Это просто меланхолия сжала грудь,
Это просто догорают в огне листы,
Что главное течет между строк, как ртуть,
Потому что главное — это…
Лора Бочарова «Романс Люциуса Малфоя»

Де Шанталь...
Драко очень нравилась ее фамилия, как и имя — Доминик.
Старшие с обеих сторон умилялись красивому сочетанию их имен: Драко и Доминик. Красивая девочка с красивым именем — верная подруга детства: поверяемые друг другу тайны, в одной связке учиненные проказы, хвастовство и взаимовыручка.

В какой момент детский восторг в ее глазах превратился в затаенную тоску? В то же лето, когда четырнадцатилетний Драко стал мужчиной. Да — сам себе он тогдашний казался сейчас смешным, но не мог отрицать: он изменился. В глазах появилось новое: как у охотничьего пса после первой притравки к зверю. Она продолжала смотреть ему в рот, завороженно внимая каждому слову, но в ее собственном взгляде появилась затравленная тень. Никто не был виноват, что их дорожка близилась к развилке, которая разведет их бесповоротно.
Она была его лучшей подругой с пеленок — Драко был ее единственным другом. Он проводил осень, зиму и весну в Школе чародейства и волшебства — она появлялась в школе раз в год: сдавала экзамены экстерном. В ее школе — одной из лучших на юго-западе Франции — не учили волшебству. Пусть семья де Шанталь не уступала в чистокровности Малфоям — Доминик не была волшебницей. Она не была парой Драко — сколько ни примеряй его фамилию к своему имени бессонными ночами — ничто в мире не изменит ее судьбы. Одновременно с этим осознанием ее привязанность к юному Малфою переросла в болезненную зависимость. Она ходила за ним тенью, когда Малфои гостили в шато Эглантье*, писала ему в школу — одно это ввергало ее в трепет: писать в Хогвартс значило прикоснуться к волшебству... прикоснуться к нему.

Драко в то лето было не до терзаний подружки: он предвкушал новый учебный год и осваивался в своем новом статусе. Он был слишком занят собственными переживаниями, видя в ней удобное зеркало, которое с готовностью отражало Драко Малфоя Мальчиком-Который-Стал-Еще-Круче. С ней было легко: Доминик была благодарным слушателем — восхищенным, молчаливым и преданным. Это было несложно, когда в Драко сосредоточился весь ее мир. И хрупкая надежда жила в ее душе вопреки логике: логика — что-то чужое и холодное, не имеющее отношения к ней и ее любви. А то, что это любовь, она знала задолго до того, как Малфой решил, что познал это. Доминик давно научилась улыбаться, когда в душе — не кошки скребли — выли волки на недостижимо прекрасную луну. Поэтому никто не ожидал от милой послушной девочки шага, который сделала она в конце лета девяносто четвертого.

Драко хорошо помнил, как отец позвал его в свой кабинет и рассказал о случившемся: скупо, без лишних эмоций, следя за его реакцией. Драко впал в ступор: его заклинило на дурацкой розе — перед отъездом, гуляя с Доминик по живописным горным тропинкам, он украл для нее розу из чужого сада, лихо расправившись со слабенькими охранными заклинаниями. Та роза умудрилась вырасти поодаль от остальных, высаженных аккуратными кустами в глубине сада, и прямо-таки светилась бледно-желтым среди кустов барбариса, неосторожно красуясь перед ними. Доминик ахнула, углядев красавицу, замерла с распахнутыми в восхищении глазами — и Драко не устоял. Через пять минут он опустился перед подружкой на одно колено, держа розу в зубах, и, протянув к Доминик руки, принялся пафосно и шепеляво — мешала роза — декламировать Верлена**. Доминик застыла, не сводя с него зеленых глаз, — их необычный оттенок был фамильным достоянием де Шанталей, ни больше ни меньше, — и вдруг закрыла лицо руками.
Откуда было догадаться донельзя растерянному Драко, что его выходка замкнула круг отчаяния, стиснувший ее сердце, окончательно разделив жизнь на до и после? Шутка — не более: вот, чем она навсегда останется для Драко. Милая подружка детских дней, которая остается в прошлом. Он — волшебник, она — выродок, недостойный своей семьи, без всяких прав на эту сероглазую мечту, что стоит перед ней, терзая беспокойными пальцами желтую розу. Без всяких прав на счастье.
Она отняла руки от лица и светло улыбнулась.

— Прости. На минутку стало нехорошо. Вернемся домой? — она склонила белокурую головку к плечу, не сводя с Драко блестящих глаз и прошептала: — Спасибо... — беря протянутую им розу. Последний дар.

Теперь Малфой по-иному увидел тот странный день: ее внезапные слезы, улыбку в ответ на свое замешательство, ее «прощай» на свое «до встречи». Мерлин, почему — он? Нахлынули смешанные чувства: жалость, вина и — отчего-то — брезгливость. Ему не хотелось слышать о ней, думать о ней, знать о ней что-либо. Страстно хотелось одного: забыть. Будто не было в его жизни Доминик де Шанталь, «французской сестрички», несчастного сквиба, наложившей на себя руки — как презренная магла. Слабость — не то качество, что вызывало у Драко Малфоя сочувствие. Слабость недостойна уважения, а уважение — необходимый атрибут общения на равных. Он принимал ее как равную — а она ею не была, значит, он ошибался. А ошибку, которую невозможно исправить, нужно просто не повторять. Ошибка — вот чем оказалась Доминик, и ее надлежало вычеркнуть из жизни.
Драко поднял глаза на Люциуса. Тот с беспокойством вгляделся в лицо сына и удовлетворенно выдохнул.

— Драко, ты ни в чем не виноват. Запомни это, — он все же счел нужным убедиться в том, что психике сына ничего не грозит.

— Я знаю, пап. Никаких обещаний, ничего лишнего — ты же знаешь, — спокойно ответил Драко, не отводя глаз. — Надеюсь, с ней все будет в порядке?

— О да, она вне опасности, — заверил его Люциус, разведя руками. — Северус здорово помог — без него было бы сложнее. Знаешь, эти его особенные зелья... — отец не договорил, но этого и не требовалось. Драко вполне достаточно было факта, что Доминик жива — в подробностях он не нуждался.

Chéri***. Она называла его chéri — в письмах. Нежная дружба сгорела вместе с пачкой пергаментов из ящика комода: в том же ящике — ирония судьбы! — сейчас хранились письма Грейнджер...

— Ты помнишь. — Люциус решил, что времени освежить память более чем достаточно.

Драко молчал. Не надо быть легилиментом — достаточно не быть дураком, — чтобы догадаться, к чему клонит отец. Но и не будучи дураком, Драко не мог — не хотел — заставить себя верить в то, что услышит. Люциус вздохнул — похоже, неслышно делать это он больше не мог: хрипы в легких мешали скрыть волнение. Однако для этой встречи он собрал воедино обломки личности, и сила духа неплохо держала на склейках... Только вот — хрипы.

— Ты не знаешь... Я поддерживал отношения с Бланш, — продолжил он после паузы, мельком взглянув на Драко, — путем переписки, но... один визит пришлось нанести — не так давно.

Драко сглотнул, осмысливая услышанное. Отец навещал де Шанталей во Франции? Он видел... ее — Доминик? Какая она стала?.. Как они приняли Люциуса? Почему вообще он решил, что это должна быть она?..

— Почему?.. — вопрос сорвался сам собой.

Люциус помолчал, упираясь заострившимся подбородком в сплетенные пальцы и глядя на сына сверху вниз из-под опущенных век — почти как раньше.

— Видишь ли, Драко, — голос подстреленный, интонации — прежние, — де Шантали — весьма благополучное семейство. Фактически они безупречны. Ты понимаешь, что это значит, не так ли?

Драко неохотно кивнул — по многолетней привычке повиноваться отцу. Повиноваться — от слова «вина». Но разве не Люциус говорил ему тогда, что он, Драко, ни в чем не виноват?

— Эта девочка, Доминик... — Люциус закашлялся, вздрагивая всем телом и зажимая рот ладонью. Драко вскинулся и глупо замер, не зная, чем помочь, и внутренне содрогаясь от отвращения к себе — беспомощному. Кольцо, может, и способно было придать тюремной камере иллюзию уюта, но придать сил умирающему было не в его власти. Люциус отдышался и продолжил: — Так вот, Доминик... Для нее, знаешь, ничего не изменилось, — в голосе сквозило прохладное недоумение.

Драко смотрел на отца, склонив голову к плечу. Ничего не изменилось. Он верил, пожалуй — да. В этой безмятежной, как казалось, душе бушевали такие бури — они не проходят бесследно: это не летние грозы. Он легко допускал, что кроме Драко Малфоя нет и не будет бога для Доминик де Шанталь.
Люциус продолжил — окрепшим голосом, заставив Драко насторожиться:

— Де Шантали ухитрились остаться абсолютно, бесспорно, безупречно чистыми, и лояльность их не вызывала сомнений никогда. Даже удивительно. Хотя... не стоило ожидать от авроров тщательности в проверке связей, — насмешка в голосе отца неожиданно позабавила Драко: даже сидя здесь и будучи почти уничтоженным, тот не избавился от презрения к «беспородным шавкам» — так он именовал аврорат, не вникая в степень чистокровности каждого из них. Однако он, по всей вероятности, был прав — касаемо де Шанталей. Имея в семье такую беду, как единственная дочь-сквиб, они не могли заходиться в яростной борьбе за право лишь безупречных на место под солнцем. Доминик невольно служила гарантом безопасности семьи — на случай, если аврорам даже и приспичило бы проверять Малфоев по европейским ветвям генеалогического древа. — Итак, мой мальчик, исходя из имеющихся условий, Доминик де Шанталь — наилучший для тебя вариант, — негромко закончил Люциус, откидывая голову назад и следя за Драко полуприкрытыми глазами. Он ждал протестов и вопросов, но Драко сказал совсем иное.

— Отец... а ты знаешь, как вообще я узнал, что это за кольцо и что мне с ним делать?

Люциус молча качнул головой, ожидая продолжения.

— Грейнджер, папа, Гермиона Грейнджер — помнишь такую? — Драко напряженно буравил отца глазами. — Она... принесла мне портрет Снейпа. В доме ведь не осталось ни одного, ты знаешь. Черт, он даже разговаривать со мной не хотел вначале, — обида разъела голос, как ржавчина, и Драко осекся.

Люциус внимательно всмотрелся в лицо сына и тихо спросил:

— И по какой причине Северус все же заговорил, Драко?

Тот смешался, но взял себя в руки и буркнул с вызовом:

— Из-за нее и заговорил. Насторожился, видите ли, что она вхожа в дом, — Драко фыркнул, избегая смотреть на отца. — Будто предпочел бы дальше пылиться на площади Гриммо... — он прикусил язык, но отец уже подобрался, прошив Драко пронзительным взглядом.

— О, какие милые подробности, — прежние бархатные интонации в хриплом полушепоте звучали жутковато. — Это Северус с тобой поделился?

— Н-нет, — неохотно выдавил Драко, проклиная свой длинный язык — никогда ему не стать искусным дипломатом. Если в перепалках со Снейпом ему еще удавалось удачно огрызнуться порой, то мастерство отца оставалось недостижимой высотой. Люциус еле заметно кивнул — будто собственным догадкам — и выжидающе приподнял брови. — Ну хорошо, хорошо: мы... немного общаемся, — Драко вытер ладони о брюки и сцепил пальцы в замок.

— С мисс Грейнджер, — утвердительно произнес Люциус, — надо полагать, она все еще мисс?

— Да.

— Ну что ж, — Люциус снова вздохнул, — на то и молодость, чтобы... развлекаться. Даже так... м-м-м... экзотично. Вряд ли у тебя большой выбор сейчас, мой мальчик, — он еще раз вздохнул — подчеркнуто печально.

Драко скрипнул зубами, но не успел ничего ответить. Да и что ему сказать?

«Пап, она подарила мне собаку на день рождения, здорово, да?»

— Однако вернемся к делу, — голос отца стал жестким и наждаком скребанул по натянутым нервам. — Ты должен уехать во Францию и жениться на Доминик де Шанталь. Я все обсудил с Бланш и Филибером в свой последний приезд, они согласны и готовы. О Доминик я уже сказал. Ты — до сих пор предел ее мечтаний, что, в общем, неудивительно.

Точка в подвешенном до того вопросе прозвучала так явственно, будто молоток судьи, знаменующий закрытие дела. Приговор вынесен: оставалось привести его в исполнение — собственными руками. Драко внезапно охватила усталость — до темноты в глазах. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул — туман рассеялся. Не то чтобы он противился отцовским планам из-за Грейнджер — он не задумывался над таким вариантом в принципе.

Ему было с ней хорошо. Она прогнала инфернальное одиночество, в котором он тонул. Она приносила в его жизнь радость и придавала ей остроты и разнообразия. Она, в конце концов, совершила пару чудес: вернула ему Нарциссу и Снейпа. Безусловно, Драко испытывал благодарность и... нежность к неожиданной подруге. Но — связать себя узами на оставшуюся жизнь? Он не думал об этом. Он вообще не думал об этом — для себя, так сложилось. За последний год Драко слишком привык день за днем просто выживать, не загадывая наперед, и думать о будущем просто боялся, предпочитая отдаться течению. Недолгая помолвка с Асторией не успела повлиять на его сознание, взбудораженное совсем... другими вещами. После войны Астория благополучно выскочила замуж за хитровыделанного Забини, и тот увез ее во Францию — свет, что ли, клином на ней сошелся? Чего бы не вернуться на родину предков, раз уж сбежал из Британии, как крыса с корабля...

Скрежещущий звук выдернул его из оцепенелой задумчивости — Люциус снова зашелся в приступе кашля. Драко молча закрыл глаза, и спустя мгновение протянул отцу большой стакан воды. Тот кивнул и жадно осушил его одним махом.

— Поверь, сынок, это наилучший вариант для тебя. Во Франции вы будете в безопасности... Доминик родит тебе детей — нормальных детей. У вас будут прекрасные дети, — Люциус мечтательно прикрыл глаза, — которые не повторят наших ошибок. Возможно, им уже не поставят в вину нашу фамилию, — уголок рта дернулся вниз, и он умолк.

— А я, отец? Как насчет меня?.. — вырвалось у Драко.

Люциус чуть удивленно взглянул на сына.

— Мальчик мой, пора начинать думать о вещах более важных, — в голосе сквозило легкое разочарование, запалившее на бледных щеках Драко яркие пятна, — о сохранении и продолжении рода. Ты обязан сделать все для этого, Драко, — теперь лишь ты, и никто другой.

С каждым словом на плечах Драко словно прибавлялось груза.

— Я невыездной, папа...

— Я кое-что слышал об амнистии, Драко, — в голосе Люциуса слышалось усталое облегчение, — что-то подсказывает мне, что она изменит вашу жизнь к лучшему, — и, отвечая на немой вопрос в глазах сына, он добавил: — Мы оба знаем, Драко, что мне ждать уже нечего. Учитывая обстоятельства, наша встреча — последняя. Мне не пережить и этого года — что говорить о трех... Так что, можно сказать, это мое последнее желание.

Драко застыл, пристально изучая руки отца, свесившиеся с колен: обломанные ногти, растрескавшаяся кожа, пальцы с выпирающими суставами. Будто если он оторвет от них взгляд, мирозданию придет конец. Отец озвучил его собственные мысли, но пока они не были облечены в слова — можно было запихивать их в дальний угол, отворачиваться и делать вид, что незнакомы. От слов, безжалостно выпущенных на волю родным голосом с чужими страшными хрипами, было не отвернуться. Да и сколько можно бежать и прятаться, он безумно устал. Врать себе — последнее, чем он хотел заниматься, и все же делал это весь последний год.

Отец напомнил ему о важном — пожалуй, самом важном, о чем сам он, похоже, позабыл: он — Малфой. Лорд Малфой-младший. И отныне он несет ответственность перед когортой славных предков, к коим буквально на глазах отходит и отец. Ему никогда не должно быть за него стыдно — в этом ли мире, в ином, — и Драко этого не допустит. Опущенные плечи распрямились, на глаза навернулись слезы, но Драко спокойно взглянул на отца. Люциус, напряженно ждущий, пока — и чем — закончится внутренняя ломка сына, выдохнул и возблагодарил Мерлина, встретив его взгляд. Он сможет, он справится. Справится лучше, чем Люциус, хотя — Мерлин свидетель — тот всегда действовал в интересах своей семьи. Даже фатальные ошибки, за которые он проклял себя столько раз, сколько звезд на летнем небе, не меньше, были следствием отчаянных попыток спасти единственное, что стоило спасать: Нарциссу и Драко. Ничего в мире, как оказалось, не имело значения, кроме его жены, — которую уже не суждено было увидеть, — и его единственного мальчика, которого он видел в последний раз.
Люциус тихо застонал — и Драко не выдержал. Бросившись к отцу, он обнял костлявые колени, прижимаясь изо всех сил, и завыл, глуша горе в жалких лохмотьях. Он никогда так не плакал — ни в детстве, ни в школе, ни в уилтширских лугах. Он никогда не прощался с отцом — навсегда.

Свечи горели уже несколько часов — и ничуть не оплавились. Иллюзия, все — морок. Кроме жара, охватившего левую руку. Драко вздрогнул и посмотрел на кольцо: синий камень ровно мерцал, неумолимо напоминая — время на исходе. В записях Грейнджер было об этом: кольцо предупреждает загодя, значит, у него оставалось полчаса. Жалких тридцать минут — на то, чтобы решить, как теперь жить. Рука отца ласково погладила его по волосам. Драко поймал ее и прижал к губам шершавые пальцы, покрывая поцелуями.

— Ну-ну, успокойся, малыш, — прошептал Люциус, — задай вопросы, которые остались.

Драко заглянул в серые глаза — вопреки расхожему мнению они не были холодными, только не с ним: они лучились почти осязаемой любовью, и ему захотелось набрать ее в фиал и накрепко притереть пробку. Чтобы она навсегда осталась с ним, согревая душу в те черные моменты, когда не хочется жить.

— Папа... В первый раз, когда ты оказался... здесь, ты встречался с мамой? Ну, с помощью кольца.

Люциус серьезно посмотрел на сына, но губы тронула легкая улыбка.

— Нет.

— Нет? — Драко не поверил. — А с кем тогда?..

— С Северусом Снейпом.

Драко проглотил ненужные вопросы и справился с изумлением.
Отец продолжил:

— Нарциссу я был вполне способен защитить сам, но вот ты... Через тебя он мог — и собирался — наказать меня, поэтому я должен был сделать все возможное, чтобы максимально тебя обезопасить, — Люциус сжал пальцы на запястье Драко. — Если бы я мог — отправил бы тебя в Европу еще тогда, но — увы, было поздно. А Северус кое-чем обязан мне. Он не отказал.

Драко невольно усмехнулся: отцу половина магической Британии и часть Европы были «кое-чем» обязаны... Надо и ему научиться вот так, а пока он лишь сам — в долгу.

— Спасибо, папа, — прошептал он, нежно касаясь лица Люциуса, гладя кончиками пальцев заросшую щеку, вглядываясь в родные черты, стараясь запомнить каждую морщинку. — Тебе не будет за меня стыдно.

— Я знаю, Драко. Береги Нарциссу, — по лицу отца пробежала судорога. — Запомни: я всегда буду с тобой, — Люциус заглянул ему в глаза и прибавил, улыбнувшись: — Мой маленький лорд.

Сиреневый цвет сбежал со стен размытой акварелью, ковер истаял, обнажая осклизлые камни пола, свечи истаяли в воздухе, подчиняясь мощным волнам магии, исходящей от синего камня. Драко отключился на миг и последней увидел ту же картину, что и несколько часов назад, появившись здесь: мрачная стылая нора и сгорбленная фигура на полу у кровати. И длинные — все-таки светлые — волосы, касающиеся пола. Он поклялся отрастить такие же — неважно, что он не любит с ними возиться. Пора научиться любить то, что нужно любить — и он научится.

«Мой маленький лорд...»

*églantier — шиповник (фр.)
**Верлен, Поль (фр. Paul Marie Verlaine, 1844—1896) — французский поэт, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.
***chéri — дорогой, милый, нежно любимый (фр.)

---