Эдвард POV

- Я люблю тебя, брат, - дни идут, зима сменяется весной, а лето осенью, но эта фраза, наверное, навсегда останется неизменной.

Прошло вот уже целых два года, как Эммета не стало, и мне более не нужно сопровождение, чтобы прийти к нему, как поначалу бывало. Благодаря специалисту и десяти сеансам психотерапии, на которую в своё время я решился совершенно сознательно и полностью добровольно, а не по чьему-либо принуждению, я больше не виню себя в его смерти, но до душевного смирения и окончательного принятия мне, пожалуй, ещё далековато. Я бы отдал не всё, но многое, что имею, в том числе и снова бы заплатил остававшийся после него карточный долг, чтобы, как тогда, повернув голову направо, увидеть приближающегося ко мне брата, но всё это абсолютно бессмысленно.

Теперь я увижу лишь пустоту, заснеженные деревья и сотни других надгробий, и так на много метров вокруг. Ни единого следа человеческого присутствия и уж тем более никакого Эммета. Он где-то под моими ногами, как и наши с ним родители, и, прощаясь со всеми ними до следующего раза, который не заставит себя долго ждать, я говорю то единственное, что всё равно имеет значение, даже учитывая то, что никого из них на этом свете больше нет:

- Я люблю вас всех. Любил и буду любить, - я не говорил этого тогда, когда мог получить ответ, каким бы он ни был, а сейчас мне и подавно не ответят, и, хотя это не равноценно, теперь я свободен произносить эту фразу сколько угодно раз.

Больше никакого внутреннего блока, никакого самообмана, никакого внушения, что есть лишь лютая ненависть, и отныне только самые светлые и добрые чувства. Ничто не повторяется, никто не возвращается, и прошлое всегда рядом с нами, но жизнь продолжается, и я покидаю территорию ушедших и, садясь за руль серебристого вольво, своей первой в жизни машины, возвращаюсь домой. Туда, где меня всегда уже традиционно приветливо встречают теплом, уютом, вкусными и приятными запахами, пропитавшими весь воздух, и уединённой атмосферой спокойствия и тишины, которая может царить лишь на берегу озера, примыкающего к заднему двору и идеально просматривающегося из больших кухонных окон.

Запирая дверь, снимая обувь и вешая верхнюю одежду в шкаф, я стараюсь производить как можно меньше шума, но когда, пройдя в просторную гостиную, опускаюсь в кресло напротив выключенного сейчас телевизора, не проходит много времени прежде, чем в его отражении я замечаю, как ко мне склоняются со спины. И как через несколько верхних расстёгнутых пуговиц нежные руки проникают под мою рубашку и касаются обнажённой кожи. Прежде всего, там, где её покрывают витиеватые и мрачные, но красивые и художественно выполненные буквы. Эммет... Как же много всего может быть скрыто в одном слове и пяти образующих его буквах. Эммет... Прямо поверх левой груди. Там, где бьётся сердце. Чтобы точно не забыть.

Помню, как Белла увидела её впервые после нашего примирения. Надпись, набитую обычными чёрными чернилами, что уже никогда не сотрётся с моего тела и останется со мной до самого конца. На тот момент ещё толком и не заживший текст, с покраснениями кожи вокруг и периодически смазываемый мною специальной мазью для ускорения процесса заживления. Я даже не подумал предупредить, и, обнаружив её в самый интимный момент, какой только мог быть, собираясь прикоснуться к моей груди, Белла побоялась довести начатое до конца, вероятно, испугавшись, что отныне это сокровенная и запретная зона, и быстро отдёрнула руку прочь. Тогда я сам прижал перехваченную ладонь к имени брата, ведь Белла вольна дотрагиваться до меня как угодно, везде, где и как пожелает, и именно этими словами и подкрепил свой жест, но теперь она больше не боится. Как и мне, ей тоже его не хватает. Они едва друг друга знали, но с ним было бы лучше в одинаковой степени нам обоим. Я это чувствую, и моё ощущение лишь подкрепляется обеспокоенным вопросом, в то время как, поднявшись, мои пальцы в ответном касании дотрагиваются до обнимающих меня рук Беллы, с которой у нас теперь всё одно на двоих. И этот совместно купленный двухэтажный дом, и материальные ценности, и всё то, что нельзя приобрести за деньги.

- Ты в порядке? - взволнованно спрашивает она, но ей совершенно ни к чему переживать. Пользы это ещё никому не приносило, а уж она и подавно не должна тревожиться из-за чего бы то ни было. Для этого у неё есть я.

Однажды я даже так ей и сказал, что мои проблемы это не её ума дело, но её проблемы неизбежно затронут и меня, и решать их тоже буду я. Она сочла это несправедливым и неправильным, но для меня всё было и остаётся совсем иначе. Это то, как и должно всё быть, когда настоящему мужчине хочется заботиться о своей женщине, и именно это я и стараюсь делать каждую минуту каждого дня. Когда Белла поняла, что повышения ей не видать, и захотела уволиться с занимаемого на тот момент места ради вакансии редактора в каком угодно другом издательстве и исполнения истинной мечты, я безоговорочно её поддержал. И пообещал, что, сколько бы времени ни заняли поиски новой работы, она ни в чём не будет нуждаться. Когда совершенно откровенно и без утайки она призналась, что хочет моего ребёнка и не хочет делать новую противозачаточную инъекцию, ведь после их применения на восстановление репродуктивной функции может уйти и целый год, и лучше бы отказаться от таких мер уже сейчас, я не закрылся и не отказал. Да, я заранее и заочно испугался отцовства, которому рано или поздно будет суждено наступить, но на её желания не наплевал. Когда она созрела, чтобы избавиться от пикапа, который перестал заводиться с первого раза и с тем же успехом мог заглохнуть прямо посреди дороги с оживлённым движением, я лично отвёз его на утилизацию. Я не знаю, где бы был без Беллы и что делал, ведь она не просто лучшее, что случалось в моей жизни. Для меня она не иначе как целый мир, и таким образом нет ничего, что я не сделаю ради её блага, и для меня совершенно очевидно, что это, несомненно, полностью и однозначно взаимно.

- Рядом с тобой всегда в порядке, - говорю я, целуя безымянный палец на её левой руке и в особенности обручальное кольцо, как знак того, что она моя. Это не значит, что Белла моя собственность и принадлежащая мне вещь, которой я волен распоряжаться по своему усмотрению, но она действительно моя.

Моя не просто жена, а моя семья. Единственная семья, что у меня есть, и единственная, которую я хотел иметь. Помню, как попросил её ею стать, будучи совершенно неподготовленным и даже не приобретя кольца, буквально через пару месяцев после предновогоднего воссоединения. Как, осознав, что хотя бы предложение, в отличие от наших спонтанно зародившихся отношений, должно быть продуманным и правильно обставленным, уже собрался пойти на попятную, чтобы в дальнейшем и уже в совершенно другой день встать на одно колено, когда Белла, опередив меня, вдруг сказала «да». Без единого сомнения и даже незначительного промедления согласилась стать моей семьёй, ведь именно этой формулировкой я и воспользовался, задавая свой вопрос, и навсегда связала свою жизнь со мной два месяца спустя. В присутствии лишь самых близких людей и в ходе скромной церемонии мы стали полноправной и полноценной ячейкой общества, и теперь я больше никогда не буду один.

- Прости, что не была рядом...

- Это ты прости, что разбудил. Знаю, ты хотела отдохнуть.

- Ничего. Впереди целая ночь. Тогда и отдохну, и даже лучше, чем могла бы без тебя, - нежно отвечает Белла, а её дыхание мягким шёпотом обволакивает мое ухо, и я охотно верю в её слова. Это безоговорочная правда, ведь и мне с ней тоже спится гораздо спокойнее и благополучнее, чем было в своё время одному.

- Иди ко мне. Дай тебя обнять, - прошу я и спустя мгновение уже прижимаю свою жену как можно ближе и плотнее к себе, вдыхая исходящий от неё запах чистоты, искренности, добра и любимого шампуня. А ещё нового начала, новой главы и новой жизни, ведь Белла не просто моя семья и та женщина, с которой я проведу всё оставшееся из того, что мне отведено судьбой, время, почитая, уважая и любя, но и мать моих детей.

Как минимум одного ребёнка, уже пинающегося и активно толкающегося в её утробе, примерная дата рождения которого приходится на двадцать третье число. Ещё чуть больше двух недель, и мы наконец-то увидимся. Мы не захотели узнавать, кто у нас будет, и в этом смысле нас определённо ждёт сюрприз, но мы уже любим этого малыша, независимо от того, какого он пола. Мы любим его, и, переплетая свои руки с руками Беллы на её довольно-таки большом, но, тем не менее, аккуратном животе, кожа которого на моих глазах периодически ходит ходуном, я точно знаю, что именно окружённый этим чувством наш ребёнок и будет расти. И всей душой предвкушаю то дальнейшее путешествие, что нас ждёт. Моя истинная жизнь только начинается.

Предыдущая глава