Глава 29. Ну, здравствуй, Карамелька!..





Белла стояла возле школьных ворот, нервно переминаясь с ноги на ногу, в ожидании Мелани. Сердце бешено колотилось в груди уже в который раз за последние десять дней, полностью перекроивших её жизнь… и не только её.

Всего несколько часов назад Белла по собственной вине потеряла своего единственного друга, больно ранив его, а вот теперь ей предстоял непростой разговор с дочкой. Радовало лишь одно: это был последний рубеж, отделявший её от спокойствия и абсолютного счастья - насколько оно вообще может быть абсолютным.

Она ещё не знала, как и что будет говорить Мелл, решив не начинать трудного разговора раньше, чем они доедут до дома Эдварда. Однако первый же вопрос дочери, выбежавшей ей навстречу из школьных ворот, заставил Беллу вплотную подойти к щекотливой теме.

- А где Джей-Джей? - Мелани замерла, переводя удивлённый взгляд с матери на такси, стоявшее за её спиной. - Утром он сказал, что заедет за мной.

Белла понимала её недоумение, ведь ещё ни разу не было такого, чтобы Джейк не сдержал своё обещание, даже если речь шла о каких-то мелочах.

- Ему пришлось уехать в Сиэтл. - Она присела на корточки перед дочкой и заглянула в её серые глазки, в которых без труда читалось разочарование.

- По работе? - к разочарованию примешались и нотки грусти.

"Только не надо врать. Лжи и так уже достаточно!", - слова Джейка всплыли в голове, помешав Белле ответить дочери согласным кивком, который исключил бы её дальнейшие расспросы.

- Нет, детка, не по работе, - Белла поспешно отвела глаза в сторону, чувствуя, как наворачиваются слёзы, и расправила воротничок школьной формы Мелл, который, впрочем, и так был в полном порядке. - Ему… пришлось уехать.

- Насовсем? - голосок девочки испуганно дрогнул, а глаза вдруг заполнились слезами. - Как папе?

- Нет, родная! Ну что ты?! - Белла притянула к себе Мелани и крепко обняла её за худенькие плечи. - Он сказал, что со дня на день позвонит тебе. И совсем скоро вы с ним снова увидитесь.

- Это точно? - Мелл обвила руками шею матери и судорожно вздохнула, явно изо всех сил стараясь не расплакаться.

- Конечно, доченька! Джейк ведь так тебя любит и, наверняка, уже скучает по тебе. А совсем скоро летние каникулы, и он заберёт тебя с собой в Сиэтл, погостить у бабушки.

- Значит, Джей-Джей ещё не вернётся к нам до начала каникул? - Мелани отстранилась от Беллы и посмотрела на неё долгим, внимательным взглядом, которого Белз никогда прежде не замечала.

- Боюсь, что нет, Мелл. - Белла стёрла кончиком указательного пальца одинокую слезинку, катившуюся по щеке дочери.

- Но зачем он уехал? - брови девочки нахмурились. Это был явный признак того, что она начинала сердиться.

- Ему пришлось…

- Но зачем?! - упрямо повторила Мелани, чуть повысив голос и даже притопнув ножкой, что уже совсем было ей не свойственно.

Белла растерялась, не зная, что сказать, чтобы не переходить ко второй части разговора, касающейся уже Эдварда, затрагивать которую, стоя посреди улицы, заполненной учениками и их родителями, было бы не очень хорошей идеей. Неожиданное спасение пришло от таксиста, чьё терпение явно подошло к концу.

- Volete andare, signorina, o no?! (Вы собираетесь ехать, синьорина, или уже нет?! – пер. с итальянского), - посигналив в клаксон и почти наполовину высунувшись в окно, крикнул он.

- Si', si', un minuto, per favore! (Да-да, одну минуту, пожалуйста! – пер. с итальянского), - обернувшись к нему, ответила Белла, а затем снова посмотрела на дочку, продолжавшую сверлить её пристальным взглядом. - Мелл, детка, нам нужно ехать. Поговорим обо всём, когда доберёмся до места, хорошо?

- До места? - переспросила та. - Мы не домой?

- Нет, родная. - Белла выпрямилась во весь рост, взяла дочку за руку и потянула её в сторону такси. - Нам нужно… встретиться с одним человеком.

Мелани не стала больше задавать никаких вопросов, молча села в машину и в таком же молчании ехала всю дорогу, неотрывно глядя в окно. Время от времени Белз поглаживала коленку дочери, обтянутую белыми колготками, поправляла пушистые локоны волос, достающие ей почти до талии, но та никак не реагировала на робкие ласки матери, полностью погрузившись в свои переживания.

Чем ближе они подъезжали к дому Эдварда, тем сильнее нервничала Белла. Расплачиваясь с таксистом, она едва смогла справиться с молнией на своём кошельке: так сильно у неё дрожали руки. Преодолевая ничтожное расстояние от машины до ворот, Белз вдруг почувствовала, что начинает задыхаться - ей пришлось остановиться и простоять целую минуту, чтобы хоть как-то выровнять сбившееся дыхание.

- Мам, ты чего? - дёрнув её за руку, спросила Мелл.

- Ничего, детка, - через силу улыбнувшись, ответила Белла и сжала ладошку дочери в своей. - Пойдём скорее.



Эдвард сидел у окна, замерев и глядя на улицу, чувствуя, как постепенно лицо начинает гореть от яркого послеполуденного солнца. Он всеми силами старался успокоиться, поначалу считая проезжавшие мимо машины, когда же это перестало помогать, перешёл на проплывавшие по небу пушистые, белоснежные облака. Каллен, как в детстве, представлял себе, на что они похожи: цветы, животные, птицы и даже лица людей – казалось бы, смешное, нелепое занятие для его-то возраста, но это на самом деле работало и действовало подобно медитации.

Однако стоило только такси затормозить возле его дома, как паника снова разом накрыла удушливой волной – горло сдавил спазм, почти перекрыв доступ кислороду, в одно мгновение из головы испарились все мысли, оставив после себя лишь ощущение гулкой пустоты, а пальцы сами собой сжали тончайшую ткань занавески, безжалостно сминая её в кулаке.

Эдвард стремительно отъехал от окна ещё до того, как из машины вышли. Он остановился посреди гостиной и, низко опустив голову, сделал несколько глубоких вдохов – к счастью, это помогло, и дышать стало легче. Ещё ни разу в жизни Каллен не волновался так сильно, как сейчас. Да, много раз ему приходилось испытывать на себе всю разрушительную силу паники, страха, боли и отчаяния, но такое трепетное, радостное волнение, заставлявшее сердце неистово колотиться в груди, он не испытывал никогда прежде.

Неимоверным усилием воли заставив руки перестать дрожать, Эдвард устремил свой взгляд на входную дверь в ожидании чуда. Да, именно чуда, потому что дочка, о которой он мечтал столько лет, была самым прекрасным в мире чудом, посланным ему свыше.

Казалось бы, Каллен ждал уже столько дней, но именно эти последние минуты, последние мгновения вдруг обернулись нескончаемой вечностью, самой изощрённой, но при этом и самой сладкой пыткой. Секунда, ещё одна, затем ещё… звук медленно приближающихся шагов по коридору… и снова ещё одна секунда, ещё одно мгновение… И вот сердце замирает в груди, весь его мир меняется, преобразуясь до неузнаваемости, и он понимает, что уже ничто и никогда не будет так, как прежде, потому что теперь есть ОНА – центр всей вселенной, сосредоточение чистейшего счастья, и всё, что он когда-либо будет делать в этой жизни, он будет делать лишь для неё и ради неё. Только так и никак иначе.

Мелани оказалась прекрасным ангелом с ореолом каштановых кудряшек вокруг очаровательного личика с тонкими, изящными чертами и фарфорово-кремовой кожей. Белла вовсе не преувеличивала, говоря, что дочка похожа на него: Эдвард смотрел сейчас на Мелл, вдруг позабыв, как дышать, и видел в ней своё отражение, чудесное, восхитительное продолжение самого себя.

Каллен улыбнулся дочке робко, с надеждой, ловя в ней даже малейшие изменения в ответ на его улыбку.

Серые глазки девочки удивлённо округлились, а ротик предательски скривился, предвещая слёзы.

- Папа… - прошептала она и опрометью кинулась прочь из комнаты, оттолкнув стоявшую позади неё Беллу.

Это простое короткое слово, произнесённое дочерью – его дочерью! – прошлось вдоль позвоночника щекочущим электрическим разрядом, вызывая по всему телу приятные мурашки и вознося до самых небес. Однако последовавший вслед за этим стремительный побег Мелл разом оборвал этот радостный полёт души и больно ударил Каллена о землю, вышибая из лёгких весь воздух. С губ Эдварда против его воли сорвался короткий стон. Он опустил голову и торопливо закрыл лицо руками, чтобы Белла не увидела слёзы, мутной пеленой застилавшие глаза.

В голове пойманной в силки птицей билась одна единственная гнетущая мысль: «Что я сделал не так, Господи, что?!»

- Эдвард… - растерянный голос Белз долетел до него, будто издалека. – Я не понимаю, как она догадалась, кто ты… я никогда не показывала ей твои фото… А то, что Мелл убежала… ты не думай, дело не в тебе, слышишь? Просто она терпеть не может, когда кто-то видит, как она плачет. Я пойду, поговорю с ней, хорошо? – Каллен кивнул, не убирая от лица рук. – Я сейчас… вернее, мы сейчас вернёмся.

Белла нашла Мелани сидящей на ступеньке крыльца. Она громко плакала, подтянув к груди колени и уткнувшись в них лбом.

- Ну что ты, детка? Что случилось? – Белз присела рядом с дочкой и чуть коснулась пальцами её плеча.

- Там же папа… - прошептала Мелл, не переставая плакать и не поднимая головы от колен, а затем уже громче, надрывнее: - Мой папа!

- Да, доченька, да… - Белла резко втянула в себя воздух, но сдержать слёзы ей всё равно не удалось. В последнее время они стали её постоянными, неизменными спутниками. – Он вернулся к нам…

- Насовсем? – девочка подняла на маму заплаканное лицо и посмотрела на неё глазёнками, полными надежды. От этого взгляда сердце Белз разлетелось на миллионы острых осколков боли. Что бы ни говорил Эдвард о жизни с чистого листа, здесь и сейчас она ясно понимала, что свою вину перед дочерью ей не загладить и не забыть уже никогда.

- Конечно, малыш, а как же иначе? – голос Беллы звучал настолько робко и жалко, что она почти возненавидела себя в эту минуту за свою слабость.

Мелани судорожно вздохнула и торопливо вытерла слёзы, словно стыдясь за них даже перед матерью. Она стянула с плеч школьный рюкзачок, всё это время висевший за её спиной и, порывшись там, достала блокнот в бирюзовой пухлой обложке. Уже через мгновение Мелл протягивала Белле две фотографии, хранившиеся между его страниц:

- Джей-Джей дал мне их неделю назад, когда мы ездили к бабушке. Он сказал, что они должны быть у меня. – Девочка замолчала и, отведя глаза в сторону, смущённо добавила: - А ещё он просил пока тебе их не показывать, но теперь-то, наверное, уже можно.

Белла взяла из рук дочери фотографии и сразу же поняла, почему Мелл без труда узнала в Эдварде своего отца. Это были снимки из её фотоальбома, в котором бережно хранилась вся её счастливая жизнь, внезапно оборвавшаяся почти девять лет назад. Обе фотокарточки были сделаны в Венеции, во время их с Калленом поездки по Италии после окончания школы.

На первом снимке был один Эдвард: он стоял на Мосту Академии, перекинувшемся через Гранд-канал. Ветер игриво хулиганил с его волосами, отливающими золотом в лучах заходящего солнца; слегка прищуренный взгляд излучал любовь, а на губах играла счастливая улыбка – и то, и другое было предназначено Белле, оставшейся за кадром.

На втором снимке, сделанном во время их прогулки на гондоле, они были уже вместе. Белз сидела на коленях у Эдварда, заключённая в надёжное кольцо его рук, они смотрели друг на друга, не обращая внимания на проплывавшие мимо красоты Венеции, – безумно влюблённые и безгранично счастливые тем, что есть друг у друга.

Белла обожала эти фотографии. Даже если бы она захотела, то всё равно не смогла бы выбрать более прекрасные снимки. Это говорило о том, что Джейк не просто достал из альбома первые попавшиеся фотокарточки, желая исправить её упущение и показать наконец Мелл, как выглядел её отец, а тщательно подошёл к этой задаче, выбрав самые удачные снимки, от которых мягкими волнами исходили лучи пьянящего счастья и ничем не омрачённой любви. Сам того не подозревая, своим поступком он избавил Беллу от необходимости объяснять сейчас Мелани, что мужчина, в чей дом они пришли, не кто иной, как её родной отец. Внезапно возникшая благодарность к Джейку возвела и без того острое чувство вины перед ним в квадрат, сделав его почти невыносимым.

«Джейкоб прав, я обошлась с ним как дрянь… самая настоящая дрянь!» - Белла стиснула зубы и покачала головой, будто не веря, что всё это действительно сделала она.

- Джей-Джей ведь поэтому уехал? Потому что к нам вернулся папа, да? – голос Мелани выдернул Белз из вязкой трясины самобичевания и вернул в реальность, в которой пока тоже было не всё так гладко и безоблачно, как хотелось бы.

- Мелли… - начала было Белла, но замолчала, не зная, как продолжить. Она боялась, что если подтвердит догадку дочери, то это может заведомо настроить её против Эдварда, а допустить этого было никак нельзя. Однако и лгать – снова лгать! – совсем не хотелось.

Но Мелл и не ждала от матери ответа на свой вопрос, оказавшийся, скорее, риторическим. Она уже сделала свои выводы и была абсолютно уверена в их правоте. В действительности девочку беспокоил совершенно другой вопрос, которой она незамедлительно озвучила:

- Но Джей-Джей не подумает, будто теперь, когда вернулся папа, я стану любить его меньше? Ведь не подумает же, да, мам? – на лице Мелани читалась неподдельная тревога, а голосок дрожал от волнения.

- Конечно, нет, Мелли! – Белла притянула дочку к себе и, обняв за плечи, поцеловала её растрепавшуюся на ветру макушку. – Он знает, что ты всегда будешь его любить, ведь мы столько лет жили одной семьёй. А Джейк… он так и останется частью нашей семьи, нашим другом. Вы с ним никогда не потеряете друг друга – это я тебе обещаю.

Девочка удовлетворённо кивнула, тряхнув кудряшками, и обернулась на распахнутую настежь дверь, ведущую в дом.

- Вернёмся? – спросила Белла, проследив за взглядом дочери, на что та неуверенно пожала плечами. – Папа очень переживает, Мелл. Нам нужно постараться сделать так, чтобы он понял, что мы всегда его ждали и любили. Что скажешь? У нас получится?

- Я не хочу, чтобы папа расстраивался. – Мелани забрала из рук Беллы фотографии и бережно убрала их снова в блокнот, тут же спрятанный ею обратно в рюкзак, словно эти фотоснимки были самым бесценным в мире сокровищем, которого она боялась лишиться. – Пойдём.

Мелл поднялась на ноги и посмотрела на Беллу – её взгляд излучал непоколебимую решимость. В это мгновение сердце Беллы затопила безграничная гордость за свою маленькую девочку, обладавшую куда большей уверенностью и смелостью, чем сама Белла. Даже этим она, к счастью, пошла вся в отца.



Мелани возникла в дверях неожиданно и совершенно бесшумно, как прекрасное виденье, чудесный сон, вдруг ставший явью. К этому времени Эдвард ценой невероятных усилий сумел справиться с первым потрясением и со страхом, будто сделал что-то не так, и сейчас внимательно всматривался в медленно приближающуюся к нему дочку, боясь упустить даже малейшую чёрточку, самую незначительную деталь. Эдвард хотел было двинуться ей навстречу, но побоялся снова спугнуть её, словно она была восхитительной сказочной птичкой, вдруг залетевшей к нему в распахнутое настежь окно.

Всё, что он мог сейчас позволить себе, – это нежно, со всей своей отцовской любовью обнимать Мелли взглядом, мысленно пропускать сквозь пальцы её непослушные, чуть растрёпанные каштановые кудряшки, взглядом же ласково дотрагиваться до бархатистых, порозовевших от волнения щёчек. Эдвард отмечал, запоминал, навсегда запирая в памяти и в сердце, выражение серых, не по-детски серьёзных глаз, плавный изгиб бровей, полукружия пушистых ресниц, россыпь золотистых веснушек, украшающих аккуратный носик, и алые губки, сжатые в упрямо изогнутую линию.

Мелани замерла всего в одном шаге от Эдварда. Девочка сделала глубокий вдох и приоткрыла ротик, словно хотела что-то сказать, но не решалась, или же слова попросту разбежались от неё во все стороны, и она никак не могла собрать их воедино.

Эдвард понял, что настала его очередь брать на себя инициативу. И пусть сердце неистово колотилось где-то в горле, кровь стучала в висках, а воздуха отчаянно не хватало – всё это было решительно неважно! Да и какое это могло иметь значение, когда вот оно – счастье, стояло сейчас перед ним, достаточно было лишь протянуть руку, чтобы дотронуться, прикоснуться и ощутить его живое тепло, осознать раз и навсегда, что это не сон, а самая настоящая, прекрасная реальность – его реальность!

Именно так Эдвард и поступил: он протянул руку к дочери раскрытой ладонью вверх и, ласково улыбнувшись, тихонько сказал:

- Ну, здравствуй, Карамелька!

Откуда взялось это ласковое прозвище, Каллен и сам не знал. Оно просто родилось в глубине его любящего сердца и тут же испуганной бабочкой слетело с губ, устремившись к Мелли. В то самое мгновение, когда ротик девочки дрогнул в ответной улыбке, а её тёплая, мягкая ладошка доверчиво легла в его руку, Эдвард понял, что даже через пять, десять, двадцать лет дочка так и останется его маленькой Карамелькой – усладой для исстрадавшегося сердца, вдоль и поперёк стянутого шрамами прошлого.

Каллен осторожно пожал трогательно хрупкие пальчики Мелли и поднёс их к своим губам для поцелуя, тем самым заставляя девочку сделать ещё один шаг к нему навстречу. Подбодренный её податливостью, он, почти перестав дышать, принялся осторожно воплощать в жизнь свои мечты: провёл кончиками пальцев вдоль гладкой нежной щёчки; коснулся кудряшек дочери, пропуская их сквозь пальцы, – те оказались на удивление мягкими, словно нити дорогого китайского шёлка; спустил руки ниже, положив их на худенькие плечи, быстро поднимающиеся вверх из-за участившегося дыхания, и легонько сжал их – со стороны Эдвард напоминал слепца, изучающего, узнающего и запоминающего того, кто стоит перед ним, через неторопливые, но хаотичные прикосновения.

Неожиданно Мелани рванулась вперёд и упала в объятия Эдварда, тут же оказавшись подхваченной его сильными, но ласковыми руками, – последний невидимый барьер, разделявший отца и дочь, рухнул под натиском охвативших их чувств, неизведанных ими прежде.

- Ох, детка… моя девочка… Мелли, доченька… прости меня, Карамелька… - дав волю слезам, торопливо шептал Каллен, прижимая Мелани к себе и нежно поглаживая её то по спине, подрагивающей от плача, то по головке, ещё больше взъерошивая и без того растрёпанные волосы.

Каждой клеточкой, каждой порой Эдвард впитывал в себя удивительный аромат дочери, закрыв глаза и беззастенчиво наслаждаясь им: нежная фруктово-молочная сладость – действительно, ни дать ни взять карамелька! Мелли сидела на коленях у Каллена, крепко обхватив руками его шею и спрятав лицо у него на груди. Сейчас он отдал бы многое, лишь бы ощутить приятную тяжесть дочки, однако ноги, увы, не чувствовали ни то что веса Мелл, но даже малейшего соприкосновения с ней – и в минуту наивысшего счастья умудрилась бессовестно вклиниться нотка горечи.

Вслед за этим в голову Эдварда против его воли вторглись печальные мысли о том, скольких простых, но таких желанных радостей отцовства он будет лишён: никогда он не сможет подхватить Мелл на руки и закружить её, вызывая у той приступ смеха и головокружения, никогда он не сможет сыграть с ней в догонялки, не сможет научить её плавать и кататься на велосипеде – список мог получиться очень внушительным. Однако прямо здесь и сейчас Эдвард всё же не собирался заниматься его составлением – лишь на мгновение сильнее сжал дочку в своих объятиях, прогоняя прочь непрошенные мысли.

Словно почувствовав внезапную перемену в настроении отца, Мелани отстранилась от него и, заглянув ему в лицо, спросила:

- Ты уехал, потому что заболел?

Эдвард лишь кивнул в ответ, поражённый удивительной догадливостью дочери. На лице Мелл отразилось понимание, а заплаканные серые глаза стали ещё печальнее, вдруг напомнив Каллену два кусочка пасмурного, дождливого неба.

- Мой одноклассник Эндрю тоже сильно заболел. С ним произошёл несчастный случай, и теперь он не может ходить… как и ты. - Из груди девочки вырвался судорожный вздох. – На рождественских каникулах мы почти всем классом ходили к нему домой. Его мама постоянно плакала, пока разговаривала с нашей учительницей. А вот Эндрю всё время улыбался и был таким же, как и раньше, до болезни. Миссис Стейси сказала нам потом, что он очень сильная личность, несмотря на возраст.

- Да, думаю, ваша учительница права насчёт Эндрю, - грустно улыбнулся Эдвард, мягко стирая тыльной стороной ладони влажные солёные дорожки со щёк дочери.

- Ты ведь тоже сильная личность? – взгляд Мелани стал более внимательным, изучающим.

- Трудно сказать, детка. Бывают хорошие дни, когда мне кажется, что я отлично со всем справляюсь, а бывают и плохие, когда становится очень тяжело и грустно. – Каллен посмотрел вопросительно на Беллу, которая всё это время сидела на краешке дивана и беззвучно плакала. Та кивнула в ответ, давая понять, что одобряет его откровенность с дочерью.

- Теперь, когда мы с мамой будем с тобой, хороших дней станет намного больше, – голос Мелани звучал совершенно убеждённо, лишённый даже тени сомнения.

- Я тоже уверен, что так и будет! – на этот раз улыбка у Эдварда вышла счастливой, непринуждённой, затронувшей не только губы, но и глаза, неотрывно, с долей гордости, любующиеся Мелл.

Он вдруг поймал себя на мысли, что она чем-то напоминает ему Элис. Во всяком случае, только что произнесённая дочерью фраза и тон, каким Мелани её сказала, были как раз в духе его сестры. Каждая секунда, проведённая рядом с девочкой, всё больше выдавала в ней истинную Каллен, что совершенно по-особенному грело Эдварду душу, теша его отцовское самолюбие. Здесь и сейчас он в полной мере осознавал, что, фактически будучи знакомым с дочкой считанные минуты, уже любит её всем сердцем, любит беззаветно, безгранично – так, как ещё никого и никогда не любил!



Весь остаток дня был посвящён знакомству. Они постепенно, медленно, всё ещё чуть настороженно изучали друг друга. Параллельно с этим Эдвард показывал Мелани дом, уделив особое внимание рамкам с фотографиями, стоявшим на каминной полке. Девочка, словно завороженная, разглядывала неожиданно обретённых родственников, задавая о них, кажется, не меньше десятка вопросов в минуту. Наибольший восторг у Мелани вызвала новость о том, что теперь у неё есть целых два кузена, которые – «Ура, ура!» – младше самой Мелани.

- Старшие мальчишки обычно такие задаваки! – презрительно скривившись, охотно пояснила она отцу свой радостный возглас, чем снова напомнила ему Элис.

В самую последнюю очередь они заглянули в комнату, где стояло электронное пианино, некогда ставшее для Эдварда орудием самоистязания. Он не смог расстаться с ним, привезя его с собой в Италию, но и играть на нём старался как можно реже, хотя все последние годы инструмент всё так же с неудержимой, какой-то дьявольской силой притягивал Каллена к себе. Возможно, именно поэтому он поставил его в самую дальнюю комнату, в которой почти не бывал.

- Пианино! - с благоговейным трепетом выдохнула Мелани.

В одно мгновение она оказалась возле инструмента и любовно погладила пальчиками чёрно-белые клавиши, ненароком нажав на до-диез и быстро отдёрнув руку, когда пианино откликнулось на её прикосновение протяжным звуком.

- Играешь? – быстро подъехав к дочке, он заглянул в её глазки, светящиеся от восторга. Та лишь грустно покачала головой и снова принялась внимательно изучать пианино.

- Я давно заметила в ней этот интерес, но почему-то решила его не поощрять, - смущённо проговорила Белла, всё это время бесшумной тенью следовавшая за Эдвардом с Мелл.

В действительности она, конечно, знала, в чём заключалась причина её нежелания заниматься обучением дочери игрой на пианино, но не говорить же Эдварду, тем более в присутствии Мелани, что всё это обернулось бы для самой Беллы совсем уж нестерпимой болью. Достаточно было и того, насколько девочка походила на отца буквально во всём.

Каллен посмотрел на Белз, и в его взгляде отразилось понимание – ему не нужно было ничего объяснять.

- Я научу тебя, если хочешь, - Эдвард положил руку на плечо дочери и легонько сжал его. С того момента, как он впервые увидел Мелл, его ни на секунду не покидало непреодолимое желание всё время прикасаться к ней, кожей ощущая её присутствие, словно где-то на подсознательном уровне всё ещё боялся, что она только снится ему.

- Правда?.. Вот здорово! – глаза Мелани, устремлённые на Эдварда, заискрились фейерверками радости.

Каллен взял руку дочки в свою и, нажимая на клавиши её пальчиками, извлёк из инструмента незамысловатую мелодию – девочка ошеломлённо замерла и, казалось, даже перестала дышать. Да он и сам волновался так, что всерьёз боялся сбиться с такта, будто сдавал экзамены перед строгим, бескомпромиссным жюри.

Сейчас Мелл до боли напоминала Эдварду его самого в тот момент, когда он, будучи ребёнком, сыграл первую коротенькую мелодию, ведомый умелыми руками Энтони Мейсона. Теперь же, благодаря всё тому же доктору Мейсону, он и сам сможет стать учителем для своей малышки. И пусть не в его силах обучить дочку плаванию и езде на велосипеде, но зато он проведёт уйму волшебных, ничем не заменимых часов рядом с ней за уроками музыки – это время будет принадлежать только им двоим и никому больше! Теперь пианино, однажды чуть было не лишившее Каллена рассудка, станет ещё одним звеном, крепко связывающим его с дочерью.

Мелодия закончилась, но даже когда последняя звенящая нота полностью растворилась в тишине комнаты, Мелани не спешила высвобождать свои пальчики из рук Эдварда, чему тот был несказанно рад греясь в тёплых лучах их удивительного единения.

В эту минуту сердце Каллена до краёв наполнилось безмятежным покоем. На душе стало удивительно светло и просторно, словно после долгих, мучительных скитаний он наконец вернулся домой – туда, где его любят и ждут. Вернулся навсегда.



После ужина Белла искупала Мелл и надела на неё футболку Каллена, полностью закрывавшую ей коленки. Девочка крутилась перед зеркалом, тихонько посмеиваясь и строя забавные рожицы. В какой-то момент Эдвард потерял её из виду и полностью сосредоточился на Белле, которая наводила порядок в кухне, вполголоса напевая себе под нос.

То, что Эдвард сейчас испытывал можно было смело назвать полнокровным семейным счастьем. Ещё никогда прежде он не ощущал ничего подобного. Да, в его жизни было множество тихих, уютных вечеров с родителями и Элис, но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение с ними. Тогда он был всего лишь одним из членов сплочённой команды – сейчас же Эдвард стал капитаном их семейного корабля, и ему нравилось чувствовать в своих руках условный штурвал. Осознание ответственности за счастье двух его маленьких девочек доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, наполняло такой жаждой жизни, какую он не испытывал никогда прежде. Ему хотелось выйти на улицу и кричать на весь мир о своём счастье!

Представив, как выглядел бы со стороны, осуществи он вдруг своё желание, Эдвард тихонько рассмеялся, продолжая наблюдать за Беллой, убирающей в шкаф чистую посуду.

На пороге кухни возникла Мелл, держа в руках потрёпанную книжку о пиратах, которую прошлым летом забыли племянники Каллена.

- Я думала, что ты уже спишь, - улыбнулась Белла, оглядывая худенькую фигурку дочери, потерявшуюся в отцовской футболке.

- Я подумала, что, может быть, мне кто-нибудь почитает? – вдруг смутившись, прошептала девочка.

Белла прекрасно знала, что уже около года Мелани сама читала перед сном, считая себя достаточно взрослой, так что эту неожиданную просьбу дочери она сразу расценила, как хитрый ход, чтобы подольше побыть рядом с отцом. Белз уже хотела было попросить Эдварда заняться просьбой девочки, сославшись на ещё не законченные дела на кухне, но тот сам выказал инициативу, забирая у Мелл книгу и первым направляясь в сторону комнаты, которую обычно занимали Алекс и Роберт, когда гостили у него вместе с Элис.

Мелани запрыгнула на постель и завозилась под одеялом, устраиваясь поудобнее. Эдвард вплотную подъехал к кровати и принялся выразительно читать какую-то сказку про смелого пирата, избороздившего все пять океанов, – совершенно неподходящее для девочки чтиво, но, судя по тому, как внимательно смотрела на него Мелл, похоже, ей нравилось.

- Там ведь есть картинки? – вдруг спросила она, а когда Каллен согласно кивнул, добавила: - Мне бы хотелось смотреть на них во время чтения.

Намёк оказался настолько очевиден, что не понять его было совершенно невозможно. Эдвард перебрался на кровать к дочери, что из-за охватившего его волнения и смущения заняло намного больше времени, чем обычно. Глядя в этот момент в лицо Мелл, он больше всего боялся увидеть на нём жалость или даже досаду от того, что не смог в полной мере оправдать её представления об отце. Однако, к величайшему своему счастью и облегчению, Эдвард не нашёл там ничего подобного – Мелани смотрела на него спокойно, с терпеливым ожиданием, словно не замечая его физического недостатка или же воспринимая тот как данность.

Когда Каллен наконец лёг рядом с дочкой, та снова завозилась, прижимаясь к нему и устраивая голову на его плече, чтобы было удобнее заглядывать в книгу. Не удержавшись, он коснулся губами её макушки и вновь оказался окутан фруктово-молочным ароматом каштановых кудряшек, в которых сейчас, в свете ночника, отчётливо выделялись бронзовые пряди.

Когда через полчаса Белла заглянула в комнату, отец с дочерью уже крепко спали. Голова Мелл мирно покоилась на плече Эдварда, а ножка была закинута ему на ноги. Одна рука Каллена обнимала девочку, а другая свисала до самого пола, задевая пальцами раскрытую книгу, валявшуюся рядом.
Белла бережно укрыла Эдварда и Мелани одеялом, сбившимся на сторону, и простояла, не двигаясь, минут пять, просто любуясь их безмятежными во сне лицами, настолько похожими, что это казалось чем-то выходящим за грань реальности. Два самых дорогих и горячо любимых ею человека наконец обрели друг друга, пусть и с опозданием на целых восемь лет.

- Господи, спасибо тебе за них, - смахнув набежавшие на глаза слёзы счастья, прошептала Белла и, немного поколебавшись, всё же выключила ночник.



Мелани проснулась и открыла глаза - первое, что она увидела, было лицо всё ещё спящего отца. Девочка мысленно сравнила его с фотографиями, с которыми не расставалась целую неделю, то и дело рассматривая и любуясь ими. Да, на них он был гораздо моложе, но всё равно тот папа, что сейчас лежал рядом с ней, казался ей гораздо красивее, роднее, ведь он был настоящим! Ожившая мечта, как самый прекрасный подарок из всех, которые ей когда-либо приходилось получать, – восторг и счастье, заставлявшее её сердце биться быстро-быстро, намного быстрее, чем во время бега.

Мелл осторожно высвободила руку из-под одеяла и дотронулась до чуть колючей отцовской щеки, провела пальцами вдоль остро очерченных скул, коснулась наметившихся в уголках глаз морщинок и в довершении «поиграла» с упавшей ему на лоб прядью волос, накручивая её на палец и снова отпуская.

Сколько раз Мелани представляла себе этот момент, но реальность превзошла все её ожидания! Да, ей было невероятно жаль, что папа заболел и теперь не может ходить сам, но те сила, уверенность и надёжность, что тёплыми волнами исходили от него, не позволяли ей воспринимать инвалидную коляску, как серьёзный недостаток, способный по-настоящему разочаровать. Вся та любовь к созданному матерью образу папы, что всю жизнь теплилась в её маленьком детском сердечке, вспыхнула сейчас ярким пламенем, обращённым на лежащего рядом отца из плоти и крови. Мелл прижалась к нему и зажмурилась от удовольствия.

- С добрым утром, Карамелька, - хриплый спросонья голос Эдварда застал девочку врасплох. Её первым порывом было отстраниться, но вместо этого она ещё плотнее прижалась к нему, крепко обняв его рукой.

- С добрым утром, - сквозь улыбку прошептала она и после небольшой паузы добавила: - Папа.

Это, всё ещё непривычное для него, слово сладкой болью отозвалось в груди, вызывая радостную улыбку и ускоряя пульс. В действительности Эдвард проснулся ещё от самого первого прикосновения дочери, но предпочёл притвориться спящим, не желая так быстро расставаться с удивительным ощущением тёплых пальчиков, робко изучающих его лицо, – это пробуждение без преувеличения было самым прекрасным в его жизни!

- Как насчёт завтрака? – спросил Каллен, нежно погладив розовую спросонья щёчку девочки.

- Я за! – Мелл села на кровати, пружиня матрац. – Но сначала нужно умыться и почистить зубы!

- Конечно! – подтвердил Эдвард, безуспешно пытаясь скрыть улыбку, вызванную назидательным тоном дочери.

Уже через полчаса они были в кухне и решали, чем бы им удивить всё ещё спавшую Беллу, помимо очевидного разгрома, который неизбежно останется после их кулинарного подвига.

- Можно испечь блинчики, - доставая из нижнего шкафчика ёмкость с мукой, предложила Мелл.

- Ты умеешь?

- Сама я, конечно, никогда их не пекла, но всегда помогала маме и видела, как и что нужно делать. – Мелани продолжала методично извлекать из шкафчиков и холодильника нужные ингредиенты.

В эту минуту она впервые напомнила Эдварду Беллу, за чьей вознёй в кухне он мог наблюдать часами, получая от этого самое настоящее эстетическое удовольствие, словно от посещения спектакля или просмотра авторского фильма, где главную и единственную роль исполняла самая прекрасная в мире женщина – его Изабелла.

- А что, если растопить шоколад и добавить его в тесто? – наткнувшись на стратегические запасы сладостей, задумчиво спросила Мелани. – Получатся шоколадные блинчики.

- Даже не знаю. Ты думаешь, так делают? – с сомнением протянул Эдвард, никогда особо не разбиравшийся в кулинарии, если, конечно, не считать процесс поглощения её результатов.

- Не знаю, можно же попробовать… Мама говорила, что ты любишь шоколад, вот я и подумала… - девочка запнулась и замолчала. Выглядела она сейчас донельзя расстроенной.

«Какой же я идиот!» – мысленно выругал себя Каллен. Было совершенно очевидным, что в действительности Мелл хотела порадовать не Беллу, а именно его, Эдварда, и только такой кретин, как он, мог не догадаться об этом сразу.

- Конечно же, мы попробуем! И я даже уверен, что у нас получится нечто грандиозное и умопомрачительно вкусное! – воскликнул Каллен, стремясь исправить свою ошибку. Приблизившись к дочери, он улыбнулся, ласково стукнув кончиком указательного пальца ей по носу, и подмигнул. – К тому же всё, что сделано из шоколада, в принципе не может быть невкусным!

- Это точно! – рассмеялась она и подмигнула ему в ответ.

Всем кулинарным процессом безраздельно правила Мелани, а Эдвард лишь выполнял её чёткие указания, не забывая при этом внимательно следить за тем, чтобы дочка не обожглась или не порезалась. Из них вышла отличная, слаженная, хоть и не слишком аккуратная команда.

Полностью поглощённые своим общением друг с другом, они и не заметили, как разбили пару яиц, усыпали весь пол толстым слоем муки из перевернувшейся на бок ёмкости, а в качестве завершающего штриха опрокинули бутылку с подсолнечным маслом. Когда и почему Эдвард с Мелл оказались перепачканы растопленным шоколадом вообще осталось для них неразрешимой загадкой. Смеясь, они пытались стереть с лица друг друга липкие коричневые разводы, но только ещё больше увеличивали масштабы шоколадного бедствия.

Несмотря на все эти коварные преграды, блинчики всё же были испечены. Самый первый Мелани протянула Эдварду, предварительно подув на него, чтобы остудить. Замерев, она с тревогой наблюдала за тем, как он откусывает добрую половину свёрнутого в трубочку блинчика и, прикрыв глаза от гастрономического удовольствия, медленно разжёвывает его.

- Это потрясающе! – с набитым ртом воскликнул Каллен, ни капли при этом не погрешив против истины. Возможно, дело было в том, что блинчики приготовила его дочь, а возможно, Мелл попросту унаследовала от матери кулинарный талант. Так или иначе, но Эдвард действительно считал, что вышло очень вкусно.

- Серьёзно?

- Конечно! Сама попробуй! – Эдвард взял с тарелки ещё один блинчик, подул на него, свернул трубочкой и протянул дочери. Намеренно или нет, но та в точности повторила весь его процесс снятия пробы.

Окинув взглядом кухню, Эдвард присвистнул и попытался вспомнить, каким цветом был паркет, ставший теперь совершенно белым с жёлтыми вкраплениями яичного желтка в районе холодильника и масляными разводами в области варочной панели, которая, в свою очередь, залитая растопленным шоколадом, тоже выглядела весьма красноречиво. Вся эта катастрофа вдруг напомнила Каллену их с Беллой сексуальные игры на кухне, случившиеся ровно неделю назад, - острое желание поцеловать любимую женщину разом обожгло его, раскалённой лавой растеклось по губам, отчаянно скучающим по сладкому ротику Белз.

- Господи помилуй! – словно в ответ на мысленный призыв Эдварда в кухне раздался громкий возглас обескураженной Беллы. – Что это?!

- Это блинчики! – делая выразительные знаки глазами, охотно пояснил Каллен. – Между прочим, шоколадные!

- Мы сами испекли! – с гордостью в голосе добавила Мелли.

- Я почему-то так и подумала, - всё ещё не придя в себя, пробормотала Белла, осторожно ступая на заснеженный мукой паркет.

- Мы хотели сделать тебе сюрприз. Попробуй! Очень вкусно! – предложил Эдвард и вдруг рассмеялся, сначала тихонько, но потом всё громче, всё веселее.

Через несколько секунд безудержно хохотали уже все трое.



После завтрака и уборки кухни, занявшей битый час, все вместе отправились на прогулку. Они неспешно бродили по согретым солнцем улочкам, постепенно продвигаясь к центру города, сливаясь с многочисленными туристами. Когда Мелл начинала уставать, Эдвард сажал её к себе на колени. Пару раз он прокатил девочку на максимальной скорости, на которую была способна электроприводная коляска, - дочка смеялась крепко обхватив руками его шею.

За последние два года добровольного отшельничества Каллен сильно отвык от пристальных взглядов прохожих и поначалу чувствовал себя неуютно, словно вышел из дома совершенно голым. К счастью, это липкое, неприятное ощущение быстро сошло на нет.

Конечно, Эдвард и дальше продолжал замечать направленные в их сторону взгляды, среди которых встречались не только любопытные и сочувствующие, но и полные презрения, однако теперь они отлетали от него, словно пули от брони, не причиняя никакого вреда. То счастье, что дарили ему дочка и любимая женщина, стало для Каллена надёжным, непробиваемым щитом, сделав его почти неуязвимым. Сейчас он знал, что, несмотря ни на что, его жизнь всё же удалась, возможно даже в большей степени, чем у тех, кто бросал на него косые взгляды. Всё остальное не имело и не могло иметь никакого значения.

Заметив, что Мелани жарко и неудобно в школьной форме, Эдвард предложил им с Беллой зайти в бутик с детской одеждой, на что те согласились: Мелл с огромным энтузиазмом, Белла же без особой радости. Этот небольшой шопинг, по идее, не должен был занять много времени – в итоге у них ушло на покупки больше двух часов.

Мелани перемерила уйму одежды, с нескрываемым наслаждением крутясь перед зеркалом, как прирождённая модница. Белла с тоской взирала на это зрелище и явно мечтала поскорее вырваться из удушливого мира разнаряженных манекенов, улыбчивых продавцов-консультантов и стройных рядов с вешалками. Первый час Эдвард с восторгом взирал на свою малышку, явно унаследовавшую от тёти Элис определённый набор генов, отвечающих за любовь к шопингу. Однако под конец даже он изрядно утомился и, видя терзания дочери, не знающей, на чём остановить свой выбор, просто попросил продавцов завернуть им всё, что она перемерила. Те ошарашенно переглянулись и тут же спешно ринулись исполнять его просьбу, время от времени кидая в их сторону подобострастные улыбки, будто боясь, что он вдруг передумает.

Полностью проигнорировав ворчания Беллы по поводу того, что такими темпами дочка быстро избалуется, Эдвард усадил к себе на колени счастливую Мелли, облачённую теперь в белоснежное хлопковое платьице в красный горох, и написал на бумажке адрес, по которому курьеру следовало доставить их внушительные покупки.

Пообедав в ресторанчике под открытым небом, они вновь продолжили свою затянувшуюся прогулку и вернулись домой, лишь когда солнце стало клониться к горизонту, насквозь пронзая небо своими последними золотистыми лучами.

- У меня ноги «гудят», - уже лёжа в постели, пожаловалась Белла.

- А у меня спина «отваливается», - улыбнулся Эдвард. – Но всё равно это был самый счастливый день в моей жизни.

- И в моей, - прошептала Белз, нависая над Калленом.

Она запустила пальцы ему в волосы и нежно поцеловала его в губы. Руки Эдварда тут же легли ей на спину и властно притянули Беллу к нему. Однако неожиданно распахнувшаяся дверь спальни заставила их резко отпрянуть друг от друга – в комнату залетела Мелли, облачённая всё в ту же отцовскую футболку, несмотря на купленную днём пижаму.

Девочка запрыгнула на кровать и удобно угнездилась между смеющимися родителями, с обожанием поглядывая то на одного, то на другого.

- Вы такие классные! – улыбнулась она. – Я люблю вас!

- И мы тебя очень любим! – хором отозвались они и, переглянувшись между собой, добавили: - Карамелька!

Мелли тихонько засмеялась, сонно хлопая глазками. Она пыталась отчаянно бороться с атакующим её Морфеем, но уже через десять минут спала крепким сном, повернувшись лицом к отцу и положив ладошку под щёчку.

- Она лучшее, что случилось в моей жизни. – Эдвард убрал со лба дочери отсвечивающую бронзой прядку волос и нежно коснулся губами её виска. - Спасибо, - глядя с любовью на Беллу, прошептал он. – Спасибо тебе за нашу девочку.

Предыдущая глава