- Это то, что ты хотел?

- Да, это она, - я смотрю на сумку среднего размера, выполненную из атласа чёрного цвета, с широким персонализируемым ремнём, позволяющим носить её в том числе и через плечо, а не только в руке или на плече, и снова думаю о том, что Элис должна полюбить и оценить столь классическую, элегантную и ни капли не вычурную вещь. На ней закреплены буквы имени моей сестры в виде блестящих значков из латуни светло-золотистого цвета, и, полюбовавшись ими и убедившись в исправности работы всех замков, я убираю сумку обратно в красивую коробку, лежащую на журнальном столике. Виктория сидит рядом со мной на диване, явно довольная тем, что смогла выполнить мою просьбу, но осматривается вокруг себя так, будто впервые находится у меня в гостях и никогда прежде здесь не была. Я догадываюсь, что это, должно быть, напрямую связано с отсутствием праздничной атмосферы и следов того, что она будет создана, и совершенно не удивляюсь следующему вопросу:

- Ты будешь на Новый год с родителями?

- Нет, не с ними. Я съезжу к ним ненадолго, чтобы поздравить, но позже вернусь обратно сюда.

- В одиночество и эту унылую гостиную?

- Нет. Нет, я...

- Эдвард вернётся ко мне, - раздумывая, что ответить своему агенту и как именно это воплотить в жизнь, я замечаю, как Белла показывается в дверном проёме, слишком поздно, но из-за голоса резко поднимаю взгляд и перевожу его туда, где стоит она, и то, что, оглянувшись, Виктория делает то же самое, нельзя не заметить. Возможно, это утро вторника только что очень и очень усложнилось, а я даже ничего не могу с этим сделать. Мне остаётся лишь наблюдать, как Белла подходит ко мне, обогнув диван, в своих почти облегающих светлых штанах из плотного шёлка и бежевой толстовке свободного покроя с капюшоном и опускает правую руку на моё плечо, сжимая его пальцами с накрашенными красным ногтями так, будто хочет что-то продемонстрировать или даже доказать нашей гостье. Ощущение такое, что я собственность, которую необходимо защищать, отстаивать и оберегать от каких бы то ни было посягательств со стороны, что само по себе... странно, ведь, на мой взгляд, это всё совершенно ни к чему, учитывая, что у нас с Викторией всегда были и остаются исключительно рабочие отношения, да ещё и округлившийся живот, который возник явно благодаря мне... Я не знаю, что и чувствовать или думать в связи с тем, что моя женщина так решительно пришла сюда с кухни и дотронулась до меня не менее вспыльчиво и словно... ревностно. Словно ей есть о чём беспокоиться и кажется, что это вполне в моих силах, уйти и оставить нашу семью, которая уже у нас есть... Но я солгу, если скажу, что мне неприятно. В действительности я эгоистично рад, наконец, обнаружить брешь, которую искал настолько долго, что уже почти потерял всякую надежду её найти. - Здравствуй, Виктория.

- Белла, - мой агент не кажется мне сильно удивлённой, однако это не гарантирует того, что она просто не скрывает свои истинные эмоции и не позволяет им отразиться на собственном лице, следуя необходимости оставаться в профессиональных рамках, невзирая на то, как мы довольно близки. Отсутствие полноценного знания нервирует меня, а Белла недостаточно близко, чтобы отключить это, и внутри я словно до предела натянутая струна.

- Хочешь чай? Чайник как раз вскипел.

- Не стоит беспокоиться, - качает головой Виктория, и, пожалуй, сейчас я бы отдал очень и очень многое, чтобы пробраться в её голову и проникнуть в обитающие в ней мысли, чтобы узнать, злится ли она, что я столько не говорил об этом, а теперь фактически ставлю её перед фактом, но в желании переключиться буквально хватаю неожиданно внимательную и радушную Беллу за руку и притягиваю её на свои колени, заставляя перестать стоять и, наконец, сесть. Мой взгляд не отрывается от браслета, опутывающего правое запястье, вступившее в контакт с моим обтянутым джинсовой тканью коленом, и мне удаётся почти забыть о постороннем внимании. Но только почти... Далеко не до конца.

- Ты хочешь... выйти и поговорить?

- Не думаю, что нам нужно выходить, Эдвард. Если вы, и правда, снова... вместе, то это должен быть совместный разговор.

- Ты хочешь разговор со мной, как с клиентом? Или разговор, преследующий исключительно добрые намерения?

- О каком разговоре речь?

- Виктории нужно моё заявление, - поясняю я, не чувствуя восторга от необходимости это озвучивать, пока Белла становится ощутимо более напряжённой и твёрдой из-за сжатия мышц, которые будто настраиваются на вероятные неприятные моменты, и почти до боли вряд ли сознательно стискивает мою ногу, начинающую мерзко подрагивать, что у меня никак не получается унять или хотя бы чуточку обуздать.

- Мне оно не нужно, Эдвард. Но я вынуждена затронуть это, потому что ты публичный человек, и в один из дней я хочу знать, что мне говорить. Никто к этому не стремится, и никто не желает, чтобы о его личной жизни всё было известно, желая оставить себе хоть что-то, но у тебя уже давно нет никакого выбора. Он исчез, когда ты стал тем, кем являешься. Скрыть надолго это вряд ли удастся. Как только ребёнок родится, придётся что-то сказать, даже если это будет заученная и использованная другими десятки раз фраза, - Виктория поднимается, беря свою сумку и переброшенное через спинку дивана тёплое пальто, и тем самым становится выше меня, заставляя смотреть на себя снизу вверх, хотя при обычных обстоятельствах ни она, ни Белла не могут сравниться со мной по показателю роста, - думаю, вам двоим так или иначе нужно многое обсудить. Я вас оставлю. Не провожай меня, Эдвард, и спасибо тебе за подарок.

- Не за что, - я не дарю ей подарки как таковые, но перечисляю деньги на День рождения и, как сейчас, на Новый год, создавая возможность, позволяющую Виктории купить то, что ей действительно хочется, и, на мой взгляд, было бы здорово, если бы все люди могли поступать со своими родственниками и друзьями точно также, чтобы им не пришлось получать ненужные вещи и впоследствии размышлять, как бы от них избавиться. Но не у всех есть столько денег на счёте, как у меня.

- Счастливого вам двоим Нового года.

- И вам с Джеймсом тоже.

- До встречи, Белла.

- Полагаю, что да.

Это происходит, едва мы остаёмся одни, и сразу после звука, с которым закрывается дверь, после чего всё совершенно стихает. Белла перемещает руку на заднюю часть моей шеи, сжимая её и слегка царапая кожу подаренным мною браслетом, но, спрашивая, отводит взгляд, и голос производит впечатление удручённого, но сильного и эмоционально сдержанного:

- Ты же собирался сказать ей, так? - глаза находят мои, и я вижу что-то, что может испепелить, огонь и искры ярости, и это меня пугает... - Когда она спросила о твоих планах, ты думал назвать меня, или если бы я не вошла, ты бы так и проводил её, будто меня вообще нет в этом доме?

- Разумеется, я думал. И я бы ей сказал.

- Всё выглядело совершенно иначе. Ты растерялся, Эдвард.

- Конечно, я растерялся. Будто мне нельзя это чувствовать, словно ты сама, ради всего святого, точно уверена в том, что не напугана, и не заставляешь меня каждую чёртову минуту ожидать, что вот сейчас всё вернётся к тому, что было, - от этой несправедливости у меня сжимается сердце и просто всё внутри, и я почти кричу... излучаю всё равно что страх потери и страх обмануться вновь. Прямо сейчас, в эту самую секунду мне нет должного и существенного оправдания, но я не в состоянии стиснуть эти чувства в кулак. - Откуда я, по-твоему, мог знать, что она спросит меня обо всём этом прямо в лоб? О том, что мы собираемся или не собираемся делать или говорить после родов? До этого ещё уйма времени.

- Не уйма.

- Да, не уйма. Но целый месяц, - я провожу рукой по её волосам, перекинутым на левое плечо и так сильно контрастирующими с цветом одежды, и даже на расстоянии, не прижимаясь к ним лицом, чувствую приятный и сладкий запах шампуня, - и столько всего может пойти неправильно.

- И мы в том числе, так? Точнее я, - она покидает мои объятия так, будто и вовсе не находилась в них на протяжении как минимум десяти минут, и это исчезновение молниеносно заставляет меня ощутить пустоту там, где руки ещё несколько секунд назад чувствовали тепло и вызванный близостью уют, - потому что ты нуждаешься в гарантиях, хотя и говоришь, что наперёд ничего нельзя утверждать. Это... это...

- Лицемерие? - подсказываю я, ведь это именно им, вероятно, и является, и встаю, намереваясь коснуться, обнять и прижать её к себе в желании без слов сказать, что исправлюсь, что не буду просить больше того, на что она способна... и что велю Виктории отвалить, если потребуется, но Белла словно вся съёживается, видя то, как я делаю шаг, и мое касание её левой руки, опустившейся на живот, буквально поверхностное и почти отсутствующее вопреки всему тому, чего я хотел от этого момента. - Ну, ты что… ты же… ты ведь не ревнуешь?

- Думаю, я просто хочу побыть одна, - она отвечает слишком скоро даже для неё, и моя рука непроизвольно пытается её приобнять, чтобы сопроводить, но Белла отступает на полшага, и я не решаюсь предпринять новую попытку, - но ты поезжай.

- Ты уверена? - она кивает, и меня охватывает чувство сокровенной и даже сакральной эмоциональной близости. - Хорошо, но я ненадолго.



- Отчего ты сегодня такой загруженный, мой милый брат? - Элис заботливо и взволнованно спрашивает об этом, помогая нашей матери нарезать ингредиенты для различных салатов, пока я сижу за разделочным островком на кухне и наблюдаю за синхронной и слаженной работой двух женщин, направленной на приготовление пищи для праздничного стола, за которым меня даже не будет, чтобы всё это попробовать, и думаю о том, что моя сестра продержалась неожиданно долго для того, кто обычно всегда подмечает малейшие нюансы моего настроения и мгновенно интересуется вызвавшими его причинами.

Сегодня же прошло никак не меньше получаса, будто она просто давала мне время сказать хоть что-то самому, но по какой-то причине с ней это даже тяжелее, чем с мамой. Наверное, потому, что мы родились почти одновременно, и ещё тогда между нами возникла особенная связь, чувствуя которую, я не хочу огорчать ту когда-то девочку, появившуюся на свет чуть позже меня, но всегда обращающуюся со мной так, будто это я незначительно, но младше. Приехав гораздо раньше Элис, к настоящему моменту я уже подарил родителям все подарки, что стало безмолвным знаком, свидетельством того, что я не останусь, и мне даже не пришлось облекать всё это в слова, в то время как она пропустила весь этот момент, а значит, не имеет ни малейшего понятия о том, что происходило здесь до её появления. Вот что конкретно делает определённо невозможным вновь обойтись тишиной, не прибегая к использованию речи.

- Оттого, что он не собирается оставаться с нами, - замечает мама, пока я по-прежнему соблюдаю молчание, но её вмешательство словно заставляет меня ожить, отвлечься от созерцания корзины с несколькими наборами разных конфет, упаковками чая и кофе и бутылкой шампанской, собранной мною с безусловной любовью, пусть и в самый последний день, и стоящей около моего левого локтя, и сесть прямее на своём стуле.

- Это не значит, что я вас не люблю. Я ведь приехал и никого не бросаю, мам. Не думаешь же ты, что, когда у Элис появится собственная семья, а следом и дети, она всё равно будет встречать каждый Новый год с вами? Нет, им с Джаспером будет проще оставаться у себя дома. Ты раздуваешь из мухи слона.

- Эдвард.

- Сын, - одновременно говорят мне Элис и входящий на кухню отец, словно бы пытаясь меня урезонить, и при всем моём желании раз и навсегда прояснить собственную позицию, но при этом показать, что я всё равно остаюсь их сыном, на которого они по-прежнему могут рассчитывать, некоторое укоряющее и пристыжающее осуждение на лицах сестры и папы заставляет меня заткнуться и сбавить обороты.

- Не нужно, Карлайл. Я больше не хочу этих выматывающих сражений. Достаточно, - вытирая руки и после оставляя полотенце в покое сложенным на стол около газовой плиты, мама подходит к островку, разделяющему нас, но он совершенно перестаёт иметь значение, когда она касается моей правой руки, - ты прав, родной. Я ничего не могу от тебя требовать, к чему-то принуждать и на чём-то настаивать, ты взрослый мужчина, и если всё выглядит так, будто я считаю, что ты непременно обязан спрашивать у меня разрешение на что бы то ни было, то знай, что мне очень жаль. Тебе не нужно моё одобрение, и ты не должен оставаться, когда это противоречит всему тому, что ты запланировал и чего желаешь. Да, мне будет грустно без тебя этой ночью, и рано или поздно твоя сестра тоже перестанет отмечать праздники с нами день в день, но и то, и другое нормально. Я понимаю это и хочу, чтобы вы знали... - теперь мою ладонь сжимают, а не просто касаются её, но это нисколько не больно, а скорее тепло, мягко и по-матерински внимательно, и я настолько боюсь спугнуть ход мыслей и рождаемые слова, что в неверии, что, и правда, слышу всё это и понимаю их абсолютно верно, даже едва дышу и уж тем более не способен на то, чтобы хоть что-то вставить между фразами, - когда бы вы не захотели приехать, мы с вашим отцом всегда будем вам рады. Это по-прежнему ваш дом. Он не перестал быть таким лишь из-за того, что вы двое больше не живёте здесь постоянно. Пока мы живы, он всегда будет принадлежать вам обоим, это то, что никогда не изменится, и это... это касается и тех, с кем вы будете приезжать, - мама смотрит на меня со всей ответственностью за всё только что сказанное, вес этого ощутим и серьёзен, и я думаю, что верю ему... ей, но от мысли, сколько всего она, вероятно, сделала со своей скрытой от посторонних глаз сущностью, чтобы произнести то, что, возможно, ей вовсе не хотелось говорить, мне становится не по себе. В том смысле, что слова – это ещё не действия, и даже если однажды Белла снова войдёт в этот дом, смогу ли я быть уверен в относительном принятии... принятии её, в каком бы качестве она здесь не оказалась? - В конце концов, не мне и не вашему отцу жить и быть с этими людьми, а вам. Мы же свой выбор сделали давным-давно. Теперь пришёл ваш черёд. Я же хочу сосредоточиться лишь на одной вещи. На своём внуке… Если для этого мне придётся с чем-то мириться, то так тому и быть.

- Мам.

- У нас с твоим отцом кое-что для тебя есть, Эдвард. Мы сейчас вернёмся.

- Ну, на мой взгляд, это ещё не всё, - замечает Элис, когда мы с ней остаёмся наедине, и я смотрю на неё наверняка странно и мрачно, спрашивая себя, неужели она тоже думает, что с мамой будто что-то не то:

- О чём ты говоришь?

- О тебе, разумеется, - на моих глазах кто-то словно щёлкает выключателем, и моя сестра, моя красивая и любящая сестра, в основном всегда позитивная и излучающая розовый оптимизм, становится почти что грустной и терзающейся, - давай, рассказывай, что ты сделал.

- Я ничего не делал.

- Ну да, конечно, - говорит Элис, и я явно слышу сарказм, скрывающийся за этими словами, - вы, мужчины, никогда ничего не делаете, но всё-таки что-то да делаете, просто не замечаете этого или считаете это ерундой, но для нас всё вполне может быть иначе.

- Ладно, скорее всего, я что-то да сделал, - скривившись от воспоминания и понимания того, что сестра, возможно, права, отвечаю я, - то, что я назвал мать своего ребёнка… ну, ревнивицей, считается?

- А ты случайно не создавал повод, чтобы она это чувствовала?

- Конечно, нет, - это предположение почти оскорбительно для меня, и мой голос чуть ли не возмущенный тем, что моя же собственная сестра так или иначе думает обо мне, считая... что? Что я играю с беременной женщиной и испытываю некое извращённое удовольствие, выводя её из состояния равновесия на последнем месяце? - Виктория заехала ко мне буквально на пять минут по важному делу, а Белла... она повела себя совершенно нехарактерно для неё. Но я же с ней, и вообще это просто смешно. Для меня не существует других женщин.

- Это ни капли не смешно, Эдвард Каллен, - Элис качает головой так, что это, на мой взгляд, вполне может привести к головной боли, и, не видя согласия, но слыша чуть ли не строгий выговор, я, пожалуй, путаюсь только больше, чем уже был, - ты просто не знаешь, что у неё, возможно, было в голове тот момент. Вдруг на фоне твоего агента она ощутила себя очень толстой и подумала обо всех тех женщинах, которые худее и выше неё... да взять хотя бы девушек из вашей группы поддержки, которые вечно крутятся поблизости от тебя.

- Да я вообще едва их замечаю. Друг для друга мы просто фон. Каждый из нас занят своим делом.

- Возможно, для тебя всё так и обстоит, но говорил ли ты Белле то, что, сидя здесь, говоришь мне? А ведь когда-то, выражаясь твоим языком, она тоже была просто задним планом.

- Совсем недолго. И она и так знает, что важнее неё... важнее неё и ребёнка у меня никого нет.

- То есть всё это время… все эти месяцы… ты был ей верен? Я твоя сестра и не осуждаю, если нет. Просто… помня о твоём прошлом… Я лишь хочу сказать, что для нас, женщин, оно тоже может быть значительным поводом переживать.

- Однажды я и правда… Белла видела её, но мы оставили это позади.

- Даже если так, чаще, чем иногда, мы хотим и слышать, что к нам чувствуют. Не один раз, а снова и снова, - Элис отвлекается от готовки и, на ходу вытирая вымытые руки, садится за островок напротив меня, по-прежнему держа полотенце в руках, - могу ли... могу ли я поговорить с тобой начистоту?

- Тебе не нужно спрашивать о таком. Разумеется, ты можешь.

- Знаешь, когда я думаю о тебе, это всегда затрагивает не только тебя. В том смысле, что раньше это был только ты, но теперь есть ещё и Белла, даже если у вас, вероятно, многое непросто... - говорит Элис, словно для поддержки начиная вертеть в руках мой опустевший бокал из-под чая, - возможно, в это трудно поверить, но порой... порой меня всё ещё удивляет, что ты станешь отцом раньше, чем я матерью. Честно признаться, я ни разу не думала, что ты вообще когда-нибудь влюбишься и женишься.

- Что?

- Я помню, как смотрела на тебя, на то, как ты увлечён спортом гораздо больше, чем тем, чтобы найти кого-то по-настоящему важного вместо очередной кратковременной интрижки, и видела лишь то, что баскетбол – это, похоже, всё, в чём ты нуждаешься по жизни. Ты казался искренне поглощённым, но я не всегда чувствовала радость по поводу того, что ты делаешь со своей жизнью, будучи уверенной, что ты многое упускаешь, и была счастлива, когда ты сказал про свадьбу. Мама забеспокоилась гораздо больше, чем из-за мысли, что ты так и останешься один, а мне хотелось встряхнуть её, чтобы она перестала разводить панику и думать, как это отразится на всей твоей дальнейшей жизни, и не забудешь ли ты вообще все свои мечты из-за любви.

- Я их не забыл и не забуду, и приди она ко мне тогда, я бы сразу же дал ей понять, что она зря тревожится, - пожимаю плечами я, немного сожалея о былом и о том, что наша мать в своё время не была со мной достаточно откровенна, в то время как я об этом не знал, а теперь и вовсе не вижу смысла ворошить весь этот улей, - в любом случае сейчас она, кажется, предвкушает то, что станет бабушкой.

- Очевидно, что так. Но тебе уже хватит здесь сидеть. Когда они принесут подарок или подарки, езжай домой, а пути купи Белле цветы и что-то вкусное.

- Она всё это не любит, - она не такая девушка... ей никогда не были жизненно необходимы конфеты, букеты и драгоценности. Я даже не помню, дарил ли ей что-то из этого в повседневной жизни больше одного или двух раз.

- Возможно, ты удивишься, но даже когда мы сами отмахиваемся от этого, одновременно с этим мы жаждем, чтобы наш мужчина нас не послушал и сделал всё по-своему.

- О чём вы тут говорите? - родители выбирают этот момент, чтобы вернуться на кухню, но, видимо, не так уж и сильно нуждаясь в ответе, просто ставят на соседний стул довольно большой и вместительный картонный пакет, и по ожиданию на лицах всех присутствующих я понимаю, что они ждут, когда я загляну внутрь без значительного промедления, но едва моя рука извлекает наружу первую же вещь, как с сердцем мгновенно начинает происходить что-то невообразимое.

- Это...

- Да, это боди, - подтверждает мама, хотя, смотря на трогательную надпись «я люблю маму и папу» поверх голубого цвета, я и так отлично осознаю, что именно передо мной, и вслед за ним обнаруживаю ещё несколько таких же вещей, но уже других расцветок, а также пинетки, ползунки и чепчики, и даже тёплую одежду. Всё это такое крохотное, что делает ситуацию вроде как страшной, потому что говорит о размерах ребёнка лучше любого снимка, и погружает меня в почти священный трепет на грани благоговения перед тем, что ещё только будет. - Это на первое время. Чтобы поехать в роддом, этих вещей должно хватить. А потом купим ещё.

Я хочу сказать, что мы с Беллой могли бы и сами подготовиться к появлению на свет нашего сына, особенно учитывая, что впереди ещё целый месяц, но выбираю формулировку, не звучащую столь категорично и неблагодарно, учитывая, что я истинно признателен и растроган:

- Ты не была обязана, мам.

- Я знаю, милый. Знаю, что ты способен сделать всё сам, но я не смогла удержаться.

- Спасибо, мама... Спасибо вам всем, - это исходит от самого сердца, и по приезду домой я хочу первым делом показать всю эту маленькую одёжку Белле, чтобы заранее нервничать из-за того, как не испугаться и взять ребёнка на руки, вместе с ней, но, невзирая на свет, включённый повсюду в достаточном количестве, её нигде не видно, и я уже начинаю паниковать, когда замечаю приоткрытую дверь в детскую комнату и тут же, не медля более ни секунды, переступаю через порог. Пропажа находится сидящей в светлом кресле, стоящем между кроваткой и окном, и, услышав звук моего вторжения, поднимает на меня свои изумительные и о чём-то задумавшиеся глаза. Моё сердце ухает куда-то вниз, когда я различаю, что именно находится в руках, держащих на коленях знакомую мне рамку. Она лежала в этой самой комнате в одном из верхних ящиков комода, но, должно быть, Белла провела здесь достаточное количество времени.

- Где ты это взял? Это ведь...

- То фото, которое ты хотела, чтобы тот фотограф удалил, да.

- Ты говоришь мне, что он этого не сделал?

- Сделал, но прежде я его купил. Чтобы, если ты уйдёшь, у меня остался хотя бы один единственный снимок, доказывающий, что всё это не было сном... Чтобы я мог показать его нашему сыну, когда придёт время. Чтобы он знал, что его мама где-то да есть, - я подхожу к ней и присаживаюсь перед креслом с букетом из двадцати пяти красных роз в руках и большой коробкой конфет, нервничающий до предела, ведь это совсем не то, что мне привычно, и от соответствующего ощущения внутри что-то бесконечно крутится и вращается, - кроме вас двоих, мне никто не нужен, и тебе не надо меня ревновать. Ни к кому на свете... Я никуда не денусь, Белла. Придётся тебе терпеть меня до конца жизни. Ты... скажешь хоть что-нибудь? - она лишь смотрит на меня так, будто видит впервые в своей жизни, и до этого момента мы никогда не встречались, но, когда мысленно я уже почти начинаю ругать Элис и её наивные советы, вдруг склоняется ко мне и утыкается лбом в моё правое плечо, что побуждает мою свободную левую руку к действиям и к отдающему тревогой прикосновению к спине, - эй, ты чего? Я сделал что-то не так?

- Нет. Нет, всё в порядке, - Белла качает головой по-прежнему близ моей шеи и спустя пару мгновений шепчет в неё то, что выбивает почву у меня из-под ног, - просто я... просто я люблю тебя, Эдвард.

Предыдущая глава || Следующая глава