- Тебе... не больно?

- Из-за чего? - физически мы по-прежнему соединены, но Белла больше не касается меня, этот момент безвозвратно ушёл, и она будто отдаляется в том смысле, что снова закрывается ментально и изнутри, а я и понятия не имею, как это исправить. Несколько мгновений назад мы были чем-то большим, я это чувствовал и мог поклясться, что и она тоже, но теперь... ничего. Опять лишь сумрак, грусть и отторжение. Это когда-нибудь кончится?

- Что я внутри тебя. Из-за нас.

- Нет никаких «нас», Эдвард.

- Мы есть...

- Из-за того, что пару раз переспали? Боже, да ты просто смешон. Не мы первые, не мы последние. Так что не мог бы ты уже? - я никак не желаю переставать это ощущать, нашу связь, её и доказательство того, как мы всегда идеально подходили друг другу, словно два кусочка мозаики, и знали, что конкретно нужно сделать, чтобы гарантированно доставить второму удовольствие, но морально и душой мы уже не вместе. Проблеска во тьме будто и не было, и, скорее всего, здесь и сейчас мне не преодолеть эту замкнутость и политику отрицания.

- Если ты этого хочешь...

- Да, хочу, - но в этих словах уже нет ни малейшей необходимости. Они абсолютно излишни, и Белла могла бы их и не говорить, но сейчас она снова практически Изабелла. Ненужно холодная и надменная. Не моя. Заметила ли она вообще, что я отстранился даже прежде, чем они, отталкивающие и мучительные, сорвались с её уст? Но я это ещё я... тот человек, который был счастлив каких-то пять минут тому назад... пока что.

- Белла...

- У меня просто есть потребности, понимаешь? Только и всего... - скрывая свою наготу под набрасываемым на тело уже знакомым мне халатом, Изабелла просовывает руки в рукава и запахивает его спереди исключительно удерживающим прикосновением к ткани с двух сторон. Её волосы, все, что ниже шеи, зажаты воротником и недоступны моему взгляду, и на самом деле она сама точно такая же. В поле моего зрения исключительно более не обнаженная спина и затылок с немного, но мило спутанными прядями, в то время как я могу лишь догадываться о состоянии глаз и выражении лица. Они влажные? Или сухие? А оно свидетельствует об усилиях, прикладываемых для вероятной лжи, и выдаёт весь надрыв момента? Или я наивно придумал себе всю гармонию, что казалась обоюдной и взаимной, и испытывал её лишь в одиночку? - Уверена, и у тебя тоже.

- Да, они есть и у меня, - к чему скрывать очевидное, - но... я не могу с кем попало.

- А раньше очень даже мог, и тебе ничего не мешало. У вас всё проще.

- У кого у нас?

- У мужчин.

- Говоришь так, будто мы все одинаковые бабники, а я буквально каждую ночь цеплял новую девушку.

- Неважно, каждую или нет, но...

- Но всё это было до нашей встречи, и в любом случае я больше не тот человек, - зачем мне быть с кем-то, если я его не люблю и даже не питаю ни малейшей симпатии или влечения, а без чувств всё отныне и уже давно лишено какого бы то ни было смысла? - После тебя я не могу... - сдвинувшись на кровати уже в наспех натянутых обратно брюках, я прикасаюсь к Белле и кладу руку в ту точку на её теле, где шея переходит в правое плечо. Раз уж по её словам всё случившееся обусловлено лишь физическими нуждами, мне было бы так легко снова её соблазнить и смягчить, и найти правильный подход, чтобы впоследствии добиться своего, но это всё вряд ли долговечно. Здесь нужно что-то серьёзное. Возможно, целая стратегия. Как в том же баскетболе или любом другом виде спорта. Не такая, что обеспечивает сиюминутный успех, а та, которая ставит во главу угла глобальные достижения.

- Прекрати. Это всё лишь эмоции. Они пройдут, и ты поймёшь, что мы просто... Что это был исключительно... секс, как тогда. Им занимаются многие... без всякого подтекста. Зачем всё усложнять?

- Усложнять?

- Да, усложнять, - в комнате всё ещё достаточно светло, и это бы мгновенно позволило мне разглядеть трогательную уязвимость, существуй она, как только Белла кое-как завязала пояс и, встав, развернулась лицом ко мне, но плевать на отсутствие необходимости в использовании электрических лампочек. Дополнительное освещение тут ни к чему. Она позволила себе сдаться, пусть и ненадолго, впустила меня во всех смыслах, а теперь будто щёлкнула переключателем, и воображаемая шторка вернулась на былое место, отгородив нас друг от друга словно непрозрачным и стальным занавесом. Тепло ушло. Нежности как не бывало. Я чувствую удушье. Человек словно одел не только своё тело, но и душу... Дурацкий халат. Не думал, что можно одновременно любить и ненавидеть какую-либо вещь... или личность.

- А как ты хотела?

- Я думала, ты согласишься продолжить. Раз уж у нас обоих есть определённые потребности, и мы с тобой неплохо...

- Замолчи. Закрой свой рот, - не имея сил больше это слушать, я не могу находиться здесь и дальше и просто беспорядочно хватаю свои вещи, и даже не испытываю особых угрызений по поводу собственного тона или использованных выражений. Возможно, у меня было с десяток женщин, возможно, чуть больше или меньше, я никогда не вёл счёт, но думать, основываясь на уже навсегда ушедшем прошлом, что плотское удовлетворение мне важнее всего остального, просто оскорбительно для меня. Думать так после нашего верного брака, когда я не делал ничего предосудительного и оставил всё, что могло бы быть превратно истолковано, далеко позади, это просто верх заблуждения. О, Белла... Как же невыносимо... Знать, что в тебе снова видят того, кто якобы совсем не способен себя контролировать, и, главное, из-за этого лишиться понимания, как сказать, что мне нужен подтекст... и что лишь с ней одной.

- Это ты закрой. И пошёл вон.

- Я так и собирался, - но в действительно я был бы счастлив остаться на ночь, обнять беременную моим ребёнком женщину и уснуть прямо рядом с ней без раздумий, без сложностей и без сожалений поутру, позволь она мне это, и, ощущая живот на протяжении всей ночи, почувствовать себя лучше, чем за всё последнее время... Но как можно даже думать о том, чтобы показать свою любовь, не прошедшую, несмотря на все имеющиеся причины, если со стороны всё воспринимается абсолютно в штыки? Меня вычёркивают снова и снова, будто я никогда не имел значения и не был дорог ни единой минуты.

- Так иди.

- И уйду... Но не забудь, завтра у нас первое занятие на курсах, и я... - я думаю, что ты не хотела говорить всё то, что сказала, но пока это принимаю, даже если не понимаю стабильно повторяющихся поисков повода, чтобы меня оттолкнуть, и не считаю данную позицию правильной, - в общем, я позвоню утром. Доброй ночи.

- А если я не пойду?

- О, я думаю, что ты пойдёшь. Ты ведь хочешь не чувствовать боль, а там как раз могут научить способам справляться с ней. Так что до завтра, Белла.



- Привет ещё раз. Ну, ты готова? Собралась?

Я вхожу в квартиру, как только различаю звук отпираемой двери, и прикрываю её за собой, пока Белла, ничего не говоря, странно отворачивается от меня и, лишь прикоснувшись к стене, будто для опоры, наконец, отвечает мне:

- Да... Только подожди одну минутку.

- В чём дело? - мы не опаздываем, и времени у нас даже больше, чем просто с запасом, так что небольшое ожидание не сыграет отрицательной роли. Но мне банально хочется понять, что здесь происходит, и почему голос, с которым накануне вечером всё было в полном порядке, невзирая на то, что можно охарактеризовать, как ссору, сейчас звучит, как больной, простуженный и пессимистичный. Если бы Белла выходила куда-нибудь уже после моего отъезда, я бы знал об этом от телохранителя, но он не звонил, так что вывод, что подхватить бактерии и микробы на улице или ещё где-нибудь она вряд ли могла, напрашивается сам собой. Так что в таком случае здесь не так? Я стал невольным участником игры, правил которой даже не знаю?

- Ни в чём. Всё в порядке. Просто можешь немного помолчать? - но я не могу и, невзирая на просьбу, дотрагиваюсь до слегка сгорбившейся спины взволнованным движением, ощущающимся, как молящим об ответе и правде вместо глупых и нелепых отговорок, которые пользы никому не принесут:

- Прости, но нет. Давай же, скажи, что с тобой... – она вроде не обиженная и не сердитая, но всё равно какая-то непонятная и скрытная, даже больше, чем обычно, но я хочу, чтобы у нас всё было в относительном порядке. И, возможно, готов пойти ради этого на всё, что угодно, исключая разве что шантаж и другие варианты морального насилия. - Не заставляй меня спрашивать снова. Пожалуйста, Белла...

- Просто голова что-то закружилась... Но это пройдёт.

- Откуда такая уверенность? Это что, не впервые?

- Нет.

- Ты резко встала?

- Нет. Вовсе нет.

- Тогда что?

- Наверное... Наверное, я просто голодная.

- Голодная? Ты ещё не ела?

- Ела, но не особо.

- Так, ладно... Давай ты сядешь, а я принесу тебе воды, - я усаживаю Беллу на чёрный кожаный пуфик, убеждаюсь, что, привалившись телом к стене, она не собирается падать в обморок или что-то подобное, и лишь тогда отлучаюсь на кухню. А вернувшись и присев на корточки, наблюдаю за тем, не дрожит ли правая рука, держащая стакан, пока Белла делает первый и единственный глоток, и спонтанно касаюсь её лба, проверяя, не горячий ли он. Ни судорог, ни повышенной температуры тела не обнаруживается, но посреди всех этих действий, проводя пальцами по шелковистым чёрным волосам, в основной массе перекинутым на левое плечо, я оказываюсь пойманным с поличным на пристальном разглядывании и особенном внимании.

- Почему ты на меня так странно смотришь?

- Разве? - я не думаю, что смотрю на неё как-то иначе, чем когда мне случалось переживать по поводу благополучия своей жены в период нашего брака, а сейчас моё беспокойство почти зашкаливает, и взгляд у меня наверняка соответствующий, но, возможно, для Беллы я снова выгляжу нелепо, несолидно и просто по-дурацки. Ведь не далее, как вчера, она на полном серьёзе и прямо в лицо назвала меня смешным. Думать об этом до сих пор неприятно и больно. Но не из-за удара по самолюбию. Просто нам было хорошо вместе, а она взяла и всё испортила. Впрочем, здесь всё гораздо сложнее… Ведь разрушен не один вечер, а целая жизнь. И моя тоже.

- Со стороны ведь виднее. Ты так не считаешь? - я считаю, что мне не нравятся круги вокруг твоих глаз, будто ты плохо спишь или поздно ложишься, или всё это одновременно, но говорить об этом не собираюсь. Потому что ты наверняка обидишься, пусть и отличным от других людей способом, и скорее посчитаешь мои слова оскорблением, чем признаком, доказывающим то, как я волнуюсь лично о тебе, а не только о ребёнке...

- Ну, предположим, что я удивлён из-за твоей откровенности. Мне казалось, что ты скорее откусишь собственный язык, чем в общении со мной признаешься в том, что тебе из-за чего некомфортно.

- И как это понимать? Ты что же, хочешь поговорить по душам?

- Почему бы и нет?

- Потому что мы особо никогда этим не занимались...

- Возможно, в этом и проблема. Мы не те люди, что посвящают часы напролёт, рассказывая друг другу о том, как прошёл их день, да мне и не нужно столько времени, но нам стоило быть... более искренними и открытыми. Хотя бы друг с другом.

- Какой смысл обсуждать это сейчас? Наш брак закончился, Эдвард. Нечего изображать то, чего нет.

- А ты в принципе не можешь быть проще?

- Быть проще? - Белла вращает по-прежнему наполовину полный стакан, и в этом нет ничего особо захватывающего, но вот на её лице появляется ироничная улыбка, и это, надо признать, выглядит интригующе. - Забавно, что именно ты заговорил об этом, учитывая, что, когда вчера я предложила не делать великого дела из банального секса, ты предпочёл одеться где-то за пределами этой квартиры, лишь бы... не знаю, что уж конкретно тобой двигало, но теперь мы знаем, что сбегать ты умеешь.

- Сбегают только те, кто страшатся ответственности... а я просто ушёл. От тебя... Разница очевидна.

- Да неважно. Факт в том, что ты не проще меня.

- Ты всё ещё думаешь не о том...

- А ты отныне за целомудрие? - ей явно нравится провоцировать меня, дразнить и искушать, но поддаться значит выказать слабость и потерпеть поражение, так что лучше всего молчать и не отвечать, потому что я не давал обет безбрачия и при правильной атмосфере, настроении и ауре легко могу не устоять... И, объективно говоря, это будет не впервой.

- Тебе лучше?

- Вот теперь ты фактически сбегаешь... Увиливая от неудобного вопроса. Так ты что, действительно этого хочешь? Чтобы я, так или иначе, разоткровенничалась? Вспомнила что-то ещё из прошлого, о чём никогда тебе не говорила, хотя, возможно, и была должна, или просто поделилась новыми подробностями своей жизни до тебя?

- Может быть, позже... - в другой обстановке и тогда, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, чтобы я смог застать тебя врасплох и не оставил ни единой возможности выкрутиться, - так тебе лучше или нет?

- Да, лучше.

- Тогда вставай, и поехали.

- И вот так ты уже больше не трогательный юноша, которым казался всего минут назад. Не знаю, к чему притворяться и играть какую-то роль, если твоя истинная суть рано или поздно всё равно берёт верх.

- Моя истинная суть?

- По отношению ко мне теперь ты всегда будешь несколько груб, беспощаден и строг, - мы встаём, оставляя стакан стоящим на полу, и выходим из квартиры, чтобы спуститься на лифте в подземный паркинг, где я оставил свою машину. Вероятно, эту тему можно развивать бесконечно и долго спорить по поводу того, кто же здесь жесток, но я сохраняю стойкое молчание, ведь не думаю, что Белла знает, о чём говорит. За последнее время я не сказал ей ни единого реально дурного слова. Если она воспринимает что-то именно в таком ключе, это не значит, что я солидарен и вижу всё точно в тех же эмоциональных тонах. Но иногда, позволив себе лишнее, было бы здорово услышать, что ты перегнул палку и обидел любимого человека. Хотелось бы мне, чтобы в прошлом она говорила со мной, даже если я и не относился к ней вызывающе, и какие-то отрицательные чувства и ощущения были связаны со мной в самую последнюю очередь. Но и сейчас тоже по-идиотски хочется. - Я не уверена на все сто, но, по-моему, ты едешь не туда. Что показывает навигатор? - замечает Белла спустя уже приличное количество времени, когда мы уже достаточно долго находимся в пути, и если отталкиваться от оговоренного пункта нашего назначения, то она, безусловно, права, и всё-таки ошибки здесь нет.

- Он мне не нужен. К тому же мы уже приехали, - я сворачиваю на парковку перед кафе и заглушаю двигатель, - пойдём, поедим, - но Белла не двигается и, кажется, лишь глубже оседает в переднем пассажирском кресле:

- Нам нужно быть не здесь, а в другом месте.

- То есть ты уже не голодная? - я знаю, что это не так, потому что слышал неоднократное урчание в её животе, и вообще не понимаю, что тут обсуждать.

- Что ты делаешь?

- Ничего, кроме того, что собираюсь тебя накормить. Это просто завтрак, Белла. Обычная закусочная с потрясающими панкейками и аппетитными тостами в сочетании с беконом, яичницей и томатами, - но всё не совсем так. Мы бывали в этом заведении большее количество раз, чем я могу сосчитать, и заказывали именно названные мною блюда, самые вкусные в меню, так что это кафе... ну, можно сказать, что в некотором роде оно наше. Хранящее множество воспоминаний и помнящее нас такими, какими мы были в самом начале.

- Нет, не обычная.

- А какая тогда? Мистическая что ли?

- Мы ели в ней чаще, чем дома. Вот какая. До тебя я никогда здесь не была и даже не знала об её существовании.

- И что с того? Я всё ещё не понимаю, в чём проблема.

- Ни в чём.

- Тогда не вижу причин не войти внутрь. Ведь их нет, так?

- Нет, - резко, словно нанося удар наотмашь, отвечает Изабелла и покидает автомобиль прежде, чем я успеваю моргнуть, и вскоре мы занимаем столик у окна. Нам приносят привычные глазу блюда и чай, потому что я попросил их тут же, едва дослушал традиционный вопрос, чего мы желаем, но она не спешит дотрагиваться до столовых приборов, хотя во все предыдущие разы буквально налетала на еду, как одержимая, и не стыдилась ни этого, ни меня. Но это было давно. Ещё когда мы жили здесь. До Нью-Йорка. А значит, и до развода с беременностью. В общей сложности около восьми месяцев назад. Наверное, этого времени вполне достаточно для изменения вкусовых предпочтений. Особенно учитывая новое состояние и всё с ним связанное. Так что стыд тут, вероятно, не причём.

- Ты тоже хотела панкейки? Не тосты и яичницу, как обычно? Мне не стоило делать выбор за тебя?

- Ты... помнишь?

- Да.

- И что именно?

- Всё... - и даже то, что не следует. Как, например, наше однажды уединение в одной из здешних туалетных кабинок. Будучи довольно безрассудными и смелыми, тогда мы не боялись попасться. Но это не то, о чём можно думать. Клянусь, мои мысли иногда были как на ладони. - Так что можешь отключить свою гордость. Ты уже сказала, что голодная, поэтому прятаться за этой ширмой необходимости больше нет. Заказать тебе другое блюдо? И что по поводу десерта? Хочешь чизкейк или яблочный пирог, или что-нибудь ещё?

- И отчего ты вдруг такой заботливый? - оттого, что по-прежнему нестерпимо люблю тебя и хотел бы, чтобы, находясь рядом со мной, ты снова смеялась или, по крайней мере, чему-то улыбалась. Только и всего... - Впрочем, не отвечай. Не хочу знать. В любом случае у нас нет времени на десерт и всё такое прочее.

- Вообще-то есть. Сколько угодно.

- Ну, это вряд ли. Занятие уже через сорок минут.

- Да и пусть. Нас там не будет. Ни сегодня, ни в последующие разы.

- Ты... рехнулся?

- Нет, я просто передумал. Последнее, чего мне хочется, это чтобы ты делала что-то против своей воли, - кому станет лучше, и какая вообще от этого может быть польза, если совершать что-то исключительно по принуждению? Это всё только во вред и способно измучить, разрушить моральную целостность и уничтожить всякое внутреннее равновесие. А я такого не хочу. Ни для неё, ни для себя, ни для нас обоих. - Ну, не считая очевидного. Так что ешь спокойно и никуда не торопись. Хочешь, поделим порции пополам? - чтобы хоть что-то было прямо как раньше. Когда ты мне, а я тебе.

- Но это же не про тебя. Изменять свои решения...

- Всё когда-то бывает в первый раз. Так могу ли я взять немного твоего бекона или нет?

Предыдущая глава || Следующая глава