Шрамы

- До пятнадцати лет я носила брекеты, и меня за глаза называли «ореходробилка».

- На двенадцатый День рождения вместо велосипеда я получил хирургический набор и три белых мыши для тренировки, – парировал Эдвард, отпивая из стакана.

- Фу, – скривилась я, – ладно, ты выиграл, твое детство было ужаснее.

- Премного благодарю, – засмеялся Эдвард, вылезая из гамака и доливая мне ледяной коктейль в бокал. - Переходим к юности?

- Ну попробуй меня переплюнуть, мистер Я-самый-обаятельный-и-привлекательный, - съязвила я.

- Ты уже проиграла, Свон. Я потерял девственность в девятнадцать лет.

Я поперхнулась.

- Шутишь? – с сомнением спросила я.

- Поверь, подростком я был умным, но никак не красавцем. Я думал, эти долбаные прыщи останутся до пенсии.

Я недоверчиво осматривала его идеальное лицо и не могла представить, что у него хоть когда-то были проблемы с кожей, я думала, он родился с целью сводить женщин с ума.

- Ладно, ты опять выиграл, – поверила я.

- Ну нет, – возмутился он, – твой ответ.

Мы расположились в импровизированном саду, прячась в тени деревьев. Эдвард натянул два гамака и практически заставил меня туда забраться. Я, естественно, сопротивлялась, это было единственной реакцией на все его действия, но, похоже, его это в принципе перестало волновать, поэтому я прекратила трепать себе нервы и успокоилась. Мы пили какой-то коктейль его собственного приготовления и медленно расслаблялись. И играли в игру «Чья жизнь хреновее». Как ни странно, он пока выигрывал. Конечно, все это было не серьезно, никто из нас не говорил о по-настоящему болезненных моментах своей жизни. Простое шуточное соревнование, целью которого было просто забыться и надеяться, что Каллен сжалится и все-таки вернет меня домой.

- Ок, впервые меня пригласили на свидание с грязной целью.

- Не сомневаюсь, – пробурчал он.

- Не поверишь, Каллен, но вовсе не с той, о которой ты подумал, – усмехнулась я.

- А с какой? – D его глазах загорелся неподдельный интерес.

- Парень думал, что если я стану с ним встречаться, то его брата выпустят из тюрьмы. Благодаря моему папе. А когда я объяснила, что коп и адвокат - вещи немного разные, он меня бросил. Нам было по четырнадцать.

Смех Эдварда эхом разнесся в тишине. Я только улыбнулась.

- Самый ужасный секс в твоей жизни? – с ухмылкой и, как мне показалось, скрытым подтекстом спросил он.

- Готовься проиграть, комната, свечи, шампанское, шелковые простыни... – ответила я.

- И что же в этом ужасного? - удивился Каллен.

- Полторы минуты, – скривилась я.

Он пару раз моргнул, а потом снова захохотал.

- Ты выиграла этот раунд, – давясь от смеха, произнес он.

Меня не волновало, что он смеется над моей прошлой жизнью, все это было: взлеты, падения... и если бы мне удалось прожить все заново, я бы прожила. Когда тебе пятнадцать, кажется, что кривые зубы - это конец света; когда тебе тридцать, и ты прожила жизнь, которой нельзя позавидовать, над которой нельзя посмеяться, от воспоминаний о которой мурашки по телу, - вот это и есть конец света.

- Пошли поплаваем, - предложил он.

- Тебе было мало прошлого раза?

- Чем быстрее ты начнешь развлекаться и перестанешь занудствовать, тем быстрее я тебя отпущу, – предложил Эдвард с лукавой улыбкой.

- Ладно, – пробормотала я, выбираясь из гамака. А я только удобно устроилась. Эдвард подал мне руку, но я ее проигнорировала.

- Ты в этой простыне похожа на греческую богиню, – нежно сказал он и попытался дотянуться до моего лица, но я увернулась. Я поставила себе задачу, которую этот нахал делал трудновыполнимой. Я пыталась быть от него как можно дальше, чтобы не повторить прошлой ошибки.

- Тебе не жарко? – снова спросил он.

Я обмотала себя белой простыней, создав из нее платье.

- И что ты прицепился к моей одежде?! – не выдержала я. – Разве не все рассмотрел, когда я была без сознания?

- Я к тебе даже не прикасался, – смутился он, – это Мария тебя переодела и принесла для тебя одежду, женщина, которая следит за домом вместе со своим мужем.

- Как всегда джентльмен, – подколола я, хотя была благодарна за подобное отношение.

Мы пошли к воде.

- Белла, это глупо, – он заметил, что я не собираюсь раздеваться.

- Каллен, я даже в душе в одежде моюсь, не нужно стирать лишний раз, – засмеялась я.

- Белла-Белла, как бы ты ни пряталась от меня, моему воображению это совершенно не мешает.

Сбросив на песок простыню, я устремилась в океан. Вода была теплой как парное молоко и нежно ласкала кожу. Я плавала до тех пор, пока не выбилась из сил, и только потом заметила, что плаваю одна. Вдалеке на берегу сидел Каллен и наблюдал за мной.

- Понравилось шоу? – поинтересовалась я, отжимая волосы и ложась рядом на расстеленную простынь.

Эдвард как завороженный наблюдал за мной.

Тяжело сглотнув, он приблизился ближе, его глаза горели огнем. Предательская дрожь от ожидания продолжения разнеслась по телу.

- Так, стоп, – сказала я и провела пальцем по песку черту между нашими телами. – Вот это мое личное пространство, просьба на него не посягать, – предупредила я и закрыла глаза, лишь бы спрятаться от его взгляда.

Он терпел, наверно, от силы минут семь. Меня разморило на солнышке и, если бы не его тяжелое дыхание, я бы непременно уснула, а так приходилось быть начеку.
Теплые пальцы аккуратно коснулись шрама на животе, и я вздрогнула.

- Я же предупредила, – пробормотала я, хотя сама ждала реакции.

- От чего это? – тихо спросил он. – Похоже на колотую рану.

- Кухонный нож, – подтвердила я и открыла глаза.

Я потянулась за простыней, чтобы прикрыться, но он перехватил мою руку.

- Не нужно, пожалуйста. Это совершенно тебя не портит, просто это...

- Уродливо, – подсказала я.

- Нет, меня приводит в бешенство осознание того, что тебе было больно, – на одном дыхании сказал он.

Мне не за что было держаться, и я вцепилась в песок, когда его пальцы стали путешествовать по моему телу. Задевая каждый шрамик, каждую ранку, не до конца зажившие синяки. Я терпела, надеясь, что это его отпугнет, - кто станет возбуждаться от подобного. Но когда его губы коснулись шрама от пули на плече, я распахнула глаза и оттолкнула его.

- Что ты делаешь?

- Я больше никому не позволю причинить тебе вред, – произнес он и наклонился к моему лицу.

От такого категорического заявления я немного растерялась и пропустила момент, когда он пересек черту и повалил меня обратно на песок, отчаянно целуя.
Он уже не сдерживал себя и, заглушая мои протесты своим ртом, рукой поднимался по моему телу к груди.

К черту контроль! Я нарочно его провоцировала, я хотела, чтобы он набросился на меня вновь, чтобы взял власть в свои руки. Фрейд был бы на седьмом небе, если бы я попала к нему на прием. Надоело сопротивляться!

Пальцы скользнули под бикини, а ладонь другой руки накрыла грудь, слегка сжав. Непроизвольно стон сорвался с моих губ. Я скинула с него рубашку и с наслаждением прижалась к сильному телу. Он был прекрасен. Стальные мышцы напряглись, гладкая загорелая кожа под моими пальцами была словно бархат.

К черту! Хочу его немедленно. Сладкая истома затопила все мое тело. Я судорожно скидывала с него остатки одежды. Мое бикини оказалось ловко снятым за секунду. У него дрожали руки. Он зарычал, когда я осталась полностью обнаженной перед ним, и возбуждение стало нестерпимым. Сейчас он войдет в меня, и я, наконец, удовлетворю свою страсть.

Эдвард отстранился и оказался на коленях в моих ногах.

- Иди сюда! – практически приказала я. Его затуманенный взгляд блуждал по моему телу, и я немного смутилась от такого взгляда. Обнаженный он выглядел как греческий Бог, его могучее желание подрагивало от возбуждения, и я отвела взгляд. Почему этот паршивец вечно заставляет меня смущаться?! Он нежно развел мои ноги, но вместо того, чтобы дать мне то, чего я хотела, стал целовать меня. Путешествие его губ началось с колена, горячие ладони убирали на своем пути песок. Он обошел сокровенное место, где я больше всего жаждала его почувствовать, язык скользнул по маленькой татуировке в самом низу живота, скрытой до этого бикини, мучительно медленно поднялся выше и обхватил губами сосок. Я застонала и сильнее впилась ему в спину. Эдвард сводил меня с ума своей медлительность и, видимо, делал это специально. Ладонь скользнула между моих ног, пальцы гладили внутреннюю сторону бедра.

- Зачем ты меня дразнишь? – еле выговорила я.

Он оставил в покое возбужденный сосок и двинулся к шее. Зубами прикусил судорожно бьющуюся жилку и прошептал:
- Помнишь, ты сказала, что никогда не будешь со мной? Я хочу, чтобы ты произнесла это.

- Что? – и я громко застонала, когда он слегка надавил пальцами на мое влажное лоно.

- Что я был прав, а ты нет.

Чего он добивается? Чтобы я вспылила и оттолкнула его от себя?! Он ввел в меня один палец. Твою же мать! Я сжала губы. Я не признаюсь.

- Ну же, Белла, скажи, что я был прав, – только один его голос мог привести меня к оргазму в данный момент.

- Ты прав, Каллен, – сдалась я, – уже тогда я хотела, чтобы ты меня трахнул.

Нежность, с которой он поцеловал меня в губы, противоречила его дикому взгляду.

- Это не входит в мои планы, детектив, – прошептал он.

Что?! Он не может сейчас от меня уйти, ублюдок.

- Если быть точнее, я хочу заняться с тобой любовью. Знаешь разницу этих понятий? - спросил он и, разведя мои ноги еще шире, одним толчком вошел в меня.

Глупая улыбка не сходила с моих губ, и я делала все, чтобы он ее не заметил. По-моему, улыбка - это все, на что мы сейчас были способны. Сил больше ни на что не осталось. Интересно, сколько сейчас времени? Похоже, мы не вылезали из постели целый день. Сначала на пляже, потом мы добрались до гостиной дома, и… в общем, до спальни мы сразу не добрались. Потом спальня. Нет, сначала - душ, потом - кровать спальни. И откуда у него столько сил...

Никогда после секса я не проводила столько времени в объятиях партнера, но сейчас... это было приятно. Эдвард буквально приковал меня к себе и не отпускал ни на секунду.

- Самый лучший секс в твоей жизни? – прохрипел Каллен с трудом.

Я только усмехнулась и потерлась щекой о его грудь.

- Не льсти себе.

Он перевернул меня на спину.

- Я все же собираюсь это сделать, – с дьявольской ухмылкой сказал он.

- Ты хочешь нас убить? – спросила я и погладила его по щеке.

- О лучшей смерти и мечтать нельзя, – прошептал он.

Видимо, он отказался от затеи совсем нас угробить.

- Есть хочешь?

- Очень, – я потянулась в его руках, и он застонал.

- Тебе лучше не шевелиться вообще, если ты хочешь получить еду.

- Есть, сэр! – улыбнулась я.

- Я быстро, – он снова чмокнул меня в губы и скатился на свою сторону. Одежду не представлялось возможным найти, поэтому он обернул вокруг себя полотенце, в котором вышел из душа, и, подмигнув мне, скрылся за дверью.

Какими же самодовольными становятся все мужики после подобного.
Ну да ладно. Ему можно. Я улыбнулась сама себе и заглушила собственный радостный визг подушкой. Как же мне хорошо. Просто непередаваемо. Я нашла в ванной свое нижнее белье и надела его. «Пусть порадуется», – подумала я и натянула на себя короткую юбку.
На языке вертелась какая-то идиотская песенка, пока я спускалась вниз. И что со мной такое?! Свон, возьми себя в руки!

- Эй, ты зачем встала? – возмутился мой кулинар, а я засмеялась. Поверх полотенца на бедрах на нем был фартук.

- Что смешного?

Я не смогла ответить и вновь залилась смехом, настолько комично он выглядел.

- Детектив, вы будете наказаны, – он оторвался от плиты, подхватил меня на руки и закружил.

- Ладно, прости, – выдавила я из себя и оказалась на столе. Эдвард расположился между моих ног и начал медленно задирать юбку. Хотя чего уж там задирать.

- Я удивлен, детектив, не знал, что вы любите татуировки, - его пальцы скользнули под трусики и коснулись рисунка, – что она означает?

Я старалась справиться с дрожью.

- Не влезай - убьет, – проговорила я.

Он укусил меня за мочку уха.

- Странно, я жив.

Я стукнула его по плечу – ты извращенец все-таки.

- Ну скажи, что она означает?

- Означает «скрытая страсть», - улыбнулась я.

- Как автобиографично, – усмехнулся он и вернулся к плите.

- Не смейся, мне было семнадцать, когда я ее сделала, и я была не совсем трезвой, как и моя подруга. Сама не знаю, почему ее не свела.

- Не нужно, это очень возбуждает.

- У тебя тоже есть рисунок, – я сползла со стола и кончиками пальцев прикоснулась к левому плечу. Затем пальцы заменили губы, покрывающие поцелуями выбитый рисунок с изображением кинжала, пронзающего птицу.

- Это небольшое напоминание, которое я сделал, когда мне было шестнадцать. Напоминание о том, что я должен уметь защищаться.

Пальцы нащупали неровную кожу. Рисунок был сделан на шраме.

Я ничего не сказала. Он сам расскажет, я знаю, что он понял мой безмолвный вопрос.

- Это сделала моя мать. Тушила об меня сигарету. Предварительно избила, конечно, так, что я не мог двигаться.
Я замерла, слова застряли в горле.

- Мне было десять.

Господи, какой же был ожог, раз остался шрам даже спустя столько лет. Мать. Его мать.

- Я думала, что твой отец... он...

- Я ненавижу отца за то, что он никогда не вступался за нас с Элис. Никогда. Эсми - алкоголичка. Эта тяга к спиртному переросла в тяжелый алкогольный делирий¹. Я удивляюсь, почему она еще жива. Печень отказала, ей сделали пересадку. Но все равно, она уже не человек. Алкоголь разрушил ее окончательно. И тело, и душу.

- Где она?

- В закрытой клинике. Там теперь ее дом.

- Почему отец никогда не заступался за вас?

- Он думал, что мать ему изменяла, думал, что мы не его дети. Он, наверно, псих, его ревность тоже болезнь. Он ненавидел и ее тоже. Но все равно оставался с нами. Поэтому мать стала пить. А нас она не выносила, уверенная, что мы с Элис настроили против нее любимого мужа. Замкнутый круг разрушил нашу семью. Мы были сами по себе. У Карлайла была низкооплачиваемая работа, хреновый из него доктор... у матери - бутылка, я был предоставлен сам себе. Ввязался в плохую компанию. То, благодаря чему я достиг чего-то, это только везение и мое упорство. Я не хотел упустить выпавший мне шанс.

- А Элис?

- А что Элис? Я не мог ее оставить, она единственный светлый луч, она и есть та причина, по которой я выбрался из дерьма. Та жизнь и на нее наложила отпечаток. Знаешь, это просто невозможно забыть. С другой стороны, почему нет. Забудь и радуйся жизни. У нее постоянные панические атаки². Это невыносимо еще и потому, что это не лечится, не поддается объяснению. Врачи разводят руками. Куча психологов ничего не смогла сделать. Но я надеюсь на лучшее. Со временем симптомы проявляются реже. Я уверен, что виновата мать.

- Но ты заботишься о ней? – я должна была что-то сделать, в его голосе было столько боли. Я обняла Эдварда, пытаясь успокоить, надеясь, что ему станет хоть немного легче.

- Как это не парадоксально, она дала мне жизнь, она подарила мне Элис. И в попытке спасти ее я стал тем, кто я есть.

- Ты стал фармацевтом потому, что…

- Да, как и любой врач, я пытаюсь найти лекарство, которое спасет мир, – горько усмехнулся он.

Эсми, Эсми. Что-то знакомое. У меня невероятная память на лица, а вот на имена... Я все время забываю, как зовут консьержа моего дома...

Эсми.

- Постой, – я отстранилась, – ее фамилия Мейсон? – вдруг я вспомнила, как Элис называла это имя.

- Да, девичья. Вспомнила, да? Я думал, ты уже не догадаешься. Плохо работаешь, детектив, – он нежно поцеловал меня в лоб и стал накрывать на стол.

- Она была в тест-группе. Почему ты не сказал?

- Это твоя работа, докапываться до правды. Садись кушать.

Я послушно пережевывала пищу и думала о самом большом шраме в его душе. Его матери. Не смотря ни на что, он ее любит. Любит и пытается помочь. Но как помочь человеку, который отказывается от помощи.

- Так, а что же твой отец? Где он сейчас? – поинтересовалась я, пытаясь удержать нить разговора и не растаять под волшебными пальцами Эдварда, которые втирали крем в мою кожу.

- Он живет в Амстердаме. Работает в местной бесплатной клинике, кажется, живет с какой-то женщиной. Я достаточно заплатил ему в свое время, чтобы он не посягал на мою и Элис жизни, – спокойно ответил он.

- А ты не думаешь, что это он? Ну месть и все такое...

- Месть? За то, что он был хреновым отцом? Нет, не думаю, родная. Карлайл - недалекий человек, я его хорошо знаю. Он на такое не способен. На шантаж, возможно, но на планирование убийства – вряд ли. Тем более, этот вариант я уже рассмотрел. Для подстраховки, – Эдвард в последний раз прошелся пальцами по моей шее и поцеловал в уголок губ.

- Время вышло, твоя очередь, - улыбнулся он, передавая мне пузырек с маслом для загара.

- Ну нет, – проныла я, тело требовало продолжения умопомрачительного массажа.

- Детектив, я думал, вы держите обещания.

- Эдвард, я не умею делать массаж, – настаивала я.

- Я тебе не верю, – он лег на живот на расстеленную простынь. Я не упустила случая еще разок полюбоваться его задницей.

- Ты там не уснула? – послышался насмешливый голос.

- Я предупредила, - вздохнула я и уселась ему на ноги.

Мы продолжали о чем-то болтать, и я так увлеклась ощущением его тела под моими ладонями, что совсем забыла о том, что массаж предполагает нежность.

Он заскулил как щеночек.

- Детектив, вы что, совсем меня не любите, зачем же применять силу?

- Я же сказала, что не умею, – надулась я и слезла с него, вытирая руки о полотенце.

- Прости, - он повернул мое лицо к себе, – я вообще люблю, когда ты применяешь силу, - он легонько коснулся моих губ своими, и я растаяла.

Господи, я превратилась в тряпку! Рядом с ним я становлюсь краснеющей, смущающейся и вечно обижающейся малолеткой, которой внимания не хватает.

- Белла, если ты не поняла, это был вопрос с намеком, – неопределенно сказал он.

- Ты о чем?

Он тяжело вздохнул и сел рядом со мной, тормоша волосы в беспокойном жесте. Он так всегда делает, когда нервничает.

- Ты когда-нибудь любила, Белла?

- Конечно, я люблю своего брата, отца, маму, Розали...

- Ты это специально? – нахмурился он.

- Эдвард, ты можешь просто сказать как есть?

- Ты была влюблена, Белла? В мужчину, я имею в виду.

- Ты это сейчас к чему? – с недоверием спросила я, а непонятное чувство тревоги поднималось в душе.

- Просто ответь на вопрос. Я не верю, что ты никогда не была влюблена.

- Любовь и влюбленность - понятия разные, Эдвард. Конечно, я была влюблена. Например, в своего первого парня, пока мы не разъехались в разные колледжи.

- Джейкоб Блек, – просто сказал он.

- Что? – тупо переспросила я.

- Ты слышала. Ты любишь его?

- Послушай, Эдвард, не смей! Я, по-моему, запретила тебе копаться в моей жизни без ведома. Не смей приближаться к нему, – угроза в моем голосе была очевидна.

- Это ответ на вопрос? – прорычал он и резко поднялся на ноги. – Тебе нравится быть любовницей? Подстилкой...

Я не выдержала и ударила его по лицу. Со всей силы, на которую была способна. Он мог меня остановить, но не стал.

- Ты ничего обо мне не знаешь, Каллен! И то, что я позволила трахать себя, не дает тебе права лезть в мою жизнь и жизни близких мне людей! Я предупреждаю, не приближайся к Блеку. Он любит свою жену, которая ждет от него ребенка, если ты сунешься, то сломаешь их семью. Она не должна узнать, что он был со мной. Никогда, – по слогам произнесла я, понимая, что только что Каллен разрушил нашу идиллию, напоминая мне о моих грехах.

Злые слезы стали закипать на глазах, и я убежала от Каллена, лишь бы он не видел моей слабости. Я долго сидела одна, пытаясь прийти в себя, стараясь понять, что между нами происходит. Зачем он так со мной.

- Белла, прости, – послышался голос, полный отчаяния.

- Зачем ты так, Эдвард? Господи, я же не спрашиваю тебя, с кем ты спишь, не лезу в твою жизнь. Не интересуюсь, сколько женщин у тебя было и есть и тому подобное. Мы уже не в том возрасте, тебе не кажется? – я повернулась к нему, сглатывая слезы.

- Белла, я просто считаю, что ты достойна большего, чем связь с женатым человеком. Твоей любви он не достоин.

- Кто тебе сказал, что я его люблю? Ты что, не можешь поверить, что женщина может спать с мужчиной и не любить его? Просто удовлетворять потребности, как это делаете вы? Да, он мне дорог. Да, мне стыдно за свой поступок. Но, черт возьми, я никогда его не любила. Знаешь, почему он? Потому что он слабак. И он любит свою жену. Искренне любит. И я прекрасно знала, что он в любом случае будет возвращаться к ней, да, может, его и гложет чувство вины, но я за это не отвечала, это не только мой выбор. Я была с ним, потому что он никогда не претендовал на мою свободу, никогда не посягал на мои чувства, никогда не требовал любви. И уж честно говоря, уж лучше я, чем кто-то, кто уведет его из семьи. Ты спросил, любила ли я. Наверно, все к этому шло однажды. По крайней мере, я открылась Адаму, доверилась ему, а он…

- Что? – шепотом спросил Эдвард.

- А он всадил мне в живот кухонный нож, - я автоматически прикрыла ладонью шрам и продолжила спокойным голосом, – эта была месть за его дружка, которого я упекла за решетку. Он втерся ко мне в доверие, и шторка из лести и красивых слов упала мне на глаза. Я никогда и не думала, что нужно проверять человека, с которым знакомишься. Воспользоваться положением и узнать о всех его грехах. Я просто доверилась, Эдвард. А потом, по чистой случайности, просматривая картотеку бывших заключенных, наткнулась на Адама. Вооруженное нападение, наркотики, оружие. Пять лет тюрьмы.
И даже тогда я продолжала верить ему, когда ехала домой. Я верила, что он мог исправиться. Чувства заглушили здравый смысл и холодный расчет, с которым я иду по жизни. И когда я спросила напрямую, надеясь, что он сейчас будет оправдываться, а я поверю, он просто взял нож и всадил в меня.

Взгляд Эдварда метал молнии. Ярость исказила его лицо.

- Это сделал он, – произнес он, отрывая мои ладони от живота и притягивая к себе.

- Я поплатилась за светлое чувство, Эдвард. Именно поэтому Джейк - идеальный для меня вариант. Человек, с которым мы никогда не будем вместе, которому я ничего не должна, которого я никогда не полюблю.

- Надеюсь, этот урод в тюрьме?

- Он в гробу, Эдвард.

- Что?

- Я его убила. Высадила в него почти всю обойму из табельного оружия, – просто ответила я. – Я убийца.

- Это не так, ты просто защищалась, – оправдывал меня Эдвард.

- Я могла его ранить, Эдвард, а вместо этого убила. И вся эта чушь, которая позволила мне остаться в полиции, тесты, которые я прошла, доктор Мириам, которая написала в своем отчете о нестабильности и панике. Все это - полная хрень. Я его убила, потому что могла.

- Зачем ты так говоришь? Пытаешься меня напугать? Не выйдет.

- Я просто очень надеюсь, что мои предположения не верны, и ты не усложнишь нам обоим жизнь.

- Это называется любовь, Белла. Я тебя люблю. И именно это я хотел сказать, а вместо этого все превратилось в скандал.

- Не любишь, Эдвард, – сердце колотилось, как бешеное от нахлынувших чувств, в висках пульсировало его признание, сказанное с таким отчаянием и яростью. Но этого не должно случиться, просто не может так жизнь надо мной посмеяться.

- Не говори мне, что я чувствую, а что нет, Белла. Впервые смотря на женщину, я представляю, какой она будет через двадцать или тридцать лет. Я представляю, как мы будем засыпать и просыпаться вместе. Как, приходя домой, я буду знать, что там меня ждут. Я представляю детей, Белла. Наших детей. Вижу ослепительно красивую девочку с твоими ямочками и огромными глазами. Я вижу мальчика, которого ты держишь на руках, и понимаю, что смотрю будто на свое отражение. Я никогда к этому не стремился, никогда не хотел. Моя семья никак не образец для подражания, и я всегда боялся, что буду таким же мужем и отцом, как мой старик. Но с тобой я другой. Я вижу тебя в белоснежном платье, в церкви. Я мечтаю об этом! – на одном дыхании выпалил он.

- А знаешь, что вижу я, Эдвард? - я всеми силами старалась не плакать, но пропустила, как слезинка скатилась по щеке.

- Я вижу тебя и твою идеальную жену, вижу твоих детей. Но у твоей мечты не мое лицо. А я, если повезет, дослужусь до сорока лет, это в лучшем случае. Я так и вижу свои похороны и медаль, которую вручают моему брату.

- Да что ты такое говоришь! – закричал он.

- Потому что все, что у меня есть, это работа. В этом ты был прав. Она как болезнь, как навязчивая идея. Я не представляю себе другой жизни. Жизни, которую ты нарисовал. Такого никогда не будет. Потому что я навсегда просто коп. И моя работа никак не предполагает семью. Я не хочу, чтобы мои дети меня оплакивали и искали в каждом встречном виноватых, как это делала я. Не хочу, чтобы моя семья пострадала, если какой-нибудь больной вздумает мне отомстить.

- Белла, не говори так, пожалуйста. Работа... да к черту ее! Почему нельзя от нее отказаться? Да даже не отказаться, а перевестись в какой-нибудь отдел, где не нужно будет рисковать.

- И что у меня тогда останется?

- Нормальная жизнь. Как у всех.

- На моих руках кровь. И она никогда не отмоется. Я никогда не буду нормальной. То, что я видела и делала, никогда не оставит меня. Я не говорю, что не хочу нормальной жизни. Я просто не могу.

- Я же могу, – прошептал он. - Я тоже не святой. Я делал вещи и похуже, чем убийство при самозащите. Белла, почему я могу, а ты нет? Мы похоже больше, чем ты думаешь. Мои руки тоже в крови и побольше твоего. Я тоже убийца! – закричал он.

- Я вижу по глазам, ты можешь отгородиться от содеянного, потому что ты живешь по принципу «Ты царь и Бог, и только ты прав». А я раскаиваюсь в содеянном. Поэтому и не могу иначе. Они меня не отпустят. Все, кого я убила, все, кого не успела спасти. Мой путь – продолжить быть тем, кем я являюсь.

- То есть ты хочешь сказать, что я монстр?

- Как и все люди. И я тебе завидую, Эдвард. Ты сильный, а я нет, – ответила я. - То, что ты нарисовал - утопия. Красивая мечта, которая не станет реальностью. Ты не любишь меня, это все неправильно. Люби ту, которой это нужно.

Я собственными руками только что вырвала себе сердце. Я не хочу, чтобы он любил меня. Потому что я могу не сдержаться, и привычный мир рухнет, останется только он, центр моего существования. И если однажды он тоже возьмет нож, и сталь войдет в мое тело, я не смогу выстрелить, как в прошлый раз.

У нас обоих гнилые души, истерзанные, израненные. Шрамы, оставшиеся на них, никогда не исчезнут. Но если он хочет что-то поменять, я только рада, наверно, каждый заслуживает прощения и второго шанса. Шанса на счастье. Но я не хочу меняться. Я не смогу. Это во мне. Въелось в мой мозг, засело где-то глубоко. Страх. Вот что живет во мне, как паразит. Мне страшно стать счастливой, ведь все это можно потерять, а я просто не смогу. Поэтому я отдаляюсь от брата, у меня нет друзей и любимого человека. У меня нет мечты.

С такими мыслями я шла к дому, прислушиваясь к шагам позади меня. Он молчал. Надеюсь, он все поймет. Мне страшно было оборачиваться. Но пришлось, когда мы зашли в дом. Спутниковый телефон трещал без умолку.
Хриплое «Алло» от Эдварда разбивало мне сердце еще больше, хотя и биться-то уже нечему.

- Белла, это тебя, – он протянул мне трубку, не смотря в глаза.

- Да, – пыталась ровно ответить я.

- Белла, извини что прерываю твой небольшой отпуск, но у нас новости, – Майк Ньютон был чересчур возбужден.

- Мы, кажется, нашли его, нашего Фокусника.

- Что? – опешила я.

- Ты можешь прилететь?

- Конечно, утром буду на работе, до завтра, Майк.

- У тебя все нормально, голос какой-то странный? – напарник немного насторожился.

- Все ок, спасибо, что позвонил.

- Да ты бы меня со шнурками съела, если бы мы взяли его без тебя. – засмеялся он и повесил трубку.

Ну вот и все. Больше нас с Эдвардом ничего не связывает. И зачем он только все испортил, зачем признался?



Автор: Виктория Савельева

---

Алкогольный делирий (белая горячка, delirium tremens)¹[/color — алкогольный психоз, протекающий в форме галлюцинаторного помрачнения сознания с преобладанием истинных зрительных галлюцинаций, бредовых расстройств, изменчивого аффекта, сопровождаемого двигательным возбуждением и сохранностью самосознания.

[color=gray]Паническая атака (ПА)² представляет собой необъяснимый, мучительный для больного, приступ плохого самочувствия, сопровождаемый страхом или тревогой в сочетании с различными вегетативными (соматическими) симптомами. Паническая атака характеризуется приступом страха, паники или тревоги и/или ощущением внутреннего напряжения в сочетании с 4 или более из списка паникоассоциированных симптомов:
1.Пульсация, сильное сердцебиение, учащённый пульс.
2.Потливость.
3.Озноб, тремор, ощущение внутренней дрожи.
4.Ощущение нехватки воздуха, одышка.
5.Удушье или затруднённое дыхание.
6.Боль или дискомфорт в левой половине грудной клетки.
7.Тошнота или абдоминальный дискомфорт.
8.Ощущение головокружения, неустойчивость, лёгкость в голове или предобморочное состояние.
9.Ощущение дереализации, деперсонализации.
10.Страх сойти с ума или совершить неконтролируемый поступок.
11.Страх смерти.
12.Ощущение онемения или покалывания (парестезии) в конечностях..

---