*Schlag - удар



У меня столик на двоих у трехстворчатого окна. Лучший столик в «Сиянии» - с полноценным обзором на весь зал, бар и входную дверь, но в то же время в уединенном уголке заведения. Никто не мешает разговаривать, мимо не ходят многочисленные вечерние посетители, бариста, как правило, обносят кофе к ближайшим столам другим путем.
У меня столик на двоих у трехстворчатого окна, лучший в «Сиянии», потому что я здесь с четырех часов дня. Не могла найти себе место дома, порывалась прийти еще раньше, но не хотелось показываться в кофейном баре прежде, чем начнется смена Дамиано. Волею судьбы – или случая – по средам он всегда работает в «Сиянии». Сдержал слово проследить за нашим с Эдвардом нейтральным общением, если эту встречу можно так назвать. Вчера, когда мы вместе позавтракали на его маленькой кухне чиабаттой, запечённой с моцареллой и томатами, осторожно напомнил о своем предложении еще раз. Я же, и так назначившая Каллену встречу в кофейном баре, согласилась.
Дамиано и сегодняшним утром краткой смс-кой спросил, как у меня дела. Соврала, что много работы, ничуть не переживаю. На самом деле остаток недоделанной в понедельник работы я закончила еще вчера. Эммет в экстазе. На этой неделе, можно считать, у меня незапланированный отпуск. Вот она, занятость в качестве отвлечения... рабочая схема.
Я сижу к окну спиной. Вижу каждого, кто заходит в «Сияние», хотя далеко не каждый видит меня. Однако Эдвард, толкнувший от себя тяжелую деревянную дверь ровно в 19-00, словно бы на меня настроен. Никого больше в баре нет. Никто не заслоняет меня, не загораживает проход, чересчур медленно надевая верхнюю одежду. С поразительным терпением мистер Каллен пропускает каждого, кому нужно к выходу, проходит мимо всех столиков, игнорируя и интерьер бара, в котором никогда не был, и девушку-бариста, недвусмысленно на него засмотревшуюся, и кофемашину, огромную, за которой работает Дам. Идет ко мне.
Я не видела Эдварда меньше двух суток. Однако у меня ощущение, что больше двух недель. Между нами разверзается глубокая, беспросветная пропасть. Ее заполняет беспокойство, чувство потерянности, страх. И тревога. Нарастающая, проникновенная, колючая. Оплетает мое горло, не дает нормально вздохнуть.
На нем черные брюки, аспидная водолазка, темно-серое пальто в мелкую клетку, которого я еще не видела. Неимоверно стильный, но мрачный образ. Лицо бледное, но мне ли об этом говорить. Губы – тонкая скорбная полоска, печально знакомая мне с понедельника. Под глазами синеватые круги, ободки век темно-красные, словно бы воспаленные. Но вот синий взгляд как никогда живой, пронизывающий и безотрывный. Эдвард меня словно сканирует, пока приближается к столику. Судя по всему, то, что он видит, его немного, а успокаивает. Моя бледность никогда не была тайной, ночью я не плакала, волосы собрала в пучок на затылке, а синяки надежно скрыты под длинными рукавами сизой кофты. Самый стандартный вид.
Сокол останавливается возле пустого деревянного стула. Легко касается длинными пальцами его спинки. Краем глаза я подмечаю, что костяшки сбиты в кровь.
- Здравствуй, Schönheit, - отвлекая меня от собственных рук, негромко приветствует Эдвард. Довольно ровным тембром, спокойным. Слишком спокойным, я бы сказала. Совсем на него не похоже. Ни эмоции, ни чувства.
- Здравствуй.
- Я могу присесть? – мужчина смотрит на меня сверху вниз, но это другой взгляд, не тот, не из его квартиры в понедельник. Он как будто местами нас меняет. Спрашивает моего разрешения. Зачем только...
- Конечно.
Мне импонирует, что я тоже веду себя достаточно повседневно. Спокойно, уверенно, осторожно. Мы оба с ним как на минном поле. И оба до жути боимся оступиться.
Эдвард садится на свободный стул. Едва заметно морщится – на мгновенье узкая горизонтальная морщинка прорезает лоб. Спина у Сокола неестественно прямая, вид строгий. Он и шел сюда по-особенному, без привычного уверенного шага, скорее в военном стиле, отрывисто. Только сейчас это понимаю.
- С тобой все хорошо?
Нет больше на лице ни хмурости, ни сомнений. Либо Эдвард замечательный актер, либо с ним и вправду ничего страшного не случилось. Впрочем, руки на стол мужчина не кладет.
- Да, моя радость, спасибо. А как ты себя чувствуешь?
Меня заживо режет словосочетание «моя радость». Эдвард его произносит так просто и легко, несложно поверить, что ничего и не было. Я не могу забыть случившегося, я не могу выкинуть из головы его взгляд и эти яростные удары невдалеке от меня, но и всю ту любовь, всю ту нежность, что дарил мне, я тоже помню. День ото дня. Ночь за ночью. Мои чувства к этому мужчине слишком глубоки, дабы так просто их отбросить. Бесчеловечно пытаться сделать это сейчас.
От своей слабости мне хочется разрыдаться. Я соскучилась.
- Я в порядке.
Вздрагивает краешек его губ, но не более. Эдвард принимает такой ответ. Задумчиво смотрит на гладкую поверхность стола.
- Мне очень жаль, Изабелла. Я виноват перед тобой и прошу прощения за все, что случилось. Ты имеешь полное право злиться на меня и я это понимаю. Я благодарен, что ты согласилась со мной встретиться.
Периодически он смотрит мне в глаза. Подкрепляет покорным, искренним взглядом каждое слово. Но голос все равно какой-то неживой. И слова такие... сложные, ясные, ровные. Он будто бы готовился к этому извинению несколько часов. Подбирал тон, речь и эмоции.
- Тебе правда жаль?..
Моя наивная, детская почти реплика рушит его отточенное спокойствие. Пробивает эту продуманную броню. Но ведь мы пришли разговаривать! По возможности честно.
- Конечно, Белла, - теперь синие глаза нездорово блестят, - я не смог совладать с собой и ты пострадала. Больше такого никогда не повторится.
Я складываю руки на столе перед собой. Придерживаю рукава кофты. Эдвард очень старается на них не смотреть.
- Я не злюсь на тебя.
- Злишься, - безапелляционно, но мирно констатирует он, медленно качает головой, - все в порядке, так и должно быть.
- Ты никогда так со мной не разговаривал.
- Как в понедельник?
- Как сейчас.
Эдвард сглатывает, принимая второй удар по выстроенной тактике разговора. Я снова проникаю глубже, чем он бы хотел. Минное поле теперь повсюду, избавления от него видно. Но когда, как не под страхом подорваться, мы говорим самые сокровенные и честные слова? Это их время. Иначе эта неподъемная земля, взорвавшись, нас под собой похоронит. Со всей пресловутой любовью.
- Я не знаю, как мне следует вести себя сейчас, Schatz, - негромко говорит Каллен. – Мне сложно выразить, насколько я раскаиваюсь. Что я могу для тебя сделать?
- Не пытайся продумывать каждое свое слово, Эдвард.
Он безрадостно, совсем скорбно усмехается. Подвигает стул ближе к столу. Снова на лбу эта странная узкая морщинка.
- Где ты провела ту ночь? Если можешь, скажи мне...
Вот теперь в баритоне пробивается отчаянье. Застарелое, покрытое тонкими переплетениями боли. Эдварда как режут по живому. Он прячет это, но оно налицо. Пресловутая ночь вторника никому не далась легко, очевидно же.
- Я переночевала у друга.
Мужчина делает все, дабы сохранить лицо. Принимает такой ответ удивленно, но спокойно. Внешне. Но я вижу, что под столом сжимается его левая ладонь в крепкий кулак. Поднимаю глаза вверх, вижу, как несет постоянному клиенту его лунго Дамиано. Наблюдает за нами.
Эдвард перехватывает мой взгляд. Неспешно, будто бы между прочим, оборачивается. Судя по тому, как заостряются его черты лица, он понимает, что речь идет о Дамиано. Далее следует неглубокий вдох.
- У этого друга?
- Да. Мы встретились в кофейне и он мне помог.
- Почему... почему ты не вернулась домой, Schönheit? – он правда пытается понять. Не издевается, спрашивает, ибо не знает. Даже не догадывается?
- Разве ты не ждал меня у дома?
Эдвард хмыкает. Пару раз быстро моргает. Кивает, признавая поражение.
- Он ничего не позволил себе? Этот друг?
Сокол до безумия ревнивый, я уже выяснила это. Но сейчас он ведет себя на зависть примерно. Потрясающим образом контролирует и тон, и эмоции. Ничего лишнего ни в чертах, ни во взгляде. А вот кулак до сих пор сомкнут. Костяшки скоро начнут кровоточить...
- Нет. Я же говорю, он мне помог.
Эдвард берет минуту на раздумья. Он так недвижно, мрачно сидит на своем месте, что я задумываюсь, не решится ли сейчас впечатать в стенку Дама, как Керра в свое время. Мне на счастье, мужчина все же начинает говорить:
- Изабелла, я понимаю твое стремление наказать меня. Я заслуживаю наказания и поверь, сам устроил его себе уже не один раз за эти дни. Но отключать телефон и проводить ночь с этим... другом, бог знает где... тебе не кажется, что это чересчур?
Ему труднее подбирать слова, это очевидно. Но Эдвард исправно старается. И мне хочется постараться так же спокойно ему ответить.
- Дамиано на самом деле мне просто друг. Не отключи я телефон, ты бы настаивал на встрече. Разве что-то изменилось бы, если бы я просто не отвечала?
- По крайней мере, больше шансов, что ты невредима, - несколько безумно поглядывает на меня Каллен, голос его на последнем слове срывается, дрогнув, - а так... ты хотя бы представляешь, что я успел придумать себе?
- Ты очень меня напугал тем... ударом, - признаюсь, почувствовав знакомый ком в горле и что есть мочи стараясь его игнорировать, - извини, но о тебе у меня плохо получалось думать... в понедельник.
Эдвард морщится, словно бы я дала ему пощечину этим объяснением.
- Но разве же я могу причинить тебе зло? Schönheit! Как бы я посмел?!
Я невесело усмехаюсь. Не думаю, не анализирую, действую наобум. Спускаю вниз рукава своей кофты.
- А боль? – риторически спрашиваю, наблюдая за тем, как разгораются костры в его глазах.
Эдвард исступленно смотрит на ясные темно-багровые отметины у меня на руках. Они стали четче, словно бы издеваясь. Левое запястье еще побаливает, правое – нет. Как идеально совпадают контуры с его ладонью... он видит, к гадалке не ходи, прекрасно это видит. Постепенно его ровное прежде дыхание сбивается. Мне чудится, я слышу скрежет зубов.
- Я представляю, какое отвращение ты ко мне чувствуешь. Но я все равно противен себе гораздо больше, Белла. И куда сильнее сам себя ненавижу.
- Это простая боль, малозначащая, - качаю головой я, не побоявшись встретиться с ним взглядом, - я бы и не обратила на нее внимания, мне плевать, Эдвард. Но твои слова. То, что ты говорил. Зачем?
Каллен подается ко мне чуть ближе. Глаза его и горят, и переливаются, и блестят. Зрачки темнеют и расширяются, как тогда. Под кожей ходят желваки.
- Я говорил тебе, что подростки в своей любви категоричны, безрассудны, и часто излишне усердны в своих стараниях. Но я и допустить не мог, насколько сам способен перегнуть палку, вроде бы считая себя взрослым мужчиной. Все, что я говорил, как обошелся с тобой – признак ужасающей слабости. Я целиком и полностью признаю свою вину.
- Боже, ты ведь не в полиции, Эдвард! Что за эксклюзивные признания?
- Schönheit, мой страх оттолкнуть и потерять тебя перешел все черты. Вылился в это сумасшествие. Я думал, что помогаю, защищаю и способствую твоему успеху. Самый настоящий идиот. Эти самовольные нарциссические порывы едва не стоили мне тебя. Я очень надеюсь, что еще можно что-то исправить... что не стоили...
- Господи, я чувствую себя как в театре! – морщусь, закрыв ладонями лицо и уперевшись ими в стол. Не понимаю, чего хочется больше: закричать или расплакаться. Никогда прежде рядом с Эдвардом мне не было настолько плохо.
Слышу рядом какое-то движение. Появляется явственный запах кофе.
- Все в порядке, Белла? – откуда-то сверху зовет Дамиано. Стальным голосом.
Эдвард, стрельнув в него взглядом, мрачно глядит на кофе на подносе бариста.
- Все отлично. Принесете нам американо, Дам...Дамиано? – подмечает его бейджик, стараясь не повысить голоса и не сделать его чересчур жестким. На выбеленном лбу теперь много мелких морщин.
Дамиано Эдварда целенаправленно игнорирует.
- Белла? – настойчиво, никуда не уходя, повторяет он.
- Все хорошо, Дам, - убираю руки от лица, садясь ровнее. Делаю глубокий вдох, выдавив парню улыбку. – Кофе был бы кстати. Можно мне латте?
Итальянец, проследив за моим взглядом еще пару секунд, неспешно кивает. Намеренно отходит от столика, медленнее, чем нужно. Ставит на соседний две чашки эспрессо.
Эдвард дышит практически неслышно. У него на лице беспристрастная маска.
- У тебя хороший друг.
- Я знаю.
- Он считает, я опасен?
- Скорее, хочет в это верить.
- Но разве же тебе нужна от меня защита, Изабелла?
Я складываю руки на груди, крепко сжав их в замок вне зоны видимости Каллена.
- Прежде я всегда искала защиту у тебя.
Уголок его губ вздрагивает. Во взгляд пробивается боль.
- Что же изменилось?..
- Ты едва не пробил стену в коридоре. В следующий раз на месте стены могу оказаться я.
- Изза, да разве бы!..
Эдвард вздрагивает всем телом, резко взмахнув в воздухе рукой. Такой стандартный, яркий жест непринятия. Разочарования. Попытки убедить, что это не так, что подобного не произойдет, я преувеличиваю. Но его ладонь появляется из-под стола столь внезапно... и так близко ко мне... и так... так резко.
Я зажмуриваюсь, без лишнего крика, без лишней эмоции дернувшись в сторону. Автоматически, я не контролирую это действие. Тело само решает. Ему виднее. Оно устало. И я устала. Как же чертовски я устала... и как мне хочется зарыдать в подушку прямо сейчас.
Эдвард останавливается на половине жеста. Замирает в пространстве, застывает его лицо. Осекается на полуслове, словно забыв, что именно хотел сказать. Медленно, давая мне рассмотреть это в малейших деталях, опускает руку. В его чертах практически физическая боль.
- Schwalbe, послушай, - наклонившись к самому столу, невдалеке от меня, но на достаточном, успокаивающем расстоянии, шепотом говорит мужчина, - послушай и запомни: я никогда не трону тебя и пальцем. В каком бы состоянии ни оказался, насколько бы ни был зол или расстроен. Никогда и ни за что я намеренно не причиню тебе боли. И уж тем более не посмею ударить.
Я закусываю губу, все еще не зажившую, низко опустив лицо. Оно неотвратимо краснеет от приближающихся слез. Я дрожу, и Эдвард это видит. Но слава богу, не пытается сейчас меня коснуться.
- Ты используешь слова. Ты прекрасно бьешь словами.
- Я не имел права решать за тебя по поводу работы, Белла, - раскаянно признает мужчина, тщательно следя за каждой моей эмоцией, каждым движением, - конечно же не имел. Это мой самый большой просчет. Прости меня.
Я поднимаю на него глаза. Сдерживаю слезы из последних сил.
- Ты правда хочешь от меня подчинения? Полного надо мной контроля?
Эдвард отвечает ровно и быстро:
- Нет.
- Ты сам себе противоречишь.
- Нет, не хочу и никогда не хотел. Я неправильно выразился тогда, хотя считал себя умным человеком, - с отвращением фыркает Эдвард, - на самом деле я последний ублюдок. Белла, я имел в виду, что хочу всегда быть для тебя надежным тылом и помощником. Чтобы я был в состоянии решить любую твою проблему, чтобы с любой трудностью, даже самой мелкой, ты могла прийти ко мне. Не подчинения, нет. Доверия.
У меня щемит в груди. Нестерпимо.
- Я доверяла тебе больше всех.
Эдвард сострадательно, нежно смотрит на мое лицо. Не отпускает взгляда.
- Если ты мне позволишь, я сделаю все, чтобы твое доверие вернуть. Прошу, Schönheit.
Дамиано приносит нам кофе. Демонстративно не замечает Эдварда, ставит передо мной латте, подает чайную ложку и салфетки. И лишь потом переставляет на стол американо для Каллена. По бокам белой кружки имеются кофейные подтеки. Но на это всем плевать.
- Если что, я за баром, Изза, - указав мне на кофе-машину, напоминает парень. Я благодарно, насколько могу, ему киваю. Забираю себе латте. Пальцы дрожат, никак не удается нормально взять стакан. Но мне бы хоть глоток сделать. Немного отвлечься от эмоций.
Эдвард пробует американо, крепко взявшись за тонкую белую ручку чашки. Его содранная кожа ярко контрастирует с керамикой.
- В твоей квартире вообще еще стоят стены? – подавив всхлип, спрашиваю я.
Сокол неглубоко вздыхает, снисходительно улыбнувшись краешком губ. Какой же он все-таки бледный... даже в ночь приключений Элис такого не было. Я ловлю себя на мысли, что переживаю.
- Лучше бы обрушились мне на голову.
- Не говори ерунды.
Он раздосадованно хмыкает, сделав еще один большой глоток американо. Ничуть не хмурится от горечи.
- Ты больше не носишь кулон.
Говорит безмятежно, как бы между прочим. Но я вижу, чем эта фраза отражается в глубине зрачков.
- Забыла дома.
- Ты сегодня тоже не ночевала дома?..
- Нет. Просто забыла. Не подумала.
Эдвард поджимает губы, глянув поверх моей головы в темное окно. Там по прогнозу мокрый снег. Интересно, где он оставил машину? Далеко? Тут нет парковки. Центральное месторасположение требует жертв.
- Ты дашь мне возможность все исправить? – деловито и отчаянно одновременно спрашивает он. Довольно неожиданно.
Я ставлю на стол чашку латте.
- Я бы очень хотела.
Он хмурится.
- Здесь есть какое-то «но»?..
Вздыхаю.
- Но я скажу сразу, что не дам решать за себя все самое важное. Компромиссы и уступки – вот наш план. И никакого навязанного мнения. Я уважаю твои идеи и мысли, Эдвард. Уважай и ты мои.
Он с готовностью мне кивает. Отодвигает от себя американо на самый край стола.
- Я обещаю, Schönheit.
- И эти... приступы гнева, - сглатываю, нахмурившись от воспоминаний, - я не хочу быть их участницей впредь. Если ты еще раз так схватишь меня... или ударишь стену рядом... Эдвард, я уйду. Я так не могу.
- Этого не повторится. Никогда.
Он серьезно говорит, без толики какой-то шутки или снисхождения. Как клятву.
Может быть и напрасно, но я верю. Все мы заслуживаем второго шанса. Эдвард прежде никогда меня не подводил. Я люблю его. Пока еще люблю больше, чем боюсь. Возможно, однажды и вовсе перестану. Забуду. Я же забуду, правда?.. Пожалуйста...
Возле нас освобождается столик. За него тут же садится молодая пара. У девушки ярко-красные волосы и пирсинг, у парня – тоннели в ушах и татуировка в виде числа дьявола на лице. Они нашли друг друга.
- Ты спал за эти двое суток? – оглядев изможденный вид Эдварда, с сомнением зову я. Делаю глоток латте, уже почти остывшего.
Сокол, будто задумавшийся о чем-то, оживляется на моем вопросе. Поворачивает голову. Пытается выдавить намек на улыбку.
- Не так много, как обычно, моя радость. А ты?
- То же самое. Тебе правда хочется называть меня так?..
- Ты приносишь мне радость, Белла. Это не прозвище, а констатация факта. Тебе больше не нравится?
- Скорее, я слегка отвыкла.
- Это исправимо, - мягко произносит мужчина, взглянув мне в глаза. Он не просто в меня влюблен, о нет. Он до безумия влюблен. Это безумие я и видела в понедельник. Страшно? Да. И хорошо. Прежде было только хорошо... может, еще не все потеряно?
- Во вторник мне написала Элис. Ты говорил с ней?
- Мало было шансов, что ты с ней, умом я это понимал, - неспешно объясняет Эдвард, допивая кофе, - но мне нужно было знать точно.
- Ваши отношения улучшились?..
- Скорее, чуть смягчились. Я думаю, она была рада, что ты не хочешь иметь со мной дела.
- Она беспокоилась о тебе. И обо мне, немного, наверное.
- Не пристало львятам переживать о львах, - с отеческим снисхождением бормочет Эдвард, нежно оглядев мое лицо. – Конечно, она беспокоилась о тебе, Белла. Мы все беспокоились.
- Как видишь, я жива и здорова.
- Это самое главное, - серьезно заверяет он.
У меня звонит мобильный телефон. Мама. Бесконечно вовремя, как и повелось.
- Мне нужно отлучиться.
- Конечно.
Я оставляю Эдварда за спиной, аккуратно обойдя его стул. Впервые от мистера Каллена не пахнет никаким парфюмом, никаким шампунем. Ничем. Даже отдушкой «Порше». Что-то необъяснимое.
Останавливаюсь невдалеке от входной двери, ближе к зеркалу у уборной. Нервно поправляю волосы. Картина та еще по ту сторону стекла. И Эдвард имеет наглость называть меня «Schönheit».
- Да, мама?
У нее прекрасные новости. Во-первых, им продали еще одно виноградное поле. Во-вторых, титулованный сомелье высоко оценил их с Полем вино. И в-третьих... я поспешно выражаю свое восхищение проделанной работой мамы и Поля, виноградниками, полями Франции. И хочу поскорее закончить разговор, потому как подмечаю, что Эдвард и Дамиано беседуют невдалеке от бара. Оба выглядят довольно воинственно, но ни слова мне не слышно.
- Да подожди же ты, Белла, главная новость! – щебечет мама, пуская в тон как можно больше энтузиазма. - Билеты! Мы купили билеты в Берлин!
- Вы приедете?..
Я осекаюсь на полуслове, недоверчиво посмотрев на свое отражение в зеркале. Снова. И Дамиано, и Эдвард продолжают разговаривать. Вижу, как Каллен что-то отдает молодому итальянцу. Тот хмурится, толкая передачу обратно.
- Да! Как ты и хотела, правда, после Нового года, в середине января. Познакомишь меня со своим загадочным «первым встречным». А Поль горит желанием попробовать эту их рульку с пивом... господи, даже произносить страшно. Она правда полусырая?
- Я рада, что вы приедете, мама. Правда. Но мне не очень удобно сейчас говорить.
- Ну ладно. Поболтаем в другой раз. Береги себя, Белла. И этого милого молодого человека, из-за которого все время занята.
Она хихикает как девчонка, прикрыв трубку телефона рукой. Я не могу не улыбнуться, пусть даже немного.
- Ладно, мама. Люблю тебя. Созвонимся.
Кладу трубку, накидываю куртку и намереваюсь поспешить к мужчинам, но они уже расходятся. И даже пожимают друг другу руки – вроде бы не демонстративно, не потому, что я смотрю.
Подхожу к ним обоим быстрым шагом. И Дамиано, и Эдвард следят за мной взглядом.
- Что-то произошло? – недоверчиво спрашиваю.
- Все отлично, - повседневно отвечает Каллен, даже не взглянув на итальянца, - я провожу тебя, ты не против?
- Дамиано?..
- Мы мило пообщались, Белла. Увидимся позже, хорошо? – спокойно отзывается парень, поправив свой темно-синий передник. – Напиши мне, как будешь дома, если это возможно.
- Ладно...
Я не знаю, что между ними было. О чем состоялся только что разговор. И откуда эта наигранная, но такая правдоподобная в то же время сдержанность. У обоих.
Эдвард, дожидаясь, пока я направлюсь к выходу, остается за моей спиной. И идет следом, отгораживая от Дама. До самой двери. Придерживает мне ее, пропуская наружу.
Снег липкий, мокрый, сразу тает. Но его много. И ветер холодный. Я запахиваю ворот куртки, повыше застегнув молнию.
- Где ты оставил машину?
- В соседнем дворе, там есть маленькая парковка.
Мы проходим через двор и я снова наблюдаю необычную походку Эдварда. Скованность его движений. Но по-настоящему настораживаюсь лишь тогда, когда садится в «Порше», предварительно усадив внутрь меня. Морщится от боли, тяжело опустившись на кожаное сиденье. Игнорирует неудобно задравшееся пальто. Неглубоко, неровно дышит. Сидит с закрытыми глазами, будто привыкая к позе.
- Что с тобой? – тревожно спрашиваю, замешкавшись с ремнем безопасности.
- Ничего экстраординарного, - выдыхает он, медленно потянувшись за своим ремнем. Но никак не может попасть в замок.
Я помогаю, направив его руку. Ссадины на костяшках шероховатые на ощупь. Замок ремня громко щелкает в тишине машины. Здесь больше нет ни музыки, ни мандаринового аромата. Только лишь запах кожи. Будто другая эта машина... неприятное ощущение тугим комком сворачивается в животе. Странно. Тревога?..
- Правда, в чем дело? Тебе больно?
- Честно, Sonne, все нормально.
Он открывает глаза, постаравшись посмотреть на меня беззаботно. Выходит скверно. Отворачивается, активирует зажигание. Уже готовится выезжать с тесного парковочного места.
Я демонстративно кладу руку на автоматическую коробку передач. Эдвард удивленно на меня оглядывается.
- Я могу часами вытягивать из тебя подробности, но мне это надоело. Я слушаю, Эдвард.
Он странно на меня смотрит. То ли тревожно, то ли воодушевленно. Вымученно усмехается. Синие глаза немного влажнеют в уголках.
- Спина... очень болит.
- Что-то произошло?
- Наверное, работал допоздна. Пройдет. Поехали, отвезем тебя домой.
Я все же убираю руку, и, терпеливо дождавшись, пока это сделаю, Каллен выруливает с парковки. Выезжает на проспект, объезжает Телевизионную башню, уходит на поворот к моей аллее. Еще пару минут – и останавливается у подъезда. Над ним приветственно горит свет, на смене должен быть Размус, он как раз заступает с пяти вечера.
- Пойдем со мной, - не дав Соколу сказать и слова, не терпящим возражений тоном заявляю я. Отстегиваю его ремень безопасности.
- Я не думаю, что мне стоит сегодня оставаться у тебя, Schönheit.
- Нет, не стоит, - киваю, соглашаясь с его мудрым решением, - но массаж для тебя обязателен. Массаж и горячий душ должны помочь.
- Ты не обязана. Нисколько.
- Но я хочу. Вернее, я говорю. Отказы не принимаются, Эдвард.
Он хмыкает моему повелительному тону, проникнувшись его наигранностью. Но я правда хочу, а главное могу, мне кажется, ему помочь. Хоть немного облегчить боль так точно. И что же, он собирается уехать? Как бы там ни было, мы попробуем начать сначала. Не будем друг друга больше мучить.
Я выхожу из автомобиля первой, не смущаю его излишней наблюдательностью. Набираю код подъезда и открываю дверь. Размус рад видеть нас обоих. Он улыбается, тронуто посмотрев на меня.
- Добрый вечер, Белла. Эдвард.
- Здравствуйте, Размус, - приветливо обращается к нему Сокол. Пропускает меня в лифт первой. К моей квартире мы поднимаемся молча. Пальто Каллена сильно контрастирует с кожей – моей в том числе.
У меня беспорядок, но творческий. Да и никого из нас это не занимает. Я помогаю Каллену снять верхнюю одежду, устраиваю на крючок в шкафу. Подаю из гостиной большое синее полотенце. И велю идти в душ. Уточняю, что вода должна быть по-настоящему горячей.
Эдвард со мной не спорит.
Когда он возвращается, у меня уже все готово. Расстилаю постель, вместо неуютного синтетического покрывала предоставив мужчине возможность лечь на хлопковые светлые простыни. Он, в одном полотенце, недоверчиво поглядывает на меня сверху вниз.
- Ложись, - достаю из прикроватной тумбочки хвойное масло, которое купила не так давно. Вот и пригодилось.
- Правда, Белла, ты не обязана.
Ничего не отвечаю. Терпеливо жду, пока все же ляжет на простыни. Аккуратно нависаю сверху, налив масла на гладкую светлую кожу. Я давно его не касалась. Забытое ощущение. Как мельчайшие электрические разряды под пальцами. Боже...
Я бережно распределяю масло по всей его спине. Слышу, как сбивается у мужчины дыхание.
- Где-то болит сильнее всего?
- Нет, - хрипло отвечает он, - везде... одинаково...
- Хорошо.
Мне давно пора на курсы массажа, я знаю. Но пока нужно воспользоваться теми знаниями, что есть. Я начинаю осторожно разминать его мышцы, особое внимание уделяя тем зонам, что входят в блок чаще всего – у шеи, у лопаток, на пояснице. Сперва несильно, даже легко, больше напоминая поглаживания. Но постепенно увеличивая и напор, и глубину. Его кожа становится ощутимо горячее, краснеет.
Эдвард стонет, когда я затрагиваю беспокоящие его участки как следует. Вжимается лицом в простыни.
- Не слишком сильно?.. – обеспокоенно спрашиваю, чуть умерив пыл.
- Нет... нет! – подавившись на середине вдоха, он старается издавать меньше звуков, теперь скорее хрипит, чем стонет. Немного подрагивает под моими руками, невольно подается вперед.
Когда я перемещаюсь к воротниковой зоне, снова стонет в голос. Как от боли.
- Ты оставался на ночь в офисе?..
- Нет...
- Но это явно не просто работа, Эдвард. Тут нужно как минимум на кресле спать...
Он бормочет что-то неразборчивое, сжав пальцами простыни постели. Почти что задыхается.
- Что?.. – наклонившись ближе к его лицу, на пару секунд прерываю прикосновения.
Сокол, не открывая глаз, повторяет громче, но все еще в матрас кровати:
- В машине.
Я недоуменно оглядываю всю его спину. И затылок. И темные волосы. И напряженные мышцы рук.
- В твоей? С чего бы?
Он чуть ведет спиной под моими ладонями. И я вдруг отчетливо понимаю ответ на собственный вопрос. С понедельника на вторник.
- Ты всю ночь меня здесь ждал?..
- Я отлучался пару раз, - увиливает он, с силой выдохнув после очередного моего прикосновения, - ох, Белла, здесь, пожалуйста... вот здесь... твою же мать!..
Меня больно колет чувство вины. Но я стараюсь сейчас его проигнорировать. Помогаю Эдварду, как следует массируя его шею. После – оставшуюся часть спины. И на пояснице он снова начинает стонать, хрипло и довольно громко. Заглушает сам себя моей подушкой.
- Прости... ох, прости, Schönheit...
Качаю головой на его извинения, словно бы может меня видеть. Ненадолго смягчаю свои движения, глажу его спину. И снова разминаю исстрадавшиеся мышцы. В эти дни о себе Эдвард определенно не думал.
К тому моменту, как я заканчиваю, он все еще сбито, сорвано дышит. Изредка ведет руками по простыням, поворачивает голову, повторно разминая шею. Я успокаивающими движениями, нежными, как для ребенка, оглаживаю всю его кожу – от затылка до копчика. Очерчиваю пальцами каждый позвонок.
- Стало лучше?
- Гораздо... спасибо...
- Полежи еще немного, у меня где-то была согревающая мазь, - аккуратно пересаживаюсь обратно на простыни, поднимаясь с постели. Эдвард, унимая стоны, но все еще тяжело дыша, поджимает губы.
Мазь отыскивается на кухне, в верхнем ящике. В августе ходила на тренировки по аэробике, не рассчитала силы. Тогда помогла. Может быть, и теперь поможет?
- Ты что же, тоже спишь в машинах? – пытается пошутить мистер Каллен. Голос у него тихий и уставший.
- Нет, пока не пробовала, - поддерживаю эту маленькую игру, осторожно выдавив мазь из тюбика на его спину, медленно, бережно втираю ее в кожу, - и тебе, кстати, тоже не стоит.
- Я буду стараться, - хрипло обещает Эдвард. Потирает пальцами простыни, на которых уже остались отпечатки его хватки.
Не смотрю туда. Методично заканчиваю со своей задачей. Отношу мазь на место, мою руки с лимонным мылом. Мне нравится его запах.
Эдвард все еще лежит на постели, когда я возвращаюсь. Вид у него и успокоенный, и встревоженный. Он поднимает голову, посмотрев на меня из-под сложенных у изголовья подушек. Смущенно, но благодарно кивает еще раз.
Я присаживаюсь на колени рядом с его лицом. Долго, молчаливо смотрю в синие глаза. Не знаю, как мне от них оторваться. Простынь чуть влажная, маленькие мокрые круги заметны у изголовья. Это слезы.
Не могу так. Не могу.
Тихонько вздыхаю, давая себе волю на особые действия. Медленно, боязливо почти что, глажу его волосы. От лба и дальше, к макушке. И виски. Их – с особой нежностью, чуть касаясь подушечками пальцев его скул. Черные ресницы Сокола подрагивают. А взгляд неудержимо влажнеет.
- Ты знаешь, как я тебя люблю? – откровенничаю, поджав губы и постаравшись не дать чувствам волю. Продолжаю гладить его волосы и это успокаивает, - мне было так... больно... из-за того, как сильно тебя люблю...
Сдержанное прежде лицо Каллена искажается. Каждая черта.
- Schönheit, девочка моя...
- Я не хочу расставаться и не собираюсь, - подметив встрепенувшееся движение в его глазах, заверяю я, - однако, Эдвард, нам нужно вынести из этой ситуации урок и больше не допустить ничего подобного... оставить позади. Ты согласен?
- Разумеется, Изабелла. Ошибки даны для того, чтобы на них учиться.
- Хорошо, что не смертельные, - без особого оптимизма дополняю я, убирая руку с его лица. Не иду дальше волос, не касаюсь ни щеки, ни челюсти, ни тем более губ. Не смогу сейчас.
Сажусь на простыни возле него. Эдвард медленно, облегченно выдыхая отсутствию боли, садится рядом. Ему правда лучше. Это заметно.
- Мне нужно немного времени, чтобы... забыть, - объясняю ему, робко посмотрев несколько исподлобья. Стискиваю руки в замок, ничего не в силах с собой поделать. – И тогда можем начать сначала.
Он легко, дуновением ветерка, касается носом моих волос. Неглубоко, неровно вздыхает. Не переступает черту. Жмурится, прогнав остатки соленой влаги.
- Сколько, Sonne?
- До субботы.
Откидываю волосы за спину. Эдвард понимает. Отстраняется.
- Ты хочешь, чтобы я дал тебе побыть одной?
- Да. До утра субботы. Я думаю, я справлюсь.
Каллен подбирает слова, стараясь не спугнуть меня.
- Ты будешь работать? Или твой друг?..
- Он просто друг, Эдвард, я уже сказала, - обрываю, не дослушав. Поворачиваюсь, встретившись с синими глазами очень близко, практически интимно, - тебе нужно научиться мне доверять. Тому, что говорю.
Он медленно выдыхает.
- Хорошо. Я постараюсь.
- Отлично, - изо всех сил стараюсь взять себя в руки и с достоинством закончить этот разговор. Не так-то просто, когда Эдвард настолько близко.
Я одновременно хочу прижаться к нему что есть силы, забыть этот кошмар и никогда больше к этому не возвращаться, но также и не желаю чувствовать его слишком близко... опасаюсь испугаться. Я очень хорошо помню это чувство страха... почти что первобытного.
- В субботу, Белла, чего бы ты хотела? – отвлекает меня Эдвард. Помогает.
- На Мюггельзе, - не задумавшись, выдаю я. Опускаю глаза, стараясь выровнять дыхание. – Чтобы тот дом и мы... и только мы.
Эдвард улыбается уголками губ. Как же красиво, как же нежно он улыбается, с этими ямочками на щеках... Мне физически больно находиться настолько близко и не касаться его. Но это здравая мера предосторожности. Все еще слишком живо. Не зарубцевалось.
- Как скажешь, любимая.
Это хорошая нота. Мне становится легче дышать, в самой комнате растворяется эта угнетающая, душная атмосфера. Боже, что же мы едва не сделали с этими отношениями. И друг с другом.
Эдвард поднимается с постели, не заставляя меня просить его уйти. Накидывает свою водолазку, надевает брюки, с удовольствием потягивается. Мне отрадно видеть на его лице столь ясное облегчение. Ему бы еще поспать...
- Спасибо, - признательно произносит.
- Пообещай мне, что отдохнешь как следует.
- И ты, Белла.
- И я, - соглашаюсь, посмотрев на него словно бы в первый раз. Это будут долгие несколько дней.
Эдвард уже направляется в прихожую, но я вспоминаю еще кое-что важное. Забираю из первого ящика прикроватной тумбочки свой кулон. Его первый мне подарок.
- Не поможешь застегнуть?
Каллен благодарно мне улыбается, быстро кивнув. Бережно, практически не касаясь кожи, надевает цепочку и ее хрупкий замочек застегивает сзади. Убирает волосы с моей спины, выправляет их из-под цепочки, чтобы не прижала. Но не идет дальше дозволенного. Я рада, что мы друг друга поняли.
- Спасибо, Эдвард... – легко притрагиваюсь к его пальцам, чуть задержавшимся у моих волос. Они оживают, но не удерживают мои. Это хорошо. Неспешно, почувствовав себя в безопасности, убираю руку.
Сокол и Ласточка снова на мне. Вместе.





Конференция в «Discord» заканчивается в десять минут одиннадцатого, однако Эммет просит меня и еще одного постоянного обозревателя, Карину, задержаться.
Скоро в восточной части города открывается устричный бар с эксклюзивной винной картой. Для «Bloom Eatery» предусмотрено два пригласительных на вечеринку перед официальным открытием. Эммет хочет, чтобы мы с Кариной поработали там вместе. В пятницу, двадцать пятого ноября.
- Я понимаю, что это День Благодарения, - заметив замешательство на наших лицах, соглашается босс, - однако в праздники и ставка двойная. Плюс любой выходной на ваш выбор с полной оплатой.
- Я никак не могу двадцать пятого, Эммет. По личным причинам.
Редактор хмурится, нестойкое интернет-соединение никак не прячет этого даже в нечеткой картинке. Вопросительно смотрит на меня еще раз.
- Настолько личным?..
- Да. Извини.
- Я могу и сама, - Карина пожимает плечами, откуда-то из-за пределов камеры подтянув к себе черную чашку. У нее красивые раскосые глаза, распущенные черные волосы, соблазнительная улыбка. Но улыбается Карина редко. Она пишет в основном о тех заведениях, где, помимо еды, гостям предлагают шоу-программу – самого разного рода. Последний из ее обзоров, произведший фурор на странице журнала, был о студии «К-2» - легкая закуска, крепкий алкоголь и возможность лично озвучить любой понравившийся порно-ролик. Довольно нетрадиционное развлечение, но монументальный Берлин – город контрастов, я уже усвоила.
- Материал должен быть готов в течение суток, - уточняет Эммет, отодвинув от себя монитор и откинувшись в кресле. – Очень жаль, что у тебя не выйдет, Белла, было бы кстати.
- Будет меньше, чем за сутки, босс, - парирует Карина, подняв чашку и импровизированно отсалютовав Эммету, - если Белла не идет, а пригласительных два, могу взять кого-то с собой?
- Если это не помешает процессу.
- Наоборот, поспособствует, - девушка улыбается, задорно усмехнувшись. В отличие от нашего редактора, на меня смотрит с благодарностью. Выпало кому-то счастье, судя по всему.
- Ладно. Тогда мы закончили с тобой, Белла, - Эммет, глянув на записи в своем блокноте – выцветшем, кожаном, с заметными нитями-переплетами, как из другого века, отпускает меня. – До понедельника я хотел бы прочесть статью об арабской кондитерской. Это все.
- Спасибо, Эммет. Хорошего дня.
- Доброй ночи, - хмыкает он. Отключает меня от видеоконференции.
Расслабляюсь, свернувшись в клубок на своем стуле. Задумчиво смотрю на темное небо по ту сторону окна, где едва уловимым пухом сыплется снег. Наверняка тает, не долетая до земли. Но на вечер обещали минусовую температуру, вполне возможно, завтра полноценному снегопаду и быть. Или гололеду...
Я проснулась сегодня в шесть утра и больше не смогла заснуть. Прижавшись к боку Эдварда, поежившись от холодного воздуха, попросила его закрыть окно. Сонно и недовольно подняла голову, когда никак на мою просьбу не отреагировал. И первую минуту понять не могла, почему в постели я одна. Эдвардом пахла подушка... Эдвард этой ночью у меня не оставался. Снова. Сама ведь просила дать мне время до субботы... где уже та суббота?..
Я допиваю свой остывший зеленый чай, сделав небольшой, медленный глоток. Чувствую весь вкус как следует заварившихся листочков. Днем куда легче сносить самоорганизованное одиночество, скудное подобие аскетизма, в котором хотела найти ответы на свои вопросы и выкинуть из головы все лишнее. А вот ночью от горечи и тоски некуда деться. Я не хочу расставаться. Я не хочу помнить плохое. Мне нужно, прямо-таки жизненно, верить в лучшее. Иначе можно сойти с ума. Всего неделя до приезда его детей... одна лишь неделя, а у нас такие американские горки в отношениях!
Встаю со стула, не могу сидеть. И спать не могу, не чувствую и толики усталости. Надо чем-то себя занять – работы, к сожалению, не осталось. Эту статью об арабской кондитерской, уже написанную, я вычитаю завтра с утра за пятнадцать минут. Мизерное время.
Решаю заняться уборкой. Блокирую мобильный, надеваю наушники, включаю любимую музыку. Энергичный и оптимистичный голос солиста, осмысленная лирика – как раз то, что мне нужно. Дабы уснуть, надо устать. Хоть немного.
Я забрасываю стирку. Методично вытираю пыль в самых малодоступных местах и щелях. Перебираю содержимое холодильника, отправляя ненужное в мусорную корзину. Меняю постельное белье. Навожу порядок в шкафу. Открываю окна на проветривание.
Сажусь на диван, снимая наушники, и признаю, что больше домашних дел не осталось. Машинка тихонько стирает за дверью ванной, по моим расчетам, от двухчасовой стирки ей осталось минут пятнадцать. Снежные хлопья на улице падают чаще. Вижу, как тормозит у нашего подъезда машина – аккуратно, неспешно. Все-таки гололед.
Интересно, какой прогноз погоды на завтра? Мне вообще стоит выходить за кофе или лучше отсидеться дома?
Я забираю со стола мобильный телефон. Привычным движением разблокирую экран, открываю поисковик. И удивленно смотрю на уведомление о двух пропущенных вызовах. Первый – полчаса назад, второй – десять минут. Я как раз заканчивала со шкафом. Оба звонка от Эдварда.
Сразу становится как-то... легче. Теплее, что ли, не знаю. Просто от мысли, что он у меня есть. Мы друг у друга есть. От Александерплатц до Шарлоттенбурга совсем недалеко. Мы дельно поговорили вчера, страха больше нет. А память... с памятью я справлюсь. Он обещал мне, что ничего подобного больше не повторится.
- Привет, - тихонько выдыхаю, когда берет трубку. Мягко улыбаюсь, осторожно накручивая на палец прядку волос – никогда прежде так не делала. – Тебе тоже не спится?
- Привет, Schönheit, - по-доброму отзывается мужчина. Я слышу, как нервозно усмехается. На заднем плане, в отличие от моей домашней тишины, у Эдварда ясное оживление. Какие-то люди, шум, сигналы приборов?.. Время – половина первого ночи. Он до сих пор на работе?
- Ты не дома?
- Нет. Извини, если я тебя разбудил.
- Я не спала. Все в порядке, Эдвард? – почему-то мне тревожно. Вот за секунду, как пультом щелкнули, приходит это едкое, подобное дымке чувство. И скребет внутри грудной клетки. Снежинки за окном падают медленно, как в танце. Ветра нет.
- Почти, - торопливо отвечает мужчина, - ты можешь приехать в «Шаритэ»? Я вызову такси к твоему подъезду.
- «Шаритэ»? Это тот госпиталь?..
- Да, у вокзала, - намеренно останавливая себя, Сокол старается говорить ровно и внятно, но баритон звучит взволнованно, - у меня нет с собой документов, а пока они не установят личность или не найдут того, кто сможет подтвердить ее, я отсюда не выйду.
Я искренне пытаюсь удержать в узде и дыхание, и голос.
- Что с тобой?
- Я в порядке, моя девочка, в порядке. Ничего катастрофического. Я могу на тебя рассчитывать? Сможешь приехать?
Черт. Чертовский черт. Я встаю со стула, торопливо оглядываясь в поисках хоть какой-то одежды.
- Конечно. Я одеваюсь.
Он неглубоко, устало вздыхает, мне кажется, сильнее прижав к себе телефон.
- Спасибо, Sonne. Я сейчас вызову такси.
Эдвард сам кладет трубку. Лишает меня возможности задавать лишние вопросы. Я наскоро стягиваю волосы в пучок, переодеваю серое домашнее платье на джинсы и первую попавшуюся под руку кофту. Бежевый пуловер. Когда-то похожий видела и на Соколе.
Не имею представления, что нужно с собой взять. Пытаюсь собраться, не дать волю чувствам и действовать здраво. Если Эдварду нужна помощь, моя трезвость более чем необходима. Но с чувством нарастающей тревоги бороться не так-то просто. Что ему делать в клинике без документов среди ночи?!
На мобильный приходит смс-сообщение. Черный «Мерседес» через минуту будет у моего подъезда. Не «Uber», официальное такси. Все в лучших традициях мистера Каллена. Кидаю телефон в карман пальто, туда же отправляется ID-карта и кошелек. Квартиру закрываю на два поворота ключа, едва не выронив связку от торопливых усилий. Не жду лифта, сбегаю по лестнице пешком.
За стойкой консьержа пусто. Сменщик Размуса, что совсем мне не знаком, умиротворенно курит на крыльце. С интересом рассматривает мерседес, иссиня-черный, яркими фарами разрезающий ночную темноту. Я не здороваюсь. Подскользнувшись, хватаюсь за дверь машины, почти сразу же усаживаясь внутрь. Водитель оглядывается на меня с подозрением.
- «Charite»?..
- Да. Ja. – бог знает, какой язык ему от меня нужен. У мужчины европейское лицо, но глаза выдают принадлежность к какому-то национальному меньшинству. Не знаю. Мне все равно.
Мы едем целую вечность. В молчании, с ненавязчивым фоном немецкой поп-музыки, по пустым улицам центральной части города. У брандербуров сжимаю пальцами свой ремень безопасности. На Рейхстаг даже не смотрю. За ним, невдалеке, ярким светом искрится вокзал. Hauptbahnhof. Вот где жизнь не останавливается ни на минуту.
Водитель сворачивает влево, постепенно огней становится меньше. Но потом, когда выезжаем на проспект, фонари снова правят балом. Апогей этого светопредставления - у въезда на территорию клиники. Я никогда не была в «Шаритэ», даже близко не подходила. Но теперь отчетливо понимаю, почему даже в Новом Орлеане слышала о ней в сводках новостей. Масштабом главный госпиталь немецкой столицы, центр медицины, диагностики и научных исследований всей Европы, не уступает комплексу Нового парламента.
В отличие от сонного города здесь более чем оживленно. Машины, люди, автомобили «Ambulance», такси по типу моего... водитель тормозит напротив входа, становясь в ряд с точно такими же «Мерседесами». Качает головой на протянутую купюру. Оплачено. Ну да, кто бы мог подумать...
Я набираю Эдварду снова, растерянно остановившись посреди огромного холла. Женщины в синих хирургических костюмах, проходя мимо, оборачиваются на меня.
- Kann ich Ihnen helfen?
Нужно срочно учить немецкий. Хотя бы для таких ситуаций.
Качаю головой, тревожно вслушиваясь в гудки вызова. Вот уже шестой пошел – Сокол никогда себе такого не позволял.
- Я здесь, - когда все же отвечает, поспешно выдаю в мобильный, - куда мне идти?
- В холле лифты, Schönheit, пятый этаж. Там будет одна дверь слева. Не переживай так, прошу тебя.
Эдвард говорит спокойно, уравновешенно, нежно. Будто бы сейчас полдень, суббота, и я жду его у подъезда дома, дабы поехать на Мюггельзе. Никак такой тон не вяжется с ситуацией и временем. От этого меня подбрасывает на месте еще больше.
- Ясно.
Направляюсь к зоне лифтов быстрым шагом. Их здесь четыре, но ни один не едет. Парочка пациентов со скучающим видом наблюдает за сменой цифр на электронном табло. Мне не верится, когда один из лифтов все-таки останавливается в холле. Отвлекаю себя как могу, смотрю то в зеркальную стену, то на немецкие надписи сбоку от нее. Но мы тормозим на каждом из этажей. Неторопливо, беспечно и по-немецки четко. Eins. Zwei. Drei. Vier. Fünf.
Господи. Лучше бы нашла лестницу.
В холле пятого этажа ровные светло-салатовые стены. В качестве отделки – деревянная полоска посередине. Плиточный пол. Уставший, но внимательный взгляд женщины из-за стойки регистратуры – или как она называется, не имею представления. Два коридора, длинных и пустых, налево и направо. А вот прямо у лифтов, напротив стойки, дверь и вправду одна. Справа.
Я ничего не спрашиваю у работницы, хотя она поднимается, завидев меня. Легко стучу в синюю дверь скорее для вида, не дожидаясь разрешения зайти. Тяну ручку на себя.
- Wo bist du, Fräulein? - раздраженно вопрошает регистратор. Игнорирую ее.
Эдвард стоит у узкого окна. Оборачивается сразу же, как открываю дверь.
- Sonne.
Он старательно и вполне успешно мне улыбается. Умудряется на пару секунд все же отвлечь. Но лишь на пару секунд.
На Эдварде черные брюки и белая рубашка, воротник распущен, рукава закатаны. Согнув левую руку в локте, он придерживает ей ватный тампон. На бледном лице, справа, тонкая светлая линия – сперва выглядит нечеткой, словно кажется. Однако такое я уже видела – и даже чувствовала на собственной шкуре. Это шов. Довершает образ заметная синева ниже, у челюсти. Гематома.
Регистратор прорывается в комнату, неодобрительно окинув нас с Калленом взглядом. Он намеренно смотрит поверх моей головы, не встречаясь со мной глазами.
- Das ist meine Braut. Alles ist in Ordnung.
- Doktor Kalt?
- Er wird jetzt zurück sein, - уверяет он. Свободной, правой рукой подзывает меня к себе. – Проходи, Белла, все хорошо.
Я нервозно поправляю волосы – не знаю, куда деть руки. И все же пару шагов по направлению к мужчине делаю.
- Так теперь и выглядит «хорошо»?
- Оно выглядит хуже, чем есть на самом деле, - мило улыбается Каллен краешками губ, - иди же сюда, солнце, не бойся.
Он выглядит уставшим, но голос бодрый, взгляд тоже. Хотя может и статься, что храбрится Сокол в моем присутствии. Останавливаюсь напротив него, требовательно, но боязно посмотрев прямо в глаза. Его черты смягчаются.
- Ласточка моя.
- Что с тобой случилось? – прерываю очередной виток успокаивающей лжи, мягко погладив его плечо. Эдвард чуть морщится, но сразу же усмехается. Будто мой вопрос его веселит.
Дверь открывается снова, прежде, чем Сокол успевает мне ответить. На сей раз на пороге высокий мужчина в белом халате поверх синего хиркостюма. У него сосредоточенный, угрюмый вид. Впрочем, мое присутствие его совсем не удивляет.
- Doktor Kalt. Das ist Isabella, meine Verlobte. Sie spricht kein Deutsch.
Я удрученно вслушиваюсь в неизвестные мне слова. Завтра же, завтра же записываюсь на курсы немецкого языка. Мне он жизненно становится необходим.
Доктор наскоро оглядывает меня с головы до ног. Вежливо кивает.
- Омар Кальт, Изабелла. Я занимаюсь расстройствами неврологического спектра.
- Mach ihr keine Angst, - предупреждает Эдвард, едва дав мужчине закончить. Его брови сходятся к переносице.
- Ich werde ihr sagen, was ich sagen will, - бескомпромиссно отвечает ему доктор Кальт. – А вас я и вовсе просил оставаться на кушетке.
Неодобрительно вздохнув, он переключается на меня, оставив Эдварда в покое. Тот едва ли не фыркает, крепче зажав тампон локтем. Чересчур внимательно наблюдает за мной.
- Приятно познакомиться, доктор Кальт, - недоумевая поведению Сокола, все же говорю я.
Омару Кальту на вид около сорока лет, может, чуть больше, как Эдварду. У него восточный тип внешности, яркие черные глаза, темные густые волосы и аккуратная борода. В кармашке белоснежного халата две цветные ручки и фонарик. Бейдж на шее дает мне узнать его второе имя – Норман.
- Изабелла, ваш жених был доставлен сюда в 22.30 после серьезного дорожно-транспортного происшествия. Насколько мы понимаем, встречный водитель не справился с управлением, удар произошел на скорости больше восьмидесяти километров в час. Мы подозреваем у Эдварда сотрясение головного мозга легкой степени, так как ни КТ, ни рентгенография не дает объективных данных о повреждении черепа. Но была зафиксирована кратковременная потеря сознания, нистагм и некоторая ассиметрия рефлексов.
Все слова, что слышу, словно проходят через особый фильтр. Он подчеркивает главные. Жених. Серьезное ДТП. Сотрясение мозга. Потеря сознания.
Я оглядываюсь на Эдварда, но он делает вид, будто увлечен происходящим за окном. Поджимает губы. Доктор пристально за нами наблюдает. Это еще не все, судя по всему. Эмоциям найдется место позже.
- Легкой степени – это же хорошо?..
- Конечно, - кивает Омар Кальт, - но в таких ДТП я за все годы работы никогда не встречал легкой степени сотрясения. Вполне может быть, что полная картина травмы пока не проявилась. И если на небольшие повреждения мы можем закрыть глаза – я имею в виду ушибленно-рваную рану скуловой области и ушиб нижней челюсти справа – то по части мозга я бы рекомендовал госпитализацию. Хотя бы на несколько дней.
Эдвард устало выдыхает, раздраженно взглянув на доктора.
- Вы сами говорите, что КТ чистое. Анализы в норме. симптоматика отсутствует, доктор Кальт.
- На данный момент.
- Я здесь уже три часа. Разве бы не стало хуже за три часа?
Омар Кальт испытующе смотрит мне в глаза.
- Изабелла, пациент в нашей клинике и нашей стране имеет право отказаться от госпитализации. Однако я не имею ни морального, ни профессионального права отпустить его домой без присмотра. Мистер Каллен настаивает, что его самочувствие удовлетворительное. Пока так и есть. Но если ночью что-то внезапно изменится, вы должны будете убедить его вернуться в клинику.
Я очень стараюсь держать себя в руках.
- И какова вероятность, что ночью ему станет хуже?
- Я не могу предугадать. Я повторяю вам, за всю карьеру в таких ДТП как минимум перелом черепа мы фиксировали. А то и ушиб мозга. Отек. Слишком сильный удар по нашей классификации.
- Хорошая машина, - встревает Эдвард, отпуская ватку, забирая ее в ладонь и расправляя рукав рубашки, - я создавал этот автомобиль. Я знаю его предельную силу удара. И то, что происходит с пассажирами при ударе, знаю тоже.
- Как видите, Изабелла, Эдвард настаивает на возвращении домой, - спокойно обобщает доктор Кальт. – Вы можете подтвердить его личность? И гарантировать, что сегодня ночью и завтра в первой половине дня у вас будет возможность проконтролировать его состояние?
Каллен со свистом втягивает в себя воздух, не сохраняя больше даже видимого спокойствия. Он злится. Снова.
- Белла, прошу тебя, поехали домой, - устало, раздраженно просит, но не касается меня даже намеком, - пару подписей и все.
- Вы скажете мне, какие симптомы должны насторожить, доктор?..
Кальт раздосадован тем, что я склоняюсь на сторону Эдварда. А я между двух огней, не знаю, какой выбор будет правильным. Но Сокол и вправду выглядит в порядке. Почти в порядке. И он знает «Порше». И я знаю. Это безопасный автомобиль, тут нечего добавить. Может быть, ему просто повезло и все обойдется?.. Ну пожалуйста!
- Я напишу вам. И название витаминов, и лекарственных препаратов, которыми можно купировать головную боль, по необходимости – бессонницу. Допустима тошнота, рвота нежелательна. Головокружение, усталость, сонливость – все может сохраняться двое суток, главное, чтобы не усиливалось.
Он переводит взгляд на Каллена, хмуро, но четко говорит ему:
- Сон – ваша главная задача, Эдвард. Постельный режим первые сутки и сон. Иначе сильно усугубится даже малая проблема.
- Я прослежу, - с готовностью отзываюсь, наблюдая за молчаливым негодованием мужчины. Не знаю, чем ему так не угодил этот доктор. И почему так явственно он против госпитализации на несколько дней. «Шаритэ» же лучшая клиника Берлина? Нет?
Ох черт. Чертовский черт. Снова.
- Нам нужно заполнить некоторые документы с вашей стороны, - доктор Кальт указывает на дверь, доставая из кармашка халата одну из ручек. - Эдвард свои уже заполнил, насколько я знаю.
Сокол резко кивает. Его пальцы крепко сжимают ни в чем не повинный подоконник.
- Мы будем свободны после этих бумаг? – нетерпеливо зовет он.
- Да. Прошу, Изабелла, - пропуская меня вперед, Омар открывает синюю дверь из смотровой. Эдвард, так и оставаясь у окна, смотрит мне вслед. Впервые так откровенно и...просительно.
Я перешагиваю через себя. Пытаюсь поверить в лучший исход, руководствуясь какими-никакими, а объективными доказательствами. Еще раз внимательно слушаю доктора. Забираю бланки с указанием симптомов, лекарства, инструктаж о моих действиях в случае необходимости. Никакого кофе, телефона, телевизора в первые сорок восемь часов после травмы.
Я ставлю на требуемых документах свою подпись рядом с размашистой подписью Эдварда.
Он выходит из смотровой, опустив рукава рубашки и держа в одной руке черный пиджак. Вид «от Prado». Снова было позднее совещание. Вот его итог. Айфон у мужчины в кармане. А вот ключей от машины я не вижу.
В лифте, когда двери закрываются, я опасливо смотрю на Эдварда.
- Почему ты так не хочешь остаться здесь на день-другой?..
- Это лишнее, - терпеливо объясняет он, нажимая нужную кнопку, - и больницы, как правило, некомфортное место. Я часто бывал в них в юности – мотоциклы, скалы... то еще веселье.
Горящая кнопка с подписью «холл» меня нервирует. В зеркальной поверхности левой стены мы оба отражаемся в полный рост. Эдвард чертовский бледный.
- Скажи мне, что ты правда чувствуешь себя хорошо.
Он вздыхает. Смотрит на меня без смеха, серьезно и тоскливо одновременно.
- Абсолютно, моя красота. У меня немного болит голова, это правда. Но в остальном – ничего.
- Я уеду отсюда только с условием, что ты пообещаешь говорить мне правду. Только правду и ничего, кроме правды. О любой мелочи.
Эдвард осторожно, давая мне рассмотреть каждое свое движение, наклоняется к моим волосам. Легко их целует.
- Обещаю, Белла. Спасибо, что ты приехала.
- Еще бы я не приехала, - разрываю эту чертову дистанцию между нами, подступаю к Эдварду ближе, бережно и некрепко, но обнимаю за талию. Он очень теплый. И пахнет сандалом и цитрусовыми, как прежде. Хмыкаю в его жесткую белую рубашку, спрятав сорванный выдох.
- Все будет хорошо, - обещает Эдвард, почувствовав мое движение, обрадовавшись откровенному объятию. Мягко гладит мою спину кончиками пальцев. – В этот раз обошлось.
- Другого раза и не будет.
Тихонько усмехается, отпуская меня. Послушно кивает. И двери лифта открываются.
До Шарлоттенбурга ведет практически прямая дорога. Эдвард садится со мной на заднее сидение такси, без труда пристегнув и мой, и свой ремни безопасности. Водитель делает музыку чуть громче.
- У доктора ты назвал меня... невестой?
Мой внезапный вопрос застает Сокола врасплох. Он неопределенно кивает, внимательно проследив за моей реакцией.
- Иначе бы он не отпустил нас, Изабелла. Я прошу прощения.
- За что?
- Я не стану ни к чему тебя больше принуждать. Ты ничего мне не обещала по поводу свадьбы. Это подождет.
- Ты говорил, рано или поздно – но мы поженимся.
- Я говорил это прежде. Сейчас все решения в твоих руках, - твердо произносит мужчина, отворачивается к боковому окну. – Приехали.
До дома Каленна добираемся за пятнадцать минут – весь город уже давно и крепко спит. Таксист рад крупной купюре, даже выходит, дабы открыть мне дверь. Улыбается.
- Что с машиной? – когда вход в здание разблокирован ключ-картой, спрашиваю у Сокола я. На мгновенье он теряется. Снова.
- В ремонте.
- Это надолго?
- Я завтра же возьму подменную, - будто меня волнует наличие у него авто, а не последствия удара для «Порше», отзывается Каллен. – Проходи.
Лифт вызываю я. Игнорирую белые стены холла и все, что с ними связано. Не хочу ничего сейчас вспоминать. Поворачиваюсь к Эдварду, сложив руки на груди.
- Завтра у нас день в постели, ты помнишь?
- У нас? – смешливо прищурившись, уточняет он. На скуле и вправду была неплохая рана, шов профессиональный, ровный, малозаметный... но длинный. Гематома явно доставила ему меньше беспокойства, но все равно должна болеть.
Я очень ласково прикасаюсь к левой, не пострадавшей половине его лица. Синие глаза Эдварда вспыхивают, но тут же потухают. Он серьезнеет.
- Да. Завтра всемирный день Эдвардов и все Эдварды празднуют. И мы не станем исключением.
Мой импровизированный каламбур его забавит. Эдвард улыбается, тепло и мягко, как и все разы прежде, наклонив голову к моей руке. На его щеках крошечные ямочки. Как же я по ним скучала.
- Люблю тебя.
Хмурюсь от глубокой, пронизывающей, болезненной практически нежности. Закусив губу, приникаю к Эдварду, не убирая ладони. Слышу, как неровно он выдыхает. Опасливо обнимает меня за талию – сперва некрепко, почти не касаясь, а потом все явнее. Как следует.
- И я, Schatz. Как же сильно я тебя люблю, - шепчет в мои волосы, уткнувшись в них лицом. Лифт приезжает, но мы оба его игнорируем. Еще минуту так точно.
Уже у своих апартаментов Эдвард ненадолго мешкается с ключами. Оценивает каждую мою эмоцию.
- Тебе не обязательно оставаться, если ты не хочешь, - вдруг говорит он. Вполне серьезно, взгляд более чем пронзительный и честный, - и даже заходить не обязательно. Я сейчас же отвезу тебя.
Убирает ключи в карман, будто мое согласие само собой разумеется. Решительно оборачивается обратно к лифту.
- Эдвард, - останавливаю его, придержав рядом, коснувшись спины между лопатками. Хочет или нет, а Сокол сразу расслабляется. Перестает держать столь ровную позу. – Стой. Не говори глупостей. Давай попадем сегодня домой без приключений.
Его пронимает, что я называю это место домом. Его – нашу квартиру – домом. И пусть несколько храбрюсь, не до конца понимая, что именно почувствую, вернувшись, оставлять его сегодня в мои планы точно не входит. Тут уж чтобы ни сделал.
Мужчина молчаливо, стараясь не потревожить мой настрой, открывает дверь. Довольно быстро.
В апартаментах темно. Пахнет цитрусовыми и... нами? Этот запах ассоциируется у меня с нашими выходными. Аромат простыней, чистоты, кофе, шампуня... я не знаю. Его духов? Его одежды? Всего сразу.
Сокол включает свет, аккуратно заходя следом. Не торопит ни единого моего движения. Но стоять на пороге мне не хочется.
Коридор все тот же. Стена у двери та же. И шкаф. И фикус. И картины вдалеке. Из темноты гостиной проглядывают подушки графитового дивана. Ничего не поменялось – да и не могло. Я пытаюсь себя этим успокоить.
С хмурым, собранным видом Эдвард наблюдает за мной. Это немного нервирует.
- Ты голоден? – чтобы сказать хоть что-то и разорвать эту давящую тишину, зову я.
- Нет.
Мужчина забирает у меня пальто, быстро повесив его в шкаф. Снимает свое.
- А ты?
- Нет, - ежусь от прохлады квартиры после теплого такси, медленно, но верно проходя дальше прихожей. Останавливаюсь, проникаясь темнотой и атмосферой вокруг нас. Намеренно не смотрю за злосчастную стену. И не хочу идти на кухню.
Чувствую на талии руки Эдварда. Он действует так осторожно, обнимает меня так бережно. Окутывает собой, прижимаясь грудью к спине. Понемногу держит крепче, чуть сжав пальцами пуговички кофты.
- Прости меня, Schönheit, - хрипло бормочет мне на ухо, согревая кожу дыханием. У него самого никак не выходит ровный вдох, - прости, прости, прости меня!
Расслабляюсь в его руках, вспоминаю их, привыкаю... заново ко всему привыкаю. Ничего и не было. Никогда. Это все бред ложных воспоминаний.
- Я давно простила.
Эдвард морщится, чувствую его эмоции кожей. Горячо целует мою шею. И чуть выше, у челюсти. И только потом, выдержав паузу, щеку. В отличие от тела, губы у него прохладные. Он тихо, как украденно, стонет, приникнув к моему затылку.
- Удивительная, бесценная моя девочка.
Я утешительно накрываю руки Сокола своими. На его ладонях еще не зажили ранки. Что бы там ни было прежде, сегодня моя очередь позаботиться об Эдварде. Как он того заслуживает.
- Давай уложим тебя в постель, - предлагаю, ласково погладив его пальцы, - уже очень поздно.
- Ты хочешь спать в гостевой?
Он всем телом напрягается. Так хочет скрыть, а не выходит. Легко, но ощутимо придерживает мою ладонь возле своей. Смущается этого жеста. Убирает руку.
- Нет, - отвечаю без доли сомнения. Переплетаю наши пальцы самостоятельно. У Эдварда они влажные.
- Ты не обязана оставаться из-за Кальта и его глупостей... если не хочешь.
- Я остаюсь из-за тебя. Хватит, Эдвард, пойдем же.
В спальне включаю свет я сама. Дождавшись, не торопя его, пока Каллен меня отпустит, решительным шагом прохожу в комнату и нахожу выключатель. Бежевые простыни его постели выглядят до безумия уютными. Нашей постели.
Привычным движением достаю свою подарочную пижаму из верхнего ящика комода. Эдвард, приникнув к косяку двери, тихо наблюдает за этим. Он и напряжен, и словно бы совсем обессилен. Чудовищно уставший вид. И довольно плачевный, если учесть бледность, пострадавшую кожу и факт аварии.
- Пойдешь в ванную первым?
- Я воспользуюсь гостевой. Эта – твоя, Белла, - выдыхает он. Медленно отстраняется от двери.
- Тебе нужна помощь?
- Пока нет, - сохраняя оптимизм, слабо улыбается Эдвард.
Когда возвращаюсь из ванной, уже переодевшись, мужчина сидит на простынях постели. Согнув ноги в коленях и упираясь о них локтями, задумчиво рассматривает стену напротив. В светлой футболке для сна и привычных мне брюках болезненно напоминает картинку из прошлого недельной давности. Как быстро способна меняться реальность. И как трудно вернуть ее потом на круги своя.
- Как ты? – сажусь рядом с ним, погладив по плечу. Эдвард оживает. Накрывает мою ладонь своей, легко ее пожав.
- Голова слегка кружится. Но уже меньше болит.
- Нужны таблетки?
- Нет.
- А лицо? – с максимальной осторожностью глажу его правую щеку, минуя шов.
Жмурится, качнув головой.
- Ты помнишь, что все мне рассказываешь?
- Как и обещал, Schönheit. Видишь, уже рассказываю.
Ерошу его волосы, легко их затем пригладив. Устало усмехаюсь.
Мы ложимся каждый на своей стороне постели. Эдвард поворачивается на бок, лицом ко мне, и я делаю то же самое. У нас разные подушки, но одно одеяло. Протягиваю Соколу руку и он бережно пожимает мои пальцы. Тепло их целует.
За окнами, за дверью балкона идет снег. Уже не тает. Прохлада улицы теряется в уюте спальни. Это правда моя комната. Моя постель. Мой любимый мужчина. И мой дом.
Жизнь налаживается.





Этой ночью я практически не сплю. Не могу себя заставить.
Сначала наблюдаю за Эдвардом, который постепенно засыпает – тихонько и незаметно, как ребенок. Сначала спадает напряжение с его лица, потом он спокойнее приникает к подушке, а в самом конце, когда сон уже достаточно глубокий – не держит больше так крепко мою руку. Ладонь попросту лежит теперь в его ладони, чуть придерживаемая указательным и средним пальцами.
Я вслушиваюсь в его тихое дыхание. Ничего не могу с собой поделать. В спальне просто-таки идеальная тишина, но и дышит Сокол неслышно. Я панически боюсь не услышать его вдоха. Моя тревога этой темной ночью обретает совершенно новую ипостась, прежде ни разу не испытываемую. Потому что я вдруг ясно понимаю, что однажды Эдвард просто может исчезнуть из моей жизни – и так, что никакое прощение, деньги или стенания мне его не вернут. А все прочее и вовсе станет несущественным и даже глупым. Вселенная – или Бог, или Дьявол, или иже с ними – дает мне шанс задуматься, насколько мне на самом деле нужен этот мужчина. И на что я готова, чтобы с ним остаться.
Я долго лежу в постели без движения. Сна ни в одном глазу, мне жарко, а простыни на удивление легко сминаются, не давая отыскать удобной позы. Мысли роятся и жалят в самых чувствительных уголках сознания. Эдвард, хоть и спит довольно крепко, безмятежным также не выглядит. Но ему, по крайней мере, не больно. Ни одна черта ни дурных сновидений, ни боли не выдает.
В начале пятого я больше не могу оставаться в кровати. Бесплотной тенью выскальзываю из-под нашего общего одеяла, медленно убрав руку из ладони Каллена. Наливаю себе целую кружку воды на кухне, задумчиво обведя кончиком указательного пальца ее ободок. Керамика неприятно холодит кожу. Кружка темно-серая. И ночь такая же. В туманной дымке, с растаявшим сызнова снегом, без единой звездочки. Из окна веет арктическим холодом. Совсем скоро придет зима.
Я думаю, меня нет в спальне не больше пятнадцати минут. Но когда возвращаюсь, Эдвард сидит на постели, впившись обеими руками в свои волосы. Вид у него потерянный, обреченный и совершенно, просто невозможно одинокий. Последняя грань отчаянья.
Он вздергивает голову, заслышав мои шаги. Поднимает глаза, без какой-либо надежды посмотрев из-под тяжелых, темных ресниц. И в полной темноте комнаты, неожиданно душной, я вижу, как разливается в синих глазах облегчение. Шумными волнами прибоя разливается.
- Изабелла...
Я присаживаюсь на простыни рядом с ним. Эдвард закусывает губу, посмотрев на меня совсем беспомощно. Тяжело сглатывает. Безвольно опускает руки на покрывало.
- Я здесь и никуда не денусь, - уговариваю его, как маленького, этим теплым, умиротворяющим тоном. Самым особенным, на который только способна.
- Тебя не было.
- Я вышла за водой. Принести тебе?
Ласково, но ощутимо касаюсь своей ладонью его плеча. Эдвард опускает голову, но немного расслабляется. Вижу, что одеяло на нашей постели совсем сбилось.
- Нет... останься, пожалуйста.
- Я же говорю, Эдвард, я никуда не собираюсь, - придвигаюсь ближе, с ногами забираясь на кровать. Уже обеими руками, не жалея нежности, глажу и его плечи, и спину. Эдвард горячий, но вот кисти у него холодные. И совсем недвусмысленно дрожит подбородок.
- Плохо? Как ты?
Я спрашиваю у него участливо, наклоняюсь ближе к лицу, стремясь услышать ответ. И, может быть, поэтому Сокол не игнорирует моих вопросов. Медленно качает головой.
- Что-то приснилось? Расскажешь мне?
Запах простыней впервые за долгие ночи в этой постели меня душит. Он едкий, порошковый, нестихающий. И окна у нас закрыты. И шторы почти полностью задернуты. Темнота и духота спальни не способствуют комфотному сну. А вот откровениям, похоже, вполне...
Эдвард поднимает на меня глаза, измученно нахмурившись. У него выцветший, уставший, обреченный взгляд. Ярко очерчены скулы, скорбно опущены уголки губ. А на правой щеке, чуть выше линии шва, я вижу тоненькую слезную дорожку. У меня обрывается, глухо ударив где-то у грудины, сердце.
- Я не хочу, чтобы все так закончилось.
- О чем ты, geliebt (любимый)?
Присаживаюсь совсем близко к нему, обнимаю за плечи, привлекаю, не сопротивляющегося, к себе. Касаюсь подбородком его плеча. Эдвард, повернув голову, смотрит мне прямо в глаза. В их синеве тонкими отблесками жжется пламя – на краю бездонной пропасти.
- Если бы я был сегодня на другой машине, Schönheit – на любой другой – все бы уже закончилось. Меня спас мой «Порше». Там было сто километров в час, в лобовую... гололед, ускорение – ничего бы не помогло.
У него безэмоциональный, глухой голос. И выражение лица беспристрастное, как неживое. Может быть, кожа чуть белее, может быть, чуть краснее веки. Эдвард объясняет мне очевидную истину, просто посвящает в какую-то область знаний. Ни меня, ни его напрямую ситуация словно не касается.
- Но ведь... – меня начинает потряхивать, и, в отличие от мужчины, настолько хладнокровной я оставаться не могу, - доктор сказал... и там, в клинике?..
Эдвард вдруг смотрит на меня несколько безумным взглядом. Нет больше его сдержанности, испаряется из позы скованная холодность. Обеими руками Эдвард прижимает мои ладони к себе. Почти так же крепко, как тогда, в понедельник, у злосчастной стены.
- Я люблю тебя, Белла. Никогда я не любил ни одну женщину так, как люблю тебя. В тебе смысл моего существования. В тебе и в моих детях – если у сердца две половины, одна навсегда останется твоей.
Я горячо целую его плечо. Эдвард держит мои руки, я не могу как следует коснуться его, но ответно пожимаю ладони мужчины. Переплетаю наши пальцы, доказываю, что ничто их не сможет разорвать.
- Эдвард...
Он резко качает головой, не дает мне ничего сказать. Судорожно, но глубоко вздыхает. Снова смотрит в глаза, не отпускает взгляда.
- Я не хочу, чтобы все закончилось теперь. Когда у меня есть ты, мальчишки, Элис, эта работа... когда в моей жизни наконец-то наметилась белая полоса. Кончилось из-за одного недалекого придурка на фургоне. Но чтобы уйти, а ни ты, ни они не знали... не услышали от меня о том счастье, том смысле, что принесли одним своим появлением... это будет и вовсе невыносимо.
Его передергивает на последнем слове. Эдвард зажмуривается, запрокинув голову, старается взять себя в руки, сохранить лицо... но как же все это бесмысленно теперь! И как же ему больно...
- Иди сюда, иди ко мне, - шепчу, обнимая Эдварда крепче, прижимая к себе. – Любовь моя, это закончилось. Все закончилось. Все теперь будет хорошо.
Я и ласково, и ощутимо оглаживаю все его тело, все, до чего могу дотянуться. Чувствую – и душой, и кожей пальцев, что Эдвард плачет. Тонкие слезные дорожки теперь касаются всего его лица. Текут по горячей коже, оставляя за собой соленый след. Эдвард обнимает меня в ответ, уткнувшись лицом в область у шеи, и тихонько, хрипло постанывает. У него дрожит спина и подрагивают руки. Чувствую судорожные всхлипы у ключиц.
- Я не хочу тебя терять.
- Такого и не случится, ну что ты, - утешаю я, горячо поцеловав сперва его лоб, а затем оба виска. – Ты же видишь, я здесь.
- Не могу видеть, как ты уходишь... не стану больше, - я чувствую, как дыхание у Сокола сбивается еще сильнее, - как, скажи мне?.. Как... остановить тебя?..
- Эдвард, я никуда не пойду. Мы оставили прошлое в прошлом, обсудили это с тобой, помнишь?
Мужчина ненадолго замолкает, крепко сжав губы. Его ладони железным кольцом смыкаются на моей талии – не сделать глубокого вдоха.
- Я счастлив, что ты отказалась видеться до субботы. Тебя не было со мной в машине. Слава господу, тебя там не было!..
Он плачет по-особенному горько, как-то режуще, строго... я никогда не видела, не слышала, чтобы люди так плакали. Это особенная грань страдания. И совершенно особенная, бесчеловечно жестокая ночь. Шумно сглатываю, живо представив себе разбитый «Порше», Эдварда на водительском сидении, чертов фургон. Как быстро и легко меняются на шахматной доске фигуры. Он переживает, что не сказал бы мне главного... а как бы потом жила я? Зная, что промолчала... или не поверила... или велела уходить? Господи.
- Ich liebe dich. Слышишь? Что бы ни случилось и что бы ни произошло. Я люблю тебя. Это неизменно. И никогда я не позволю тебе так просто уйти, geliebt. Ни за что.
Он тихонько, как украденно, стонет в ответ на такое откровение. Прижимается лицом к моей груди. Слезы мочат ткань сорочки – ну и черт с ней. Я крепко обнимаю Эдварда, впиваюсь пальцами в его волосы, массирую спину. Это не прежние легкие поглаживания, это ясная, жесткая в чем-то хватка. Ему нужны такие объятья. А мне до одури нужен он. Как же это очевидно теперь, боже! Что бы там ни было, что бы ни происходило между нами... совсем другая боль, когда нет его. Лучше это будет боль от него, чем такая... определенно лучше.
- Ты создал машину, которая спасла тебя. Ты сам себя спас, Эдвард. И именно поэтому тебе под силу все, что угодно. Мы вместе со всем справимся. Как ты говорил мне: сперва решим проблему, а потом уже будем подводить итоги. Обещаю.
Я осторожно перебираю его волосы, медленно проводя пальцами по всей длине коротких прядей. Отвожу их с его вспотевшего лба, поглаживаю у висков, медленно спускаюсь к скулам. Сначала в ответ на каждое мое касание он лишь дрожит сильнее, слез больше... но постепенно, потихоньку, он успокаивается. Изредка неглубоко, судорожно вздыхает.
- Мне так повезло с тобой, Schönheit. Как же мне с тобой повезло...
Я через силу выдавливаю улыбку, стараясь пустить ее в голос. Тепло целую его солоноватый лоб несколько раз.
- А мне все равно больше.
Он вымученно, слабо улыбается в ответ. Впервые за долгое время делает ровный вдох. Ослабляет свои объятья, теперь просто прижимается ко мне, но не держит, не заставляет оставаться рядом. Дает выбор, который мне и не был нужен. Очевиден он теперь, этот выбор.
- Я хочу, чтобы ты всегда помнил, что я – на твоей стороне, Falke, - серьезно говорю ему, погладив затылок, - от меня не нужно прятаться или скрывать что-то. Я многое могу понять и принять. Помочь. Все. Теперь ты не один.
Эдвард медленно, очень медленно отстраняется. Садится на простынях, не двинувшись ни на миллиметр. Пронзительно, вопрошающе смотрит на меня несколько бесконечных секунд. Проникается?.. Проверяет?.. Я не знаю.
- Данте был готов пройти через Ад, чтобы еще раз увидеть Беатриче. Как же я его понимаю сейчас, Schönheit. Все, что угодно – если с тобой.
Он нежно прикасается ладонью к моей щеке, и я не могу сдержать улыбки. Давным-давно мы так касались друг друга в последний раз. И были настолько близко. Сумасшедшая ночь. Какой ужас, что только несчастный случай помог нам сполна оценить происходящее. И вспомнить, в конце концов, о главном.
Каллен не ждет от меня никаких действий, не принуждает, как и обещал. Я принимаю решение сама. Осторожно наклоняюсь ближе к его лицу, бархатно, как впервые, целую губы. Легонько, влюбленно, доверчиво. Эдвард выдыхает, аккуратно мне отвечая. Никогда в нашем поцелуе не было больше смысла, чем теперь, больше любви. И это спустя практически неделю их полного отсутствия...
- Я перееду к тебе.
Эдвард изумленно моргает, не до конца понимая мою фразу. Постепенно высыхают на его лице следы слез. Грусть во взгляде сменяется вдохновением, взгляд уже не отчаянный, он ясный. И даже проблеск на улыбку – улыбку облегчения – вижу в чертах. Правда, теперь – с вопросом.
- Я перееду к тебе сразу, как уедут мальчики, - объясняю, наклонив голову к ладони Эдварда. – Незачем нам ждать декабря.
- Ты так говоришь, потому что... не надо, любимая.
- Это не так.
Медленно качает головой.
- Ты не обязана принимать такое решение сегодня. Этой ночью мы... немного на эмоциях, - смутившись к последним словам, шепчет он.
Какой у меня недоверчивый, непокорный все же Сокол.
- Я давно все решила. Просто пришло время сказать.
Мужчина все равно не до конца верит... выдыхает, чуть наклонив лицо. Взгляд теперь и теплый, и выжидательный. Напрасно.
- Я счастлив, если это так, - осторожно произносит. Краешками губ, едва-едва, а улыбается. Как же я скучала по его улыбке. И как безумно я ее люблю.
Целую его еще раз. Начинаю заново привыкать к этому потрясающему действию. Ну как, как можно было от него отказаться?
- Я тоже. Но сегодня на повестке дня у нас отдых, ты помнишь? К праздникам нужно быть в полном порядке.
Эдвард хмыкает, влюбленно посмотрев на меня из-под ресниц. Чуть прищуривается – и это беззаботное, пусть и мимолетное выражение его лица – мой главный стимул. Все будет хорошо. Ну конечно же. Если мы вместе – непременно.
- Давай-ка, - укладываю на место его подушку, придвигаю ближе свою, разравниваю одеяло между нами. – Уже утро, а мы еще и не спали толком.
Эдвард не спорит со мной. Послушно ложится на своей стороне кровати, ожидая, пока я лягу на своей. И удивляется, когда устраиваюсь совсем близко к нему.
- Ты правда в порядке? Со всей немецкой честностью? – бережно прикасаюсь к его пострадавшей челюсти, спускаюсь вниз, к яремной впадинке. Легко ее целую.
- Да, - Эдвард, наблюдая за моей реакцией, неспешно, но очевидно обнимает мою талию. – Все отлично.
Он мягко гладит мою спину поверх одеяла. Опускает голову к волосам, с удовольствием вдохнув их запах. И накрывает подбородком мою макушку – самый ясный жест безопасности, принятия и любви.
- Я скучал по этому... по всему, - сладко потянувшись, шепчет, не скрывая воодушевления в голосе. Я довольно улыбаюсь в его шею.
- Да уж...
- Наверстаем на Мюггельзе. Проведем целые выходные в постели... и я смогу как следует привыкнуть к тому, что ты рядом.
- Интересная идея – постельный режим на озере... думаешь, нам стоит ехать?
- Конечно, - уверенно кивает он, - во-первых, ты хотела. А во-вторых, тебя там ждет сюрприз.
Я мягко веду носом по его шее. И чуть ниже, к груди. Вздыхаю.
- Какой?..
- Он потому и сюрприз, Schönheit, - по-доброму, но уже сонно посмеивается Эдвард, - засыпай, моя радость. Ты ведь так ратовала за сон...
Не поспоришь. Удобнее устроившись на своем краешке подушки, ответно обнимаю Эдварда за талию. Его тепло согревает меня лучше, чем одеяло. Слава Богу.
- Gute Nacht, Falke.
Он отвечает мне в теплой, нежной тишине. С самой настоящей любовью.
- Gute Nacht mein Leben, (доброй ночи, моя жизнь).