- Виктория?

- Да, привет, Белла.

- Привет. Что-то случилось? - спрашиваю я у своего куратора, хотя и сама не понимаю природу своего вопроса и почему вообще задаю его. Если и есть человек, на которого в профессиональном плане и в том, что касается моих картин и выставок, как идущей в настоящее время, так и тех, что, надеюсь, будут в дальнейшем, я могу всецело и полностью положиться, так это Виктория. Мы с ней познакомились совершенно случайно, когда, ещё только задумавшись о собственной выставке, я специально приехала из Форкса в Нью-Йорк со своим портфолио, чтобы обойти как можно большее количество галерей в течение одного дня и найти ту, которая, возможно, заинтересуется моими работами. Но уже после первых двух, когда даже на меня саму, не говоря уже о фотографиях картин, что я рисовала в прошлом, толком не взглянули, я поняла, что всё это совсем не просто. И что без всесторонней поддержки и участия человека, знающего всю эту кухню и вращающегося в нужных кругах, мне не пробиться.

Одним словом, я нуждалась в промоутере, но в условиях отсутствующих у меня связей и его обрести было бы непросто, и где-то в пятой по счёту галерее я уже начала чувствовать отчаяние, и как раз в этот момент ко мне и подошла Виктория. У меня не было ничего законченного, лишь незавершённые наброски как минимум полуторагодовалой давности, а ещё тяжесть потерь на сердце, груз прошлого за спиной и год реабилитации за плечами, хотя о не относящихся к делу вещах я и умолчала. Но она заинтересовалась и неожиданно сразу почти поверила в меня, и сказала, что хочет увидеть всё лично. Домой я уезжала ободрённая, с её визитной карточкой и обещанием скорой встречи, и Виктория не подвела. Она приехала в выходные, а дальше всё развивалось невероятно стремительно. Мне нужно было лишь не останавливаться и рисовать, но впервые за долгое время у меня с этим не было проблем, и в кратчайшие сроки я завершила все пять казавшихся навсегда заброшенными картин и нарисовала полностью с нуля ещё двадцать, в том числе и все те, что посвящены Эдварду. Она знает своё дело, и она подарила мне шанс, о котором я уже почти и не мечтала. Без неё моя выставка просто-напросто не состоялась бы, и хотя все связанные с ней переживания уже и должны остаться позади, иногда, как, впрочем, и сейчас, я всё ещё чувствую тревогу относительно всего происходящего.

Я лишь начинающий и никому не известный художник и знаю, что никому и в голову не придёт отдать за украшение интерьера и мою картину в нём миллионы долларов. И я не глупая, чтобы назначать цену выше пяти тысяч, но мне всё равно нужно, чтобы про меня заговорили и написали статью и даже не одну, даже если и целиком критическую и изобличающую недостатки. Но лишь так обо мне узнают, а я пойму, что нужно изменить. Без этого далеко не продвинуться, и только так у меня будут заказы и постоянный источник дохода.

- Знаю, ты говорила, что не хочешь знать, была ли продана хоть одна картина, пока не закончится выставка, и я не буду уточнять, но дела идут очень даже неплохо. Нам готовы предоставить и третий зал, и в связи с этим я хочу ещё раз взглянуть на оставшиеся десять картин, что находятся у тебя дома.

- Их теперь девять, потому как одну я подарила, но... Ты уверена? Насчёт того, что они отдают мне и последний зал?

- Это целиком и полностью желание руководства галереи, но да, я более чем железно обо всём договорилась. Мы поменяем картины местами, возможно, сгруппируем их немного иначе, но твоя экспозиция, несомненно, будет расширена. Ты рада?

- Шутишь что ли? Я счастлива, вот только...

- Я помню, Белла. Твоего парня никто трогать не будет. Я же обещала.

- Он не мой парень, - отвечаю я, при этом глядя на того, о ком мы и говорим, а ещё чувствуя себя довольно-таки болезненно из-за того, что мы не вместе. У него обеденный перерыв, и до того, как совсем скоро ему надо будет вернуться на работу, я наверняка уже выберу всю необходимую мне мебель, и мы будто пара, но это совсем не так. Даже близко, и неважно, как сильно мне хочется, чтобы он показал, что из гостиных и кухонных гарнитуров, диванов и прихожих ему нравится. Мы не в тех отношениях, чтобы я могла попросить об этом, узнать его точку зрения, принять её во внимание и относиться ко всему происходящему так, будто мы придаём уют и обставляем совместную квартиру.

Речь лишь о моём жилье, и когда мы с Викторией договариваемся созвониться и встретиться позже, я кладу трубку и с осознанием того, что выбор лишь за мной, снова начинаю ходить по магазину. Но невольно то и дело нахожу глазами Эдварда и, стараясь, чтобы он не заметил, наблюдаю за ним, и запоминаю, у каких выставочных образцов мебели он задерживается дольше, чем у остальных. Я подглядываю, и мне нисколько не стыдно, ведь это единственный способ, ни о чём, не спрашивая и не ставя себя в неловкое положение, узнать его предпочтения. И позже, пользуясь тем, что Эдвард удаляется всё дальше вглубь магазина, я подхожу к той мебели, что ему, предположительно, нравится, и, изучая её, понимаю, что она не просто функциональна, но и идеальна для моей квартиры и конкретного будущего местоположения и по цвету, и по другим внешним параметрам. Но я скорее не могу, чем могу остановить свой выбор на ней, ведь Эдвард может всё понять, и я чувствую растерянность, когда заставляю себя отойти от привлёкших его внимание и почти влюбивших меня в себя образцов и отправиться на поиски хотя бы чего-то отдалённо похожего.

Но всё кажется мне не тем, что нужно, и я знаю, что сбита с толку исключительно из-за желания быть и жить с Эдвардом и подавляющего понимания того, что прямо сейчас это никак невозможно. Тем не менее, я не могу себя перенастроить, чтобы взять и забыть про то, что действительно является мечтой, и когда он подходит ко мне, я ужасно напряжена и совершенно не способна принять какое бы то ни было решение. Но ещё меньше я хочу возвращаться сюда снова, чтобы начинать всё сначала, или идти в другой магазин, и потому, сев на ближайший диван и больше не чувствуя в себе сил бродить среди образцов, просто пролистываю каталог, что взяла на входе, и пальцами делаю закладки там, где вижу первое, что нравится. Это относится к каждому интересующему меня разделу, и вскоре я уже оплачиваю и шкаф-витрину, тумбу под телевизор, комод и диван-кровать для гостиной, и туалетный столик, зеркало, прикроватные тумбы и шкаф для спальни, и мебель для прихожей, и, конечно, кухонный гарнитур с кухонным уголком. Мне обещают доставку в выходные и предварительный звонок, в какой конкретно день и час это будет, и когда я оставляю свои координаты, а мне выдают чек, мы с Эдвардом выходим из помещения на улицу. Ещё рано говорить об этом, ведь Виктория уже накладывала вето на мои работы, которые хочет снова посмотреть, но, когда он спрашивает, с кем я говорила, я не могу удержать свой восторг внутри и не поделиться последними новостями с ним. Из всех людей он первый, кому я хочу их рассказать.

- Под мои картины отведут и третий зал галереи, и, похоже, мой агент выставит и все те работы, которые мы с тобой вчера распаковали. Я, правда, в этом не до конца уверена, потому что ранее для выставки она их уже не отобрала, но надеюсь, что всё будет хорошо. Она пока не говорит мне, потому что я так попросила, но, кажется, что-то да уже купили.

- Так это же замечательно. Я счастлив за тебя, - говорит Эдвард, а уже в следующую секунду происходит то, что я, конечно, хотела, чтобы произошло, но не думала, несмотря на его вчерашний поцелуй в щёку, что это случится по его инициативе. Я и сама не знаю, почему так рассуждала, но от этого ничего не меняется, и факт остаётся фактом, а правда такова, что я ощущаю на себе до боли знакомые и сильные объятия, и лишь странный ступор, охвативший меня в самый неподходящий для этого момент, мешает мне адекватно и вовремя ответить. Когда я, наконец, обретаю контроль над своими руками, уже слишком поздно, и, выглядя то ли уязвлённым, то ли сожалеющим, Эдвард отстраняется прочь. Я знаю, что, вероятно, обидела его, но его следующие слова скорее говорят в пользу того, что он подозревает себя в совершении заведомо ошибочных действий, в чём я определенно собираюсь его переубедить.

- Прости, Белла, мне не следовало.

- Нет, Эдвард, всё в порядке, - и вот уже я обнимаю его, и мои пальцы соединены в замок на его спине, и это прекрасно, то, что, уткнувшись лицом и носом в его куртку, я могу чувствовать запах кожи, из которой она сделана. Но самое замечательное и воодушевляющее это возможность дышать Эдвардом снова, и, возможно, ощущая что-то подобное тому, что охватило и мою душу, он становится лишь ближе, не обращая внимания на вынужденных обходить нас людей, когда обхватывает меня за плечи. Но ему пора, и мне совсем не нужно напоминать об этом, и я отпускаю его. Первой разрываю наш контакт, и, конечно, это совсем не то, чего я желаю, но, с другой стороны, это я была тем человеком, кто не далее, как на прошлой неделе, сидя за столиком в ресторане, заявил о том, что хочет просто общаться. Мы никогда не были друзьями, как таковыми, но тогда я и не подозревала, как непросто будет удерживать себя в собственноручно же установленных рамках. Мне хочется раз и навсегда всё прояснить, но сейчас совершенно не время.

- Я позвоню, - между тем говорит Эдвард, и в его глазах я вижу что-то незнакомое, но при этом эти быстро промелькнувшие и исчезнувшие эмоции кажутся мне отражением своих собственных, вот только в засасывающей серо-голубой глубине они не задерживаются достаточно долго для того, чтобы я успела понять, о чём он вообще думает. Мне жаль, что я не умею читать мысли, ведь, будь у меня это умение, всё стало бы значительно проще, чем обстоит сейчас. - Ведь можно, да?

- Конечно, да, - отвечаю я, борясь с собой и с возникшим желанием отложить встречу с Викторией до завтрашнего дня. Мне не хочется расставаться, и я знаю, что, если бы Эдвард взял меня с собой, я бы последовала за ним куда угодно, чтобы смотреть, как он работает, отвечает на телефонные звонки или перемещается по ресторану. Я бы не сомкнула глаз, но это опасные мысли, и, смотря, как Эдвард садится за руль и уезжает, я одёргиваю себя. Да, я становлюсь зависимой от его присутствия в своей жизни снова, но это не должно отрывать меня ни от выставки, ни от работы. Мы можем общаться, встречаться и ходить куда-нибудь вместе вечерами, но в остальное время мне нужно помнить о своих картинах и продолжать рисовать. Это то, о чём ещё в самом начале мы договорились с Викторией, и, учитывая всё, что она сделала и продолжает для меня делать, данные ей обещания я нарушать не собираюсь.

Она приезжает буквально через пятнадцать минут после того, как, войдя в квартиру, я звоню ей и сообщаю, что уже нахожусь дома, и не проходит много времени прежде, чем приехавшие вместе с ней рабочие уносят и загружают мои картины в специально оборудованный для этого грузовик. Конечно, цель любого художника – это продать или хотя бы выставить все предназначенные для этого экземпляры, и всё равно я в шоке, и для Виктории это не остаётся незамеченным.

- Ты в порядке, Белла? - спрашивает она, уже фактически собираясь выходить, но задерживаясь, чтобы убедиться, что я, так скажем, в сознании.

- Да, просто...

- Всё ещё не можешь поверить в происходящее?

- Если честно, то да. В том смысле, что ранее ты их не взяла, а сейчас приехала, и в результате у меня пустая комната.

- Время покажет, но, возможно, и у этих твоих картин есть шанс, но что совершенно точно, так это то, что теперь у тебя есть пространство, нуждающееся в том, чтобы его снова заполнили. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

- Да.

- Вот и отлично. Я жду от тебя новых идей, а теперь закрывайся.

Я так и поступаю, а после иду к себе в комнату, чтобы переодеться. Вещи по-прежнему в коробках, что делает некоторые из них мятыми, но в выходные я, надеюсь, смогу это исправить и разложить, и расставить всё по местам, что меня, несомненно, радует. Жить в хаосе уже вторую неделю становится затруднительно, и хорошо лишь то, что при полном отсутствии мебели в других комнатах на кухне есть функционирующие газовая плита, холодильник и мойка, так что, когда сильно хочется, я вполне могу и что-нибудь приготовить, и помыть за собой посуду. Я ставлю чайник, и в этот момент на меня как раз что-то и находит, и, наверное, даже прежде, чем я осознаю это, я уже готовлю пасту с креветками в сливочном соусе. Когда-то Эдвард готовил её для меня, а теперь, даже несмотря на незнание, действительно ли он позвонит, я думаю именно о нём. Это глупо, тратить своё время на то, что, возможно, даже не будет востребовано и оценено по достоинству, но я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что увязаю, стремительно и необратимо, но запрещаю себе даже просто размышлять о том, что лишь впустую трачу часы, которые могла бы посвятить искусству и начать создавать что-то новое. Я чувствую, всё не зря, и когда, кажется, спустя вечность от чтения книги меня отрывает зазвонивший телефон, поднимаясь с пола, нажимая кнопку приёма вызова и подходя к окну, за которым уже темнота, и горят фонари, я лишь убеждаюсь в этом.

- Ну, что там? – сразу и без предисловия спрашивает Эдвард, и, быть может, кому-то это и показалось бы невежливым, но мне даже нравится его нетерпение и то, как невероятно сильно он, кажется, хочет знать, что у меня здесь происходит. Его внимание мне более чем приятно, и оно заставляет мою голову кружиться, но исключительно в хорошем смысле. Это более чем просто замечательные ощущения, они восхитительные и напоминают мне о том, что, сколько бы времени ни прошло, некоторые вещи совсем не меняются.

- Всё хорошо. Она забрала их все. Ты можешь в это поверить?

- Да, ведь ты это заслужила и более чем этого достойна, и я горжусь тобой, Белла.

- Спасибо, Эдвард, - смущённая и ощущая расползающийся по щекам румянец, просто отвечаю я, ведь говорить что-то ещё не имеет решительно никакого смысла.

- Не за что, ведь это правда.

- Довольно обо мне. Лучше расскажи, как прошёл твой день.

- Хорошо, но ничего особо захватывающего. Хотя в четверг у нас будет дегустация вина, и если тебе это интересно…

- Ты приглашаешь?

- Если только ты не занята и хочешь прийти.

- Я совершенно свободна, - а для тебя так особенно и всегда, думаю, хотя и не говорю этого я, ведь не уверена, как это будет воспринято, - и я с удовольствием приду.

- Отлично, - говорит он, и, хотя нас и разделяет несколько километров, я этого совсем не чувствую. Его голос такой знакомый, такой родной, такой незабываемый, и мне кажется, что мы с Эдвардом находимся в одной комнате. Да, в реальности он не может видеть то, что открывается моему взору, не знает, как прямо сейчас выглядит улица, на которой стоит мой дом, и что за люди или животные по ней проходят, но у нас всё равно общее небо. И общие звёзды, даже если в городе их и невозможно разглядеть, и общая луна, а в дневное время суток и общее солнце, и я думаю, что это дорогого стоит и способно сблизить даже тех, кто находится ещё дальше друг от друга, чем мы с ним. – Точное время пока неизвестно, но я обязательно сообщу его, как только узнаю. Думаю, что это будет завтра, а сейчас… Я могу сейчас приехать?

- Мне бы очень этого хотелось, - просто отвечаю я, ведь это всё, что ему необходимо знать, и вскоре он уже звонит в мою дверь, а я думаю, что вполне могу к этому привыкнуть. К его ежевечерним визитам, совместно проводимому времени и тому, что он всегда рядом, когда мне это нужно, или же в тех случаях, когда я просто этого желаю. На самом деле я уже привыкла, хотя с нашей новой первой встречи ещё не прошло и недели, и мне и вовсе кажется, что Эдвард никуда и никогда не исчезал. Конечно, это обманчивое ощущение, но то, как нам легко друг с другом, лишь лишний раз доказывает, что, возможно, мы были созданы для того, чтобы быть вместе. Это то, что я всегда чувствовала и чувствую и сейчас, и надеюсь, что и он не утратил веры в нас.

- У тебя что, проблемы со светом? – между тем спрашивает Эдвард, и я более чем понимаю, почему он так озадачен. Встречая его, я, конечно, включила светильники в коридоре, но остальная часть квартиры погружена во тьму, и потому я и объясняю, как обстоят дела на самом деле:

- Нет, совсем нет. Всё в порядке. Я просто читала.

- Читала в темноте?

- Обычные книги в коробках, а я читала электронную, - пожимаю плечами я, не зная, что ещё говорить, но в этом, кажется, и нет никакой необходимости. Эдвард кивает, и я забираю его куртку и снова, как и вчера, когда он впервые оказался в моей квартире, уношу её в свою комнату, и, пользуясь тем, что он остался в коридоре и не видит, подношу к лицу внутреннюю сторону одежды и вдыхаю запах Эдварда, которым она насквозь пропиталась. Может, это и странно, но я ей завидую, ведь она делает то, что я не могу. Прикасается к Эдварду и находится рядом с ним всякий раз, когда он выходит на улицу, и всё то время, что он находится вне помещения. А я тоже хочу иметь возможность дотрагиваться до него столь же часто и даже чаще, поэтому собственные эмоции совсем и не кажутся мне абсурдными и смехотворными. Я хочу быть на месте этой куртки, но сейчас вынужденно оставляю её лежать на подоконнике и возвращаюсь к Эдварду. Он стоит всё там же, где и был, когда я уходила, но его волосы определённо стали более растрёпанными и взъерошенными, чем были до того, как будто в моё отсутствие он далеко не раз провёл по ним руками. Раньше он то и дело запускал в них свои пальцы, когда, по какой бы то ни было причине, ему случалось сильно нервничать, и невольно я задумываюсь о том, что, быть может, и сейчас он, как в глубине души и я, тоже о многом переживает. Но я не хочу, чтобы всё было так. Я хочу, чтобы он расслабился и чувствовал себя, как дома, ведь это всего лишь я, та, что видела его в самые худшие моменты, но всё равно любит. Вот только он об этом пока не знает, и внезапно мысль о том, чтобы его накормить, перестаёт мне казаться такой уж хорошей. Он может понять слишком многое, то, о чём я ещё не совсем готова говорить, но, тем не менее, я хочу, чтобы он остался, остался и поел, и будь что будет.

- Ты голоден?

- Не особо, но есть немного.

- Поешь?

- Ты не обязана…

- Но у меня уже всё готово.

- Тогда я бы поел.

Мы располагаемся на кухне, прямо на полу, ведь стульев у меня как не было, так и нет, а купленную мебель привезут лишь в выходные, но Эдвард, кажется, не испытывает по этому поводу никаких неудобств, и, сидя рядом с ним, прислонившимся к однотонной шоколадно-коричневой стене, я автоматически расслабляюсь. Настолько, насколько это возможно, учитывая то, как пристально он смотрит в свою тарелку, но ничего не говорит, в то время как я всем сердцем ощущаю, что ему есть, что сказать по поводу её содержимого. Но он всё ещё молчит, и когда я уже думаю, что всё так и останется, Эдвард, наконец, подаёт голос:

- Паста с креветками?

- Да… - тихо и чуть ли не шёпотом отвечаю я, хотя и не думаю, что ему требовался ответ, как таковой. Несмотря на приглушённый свет, всё и так видно, и я знаю, Эдвард вспоминает тот день и час, когда в последний раз готовил для меня то же самое блюдо. Тогда я к нему даже не притронулась, да и вообще боролась с желанием швырнуть в него тарелкой, в какой-то степени нуждаясь в том, чтобы он возненавидел меня, ведь это казалось мне единственным вариантом, при котором он сам смог бы спастись. Но вот мы здесь, в одном здании и в одной той же комнате одновременно, и никто из нас не хочет ни задеть, ни ударить другого, и я знаю, он не ненавидит меня. Я делала много вещей, которыми не горжусь, но мне так и не удалось по-настоящему пробудить в нём эту эмоцию, и всё равно Эдвард спасся. Мы оба сделали это и выжили, и я не знаю точно, как всё сложится дальше, но после всех этих лет даже просто сидеть бок о бок рядом с ним это величайшее счастье, и я больше никогда не хочу ставить под угрозу потери то, что, думаю, всё ещё есть между нами.

- Ты приготовила её для меня?

- Когда-то и ты делал то же самое.

- Но ты ничего не съела…

- В этом не было твоей вины, - отвечаю я, ведь знаю, что была отвратительна, безжалостна, невосприимчива к увещеваниям и непокорна, и никто не смог бы меня обуздать и наставить на путь истинный. Он взывал к моему здравому смыслу, пытался воздействовать на мой разум и достучаться до моей настоящей сущности, старался укротить и подчинить, но я совсем вышла из-под контроля. Можно сколько угодно обвинять других, но каждый день мы делаем свой собственный выбор, и, основываясь на этом, мы сами и должны отвечать за свои поступки и решения. Мне было гораздо проще перекладывать ответственность на Эдварда, но он не стоял надо мной с револьвером в руках, не подносил оружие к моему виску и не заставлял ни вдыхать порошок, ни колоться. Всё это я делала полностью добровольно и без всякого давления или шантажа, порой даже и без Эдварда, и, думая о давно минувших днях, я не могу не осознавать, что даже он при всём своём желании не смог бы ничего со мной поделать. У него ничего и не вышло, ведь иногда нужно достичь непосредственно дна, чтобы захотеть выкарабкаться и стать лучше, а потом и добиться всего этого.

- Я думаю, что была, ведь это я…

- Не надо, Эдвард…

- Не хочешь говорить об этом?

- Просто, что бы ты ни сказал, это уже ничего не изменит.

- Но для меня это всё равно важно.

- Быть может, мы и сделали первый шаг вместе, но дальше всё зависело лишь от меня одной, и ты ни к чему и никогда меня не принуждал, и даже наоборот. Ты хотел, чтобы я остановилась, и не имеет значения, что я думала раньше, теперь, переосмыслив некоторые вещи, я всё вижу именно так и никак иначе.

Эдвард ничего не отвечает, и креветки мы доедаем в полной тишине, и я знаю, что всё ещё жажду быть с ним, и, хотя, как мне кажется, слишком скоро он и встаёт, чтобы начать собираться, я не чувствую уныния. До этого момента мы ещё немного поговорили о днях друг друга, буквально совсем чуть-чуть, и всё выглядит так, будто Эдвард пришёл фактически только для того, чтобы поесть, но даже в его словах об этом мне послышалось обещание будущего. Не знаю, как точно это описать, но он словно сказал то же самое, о чём я и подумала, хотя на самом деле не произнёс и слова относительно наших нынешних отношений. Эдвард совершенно точно не знает, как глубоко я пала в своих мыслях, когда мы ещё были вместе, и про то, что я неоднократно желала навредить ему физически, хотя в действительности так ни разу и не сделала этого, но даже молча он словно согласился со мной, что прошлое не имеет значения. Мы оба наверняка слишком часто оглядываемся назад, но нас там больше не будет, и потому нужно смотреть вперёд, и, закрывая за Эдвардом дверь, я почти уверена, что именно это он и хочет делать, но только вместе со мной. У меня нет ни доказательств, ни клятв и ни гарантий, подкрепляющих мои мысли, но ни в чём из этого я и не нуждаюсь. Я люблю, и я верю в нас и в то, что мы встретились снова не для того, чтобы расстаться уже навсегда, а тому, кто в чём-то убеждён, никакие подтверждения и вовсе не нужны, а я именно так себя и ощущаю. Неважно, что на данном этапе Эдвард рано или поздно покидает мою квартиру, чтобы вернуться в отчий дом, моё сердце никогда не переставало быть открытым, а дверь я так и буду распахивать ему навстречу снова и снова до тех пор, пока судьбе не будет угодно оставить его со мной навсегда.

Предыдущая глава || Следующая глава