Рядом со мной играет «Johhny B», Down Low. Слова этой песни раз за разом звучат в моей голове, мерно вплетаясь в кокофонию окружающего пространства. Голоса людей, стук бокалов, несколько движущихся пар, занявших старый паркет бального зала... и разрывающийся, буквально-таки надрывный рингтон мобильного Элис. Тот самый, до которого никому из нас сейчас нет дела. И ей – особенно.

«Джонни Би, как много ты должен увидеть,
Просто открой глаза и слушай меня.
Впереди зелёный свет меняется на красный,
О, почему ты не видишь, о, Джонни Би?»

Моя лучшая подруга, тревожно взглянув в мою сторону, крепко сжимает свой клатч обеими ладонями.
- Что происходит, Эддер? – требовательно, едва ли не раздраженно зовет она, переводя взгляд на Каллена. Жаждет получить исчерпывающее объяснение. Логичный довод, который позволит всю прежде услышанную информацию как-то объяснить, свести к безопасному состоянию.
Эдвард, дозволивший себе немного нахмуриться, изгибает бровь.
- Я не думал, что вы познакомитесь так, Элоиз. Но вмешался случай. Белла – моя девушка.
Я так крепко держу свой ребристый бокал с Сан Пелегринно, что немеют пальцы. Мне режет слух имя «Эддер». И меня сводит с ума эта невозможная ситуация. Ловлю себя на мысли, что, как и Элис, предпочла бы найти любое другое объяснение всему этому. Только не такое.
- Девушка?! – глаза Элис округляются, будто бы она впервые слышит такое слово. - Да как же... что за бред!
- Элис, - неловко вступаю я, почувствовав странный укол совести. Подруга выглядит не просто растерянной, она в совершенной прострации. И только глаза угрожающе горят.
- Почему ты не сказала мне? – прерывает она, не дав мне толком и начать. - Все это время ты с ним... и на выходных, и тогда... о господи!
- Элис, я же понятия не имела, - осекаюсь, только теперь, кажется, выстроив всю логическую цепочку в голове. Все звенья одной цепи, части единого целого – от нашей первой встречи в «Старбаксе» с Эдвардом и до подробностей жизни их прежней семьи от Элис – все получает объяснение. Дочь от первого брака. Двое сыновей. Университет. Берлинская работа отчима. Теплые отношения. Немецкий язык. Бывшая жена. Второй муж матери. Картины на стене.
- Какая разница?! Я же... я!.. – возмущенно вскрикивает Элис. Умудряется даже музыку перекричать.
Какая-то пожилая фрау, поправив очки, оборачивается в нашу сторону. Ее сопровождающий, статный мужчина в черном, чуть моложе, судя по всему, неодобрительно щурится.
Даже я замечаю, что гости вокруг реагируют на нашу импровизированную семейную сцену. Не хватало только зрителей...
Эдвард, само собой, не хуже меня понимает, что мы в центре внимания. Его внимательный взгляд за мгновенье считывает окружающую обстановку. А затем мистер Каллен, не потрудившись дать Элис закончить, нам обеим указывает на большие деревянные двери. На выход.
- Мы поговорим в другом месте.
- Я не собираюсь откладывать этот разговор, Эддер!
- Мы поговорим в другом месте, - отчеканивает Каллен с таким строгим, убежденным выражением лица, будто бы опции несогласия в принципе не существует. Делает шаг вперед, вплотную подходя к Элис.
Со стороны это выглядит чем-то стандартным, возможно, слегка выходящим за рамки – Эдвард попросту намекает девушке, что следует выйти. Но в глазах подруги я вдруг вижу то самое выражение, что когда-то заприметила у станции метро. В ее взгляде пробегает искра испуга, помноженная на покорное смирение. Нечто очень темное, глубокое и мало мне понятное.
Однако Элис, сжав губы, разворачивается и идет к выходу. Даже не оглядывается на Каллена.
Он же оборачивается на меня.
- Пойдем, Белла, прошу тебя.
Беспрекословно иду за ним, хоть на меня Эдвард смотрит совершенно иначе. Он на отдалении полушага, все, как и прежде, только теперь мужчина впереди. И я очень не хочу отставать.
Гости, оставляя нас в покое, возвращаются к светской беседе и танцевальной части вечера, что уже близится к концу. И только несколько из них еще некоторое время смотрят в нашу сторону. Среди них тот юноша, к которому Каллен приревновал меня в самом начале.
У Эдварда потрясающе стильный, по-настоящему дорогой пиджак. Весь его костюм привлекает внимание, каждая деталь заметна и дополняет другую, но пиджак я запоминаю лучше всего. Потому что вижу широкую спину мистера Каллена весь тот недолгий путь до незаметного тупичка в конце коридора – вдали от любопытных глаз. Аромат мандаринов меня немного коробит – впервые за столько времени. А напряжение, ничуть не разбавленное, буквально повисшее в воздухе, не дает покоя.
Я спотыкаюсь на своих высоких каблуках где-то посередине пути. Эдвард, не глядя на то, что идет впереди, успевает подхватить мой локоть. Оборачивется, сразу же поймав за руку, и помогает сохранить равновесие. Лишает шанса вывернуть голеностопный сустав и придать вечеру совершенно незабываемый оттенок.
- Белла, - произносит он. Ровно, быстро и как-то... горько. В отличие от Элис, в его тоне нет раздражения. Однако есть колючее, затаенное недовольство.
- Извини, - неловко бормочу, отпуская его руку. Опасаюсь сейчас так откровенно мистера Каллена касаться – нелогичный, но факт.
Он ничего мне не говорит. Неглубоко вздыхает, пропуская вперед. Теперь идет сзади, чуть дальше, чем обычно.
Стук каблучков Элис затихает в конце коридора. Я впервые вижу подругу настолько расстроенной. Замерев у стены-тупика в защитной позе со скрещенными руками, она смотрит на нас обоих вопрошающе и горько.
Эдвард останавливается между нами. Его черты лица заостряются, хотя он изо всех сил пытается сохранить невозмутимость.
- Давайте попробуем еще раз, - предлагает, совладав с голосом и практически избавив его от пугающих покровительственных ноток. – Элоиз – моя дочь, Белла. Я рассказывал, что она учится в университете. Но и словом не обмолвилась мне, что будет на этом балу.
- Элис, Эддер, я – Элис, - напряженно, рвано поправляет его девушка, нахмурившись. Она бледнее, чем прежде, взгляд немного влажный. – Ты тоже не сказал мне, что будешь на этом балу. Я же помогала с организацией, это же мой факультет! Ну да к черту это все. Откуда ты знаешь Беллу?!
- Мы встретились в «Drive Forum», Элис, - объясняю я.
- Поверить не могу, - девушка оглядывает меня с ног на головы, закусив губу и резко выдохнув, - все эти истории, все эти подробности... о моем отце? Он же настолько старше!
Краем глаза Эдвард посматривает на меня, пока мы оба слушаем тираду Элис. Вижу, как напрягается линия его губ.
- Не было никаких подробностей, - встревоженно отрицаю, смущенно качнув головой. Зажмуриваюсь, а затем резко открываю глаза. – Элис, я не знаю, как так получилось. И я не знаю, что я должна сказать. Это все слишком... странно.
Вспоминается предложение подруги познакомиться с ее отцом еще тогда, в самом начале сентября, до «Форума». Пошло бы тогда все по-другому? Узнала бы я Эдварда, полюбила бы его? И как, черт подери, во всем этом сосуществовали бы Элис и ее братья? Его бывшая жена?..
Мне непривычно, до жути непривычно думать об Эдварде как об отце Элис. Или о ней как о его падчерице. Какие-то несоединимые, противоположные понятия. Последствия это мангового апероля или богатого на события вечера, но меня мутит.
- Сколько вы с Беллой знакомы, Элоиз?
- Меньше года, - Элис, крепче сжав пальцы, морщится на слово «Элоиз», - я рассказывала тебе о ней, моя лучшая подруга, единственная за столько времени. Ты говорил, это здорово. Я понятия не имела, что тебе тоже с ней здорово!
Ну так же не бывает. Ну черт, черт, черт! Не бывает же!
Прислоняюсь к стене, возле которой мы стоим, с силой зажмурившись. Теперь не только мутит. Чувствую, как пульсирует голова. Мне больно.
Эдвард подмечает позу Элис. И мое состояние тоже, к гадалке не ходи. Будто бы сканером считывает нас обеих.
- Мы закончим все это сейчас, - решает, доставая из кармана электронную карту «Порше», - обсудим потом, в более спокойной обстановке.
- Зачем ты все это устроил, Эддер? – устало спрашивает Элис, с вселенской тоской взглянув на мужчину. - Почему Белла? Она же кому угодно, но не тебе... не после...
- Мы едем домой, Элис, - впервые за вечер обратившись к дочери тем именем, что предпочитает она сама, обрывает ее Эдвард. Крепко сжимает карту в руке, та едва не трескается. – Все остальное к черту сейчас.
Черты лица подруги заостряются – точь-в-точь как у Эдварда, это чисто списанная с него самого эмоция.
- Я никуда не поеду с тобой.
- Я не спрашиваю, Элоиз, - синий взгляд суровеет, полыхнув жаром. Я цепляюсь за свой клатч как за последнее, что у меня осталось. В этом тупичке ужасно душно.
- Зато я тебе отвечаю, - девушка, внезапно набравшись смелости, будто бы дойдя до какой-то определенной точки, уверенно качает головой. Обходит Эдварда, взирающего на нее с высоты своего роста. – Мы это уже проходили. Я доеду сама.
- Машина совсем рядом, да и здесь недалеко... – пробует настоять Каллен. Он с трудом себя сдерживает, я прежде никогда не видела такого выражения лица. Кожа краснеет, а губы превращаются в тонкую полоску. Черные ресницы дрожат. И рука, в которой держит карту, тоже дрожит.
- Поговорим потом, Эддер, - Элис, резво отойдя от мужчины на пару шагов, поджимает губы. – Мне сегодня больше нечего сказать.
- Элоиз, - сквозь зубы цедит он.
- Элис, - раздраженно выдает она. – Я вызову такси, так уж и быть.
Каллен было подается вперед, вздрагивает его свободная ладонь, словно бы собираясь заставить девушку остаться. Но он останавливает себя сам. Рвано, резко выдыхает, оставаясь на прежнем месте. Смотрит Элис вслед. Она уходит быстро, но не оборачивается. Убегает?..
Господи, какой же все это бред. Мне чудятся совсем уж глупые вещи.
Мистер Каллен, медленно, давая сполна разглядеть каждый свой жест, прикасается к моему плечу. Неспешно гладит мягкую ткань платья.
- Тебя мне позволено отвезти домой, Белла?
Я растерянно смотрю на Эдварда. Сейчас вижу его таким, как и прежде. Нет больше ни особого выражения во взгляде, ни этой напряженной линии губ.
Впрочем, мутит меня сильнее.
- Да, - тихонько отвечаю, стараясь дышать как можно ровнее, - только я... мне нужно умыться...
Слава Богу, Эдвард не пытается зайти со мной в уборную. Остается снаружи, у старой светлой стены, тревожно глядя мне вслед. Только его тревогу мне сегодня не успокоить. Слишком быстро вечер из чудесного превратился в какой-то кошмарный театр абсурда. Или что-то вроде того.
Я боюсь активно думать о сложившейся ситуации. Я в принципе боюсь вспоминать ее в подробностях и анализировать то, что только что произошло.
Умываюсь, в надежде, что прохладная вода поможет справиться с тошнотой. Полощу рот, хочу забыть вкус мангового апероля. Делаю несколько глубоких, спокойных вдохов. Успокаиваю сама себя.
К тому моменту, как возвращаюсь к нему, мистер Каллен напоминает древнегреческое изваяние. Вдоль коридора стоят копии античных статуй и он, с застывшим лицом и чересчур ровной позой, чем-то напоминает одну из них.
- Ты плохо себя чувствуешь, Schönheit?
- Уже лучше, - его обеспокоенность меня лишь коробит. Изо всех сил стараюсь договориться с собственным телом и умоляю его не подвести меня. Мне жизненно нужно попасть домой.
На холодном воздухе улицы мне легче. Эдвард идет рядом, никак не касаясь меня, но готовый подстраховать. Это немного утешает. Впрочем, как мне утешить его – вопрос открытый.
«Порше» стоит там же, где мы его и оставили. Запах цитрусов и кожи напоминает мне, как начался наш сегодняшний вечер. Почему-то хочется плакать – самое абсурдное из возможных действий.
- Изабелла, послушай, я обещаю, мы поговорим обо всем чуть позже. Ваша встреча и то, что вы с Элоиз оказались знакомы... это как минимум вышло неприятным, я понимаю. Но лучше нам сменить тему, - напряженно докладывает Эдвард, активируя зажигание. Тревожно смотрит на мое лицо, пристегивает мой ремень безопасности, о котором я бы и не вспомнила. И все равно в его чертах еще живо недовольство. Резкое и строгое, как и любая отрицательная эмоция в исполнении Каллена. Я-то знаю, что злиться он умеет... или то, что было до этого – лишь прелюдия? С чего бы Эдварду вообще злиться?
- Я согласна, - тихонько бормочу, уложив клатч на колени и разравнивая ткань платья, не сумев скрыть нервозности, - а сейчас, пожалуйста, отвези меня домой. Мне правда... мне нужно домой, Эдвард.
Он ничего не отвечает. Молча выруливает с парковки перед кампусом. Везет меня по ночным улицам Берлина. Не превышает скорость, не создает аварийных ситуаций, не выдает никаких особых маневров... только смотрит в лобовое стекло, практически не моргая. Слишком сосредоточенно.
Мы останавливаемся у моего дома, и Эдвард, впервые за столько времени, никак не прикасается ко мне. Только тихо, расстроенно выдыхает, несильно ударив ребром ладони по рулю. Я вздрагиваю, он морщится. Медленно качает головой.
- Завтра, - использую это слово как щит, поспешно открывая свою дверь. Забираю клатч, скидываю ремень безопасности, выхожу на асфальт у своего подъезда. – Только езжай осторожно, пожалуйста.
Мистер Каллен устало потирает переносицу, неопределенно мне кивнув. Друг на друга мы практически не смотрим.
- Доброй ночи, Изабелла.
Он уезжает, лишь когда я захожу в подъезд. Знаю это и едва ли не бегу к двери. Невольно вспоминается нечто, напоминающее побег от Элис. Размусу у стойки мрачно киваю. Едва дожидаюсь, пока лифт довезет меня до нужного этажа, а ключ окажется в замочной скважине. Скидываю каблуки, кидаю пальто на пол. И бегу в ванную.
Больше никаких манго.



На следующий день я просыпаюсь в восемь утра – по будильнику, как и повелось. Негромкий рингтон, подкрепленный вибрацией, не оставляет мне никаких шансов. Накрываю голову подушкой, сбиваю в комок одеяло и, зажмурившись, пытаюсь отгородиться от навязчивого звука.
Не удается.
Я сажусь на постели, с тихой злостью откидывая покрывало. Смотрю на мрачное серое небо по ту сторону окна, темную квартиру и пальто, так и брошенное вчера на полу. Отключаю будильник.
Скорее автоматически, чем с пониманием, что делаю, иду в душ. Долго стою под горячими струями, стараясь согреться. Сжимаю зубы, оперевшись спиной о стенку душевой, потому что дрожь идет как будто бы изнутри – никуда от нее не деться.
Что вчера произошло? Неужели все это, случившееся на благотворительном вечере, правда? И мне не приснилось? И Элис действительно... и Эдвард взаправду... черт.
Это скользкие, тяжелые, мрачные мысли. Как грозовые облака, они заполоняют собой все и не дают и шанса на светлый кусочек неба. Вечер кончился, наступило утро, карты вскрылись. С этой ситуацией в любом случае мне придется что-то делать. Я теперь ее непосредственный участник.
Но как же это?..
Делаю воду горячее. Закусываю губу, поморщившись от чересчур теплых струй душа, но терплю – мне так проще не думать лишнего. Насухо вытираю кожу большим темно-бордовым полотенцем, полностью махровым. Кутаюсь в свой халат поверх домашнего платья. Заставляю себя выйти из теплой ванной обратно в комнату.
Мне нужен план действий. Спокойный, четкий, без лишних ответвлений. Я не в состоянии полноценно думать сейчас, а лишняя череда мыслей не приведет ни к чему хорошему. Еще только бредовых идей и сожалений не хватало. План. Надо вписать в план время на раздумья. А еще работу, у меня много работы, Эммет ждет. И завтрак. Хотя я не уверена, что после вчерашних коктейлей завтрак мне хочется... лучше просто чай. Зеленый.
Завариваю чай в самую большую кружку, присаживаюсь перед окном за свой одинокий деревянный стол и открываю макбук. Так уже лучше. Не даю себе и толики слабины, сразу же вхожу в рабочий аккаунт, проверяю почту. И дважды, стараясь сконцентрироваться на том, что читаю, просматриваю заметки о заведениях этой недели. Одни пивные бары. Потрясающе.

20 октября, Моя история сообщений,
The Falcon, 9.45:
«Доброе утро, моя радость. Я не знаю, проснулась ли ты уже или нет, но желаю тебе плодотворного и спокойного дня. Скажи мне, с тобой все в порядке? Я думаю, вечером нам стоит увидеться и поговорить».

Сначала я не реагирую на пришедшее сообщение. Но два абзаца спустя признаю, что это выше моих сил. Допиваю чай и беру телефон. Засматриваюсь на фразу «моя радость», как в самый первый раз. Саднит в груди.
Откладываю мобильный. Не знаю, что написать.
Думаю над следующим абзацем. Без понятия, о чем вообще тут рассуждала.
Забираю телефон обратно. Напряженно смотрю на подпись Эдварда в своих контактах. Делаю глубокий, призванный успокоить, вздох. Мало помогает.

Моя история сообщений,
Я, 9.54:
«Доброе утро. Все хорошо, спасибо, как ты? У меня много работы, я напишу позже. Не знаю насчет вечера, Эдвард».

Сообщение, только-только отправленное, сразу же оказывается прочитанным. Эдвард ждал его. Правда, с ответом он медлит. Минуты две я попросту смотрю на экран телефона, совершенно безучастный ко всему происходящему. И только когда решаюсь заблокировать его, тот снова оживает.

Моя история сообщений,
The Falcon, 9.56:
«Я в порядке. Буду ждать твоего сообщения, Schwalbe».

«Ласточка» и вовсе режет по живому. Не знаю, какого черта я так драматизирую ситуацию. Но если что-то и может выглядеть самым неправильным и нелогичным за все время нашего общения, то это – тот самый момент. Надо как-то его перетерпеть.
Я убираю мобильный подальше, выключаю звук, оставляю лишь вибрацию. И не касаюсь его до самого обеда.
В два часа дня звонит Элис.
- Привет, - довольно бодро отвечаю ей, не задумываясь слишком долго над тем, что стоит и чего не стоит говорить.
- Привет, - негромко и слегка растянуто отзывается Элис. Я слышу, как она вздыхает.
Не стану ходить вокруг да около, это лишнее. Тем более, мне кажется, я снова дрожу.
- Элис, я знаю, нам стоит поговорить. Давай только решим, когда и где. Я благодарна за твой звонок, думаю, мне самой стоило набрать еще утром.
Она несколько удивлена моей решительностью. Или моим ровным голосом, которому я и сама удивляюсь. От напряжения так сжимаю мобильный пальцами, что немеет ладонь.
- Да... наверное, - через какое-то время расстерянно соглашается подруга. Я не узнаю ее голос. Но на последней фразе он вдруг становится увереннее и громче. – Да, определенно. Сегодня же вечером.
- Ты хочешь в «Сиянии» или?..
- Нет. У меня дома. Приезжай ко мне домой, Белла, это будет лучше всего.
Весь этот диалог совсем не вяжется с нашим прежним стилем общения, но это я как раз в состоянии понять. Скоро уже вечер, а я до сих пор до конца не верю, что все взаправду. И это не бесконечный бредовый сон, от которого мне никак не проснуться. Разве же бывают в жизни такие совпадения?..
- Ладно, - четко и спокойно говорю я. Отпускаю телефон, что так неистово прижимаю к себе, отчего едва не роняю его, - в семь подойдет? Или раньше?
- Давай в половину девятого, - так же четко, по-военному, отвечает девушка. Снова вздыхает. – Увидимся.
- Увидимся, Элис.
Я завариваю себе еще чая. Понимаю, что по-прежнему не хочу есть, а от пульсирующей головы стоит выпить таблетку. Прикидываю, успею ли дописать требуемые статьи до половины девятого. А затем отправляю короткое сообщение Эдварду, выстроив логическую цепочку до этого момента – оповестить его, что вечером занята.

Моя история сообщений,
Я, 10.01:
«Сегодня не получится встретиться. Извини».

Сообщение снова оказывается прочитанным быстрее, чем я его отправляю. Эдвард ничего не отвечает.



Элис живет совсем рядом с Зоологическим садом Берлина. У нее уютная квартирка-студия, чем-то напоминающая мою, только с видом на парк. Потолки необычайно высокие, а стены гостиной выкрашены в темно-серый. Элис завесила их картинами, чтобы цвет не нагонял такую тоску долгими осенними вечерами, но в комнате все равно мрачновато. Поэтому у Элис такие яркие лампы дома. Она терпеть не может, когда темно.
Я выхожу из метро, на ходу открывая свой зонт. Погода, мягко говоря, отвратительная, хоть мне и казалось, что к ней я почти привыкла. Жители квартала, поспешно возвращаясь домой, идут гораздо быстрее меня. Зонты есть не у всех.
До подъезда Элис идти пятнадцать минут бодрым шагом. Это как раз то, что мне нужно. На свежей, мокрой улице, обходя особенно глубокие лужи, я успеваю расставить точки над «i». Хотя бы наедине с собой признаю все происходящее свершившимся фактом.
В луже отражаются огни у входа в Зоосад.
И Эдвард, и Элис взрослые люди.
Такси притормаживает на перекрестке, чтобы не забрызгать пешеходов, ждущих светофор.
Да, они знакомы много лет. Он заменил ей отца, который так нужен любой маленькой девочке, а сам обрел дочку. Любой достойный мужчина, а в особенности Эдвард, заслуживает любящую дочку.
Я сворачиваю налево, к одинокой дорожке у забора Зоосада, уводящей к жилым домам.
Удивило ли меня, что Эдвард и Элис из одной семьи? Да. Повлияет ли этот факт на мою дружбу с Элис? С моей стороны – нет, она чудесная подруга. Изменит ли это обстоятельство мое отношение к Эдварду? Я люблю его, это знаю наверняка. И что же, разве все так плачевно?
Окно Элис горит. Я набираю номер ее квартиры в домофоне у подъезда. Складываю свой зонт.
Элис мне открывает. И даже встречает в тамбуре, приветственно приоткрыв дверь. Из-под нее пробивается узкая полоска желтого света.
Я глубоко, решительно вдыхаю. Заново повторяю про себя только что установленную истину – ничего страшного. Максимум – удивительное.
Подруга, облокотившись о стенку в своей прихожей, ждет меня. Оглядывает с головы до ног, когда захожу, заострив внимание на мокром зонтике.
- Там до сих пор дождь?
- Да, Элис. Привет, - робко, но мягко улыбаюсь. Не хочу сразу же начинать с неопределенности.
- Проходи.
Элис выглядит очень потерянной, хотя искренне старается это скрыть. Мне казалось, она будет злиться на меня, или, по крайней мере, обидится, вчера было что-то подобное... однако Элис как будто бы не понимает, не может поверить мне. По-детски недоверчиво смотрит из-под нахмуренных бровей, сдерживая себя в желании закусить губу. Так она делает, лишь когда сильно расстроенна и переживает.
Я скидываю свое влажное пальто, пристраиваю его на вешалке. И, не разуваясь, поддаюсь порыву. Легко и осторожно обнимаю Элис, аккуратно погладив ее по спине. Мне не нравится то выражение, что никак не проходит в глубине ее взгляда. Пронзительное и тоскливое.
Она напрягается в ответ на мои объятья. Немного ведет плечом в сторону. В черном гольфе и темно-синих джинсах выглядит почти что скорбно.
- Знаешь, не стоит. Не сейчас.
- Извини, Элис.
Теперь я чувствую себя неуютно. Смущаюсь внезапного желания обнять ее, кажется, оно было лишним. На эти пару секунд в Элис я увидела исключительно подругу, огорченную, как это обычно у нее бывает, до глубины души. Мне захотелось ее утешить.
- Ничего, - кое-как выдавливает полуулыбку девушка. Совсем не настоящую. – Если честно, я не знаю, как нам все это обсуждать. И где. Вот и... поэтому так.
Элис говорит отрывисто и смотрит на меня с неохотой. Мой более-менее ровный, даже более близкий к позитивному настрой захлебывается в ее тоне.
- Можем поговорить на кухне.
Она, задумчиво глянув на свою небольшую кухоньку, вдруг решительно кивает. Обходит меня и включает чайник. Элис, как и я, любит чай. И чайники эти мы купили в одном месте.
Я присаживаюсь на один из стульев у ее стола. Элис опирается руками о кухонную тумбу, делая вид, что контролирует закипающий чайник. Между нами повисает удушающая тишина. Только пузырьки в бойлере ее нарушают.
- Знаешь, я скажу прямо, Белла, - все это время наблюдавшая за нагревательным элементом девушка оборачивается на меня с решительным, резким взглядом, - я все никак не могу понять, почему ты не сказала мне сразу, кто твой новый бойфренд.
- Мне было сложно представить, что вы как-то связаны, Элис. Честно.
- То есть ты не знала? До последнего?
- Нет. Откуда же я могла знать?
Элис крепче впивается пальцами в дерево своей кухонной тумбы. Чайник, загораясь синим цветом, закипает.
- Не может такого быть, чтобы он никак себя не выдал. Или я не выдала его. Почти два месяца уже!
- Я согласна, правда, что все это немного... неожиданно, - тщательно подбираю слова, наблюдая за тем, как постепенно мрачнеет ее лицо. Прежде растерянная, сейчас она потихоньку начинается злиться. На меня?
- Неожиданно? – Элис цепляется за мое последнее слово, взглянув с ноткой безумия в карих глазах. - Правда, ты так считаешь? Белла, еще раз: ты спишь с моим отцом. Насколько по шкале от одного до десяти это «неожиданно»?
Чайник, закипев, отключается. От него идет пар, что оседает влагой на кухонных шкафчиках. И зачем только нужны эти кухонные шкафчики...
- Я понимаю твое недовольство, - стараюсь говорить как можно спокойнее, с тревогой поглядывая на подругу, - я удивлена не меньше твоего, правда. Я тоже узнала обо всем только вчера.
- Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Особенно на вечере? Эддер шесть лет был один, Белла, шесть гребаных лет. А вчера я вижу, как он целует тебя. И ты отвечаешь ему. Можешь представить на его месте своего отца? Если бы я с ним... так?..
В этой тираде много разных эмоций, но особенное место отдано горечи. Элис смотрит на меня так, будто бы я предала ее. Или нашу дружбу. Или Эдварда. Не могу до конца понять.
- Послушай, но ведь это все чистой воды случайность. Мы познакомились незапланированно, я же не искала его сама...
- Он что же, про «Порше» у тебя спросил?
Я осекаюсь, изумленно посмотрев на Элис. Она изгибает бровь – точь-в-точь Эдвард. Слабо, горестно усмехается. Закатывает глаза.
- Он так со всеми знакомился – на автосалонах, выставках. И с мамой тоже.
Она отворачивается от меня, доставая чашки для чая. Оставляет в полной прострации, наливая заварку в каждую из кружек. Доверху, до самой золотистой линии у края, наливает кипяток. Ставит чашку передо мной, ни на миллиметр не разлив чая.
- Эддеру много лет, Белла, - со странной мудростью объясняет Элис. – У него большой опыт, тут таить нечего. И женщин вокруг него всегда хватало. Но я и подумать не могла, что такая разница в возрасте когда-то его заинтересует. Черт.
Я отпиваю своего чая. Плевать, что он такой горячий.
- Элис, зачем ты мне все это говоришь? – тихонько, укоряюще зову ее. Элис отводит взгляд, а я все равно на нее смотрю. Саднит обожженая кожа.
- Потому что ты сама сделала такой выбор, ты сама с ним пришла вчера. Ты учила меня, Белла, что только мы принимаем решения касательно самих себя. И никто не может помешать, если уж очень хочется.
- Тебе настолько неприятно, что я с ним встречаюсь?
- Белла, у нас же дружба... мы встречались по пятницам в «Сиянии», я очень доверяю тебя, я... не хотела бы тебя терять, - Элис морщится, неодобрительно посмотрев в мою сторону. Карие глаза влажные. – Но если ты с моим отцом, это же совсем другое. Когда вы разойдетесь, как нам общаться? Что это вообще за отношения получаются?
- Когда разойдемся? Даже не «если»?
Элис глубоко, недовольно вздыхает. Делает глоток своего чая, почти что оттолкнув кружку затем.
- Ты его плохо знаешь. Точнее, ты его вообще не знаешь, что это за срок – два месяца. Он отличный папа. Он хороший человек. Но он не... не пара тебе.
Я даже не пытаюсь скрыть своего удивления.
Девушка, легко похлопав меня по ладони, медленно качает головой.
- Я не к тому, что ты ему не подходишь. Я вообще не о сходствах и различиях, Белла. Просто есть люди, подобрать половинку к которым совершенно невозможно. Как бы ни хотелось.
- О чем ты вообще говоришь? – раздраженно переспрашиваю я. Не хочу выдавать свою обиду, никак не показываю разочарования. Очень хочу понять Элис, не акцентрировать внимание на ее словах, списать все на недовольство, злость, ревность – да что угодно, все, что только в голову придет. Лишь бы не вслушиваться и не принимать это за чистую монету.
- С ним классно спать – хотя бы по отзывам моей учительницы английского и преподавательницы истории США. Но жить – очень сложно.
Если сюрреалистичный мир существует, я точно в нем. Никогда не слышала, чтобы дети так говорили о родителях. И еще сложнее поверить, что все это Элис говорит мне об Эдварде. На полном серьезе и теперь глядя прямо в глаза. Без сомнений, стеснений и лишних мыслей.
- Мы сейчас на твоей кухне обсуждаем, каково спать с твоим отчимом? - резюмирую я, делая очень большой глоток обжигающего чая. Сжимаю зубы, когда на глазах выступают слезы. От кипятка или разочарования?
- Бред, - кивает Элис, разочарованная не меньше моего. Она не выглядит теперь беззащитной и потерянной, скорее понимает теперь, чего хочет и зачем мы встретились этим вечером. – И в этом бреде, как и в любом другом, нет никакого смысла. Он назвал тебя своей девушкой вчера. Ты планируешь быть с ним и дальше?
- Еще слишком рано об этом говорить.
- Ты его недооцениваешь, Белла. Совсем. Скоро будет поздно. У каждого есть прошлое, и порой, когда оно настигает, это... тяжело.
Я приметила, что с Эдвардом она ведет себя довольно особенно – одна-единственная сцена, что я видела, а такой контраст. Но и когда говорит о нем, вот теперь, пробивается что-то похожее. В глазах Элис я вижу то самое выражение, что тогда, у метро. И на вечере вчера. Страха?.. Правда, она быстро с ним расправляется.
- Элис, зачем все это?.. Ты не просто пытаешься меня разубедить, ты прямо-таки пугаешь чем-то. Я могу понять, что это неприятная ситуация и уж точно нестандартная, но какого черта? Чего ты хочешь?
- Ты сама спросила. Я не скрываю – вы не пара. Ни в каком из параллельных миров. Поверь на слово.
- Что?!
Я сама себе качаю головой. Несколько раз глубоко, успокаивающе вздыхаю. Обвиваю свою чашку пальцами, дабы чем-то занять руки.
- Элис, я ценю твою заботу, правда. И понимаю твои чувства... наверное. Но я рада, что все стало понятно теперь, довольно рано. Может быть, у нас будет время ко всему этому привыкнуть.
- Странно, что ты собираешься ко всему этому привыкнуть. Я не знаю, я похожа на ревнивую дочь? Я не ревную его к тебе, Белла. Я не хочу... не хочу, чтобы все плохо кончилось.
Я сохраняю в себе последние, самые стойкие нотки терпеливого спокойствия. Я не хочу быть импульсивной, не хочу превратить этот взрослый разговор в нечто истерическое и малопродуктивное. Я же знала, что будет сложно. Но я также знаю, что ничего страшного не случилось. И тем более ничего дурного ни я, ни Эдвард не сделали.
- Спасибо за беспокойство. Все будет хорошо.
Элис жмурится, поглядев на лампу над столом. Отпивает еще чая.
- Ты же знаешь, что у меня два младших брата, правда? Как думаешь, им будет легко тебя принять? Белла, Тревор младше тебя всего на десять лет.
- Можно я прорезюмирую эту беседу: тебя не устраивает, что я общаюсь с твоим отчимом, верно? И ты хотела бы, чтобы мы прекратили встречаться.
- Это как минимум здравый и взрослый подход, да, - убежденно кивает Элис. На ее лице ни одна мышца не вздрагивает.
Наконец-то до терпимой температуры остывает мой чай. Правда, теперь жарко мне самой.
- Я поняла. Только это немного не в твоей компетенции, Элис, советовать мне такие вещи. И Эдварду, наверное. Мы говорили в прошлую пятницу, что у каждого взрослого человека есть голова на плечах и способность принимать решения. Если он отвечает за себя, конечно же.
- Чтобы принять решение, нужно знать все стороны дела. Ты пока мало что знаешь, Белла. Извини.
- Незачем. Наверное, хорошо, что мы поговорили, - я поднимаюсь из-за стола. Плохо узнаю Элис, девушка передо мной - будто бы незнакомка. Либо я недооценивала подругу, либо она переоценивала меня. Все же мрачная у нее квартира.
- Ты наверняка обижаешься, - Элис идет за мной до самой прихожей, скрестив руки на груди, точно как вчера вечером, - но я хочу помочь. Попытайся подумать о моих словах немного. Я в любом случае еще хочу поговорить и с Эддером...
- Тоже просветишь его, что со мной классно спать, но сложно жить? По отзывам Керра, возможно? Или что мои родители, мой образ жизни ему не приглянется?
- В тебе говорит злость. Потом скажешь мне спасибо.
- Элис, да черт подери! – Я сдергиваю пальто с вешалки, больше не в состоянии сдерживаться. - Ты слишком много на себя берешь, тебе не кажется? За что я скажу спасибо? Зачем я вообще сюда пришла? Что ты мне рассказываешь! Я не выхожу замуж за Эдварда, я не переезжаю к нему завтра! Мы же меньше двух месяцев... тебе даже плевать, чувствую ли я к нему что-то? Только из-за того, что он твой отец, нам никак нельзя общаться?
- Тебе хочется красивой истории, Белла, я могу это понять. И из практичных соображений с ним тоже можно оставаться. Но это все не будет вечным. Просто открой на это глаза. Я не помню в тебе такой меркантильности.
- Ты что, издеваешься? Меркантильности?
- Знаешь, я люблю Эддера, но порой он полный придурок. А вот от тебя я никогда не ожидала такой глупой слепоты!
Это высказывание ставит на всем точку. Или восклицательный знак, тут уж как посмотреть. Мне ответить нечего.
Я забираю свой зонт, зачем-то нервно отряхнув его. Прижимаю к себе.
- Пока, Элис.
Громко захлопываю за собой дверь. Стараюсь сделать это громко. И практически сбегаю по узкой лестнице подъезда, выскакивая под проливной вечерний дождь. Людей на улице уже гораздо меньше.
Я часто дышу, но стараюсь поменьше думать. Особенно о словах Элис. И обо всем том, что мы какого-то черта обсуждали. Никогда бы не подумала.
Уже в метро, влажном и душном, достаю из кармана телефон. Он, переведенный в беззвучный режим, демонстрирует мне семь пропущенных вызовов. Все с одного номера. В смс-ке, пришедшей буквально десять минут назад, все буквы заглавные.

20 октября, Моя история сообщений,
The Falcon, 21.15:
«ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ТАК МЕНЯ ИГНОРИРОВАТЬ, ИЗАБЕЛЛА. ПЕРЕЗВОНИ».

Не хочу додумывать, что могло случиться. У меня просто нет на это никаких сил. В ожидании поезда, протерев мобильный о край своего пальто, набираю Эдварду. Надеюсь, он в порядке и я не пропустила ничего чересчур важного. Еще не хватало чему-то произойти с ним этим вечером.
На том конце мне отвечают очень быстро.
- Белла.
Он так ровно, спокойно это произносит, что я пугаюсь. Каким-то неживым тоном.
- Ты просил перезвонить. Что случилось?
- Где. Был. Твой. Телефон.
Это даже не вопрос, это едкое, грубое утверждение. Вот теперь его голос оживает. Я слышу плохо сдерживаемый гнев.
- Я не слышала твоих звонков. Ты в порядке, Эдвард? Если ничего не произошло, мы поговорим позже, я жду поезда.
- Ты не говорила мне, куда поедешь, - недовольно, ничуть не скрывая этого, произносит он. На заднем плане слышны какие-то шаги. – И что вообще куда-то едешь. Где ты была, Изабелла?
Я терпеть не могу, когда меня называют полным именем. Особенно если это делает Эдвард, и особенно – таким тоном. Я достаточно услышала сегодня от Элис. Мне совершенно не нужна эта излишняя гиперопекающая забота, нацеленная на мое благо. Сумасшедший вечер.
- Послушай, я позвоню из дома. Я не хочу сейчас говорить.
- Почему ты в метро? Мы говорили о том, что на метро ты больше не ездишь.
- Эдвард, правда, давай я перевозвоню, - теперь раздражение сдерживаю я. Очень стараюсь не наговорить лишнего, потому что не хочу. Но в метро действительно неуютно теперь, только сами поезда и другие пассажиры имеют к этому малое отношение. Меня до глубины души злит поведение Эдварда. Все, что он говорит, звучит как непреложная истина. И меня будто бы отчитывает родитель.
- Я не заканчивал этот разговор. На какой ты станции? Я заберу тебя.
- Я просила тебя забирать меня? Хотя бы раз?
- На. Какой. Ты. Станции.
Да что же это такое! Мне кажется, я сейчас брошу телефон на плиты пола. Впервые с момента выхода из подъезда Элис я чувствую такое всепоглощающее раздражение. Это какой-то сговор, не иначе. Против моей нервной системы.
- Я доеду до дома сама. Спасибо. Поговорим потом.
Выдерживаю собственноручно созданный марафон. Говорю это и отключаю звонок. Сама, впрочем, не сумев скрыть плохо понятной мне злобы. И горечи. И слез. Наскоро убираю их краем своей кофты, крепче перехватив зонт. Телефон звонит снова. Я сбрасываю. Он не унимается. Я отключаю мобильный, кинув его на дно сумки.
Смотрю на приближающийся поезд как зачарованная. Терпеливо жду, пока откроются двери, и почти сразу же прячусь на противоположном конце вагона, приникнув к поцарапанному стеклу. Темнота туннеля сгущается над поездом через пару секунд. Я закрываю глаза и доверяюсь ей.
Мне просто нужно успокоиться.



У моего подъезда припаркован матово-черный «Порше». Я даже не удивляюсь, скорбно определив его наличие как само собой разумеющийся факт. Крепко перехватив свой злосчастный зонтик, иду по дорожке вперед. Если Эдвард ждет все то время, что я провела в берлинском метро, у него много терпения. Я намеренно проехала три остановки дальше Alexanderplatz, провела на перроне десять минут в ожидании следующего поезда. И только теперь добралась до своего квартала. Мне нужно было время, чтобы подумать. Но вышло все равно малопродуктивно.
Прохожу мимо знакомого автомобиля, с опаской глянув на водительское сидение. Впрочем, в «Порше» Эдварда нет. Темный салон, лишенный человеческого присутствия, смотрится простой декорацией. Зато у крыльца подъезда, освещаемого лампами холла, вижу две мужские фигуры. Они оба в черном. И оба курят, негромко о чем-то переговариваясь. Два тусклых огонька сигарет тлеют в осеннем мраке.
Эдвард замечает меня первым, могу поспорить. Однако Размус первым оборачивается. Приветственно машет мне, в последний раз затягиваясь сигаретой.
- Добрый вечер, фрау Свон, - добродушно здоровается, когда подхожу ближе. Мне не нравится запах сигарет и, кажется, этого никак не скрыть. Но Размус не обижается. А вот Эдвард, методично докуривая свою сигарету, все еще молчит.
- Добрый вечер, - вежливо отвечаю консьержу, выдавив подобие на улыбку. Мне немного волнительно, что Каллен здесь, так близко, а практически не смотрит на меня. Взгляд у него пространный, а черты лица будто заостренные. На темной улице волосы практически черные.
- Ночью обещают шторм, лучше закрыть окна, - мило сообщает Размус, делая вид, что напряжения, витающего в воздухе вместе с растворяющимся дымом, он не замечает. – И завтра тоже. Какой-то циклон.
- Danke schön.
Теперь привлекаю внимание обоих мужчин, воспользовавшись своим скудным словарным запасом немецкого. Даже Эдвард, сфокусировав взгляд на мне, незаметно усмехается. Размус же светится, задорно мне подмигнув.
- Gern geschehen (не за что).
И затем он, потушив окурок о пепельницу в ближайшей к подъезду урне, возвращается в холл. Аргументирует свой уход рабочими обязанностями. Но на самом деле старается как можно быстрее оставить нас наедине – если это вообще может предполагать освещенное крыльцо подъезда с панорамными окнами холла перед ним.
Застегиваю верхнюю пуговичку своего пальто, в нерешительности посмотрев на Эдварда. Я не хочу злить его и тем более не хочу видеть последствия его злости, однако я как минимум расстроена нашим недавним разговором. И мне бы хотелось, чтобы он это понимал.
- Тебе не холодно? – аккуратно спрашиваю его вместо приветствия. Помимо черного пуловера, что каждую его черту делает бледнее, на мужчине ничего нет. А на улице октябрь, ветер и несмолкающая морось, то и дело превращающаяся в полноценный дождь. Хорошо хоть у крыльца есть козырек.
- Нет, - мистер Каллен, затушив сигарету, выдыхает дым в противоположную от меня сторону. – Ты продрогла?
- Я согрелась, пока дошла.
Эдвард, поджимая губы, отстраненно кивнул. Выкидывает окурок в урну. Предлагает нам отойти чуть дальше от окон, в более уютный полумрак. Окидывает меня взглядом с ног до головы, но молчит. Словно издевается.
- Ты давно меня ждешь?
- Достаточно. Расскажешь, откуда ты возвращаешься так поздно?
- Еще нет и десяти, Эдвард.
Он хмуро поглядывает на свои часы. Мне внезапно вспоминается, что в наши выходные у озера Мюггельзе – боже, а точно ли они были? – он «Rolex» не носил. И весь его образ в целом был куда позитивнее и светлее. Эдвард сегодня во всем черном, что выглядит довольно угрожающе.
- Двадцать два часа и три минуты.
Безрадостно усмехаюсь, намеренно выдыхая медленно, дабы не сказать лишнего. Эдвард впервые за все наше время вместе так откровенно меня раздражает. Он сам на себя не похож.
- У тебя что-то случилось?
- В каком смысле?
- Ты приехал сюда, чтобы просто подождать меня у подъезда? Или поговорить с Размусом?
Лицо мистера Каллена становится надменным.
- Я должен был убедиться, что ты в порядке, Изабелла. Размус же отличный собеседник.
Спокойно. Спокойно. Спокойно. Я просто устала, вот и все.
- Хорошо. Я в порядке, Размус обсудил с тобой последние новости. Я думаю, мы можем с чистой совестью расходиться по домам.
Эдвард, внимательно наблюдая за малейшей из моих эмоций, подходит на шаг ближе. Ореол цитрусовых навевает мне приятные мысли о чудесном уикенде. И запах его кожи. И немного – отдушка «Порше». Но сигареты перебивают все. Наотмашь ударяют, блокируя все иные запахи.
Я отступаю назад, чуть поморщившись. Это совсем не так, как на его балконе одной поздней ночью. Эдвард недоволен, наши обоюдно сдерживаемые эмоции добела раскаляют воздух, а непрекращающийся дождь лишь усиливает все негативные ощущения. И все запахи.
- Не люблю табак, - отвечаю на его беззвучный вопрос, не избегая прямого взгляда, - я уже говорила, Эдвард.
Он саркастично скалится, а синева глаз вспыхивает.
- Я тоже не люблю, когда ты игнорируешь меня. Больше тебе скажу – я этого не приемлю.
Его тон звучит крайне строго. Невольно ощущаю мурашки на спине.
- Когда я занята, я не могу отвечать тебе. Когда я освобождаюсь, я перезваниваю. Вот и все. Послушай, ты правда хочешь сейчас поссориться из-за этого? Я очень устала, Эдвард. Я просто хочу домой.
Моя последняя фраза звучит как-то просительно, потерянно и угнетенно. Даже суровое лицо Каллена чуть смягчается. Такая ситуация для меня в новинку – прежде с Эдвардом мне было спокойно, с ним я чувствовала себя в безопасности и комфорте. А сейчас хочу поскорее уйти.
- Белла, я скажу один раз и ясно: я не позволю всему этому так просто закончиться. На пустом месте.
- Всему этому?
- Нашим отношениям, - раздраженно поправляется он, одернув рукав своего пуловера, закрывая часы, - я не собираюсь с тобой прощаться.
- Разве же я собираюсь?..
Эдвард глубоко вздыхает, сам себя успокаивая. На мгновенье прикрывает глаза, а руки сжимает в кулаки. Но тут же расслабляется. Говорит уже спокойно, лицо бесстрастно.
- Давай договоримся: прежде, чем принимать какое-то решение о нас – любое решение – мы его обсудим.
- Хорошо, - аккуратно соглашаюсь, с недоверием поглядывая на мужчину, - мне казалось, так мы всегда и делали. Но я бы хотела, чтобы мы также друг друга слышали. Мне непонятна твоя навязчивая идея подвозить меня домой по вечерам.
Уголок его губ опускается вниз, а в глазах застарелое, запекшееся раздражение. Эдвард выглядит и огорченным, и разозленным одновременно.
- Если я скажу, что это мой пунктик, личное сумасшествие, тебе будет проще? Неужели тебе настолько это неприятно, Белла?
- Ты зачастую говоришь об этом... как о решенном вопросе. И я... я снова чувствую себя ребенком, а мне не нравится это ощущение, родители любили принимать за меня решения. Тем более каждый вечер звонить тебе с просьбой подвезти меня как минимум неправильно, ты ведь можешь быть занят или и вовсе уехать из города.
Он хмыкает, медленно покачав головой. Пожимает плечами, хмуро посмотрев на меня с высоты своего роста. Голос у Эдварда серьезный, но вполне ощутимо отдает грустью.
- Я всего лишь хочу позаботиться о тебе, Schönheit. Прежде всего как о женщине, которую я люблю. А ты не хочешь мне позволять.
Мы по-прежнему на расстоянии в пару шагов. Морось, ветер и запах прелой листвы в ночи никуда не пропадают. А вот мое негодование снимает как рукой. Эдвард говорит со мной честно, и я всегда ценю такую честность. А еще ценю его стремление помогать мне и заботиться. Быть может, он зачастую ведет себя резко и чересчур покровительственно, но это легко объяснимо. Если мы будем говорить, мы можем достигнуть консенсуса во множестве вопросов, включая личные границы и безопасность передвижения. По крайней мере, я в это верю. И не хочу даже думать иначе, основываясь на словах Элис.
Я сама подхожу к Эдварду, наблюдающему за мной с интересом.
- Сигареты, - напоминает он.
- Ты сказал, что редко. Один раз я переживу.
Мягко улыбаюсь, погладив его плечи и медленно спустившись к груди. Ткань пуловера холодная, но Каллен не обманывает, он не мерзнет – даже мурашек нет.
- Мне приятно, что ты беспокоишься обо мне, Эдвард, - тихонько и откровенно признаюсь ему, разгладив пару крохотных складочек на одежде, - но и я хочу заботиться о тебе. Как минимум без лишних поводов ехать на другой конец города в дождь, когда я с легкостью могу добраться до дома сама.
Мистер Каллен с осторожностью обнимает меня за талию, привлекая к себе. Расслабленно выдыхает и, мне чудится, немного даже улыбается. Кладу голову на его плечо – приятно чувствовать Эдварда рядом. Парадоксальные эмоции растворяются в дымке вечера.
- Я буду вести себя сдержаннее, обещаю, я тоже к такому не привык, - он гладит мои волосы, немного путаясь в прядях, - но и ты, если сможешь, Белла, прояви сострадание к моей слабости. Мне совсем не сложно забрать тебя. Как бы там ни было.
Усмехаюсь в его пуловер звучанию фразы «прояви сострадание», мысленно закатив глаза. Крепче Эдварда обнимаю.
- Ладно.
Мужчина легко целует мою макушку, накрыв ее подбородком, придерживая меня обеими руками теперь. И почему так хотела сбежать?
Какое-то время мы оба молчим, потерявшись в нежданном комфорте объятий посреди холодной улицы. И ни «Порше», ни окна, ни мой подъезд, и даже ни все навалившиеся подробности личной жизни не имеют никакого значения. Не сейчас.
Впрочем, дождь усиливается. Мелкие капли долетают теперь и до нас.
Я отстраняюсь от Эдварда первой, вздохнув. Он придерживает мою талию, не давая отойти дальше. Терпеливо ждет, скажу ли я что-нибудь.
- Знаешь, мне действительно нужно немного подумать обо всем этом, - признаюсь, осторожно погладив его по щеке. Едва заметная щетина немного колется. – Сначала – самой.
- Schönheit, но ведь по сути, это ничего не меняет, - вижу, что Эдвард подбирает слова, старается говорить спокойно и мягко, но взгляд его постепенно разгорается, - ты удивлена, Элоиз тоже, да и я... но вы ведь все равно бы познакомились. То, что у меня есть дети, не было для тебя сюрпризом.
- Просто очень много... нового, - нервно облизнув губы, говорю я, - мне ценна наша дружба с Элис и никогда не думала, что все обернется именно так. Нужно немного времени.
- Это нетипично, но переживаемо, как считаешь? Может, потом вспомнится хорошей шуткой.
Эдвард старается говорить позитивно, но голос его звучит глухо. И снова появляется в чертах это строгое, сосредоточенное выражение. Он разом становится старше.
- Давай поговорим об этом в субботу, - пытаюсь разогнать его мрачность, ласково, несмело улыбаюсь, - у меня будет как минимум два дня, чтобы принять ситуацию.
- И что же, эти сорок восемь часов меня не должно существовать? – он изгибает бровь, впервые за долгое время не наклоняя голову в ответ на мое продолжающееся прикосновение к его щеке. Будто бы его не замечает.
- Будет лучше, если я подумаю в одиночестве, да. А еще мне нужно дописать статьи, я обещала боссу, - методично продолжаю гладить его, делая вид, что все так же, как и было.
Эдвард напряженно молчит несколько секунд. Старается понять, говорю ли я достаточно серьезно и уверена ли в том, о чем прошу. Я чувствую, как напрягается его ладонь на моей талии – чувствую через плотную материю пальто.
Впрочем, в конце концов он соглашается.
- Ладно.
Но не дает отстраниться. Дожидается, пока посмотрю ему в глаза, не позволяет избежать этого. Мои пальцы замирают у его правого виска.
- Но я сразу предупреждаю, Белла, - синие глаза как никогда уверены в себе, взгляд пылает, а черные ресницы подрагивают, - я никуда тебя не отпущу.
Звучит как угроза. В памяти невольно вспыхивают неоновыми огнями слова Элис. Не лучшие слова.
Хмурюсь, торопливо убрав руку, и Эдвард, подметив это, смягчается. Нежно целует мой лоб.
- Я к тому, что не вижу никаких поводов для этого – так или иначе. Тебе придется убедить меня, что мне следует расстаться со своей Ласточкой.
Вздохнув, невесело усмехаюсь. Теперь обеими ладонями, как могу нежно, оглаживаю обе его щеки. Какой же он все-таки красивый. И насколько же он мой...
- Хочу верить, что нам не придется расставаться.
Эдвард, подбодренный моими словами, улыбается. Впервые так искренне за весь этот мрачный вечер. Целует обе мои щеки, подавшись вперед. Заглядывает в глаза, ожидая разрешения. Я отрывисто киваю ему, потянувшись навстречу. Целуем друг друга по-настоящему, как и прежде. У него такие мягкие, теплые губы. Я по ним скучала.
Эдвард уже хочет отстраниться, ласково погладив мою спину, а я его не отпускаю. Целую снова, не готовая пока прекратить.
- Люблю тебя, - шепотом признаюсь, когда поцелуй все-таки заканчивается. Смотрю на его лицо, каждую полюбившуюся черточку, каждую эмоцию, которую так хорошо знаю, каждую морщинку – и радости, и хмурости. Кого я обманываю? Я на самом деле сильно, глубоко люблю. Разве же что-то может стать на пути всего этого? Ну правда, что? И какого черта мне прекращать общение с Элис, почему мы должны не справиться? Наоборот же, наверное... по итогу все просто обязано быть хорошо.
У Эдварда очень красивая улыбка, когда он слышит мое признание. Мне нравится, как он расцветает, смягчая любое, даже самое грозное выражение на лице, стоит лишь нам затронуть эту тему. Эдвард тоже меня любит. Взаимность и удовольствие лучатся от него целыми ваттами. Ну конечно.
- Ich liebe dich, Schönheit (люблю тебя), - так же тихо, но с обожанием, произносит он. Приглаживает мои волосы, гладит скулу. Успокаивается окончательно.
Мы обнимаем друг друга еще некоторое время, но погода берет свое. Эдвард, поцеловав напоследок мою щеку, придерживает мне дверь подъезда. Внимательно следит за тем, как захожу в светлый холл. Сам он, в черном пуловере и на фоне черного автомобиля, остается в дождливой темноте осеннего вечера. Я закусываю губу.
- Увидимся в субботу, Эдвард. Спокойной ночи.
- И тебе, Солнце.
Наблюдаю, как «Порше» уезжает, мигнув в темноте яркими фарами. Краем глаза вижу, что Размус наблюдает тоже. Но когда прохожу мимо его стойки, он старательно делает вид, что смотрит вечерний сериал на своем небольшом телевизоре.
Зачем-то я останавливаюсь рядом, так и не дойдя до лифта.
- Он хороший человек, правда? – спрашиваю как будто бы в никуда, оглянувшись на прозрачную дверь подъезда. На улице теперь совсем темно, место «Порше» удручающе пустует.
Размус, оторвав взгляд от телевизора, и мудро, и улыбчиво мне кивает.
- Он влюбленный человек, фрау Свон.
- И любимый, - посмеиваюсь, с нежностью припомнив светящееся выражение лица Эдварда в тот самый первый раз, когда призналась ему, - и лучше «Белла», герр Коль.
- Размус, Белла, - добродушно отзывается тот. У него теплое, умиротворенное выражение лица. Размус будто бы уверен на все 100 процентов, что все у нас с Эдвардом будет хорошо. – Доброй ночи.
- Доброй ночи, Размус.



Пятница долгое время была моим любимым днем недели. Лишь пару месяцев как ее потеснила суббота, возведенная в особый культ благодаря Эдварду и нашим встречам, но пятница все равно оставалась особенной. В пятницу я всегда чувствовала, что не одна, что мне есть, к кому спешить в этом городе, и, по сути, что Берлин не так уж плох. По крайней мере, так было прежде.
Сегодняшнюю пятницу, как и вчерашний четверг, я целиком и полностью посвящаю работе. Все недописанные статьи, неотредактированные материалы, заметки, списки, истории поиска, даже какие-то архивные фотографии из случайных мест – все поднимаю на поверхность. Рассказываю читателям «Bloom Eatery» о двух новых пабах, двух кондитерских и одном ресторане молекулярной кухни с азитской тематикой меню. С самого раннего утра и до шести вечера делаю лишь два перерыва – и те по полчаса, чтобы перекусить.
Заканчиваю с работой, посмотрев на часы, и с грустью подмечаю, что привычной мне встречи в «Сиянии» не будет. И не факт, что будут такие встречи в последующем вообще.
Выхожу из дома, натянув на голову капюшон, и бреду по безлюдным в такую непогоду аллеям к ближайшей кондитерской. Дождь не смолкает с полудня, ветер усиливается, и я, чудом не попав под тяжелую дверь заведения, вспоминаю о предупреждении Размуса по поводу шторма. Судя по иссиня-черным тучам, сгустившимся над городом, это правда.
В кондитерской пахнет свежей выпечкой, травяным чаем и немного – ароматизатором ваниль-корица. Дружелюбная девушка за прилавком задорно приветствует меня на немецком. Чуть хмурится, когда по-английски делаю свой заказ, но вполне терпимо. По крайней мере, улыбка у нее не натянутая.
Я беру себе миндальный круассан, канеле с апельсиновым конфитюром и большую, огромную просто чашку латте – самое то для моего упоительного пятничного вечера. Занимаю столик у панорамного окна, неторопливо делаю глоток кофе. Ложечкой собираю мягкую пенку с его поверхности.
Я не хочу драматизировать ни наши отношения с Эдвардом, ни сложившуюся ситуацию с Элис. Мне хочется верить, что раз мы взрослые люди, то в состоянии разобраться с этим замкнувшимся кругом удивительных совпадений. Или хотя бы попытаться понять друг друга.
Наверное, Элис имеет право злиться на меня. Я с трудом могу представить ее с собственным отцом, и, думаю, это было бы не самым лучшим вариантом из возможных. Но я также с трудом могу представить, что я бы сказала ей весь этот вчерашний текст о том, насколько мы друг другу не подходим. Ни в какой реальности.
Ладно бы Элис говорила о разнице в возрасте, социальном положении, разных интересах, в конце концов. Но она как раз апеллировала темой прошлого Эдварда, своими братьями и, зачем-то, отзывами бывших его любовниц. Не самое стандартное дочернее поведение.
С другой стороны, наша ситуация априори нестандартна. Если Эдвард был в одиночестве шесть лет (даже формальном), а спустя два месяца признается мне в любви, причем взаимной, значит, у нас и вправду особенная связь. Я не ошиблась там, у Мюггельзе, когда назвала его истинной своей половинкой – и в духовном, и в физическом плане. С самого начала я знала, что мы с Соколом вряд ли сможем быть вместе. И с самого начала, подспудно, безрассудно, и, как казалось, совершенно беспочвенно, знала, что не расстанемся. Бывает искра, затушить которую не выйдет даже горной рекой.
Руками отрываю несколько небольших кусочков от своего круассана. Укладываю тертый миндаль из показавшегося крема на хрустящую корочку, неторпливо кладу по одному кусочку в рот. По ту сторону окна немолодой мужчина выгуливает скотч-терьера – оба вымолкли до нитки.
Я знаю, что Эдвард давно не мальчик. И мне импонирует его взрослое, обдуманное поведение, призванное решить любые проблемы, возникающие между нами – или со мной. Мне спокойно с Эдвардом, я чувствую уверенность в каждом происходящем событии и более того – в наступающем дне. А ведь мы даже не живем вместе. Просто это исчерпывающее, понятное чувство. Еще и приумноженное любовью.
Для меня никогда не были секретом его дети – он и не скрывал. Само собой, у него было и должно было быть богатое прошлое – в соответствии с внешностью, статусом, характером. Порой он ведет себя чересчур покровительственно и стремится контролировать ситуацию от и до, но ведь это вполне объяснимое явление. Он по-другому просто не умеет, это его стиль жизни, сложившийся за столько лет. Напрягает ли это меня настолько, насколько Элис думает? Нет. Ну... может, немного? Когда он вот так приезжает или так говорит... но ведь это из-за беспокойства, верно? Я и так доставила ему много неудобств. Меня должны тревожить эти особенности его характера – держать все под контролем? Не знаю.
Впервые за долгое время Элис, очаровательная девочка-ребенок, непосредственная и веселая, говорила со мной с недюжинной мудростью взрослой женщины. Той самой, что так много видела и так много знает. О нем...
А тот звонок во время благотворительного вечера? И сообщения среди ночи. И «Schwerenöter». Это те самые «звоночки» прошлого, о которых она меня предупреждала? С ними я не смогу совладать?
Я чуть запрокидываю голову, с интересом разглядывая белый потолок. Он резко контрастирует с полумраком улицы, где уже зажигаются фонари. В кондитерскую периодически заходят люди, но совсем немного. Одна из девушек-официанток с нежной улыбкой говорит по телефону, прислонившись к стене за витриной, накручивает на палец прядку светлых волос.
Мне нечего написать Элис – да и незачем пока. Ей нужно время, чтобы остыть, смириться, попробовать понять, может быть – обдумать. А мне – чтобы позабыть о ее словах, довольно едких. Мне не хочется терять нашу дружбу. Но и расставаться с Эдвардом в мои планы не входит. Даже с учетом его небольшого представления вчерашним вечером... хоть в среду, на кампусе университета, его ничем не сдержанная решительность и самоуверенность меня немного потрясли.
Впрочем, это не смертельно. Если мы останемся вместе, я научусь понимать его поведение и принимать его, мы установим границы дозволенного и выстроим собственную систему приоритетов. Я очень надеюсь, что основанную на уважении и понимании. Нам есть, чему поучиться, но и время у нас есть – в конце концов, прошло лишь восемь с половиной недель с нашей первой встречи. А в ноябре уже День Благодарения... и его сыновья... и Рождество не за горами. Скорость – это хорошо?.. Напор, желание?.. Но я ведь соглашаюсь. Это важно для него, а значит, важно и для меня. Вряд ли Эдвард откажется познакомиться с моими родителями в те же сроки. Вопрос лишь, захочу ли я их знакомить...
Методично пью свой латте. Круассан подходит к концу, а вот канеле терпеливо ждет своего часа. Мне очень нравится апельсиновая отдушка десерта в аккомпанементе молочного кофе. Крайне уютно среди продрогшего октябрьского города – монументального, темного и пустого. Пешеходов по ту сторону окон уже нет.
Не знаю, что именно я хочу решить в этой кондитерской. Останусь ли с Эдвардом?
Да. Удивлена реакцией Элис? Да. Не хочу с ней общаться больше? Нет, но поговорить в следующий раз нам стоит через некоторое время, успокоившись. Готова ли я столкнуться с прошлым, отраженным в настоящем, во всем, что касается его? Наверное, да, он ведь этого стоит. На данный момент я не вижу никаких причин изменить хоть один из ответов. Загоняю подальше давний страх, что придется. Хочу верить, что свою жизнь мы определяем сами – и выбор делаем тоже сами. Всегда.
Я допиваю латте и понимаю, что не хочу больше ничего анализировать. Почему Эдвард заметил меня, почему я ему приглянулась. Почему повелась на его ухаживания вопреки логике и почему ни о чем не жалею. Мы прошли стадию знакомства и узнавания, мы были вместе и говорили о глубоких чувствах. Эдвард доказал мне, что все это – не одни лишь разговоры. И я, думаю, доказала ему тоже. Или докажу.
Выхожу из кондитерской, крепче прижав к себе сумочку. Ветер по-настоящему ураганный, его порывы еще только не сбивают с ног. Крона деревьев угрожающе шумит на фоне темного неба. Фонари горят как-то тускло, затемняемые пеленой дождя. Даже не пытаюсь открыть зонтик – унесет.
Я открываю ноутбук, удобно устроившись на своем диване, и вычитываю оставшиеся пару статей. Меня греет мысль, что завтра уже суббота, хочу верить, что она окажется лучше всей прошедшей недели. По крайней мере, я увижу Эдварда – уже хорошо.
Обнимаю диванную подушку, сделав себе небольшой перерыв и с грустью посмотрев на приоткрытое окно. Вздыхаю, набросив на себя покрывало. Тут холодно. И я соскучилась...



Я никогда прежде не была в этой спальне. Более того, я даже предположить не могу, где она находится. Из единственного окна, не позволяющего всему прямоугольнику комнаты утонуть во мраке, виден кусочек башни Alexanderplatz. Но ведь возле нее нет домов той высоты, с которой открывалась бы такая панорама. Не зря же башня столько времени была самым высоким строением Германии...
В комнате уютно. На полу лежат несколько небольших домотканных ковров, что-то в персидских мотивах. Мебель из красного дерева, темно-бордовые шторы, широкий подоконник и множество небольших горшочков с цветами на нем. Под каждым горшочком – вязаная салфетка, края у нее неровные. В глубине полок левой стены – статуэтки, брошюрки и какие-то странные сувениры, будто из прошлого.
Здесь пахнет чем-то пряным и едва уловимым. Запах сперва кажется приятным, но потом от него начинает саднить горло, невольно хочется задержать дыхание. И тишина вокруг прямо-таки осязаемая, напряженная, подрагивающая с каждым моим вздохом. Она ничего не скрывает. Скрипят доски старого пола – в комнате я не одна.
Резко оборачиваюсь в противоположную от единственного окна сторону. На кресле, придвинутом к бежевой стене, сидит женщина. У нее длинные темные волосы, светлая кожа и изящные маленькие руки, которыми то и дело сжимает подлокотники кресла с обеих сторон. Сквозь странный запах комнаты до меня доносится аромат ее духов. «Good Girl», Carolina Herrera.
- Элис? – озабоченно зову я, сделав шаг вперед. Подруга даже не оборачивается.
- Ты рано пришла, - с горьким безразличием, почти что неживым тоном объясняет она.
У Элис на ногтях серый гель-лак – хотя она ненавидит гель-лак в принципе. Я не вижу ее лица целиком, только профиль, и то скудно освещенный, но на губах – темно-фиолетовая помада. Та самая, какую она клялась никогда не покупать после средней школы. И платье какое-то... старомодное, совершенно не ее фасона. Иссиня-черное, в пол. С множеством мелких кружев на обоих рукавах.
- Куда пришла, Элис? – оглядываю комнату снова, но не могу найти ни одного узнаваемого элемента.
Где-то вдалеке, по ту сторону окна, завывает сирена скорой. Элис поворачивается навстречу звуку, разрывающему на части эту удушающую тишину, и как-то обреченно, горько хмыкает.
- Не надо этих глупостей, - махнув рукой, подруга поднимается с кресла. Поправляет свое странное платье, поворачивается ко мне – и к окну – лицом. На ее выбеленной коже две свежие слезные дорожки, глаза красные, а ресницы, обильно накрашенные черной тушью, еще и подводкой дополненные, дрожат.
- Тело привезут в половину восьмого. Машину, сказали, уже утилизировали.
Я хмурюсь, в несколько быстрых шагов подходя к подруге. Хватаю ее за плечи, не давая отвести взгляд. Элис плачет теперь, но смотрит словно бы сквозь меня. Сирена «Ambulance» приближается, шум ее нарастает, в темную комнату врываются красно-синие отблески чертовых огней. Мне кажется, машина движется к нам, к этому дому.
- Что происходит? О чем ты говоришь? – напряженно выспрашиваю, отчаянно стараясь ее дозваться. Слишком много посторонних звуков.
Подруга горько усмехается, закатив глаза. Вырывается из моей некрепкой хватки.
- Все уже давно знают, как он погиб, Белла. А тебе даже газету некогда открыть, хотя пришла на опознание.
Теперь я отступаю от нее сама. Отшатываюсь, подавившись внезапно ставшим ненужным воздухом. В комнате становится темнее.
- Чье опознание?..
- Эдварда, конечно же, - выпаливает Элис. Вытирает свои слезы обеими ладонями, черные разводы оставляя на щеках. Закусывает губу, высоко поднимает голову. Смотрит на меня в упор. – Не делай вид, что не знаешь.
Я отчаянно ищу хоть какую-то опору в этом чужом, неизвестном помещении, вмиг превратившемся в мой личный карцер. Только все вокруг – и стены, и мебель, и даже пол – как декорации, не больше. Я застываю в пустом пространстве и ни шагнуть, ни вдохнуть полноценно не могу. В дальнем углу комнаты выделяется серым блеском что-то прямоугольное, довольно высокое... и с характерным углублением по краям. Металлический стол.
- Как же?... Что?!
Никогда еще сирена скорой не была такой громкой и отчаянной, идеально отражая мое внутреннее состояние. Я хочу кричать, а голоса нет. Только губы кусаю, только ошарашенно смотрю то на окно, то на стол, то на мебель из красного дерева. И кресло, у которого все еще стоит Элис.
Девушка всхлипывает, но сразу же гасит эту недопустимую эмоцию. Делает глубокий вдох, нервно откинув волосы с лица. У нее никогда не было таких длинных, волнистых прядей. И такого пустого взгляда.
- «The Macallan». Все увидишь сама.

Я просыпаюсь от собственного крика. Резко сажусь на диване, так крепко сжав пальцами его чехол, что чудом не рву. Не понимаю, где я теперь, отшатываюсь от небольшой диванной подушки, больно ударяюсь о подлокотник.
В комнате до того темно, что я не вижу даже границы между окном и небом. Распахнутая форточка бьется о раму, издавая пугающий, громкий стук. Но даже его заглушает нарастающая, убивающая все вокруг сирена. В худших своих кошмарах я слышу эту сирену. Неужели все еще сплю?..
Я закусываю губу, лихорадочно стараясь добраться до лампы. Ударяю по ее выключателю несколько раз, но помимо негромкого щелчка ничего не происходит. Свет не включается, зато темную комнату насквозь пронизывают яркие красно-синие огни. Звук сирены теперь настолько близко, что я накрываю голову руками, с силой утыкаюсь в подушку. Кричу в нее.
Ambulance.
Не могу сделать ни вдоха. У меня горит лицо, дрожат руки и саднят глаза. Исступленно моргаю, в надежде, что просто не понимаю чего-то, просто не проснулась до конца, просто мне нужно совладать с собой и включить этот чертов свет. Или закрыть окно. Или отрешиться от сирены.

«На опознание».

Ветер врывается в комнату, заставляет своими порывами дрожать вазу на моем кухонном столе. Исступленно треплется в его власти штора, в истерике заходится еще одна приоткрытая форточка. Стук дерева сводит меня с ума. Огни машины скорой помощи, стремительно проносясь по спальне, пропадают за углом стены. Сирена очень медленно, ничуть не в такт огням уезжающей машины, смолкает. Ее затихающие всплески слышатся мне еще пару секунд... а затем она снова нарастает.

ЭДВАРД.

Я вскакиваю с дивана, путаюсь в покрывале, чудом не падаю. Бегу к центральному выключателю в гостиной зоне, что есть мочи бью по нему ребром ладони. До крови кусаю губы, задыхаюсь, прижавшись к стене. Свет включается. Мешается с новыми огнями сине-красного цвета. Исчерпывающий звук насквозь пронзает все окружающее меня пространство – снова. Точно, как Элис и говорила.
Я не могу понять, где сон, а где явь. Но при свете легче. Я вижу, что комната теперь иная – моя студия, нет того пряного запаха, что так пугает. И нет Элис. Ее здесь давным-давно не было.
Что же это...
Я захлопываю одну форточку, потом дотягиваюсь до другой. Втягиваю обратно в квартиру газовую штору, едва ли не вырванную ветром с карниза. Прижимаю ее к себе, как трофей. Выглядываю в окно в поисках спешащих «Ambulance» – но ничего не видно. Пространно смотрю на светлую стену прямо перед собой.
Не сразу понимаю, откуда эти странные, непривычные звуки – пока не оказывается, что издаю их я сама. Плачу, судорожно всхлипывая, рвано вдыхая, и никак не могу успокоиться. Обхватываю себя руками, присаживаясь у кухонного стола прямо на пол. Опускаю голову вниз, стараюсь выровнять дыхание хоть немного, вернуть себе способность трезво мыслить.
Сирен больше не слышно. Их огни не мелькают. Свет заполняет самые темные углы моей квартиры. И я больше не кричу.
Стараюсь хоть немного собрать мысли в кучку и составить какой-никакой, а план действий. Хотя бы примерно представить его, последовательно и с вариантами. Но мысли слишком сильно путаются.
Не до конца отдавая себе отчет в том, что делаю, я поднимаюсь с пола и забираю с кухонной тумбы свой мобильный. Открываю книгу контактов. Секунду, не больше, смотрю на номер Сокола. Боюсь, что он не ответит, до удручающей, непереносимой дрожи. И все же заставляю себя нажать на вызов. Я просто обязана узнать.
Гудок.
Гудок.
Гудок.
С каждой неотвеченной секундой я сильнее сжимаю мобильный пальцами. Заставляю себя делать неровные, но регулярные вдохи. Где-то в груди нестерпимо ноет. В комнате очень душно.
Гудок.
Гудок.
- Schönheit?
Хватаюсь за кухонную тумбу свободной рукой, чтобы удержаться на ногах. Облегченно выдыхаю, подавшись вперед, словно бы это действие приблизит меня к Каллену. Отблеском старых воспоминаний отражается похожий момент в ночлежке Кройцберга.
- Эдвард.
- Что такое? – он слышит, что у меня дрожит голос. Напрягается, заметно даже через трубку, тон теперь сосредоточенный и вопрошающий. – Ты дома, Белла?
- А ты?..
- Да, конечно дома, - он не понимает, почему я звоню, но целенаправленно пытается выяснить. Напряжение в голосе набирает обороты, хоть он и старается его сдержать, - почему ты не спишь, что произошло?
И только теперь, после прямого вопроса, я догадываюсь посмотреть на часы. Половина второго ночи.
О господи.
- Schönheit, моя девочка, не молчи пожалуйста, - Эдвард, осознавший, что я плохо контролирую ситуацию, даже со своей собственной стороны, говорит чуть быстрее. Старается меня дозваться. – Скажи мне, ты дома? Я сейчас приеду.

«Тело привезут в половину восьмого. Машину, сказали, уже утилизировали».
«Все уже давно знают, как он погиб, Белла. А тебе даже газету некогда открыть, хотя пришла на опознание».

Яркими всполохами воспоминаний у меня перед глазами встает только что свершившийся кошмар. По крайней мере, я хочу верить, что он был сном, не больше. А не то, что происходит сейчас, плод моей безудержной фантазии.
Теперь мне и холодно, и жарко одновременно. Стены комнаты давят не хуже металлического пресса. Нужно отсюда выбираться.
- Не надо, я сама еду... я уже еду к тебе.
Я не хочу, чтобы он сегодня садился за руль. Многие вещи для меня как в тумане, ситуация ясна не до конца, а все ее вытекающие и вовсе непонятны, но одно я знаю точно – не дам кошмару и шанса воплотиться в жизнь. Не сейчас.
Говорю свою ложь так отчетливо и бескомпромисно, что Эдвард мне верит. Удивляется, но не пытается оспорить. Слышу на заднем плане какое-то движение.
- На такси? Откуда, Белла?
- Да, на такси, - сама себе киваю, судорожно выискивая кошелек в собственной сумке, - подожди меня, пожалуйста.
- Я встречу тебя у подъезда. Ты далеко?
- Минут пятнадцать.
- Скажи мне, ты в порядке? Стоит звонить в скорую?
Это слово грозится похоронить мое более-менее выстроившееся спокойствие на корню. Я испуганно зажимаю рот ладонью, дернувшись в сторону от кухонной тумбы. С трудом удерживаю равновесие.
- Н-не надо... нет! Я просто... я сейчас...
- Хорошо, договорились, хорошо, - мантрой повторяет мне Эдвард, в его тоне теперь чистая тревога, что сам пытается задавить, не передать мне, - я жду. Не переживай, я сам тебя встречу, только я, Белла.
Я согласно, благодарно киваю и отключаю телефон. Только потом понимаю, что мой кивок он видеть никак не может. Ругаю себя за глупый жест. Но времени у меня слишком мало. Срочно нужно вызвать такси.
Благо Берлин – большой город. И мой «Uber» приезжает через две минуты – успеваю накинуть пальто поверх так и не снятой c вечера одежды, в которой и задремала прямо на диване, и спуститься вниз. Игнорирую сонного консьержа, сменившего Размуса, спешу к двери. И со всей силы ее, прозрачную и тяжелую, толкаю от себя.
Я не помню более странной поездки по Берлину. Ночь. Мало машин. До Шарлоттенбурга относительно недалеко, едет мой водитель быстро, в салоне не накурено, а я даже догадываюсь пристегнуться ремнем безопасности. Отрешенно смотрю в окно на ночные пейзажи города, подмечая подсветку домов, горящие через один фонари и даже темные тучи на темном небе. Ветер сегодня зверский, совсем скоро пойдет и дождь. Вернее, снова полноправно завладеет погодой.
Эдвард сдерживает свое слово. Такси останавливается у здания, где располагаются его апартаменты (благо, адрес врезался мне в память еще в первый раз), и он тут же открывает мою пассажирскую дверь. Игнорирует, что это «Uber», что уже так поздно, что я практически без приглашения здесь... привлекает меня к себе и крепко обнимает. Отправляет таксиста, протянув ему сложенную банкноту в пятьдесят евро – или мне просто кажется в темноте. «Uber» поспешно уезжает.
- Эдвард, - безэмоционально, что есть мочи прижавшись к нему, выдыхаю я.
- Я здесь, моя девочка, тише, - отрывисто соглашается, мягко и тепло поглаживая мою спину, - все закончилось, ты в полной безопасности.
- Ты в порядке?..
- Я? – он нервно, безрадостно усмехается, горячо поцеловав мои волосы. - В полном, Белла. А ты?
- Замерзла.
- Это исправимо, - он еще раз целует меня, медленно, давая самостоятельно принять решение, поворачивая нас ко входу в здание, - пойдем-ка. И правда, на улице холодно.
Эдвард придерживает мне дверь, как и тогда, словно сто лет назад, пропуская в холл своего дома. На нем домашние серые брюки, темная футболка, на нее накинут черный плащ. Эдвард выглядит уставшим, но он, судя по всему, не спал, когда я позвонила, лицо совершенно бодрое, глаза и вовсе пылают тысячей огней. Он придерживает мою талию, не отпуская от себя, и сканирует синим взглядом малейшую из моих эмоций. Эдвард как никогда сосредоточен, но очень старается быть нежным.
Я знаю, он пытается понять, все ли со мной хорошо в физическом плане. Налицо никаких заметных повреждений нет. Да и нет их в принципе, даже при условии, что темно-синие джинсы и серая кофта с высоким горлом закрывают все мое тело.
- Как же хорошо, что ты в порядке, - засмотревшись на него, пока вызывает лифт, бормочу я. Мужчина оборачивается, болезненно и недоуменно нахмурившись моим слезам. Очень ласково целует в щеку.
- Тише, Schönheit. Что бы там ни было, оно не стоит твоих слез. Все хорошо.
Я неопределенно киваю, проходя в лифт. Забираю себе его ладонь, переплетаю наши пальцы. И крепко держу ее, будто бы думает о том, чтобы куда-то уйти. Почему-то только рядом с Эдвардом, вот здесь, в этом лифте, где не так давно мы едва сдерживали обоюдное физическое желание, каждый момент кошмара кажется единственно возможной правдой. Я плохо разделяю границы сна и яви. Я с трудом отвечаю за себя этой странной, мрачной ночью. Все это больше похоже на глупый фильм в быстрой перемотке, чем вполне себе адекватную действительность.
В его квартире горит весь свет, который только может быть. Эдвард забирает у меня пальто, скидывает свой плащ, закрывает входную дверь за нами. И, протянув мне руку, ведет за собой в гостиную. Его графитово-серый диван выглядит необычайно мягким.
- Иди сюда, Белла, - он усаживает меня к себе на колени, удобно приникнув спиной к упругим подушкам. Убирает волосы с моего влажного лица, остужает горящую кожу прохладой пальцев. Осторожно целует мой лоб, обе скулы и уголок губ, что так откровенно дрожит. Я всхлипываю, обнимаю его за шею. Слез становится больше.
Эдвард дает мне немного времени, чтобы выплакаться. Не задает несвоевременных вопросов, размеренно гладит спину, шею, изредка – вытирает слезы с лица. Легонько укачивает в своих объятиях. Он теплый, пахнет цитрусовыми, эвкалиптом, немного – кофе. И в его светлой, просторной квартире я не чувствую того испепеляющего страха, что был в моей студии. Тут всегда по-другому – с самого начала.
- Расскажешь мне, что произошло? – аккуратно интересуется он доверительным, теплым тоном. Разглаживает мои пряди, убирает их за ухо. Терпеливо дожидаясь ответного взгляда, старается посмотреть в глаза.
Я раздосадованно пожимаю плечами, хмурясь. А ведь сама просила эти сорок восемь часов наедине!
- На самом деле... это глупо.
- Ты плачешь, Ласточка, как же это может быть глупым? – участливо зовет он, и медленно, отрицая саму суть моей фразы, качает головой. Большим пальцем осторожно гладит мою мокрую щеку. – Давай по порядку: откуда ты ехала?
Я скорбно усмехаюсь, виновато посмотрев в синие глаза. Никогда еще Эдвард не был более участлив ко мне, чем сегодня. Меня захлестывает сотней разных эмоций, от ласки до трепета, когда вижу такой его взгляд. И все же я ему соврала.
- Из дома.
- Из дома? – недоверчиво переспрашивает Каллен, пытаясь сохранить лицо. - Но ты ведь сказала...
- Да. Я не хотела, чтобы ты садился за руль.
- Что?! – вконец потеряв нить повествования, чуть громче спрашивает мужчина. Его рука на моей спине напрягается, а в голосе появляется стальной оттенок.
- Мне приснился кошмар, - выпаливаю, крепко сцепив руки в замок на его коленях, - я давно тебя не видела, много думала, наверное... я... я тебя потеряла. Мне приснилось, что я тебя потеряла, Эдвард. И что машина разбилась.
Каллен озадаченно всматривается в мое лицо. Его черты немного заостряются, когда я снова начинаю плакать.
- Белла, прошу тебя, я не понимаю. Ты тут из-за кошмара? Я снился тебе?
Я киваю, сдержав несколько громких всхлипов. Поджимаю губы и, зажмурившись, приникаю к его плечу. Очень по-взрослому, черт подери.
Эдвард растерянно гладит мою спину.
- Там еще, когда я проснулась... Ambulance... думаю, что-то случилось, я не знаю. Их было три, не меньше.
- Ambulance? Где?
- У моего дома. С сиренами и огнями... во сне тоже они были... наверное, на их фоне и сон...
Эдвард мягко целует мой лоб, обняв как следует, обеими руками. Дышит негромко, но часто, то и дело сглатывает. То ли понять пытается, о чем я вообще говорю, то ли сдерживает негодование. Часы напротив нас наглядно демонстрируют время: два ночи.
- Обсудим это утром. Все закончилось, Белла. Я прогоню все твои кошмары, доверься мне.
Я даже не сомневаюсь.
- Верю.
Он неглубоко вздыхает, ласково погладив мои руки.
- Ты согрелась?
- Да. Ты теплый.
- Чай еще теплее, - Эдвард как-то пространно смотрит поверх моей головы, рассеянно перебирая пряди, - я бы выпил зеленого. Что скажешь?
Легко целую его кожу у ключицы. Тихонько киваю.
Эдвард гладит мою талию, предлагая подняться. Помогает мне встать, предлагает свою руку и, крепко сжав мою ладонь в своей, ведет на кухню. Я прислоняюсь к кухонной тумбе, наблюдая за ним, пока мужчина набирает воду в чайник и включает его. Достает нам две кружки из своего верхнего шкафчика.
- Я разбудила тебя?
- Нет, - Эдвард аккуратно вскрывает чайные пакетики зеленого чая с жасмином, - у меня сегодня были поздние дела. Хотел разгрузить уикенд.
Я хмыкаю, и он, обернувшись ко мне, легко улыбается уголком губ. Опускает пакетики в кипяток.
- Мне жаль, что я снова тебя потревожила.
- Не говори так, пожалуйста. Schönheit, мы уже обсуждали, когда я нужен – я здесь. Берлин маленький город, помнишь? Хорошо, что у нас есть такси.
- «Uber»...
- Изредка даже «Uber» подойдет, - Эдвард игриво морщится, потянувшись ко мне и погладив по щеке, - ты в порядке, ты со мной – что еще нужно?
Я немного успокаиваюсь от той беззаботности, пусть и слегка наигранной, что он так старается создать. Мне уютно в его квартире, мне радостно, что я с Эдвардом, и все остальное потихоньку, но отходит на второй план. Каким бы глупым и бесмысленным ни был этот внезапный порыв приехать сюда после кошмара, итог мне нравится.
- Чая бы еще...
Эдвард, благодарный, что включаюсь в его игру, улыбается мне искренне и тепло.
- Уже готов.
Мы присаживаемся за его стол друг напротив друга. Эдвард гладит мою ладонь большим пальцем, помогая расслабиться. Я пробую чай.
- Не горячо?
- Нет, самое то, - делаю еще один глоток, уже побольше, судорожно выдохнув. Все-таки я правда замерзла.
Нет ничего более правильного и привычного, чем пить зеленый чай с жасмином на кухне Эдварда с ним самим. И этот стол я будто бы тысячу лет знаю, и обстановку его столовой зоны, и кухню, что видна из-за арки, и эти красные керамические чашки... и его самого. За два дня я очень по Соколу соскучилась. Вот и причина всему.
- Спасибо, Эдвард.
- Не за что.
Мы допиваем чай в тишине, на удивление приятной, лишь переглядываясь некоторое время. Чай заканчивается, кипяток остывает, и Эдвард, по-хозяйски услужливо забрав у меня чашку, предлагает перебраться в спальню. Моя пижама любительницы штата Мэн все еще у него, что очень кстати. Когда прихожу в его комнату из ванной, поправив майку, Эдвард, сидящий на постели, мне влюбленно улыбается.
Нет больше никаких упоминаний о гостевой, словно ее и не было. Дверь туда закрыта, а мистер Каллен, сразу же указавший мне на свою, хозяйскую спальню, отлично смотрится на покрывале постели. Приветственно отодвигает мне край одеяла, отдает одну из подушек.
- Я не уверена, что смогу уснуть, - тихонько признаюсь ему, когда ложится рядом. Не спрашиваю сегодня разрешения и ничего больше не жду. Сразу же перебираюсь на его половину, обнимаю за талию, кладу голову на плечо.
- Ничего, никто не запрещает нам просто полежать, - доверительно сообщает он, погладив мою ладонь на своей груди, - я, например, соскучился по тебе, Schönheit.
- Я тоже... очень...
- Хорошо, что кто-то придумал двуспальные кровати, - мягко подтрунивает Эдвард, нежно поцеловав мои волосы, - я ему очень благодарен.
- Я не хочу расставаться, Эдвард.
Говорю это так быстро и неожиданно, что Каллен на мгновенье теряется. Его пальцы медленнее касаются моих волос, путаются в прядках. Они такие теплые, осторожные... как же я столько времени отказывалась от них?
- Мы и не должны, Белла, ну конечно же.
Я напряженно вглядываюсь в противоположную стену. Не вижу лица Эдварда, хотя легко могу это исправить, но пока не хочу. Не все слова так просто произнести, особенно этими длинными осенними ночами. Ветер свирепствует за окном, дождь теперь стучит по подоконнику. И только здесь, в полумраке спальни, мне тепло и уютно рядом с Соколом. Я очень хочу, чтобы так было всегда.
- Знаешь, все это... все, что я говорила в среду... мне не о чем думать, Эдвард. Я слишком много думаю и это никому не идет на пользу.
Он тихонько усмехается такому моему умозаключению. Прижимает меня к себе, поправив одеяло.
- Моя маленькая, мудрая Ласточка.
- Правда, - я привстаю на локте, чуть отстранившись от него. – Какая вообще разница, кто и как считает? Если я люблю тебя, я могу сама принимать решение. И за него же потом сама отвечать.
Теперь смотрю на Эдварда открыто, сверху вниз, призывая воспринимать все, что говорю, серьезно. Он очень нежно разглядывает мое лицо. В синих глазах безмятежная, искренняя радость.
- Когда ты тут, я чувствую тебя рядом, любовь моя, мне сложно поверить, что ты можешь уйти, - признается он, - я не опасаюсь потерять тебя, когда я тебя вижу, Изабелла. Только когда ты далеко.
- Ты сказал, ты меня не отпустишь.
- Никуда, - кивает он, на мгновенье сменив улыбку такой убежденной, трезвой уверенностью, что я удивляюсь, - но мне бы хотелось, чтобы ты сама желала остаться.
Я глубоко, умиротворенно вздыхаю, возвращаясь обратно к нему. Прижимаюсь к груди, обнимаю крепко, что есть силы. Зажмуриваюсь.
- Очень хочу. Поэтому все это... поэтому даже сейчас я тут...
- Замечательно, Schönheit, - благодарно шепчет мужчина. Выключает свет, дотянувшись до светильника. Размеренно поглаживает мою спину, отвлекая от темноты.
И все же она мне знакома. И те красно-синие огни, что совсем недавно, на другом конце Берлина, заставили окунуться в кошмар наяву. Я еще сильнее прижимаюсь к Эдварду и он реагирует на это мое движение. Успокаивающе шепчет что-то на ухо, поцеловав в висок.
- В Новом Орлеане, в нашем районе, однажды вечером... была стрельба. Я плохо помню цепь событий, только лишь то, как кричали люди и как ехали одна за одной «Скорые». Я играла на улице, кажется, после школы. Дорога проходила прямо возле нашего таунхауса. Они были слишком громкими и быстрыми, как и полагается «Ambulance», но все же... и их было много. Там много человек погибло, в том доме, целая семья. Я никак не могу забыть тот вечер, каждый раз, с их сиреной... он как оживает, Эдвард.
Сострадательно выслушав все мое сбитое повествование, Эдвард трепетно целует мои волосы.
- Мне очень жаль, что они так тебя напугали. Но здесь ты в полной безопасности.
- Умом я понимаю... но когда я слышу... не могу.
- Постарайся не думать об этом сейчас, Sonne, - предлагает он, отвлекая меня от лишних мыслей продолжающимися поглаживаниями. – Вот так. Ты со мной и здесь ни одной «Скорой», никаких больше кошмаров. Обещаю.
Он долго меня гладит. По каплям изживает колючий страх, ощутимый до дрожи испуг, живые застарелые воспоминания. Ничего не остается, только Эдвард, только его руки. Само его присутствие и такая очевидная близость расслабляет меня, усыпляет, помогает забыть обо всем, что так не важно. Я закрываю глаза, проникаюсь его прикосновениями, слышу, как спокойно и тихо он дышит, радуюсь ненавязчивым цитрусам вокруг нас... и свежим простыням... и воздуху из приоткрытой форточки... и самому факту, что могу себе позволить быть здесь сегодня.
- Я люблю тебя.
- Люблю тебя, - появляется в темноте его голос, – очень сильно, Белла.
Я улыбаюсь. И наконец по-человечески засыпаю.



На улице еще не рассвело. Дождь, назойливый и громкий, стучит в окно с небывалым усердием. В спальне ни проблеска света, одна лишь теплая, умиротворяющая темнота. Она наполнена для меня запахом Эдварда, свежевыстиранных простыней, сна и немного – дождливой осени с ее прелой листвой, непосредственным атрибутом. Очень уютно и спокойно. Я почти забыла за эту неделю, каково это – вот так просыпаться.
Впрочем, у меня нет никакого желания покидать объятия Эдварда раньше времени. Сегодня суббота, у нас обоих законный выходной и все разговоры, домыслы и обсуждения могут подождать. Ровно как и подъем. Только вот не мешало бы закрыть окно, мне кажется, под ним уже натекла небольшая лужица из несмолкаемых дождевых капель.
Я аккуратно выбираюсь из-под руки Сокола, что обнимает меня со спины. Оставляю его на нашей общей подушке, осторожно откинув свой край одеяла. На цыпочках, широко улыбаясь от глубокой, малопонятной, но такой ощутимой радости – домашней – прокрадываюсь к окну. Возле него и вправду мокро. Похоже, дождь так и идет всю ночь, не останавливаясь. Октябрь.
- Белла? – хмуро зовет сонный Эдвард. Недовольно вглядывается в темноту, выискивая меня в комнате.
- Я здесь, - громким шепотом отзываюсь ему, закрывая окно. Удары дождевых капель о подоконник и стекло становятся чуть тише.
Возвращаюсь к мистеру Каллену, подозрительно посматривающему на меня с подушек. Сонный и потому недоумевающий Эдвард – особое зрелище. Я с нежностью, что просыпается во мне лишь в его присутствии, глажу чуть покалывающую щетиной щеку. На его лице разглаживается несколько морщинок.
- Сбегаешь?
- Вряд ли через окно – лучший путь, - посмеиваюсь, наслаждаясь каждым мгновеньем этой утренней, тихой спальни. И особенно таким непосредственным, расслабленным видом Эдварда. Меня умиляет его сонная хмурость, этот тон, толика подозрения во взгляде. И то, как недвусмысленно, почти с мальчишеской настойчивостью утягивает меня обратно в постель. Прижимает к себе, устроив как можно ближе. Подушка у нас по-прежнему одна.
- Я закрыла его, чтобы дождь не мешал.
Эдвард борется со сном, то и дело жмурясь и неглубоко вздыхая. Медленно, ласково гладит мою спину – от шеи до копчика. Я не имею ни малейшего представления, как раньше мы существовали порознь.
- Дождь у них по прогнозу весь день.
- Ничего не имею против, - поднимаю голову и целую угол его челюсти. Эдвард довольно щурится.
- Ох, Белла, - обнимает меня крепче, буквально окутывает собой, устраивает руки на моей талии поверх нашего одеяла, - пошли к черту эти пустые ночи, когда тебя здесь нет.
Утыкаюсь лицом в его шею, вслушиваюсь в ровное, глубокое дыхание, усмехаюсь. Глажу его ребра и талию, но не спускаюсь ниже бедер.
- Да здравствуют дождливые утра.
- Да здравствуют, - тихо хмыкает он. Целует мои волосы. – Давай еще поспим.



Когда я просыпаюсь во второй раз, в комнате уже светло. Дождь все еще идет, но теперь куда тише. Из раскрытого окна веет мокрым холодом улицы, ветерок разгоняет ту теплую сонную невесомость, в которой нежусь. Я инстинктивно отворачиваюсь от окна, повернувшись на бок, в другую сторону. Прижимаюсь к телу Эдварда, обнимаю за талию. И тяжело, недовольно вздыхаю, уткнувшись лицом в мягкую ткань его футболки.
Сокол тихо, нежно усмехается. Я чувствую его дыхание на своих волосах, слышу, как наклоняется к моему уху.
- Доброе утро, мое солнце.
Жмурюсь, не до конца отдавая себе отчет, проснулась я уже или нет. Самый сладкий сон наступает после внезапного пробуждения ранним утром, когда осознаешь, что есть еще время побыть в постели. С Эдвардом это двойное удовольствие. Не хочу никуда из его объятий выбираться, слишком уж темный, дождливый и холодный этот день.
Мое негромкое недовольство его забавит. Костяшками пальцев мужчина ласково гладит мою щеку, легко поцеловав в висок.
- Никак не хочется тебе просыпаться, да? Уже половина одиннадцатого.
Малозначимая информация, если учесть, что я приехала сюда в начале второго ночи. Но одеяло и близость Эдварда, что так откровенно меня гладит, все же куда более решающие аргументы.
- А почему ты не спишь? – бормочу в его футболку, чуть повернув голову. Так и не открывая глаз, стараюсь привыкнуть к бьющему из окон свету. В моей уютной темноте было куда приятнее.
- Чтобы не нарушать звание мужчины с круассанами, - хмыкает Эдвард. Накрывает своей ладонью ту руку, которой держусь за его талию. Массирует мою спину, не переходя ни одной грани и не касаясь кожи.
- Ты ходил за круассанами?
Я улыбаюсь краешком губ, и он наверняка замечает. Теперь чувствую дыхание Эдварда у лица, как раз перед тем, как он целует мой лоб.
- Они с нетерпением ждут вашей встречи.
Открываю глаза, немного нахмурившись от непривычного света. Привыкаю к нему пару секунд, не покидая уютного места на плече Эдварда. Он не торопит меня, размеренно поглаживает волосы, переходя затем на шею и спину.
- Не представляешь, как здорово с тобой спать.
Я поворачиваюсь на спину, потянувшись на простынях, и затем оборачиваюсь на Каллена. Он, полулежа на одной из наших подушек, нежно смотрит на меня. На беззаботном, умиротворенном лице ни морщинки. Вот только в синих глазах есть какая-то глубокая, далекая грусть – она пропадает сразу же, как ее замечаю. Эдвард очаровательно улыбается.
- С тобой куда приятнее.
Пронято усмехаюсь, пригладив волосы. Не знаю, как я выгляжу этим утром, ведь ночь была насыщенной, а сон долгим. Здесь мрачновато, свет словно бы проходит через матовый фильтр дождя, теряет свои краски, улетучивается. Однако Эдвард даже в таком свете выглядит чудесно – отдохнувшим, расслабленным и ужасно, до невозможности красивым. Не знаю, как ему это удается.
- Доброе утро, - выдыхаю, потянувшись к его руке на своей талии, пожав пальцы.
Он поднимает наши руки, привлекая меня обратно к себе. Целует тыльную сторону ладони, мягко обняв как следует, как мне нравится. От Эдварда пахнет его кофейным шампунем, немного – эвкалиптом, а еще американо и ванилью. Впервые за долгое время нет ни намека на цитрусы. Зато есть какой-то едва уловимый, малознакомый мне аромат, крайне приятный. Его собственный?..
- Ты выспалась, Schönheit, что скажешь?
- Думаю, да, - касаюсь носом его шеи, медленно веду вниз, к яремной впадинке. Не могу оторваться от его кожи. – Но от кофе не откажусь.
- Кто же откажется? – мелодично посмеивается Эдвард.
На мгновенье мне кажется, что ничего не было. И все, что произошло вчера или раньше, все эти условные сложности – глупый и цветастый сон. Но мы встаем с постели. И день начинается, насмешливо подсказывая, что все это еще встретится нам на пути в самое ближайшее время.
- Эдвард, - придерживаю его за руку, когда собирается выйти из спальни и дать мне привести себя в порядок.
- Да, Sonne?
- Извини за это вторжение. Я сама установила срок и сама же его нарушила.
Ему не нравится мой смятенный тон. И то, что опускаю глаза, тоже не нравится. Эдвард обнимает меня, надежно придержав теплыми ладонями мою талию. Говорит ровно, но очень четко.
- Нет никаких сроков. И я более чем доволен, что ты тут. Если ты захочешь поговорить об «Ambulance» или кошмаре снова – я всегда к твоим услугам.
- У тебя хорошо получается... успокаивать. Мне с тобой не страшно.
Мое тихое откровение отражается на его лице тронутой улыбкой. Глубокое выражение признательности во взгляде более чем очевидно.
- Я всегда буду рядом с тобой. Даже не сомневайся.
Я ему верю. Искренне и, быть может, чрезмерно. Но разве к Эдварду в принципе применимо слово «чрезмерно»?
- Спасибо.
Он, влюбленно посмотрев на меня сверху вниз, целует мой лоб.
- Жду тебя на кухне, солнце. Я сделаю кофе.
Я же иду в ванную. Подсушиваю волосы феном после душа, оставляю синее махровое полотенце на стиральной машинке, меняю пижаму на свой вчерашний нехитрый наряд. И уже на ходу, пока направляюсь к кухне, собираю волосы в невысокий пучок. Две пряди предательски выбиваются из-под черной резинки, приходится убрать их за уши.
Длинный коридор квартиры сегодня темнее, чем когда-либо. Он всецело воплощает собой цвет утра, поселившегося за окном, и потому выглядит крайне мрачно. Картины, украшающие его стены, стараюсь не замечать.
На кухонном столе меня ждет синяя тарелка с пышными, хрустящими круассаны, чьи темно-коричневые спинки так выгодно выделяются на синеве керамики. А еще кофе в высоких красных чашках. И несколько крафтовых, забавных баночек с джемами. С первого взгляда могу определить наличие малинового, клубничного и абрикосового. Больше всего люблю именно абрикосовый джем.
Эдвард, расположившись напротив, пододвигает мне тарелку с выпечкой. Заинтересованно наблюдает, какой джем я выберу первым. Заинтригованно прищуривается.
- Абрикос?
- «Aprikose», кажется так? – киваю, аккуратно снимая с баночки крышку. - Тебе он не нравится?
- У меня плохая интуиция, - смеется Каллен, качая головой. Перекладывает один из круассанов на свою тарелку. – Я в последний момент подумал, что стоит его взять. А как же вишня, клубника?
- Они вкусные, но простые. Я не иду проторенными путями.
Моей утренней философии мистер Каллен изумленно кивает, надрезая свой круассан. Пробую американо и успокоенно, глубоко вздыхаю. К черту дождь и это темное небо. У меня отличное субботнее утро – пока так точно.
- Жаль, нет джема из красной смородины.
- Малина тоже подойдет, - он отпивает свой кофе, задумчиво посмотрев на баночки, - знаешь, Schönheit, она у меня в стойкой ассоциации с домом. Возле Портленда много лесов, а самая частая ягода в них как раз малина. Мы с братьями то и дело собирали в походах.
Мысленно я делаю себе пометку на этой части истории. Кладу еще немного джема в пористое тесто круассана. Божественный вкус.
- Вы много времени проводили вместе? В детстве и потом?
- В детстве – особенно, - Эдвард откидывается на спинку своего стула, с мягкой улыбкой посмотрев на меня, - потом мы учились в разных колледжах, потом я стал часто уезжать в Европу. Благо, кто-то когда-то изобрел FaceTime.
- Каково это, быть старшим братом?
- Волшебно, - Эдвард хмыкает, откусив кусочек своего круассана, оглядывается на не смолкающий за окном дождь, - у нас были свои недомолвки, но в основном – отлично. Раньше нам казалось, что разница в пять лет – как пропасть, а сегодня она совершенно нивелирована.
- Думаю, это здорово. Я всегда мечтала именно о старшем брате.
- У Калеба, одного из моих братьев, двое детей, Белла. Аннелиз, младшая, не согласилась бы с тобой. У них со старшим братом баталии почище, чем в экшенах.
Мне импонирует, как ласково он говорит о своей семье. Я люблю в Эдварде многие вещи, включая мельчайшие детали его отношения к каким-то событиям, однако семья – как раз то, что демонстрирует истину нагляднее всего. Эдвард хороший человек, и он не скупится дарить свое внимание и любовь близким. Это дорогого стоит.
- У всех есть сложности на этапе взросления, - оптимистично отзываюсь, заканчивая с круассаном. Задумчиво смотрю на оставшиеся на тарелке крошки. – Калеб – это средний брат? А самый младший – Рэй, кажется? У него есть дети?
- И Рэй, и Калеб родились в один день, Schönheit. Двойная радость – двойные хлопоты. У Рэя один сын. Карлайл.
- Красивое имя...
- Так зовут моего отца, - улыбка Эдварда становится очень мягкой, тронутой. – Рэй назвал сына в честь него, папа очень это ценит. Знаешь, он всегда был и остается удивительным отцом. Хотел бы я быть на него похожим.
Я поднимаюсь со своего места, оставив американо в покое. Эдвард наблюдает за мной с приглушенным интересом, но с еще большей нежностью. Синие глаза ей так и лучатся, когда останавливаюсь возле него. И в них поселяется поистине бестревожное, счастливое выражение, когда касаюсь ладонью его щеки. Ласково глажу гладоковыбритую, теплую кожу.
- Я думаю, тебе удалось, Эдвард.
Он ничего не говорит, только тихо усмехается уголками губ. Проникается моими прикосновениями, немного прикрыв глаза. Круассаны, джем и кофе остаются забытыми на одиноком кухонном столе.
Мы оба как можем стараемся говорить о посторонних вещах, не затрагивая главного. Но и я, и Эдвард знаем, что этого не избежать. Особенно в контексте его рассказа о семье и племянниках. Сокол – отличный папа, он всегда им был, охотно в это верю. И его тоже застала врасплох сложившаяся между нами с Элис ситуация. Треугольник замкнулся самым неожиданным образом.
Эдвард смотрит на меня снизу вверх, тепло погладив по спине. Вижу в его взгляде, что у нас одинаковые мысли. И нам все же пришло время все обсудить.
- Пойдем в гостиную, Белла, - предлагает он. Поднимается, становясь рядом со мной, загораживая слабый свет из окна. - Будешь допивать кофе?
Беру чашку с собой, чуть рассеянно кивнув ему. Присаживаюсь на графитово-сером диване зала, опираюсь на его твердые подушки. Держу спину слишком прямо, но ничего не могу с этим поделать. Умиротворение отлично начавшегося утро постепенно тает в тихой гостиной. На самом видном месте, как раз напротив дивана, картина кисти Фабиана. И я никак не могу игнорировать ее присутствие здесь.
Эдвард сохраняет между нами требуемую дистанцию. У него в руках тоже американо, а во взгляде тоже толика хмурого напряжения. Он сам на картину не смотрит, разве что в сторону окна. И на меня, хоть старается делать это как можно осторожнее, дабы не взволновать еще больше.
Поверить не могу, что впервые оказалась в этой квартире всего две недели назад. Я знаю Эдварда гораздо дольше, кажется. И теперь знаю гораздо больше о его жизни и ее неотъемлемых составляющих. Понять бы еще, что нам со всем этим делать.
- Я скажу тебе честно, Schönheit, я впервые в такой странной ситуации. Но прежде всего я бы хотел узнать, что тревожит тебя, что ты думаешь по этому поводу.
Эдвард начинает первым, приняв бразды правления в свои руки. Я знаю, что он всегда так делает, знаю, что всегда так сделает, оказав мне поддержку, но почему-то все равно удивляюсь. И признательно смотрю на него, нервно сжав ручку своей чашки всеми пятью пальцами.
- Я лишь думаю, что это странно. Я догадываюсь, что эмоций должно быть больше, но все эти два дня не могу их от себя добиться. Элис говорила мне представить ее с... моим отцом. Чтобы понять, каково это.
Эдвард изгибает бровь.
- Элоиз говорила?..
- Я была у нее в среду, - честно признаюсь ему, не избегая прямого взгляда, - мы говорили в ее квартире у Зоосада, когда ты звонил. Правда, я не слышала.
- Я могу спросить, что еще она тебе сказала?
- На самом деле... много, - я рдеюсь, чувствую это, и потому хмурюсь. От Эдварда, само собой, это не укрывается. Пропадает расслабленное и сдержанное выражение с его лица. Оно суровеет.
- Много? – ненавязчиво, но конкретно подталкивает он. Держит свою кружку некрепко, словно бы даже легко, однако большой палец на ручке белеет от силы касания.
- Она считает, что ты не подходишь мне из-за разницы в возрасте и прошлого, от которого никуда не деться. А я жду красивой сказки и могу сильно обжечься в гуще этих ожиданий. Мы мало понимаем, чего друг от друга хотим.
- Элоиз любит усложнять вещи, - произносит Эдвард, негромко выдохнув. Будто бы облегченно. Будто бы совсем других слов он от меня ждал. Я настороженно оглядываю его, но ничего необычного не вижу. Лицо все так же напряжено и бесстрастно. Совсем не вяжется с тем лучащимся, нежным выражением, что я дважды видела при пробуждении – да и вчера ночью.
- Ты говорил с ней?
- Элоиз отказалась пока со мной говорить, - объясняет Эдвард. Качает головой.
Я смотрю на свои ладони, что держу на коленях. Видимо, Элис передумала.
- Почему ты зовешь ее Элоиз?
- Потому что это ее имя, Белла, - спокойно отвечает он. Делает глоток кофе.
- Она никогда не говорила мне... даже не упоминала.
Мне кажется или Эдвард закатывает глаза? Отставляет чашку с американо на подлокотник дивана.
- Это началось пару лет назад. И она, и Фабиан вдруг решили, что им больше по душе американские версии. Может быть, это взросление, понятия не имею. Моя бывшая жена, Террен, поддерживает их. Но мне не нравится.
- Может, им так удобнее?
- Может, - мрачно отзывается Эдвард. – Тебя насторожили слова Элоиз?
Мне кажется, к одному и тому же он пытается подвести с разных сторон. Эдвард определенно хочет понять, какой информацией я располагаю. Только вот не уверена, что так легко могу ему всю ее рассказать.
- В чем-то она была очень... убедительна. Она сказала мне, что все эти шесть лет у тебя не было... серьезных отношений. И вряд ли будут в дальнейшем.
Каллен смотрит на меня со всей серьезностью. Но говорит совершенно ровно и спокойно, словно бы мы обсуждаем некие абстрактные вещи.
- Мне не к чему скрывать, Белла, у меня были женщины. Я в разводе, не давал монашеских обетов и как минимум шесть месяцев в году проводил вдали от детей. Я в принципе не был уверен, что мне нужно что-то еще от жизни, пока ты не пришла в «Drive Forum».
- Ты со всеми знакомился на работе?
Он напряженно, горько хмыкает, а его брови сходятся на переносице.
- Это совершенно разные знакомства. Элоиз не самого высокого мнения обо мне в этом плане, но она имеет на это право.
- Просто я тебя мало знаю?.. Иначе мне бы было понятнее?
- Белла, - Сокол оборачивается ко мне всем телом, грустно, но ласково улыбнувшись. Смотрит в глаза, подкрепляя каждое слово этим взглядом. – Я не слепец и вижу вещи в истинном свете, не думай, будто я закрываю на них глаза. Для тебя быть со мной - это как минимум непроторенная дорожка, довольно-таки темный путь с неясным финалом. У меня есть дети, у меня есть бывшая жена и другие женщины, когда-то оказавшиеся в моей жизни, в конце концов, есть эта работа. Я не могу отмотать назад время, но могу дать тебе куда больше, чем другие. Во всех планах.
Вспоминаются слова Элис о меркантильность. Я болезненно хмурюсь, мрачно взглянув на Эдварда.
- Скажи мне, что ты не думаешь, будто я здесь из-за «Порше» или «Rolex», пожалуйста.
- Я с первого взгляда понял, что тебя всем этим не заинтересовать, - нежно признает Эдвард, протянув мне ладонь и с теплой улыбкой встречая то, что отзываюсь на его касание, пожимает мои пальцы. – И ты, и я здесь по любви, не так ли? Только это вовсе не значит, что все материальное окажется лишним. Я буду более чем доволен, что могу обеспечить любую твою потребность.
Я отвожу взгляд, с излишним вниманием изучая подушки дивана. Деревянный пол. И, наконец, картину в углублении стены.
- Всегда есть дополнительные обязательства.
- Они надуманы, - отметает Эдвард, чуть крепче сжимая мою ладонь, акцентрируя внимание на своих словах, - это забота, возможности и свобода. На самом деле такие отношения – это про свободу, а не про ограничения. Элоиз пока не до конца это понимает.
- А что ты думаешь, Эдвард? Если не со своей стороны, а со стороны отца? Ты бы одобрил?
Я удивляю его таким вопросом. Но я правда стараюсь лучше его понять.
- Единственная опасность таких отношений – несерьезные намерения, мне кажется, - продумывая каждое слово, все же отвечает Каллен, - если я увижу, что и он, и она видят все реалистично и без розовых очков, с планами на будущее, с женитьбой, то почему нет? Люди склонны драматизировать и без того драматичную, зачастую, реальность.
Я обвиваю чашку обеими руками, отпускаю ладонь Эдварда. Он настораживается, но молчит. А я решаюсь.
- И что же, ты собираешься на мне жениться?
- Да, - уверенно, как более чем логичный ответ, соглашается Каллен. Всматривается в мое лицо. – Я хочу, чтобы ты узнала меня лучше, стала позволять мне больше, познакомилась с семьей и моим стилем жизни... но свадьба – само собой разумеющийся элемент плана. Рано или поздно, Schönheit, это уже зависит от тебя.
Почему-то я начинаю дрожать. Несколько раз глубоко вдыхаю, но это мало помогает. Осторожно поглядываю на Эдварда.
- Мы знакомы восемь недель. Как ты можешь быть настолько уверен?
- Это издержки и моей профессии, и возраста, наверное. Белла, я не хочу пугать тебя. Я могу присесть ближе?
Не уверена, что должна соглашаться, но все равно соглашаюсь. Киваю ему и растерянно, судорожно вздыхаю, когда Эдвард аккуратно приобнимает меня. Терпеливо ждет, никак не торопя, и улыбается, слышу это, как только приникаю к его груди. Мы оба молчим какое-то время, заново привыкая чувствовать друг друга так ясно. Унимается моя дрожь.
- Бывает так, что видишь человека, моя девочка, и все знаешь. Мне говорили, я не верил, ругал воображение сценаристов «Диснея». Теперь все понимаю – любовь с первого взгляда просто случается редко, вот и кажется чем-то невозможным.
- У тебя романтично получается.
- Романтично? – Эдвард ведет носом по линии моих волос, размеренно поглаживая пальцами спину. - Ты только что видела во мне безнадежного реалиста. Так или иначе, я вполне отдаю отчет своим словам.
Мне сложно полноценно и беспристрастно думать, когда чувствую Эдварда так явно. Мне хочется его рядом, мне уже физически это нужно и мысли мои он занимает на все сто процентов. Но я боюсь – и это очевидно – что еще рано надеяться на что-то настолько долгоиграющее. Я разочаровывалась, особенно по части мужского пола, и хоть изначально Сокол ни на кого не похож, это живучий страх. Я боюсь снова разочароваться. И я до боли, до ужаса боюсь разочароваться в Эдварде. У меня из головы не выходит наш разговор с Элис – до малейшей его подробности.
- Скажи мне, пожалуйста, что я должна знать, - тихо, но требовательно говорю, закусив губу. Опасаюсь, что не решусь больше в ближайшее время. Хочу взять быка за рога и покончить с этим.
- О чем именно, Schönheit? – в голосе и тоне Эдварда нет ни капли изменений, но вот объятья его чуть крепчают. Останавливаются на моей спине его пальцы.
- Про прошлое. Расскажи мне что-то из того, чем меня захотят переубедить.
Довольно смелое, более того – назойливое заявление. Но мне действительно нужно знать.
- Мне сорок два года, Изабелла. И ошибок у меня было достаточно. По сути, любую из них можно вырвать из контекста и сделать яблоком раздора.
Я самостоятельно отстраняюсь от мужчины, смело посмотрев на его лицо. Каллен крайне сосредоточен, глубокая бороздка видна на его лбу. Синие глаза мерцают.
- Что... что было у тебя с алкоголем? Из-за чего ты больше не пьешь, Эдвард?
Он изумленно смотрит на меня пару секунд, видимо, думая, что ответить. А потом сильно хмурится.
- Несколько эпизодов. Последний – два года назад. Но я умею выносить уроки и делать работу над ошибками.
Он старается говорить ровным, малозаинтересованным и сдержанным тоном, но звучит все немного напряженно и многозначительно. Его тревожит эта тема.
- Мне... на вечере Красного Креста мне... в общем, звонили, Эдвард. С немецкого номера, который я не знаю. И говорили на немецком – я не разобрала, мужчина или женщина. Они сказали, что нужен «The Maccalan»– и я все сама увижу.
Мое признание определенно Каллена шокирует. Он поднимает голову, мрачно посмотрев мне в глаза. Старается понять, серьезно говорю или нет? Но разве же я стала бы шутить так?.. Или об этом?
- Почему ты не рассказала мне раньше?
- Я думала о другом. Извини, Эдвард. Кто это мог быть?
Он глубоко, недовольно вздыхает. Качает головой, отмахнувшись от моего вопроса.
- Не важно. Я с этим разберусь, Белла, все это просто бред. Maccalan – это виски, что мне нравилось.
Эдвард выглядит и разозленным, и расстроенным, как мне кажется. В какой-то собственной задумчивой прострации. Или весь этот разговор попросту тяжелее, чем нам обоим казалось.
Я не знаю, что мне следует говорить. Но мне определенно хочется его утешить. За всей своей собранной серьезностью и невозмутимостью Эдвард зачастую слишком многое скрывает – так мало знаю его, а так очевидно это вижу.
- Ты всегда был очень добр ко мне, - ласково глажу его лицо, своевольно придвинувшись ближе к нему, - не только ты хочешь позаботиться обо мне, я тоже хочу. Прости меня, пожалуйста.
Он немного оттаивает, хмыкнув моему прикосновению. Улыбаюсь, прикасаясь к нему нежнее. Что, черт подери, может заставить меня перестать его касаться?
- За что ты извиняешься, моя радость?
Такое обращение греет мне сердце. Куда-то пропадает напряжение и темнота из гостиной, и даже картина теперь мало меня занимает. Прошлое надо оставлять в прошлом, кажется, так? Значение имеют только настоящее и будущее.
- Ты можешь делиться со мной чем захочешь и когда, я не должна все это выспрашивать. Но я благодарна тебе за откровенность, Эдвард. Я никогда не перестану удивляться твоей честности.
- Ты ее заслуживаешь, - просто отвечает он, повернув голову и поцеловав мои пальцы на собственной щеке. – Все хорошо. Я рад, что мы об этом поговорили.
- Я тоже. Вчера ночью я сказала тебе правду, я не хочу расставаться. По крайней мере, я хочу дать нам шанс. Быть может, однажды и с Элис мы достигнем взаимопонимания.
Каллен улыбается мне уголком губ, своей большой и теплой ладонью погладив мои плечи. Согревает этим дождливым октябрьским утром – куда лучше, чем что-либо иное.
- Спасибо.
Он спрашивает моего разрешения, легко коснувшись указательным пальцем моих губ. Не принимает решение сам, не подается вперед раньше времени. Только когда сама обнимаю его за шею, придвинувшись ближе, целует. С всепоглощающей, прямо-таки лучащейся нежностью. И целомудрием, что в этот момент уместно.
Поглаживаю его затылок, легко потягивая бронзовые волосы. Близость Эдварда - это что-то настолько повседневное, необходимое мне, что даже не могу удивиться своей очевидной потребности в этом мужчине. Странная она вещь, любовь. Может ударить о каменную землю, бросив с высоты, и ты покорно будешь лететь вниз. А может так высоко вознести, показав и голубое небо, и солнце, и звезды даже, что никогда не захочешь обратно. Опасно лишь то, что от неба до земли куда ближе, чем кажется. В этом и весь вопрос доверия и веры. Острый.
- Белла.
Я откликаюсь на звук его голоса быстрее, чем на собственное имя. Меня и пугает, и вдохновляет такая инстинктивная реакция. Я медленно, нежно глажу его шею, посмотрев в глаза.
Эдвард берет мое лицо в ладони, наклонившись за новым поцелуем. У самых губ выдыхает, уже более требовательно, ясно:
- Белла.
Целует. Сперва неглубоко, осторожно, но позже – с нарастающей силой. Нет больше целомудрия, оно плавно перетекает в желание. Воздух вокруг нас электризуется. Темнота комнаты теперь не кажется проблемой.
- Белла, - тихо, сдавленно стонет, когда целую его шею. Неторопливо двигаясь вдоль сонной артерии, прикасаюсь к коже языком. Оставляю засос под его ключицей.
Эдвард гладит мою спину с чуть большей силой, чем прежде. Очерчивает пальцами каждый мой позвонок, недовольно обходит шлеи лифчика, плавно спускается к бедрам. На внутренней стороне бедра, пока еще только через джинсы, чувствую его пальцы. Грубая ткань прогибается под ними, впивается в мой пах.
Целую его снова, на сей раз сама, запустив пальцы в волосы. Не даю отстраниться, не даю отказаться. Потому что сама понимаю, наконец так ясно и просто, чего я хочу. Только не здесь.
- Пойдем в спальню, - шепчу ему на ухо, глажу мочку и чувствительную область кожи за ней, - сейчас. Пожалуйста.
Эдвард поднимает голову, расслабленно мне улыбнувшись. В его глазах снова пляшут чертята, нет там больше ни мрака, ни лишних мыслей. Мне нравится.
Он встает с дивана первым. Нагибается ко мне, никак не предупреждая о своих намерениях. Поднимает на руки, не слушая ни одного восклицания. Аргументирует это тем, что не хочет прерывать череду поцелуев. И что я слишком легкая. И что одного круассана мне явно мало. Но этим вопросом мы займемся позже.
На его постели белые простыни, что помнят всю нашу вчерашнюю ночь вполне ясно. Я заправила их меньше часа назад, а теперь покрывало снова оказывается скомканным – и сброшенным на пол. Составляет компанию нашей одежде.
Эдвард вначале не спешит, методично разделывается и с моей блузкой, и с джинсами, и с нижним бельем. С лицом победителя, получившего свой приз и одолевшего главного противника, растегивает лифчик. Этот – черный и простой – наверняка нравится ему меньше кружевного. Но это как раз малозначимая информация. На мою грудь Эдвард всегда смотрит как на произведение искусства.
Бережно, неспешно прикасается к каждой. А потом перестает вести себя так сдержанно. Я всхлипываю, изгибаясь на постели, а он искренне радуется каждому неровному моему вздоху. Не отступает и не уступает. Добивается моего первого на сегодня горько-сладкого оргазма.
Сокол дает мне немного времени прийти в себя. Уходит вся его сила и нетерпение, остается лишь нежность и внимание, так трепетно оказываемое каждой клеточке моего тела. Я смотрю на его лицо, уже немного покрасневшее, на то, как красиво перекатываются при каждом движении мышцы под матовой в этом свете кожей. И то, какая у него мягкая, влюбленная улыбка, когда замечает мой взгляд. Целует низ моего живота, самостоятельно избавившись от белья. Надевает презерватив, откинув знакомый мне синий пакетик.
Я кладу руки на его лицо, когда Эдвард склоняется надо мной, завороженно глядя прямо в глаза. От нетерпения у него подрагивают ресницы, чуть заметно ходят мышцы на предплечьях, в напряжении выпрямляется спина.
- Не так, - шепчу ему, останавливая прямо перед первым движением.
Эдвард хмурится, но не движется дальше. Ждет.
Я с аккуратным, но напором, прошу его повернуться на бок. Каллен ложится на простыни рядом со мной, лицом к лицу, и наши тела оказываются на расстоянии в пару сантиметров.
- Вот так, - смущенно улыбаюсь, нежно погладив его скулу. Закидываю ногу на его бедро, освобождая доступ к себе, и заинтересованно, мягко смотрю в синие глаза. Они необычайно красивые.
Эдвард принимает правила игры, соглашаясь почти сразу. Действует без спешки, давая мне разглядеть каждое движение. Медленно придвигается ближе, медленно целует, посасывая, шею. И медленно, дождавшись прямого взгляда, входит. Мы одновременно сбито и восторженно выдыхаем, так ясно почувствовав абсолютное единение.
Это отнюдь не быстрый секс. Мы переводим его в разряд медленного без единого слова, общаясь одним лишь взглядом. Эдвард улавливает мои желания, а я без труда вижу его – и они совпадают. До самого финала, постепенно наращивая и глубину, и силу проникновений, но не меняя их темп, мы смотрим друг на друга. Это плохо описуемое, глубокое и очень всеобъемлющее ощущение. У меня никогда прежде не было такого секса. Не секс это вовсе. Это – любовь.
Эдвард кончает вместе со мной. Задохнувшись, нахмурившись от полноты ощущений, каждую свою черту дает рассмотреть, каждую эмоцию на лице. Не отрывается от меня, только лишь руками держит бедра, не дает больше двигаться.
Я завороженно наблюдаю за ним, утонув в собственном оргазме. Все, что отражается в чертах Эдварда, усиливает мое наслаждение. Я не только не хочу, я не могу больше двигаться. Боюсь упустить и каплю удовольствия.
- Я люблю тебя, - тихо-тихо, смешав слова со стоном, признаюсь ему.
Эдвард, сдавленно улыбнувшись, целует мое лицо – от линии волос до подбородка. Не останавливаясь, не отпуская целует. Не выходит, хоть пульсация уже и начинает затихать.
- Я люблю тебя, Schwalbe.
Спустя некоторое время, все же отстранившись от меня и закончив с формальностями вроде презерватива, Эдвард лежит на спине, удобно устроив голову на подушке. А я, предпочтя подушке его грудь, лениво поглаживаю темные волоски. Изредка задеваю ореолы и сосок, и тогда Каллен забавно щурится, потягивая в ответ пряди моих волос. Правую руку закинув за голову, левой он свободно прикасается к моему телу. Согревает.
- Я соскучилась по такому времяпровождению, - глажу собственноручно оставленный засос у его ключицы, с удовольствием припоминая недавний процесс.
- С тобой это всегда необыкновенно, моя девочка. Каждый раз как первый. Честно.
Я улыбаюсь в его грудь, мягко погладив влажную, горячую кожу.
- Почему, как думаешь?
- Потому что по любви, - Эдвард прищуривается, хитро взглянув на меня с высоты подушек, а потом тепло целует в лоб. – Ну и потому, что ты очень красива, само собой. Ты ведь моя красота.
- Ты все еще ведешь счет по оргазмам.
- Тебе что-то не нравится? – шутливо зовет он, взъерошив мои волосы.
- Еще чего. Но я тоже хочу доставлять тебе больше удовольствия.
Привстаю на локте, удобно оперевшись о простыни, и смотрю на Эдварда на одном уровне, не ниже, не выше. На его расслабленном, довольном лице проступает очень теплая улыбка. Я такую вижу впервые.
- Больше уже некуда, Белла. Спасибо.
Я не совсем понимаю, что должна думать о такой фразе. И что должна думать и делать в принципе, в разрезе нашего разговора с Элис, Эдвардом и его последствий. Я знаю немного больше о Соколе. Я хочу знать гораздо больше, но готова подождать. Зато определенно понимаю собственные желания – быть с ним. Хотя бы до того момента, хоть и надеюсь, что он не наступит, пока не пойму, что это невозможно, что не могу больше. Все эти условности, все предостережения, все мысли – что они на фоне наших отношений? Это не влюбленность, это самая настоящая любовь. Быстро, внезапно, не вовремя? А разве применимы для нее эти слова?..
- Я скажу детям сегодня, - произносит Эдвард, отвлекая меня от череды мыслей. Размеренно гладит по спине, постепенно переходя и на талию. Ловит мой взгляд, уточняет. – О нас. В восемь вечера я обещал поговорить с ними. Думаю, самое время.
Я задумчиво смотрю на белые простыни, свои руки, волосы Эдварда. Убираю короткую прядку с его вспотевшего лба.
- Как считаешь, они спокойно это примут?
- Не знаю, Schönheit. Но думаю, да. Фабиан так точно догадывался, что рано или поздно так и будет.
Я хочу быть смелой. Смело и киваю.
- Хорошо. Если ты уверен – хорошо.
Эдвард ласково и неспешно гладит мою правую руку – от плеча до ладони. Целует ее тыльную сторону.
- Я абсолютно уверен, Белла. Иди-ка сюда, не хочу больше расставаться.
Сомневаться, думаю, мне не приходится. Возвращаюсь к Эдварду, с удобством устроившись на простынях и, когда накидывает на нас обоих покрывало, щекой приникаю к его груди. Не хочу думать, не буду. Проникаюсь его нежными, медленными прикосновениями и закрываю глаза.



Бифштекс. Ароматные овощи. Белая спаржа. Мясной фарш, приправленный специями, уже на сковороде. В закипевшей воде неторопливо варится спаржа. Овощи, которые взял на себя Эдвард, уже нарезаны и ждут своего часа на противне духовки.
Самый настоящий домашний ужин – субботний, совместный и настолько привычный, словно бы мы давным-давно живем вместе. С Эдвардом это мое стабильное ощущение – все вокруг него приобретает особую, уютную атмосферу дома. И мне спокойно и хорошо.
Я проверяю готовность мяса, легко приподняв один из бифштексов деревянной лопаточкой. Она очень красивая, с резной ручкой и изображением кедра, выжженым на рабочей поверхности. Кажется, из какого-то набора, потому что похожие лопаточки лежат ровным рядом в верхнем ящике кухонной тумбы.
Ладони Каллена чувствую на своей талии. Он подходит неслышно, не отвлекает меня от процесса. Обнимает тепло и осторожно, зарывшись лицом в мои волосы. Чувствую, как улыбается, узнав свой кофейный шампунь.
- Можешь остаться без ужина, - посмеиваюсь я, но свободной рукой ласково глажу его ладони. Мне всегда приятно чувствовать Эдварда рядом, когда он вот так обнимает, я понимаю, что в безопасности. И что одиночество мне не грозит.
- Как же так, - игриво ведя носом вдоль моих прядей, обиженно бормочет Каллен, - я ведь больше не хочу держаться от тебя на расстоянии. Сорок восемь часов, помнишь?
- Мы расставались и на дольше, Эдвард.
- Одно дело, когда мы не можем встретиться, другое – когда ты не хочешь.
Я искренне смеюсь, откинув голову на его плечо и прижавшись к теплой коже тела. На Эдварде свободная бордовая рубашка, рукава ее закатаны, часов нет. Совершенно домашний, очаровательный Эдвард, с улыбкой наблюдая за моим жестом, легко целует мой висок. И еще раз. И еще.
- Я всегда хочу. Теперь я обо всем подумала, ты же знаешь.
Он, смешливо поморщившись, ерошит мои волосы.
- Ладно уж, Schönheit.
Я поворачиваю голову, мягко поцеловав его челюсть. Напоследок, возвращаясь обратно к ужину, глажу по щеке.
Мы так и не вышли из дома в эту субботу. Ужасная погода тому виной или просто наше желание побыть наконец вдвоем – без нужды отрываться и уходить – но выходной получился потрясающим. В апартаментах Эдварда нет телевизора, он давно говорил, что он ему не нужен, зато есть старый проектор, его оставили прежние хозяева. К проектору прилагалась и коллекция небольших диафильмов. Мы сложили диванные подушки прямо на пол, устроив себе уютную и импровизированную ложу, и смотрели сюжет о забавных злоключениях одной немецкой семьи. Подписи, само собой, были на немецком, но Эдвард переводил мне – как и в тот день, у Рейхстага, на ушко. Только теперь он позволял себе еще и целовать, поглаживать мою мочку, чего не было тогда. Какой же большой путь мы смогли пройти за столь короткое время.
Мне понравился просмотр. И эта романтичная, очевидная близость Эдварда на фоне диафильма, выключенного света и тихонько стучащего за темным окном дождя. Я запомнила этот момент надолго.
- Я очень счастлива, - честно и серьезно признаюсь ему. Нет здесь места преувеличению или шуткам, я правда так чувствую. Особенно этим дождливым вечером на этой светлой кухне – не по цвету, по атмосфере. Она решает все.
- Я тоже счастлив, мое солнце, - серьезно произносит Эдвард. Сильнее обнимает меня, дав почувствовать себя каждой клеточкой тела. А потом отпускает, ласково погладив по спине. – Прости за вторжение.
Я качаю головой, переворачивая мясо.
- Бифштексы скоро будут готовы. Можно ставить овощи.
Эдвард, криво мне улыбнувшись, отправляет противень в духовку – удобно, что она на уровне рук. Здесь в принципе все удобно и идеально вписано в интерьер, в общую красивую картинку. Интересно, я смогу так же вписаться в жизнь Эдварда? Хотя бы со временем? А он в мою?..
Мы садимся ужинать в двадцать минут восьмого. Помимо овощей, спаржи и бифштексов на столе соус голландез и яблочный сок. Мы болтаем о всяких милых глупостях, не заостряя внимание на серьезных или важных темах, но оба знаем, что в восемь вечера Эдвард говорит с детьми. И, если быть честной, у меня по спине бегут мурашки от осознания, что они сегодня все узнают. Элис говорила мне, что ее братья не примут меня так просто, она казалась уверенной в этом. Если так... что я буду делать?
Не хочу пугать себя. Останавливаю эту череду мыслей, включаясь в созданный Эдвардом разговор. Мне кажется, он тоже отвлекает меня как может. Или себя?
Так или иначе, ужин подходит к концу, а часы неутешительно демонстрируют без пяти минут восемь. Я убираю посуду в раковину, залив ее водой, наливаю себе еще стакан яблочного сока.
- Я побуду в гостевой, наверное? – поглаживаю плечо Эдварда, что все еще сидит у стола, хмуро поглядывая на непогоду за окном. – Как считаешь?
- Ты можешь оставаться где угодно, Schönheit, это не проблема, - он накрывает мою руку своей, легко пожав пальцы, - нет ничего такого, что я хотел бы сказать, о чем ты не знаешь.
- Это ваше время. Поговорите, Эдвард, я знаю, ты очень по ним соскучился. Зайдешь ко мне, когда закончишь, ладно?
Он тепло мне улыбается. Целует мои пальцы.
- Ладно, Белла.
Я забираю с собой яблочный сок и свой мобильный. Киваю Эдварду, что ободряюще смотрит на меня со своего прежнего места. Иду к гостевой спальне и захожу внутрь как раз в тот момент, как мистер Каллен набирает сыновьям. Я слышу незнакомый детский голос, а потом тот, что уже звучит совсем по-взрослому. И веселое приветствие Эдварда. Я закрываю дверь.
Некоторое время просто сижу на кровати и смотрю на покрывала, тумбочки, стену напротив. Не хочу подслушивать, не стараюсь ничего услышать. Привыкаю к атмосфере комнаты, в которой все и началось. Забавно, что поспала я в ней лишь однажды - я больше не гостья в этом доме.
Открываю окно, подставляю руки дождевым каплям. Они холодные, особенно под аккомпанемент ледяного ветра. Осень больше не обещает никаких поблажек, тепло осталось в далеком прошлом.
Возвращаюсь на кровать и, удобно устроившись на подушках, проверяю почту на своем мобильном. Эммет отредактировал пару статей, просит посмотреть их – обещаю ему, что завтра к вечеру все будет. Он спрашивает, была ли я вчера с Элис, не говорила ли она чего. Отвечаю, что не была, мы обе оказались заняты. Что она должна была сказать? Эммет, промолчав, идет на попятную. Я не совсем его понимаю.
В какой-то момент, прерывая нашу переписку, мобильный оживает от звонка. На экране незнакомый мне номер. Но не немецкий теперь. Американский.
Я оглядываюсь на дверь, оттуда доносятся негромкие обрывки слов Эдварда. Смотрю на телефон, что то гаснет, то загорается, оповещая меня о входящем вызове. Думаю, стоит ли брать трубку. Вспоминаю «Schwerenöter». Для храбрости делаю глубокий вдох и, игнорируя дрожь в руках, отвечаю. После я расскажу Эдварду, я покажу ему номер. Но я хочу знать, какого черта они мне звонят... и кто мне звонит.
- Алло?
- Изабелла? – женский голос, бархатный и дружелюбный, словно бы мы давно хорошие подруги, с излишним пафосом произносит мое имя.
- Да, - хмуро киваю я.
На том конце трубки милый женский голос смеется – перезвоном серебрянных колокольчиков, не иначе. Ласково мне сообщает:
- Это Террен, Изабелла. Ты пока плохо меня знаешь, но у тебя, детка, большие проблемы.

Предыдущая глава