрес. Сохраняю окончательный вариант, пометив в ежедневнике, что еще можно будет по нему пробежаться глазами чуть позже. Если хотя бы половину списка я сегодня выполню...
Звонит мой мобильный. Не понимаю, где именно, потому что в зоне видимости его нет. Но вибросигнал более чем очевиден. Перерываю постель, убираю подушки, заглядываю даже за изголовье. Но мобильный сиротливо лежит на полу у прикроватной тумбочки. Краем сознания лелею надежду, что это Эдвард. Хотелось бы услышать его голос. Однако номер мне не знаком.
Пару секунд смотрю на набор цифр с немецким кодом. Все прежние разы такие вызовы с неизвестных номеров ничем хорошим не заканчивались. С другой стороны, что еще нового я могу узнать, кто еще может на меня выйти? Разве стоит мне бояться бывших любовниц... неприятно и, если сказать честно, несколько ревниво, а все же. Может, Элис сменила номер. Или что-то по работе.
- Алло.
На том конце, видимо, отчаялись дождаться моего ответа. И все же голос у девушки бодрый.
- Добрый день, Изабелла. Меня зовут Виктория Гебстер, «Центр океанических исследований Берлина» при Океанариуме.
Я покрепче прижимаю телефон к себе. Растерянно оглядываюсь на ежедневник, макбук и подушку. Вроде бы я уже проснулась, не так ли?
- Чем могу помочь, Виктория?
- Я по поводу вашего резюме, - подхватив мой деловой настрой (на самом деле замаскированное смятение, облаченное в деловитость), отвечает девушка – обычно у нас срок рассмотрения от двух недель и два этапа собеседования, однако ваша кандидатура нам крайне интересна. К тому же, в приложенном файле ваши работы полностью соответствуют всем правилам.
Так. Я искренне стараюсь сосредоточиться. Так. Я встаю с постели и подхожу к окну, стараясь не упустить ничего, что говорит Виктория. Так. Резюме. Я отправляла резюме? В центр океанических исследований Берлина? Черта с два. Я бы помнила. Я же помнила бы, да?.. Так. Так. Так.
- Всем правилам?.. – только и удается выдавить мне.
- Да. Поэтому шеф хотел бы встретиться с вами, минуя пробный квалификационный тест. Сразу второй этап, Изабелла, устное собеседование. Скажите, вам было бы удобно на следующей неделе?
Я вздыхаю, и тоскливо, и недоуменно взглянув за окно. По аллее вдоль наших домов гуляет женщина с собачкой.
Виктория Гебстер терпеливо ждет от меня хоть какой-то реакции.
- В среду?
- В среду... будет сложно, Изабелла. А если четверг? Первая половина дня. Как правило, это не больше часа.
- Четверг подойдет.
- Отлично, - она удовлетворена моим ответом, не глядя на то, что я сама не до конца понимаю, на что именно сейчас соглашаюсь. И какое собеседование стану проходить. При условии, что не помню, отправляла ли когда-то им резюме. Разве что после разговора с Эдвардом?..
- Смотрите, Изабелла, я отошлю вам наши координаты по электронной почте, адрес у вас тот же?
- Да.
- Прекрасно. Тогда туда. Я понимаю, что немецким вы не владеете, поэтому продублирую название специальности на английском. Для должности, на которую вы претендуете, немецкий не обязателен.
Для должности, на которую я претендую. С ума сойти. А я претендую?..
- Спасибо, Виктория...
- Спасибо за ваше время, Изабелла, - она более чем довольна нашим разговором, отлично слышу это в ее тоне. - До встречи на собеседовании.
- До свидания.
Кладу трубку первой. Минуту разглядываю экран макбука как впервые. Закрываю статью, откладываю ежедневник. Открываю свой электронный почтовый ящик и просматриваю все письма в отправленных за последние два месяца. Папку «удаленное». Папку «важное». Даже пресловутый «спам». Проверяю «входящие» за тот же временной период. Ничего.
Три минуты спустя приходит письмо от Виктории. Ее почты в моем списке контактов нет. Берлинский адрес, Budapester Strasse, насколько понимаю, район невдалеке от Зоосада. Десять утра. Имя шефа – Вильгелм Реххер и продублированное на английский, как девушка и обещала, немецкое название заявленной специальности. Они предлагают мне возглавить один из исследовательских проектов океанариума.
Удивительно. Я бы даже сказала, беспощадно удивительно, невозможно. У меня бакалавриат в морской биологии, несколько собственных исследований, хорошие, но студенческие работы! Я даже не погружалась к китам ни разу. Я присутствовала лишь на нескольких американских семинарах и конференциях. Я проработала в Новом Орлеане всего полгода. Я не могу претендовать на такую должность... и тем более я бы не отправила на нее заявку. Просто исходя из банального здравого смысла.
Тогда как?.. Кто?.. Не мог же Эммет, не могла же Элис, не могли же они сами меня найти! С чего бы! На интернет-портале, посвященном берлинским заведениям? Кто бы дал мои контакты, кто вообще знал, что у меня есть биологическое образование?
Родители и Эдвард.
Эдвард!
Поразившись неожиданной, но столь правдоподобной теории, исступленно смотрю на данные берлинского океанариума.
Он ведь дважды упоминал о нем. Что они ищут сотрудников. Что, если у меня есть желание, всегда можно сменить работу. И что он готов помочь.
Да ладно. Откуда бы он?.. Каким образом?.. Все мое резюме, все исследования, студенческие работы?.. Не мог. И не стал бы за моей спиной. Правда? Правда же?!
Делаю успокаивающий глубокий вдох. И еще один. И еще. Перепроверяю себя, просматриваю все папки почты еще раз. Проверяю адрес, который прислала мне Виктория. Даже сообщения на телефоне изучаю. Но ничего подобного. Я не отправляла резюме в Центр морских исследований Берлина.
Ровно сажусь на постели. Беру мобильный в руки. Пару секунд раздумываю. Не знаю, что мне ему сказать. И своевременный ли вообще это звонок, сколько сейчас, одиннадцать? Ну и отлично.
Набираю Эдварда и терпеливо жду два гудка.
- Привет, Schwalbe, - у него сосредоточенный, но бархатный тон. Возможно, только для меня. Решимость, негодование, удивление – все как-то теряется на фоне его голоса. Я соскучилась...
- Привет.
- Что-то произошло? Это срочно?
На заднем плане слышны мужские голоса. Кажется, говорят на немецком.
- Нет, - закусываю губу я, - перезвонить?
- Я сам перезвоню, Белла. Через минут сорок. Подойдет?
- Вполне.
Снова кладу трубку первой. Надо как-то собраться с мыслями. Даже хорошо, что прямо сейчас он не смог поговорить. Разглядываю письмо от Виктории с предельным вниманием. Запоминаю адрес и название специальности. В идеале – на немецком.
Эдвард действительно перезванивает через сорок минут, мне кажется, секунда в секунду. Теперь его голос звучит мрачновато, но он искренне старается вернуть ему прежнюю бодрость. Судя по звукам на заднем плане, он уже на улице. Ветер, клаксоны машин, характерная суета мегаполиса.
- Итак, моя радость?
Запретное выражение. Я не могу трезво мыслить, когда его слышу. Да и стоит ли нам вообще эту тему обсуждать по телефону? Я хочу увидеть его глаза. Может быть, Эдвард ни при чем.... слабая, но вера.
- Мы можем сегодня увидеться?
Эдвард тихонько вздыхает. Его тембр грустнеет.
- Я очень соскучился, Белла, правда. Но сегодня вечером у меня целых две встречи. Мягко говоря, допоздна.
- Мне нужно поговорить. Это не займет много времени.
- По телефону?..
- Нет, Эдвард, не по телефону, - с несвойственной себе убежденностью заявляю я. Захлопываю ежедневник.
Кажется, Каллен удивлен. По крайней мере, в его голосе больше эмоций. Среди них пробивается напряжение.
- У меня должна быть тренировка с Дереком в два, я могу ее отменить, - немного подумав, говорит он. - У нас тогда будет полтора часа – я как раз успею приехать к тебе и вернуться в офис.
- Ты говорил, что тренируешься в своем здании, верно?
- Да, Schönheit.
- Я буду в районе Шарлоттенбурга в половину четвертого. Не нужно отменять тренировку и ехать, я сама приеду к тебе.
- Тогда это тридцать минут, - неутешительно сообщает он, грустно усмехнувшись в трубку, - ты уверена?
- Мне хватит, да. Я позвоню, когда буду подходить.
- Ты пугаешь меня, Белла. Все в порядке?
- Более чем. Увидимся в половину четвертого.
- До встречи, моя девочка.
Господи. Резко выдыхаю, отложив мобильный подальше. Сжимаю пальцами безвинные простыни. Секунда, две, три... отпускает. Это пронизывающее, странное раздражение откуда-то из глубины. Прежде я его лишь раз чувствовала – когда мы говорили о «Порше».
Спокойно. Может быть, все напрасно. Ничего катастрофического так или иначе не случилось. Да?..
Решительно открываю ежедневник, вытягиваю на главный экран следующую статью. Итальянская закусочная с брускеттой. Мне нужно каким-то образом закончить еще несколько статей. Хотя бы займу мысли до обеда.





В два сорок дня я пересекаюсь с Адольфом Ромбергом на Улице 17-го июня. Он отдает мне профессиональные фотографии тех мест, о которых писала последние статьи. Мы пьем кофе с видом на оживленный проспект Шарлоттенбурга, Адольф предпочитает паштейш со сливочным кремом, я выбираю маковый рулет. Неплохая замена ланчу. Мне нравится работать с Адольфом, он только-только закончил школу, но уже подает большие надежды как фотограф, его работы публиковали многие немецкие журналы. Эммет был крайне рад, когда он согласился сотрудничать. И при всем этом Адольф – голубоглазый блондин с очаровательными веснушками – совершенно открытый, дружелюбный и общительный молодой человек. Спрашивает мое мнение, стоит ли вести девушку в «Häppies». Я отвечаю утвердительно. Им понравится.
Освобождаюсь за пятнадцать минут до оговоренного с Эдвардом времени. Может быть, он тоже закончил раньше?
- Ты уже тут, Белла? – судя по его сбившемуся дыханию, тренировка еще в процессе. Не стоило ожидать таких поблажек от пунктуального Эдварда.
- Да. Но я подожду.
- Незачем. Смотри, с торца дома есть дверь, кажется, коричневая. Нужно спуститься на два этажа и повернуть налево. Там длинный коридор, в конце зал. Все довольно просто.
Недоверчиво смотрю на стеклянные двери парадного входа его жилого комплекса. Вспоминается, как бежали сюда вдвоем под дождем. У меня и вправду много воспоминаний с Эдвардом... за пару месяцев общения.
- Ты точно не против, что я приду?
- Ты же хотела посмотреть на бокс, - хмыкает он с ноткой самодовольства, - давай-ка, я жду.
Мой боевой настрой снова теряется где-то в глубине вороха мыслей. Улыбаюсь сама себе как школьница. Обхожу дом, прячу мобильный в карман. Коричневая дверь на месте. Как и лестница. Как и коридор. Стены по-немецки белые, пол кафельный. Романтика.
Постепенно слышу звуки ударов. Из-за двери в конце коридора показывается край ринга. Или чего-то подобного. Ощущаю предвкушение. Улыбаюсь снова.
Здесь довольно большое помещение, метров семьдесят точно. Ринг размещен у левой стены, выкрашенной в темно-синий, слегка выцветший оттенок. Несколько спортивных снарядов подвешены к потолку. Имеется пара тренажеров и штатив для штанги. А еще целая аллея боксерских груш. Штук восемь, не меньше. Разных размеров. Пол, начиная с метра от входа, выложен специальным покрытием. Я видела такое в тренажерных залах в США... последнем месте, где я в принципе была в тренажерном зале.
Эдвард сразу замечает меня. На нем только черные шорты. Бордовая футболка вместе со светлым полотенцем лежит на подоконнике окна. Наполовину обнаженный, мистер Каллен сейчас сексуальнее, чем когда-либо. Его атлетичное тело, приятные взгляду, неявные мускулы, пресс... я засматриваюсь. Эдвард в черных перчатках, которые пока не снимает. Подходит ко мне, полыхнув жаром разгоряченного тела, своим одеколоном, слегка – потом. Взмокшие волосы взъерошены, обычно бледное лицо искрится здоровым румянцем, частое дыхание выдает сорванный тренировочный процесс.
Сокол мне ласково, влюбленно улыбается.
- Привет, моя красота!
У него веселый, в чем-то даже задорный голос. Не уверена, что слышала такие эмоции прежде.
Эдвард без труда подмечает, как я на него смотрю. Ухмыляется.
- У нас еще десять минут спарринга, потом я в твоем распоряжении, - шепчет мне, наклонившись ближе и легко поцеловав в губы. Отстраняется, с безвинным видом взглянув из-под длинных черных ресниц. – Договорились?
- Да, - неслышно выдыхаю. Смущенно ему улыбаюсь. Эдвард расцветает.
- Можно подходить ближе, мы не кусаемся, - хмыкает он.
Смешливо качаю головой, отправляясь за ним следом. Эдвард идет гораздо быстрее меня, возвращаясь к ожидающему его партнеру. Судя по всему, это Дерек. Не слишком высокий, но коренастый мужчина лет тридцати пяти. У него темные волосы, такая же борода, яркие карие глаза. На нем тоже нет футболки, на вспотевшем теле ясно очерчена каждая мышца. Дерек мне аккуратно кивает.
Прежде я видела бокс лишь по телевизору, и то однажды. Сегодня впервые наблюдаю вживую. Еще и в таком интересном виде – с участием Эдварда. Они с Дереком явно метят в профессионалы. Это не похоже на простую тренировку забавы ради, движения очень точные, отчетливые, быстрые. И каждый сет, каждый выпад... я не знаю правильных слов, я просто наблюдаю. Когда мужчины борются, есть в этом что-то воинственное, тревожащее, первобытное. Наверное, древние инстинкты.
Я получаю удовольствие, разглядывая каждое из движений Сокола. Его выражение лица. То остервенение при нападении, сменяющееся сосредоточенностью в ожидании удара. Как часто он дышит, предугадывая движения Дерека. Как отступает и резко возвращается, отражая его выпад. Звуки, что сопровождают этот процесс. И, само собой, весь его внешний вид. Вопреки истинному предназначению своего прихода, я хочу Эдварда прямо сейчас. В этих шортах. У этого ринга. У него сумасшедшая энергетика... и вопиющая, просто нестерпимая сексуальность. С ума сойти.
Все заканчивается ничьей. Эдвард, забирая футболку с подоконника, накидывает ее на плечи. Вытирает лицо полотенцем, сняв перчатки. И он, и второй мужчина оставляют их в углу ринга.
В этот раз подходят ко мне вдвоем.
- Белла, это Дерек, мой потрясающий спарринг-партнер, - представляет темноволосого мужчину Эдвард, встав справа от меня. – Дерек, это Белла, моя главная вдохновительница.
- Приятно познакомиться, Дерек, - протягиваю мужчине, кажется, смутившемуся такого моего жеста, свою руку. Он легко, едва касаясь ее пожимает.
- Здравствуйте, Белла. А я-то думал, откуда у Эдварда столько энергии на тренировках.
Каллен довольно улыбается. Осторожно прикасается к моей талии, не прижимая к себе, но все же касаясь.
- Я уже не тот, что прежде, это точно. Изабелла – мое сокровище.
Дерек посмеивается, расслабляясь. Многозначительно глядит на Эдварда, а потом переводит взгляд на меня. Его карие глаза очень добрые.
- Не давайте ему спуску, Белла. Пусть тренируется.
Улыбаюсь, сама прикоснувшись к плечу Сокола. Он расслабляется, глубже вдохнув, когда чувствует мою ладонь. Кожа его прямо-таки пылает.
- Не буду вас задерживать, - оглянувшись на дверь, ведующую на выход из зала, говорит Дерек. – Спасибо за тренировку, Эдвард. Wir sehen uns beim nächsten Training (до встречи на следующей тренировке).
- Wir sehen uns, Derek (до встречи, Дерек).
Партнер Сокола вежливо мне кивает. Снова говорит на английском.
- До свидания, Изабелла.
- До свидания, Дерек.
Мы остаемся в тренировочном зале одни. Эдвард, посмотрев на меня сверху вниз, незаметно улыбается. Легко гладит мои волосы кончиками пальцев.
- Не рискну обнять тебя и испортить весь образ, солнце. Дашь мне пять минут на душ?
- Конечно, - веду медленную, неровную линию по его плечу, опустившись к локтевому сгибу. Эдвард сглатывает. Пристально, но молча за мной наблюдает. Постепенно в глазах его разгорается огонь.
- Не жалеешь, что зашла на тренировку? – сдержанным, низким голосом зовет он.
- Еще бы. Теперь мне не перестать о тебе думать... а впереди еще столько работы...
Мой псевдосожалеющий тон Каллена забавит. Он наклоняется, но не становится ближе, практически не двигаясь в пространстве. Целует меня глубоко, резко, быстро. Отстраняется. Касается носом моей щеки, скулы и виска. Вздыхает.
- Скорее бы выходные, Schönheit. Чертовы рабочие будни.
Утешительно глажу его спину, коснувшись лопаток, а потом и вязи древнегерманских рун у ребер. Разворачиваю нас к лестнице. Не забыть бы мне, зачем вообще пришла.
- Квартира ждет, мистер Каллен. И ваш офис тоже.
Слева от лестницы, в коридоре, откуда я вышла, обнаруживается лифт. Он ведет сюда прямо из здания. Эдвард пропускает меня первой. В широком зеркале кабины мы отражаемся вдвоем. Не могу оторваться от него, как ни стараюсь. По лицу Каллена бродит ухмылка. Но чем выше мы поднимаемся, тем сосредоточеннее, мрачнее он становится. Когда двери лифта открываются, в чертах мужчины поселяется хмурость. Он догадывается?..
Эдвард открывает дверь апартаментов, в квартиру также пуская меня первой.
- Тебе нет нужды чувствовать себя здесь как дома, Schönheit, потому что ты – дома, - сообщает мне, придержав за плечи и забрав пальто, в котором пришла. – Я быстро.
Мне нравится та убежденность, с которой он это говорит. Вспоминаю наш разговор той ночью в Стамбуле, с видом на Босфор и освещенную огнями террасу. Не было никаких условностей, сокрытий, странностей. Даже одежды не было. Только я и Эдвард. Хорошее было время...
Отпускаю его, кивнув. Прохожу на кухню, наливаю нам обоим яблочного сока, привычным движением открыв тайную полку со стаканами. Высокие и стеклянные, они отражают серое небо Шарлоттенбурга. Ноябрь выдался холодным. Снег уже растаял, но говорят, выпадет вновь. Сок ледяной, но терпкий. Обожаю немецкие яблоки. В ванной шумит вода.
Я наливаю себе еще сока, когда слышу, как Эдвард говорит по телефону. Видимо, он уже закончил.
Спустя какое-то время, с влажными волосами, в привычных мне серых брюках и синей домашней рубашке, накинутой на мокрое тело, Сокол заходит на кухню. В синих глазах затухающее раздражение. Губы сжаты в тонкую полоску, лицо скованно хмуростью. Он изо всех сил старается исправить на нем это выражение. Откладывает телефон на кухонную тумбу, блокирует его. Благодарно кивает, когда я предлагаю ему сок.
В кухне тихо и темно. Пахнет кофейным шампунем и мандаринами. А еще, едва слышно, яблочным соком.
Постепенно Эдварду удается взять себя в руки. Он мне почти расслабленно улыбается.
- Как я рад тебя видеть, Белла, - признается, нежно пожав мою ладонь в своей. – Не стоит нам практиковать такие длительные расставания, как считаешь?
- После отдыха приходится возвращаться к работе...
Он загадочно смотрит на меня сверху вниз. В глазах теплота и игривость, они вытесняют мрак.
- Скоро все возвращение будет проходить здесь, не так ли? Постоянное твое присутствие рядом. Сон с тобой. Как мне не сойти с ума?
- У тебя получится, - глажу его руку, которой обвивает мою талию. Вздыхаю, чуть отстранившись. Эдвард хмурится.
- Я пришла поговорить.
- Я помню. О чем же?
Это должно быть просто, правда? В конце концов, это ведь Эдвард. Я люблю его и его знаю. Он из благих побуждений, если и правда ко всему этому причастен. А может, и вовсе ни при чем. Надо выяснить.
- Мне сегодня звонила Виктория Гебстер.
Эдвард терпеливо ожидает от меня продолжения, чуть изогнув бровь. Допивает свой сок.
- Она пригласила меня на второй этап собеседования в Центр морских исследований Берлина, - как могу спокойнее говорю я. Наблюдаю за Калленом, но лицо его беспристрастно. Словно бы впервые слышит.
- Поздравляю, Sonne.
- Я не отправляла им резюме, Эдвард, - хмурюсь от его столь очевидной игры, пробиваясь сквозь эту беспристрастность. – В том-то и проблема. Они не должны были мне звонить.
- У тебя что же, нет профиля на LinkedIn? Они не могли выйти на тебя?
Да, у меня есть профиль. И да, там даже имеется какая-то информация по теме. Но чтобы целенаправленно искать меня на такую должность? Только из бредовых побуждений. Или отчаянных. Или – вполне себе очевидных, подкрепленных резюме и рекомендациями.
Эдвард имеет ко всему происходящему самое непосредственное отношение. Теперь я ясно это понимаю.
- Знаешь, что они мне предлагают? Возглавить одно из исследований центра, посвященное китообразным Атлантического океана.
- Как раз твой профиль, - одобрительно кивает он. Убирает пустой стакан от сока в раковину.
- Эдвард, у меня нет достаточного количества регалий, чтобы на такое претендовать. И на эту работу не ищут по сайтам. Люди сами на нее подаются. И претендентов, как правило, более чем достаточно.
- Счастливый билет при счастливом случае, выходит.
Я начинаю злиться. То ли его спокойствию, то ли своему промедлению. Складываю руки на груди.
- Ты отправил мое резюме. Никаких случайностей тут и в помине нет.
- Откуда же у меня твое резюме, Изабелла?
- Мне бы тоже хотелось это знать, - не ведусь на его отрицание, решительно качнув головой. – Эдвард, прошу тебя, объясни мне, что происходит.
Он упирается обеими руками о кухонную тумбу. Неодобрительно глядит на пачку с яблочным соком. Разминает шею нехитрой парой движений.
- Ты хотела бы работать по специальности, говорила мне сама. У тебя отличные данные для этой работы. Им нужны люди для нового исследования и, представь себе, о китах. Более удачного стечения обстоятельств сложно представить.
- Но ты же не... спросил меня. Я же понятия не имела.
- Надо было действовать быстро, Schönheit. Мне сообщили, что есть такая вакансия до начала официального поиска кандидатов. Первая заявка стала бы отличным преимуществом при отборе. Ее внимательно рассмотрели.
Я хмурюсь, озадаченно взглянув на мужчину. Его величавое спокойствие, этот покровительственный тон, убежденность в собственной правоте... и нетерпеливые, практически издевательские объяснения. С каких пор я стала такой раздражительной?
- Тебе сообщили? Кто?
- Разве это имеет значение?
- Конечно. С чего бы им тебе что-то сообщать?
Эдвард устало потирает пальцами переносицу. Пару раз быстро моргает, поморщившись.
- Белла, это все пустое, правда. Я был заинтересован, мне сообщили. В конце концов я не последний человек в Берлине. И все сложилось как нельзя лучше.
- Ты так считаешь?
- Вполне, - он серьезно, сдержанно кивает. Но зубы сжимает, намеренно говорит медленнее. – Я не писал за тебя резюме, я лишь собрал данные воедино. Все, что в нем есть – чистая правда.
- Этого недостаточно. Объективно недостаточно для должности такого масштаба. Даже если упустить, что ты за моей спиной все это «собрал воедино».
- Позволь это решать нанимателям. Тебя пригласили на собеседование. Оно наверняка пройдет успешно. Но еще ничто не гарантирует трудоустройства. Как минимум понадобится твое согласие.
- Все-таки понадобится кому-то?
- Белла! – Эдвард негромко, но слышно ударяет ладонью по столешнице. Я вздрагиваю. Из открытого кухонного окна веет холодом.
Сокол сдержанно выдыхает. Делает еще один вдох. Отпускает кухонную тумбу, подходит ко мне.
- Послушай, Изабелла, у меня правда нет сейчас на это времени. Да, я отправил резюме. Да, я не спросил тебя, уж прости. И да, они в тебе заинтересованы. На все вопросы – «да».
- Зачем тебе это?..
Мое недоумение его, похоже, злит. Раздражает так точно. Но тембр все еще настойчиво-спокойный. Эдвард объясняет мне как ребенку, непослушному и непокорному, самую явную истину. Будто бы непреложную.
- Потому что ты хочешь сменить работу. Ты говорила.
- Я задумывалась, но не собиралась пока.
- Ты нерешительна в этом плане, это бывает. Для этого есть я. Некоторые решения нужно просто принять, взять ответственность на себя.
- Тебе это патологически нравится – брать ответственность.
Эдвард смотрит на меня странным взглядом. Я такого у него не видела прежде. С излишней медлительностью убирает волосы с моего плеча. Почему-то от прикосновения его по коже теперь бегут мурашки.
- Да, тут ты права. Ответственности я не боюсь. Поэтому и решил так, как для тебя будет лучше.
Я отстраняюсь от его руки.
- Это нездоровое рвение, Эдвард. Кредитка, Стамбул... я приняла даже «Порше», до сих пор не верится. Но ты идешь дальше. Ты понимаешь, что это неправильно?
- Тебе так кажется. На волне отрицания и опасений за будущее. Перемены – это всегда страшно, Schönheit, я понимаю. Однако они дают нам двигаться вперед.
- Я не хочу уходить из журнала. Не теперь.
- Опять же это не так. У тебя отличное образование и большие перспективы в собственной профессии. Статьи – это несерьезно.
Обстановка потихоньку накаляется. С моей стороны так точно. Это неизведанное, неясное, глубокое чувство внутри... злость? Мне становится жарко, прямо-таки чувствую, как кровь приливает к лицу. Я не умею сдерживать себя также, как Эдвард. Я и не собираюсь.
- Я выбрала эту работу сама. Мне с нее и уходить самой.
Он стискивает зубы, на мгновенье прикрыв глаза. Все в них так и пылает.
- Ты выбрала ее из-за ублюдка, что причинял тебе боль. Рассталась с ублюдком, пора и работу поменять. Тем более морская биология куда интереснее, уверяю.
- Эдвард, ты понятия не имеешь ни о моих статьях, ни о морской биологии.
- Я читал твои статьи, - отрезает он, взгляд очень жесткий, черты лица заостряются, - хорошая работа, путевые заметки путешественников. Можешь завести свой блог, если так хочется что-то описывать. Но это все глупости, Белла. Одноразовое, ненадолго. Завтра пять человек напишут точно такое же для другого сайта.
Интересно. Правда читал? Нашел время в своем напряженном графике? Я щурюсь, пристально посмотрев на мужчину. Он от моего взгляда не отворачивается. Не лжет.
- Очень милый отзыв, спасибо.
- Обиды тут лишние, ты же взрослый человек. Почему не можешь хоть раз послушать меня? Я знаю, что для тебя хорошо, Белла. Это очевидно.
Поразительно. Усмехаюсь такому заявлению, потому что не знаю, как адекватно на него отреагировать. По виду Эдварда не скажешь, что он злится. Но по взгляду ясно – внутри он плавится. Вот и дельное решение проблемы. Ответственный подход. Содержательный разговор.
- Мне добавить на это нечего.
Я демонстративно обхожу его, замершего рядом. Ухожу из кухни. Направляюсь к прихожей, на ходу резко проведя ногтями по крашенной стене. Неприятный звук. Ужасные ощущения. Хоть как-то вымещают внутреннее раздражение. Не знаю, как Сокол, а я сейчас воспламенюсь. Надо убираться отсюда.
Надеваю пальто. Успеваю даже обуться. Но когда поднимаюсь, застегнув замок, Эдвард возвышается надо мной во всем величии гнева. От него прямо-таки волнами исходит это чувство. Вокруг так жарко, что нечем дышать.
- Я не заканчивал разговор, Изабелла, - монотонным, хриплым голосом предупреждает он.
Я непроизвольно ежусь, нахмурившись.
- Тогда я закончу. Приму решение за нас обоих.
Тянусь к дверной ручке. Но Эдвард тут же сжимает пальцами мою ладонь. Крепко.
- Пока мы не договорим, ты никуда отсюда не пойдешь.
- Еще как пойду. Отпусти немедленно.
- Я сказал, Белла. Будет так, как я сказал, - никак не реагируя на мое слабое движение, отрезает мужчина. Синие глаза почти черные теперь. На выбеленном лице проступают красные пятна. Губы – тонкая полоска, скулы заострены, как никогда ясно их вижу. Судорожно вздыхаю.
Пробую вырвать руку. Напрасно. Хватка усиливается. Я дергаю ладонь сильнее – скорее сломаю запястье, чем он отпустит. Эдвард приглушенно чертыхается, резко подавшись вперед на моем очередном движении. Чувствую спиной стену, а он крепко прижимает меня к ее поверхности. Поднимает руку над моей головой, не давая ей двинуть.
- Изза, мы в разных весовых категориях. Прекрати вырываться. Послушай меня хотя бы один чертов раз. Внимательно. Ну же.
Он быстро говорит, отрывисто, гневно. Тон больше не сдержанный, вид тоже. Парадоксальные мысли больше не парадоксальны. Я вижу огонь в его взгляде. Я начинаю Эдварда опасаться.
Замолкаю.
- Некоторые вещи я знаю лучше тебя. Из-за возраста, опыта, умений. Я не деспот, тебе меня в этом не упрекнуть. Но иногда тебе придется подчиняться. Потому что это правильно. Потому что потом ты сама поймешь, что это правильно, скажешь мне спасибо. Понимаешь?
Боже, ну что он говорит! Что это за бред! Ему явно не пошла на пользу тренировка. Или проблемы в офисе. Или звонки черт знает от кого. В любом случае я не намерена ни мириться с этим, ни это терпеть. Мы будем говорить позже. Однозначно.
- Ты не в себе, Эдвард. Я ухожу. Немедленно отпусти меня.
Отталкиваю его всем телом, с новыми силами стараюсь вырвать руку. Гребаный спектакль во славу идиотизма. А я-то думала, мы взрослые люди. Или он взрослый, более чем, человек.
Эдвард недоволен моими словами. Более того, он от них в бешенстве. Как и от моих попыток убраться отсюда куда подальше.
Я не сразу замечаю метаморфозу в его лице. И даже не сразу понимаю, что именно происходит, когда слышу негромкий удар о стену возле своего лица. Слева, где нет моей руки. Глухой, но такой сильный, что перекрытия слегка вибрируют. Кулак Эдварда в паре сантиметров от моей скулы.
Ошарашенно смотрю на искаженное гневом лицо Сокола. Ресницы дрожат, приоткрыты губы, дыхание сбилось, глаза наливаются самой настоящей яростью, а зрачки расширены.
Я больше Эдварда не опасаюсь. Я его боюсь.
- Ч-что т-ты?..
- Хватит, Изабелла! – бескомпромиссно рычит он, с куда меньшей силой, но большим рвением ударив о стену еще раз. – Х-в-а-т-и-т! У меня безграничное терпение, я умею и отвечать, и слушать. Научись и ты. Хотя бы слушать. СЛУШАТЬ МЕНЯ!
Я шумно сглатываю, прижавшись затылком к холодной стене. Не хочу смотреть на него испуганно, хочу как минимум хмуро, недоуменно. Но мне чудится, выходит и вовсе отчаянно.
- Итак, - стало быть, удовлетворенный результатом – и моим вниманием – напористо продолжает Эдвард, - если я делаю что-то для твоего блага, как минимум постарайся меня выслушать и попробуй хоть немного, но понять. Тебе придется научиться принимать мою помощь. Подчиняться моим решением, если они во благо. Ты знаешь такое выражение – «во благо»?
Я ничего ему не отвечаю. Даже не смотрю на него. Чувствую, как немеет рука, по-прежнему находящаяся в его хватке. Будет синяк. Надеюсь, не перелом.
Боли я не чувствую. Только дикий страх. Еще непонимание, горечь – но где-то на заднем плане... страх выжигает во мне все живое, как яд, потихоньку распространяясь по всему телу. Концентрируется в груди. Какие-то отдаленные проблески рассуждений, здравого смысла еще дают о себе знать. Что это все абсурдно. Что это Эдвард. Что ситуация совсем не такая. И что все это...
Мысль прерывается в самом начале. Чувствую пальцы Сокола на своем лице. Он придерживает мой подбородок, несильно, но ощутимо. Резко, неаккуратно вздергивает его вверх. Теперь мы смотрим друг на друга в упор. Совсем близко. Он даже дыхание затаивает, дожидаясь, пока я на него взгляну.
- Ты даже сейчас меня не слушаешь.
Горько хмыкаю, невольно дернувшись в его хватке. С силой прикусываю губу. Сердце загнанно ударяется о ребра, не могу сделать нормальный вдох.
Эдвард отпускает мое лицо. Вторую ладонь, без труда отыскав у стены, забирает себе. Заводит обе руки мне за голову, заставляет вытянуть их вверх. Держит. А всем своим телом недвусмысленно касается моего. От сладковатого запаха кофейного шампуня меня тошнит.
- Ты меня хочешь. Я тебя хочу, - мирно объясняет он, сдерживая тон, касается моих бедер своей ногой, - все это просто. И согласие быть со мной – просто. И слушать меня тоже просто. Ты умная девочка, ты это понимаешь. Мы с тобой научимся.
Я отворачиваюсь. Ни о чем не думаю, не слышу. Поворачиваю голову вправо, буравлю взглядом коридор. Неужели тот самый, что меня недавно еще успокаивал? И эта квартира. Этот диван, что виднеется из-за арки... а еще там есть картины. Удручающие, страшные картины. Вот и их живое воплощение...
Эдвард не намерен терять мое внимание. Он несильно ударяет наши руки об стену.
- ИЗАБЕЛЛА.
Я не двигаюсь и ничего не отвечаю. Цепляю взглядом приоткрытую дверь ванной. Там впервые увидела свою пижаму любительницы штата Мэн. В другой жизни, наверное.
Эдвард снова начинает злиться. Сжимает мои ладони крепче, приникает ко мне явнее. Чувствую на коже его дыхание. И все равно не поворачиваю головы.
- БЕЛЛА, ты играешь с огнем.
Правда? Я закрываю глаза. Я просто жду, пока это все закончится. Пусть делает со мной что хочет. Внутри больше ничего не болит и не беспокоит. Выжженное поле.
Даже не вздрагиваю, когда Сокол встряхивает меня, коснувшись плеч. Нетипичное решение, наверное, от отчаянья.
- ПОТРЯСАЮЩЕ! - шипит он.
Убирает руки. Я не спешу двигаться.
- Знаешь, Изза, ты права, нам нужно встретиться вечером. Я приеду и мы продолжим разговор. Потому что так оно продолжаться не может.
Я медленно, очень медленно открываю глаза. Смотрю на Каллена мутным взглядом. Не сразу понимаю, что причина этой мутности – слезы. Я их не чувствую. Только лицо горит, будто обожженно. И все. И даже руки больше не болят. Какая прелесть.
Эдвард хмуро наблюдает за каждым из моих маленьких движений. Больше он не выглядит таким разозленным, бешенство во взгляде испарилось. Теперь там опасение. Чего? Господи, ему-то чего опасаться? Я точно не смогу впечатать его в стену. Разные весовые категории, я запомнила.
- Теперь я могу идти?
Не узнаю свой голос. Спрашиваю и не верю, что он принадлежит мне. Ровный. Безэмоциональный. В чем-то слегка безумный. Не бывает такого голоса.
Эдвард хмурится сильнее. Между его бровей пролегает глубокая морщинка.
- Да.
- Спасибо.
Поворачиваюсь к двери, дважды провернув блестящий замок. На Эдварда не оборачиваюсь. Выхожу.
- Я приеду вечером, - напоминает Сокол. Идет за мной за порог, но останавливается, не доходя до лифта. Тот едет целую вечность, но я сомневаюсь, что могу идти по лестнице. Не до конца отдаю себе отчет в собственных движениях. Ноги как будто ватные.
- Хорошо.
- Ты вызвала такси, Белла?
- Я вызову внизу, спасибо.
Удивительный диалог. Но куда более удивительным могу назвать то дикое, испепеляющее спокойствие, с которым я говорю. Никогда не думала, что на такое способна.
Лифт, хвала небесам, приезжает. Я аккуратно захожу внутрь. Одергиваю рукав пальто.
Эдвард смотрит на меня с мрачным, кожей ощутимым беспокойством. Сжимает руки в кулаки.
- Schönheit...
Я медленно качаю ему головой. Двери лифта так же медленно закрываются. Сокол им не препятствует. Слава Богу.
Считаю каждый этаж, который проезжаю. Повторяю цифру вслух дважды. Пьяно улыбаюсь женскому голосу, объявляющему слово «выход» на немецком. Произношу его по буквам, правда, теперь про себя. Выхожу из лифта. Из здания. Из квартала. Иду по улице и наслаждаюсь ледяным ветром – наверное потому, что опять же, совсем его не чувствую.
Ловлю такси из тех, что проезжает мимо. Как-то автоматически. Потому что умом, наверное, понимаю, что на метро добираться до дома слишком долго. Пешком я не дойду. И в принципе, с ориентацией в пространстве у меня сейчас есть некоторые проблемы.
Мы доезжаем быстро. Даю таксисту двадцать евро – все, что отыскиваю в сумке. Сдачи не надо. Выхожу. Размуса еще нет. Фрау Роззестер поливает одинокий полуживой фикус в фойе. Здороваюсь. Она почему-то испуганно выдыхает, завидев меня, медлит с ответом.
Я открываю дверь квартиры. Закрываю ее. Снимаю пальто. Переступаю макбук, ежедневник. Иду в душ. Включаю на полную мощность горячую воду. Приникаю лбом к ледяной стене. Медленно опускаюсь вдоль нее на пол. Царапаю пальцами места соединения плитки.
И наконец-то плачу. Навзрыд.





Пенка флэт-уайта медленно распадается на крошечные пузырьки. В изумрудной керамической чашке, чей ободок подведен нежно-розовым, кофе неторопливо остывает. Третий по счету кофе, но это уже не важно.
В рабочем чате сообщение от Эммета. Он принимает статьи о семейном ливанском кафе и израильском бистро без нужды в правках, с первой вычитки. Хвалит меня за профессионализм и скорость. Я, дописывая обзор на кондитерскую в средиземноморском стиле, специализирующуюся на гонконгских вафлях и домашнем мармеладе, невесело экрану макбука усмехаюсь. Скорость и профессионализм имеют свою цену. По крайней мере, сегодня.
В кофейне немноголюдно. Я была тут прежде всего один раз, когда посещала ее в рамках кофейного фестиваля. Обратила внимание на большую площадь, светлые стены и обилие длинных деревянных столов. Видимо, эта кофейня, вопреки всем другим, хочет занять и нишу коворкингов. На пару часов, с приятной атмосферой, запахом кофейных зерен и скромной картой мини-десертов. Впрочем, в этом районе - Адлерсхоф – в принципе кофеен мало. И мест, где можно посидеть, тоже. Я поэтому его и выбрала. Никто не станет тут искать.
Семь вечера. На улице уже совсем темно, пронизывающий ветер нещадно треплет кроны деревьев. Яркими всполохами время от времени пробивают окна фары машин, и я невольно вздрагиваю. Отворачиваюсь от окна, еще внимательнее, еще напряженнее вглядываюсь в экран компьютера. Концентрируюсь на абзацах статьи. На упоминаниях, описаниях, подборках... изредка посматриваю в свои заметки. Мне нужно сейчас работать. Работа – лучший из отвлекающих факторов. Иначе я сойду с ума.
...Я покинула душевую кабину лишь тогда, когда кожу стало пощипывать от излишней влаги, пара и тепла. Слезы не кончились, но будто бы смешались с хлорированной водой, медленными ручейками сползли в сток. Пришлось смыть неудавшийся макияж и легко тронуть тушью ресницы заново. Не знаю, зачем. Вероятно, чтобы веки, слегка опухшие, не так бросались в глаза посторонним. Волновала ли меня в принципе когда-то собственная бледность... правда, губы тоже побелели, а это минус. Не хотелось бы привлекать внимание, оно – последнее, что мне было нужно.
Я бы осталась дома. Заперлась, заварила чай, смотрела в окно, убиралась – все, что угодно. Но не работала бы. Дома – не смогла. К тому же Эдвард обещал приехать. Он приедет. Станет меня здесь искать. Не смирится, что не открою. Поднимется с Размусом. Напугает того. Все снова выльется в ссору – в лучшем случае. Может быть, теперь он ударит не стену рядом со мной. Теперь ударит меня. Господи, еще пару дней назад – пару часов назад! – это казалось самым невероятным событием на свете. Из другой реальности. Невозможной. С кем хоть когда-либо в жизни мне было безопаснее, чем с Эдвардом? К кому я обращалась при малейшем признаке тревоги, у кого всегда искала помощи и защиты, если она так требовалась? В худшие моменты моей берлинской жизни... когда Керр появлялся... Элис... Как быстро все может измениться.
Я высушила волосы феном. Аккуратно расчесала каждую прядь. Надела первое, что увидела в шкафу – темные брюки, майку, черную кофту с высоким воротом и длинными рукавами. На запястьях мало-помалу стали проступать синяки. Это было ожидаемо, но видеть их окружающим необязательно. Кулон с соколом я сняла, оставила на комоде. В шоппер – кошелек, макбук, ежедневник, мобильный телефон. Даже зарядки для него не взяла. Одна мысль, выжженая каленым железом – убраться из квартиры поскорее. Не приходить сюда. Переждать. Подумать. Отвлечься. Я никогда прежде так не хотела сбежать из дома...
В ежедневнике, где аккуратно подчеркнуты задачи на сегодня, теперь заполнены все квадратики. Я опасалась, что не вольюсь в рабочий ритм – потрясающее средство появилось, работоспособность на небывалой высоте. Осталось вычитать еще три обзора. И все. Нагнала план. Можно браться за завтрашний...
В восемь вечера у меня звонит телефон. Опасливо смотрю на экран, однако там емкое «папа». При условии, что с мамой мы общаемся раз в три недели, с отцом и вовсе не чаще раза в месяц. У него новая семья, у второй жены дети-подростки, с ними хлопот не оберешься. Я давно выросла. Мне кажется, для отца это – второй шанс. Он был слишком молод и беззаботен, когда родилась я, ему не дали как следует прочувствовать юность и запал всех возможных свершений. Дети все же нужны в осознанном возрасте. Когда ты их хочешь.
Мы недолго говорим. У меня спокойный голос, папа ничего не подозревает. Рассказывает мне о каких-то мелочах своей жизни, я даю краткий обзор своей. Не звонки, а данность, я бы сказала. Все всегда хорошо. Так и правильно. Чем дальше расстояние, тем меньше родным следует знать. Я придерживаюсь такого мнения.
Кладу трубку, пожелав отцу хорошего вечера. На заднем плане слышу, как его жена зовет детей к столу. Папе тоже пора.
Мне нужен еще один флэт-уйат. У мимо проходящего бариста (или официанта-бариста, не знаю, как вернее их называть) прошу обновить мой кофе. Парень удивленно оборачивается.
- Белла?
- Привет, Дам, - тихо выдыхаю я, выдавив улыбку. Увидеть Дамиано так далеко от кофейного бара «Сияние», мягко говоря, неожиданно.
Он поворачивается ко мне всем корпусом. Вместо темно-синего привычного фартука здесь у него матово-бежевый. Волосы с гелем убраны назад. Глаза подведены черной подводкой, это неизменно. Кажется, украшений в левом ухе стало больше – появилась еще одна небольшая серьга. Дамиано едва заметно хмурится, на его красивом лбу легчайший отпечаток беспокойства.
- Какими судьбами, Bellezza? (красавица, итал.)
- Искала место, чтобы поработать, - невесело усмехаюсь, окинув взглядом свой импровизированный офис, - а ты?
- Я подрабатываю тут пару раз в месяц, близко к одному из практических корпусов факультета. А где Птичка?
- Думаю, у себя.
- Я давненько не видел ее в «Сиянии». И тебя тоже.
- У нас некоторые сложности... в общении. Извини, Дам. Можно попросить у тебя флэт-уайт?
Смутившись, он поспешно забирает с моего стола пустую чашку. Но смотрит несколько пронизывающе, будто оценивает. Кивает.
Я прикрываю глаза, устало откинувшись на спинку стула. У меня уединенный уголок у окна, просторный стол, достаточное освещение, но при этом – уютное, теплое, желтое. Незаметное место. Было.
Как же я не настроена сейчас ни с кем разговаривать...
Дамиано приносит мне кофе через пару минут. Игнорирует свободный стул, присаживается перед моим столом на корточки, ровняясь ростом. Я невольно вздрагиваю. Он хмурится сильнее.
- Что-то произошло, Белла? – аккуратно зовет он.
Дамиано очень хороший. Более того – он очаровательный. Вопреки эпатирующей внешности, что не так часто случается, бесконечно добрый и дружелюбный человек. Улыбается. Умеет варить кофе. И, похоже, слушать. Надеется, что может быть полезным.
- Ничего.
- Я могу сделать вид, что не замечаю этого. Но так неправильно. Ты ведь плакала.
Сажусь ровнее, с самым невозмутимым видом взглянув на свой флэт-уйат. На молочной пенке умелой рукой изображен лебедь. У него клюв-сердечко. И крылья так широко раскрыты... он в полете.
- Небольшая ссора, так...
Он тревожно заглядывает мне в глаза. Опасается спрашивать, немного поджимает губы. Но решается.
- То, что Элис мне говорила... это правда?
Я безрадостно хмыкаю.
- Смотря, что она тебе говорила.
- Будто ты с ее отцом... вроде вы как... встречаетесь?
Отлично, Элис. Дамиано в курсе. Интересно, она целенаправленно просвещала его в «Сиянии»? Боже, Даму, который так долго решался позвать меня на свидание! Которому я нравилась! Да зачем же?!
Я хочу ответить, что это не ее дело. Или рассмеяться и сделать вид, будто это все глупости. А может, и вовсе уверенно кивнуть и отослать Дамиано. Но говорю совсем другое:
- Он ее отчим. Не отец.
Молодой итальянец, нахмурившись сильнее, растерянно смотрит куда-то за мою спину. Подводка и острые скулы делают его лицо особенно выразительным. В левом ухе три серьги – платиновая, в виде кольца, серебрянная, в виде кинжала, и еще одна совсем небольшая, вроде бы золотая, в форме птицы. Я с силой сжимаю губы. Не хочу снова расплакаться.
Из-за барной стойки Дамиано зовут. Там уже небольшая очередь, какой-то мужчина в кожаной куртке нетерпеливо потирает в руках смятую банкноту. Дам оглядывается на своего напарника, резво кивнув.
Осторожно накрывает своей ладонью мою руку. Только сейчас замечаю, что зачем-то сжимаю ее в кулак.
- Ты будешь здесь до девяти, Белла?
- До девяти?..
- В девять практически никого нет. Мы сможем поговорить. Я буду рад тебя выслушать, если тебе это нужно.
- Дам...
- Правда, Bellezza, - утешительно улыбается он краешком губ, самыми кончиками пальцев погладив мою кожу, - оставайся, пожалуйста.
Я знаю, что это лишнее. Я много лишнего говорю последнее время. Но в этот вечер ощущаю себя настолько разбитой и потерянной, что просто не могу сдержаться:
- Я и не собиралась уходить.
Дамиано мягко, тепло мне кивает. Красиво, добродушно улыбается. Обещает вернуться после девяти. Спешит к прилавку, на потрясающем немецком сделав комплимент собравшимся у кассы. Умеет быть душой компании, отлично коммуницирует с людьми. Цепляет. Может быть, поэтому я ему и верю?.. Мне сейчас очень нужно кому-то верить.
Я отправляю Эммету еще два обзора. Отвечаю фотографам, ответственным за снимки заведений. Просматриваю переданные мне Адольфом снимки. Перелистываю ежедневник и вношу задачи на завтра. Допиваю флэт-уайт.
В начале десятого айфон оживает пронизывающей вибрацией. «The Falcon». Я сглатываю, отодвигаю его подальше. Напряженно смотрю в окно, пока вызов не заканчивается. Немудренно, что начинается снова.
На мгновенье панически пугаюсь, что Эдвард отыщет меня и здесь, в самом нетипичном месте, какое только знаю, какое лишь могла выбрать. Успокаиваю себя. Это невозможно. Сегодня он меня не найдет.
Вызов начинается в третий раз. Сводит с ума.
Я не выдерживаю. Сбрасываю. Выключаю на мобильном и вибрацию, и звуковой сигнал. Новое сообщение приходит беззвучно.

Понедельник, 15 ноября. Моя история сообщений.
The Falcon, 21.07:
«Meine Schwalbe, я вел себя неподобающе и прошу у тебя прощения. Дай мне загладить вину. Я хотел бы поговорить. Ты дома?»

Слышу биение сердца где-то в горле. Глаза саднят. Игнорирую сообщение. Пару секунд смотрю на айфон и не знаю, что с ним делать. А потом поступаю радикально: выключаю его, убираю со стола в шоппер, отодвигаюсь дальше. Сегодня говорить я с ним не стану... не смогу.
Дамиано выходит из-за стойки бариста, забирая с нее две чашки. Умело несет их к моему дальнему столику, не разлив и капли. Обходит немногочисленных посетителей, поздоровавшись с кем-то из парней. Ставит передо мной розовую кружку с удобной маленькой ручкой. Матовую на ощупь.
- Я могу присесть?
- Это все правда... не так важно, Дамиано, - бормочу я, из последних сил борясь со слезами, - я просто... не знаю... глупо.
- Глупо дать капучино остыть, - переводит тему Дам, легко улыбнувшись, - он-то идеальной температуры.
Я усмехаюсь, благодарно посмотрев парню в глаза. Темные и очень добрые. Он правда хочет мне помочь. Придвигаю чашку ближе к себе. Пахнет потрясающе.
Впрочем, с первым же моим движением лицо Дамиано неудержимо мрачнеет. Доброта из глаз испаряется. Теперь там жесткость.
- Он причинил тебе боль?
Поспешно натягиваю рукава кофты ниже.
- Нет.
- Ударил? – настаивает итальянец, требуя честного ответа. Дышит тихо, но я вижу, как раздуваются его ноздри. Злится.
- Он не поднимал на меня руку. Нет. Пытался удержать, разве что... не рассчитал силу.
- Что это за «небольшая ссора», где пытаются удержать, Белла?
Я отстраняюсь от стола, отставив капучино. Обнимаю сама себя, пространно посмотрев на зал за спиной Дама. Он, неглубоко вздохнув, берет себя в руки. Говорит куда спокойнее, вкрадчивее.
- Я не хотел тебя напугать, извини. Я слушаю. Если есть что-то, чем тебе надо поделиться, я слушаю, Белла.
Я глубоко вздыхаю, задумчиво оглядев кофейню. Каждую ее деталь, каждое украшение. Напарник Дамиано за стойкой включает кофеварку. Какая-то девушка поправляет волосы у зеркала. Юноша с напряженным лицом вглядывается в компьютер, вводя что-то из записной книжки. Звенит колокольчик у двери. Заходят мужчины. Эдварда среди них нет.
- Я не знаю. Не знаю, что мне говорить и не знаю, что делать... я... я будто бы за себя не отвечаю, Дамиано, - с толикой отчаянья признаюсь, впервые посмотрев на него так откровенно. Парень действительно слушает и очень внимательно. Такая забота никак не вяжется с его образом, весельем, прежним нашим общением. Сегодня день, перевернувший мир с ног на голову – не иначе.
- Чем бы ни были обоснованы его действия и слова, Белла, он – мудак. Тем более, если такой взрослый. Старый мудак.
Я зажмуриваюсь. Открываю глаза.
- У тебя были отношения, Дам?
Он пространно кивает. Чуть смущается.
- Давненько. На первом курсе.
- Ты... решал что-то за вас обоих? Тебе хотелось?
- На какой фильм пойти на первом свидании, - пожимает плечами тот, задумавшись, - может, какой ресторан забронировать. Что-то такое.
- Он хочет решать, где мне работать. И на чем ездить. И... и много чего еще. Ох черт!
Я закрываю лицо ладонями, что есть силы кусаю губы. В горле знакомо саднит.
Это нерационально, глупо, безответственно – как минимум по отношению к Дамиано – делиться с ним всем этим. Мне бы молчать. Мне бы убраться куда-то. Но куда?.. Я хочу поговорить. Он прав, бесчеловечно прав, я хочу говорить, мне нужно, чтобы кто-то выслушал. Я так глубоко погрузилась в наши с Эдвардом отношения, мне так было хорошо с ним, что вокруг ничего и не существовало... а на деле нет даже человека, кроме него, к кому я могла бы обратиться... кто мог бы хотя бы меня послушать. И если Дамиано хочет... хотя бы немного... могу ли я позволить себе? Имею право?..
- Bellezza, никто и ничего не может за тебя решать, если ты сама этого не хочешь, - Дамиано осторожно касается моего плеча, медленно, безопасно его погладив. Голос звучит уверенно. – Я знаю, что эти мужчины таким грешат. Те, кто взрослее и, как они думают, умнее. Стоят на ногах уверенно и подчиняют мир. Порой в грезах, не знаю про того, с кем ты общаешься. Но если тебе не нравится, если ты против, он никак не может принимать решения, что касаются тебя. Тем более такие важные, как работа и стиль жизни.
Я делаю частые, неглубокие вдохи. Борюсь со слезами. Глаза сегодня явно на мокром месте.
- Элис меня предупреждала. Еще в начале, когда не знала... говорила. Я отмахнулась.
Дамиано добирается до моей ладони, аккуратно пожимает пальцы.
- Когда успокоишься и будешь готова, поговори с ним. На нейтральной территории, не наедине. Можешь прийти сюда, я прослежу, чтобы он тебя не тронул больше. И если хочет, чтобы ваши отношения продолжались, остановит этот тотальный контроль. Возьмет себя в руки.
Недоверчиво смотрю на Дама. Но он уверен, более чем на сто процентов уверен в том, что говорит. В каждом своем слове. На мгновенье мне представляется, каково было бы встретиться с ним до всей истории с Эдвардом. Если бы он решился пригласить меня на свидание раньше. Если бы я ответила согласием. Может, не было бы встречи в «Форуме»... и всего этого. И Эдварда бы не встретила... но разве же могла бы я влюбиться в кого-то сильнее, чем в него? Это возможно?..
Тронуто пожимаю пальцы молодого итальянца в ответ. Он улыбается.
- Ты замечательный, Дамиано.
- Да, вполне себе неплохой бариста, - отшучивается.
Я знаю, он понимает меня. Не требует никаких уточнений, просто кивает. И вправду – замечательный.
- Ты не знаешь, здесь неподалеку есть отель? – спустя какое-то время обоюдного, на удивление уютного молчания, зову я. За окном кофейни снова свет фар. Успокаиваю себя как могу. Это не Эдвард.
Дам, подняв голову, вопросительно глядит на мой недопитый капучино. Свой доппио он так и не тронул. Потихоньку пропадает насыщенный кофейный запах, напиток остывает.
- Зачем тебе отель?
- Я не могу вернуться домой сегодня.
Лицо Дамиано вытягивается, но он как может старается с собой совладать. Благодарен мне за доверие и откровенность. Не хочет разрушить настрой нашего разговора.
- У него... есть ключи? Если ты опасаешься физических действий, надо идти в полицию, Белла. Я могу пойти с тобой.
- Нет. И ключей нет. И на второе – тоже нет, - быстро качаю головой, нахмурившись, - просто он довольно настойчив, дружит с моим консьержем... долгая история. Так что, есть неподалеку отель? Или B&B, я не знаю. Что угодно.
Дамиано с минуту молчит. Оценивающе на меня смотрит.
- Моя квартира в квартале отсюда. Переночуй там.
Вечер становится еще интереснее.
- Я не могу, Дамиано.
Итальянец, впрочем, своей идеей удовлетворен. У него загораются глаза.
- Еще как можешь, Белла. Мой сосед в отъезде, я посплю в его комнате. У тебя будет абсолютно безопасное и закрытое пространство в виде моей. Отелей как таковых здесь нет, только хостелы. Я не хочу, чтобы ты ночевала в хостеле. Тем более уже поздно что-то искать.
- Все равно, Дам...
- Я обещаю тебе полную неприкосновенность, если ты беспокоишься об этом. И это нормально – беспокоиться. Я всего лишь хочу знать, что с тобой все в порядке, понимаешь? И ты не уйдешь из кофейни в ночь. Прошу тебя.
- Дамиано, это очень мило с твоей стороны и я ценю такую помощь, но я не могу. Извини.
Он неглубоко вздыхает.
- У тебя есть кто-то еще, к кому можно обратиться? Где переночевать? Тогда я провожу тебя туда.
Мой круг знакомств в Берлине потрясающе широк. Этим поздним вечером, в богом забытой кофейне незнакомого района, понимаю это как нельзя лучше. Элис. Эдвард. Оба недоступны сегодня. Никак.
Дамиано предполагал такую мою реакцию. Видит, что закусываю губу и думаю, понимает, что ответ очевиден. Но не делает из этого спектакля. Тихо ждет моего признания.
- Нет.
- Ну вот видишь, - мягко и медленно, никак не торопя, отзывается. Все еще гладит мою ладонь. – Пожалуйста, Изабелла. Я не хотел бы, чтобы сегодня ты оставалась совсем одна.
Вздрагиваю. Когда-то точно такую же фразу, точно таким же поздним, дождливым и промерзлым вечером сказал мне Эдвард. И я осталась у него в Шарлоттенбурге. История и вправду тянется по спирали, ленте Мебиуса. Нам не предвидеть новый ее поворот.
Я вздыхаю. Сажусь ровно, делаю глоток остывшего капучино.
- Ладно. Спасибо тебе, Дамиано.
Он расцветает, широко, облегченно улыбнувшись. Легко пожимает мою руку.
- Ты меня обрадовала, Bellezza. Я закончу здесь в одиннадцать. Подождешь меня?
- Да. У меня еще есть работа.
- Отлично! – Дамиано поднимается со своего места, забирая и доппио, и капучино. Дает какой-то знак напарнику за стойкой.
Он уходит, но уже через пять минут возвращается. Ставит на стол еще одну чашку флэт-уайта и блюдечко с бирюзовыми макарунами. Качает головой на мое удивление. Говорит, что это за счет заведения почетным поздним гостям. На его искреннюю улыбку я не могу не улыбнуться в ответ. Пусть и совсем слабо.
Открываю макбук, возвращаю на рабочий экран недочитанный обзор на одну из пекарен района Митте. Мне и вправду есть чем заняться – а это отвлекает.
Кофейня заканчивает работу в одиннадцать часов вечера. Дамиано надо закрыть смену, но он просит напарника, Себастьяна, подменить его сегодня. Тот не задает вопросов, увидев меня. Дам отмахивается от парня, но подает мне мою куртку. И придерживает дверь, когда выходим на улицу. Дождь прошел, снег еще не выпал, а вот ветер остался.
- Хочешь, вызовем такси? – подняв ворот своей куртки, предлагает итальянец. Как ему удалось привыкнуть к такой погоде после тепла родины, остается для меня загадкой. Но выглядит Дамиано вполне бодро.
- Я бы лучше прогулялась.
Он кивает, указывая мне направление. Высокие старые дома неприветливо смотрят с высоты в пять и семь этажей. Типичная берлинская застройка прежних времен. Мало что осталось нетронутым после бомбардировок. По мокрой плитке тротуара мы какое-то время идём молча. В такой час открыты лишь овощные лавки индусов и пара сомнительных кафе. У фонарей резкий желтый свет. Мне не нравится.
Дамиано живет на углу большого перекрестка. Но тут сегодня тихо, совсем не так, как на Александерплатц или в Шарлоттенбурге. Блокирую мысль о районе Эдварда. Могла ли представить, хотя бы отдаленно, что когда-то мне потребуется этот навык. Не думать о нем.
В подъезде тепло, пахнет какими-то специями. Лифт, скрежеща тросами, подъезжает через минуту. Нам нужен четвертый этаж.
- Вы снимаете квартиру вдвоем с соседом? – пока едем, интересуюсь я. На голых серых стенах нет ни объявлений, ни даже инструкций пользования лифтом. Несколько кнопок затерты, цифр не видно.
- Да. Альфредо. Тот еще книжный червь, - откинув с лица влажные волосы, отзывается Дам. В свете лифта его черная подводка выглядит несколько пугающе. – Он уехал к родителям, у нас как раз кончились лекции.
- Он тоже из Италии?
- Сицилия. Их нельзя называть итальянцами, - хмыкает парень, расстегнув куртку, - но по сути, да.
Входная дверь закрыта на два замка. Дамиано ловко и быстро их отпирает. Включает свет.
Квартира небольшая, но очень уютная. Про нее было придумано это слово. Даже не скажешь, что тут живут двое студентов-парней. Очень чисто, свежо и на удивление теплый свет ламп, несколько приглушенный. Никакой чрезмерной яркости. Ровные стены с неконфликтными желтоватыми обоями, деревянный пол, три окна. В крошечной гостиной – один диван с двумя подушками. Маленький телевизор. Книжный шкаф. Кухня с холодильником и единственной кухонной тумбой, она же вмещает раковину. В коридоре три двери – все с плакатами звезд итальянской эстрады. Дамиано смущенно усмехается, но я лишь улыбаюсь.
- У вас здорово.
- Довольно обычно, но спасибо. Проходи, Белла. Ты голодна?
- Скорее нет, чем да, Дам.
- Итальянский прошутто с грано подано или моцареллой, аккомпанемент в виде песто и хрустящей чиабатты, - подмигивает он, уловив некоторую неуверенность моего ответа. Гостеприимно открывает дверь ванной комнаты, где можно помыть руки.
Я стараюсь не окунаться в несвоевременные воспоминания о первом вечере в Шарлоттенбурге. Я сейчас в совершенно другом месте. И хозяин апартаментов 277 имеет к этому самое непосредственное отношение.
- Ты говоришь прямо-таки как ресторатор...
- Я учил наизусть меню не одного заведения, Белла. Я все устрою.
Эта фраза и вовсе бьет наотмашь. Мучительное чувство дежавю прячу в скорейшем стремлении попасть в ванную. Включаю воду. Легче. Смотрю на свое отражение в маленьком зеркале, довольно плачевное, и мне до боли грустно. Я разочарована, вот оно, то самое слово. Я не понимаю причину подобного поведения Эдварда. Его слов. Действий. Этих ударов. И как страшно горели его глаза... господи, я никогда такого не видела. Я не хочу пережить это снова.
Намеренно спускаю рукава кофты совсем низко, благо она мне чуть большевата. И тепло, и спокойно – синяков не видно. Если бы простыми отметинами можно было решить это дело... гематомы быстро пройдут. Но заметный след остался куда глубже.
На кухне у Дамиано на небольшой зеленой тарелке уже нарезанный прошутто, кусочки грано подано и маленькие шарики моцареллы. На отдельном блюдце – чиабатта, в банке с чайной ложкой – песто, судя по всему, домашний, никаких этикеток. Дам извиняющимся кивком указывает на кока-колу, это все, что есть из напитков. Я заверяю его, что колу люблю.
- Очень вкусно, - тихо признаю, попробовав сыр и прошутто, - ты привозишь это из дома?
- Скорее родители отправляют, - посмеивается он, подвигая ко мне банку с песто. – У них ферма. Попробуй, все «naturale e fatto in casa», натуральное и домашнее. Они шутят, что по-другому в Италии и не бывает.
- Ты родом из Рима, кажется?..
- Буфалотта, деревушка в десятке километров. Очень живописная. Не Тоскана, конечно, тем более не Амальфийское побережье, но определенно со своим шармом.
Дамиано выглядит счастливым, когда говорит о доме. Весь его экстравагантный образ теряется на фоне такого по-детски впечатленного, нежного выражения лица. И улыбки, конечно же. Может быть, я привыкаю к особому стилю Дама и его внешности, но ничто из этого меня больше не удивляет. Хотя и не оставляю мысль, что под всем этим гримом и тщательно продуманным образом скрывается куда более симпатичный и открытый парень. Возможно, несколько застенчивый... но разве же это недостаток?
Я пробую соус песто.
- Знаешь, я была в разных итальянских заведениях здесь, Дам. Но они и рядом с этим не стояли.
Ему приятен мой комплимент, хоть и самый что ни на есть искренний. Дамиано наклоняет голову, по-мальчишески усмехнувшись. Накладывает себе на чиабатту еще кусочек прошутто.
- Верю на слово, Bellezza.
Какое-то время мы едим в тишине. За стенкой, из соседней квартиры, доносится довольно громкая музыка. Что-то из современного немецкого рэпа.
- Что с едой у них, что с музыкой, - бормочет Дам, делая глоток колы. Качает головой. – Не верится, что Бетховен и Бах тоже родом из Германии.
Я прикрываю глаза при упоминании Баха. На одну-единственную секунду. Это невозможно. Все напоминает мне об Эдварде. Весь этот город как будто им пропитан... даже в квартире Дамиано.
- Итальянские песни мне нравятся больше, - поддерживаю разговор, дабы парень не уловил заминки, - когда я была маленькой, родители часто их слушали.
- У тебя есть любимец среди современных исполнителей?
- Как такового, наверное, нет... мне в принципе нравятся композиции на итальянском. А голоса такие сильные... еще и с хрипотцой. Очень здорово.
Дамиано пронзительно смотрит на меня пару секунд. Хмыкает, слегка отодвинув от себя тарелку. Опирается обеими руками на стол, устроившись удобнее. И без какой-либо музыки, подготовки и прелюдий, идеально попадая в такт, начинает негромко напевать неизвестные мне слова. На итальянском, конечно же.
- Coraline bella come il sole, Guerriera dal cuore zelante, Capelli come rose rosse, Preziosi quei fili di rame, amore, portali da me. Se senti campane cantare, Vedrai Coraline che piange. Che prende il dolore degli altri. E poi lo porta dentro lei.
(Коралин, прекрасная, как солнце, Воительница с горячим сердцем, Волосами цвета красных роз. Эти медные нити драгоценны, любимая, приблизь их ко мне. Слыша звон колоколов, Можно увидеть плачущую Коралин. Она берёт чужую боль себе)
Постепенно его голос становится громче, из печальных и полусорванных нот вырастает значимый, сильный тембр. Хрипловатый, низкий, одурманивающий. И безупречно мелодичный. Дамиано поет для меня посреди собственной квартиры, здесь, в Берлине, на родном языке. И я так жадно вслушиваюсь, так внимательно на него смотрю... запоминаю каждую деталь образа, каждое маленькое выражение глаз. Песня приближается к какому-то финалу, достигая наивысшей точки, и Дамиано улыбается, не прекращая петь.
- O la luce di sera, E in cambio non chiedo niente, Soltanto un sorriso. Ogni tua piccola lacrima è oceano sopra al mio viso.
(Я буду солдатом, Или светом в ночи, И я не прошу ни о чём взамен, Лишь об улыбке. Каждая твоя слезинка – это океан на моём лице).
Он заканчивает, медленно сводя мелодичные слова к полной тишине. Продуманно, профессионально, без труда. Слегка пунцовеют его щеки, но улыбка остается искренней и задорной. Песня грустная, слова, думаю, тоже... а улыбка такая веселая. Я ошеломленно вслушиваюсь в звенящую тишину между нами почти тридцать секунд.
Аплодирую ему. И вот теперь Дам по-настоящему краснет, отмахнувшись от моих аплодисментов.
- С ума сойти, Дамиано!
- Да ладно, Белла. Мелодичный итальянский, вот и весь секрет. Еще одна песня в твоем арсенале.
- Но это на самом деле очень красиво, - упорствую я, - что за песня? Я ее прежде не слышала.
- Может быть, когда-нибудь еще услышишь, - хитро увиливает парень, забирая со стола пустые стаканы от колы. Ставит их в раковину. Предлагает мне еще моцареллы.
- Подожди, ты что, сам написал ее?.. – отстраняя блюдце с сыром, что протягивает, настаиваю я. Дамиано закатывает глаза, убирая моцареллу в холодильник. Пожимает плечами.
- Ну да. Коралин была моей первой девушкой. Эта песня... отчасти про нее, - краснеет он. Думается мне, лирика в этой мелодии подходит не только Каролин.
- Но послушай, тебе ведь нужно петь! Помимо того голоса, которым наделен, ты еще и пишешь песни, Дамиано! Я думала, мы шутили про рок-группу...
- Это давняя история, Bellezza. Родители бы никогда не одобрили концертной деятельности и певческих ритуалов, я думаю, ты понимаешь. Профессия и университет – это святое. Они ушли в фермерство спустя двадцать лет в юриспруденции.
- Тебе не обязательно становиться доктором математических наук. После бакалавриата вполне можно было бы...
- Математика – моя вторая страсть, все в порядке, Белла. Но мне очень приятно слышать это от тебя, спасибо.
Я помогаю ему убрать оставшиеся тарелки со стола. Останавливаю нас у раковины, поставив остатки грано подано на безопасное от нее расстояние.
- Если тебе выпадет шанс, прошу, не отказывайся. Так много конкурсов... да хоть «Евровидение», Дам! Пообещай мне.
- Ты настроена весьма решительно, - посмеивается итальянец, однако глаза его загораются и гаснут, впечатляя меня своей глубиной.
- Еще бы.
Дамиано пронзительно смотрит на меня всего одно мгновенье. А потом резко опускает глаза и отходит, сделав вид, что просто пришло время помыть посуду. Воздух вокруг электризуется. Видит Бог, я не хотела.
Мне нечего сказать в свое оправдание. Я знаю, что нравлюсь Дамиано, верю тому, что он помог мне из благих побуждений и не будет ни на чем настаивать. Однако лишние вопросы никому не нужны. Дам хороший. Я буду вести себя в рамках приличий, максимально сдержанно и осторожно. Не хочу создавать ему проблем. Еще больших, чем уже создала...
Рассматриваю плакаты на дверях, пока он торопливо заканчивает с тарелками. Эти несколько минут перерыва нам обоим нужны. Потом же парень, отряхнув руки, пригласительно открывает для меня дверь своей комнаты.
- Ты правда уверен, что это удобно?..
Глупо спрашивать теперь. Но, словно бы очнувшись от какого-то оцепенения, лишь теперь я вспоминаю, что фактически выселяю Дамиано из его постели. Как это вообще... спать в его постели? Что же я такое делаю сегодня?!
- Более чем, Белла. Проходи.
Он включает свет, наскоро убирает с покрывала учебники математики и свои рабочие тетради. На деревянном столе их уже стопка, теперь еще больше. Там же ноутбук и наушники. Дам освобождает место для моего шоппера на прикроватной тумбе. Искренне хочет, чтобы мне было комфортно.
- Тут довольно тесно, но спится хорошо, - нервно бормочет он, наблюдая за моей реакцией. Но комната милая, хоть и небольшая – кровать, стол, стул и тумба, возле нее комод. Стены светло-голубые, на них пара каких-то схем, напротив постели – белая доска с формулами, написанными разноцветными маркерами. Дамиано и вправду всерьез настроен получить высший балл по математическим наукам.
- Здесь очень здорово, Дам, - тихо отвечаю я, повернувшись к нему. Робко улыбаюсь, но делаю все, что от меня зависит, дабы улыбка эта оказалась искренней. – Я правда очень благодарна тебе за помощь. И за заботу.
- Мы же друзья, Bellezza, - обезоруживающе улыбается молодой итальянец, ласково взглянув на меня сверху вниз. Он ненамного выше, но разница все же есть. От его джемпера пахнет кофе и песто. Забавное сочетание. – Ты помогла мне, теперь мой черед.
- Когда я помогла тебе?..
- При собеседовании в «Сияние». Назвала мой флэт лучшим, что когда-либо пробовала, прямо в лицо боссу. А он ведь сам выбрал тебя как тайного дегустатора.
- Серьезно? – усмехаюсь, недоверчиво взглянув в темно-карие глаза. - Этот невысокий немец в очках – владелец «Сияния»?
- В кофе мало что понимает, за это отвечает его жена. Но набирает персонал он. Я так и не сказал тебе за тот случай «спасибо», Bellezza. Исправляюсь. Спасибо.
- Prego (пожалуйста, итал.).
Дамиано тепло посмеивается, включив прикроватную лампу. Отступает к двери.
- Я тебя не потревожу, не беспокойся.
- Я тебе верю, Дамиано.
Он тронут моими словами. Тихонько прикрывает за собой дверь.
Я долго не могу заснуть этой ночью. Причина не столько в новом месте, мне тут достаточно спокойно, сколько в насыщенном на события дне. Еще утром все казалось куда проще и светлее. Теперь, в ночной темноте этого района, в одной квартире с Дамиано, мне кажется, я в каком-то тупике. Не знаю, что дальше делать и куда идти. Я до жуткой горечи сожалею, что произошло в Шарлоттенбурге. И себя жаль, и Эдварда. Но как только вспоминаю его лицо... этот тон, слова... он признал свою ошибку, уже признал... а я все никак не могу успокоиться. Мне нужно поговорить с ним, а я не решаюсь. Я боюсь. Господи, как же абсурдно, что я его боюсь. Саднят синяки на обеих запястьях. Заметные, полукольцами, точь-в-точь его пальцы. Я сплю в майке, отложив кофту на стул. Телефон уже давно отключила.
Так странно... кулона с птицами на мне больше нет. Защита снята? А она действовала от самого Сокола?.. Соколу ведь свойственно ласточек разрывать.
Ночь тянется бесконечно. Я засыпаю, но лишь на короткие промежутки. Мне ничего не снится, я ничего не пугаюсь и никуда не иду, не встаю с постели. Ворочаюсь, откидывая одеяло, притягиваю обратно. Жду рассвета. И радуюсь, что не осталась в своей квартире, как бы ребячески это ни выглядело. Спасибо Даму, что не дал мне быть одной этой ночью... совсем одной в огромном и чужом Берлине. Разве же смогу я когда-то принять его своим городом?..
Дамиано встает в начале седьмого. Я слышу приглушенный хлопок двери из другой спальни. На улице начинают появляться машины. Включается душ. Не стану выходить из комнаты прежде, чем он закончит, дам ему спокойно собраться на занятия. Рано же он встает.
Сажусь на постели, со дна шоппера достаю мобильный телефон. Ночь кончилась. В соседних домах загораются окна.
В полной темноте маленькой спальни я включаю айфон, мигнувший предупредительным белым светом.
С силой вдыхаю, постаравшись не кусать и без того пострадавшую за последние сутки губу. Она уже кровоточит.
Тридцать семь пропущенных вызовов. Все с одного номера.
И семь сообщений. У меня дрожат пальцы, когда открываю их список, но не останавливаю себя, стараюсь быть смелой. Сама приняла решение выключить мобильный. А Эдвард сам принял решение так себя вести.

Понедельник, 15 ноября,
Моя история сообщений.
The Falcon, 21.51:
«Изабелла, если ты задерживаешься, я подожду. Я у твоего дома. Дай мне знать, когда можно зайти»

Листаю дальше.

Моя история сообщений.
The Falcon, 22.24:
«Белла, пожалуйста, ответь на мой звонок. Я прошу прощения. Такого больше никогда не повторится. Давай поговорим!»

Его «пожалуйста» режет меня по живому. Приникаю затылком к холодной стене.

Вторник, 16 ноября,
Моя история сообщений.
The Falcon, 00.02:
«Schwalbe, уже полночь! Размус говорит, ты не возвращалась. Где ты? Я приеду куда скажешь. Прошу тебя».

И снова – приеду. Ну конечно же. Все, что я делаю последние двадцать четыре часа – чтобы он не приехал! Не смог! Уже и Размус подключился... черт!

Моя история сообщений.
The Falcon, 00.45:
«Schatz, я подниму на ноги весь Берлин через час, если ты мне не ответишь. Хотя бы одно сообщение. Что ты жива. Пожалуйста».

Звучит угрожающе. И отчаянно. И нелепо. И горько. Я чувствую тихое, едкое чувство вины. Вспоминаю сказанные им слова. Они того стоили? Всего этого?.. Не знаю. Сжимаю зубы, потому что не знаю. Снова хочется плакать. Я разведу Даму здесь такую сырость, что ему в жизни не вытравить плесень.

Моя история сообщений.
The Falcon, 01.57:
«Белла. Делай со мной что хочешь. Любые наказания. Но позвони. Дай тебя услышать. Одно слово и я тебя не потревожу».

Делаю глубокий, максимально заполняющий легкие вдох. И выдох. Господи.

Моя история сообщений.
The Falcon, 04.43:
«ИЗАБЕЛЛА!!!»

Итоговое сообщение. От Эдварда. Отправлено меньше двух часов назад. И на этом и звонки, и сообщения обрываются. Но есть еще одно непрочитанное. Я с изумлением узнаю, что от Элис.

Моя история сообщений.
Элис, 03.08:
«Белла, меня абсолютно не заботит, что там у вас происходит, но Эддер намерен искать тебя через полицию, уже даже был в «Шарите». Он точно с ума сойдет. Ты вообще жива?»

Смолкает вода в душе. Слышу, как Дамиано ставит на огонь турку с кофе. Шесть двадцать пять утра.
Обхватываю себя руками, пару секунд смотрю на мобильный, как на злейшего врага. Ну и к черту. Набираю номер Эдварда. Пальцы дрожат.
...Он берет трубку после первого гудка. Мне кажется, еще до него, но смартфон к такому непривычен, не успевает. Никогда не видела, чтобы так быстро отвечали на телефон.
Впрочем, Сокол молчит.
- Я в порядке.
Он выдыхает, я слышу. Все, что слышу – звенящую тишину и совсем немного – его дыхание. Чувствую на щеках слезы. Ничего не могу с ними поделать.
- Где ты, Schönheit?.. – у Эдварда очень тихий, севший голос. Уставший и потерянный. Он не надеется, что я отвечу. Но и нотки облегчения от того, что слышит меня, проскальзывают. Как же мы так потерялись...
Плачу сильнее, когда слышу его. Что теперь делать. Что со всем этим делать?..
- Я не дома.
- Я знаю. Можешь сказать мне, где?
Так странно говорить с ним сейчас. И здесь. В этой кромешной темноте, в чужой постели. Я творю немыслимые вещи, когда мне плохо. Теперь знаю о себе больше. И знаю еще, что, не глядя на все желание такой же болью, как он причинил мне, отплатить Эдварду, седых волос я ему явно добавила. Это гложет.
- Я в порядке и не дома. Поговорим позже.
Сокол вздыхает. Сдерживает себя изо всех сил.
- Когда ты могла бы уделить мне время?
Задумываюсь на мгновенье, глянув в окно. Там уже вовсю ездят машины.
- В среду в семь вечера в «Сиянии». Тот кофе-бар, откуда ты меня забирал.
- Schönheit, не выключай мобильный, пожалуйста.
- Ты услышал меня?
- Да. Извини меня за то, что произошло. Я буду в баре в среду в семь. Только не отключай больше телефон.
- Хорошо, Эдвард.
Я жду, что он положит трубку. Но он молчит и не делает этого. Тоже ждет?
Резко выдыхаю, отключаю вызов сама. Сжимаю зубы и утыкаюсь лицом в подушку. Это нужно просто пережить. Просто... просто пережить...