- Спасибо, сэр. Приятного отдыха.

Эдвард закрывает дверь за сотрудником, что доставил наши чемоданы. Я медленно прохожу по невероятно огромному номеру, и мне не верится, насколько он просторный с гостиной и спальней, отделёнными друг от друга, и даже имеющейся столовой. У меня слегка кружится голова от роскоши, в которой я оказалась, и захватывающего обзора Браденбургских ворот прямо с балкона во всю длину президентского люкса. Для всего этого я одета слишком просто. В джинсы и свитер, купленный около трёх лет назад. На Эдварде также джинсы, но рубашка с толстовкой, но дело в качестве и бренде. Здесь даже сотрудники выглядят значительнее меня, а вот до него не дотягивают.

- Как тебе? Только честно. Претенциозно и слишком или потрясающе и комфортно? Спальня закрывается, и сможешь уединиться, если устанешь от людей. Все остановились в этом же отеле, просто на разных этажах, и... - не успевает Эдвард закончить, как в дверь стучат, и, повернувшись, Эдвард впускает сюда Саманту, но, чтобы в дверной проём прошла вешалка на колёсиках, приходится открыть вторую половину двери. - Привет, Сэм. Ты рано, нет?

- Не рано. Через полчаса выезжать на интервью. Ты так мне говорил, и часы на местное время я уже перевела. Здравствуй, Белла.

- Чёрт, мы только вошли.

- Да, я понимаю, но времени мало. Я потому и попросила дать мне знать сразу, как вы зарегистрируетесь. Где Линдси? Вы же прилетели вместе, верно?

- Наверное, скоро подойдёт. Я за ней не слежу, - отвечает Эдвард и оглядывается на меня, стоящую как раз перед закрытыми дверьми в комнату, а потом вновь переводит взгляд к стилисту. - Пять минут, самое большее семь, и я вернусь. Нам с Беллой нужно договорить. На комоде в коридоре есть крутая кофемашина, сделай пока себе кофе.

Эдвард подходит ко мне, берёт за руку и, толкнув дверь спальни от себя, переступает через порог вместе со мной, вновь закрывая её. Я ещё не заглядывала сюда, чтобы осмотреться, но с Эдвардом толком и не могу. Он усаживает меня на край кровати, просто касаясь моей ноги около колена. Ласково, без всякого намёка на интимность.

- Мне совсем не хочется оставлять тебя так скоро, но можешь пока отдохнуть, поснимать тут всё, если хочешь, и начать собираться. Я уйду, и тебе не будет неловко снимать видео. Это тоже плюс. Вы, девушки, вроде любите делиться друг с другом подобными вещами.

- Есть такое.

- Так как тебе тут? Ты не успела ответить.

- Могло быть и скромнее, наверное, но комфортно. Дышится легко, и кровать, по-моему, мягкая.

- Считаешь? - Эдвард слегка нажимает на покрывало свободной от прикосновения ко мне левой рукой. - Может быть. Так трудно сказать, но можем проверить вечером. Пойдём, побудем вместе, пока я не ушёл.

Эдвард переодевает рубашку, но остаётся в джинсах вопреки тому, как смотрит на него Саманта, полагавшая, что он наденет одни из брюк, пусть и без пиджака. Эдвард твёрд в своём отрицательном ответе и повторяет его, когда возвращается из коридора с кофе и садится вплотную ко мне. В эти десять минут до его отъезда в номере появляется публицист, напоминает Эдварду их план, в каком порядке и где ему надо появиться, с указанием того, что сюда нужно вернуться самое позднее в половину шестого, чтобы быстро переодеться и быть на ковровой дорожке не позже десяти минут седьмого.

- Я была у Элизабет и разговаривала с ней, и она сказала, что ей всё равно, кто приедет раньше, потому что джетлаг для неё невыносим, а волшебной таблетки от него так пока и не изобрели. И ещё она не будет возвращаться в отель, вместо чего её стилист просто возьмёт другую одежду с собой и приедет на место проведения премьеры, где Элизабет сможет переодеться прямо в машине. Резюмируя, я бы тоже предложила рассмотреть данный вариант, чтобы не делать лишний крюк по городу, но ты...

- Нет. Я не буду переодеваться в машине.

- Именно такой ответ я в принципе и рассчитывала услышать. Тогда на данный момент у меня всё, можем ехать на интервью.

- Хорошо. Ты иди, я догоню.

- Я тоже пойду к себе.

Линдси и Саманта выходят за дверь, и мы с Эдвардом остаёмся на минуту наедине. Я желаю ему удачи после продолжительного поцелуя, Эдвард тоже покидает номер, и меня окружает тишина. Я не могу пообщаться с родными по видеосвязи из-за девятичасовой разницы во времени, если только не хочу кого-то разбудить, а я не хочу, и потому записываю короткие ролики для них и на память для себя, включая вид с балкона. Для меня же всё впервые. И Европа, и такой номер, и то, зачем я вообще здесь. Я разбираю свои вещи, развешивая на имеющихся тут вешалках в шкафу, а потом пытаюсь сделать макияж, как Розали. Но получается не сразу. Я полтора раза стираю тени с век, в первый раз вместе с подводкой, потому что не ладится именно с линией, а во второй раз только частично тени, но потом всё получается довольно хорошо. Не точь-в-точь, как у Розали, однако результатом я вполне удовлетворена. Закончив в начале пятого, сделав пару селфи, я делаю себе кофе в капсульной кофемашине и сажусь за чтение сценария, который привезла с собой. Не сказать, что чтение продвигается легко и как по маслу, я нередко перелистываю на предыдущую страницу, но не собираюсь признавать так скоро, что Эдвард был прав, и списывать того парня со счётов. Его выпустили наутро, когда Эдварду позвонили прямо из полиции узнать, будет ли он выдвигать обвинения. Эдвард сказал, что нет, а потом связался с публицистом, мотивируя это тем, что у неё есть разные знакомства, и, позвонив позже, Линдси дала знать, что парень уже вышел. Мне удаётся прочитать страниц тридцать семь, когда дверь номера громко открывают. Что за чёрт? Сколько времени? О, вот это да. Уже одиннадцать минут шестого. Я встаю и, обогнув диван, вижу сначала Эдварда, а потом и двух женщин. Что, уже всё, и даже раньше ожидаемого? Ничего же не случилось? Эдвард выглядит спокойно, значит, скорее всего, всё хорошо.

- Привет. Мы вернулись, - он приближается ко мне быстрым, размашистым шагом. - Выглядишь замечательно. Поставишь мой телефон на зарядку, пока мы ещё здесь?

- Да, давай.

- Но только лучше поближе, где-нибудь здесь, чтобы мы случайно не оставили его в комнате. Где мой чемодан?

- В шкафу. Только неразобранный. Ты что-то хочешь взять?

- Другой ремень. Но я сам найду.

Линдси проходит в гостиную и останавливается между одним из кресел и телевизором, а Саманта садится во второе кресло. Публицист вся сосредоточена на планшете, поднимает глаза она лишь тогда, когда в комнату входит Эдвард с найденным ремнём чёрного цвета. Видимо, коричневый, просунутый сейчас в его джинсы, для костюма уже не подойдёт.

- Эдвард, нам надо поговорить. Ты не сядешь? Изабелла, это относится и к вам. Сядьте, пожалуйста, оба.

- Ты выглядишь напряжённой, Линдси, а я вроде говорил на интервью лишь по делу. Что случилось-то?

Эдвард садится рядом со мной, и, дождавшись, пока он посмотрит на неё, Линдси делает шаг, чтобы наклониться и опустить планшет на стеклянный стол.

- Вот что случилось. Вы, аэропорт, очередь на досмотр. Фото выложено около часа назад. Вероятно, фанаткой.

Я вижу чёткое фото, сделанное с близкого расстояния в аэропорту Лос-Анджелеса. Кто-то сфотографировал нас, будучи позади, зафиксировав мгновение, когда Эдвард прикоснулся ко мне, что бросается в глаза, несмотря на рюкзак на моей спине, ниже которого и пришлось касание. Слегка подавшись вперёд, Эдвард разворачивает планшет обратно к Линдси спустя всего несколько секунд и, скользнув взглядом от Линдси к Саманте и обратно, на ощупь обхватывает мою левую руку.

- И что? Мы всегда знали, что так может быть. Мы с Беллой. Так уже было. О чём тут говорить? По-моему, не о чем.

- Эдвард, тебе надо серьёзно подумать, чего ты хочешь. Чтобы говорили о фильме или говорили про вас. Теперь Изабеллу точно узнают, и фото распространится ещё больше. Чем мы вообще здесь занимаемся? Я была уверена, мы продвигаем фильм, - с напором высказывается Линдси. - Если Изабелла поедет с нами и сегодня, то...

- Я не поеду, - говорю я. Да, мне бы хотелось и всё ещё хочется, просто чтобы быть там с Эдвардом, и дело не в желании покрасоваться перед камерами в красивом платье и туфлях, которые при ближайшем рассмотрении оказались не слишком комфортными, но если речь об успехе фильма, то это важнее нас. Нас двое, а над фильмом трудились сотни человек. Я не хочу затмевать их усилия и многомесячный труд. - Я останусь здесь или выйду немного посмотреть город.

- Это здравое решение, я считаю, - откликается Линдси. - Здесь определённо есть что посмотреть.

- Да, точно, - Эдвард опускает мою руку и, вставая, по пути в комнату берёт с собой костюм на вешалке, а рубашку просто сдёргивает вниз за воротник. - Выезжаем минут через пятнадцать или позже?

- Давай через двадцать пять, - откликается Линдси. - В холле. Саманта, ты идёшь?

- Да, думаю, да. Где пройдёт афтепати? Знаешь, на премьеру я не хочу, но я бы...

Вдвоём они покидают номер, продолжая разговор уже за закрывающейся дверью, и Эдвард возвращается в гостиную, как будто только и ждал, когда мы останемся одни на площади больше ста восьмидесяти квадратных метров.

- Ты должна поехать. У нас есть договорённость. Ты не можешь так поступить.

- В новых обстоятельствах это не лучшая идея, - поворачиваясь на диване, я смотрю на Эдварда в дверях спальни, застёгивающего пуговицы рубашки поверх обнажённой груди. - Я буду ждать тебя здесь после вечеринки и не стану просить, чтобы мы пошли куда-либо завтра, только если ты сам не захочешь.

- Хорошо, пчёлка. Убедила. Но будь осторожнее, пожалуйста. Мы всё-таки не дома.

- Не дома, но люди здесь наш язык знают. Я не пропаду.

После отъезда Эдварда я собираюсь, надевая джинсы, носки, тёплый свитер с курткой и кроссовки, а такси по моей просьбе мне вызывают на ресепшене. Я готова к продолжительному ожиданию, но оно приезжает в течение четырёх минут. К счастью, водитель также переходит на английский, спрашивая, впервые ли я в Берлине, и, когда я отвечаю, что впервые, во время двенадцатиминутной поездки не обходится без небольшой экскурсии. Водитель указывает мне на различные рестораны или закусочные, показывает здание оперы, а после пересечения реки или иного водоёма по мосту говорит посмотреть налево, где можно увидеть Берлинский кафедральный собор, выглядящий большим даже на расстоянии, и через несколько минут после движения по ещё одному мосту меня доставляют на место назначения.

- Хотите, я вернусь, когда скажете, и отвезу вас обратно в отель?

- Вы можете?

- Да. Выполню несколько заказов, и встретимся здесь часа через два с половиной часа, например. Или нужно раньше?

- Нет, - мысленно я считаю, во сколько закончится показ фильма, и прибавляю к этому времени ещё полтора часа. Вряд ли Эдвард вернётся раньше десяти. Я вполне могу провести здесь столько времени или прогуляться где-то поблизости, а потом прийти обратно. - Раньше не нужно. Через два с половиной часа мне подойдёт.

- Хорошо, мисс. До встречи.

Я закрываю дверь автомобиля, чтобы водитель мог уехать, и иду, куда он посоветовал, но сначала направляюсь в сторону телебашни, возвышающейся над площадью. Неподалёку установлены часы с указанием времени во многих городах мира, а интернет гласит, что высота башни позволяет ей оставаться самым высоким зданием в Германии и по сей день, и что с него можно полюбоваться прекрасным видом на окрестности со смотровой площадки или из ресторана, вращающегося вокруг своей оси. Хотела бы я оказаться на высоте двухсот метров? О, я совсем не уверена. Меня не интересуют парфюмерные магазины или салоны ювелирных изделий на первом этаже галереи, как и женская модная одежда этажом выше, и я не знаю точного размера Эдварда, чтобы смотреть что-то мужское, обдумывая покупку, поэтому сразу поднимаюсь ещё выше. Именно на четвёртом этаже я и отдаю деньги на приобретение двух брелков в виде очертаний Берлина и пары магнитов с достопримечательностями, прежде чем всё-таки завернуть в другой женский магазин. Где-то тринадцать минут спустя я смотрю на себя в зеркало со всех сторон, вдыхая и думая, действительно ли мне нужно бельё из Германии стоимостью сто пятьдесят четыре евро за три вещи. Я даже выгляжу противоестественно, но, может быть, дело лишь в кроссовках, в которые пришлось засунуть ноги, а не в том, что бюстгальтер или стринги не моего размера. Мне помогли определить всё верно. Вот чем закончился взгляд, брошенный внутрь магазина через стекло. Сначала ты смотришь на красивое бельё, пытаясь словно прятаться среди вешалок, чтобы избежать внимания консультантов, потом с помощью телефонного переводчика даёшь понять, что справишься сама, а после к тебе подходит владеющая английским сотрудница и находит среди вешалок размер, который соответствует американскому. Не то чтобы у меня нет ни одного красивого комплекта, но этот тоже красивый. Он красивый по-другому. На часах становится 19:11, значит, фильм идёт уже сорок одну минуту, когда Розали присылает сообщение в мессенджере.

Доброе утро. Или добрый вечер. Элис напоминает, что у вас там вечер. Где ты? Ты обещала написать из зала. Если увидишь, напиши. Макияж сделать получилось?

Доброе утро. Получилось, но я не в зале. Я не поехала.

Роуз почти сразу набирает меня по видеосвязи. Я сажусь в примерочной и прикрываюсь свитером, нажимая кнопку ответа.

- Почему не поехала? Что случилось? Поругались?

- Нет, никакой ссоры. Я сама решила.

- Так что случилось? - задаётся повторным вопросом Розали. К ней подсаживается Элис, появляясь перед фронтальной камерой телефона, и ситуацию страннее придумать было бы сложно. Я сижу в нижнем белье, а снаружи в соседние примерочные заходят другие женщины, некоторые не одни, а вероятно, с подругами, потому что советуются насчёт вещей, называя имена своих парней, которым должно понравиться. Наверное, можно потратить сто пятьдесят четыре евро за бюстгальтер, стринги и чулки, когда это не только для меня, но и для Эдварда. - Почему ты так решила?

- Кто-то сфотографировал нас в аэропорту, кто-то из пассажиров, и я сказала, что не поеду. Не хотелось отвлекать внимание.

- В аэропорту ещё тут или уже там? - спрашивает Элис, переглянувшись с Розали. Она только трёт нос вверх-вниз, как будто говоря, что на неё можно не смотреть, потому что она тоже не в курсе, но дотягивается до телефона Элис и скоро показывает экран подруге. - О, ещё тут. Вот же овца эта пассажирка. Тебя заставила остаться эта его публицист, да?

- Нет, никто меня не заставлял.

- Но без намёков наверняка не обошлось. Я не буду развивать эту тему, всё и так ясно. Так где ты есть? - Роуз немного щурится. - Освещение просто ужасное. Я даже не могу нормально рассмотреть макияж. Это непонятное место не выглядит номером в отеле.

- Это и не он. Видели бы вы его, наш номер. Я сняла видео. Из окна видно Браденбургские ворота, и он большой, очень большой. Там есть даже столовая. Он просто мечта.

- Мы, наверное, представляем, но будем представлять лучше, когда ты поделишься фото. Так где ты всё-таки находишься?

- В магазине. В торговом центре. В общем, я... Вот, - я отодвигаю телефон настолько могу, чтобы дать подругам увидеть. - Сто двадцать восемь евро. Плюс двадцать шесть за чулки, но я пока не уверена, что буду брать. Вы бы...

- Да, - Элис и Розали отвечают в один голос. - Бери, ты можешь себе позволить.

- И чулки тоже, - говорит уже одна Розали. - Парни это любят, я думаю.

- Ладно. Я буду собираться, а то мне уже становится неуютно и зябко, но свяжусь с вами из отеля, хорошо?

- Хорошо, пока.

Определившись, я оплачиваю покупки на кассе, мне складывают их в небольшой бумажный пакет с названием магазина, и примерно без двадцати минут восемь я выхожу из торгового центра на уже ночную улицу, освещённую фонарями и подсветкой других зданий на площади. Представляю, как здесь может быть ещё более многолюдно летом, когда работают оба фонтана, и царит немного иная атмосфера. Кажется правдой мнение о том, что с приходом осени даже в крупных городах жизнь словно замирает, и так до самой весны. Второй торговый центр окрашен в розовые и красные цвета и практически лишён окон. Он не сильно нравится мне снаружи, но внутри становится получше. Я прохожусь по многим магазинам, всё-таки рассматривая, что носят люди в Германии, и делаю вывод, что, по крайней мере, модными домами со всего мира им предлагается быть раскованными в выборе одежды. Но и цена за эту раскованность соответствующая. Даже не знаю, что со мной должно произойти, чтобы я стала одеваться исключительно в что-нибудь от Армани или Гуччи, или от других их коллег по мастерству. Я не осуждаю звёзд и не против вещей из модных домов, как таковых, но мне не кажется обязательным, что и дома нужно натягивать на себя футболки или толстовки, например, от Диор или джинсы только от Кельвин Кляйн, и тем более я не слежу за новыми коллекциями. Однако в бутике Диор мне нравится женский кардиган на молнии из шерсти и кашемира белого цвета, да и мужские рубашки у них так-то нормальные, не все вычурные или кажущиеся непрактичными на взгляд обычного человека. Есть и такие, но не большая часть, а скорее меньшая. Я направляюсь перекусить в заведение быстрого питания в двух шагах от торгового комплекса, но за кофе потом захожу в Старбакс. Я ещё пью его, сидя у окна кофейни за столиком с настоящей свечой в стакане, и не сразу улавливаю звонок своего мобильного телефона, а когда прислушиваюсь к новым звукам и лезу в сумку, звонок уже подходит к концу, но через несколько секунд мне снова звонят. Это Эдвард.

- Привет.

- Привет. Что не ответила в первый раз?

- Поздно услышала. Здесь шумно. Сколько времени?

- Почти без двадцати девять. 20:37. Показ уже закончился, и...

- О чёрт, - говорю я, наверное, восклицая слишком громко, потому что на меня оборачиваются немцы, и, скорее всего, даже без знания английского смысл прозвучавших слов понять нетрудно. - За мной должны заехать примерно в 20:45. Таксист, который меня сюда привёз.

- Так. Во-первых, успокойся и вдохни глубже. Во-вторых, если опоздаешь его или не найдёшь, просто останешься там, и я за тобой приеду. И, в-третьих, не пугай меня так больше, Белла.

- Нет, не надо приезжать, - если он бросит всё и приедет, то обратно уже, наверное, не поедет, совсем проигнорирует вечеринку, и маловероятно, что Линдси этому обрадуется. Я не хочу, чтобы у них вдруг начались конфликты, когда по работе она для него важна. - Я его найду, а у тебя дела.

- Обязательно напиши мне из отеля, Белла. Слышишь? Обязательно.

- Я напишу.

Не очень хорошо, что он так волнуется, но всё-таки мне приятно, да и разве могло быть иначе? Конечно, нет. Я благополучно нахожу водителя, точнее, он находит меня идущей между двумя фонтанами и показывает, где оставил машину. Дорога обратно также не занимает много времени, доезжаю я без происшествий и по приезду в отель сразу поднимаюсь на наш шестой этаж, давая знать всем, что вернулась, отправляя сообщения, но с мамой я разговариваю по видеосвязи. В школе перерыв на ланч, и мама звонит мне сама, потому что от меня давно ничего не слышно. Точнее, с момента приземления. Я не считаю, что это прямо-таки давно, но если она полагала, что я буду сообщать всё детально, как в день лос-анджелесской премьеры, то да, наверное, это давно.

- Не поехала из-за фото? И где его можно найти?

- Мама.

- Что? Я не должна смотреть такие снимки, потому что на них ты? Если они существуют, то будь уверена, что мои ученицы не соблюдают моральный кодекс. Наверняка поэтому они и шушукались большую часть моего урока.

- Прости.

- Не извиняйся, Белла, - велит мне мама. - Ты ни в чём не виновата. Но вообще я немного рада, что ты не поехала. То, о чём ты рассказала в прошлый раз, заставило меня переживать. Всякие сомнительные личности, которые врываются из ниоткуда, - рассказывая, я не думала, что мама отреагирует вот так, но её отношение ко всему оказалось совершенно иным, нежели у Элис и Розали. Те восприняли всё, как сериал, и не могли успокоиться, пока я не посветила их в каждую деталь, в том числе и в то, что Эдвард считает сценарий требующим вложений самого разного рода, попросту источником проблем, но читать его не запрещал и в принципе вроде готов способствовать тому, чтобы оказаться за нужными дверьми. А мама едва ли дослушала, лишь ответив, что папе об этом знать точно не нужно. - И как только это могло произойти.

- Он не сомнительный. Парень просто использовал подвернувшуюся возможность.

- И теперь ты читаешь его сценарий?

- Начала сегодня, да, но там ещё читать и читать. И размер страницы больше, чем в обычной книге.

- Но ты читаешь быстро. Будет достаточно времени, прочтёшь и эту кипу. Покажи мне номер, пока у меня ещё есть время.

- Сейчас.

Я прохожу по комнатам, заглядывая и в ванную при спальне, прежде чем завершить разговор с мамой, отправляющейся учить дальше, а потом достаю покупки. После недолгих раздумий я раздеваюсь, чтобы примерить всё вместе с чулками, которые надеваю очень медленно, сев прямо на крышку унитаза. Удаётся ничего не зацепить, и потом я подхожу к зеркалам, которых тут сразу три. На бюстгальтере оказывается немного перекручена тесьма из тонкого кружева, для украшения идущая от ложбинки через грудную клетку с заходом на спину через плечи, я поправляю обе детали и поворачиваюсь, чтобы посмотреть, не перекрутилось ли теперь и сзади. Нет, теперь всё как раз хорошо. Я собираюсь уже расстёгивать застёжку, но тут в номер кто-то вроде входит, и я замираю, прислушавшись.

- Что за фотосессия? Жуткие вещи, тебе так не кажется?

- Кажется. Они слишком авангардные. Это не твой стиль, да, и, хотя журнал известный и предлагает семьсот тысяч, я считаю, что надо отказываться. Или если мы соглашаемся, то завтра к половине третьего они организуют всё в одном из парков.

- Мне не нравится. Сама эта одежда. Скажи им нет, и спокойной тебе ночи.

- Скажу. До завтра, Эдвард.

Входная дверь закрывается, и я просовываю руки в рукава отельного халата, сильно завязывая пояс. Я не была уверена, разговаривали ли Эдвард с Линдси в дверях или вдруг прошли в гостиную, и потому не могла выйти из ванной в комнату. Если бы вышла, и оказалось, что они в гостиной, они бы увидели меня через открытые двери между двумя комнатами. Халат стал единственным решением. И не так видно, что я по-прежнему в чулках. Можно подумать, что это такие длинные капроновые носки. Я надеюсь, Эдвард так и подумает, если вдруг опустит взгляд к моим ногам. Эдвард появляется в спальне в то же мгновение, что и я, оставляя чёрный пиджак на спинке дивана в гостиной вместе с галстуком поблёскивающего синего цвета и оставаясь лишь в брюках, белой рубашке и носках.

- Привет, - я невольно переминаюсь с ноги на ногу. - Я не думала, что ты приедешь раньше десяти или около того. Ты не рано?

- Рановато по мнению Линдси, но мне нормально, - приблизившись, Эдвард решительно скользит руками по моей талии, как раз по поясу и на спине обхватывает его всеми пальцами. - Быть там без тебя было иначе, чем с тобой, и я не особо хотел общаться с кем-либо, но там был какой-то немецкий продюсер и на ломаном английском пытался сделать мне предложение о съёмках, но я сделал вид, что ничего не понял, а потом Линдси смогла меня увести. Я просто хотел к своей девушке.

Эдвард улыбается мне, пока медленно наклоняет голову, и его слегка прохладные губы прижимаются к моим тёплым в томительном поцелуе. Я прикасаюсь к Эдварду, сильно обхватываю его шею, и мы оказываемся в кровати, я снизу, а он сверху, и его правая рука развязывает халат, отодвигая ткань. Мне становится волнительно или нервно, но скорее просто волнительно. Эдвард продолжает меня целовать, пока ничего не чувствуя и не понимая, но, когда ладонь скользит ниже по моему телу, тот самый момент становится всё ближе. Одна секунда, две, и пальцы достигают края чулка. Эдвард перемещает руку по нему, замедляясь в поцелуе и поднимая голову ещё мгновение спустя, теперь видя всё.

- Ох. Ты... Белла, ты так прекрасна.

- Тебе... нравится?

- Что мне может не нравиться? Мне нравится в тебе всё.

Эдвард опускается на меня снова, целует меня в губы, но плавно спускаясь к шее, и я вытаскиваю руки из рукавов, потому что они сковывают меня, и я едва могу касаться Эдварда, а мне хочется расстегнуть пуговицы на его рубашке. Он немного отодвигается, чтобы я смогла сделать это, и я снимаю её, прикасаюсь к обнажившейся тёплой коже, а он проходится рукой вверх по моей правой руке до бретели нового лифчика, прослеживая путь глазами, пока не встречается взглядом со мной.

- Лежи так, ладно?

- Ты куда? Мы не будем заниматься сексом, если ты не хочешь и устал, только не уходи.

Я спрашиваю и говорю всё это фактически зря, увидев, как Эдвард встаёт, потому что он только прикасается к моим трусикам в стягивающем их вниз движении рук, прежде чем притянуть меня на край кровати, а самому опуститься перед ней. О нет, если это то, чем кажется, у меня ещё никогда не было. Я и не хотела. Или не хочу и сейчас. Я не могу понять, хочу ли, чтобы Эдвард сделал это. Я вдыхаю, глядя в потолок, но признаюсь, уже смотря на Эдварда, когда он прикасается к моей талии.

- Эдвард, я ещё ни разу...

- Но ты хотела бы?

- Я хотела бы.

Ободряюще улыбнувшись, Эдвард направляет правую руку вниз по моей коже и до чулка, и ниже, пальцы немного приспускают его, от прикосновения тепло обосновывается прямо там и всё возрастает от новых ощущений, и я сжимаю что-то прямо под ладонью. Халат? Покрывало? Это может быть что угодно. У меня перехватывает дыхание, я уже не пытаюсь вести себя тише, когда они охватывают меня всю, и в голове ничего не остаётся. Это не лучше секса, но почти как секс, невероятно близко к нему. Эдвард также обнимает, дотрагивается и ласкает, я чувствую всё и его руки на своём теле, их движение и неизменную настойчивость до самого конца. Я словно распадаюсь на отдельные частицы, Эдвард снова рядом, я ощущаю свой же вкус на его губах, а он просто раздевает меня и раздевается сам, приспуская брюки. Он не задаёт вопросов, хочу ли. Я хочу, и он должен знать и знает. Его толчки медленные, но глубокие. Я обхватываю его ногами, и мы становимся ближе друг к другу. Эдвард потирает мой сосок рукой, влажной после того, как он прикоснулся ко мне именно там, и становится совсем нависающим надо мной, проникающим так сильно, что сдерживаться мне больше не выходит. Он кончает незадолго после меня, вспотевший, ласкающий мою грудь даже на пике и пахнущий нами и немного сигаретным дымом. Я еле нахожу силы приоткрыть веки и посмотреть на него, замершего надо мной с выразительно взирающими глазами.

- Так как всё прошло?

- По-моему, здорово. Я стал у тебя в чём-то первым, и мы оба весьма насладились процессом. Я чувствую так, а ты иначе?

- Нет, не иначе. Я чувствую всё так же. Но я спрашивала не про секс, - уточняю я, устремляя ладонь вниз вдоль позвоночника Эдварда. - Вопрос был о...

- О, ты спрашивала о премьере.

- Да, о ней.

- Было иначе, чем дома, конечно, и людей вроде было меньше, но я не разочарован, - выскользнув из меня и откинувшись на спину, Эдвард обнимает меня вокруг плеча, пока я, как могу из своего положения, прикрываюсь халатом по шею. - Хотя я не поклонник Берлина. Мне здесь скорее не нравится. Поэтому не хочу сниматься здесь в фильме или тратить время на фотосет. Предлагали тут завтра. Может быть, ты слышала. Или не слышала? Линдси рассказывала в дверях.

- Слышала. Почему тебе не нравится здесь?

- Потому что я даже не знаю, куда тут пойти, если не в торговый центр и не в связанные с войной достопримечательности, а последнее совсем невесело.

- Но, когда мы будем в Париже, мы ведь куда-нибудь пойдём?

- Наверное, я должен, да? - Эдвард притягивает меня к себе сверху, я придерживаю халат, но Эдвард дотрагивается до моих рук, ласково отводя их в стороны. - Я обещал, значит, я очень постараюсь преодолеть свою гостиничную лень хотя бы в один день из трёх полностью свободных, но давай только не станем подниматься на лифте на самый верх башни, если у них это возможно и осенью, ладно?

- Не станем. Я побаиваюсь такой высоты.

- Ты не говорила.

- Просто не было повода.

Мы вместе принимаем ванну, в которой Эдвард чуть не засыпает, и, осознав, что он молчит, я поворачиваюсь и медленно провожу рукой по его волосам. Он выпрямляется, сильно так трёт глаза, и почти остывшая вода колыхается между нами и вокруг нас.

- Ох. Я отключился, да? О чём ты говорила?

- Ни о чём существенном. О брелках и магнитах, которые купила. Ванна всё-таки не самое подходящее место для сна.

- Ты правильно сделала, что разбудила. Но я типа испортил то, что начиналось, как в «Красотке». Только я не бизнесмен, а ты не та, кем была героиня. Не хочу произносить это слово.

- И я не дарила тебе галстук.

- И слава Богу, - шепчет Эдвард, поднимая руку с капающими с неё каплями воды и прикасаясь поглаживающим волосы движением. - Галстуков мне и на дорожках хватает. Давай уже вылезать отсюда. Ты первая.

Весь свободный день в Берлине мы проводим, не выходя из номера отеля. Я читаю сценарий, но малое количество страниц по причине того, что в основном мы валяемся в кровати и смотрим очередной сериал, прерываясь лишь на еду, доставляемую прямо сюда из ресторана, и посещение туалета. Наш рейс только в половину девятого вечера, и в столице Франции мы оказываемся спустя час и сорок пять минут после взлёта. В самолёте меня клонило в сон, но я пробуждаюсь от любых его признаков, стоит начать двигаться ещё на борту, чтобы его покинуть, и тем более я забываю про всякий сон, когда вижу Эйфелеву башню в нескольких сотнях метров от отеля. Кажется, что лучше уже быть не может, но, увидев её ещё и с балкона, я не могу себя не ущипнуть. Глупо, знаю, зато я убеждаюсь, что всё это происходит со мной наяву. Она так сияет и переливается, и словно говорит не медлить, а фотографировать и фотографировать. Под окнами отеля ездят машины, он окружён дорогами, но с закрытой дверью балкона ничего не слышно. Я покидаю его, сделав штук девять снимков, и в рамках обследования номера меньшего размера, но всё равно уютного и отличающегося роскошью в каждой детали я прихожу к Эдварда в ванную. Он уже переоделся в пижамные штаны и теперь с характерным звуком двигает во рту зубной щёткой, когда дёргается от того, что я прикасаюсь к его спине.

- О чёрт. Ты холодная, - не совсем разборчиво из-за пасты говорит он. - Пожалуйста, не морозь меня. Я собираюсь спать через две минуты, как только закончу.

- Не я холодная, а Париж.

- Да, это он, но холод с балкона не сам сюда попал. Я тебя не ругаю. Просто не хочу лежать минут десять без сна и пытаться согреться прежде, чем получится заснуть.

Когда я сама прихожу в комнату спустя время, немного разобрав сумку, чтобы достать вещи для сна и ту же зубную щётку для краткой чистки зубов, Эдвард уже спит. Я целую его в правое плечо, но едва соприкасаясь губами с кожей. В мои намерения не входит его разбудить, я накрываюсь одеялом, выключая лампу на тумбочке, и тоже засыпаю. На следующий день Эдварда я фактически не вижу. Разве что за завтраком, когда мы ели пышный омлет, и в течение минут сорока, когда он возвращается после интервью и проводит это время, запоздало обедая гратеном Дофинуа, попросту картофельной запеканкой с сыром и сливками. Я сижу за столом вместе с ним, но у меня только чай.

- Тебе оставить?

- Нет, - я смотрю, как он ест, и понимаю, что выглядит он уставшим. Минувшим вечером мы легли не поздно, но и встать пришлось рано. Эдвард сидит в том же костюме, в котором приехал после множества встреч, настолько у него загруженное расписание, и проще просто переодеть рубашку, чем надевать что-то домашнее, а потом спустя короткий промежуток времени вновь натягивать костюм. - Я поела.

- Точно?

- Да, буйабес. Суп с гребешками, мидиями и крабами. Я подумала, что стоит попробовать, и записала стоимость на счёт.

- Ты правильно сделала, но не пробуй без меня улитки или лягушачьи лапки.

- Боже. Никогда, - меня тошнит даже от мысли. - Ты же не хочешь это? Если ты хочешь, то мне надо подумать, встречаться ли с тобой дальше.

- Я знаю, это живые существа, и для меня не вариант расставаться из-за еды и расставаться в принципе. Можно я сделаю глоток твоего чая? Я не буду пить много.

- Да.

Немногим позже Эдвард надевает чёрную рубашку с редкими белыми полосками взамен светло-зелёной, а поверх пальто, и, когда Линдси заходит узнать, готов ли он, или сразу поторопить, я вновь остаюсь одна. Это возможность продвинуться в чтении сценария, но я чувствую лишь уныние. Мне даже не хочется гулять одной, что в корне неправильно и так себе, учитывая, что я в Париже, и вот что точно нельзя упускать, просто сидя в номере. Кто знает, когда я ещё смогу сюда приехать. Поэтому на другой день, следующий за днём после премьеры, я одеваюсь в тёплые вещи, проверяю уровень зарядки аккумулятора и наличие денег и заглядываю из коридора в небольшую гостиную, где Эдвард сидит на диване с вытянутыми босыми ногами. Уже стало привычным видеть его с планшетом в руках, ожидающим первых рецензий, хотя не критики, а обычные зрители называют фильм болезненным, но воодушевляющим, притягательным, несмотря на мрачную тему, за счёт чувственных образов главных героев и красивым в своей трагичности, и так далее. Это только малая часть из тех хвалебных отзывов, которую я запомнила слово в слово. И даже мне трудно не согласиться с тем, что касается чувственных образов.

- Эдвард. Что-нибудь уже появилось?

- Ничего, - он поднимает глаза от планшета, как раз когда я подхожу и склоняюсь поцеловать в левую щёку. - Куда ты от меня собралась?

- От тебя никуда. Просто из отеля на улицу. Пешком до Триумфальной арки, а потом, наверное, на такси до Базилики Сакре-Кёр.

- Так. Я без понятия, где именно всё это находится, но давай ты останешься? Там прохладно.

- Да, прохладнее, чем когда мы приехали, но я хочу на свежий воздух. Я никуда вчера не выходила.

- О. Так ты всё-таки уходишь из-за меня и того, что я тут. Скучно с таким ленивцем, да? - отложив планшет, Эдвард скользит рукой под мой свитер и тёплую рубашку, а оттуда на спину и ниже. - Я не пристаю, но это же типа самый романтический город на свете, а ты собираешься пойти без меня.

- Не к башне. Там мне нужен фотограф и мой плюс один для совместного фото. А у арки и базилики необязательно. Я просто хочу посмотреть на город от базилики. В интернете сказано, что там весь Париж как на ладони, - объясняю я. - Я вернусь часа через три, ты не должен успеть прямо-таки соскучиться. И ещё мне казалось, что ленивцы выглядят иначе. Знаешь, у них есть шерсть и когти, и маленькая голова, а ты выглядишь совсем по-другому.

- Ладно. Договорились. Иди гулять. Но тебя же ждать к обеду?

- Да, ждать.

- Будь осторожна, Белла. Я серьёзно. В этом городе часто творится всякая фигня вроде поджогов и погромов. Знаю из новостей.

- Надо будет заняться тем, чтобы ты смотрел их поменьше.

Путь от отеля до арки, согласно приложению, занимает не меньше тридцати пяти минут. Я следую по предложенному маршруту, но часто закрываю приложение, чтобы делать фото реки, моста через неё и местности вокруг меня. Кажущаяся совсем огромной вблизи, Эйфелева башня спустя время остаётся позади, и я поворачиваюсь, чтобы сфотографировать грандиозное сооружение на расстоянии, прежде чем сойти с Йенского моста, воздвигнутого над Сеной. Он соединяет площадку перед Эйфелевой башней с правым берегом, где расположены сады Трокадеро, но я иду в другую сторону. Может быть, к садам мы тоже сходим с Эдвардом вдвоём. Все здания, что встречаются мне по пути, красивые, но по-разному, отчего я определённо трачу больше получаса на завершение маршрута, посещая ещё и сувенирный магазин для приобретения магнитов себе, маме и девчонкам. Я не могу фотографировать каждый угол, но фотографирую много и наконец приближаюсь к Триумфальной арке. Я сообщаю Эдварду, прикрепив несколько её снимков чуть с разных ракурсов. Он воспринимает всё по-своему, потому что не пишет про то, красивые ли фото или не совсем.

Счастлив, что ты в порядке. Мы будем на обед кассуле? Это густая похлёбка, в составе есть фасоль. Я могу попросить положить её поменьше, наверное. Если мнение какого-то актёра что-то да значит для кухни французского ресторана. В остальном там только мясо и зелень.

Давай попробуем. Я могу съесть немного фасоли, но не слишком много.

Хорошо. Тогда закажу её к двум. Ты успеешь?

Сейчас почти двенадцать, и времени у меня ещё полно. Конечно, я успею. Мне негде столько ходить или ездить. Точнее, я могу поехать и на другой конец города, но у меня таких планов нет.

Успею.

Я нахожу стоянку такси, водителя, который не владеет английским, но, куда мне надо, понимает верно, хотя на всякий случай я показываю ему название после использования переводчика. Примерно пятнадцать минут езды по ровным дорогам мимо деревьев с ещё не полностью опавшими жёлтыми и бурыми листьями и опять-таки множества величественно выглядящих зданий, и я на месте. Почти. Осталось только преодолеть огромное количество ступеней или воспользоваться фуникулёром. Я выбираю первый вариант, сто тридцать метров до холма, как сказано на сайте, это не так уж и много. Да, в гору, но я справлюсь. Здесь многолюдно, кто-то спускается, а другие, как я поднимаются, пары, дети, одиночки, но в сезон здесь наверняка было бы ещё больше людей. Базилика производит на меня то же впечатление, что я и ожидала. Белоснежная, грандиозная, высокая. Башни, купола, статуи, декоративные элементы на фасаде. Я слегка задыхаюсь к тому времени, как всё-таки поднимаюсь на вершину, но вид от базилики на Париж бесспорно стоит моего участившегося из-за подъёма сердцебиения. Отсюда видно на много километров вперёд благодаря практически ясному дню, если не считать небольшой облачности. Я захожу внутрь, сделав четыре снимка, и уже в в церкви невероятное впечатление на меня производят разноцветные витражи и убранство стен. Я вижу и живописную композицию на куполе, полотно с образами Христа, апостолов, священников и обычных людей в разных одеждах. В отличие от эффектной обстановки в этой зоне храма, в помещении под алтарной часть, куда, как я замечаю, тоже можно пройти, царит совершенно иная атмосфера. Серая кладка, колонны, поддерживающие своды, и захоронения с мощами святых, мучеников и выдающихся деятелей. Становится даже слегка неуютно ходить среди них, рассматривая надгробия, отражающие внешность тех, кто под ними лежит. Здесь очень-очень тихо, и я двигаюсь обратно, чтобы подняться наверх, туда, где звучит инструментальная музыка. В общей сложности я провожу в базилике не меньше сорока минут, а выйдя, смотрю по карте, что интересного находится от неё поблизости, и нахожу Мулен-Руж в семнадцати минутах ходьбы. Конечно, заведение сейчас закрыто, что, впрочем, не останавливает меня от того, чтобы пойти и посмотреть на него своими глазами. Но при свете дня оно кажется обычным. Да, кабаре, да, известное место, но, должно быть, всё решают темнота и ночное освещение, а также шоу за дверьми, а не просто прийти взглянуть на входную дверь и красную мельницу. Я направляюсь в сторону стоянки такси в двух минутах ходьбы, и на этот раз мне попадается водитель, который может что-то да сказать на английском и понять. Но со мной он не говорит, наверное, не являясь любителем разговаривать с пассажирами, и внимательно следит за дорогой. Мы попадаем в небольшую пробку примерно на десять минут, потом оказывается, что это из-за аварии, но вроде все целы и просто осматривают повреждения. У отеля я оказываюсь только в 14:03, и пока я оплачиваю такси и еду на лифте, становится уже 14:06. Нет, даже 14:07. Семь минут опоздания. Я не хотела опаздывать и обещала, что приеду вовремя. Наконец лифт останавливается на нашем этаже, я иду к номеру и едва собираюсь вставить ключ в замок, как дверь открывает Эдвард. Он сразу прикасается к моей левой руке, притягивая меня через порог, и толкает дверь, закрывающуюся довольно шумно.

- Ну наконец-то ты приехала. Всё в порядке?

- Да, отлично. А ты что, дежурил у глазка?

- Я и сам не думал, что буду торчать около него, но ты задержалась, и я начал нервничать. Теперь я, кажется, понимаю, что ты чувствовала тогда. Хреновые ощущения. Но мне, наверное, на пользу.

- Не говори так, - шепчу я, прежде чем поцеловать Эдварда, но только в уголок губ, чтобы не сильно прикасаться прохладными губами. - Нервничать никому не на пользу. Чем занимался без меня? - он в той же одежде, что и был, когда я уезжала, в свободных штанах и клетчатой рубашке с завёрнутыми до локтя рукавами, но в гостиной стало почище в плане порядка. Диванные подушки не примяты, значит, встал он с дивана, скорее всего, давненько и разложил их весьма красиво у спинки. Также на столе появились подносы, закрытые специальными крышками, и, увидев их, я понимаю, как проголодалась. - Что с рецензиями?

- Покажу потом.

- Что, она или они плохие? - я замираю на месте у шкафа, прервавшись в раздевании, и поворачиваюсь к Эдварду. - Плохие?

- Нет. Но давай поедим. Я очень хочу есть, и ты, я уверен, тоже. Сколько километров прошла?

- Точно не плохие?

- Точно. Так сколько километров ты прошла?

- Я не смотрела, - мне становится спокойнее от того, что он повторил, что рецензии не плохие. - Но я потёрла ногу статуе Святого Петра в базилике.

- И зачем ты это сделала? Ничего не имею против статуй, но это вроде странно, тереть их ноги или другие части.

- Если потереть ногу, то это будет означать, что человек обязательно приедет в Париж снова. Я бы хотела весной. Станет тепло, и начнут распускаться цветы. Будет красиво. Или где-нибудь среди лета.

- Тогда понятно, откуда происходит этот фетиш. Теперь это не так странно.

Эдвард ничего не говорит о весне, уходя в гостиную, пока я мою руки, но это объяснимо. Откуда ему знать, где он будет весной и позже, на съёмках или дома без всяких планов на ближайшие недели? Мы обедаем ещё тёплым супом, вкусным и аппетитным, и ещё Эдвард заказал галантин, заливное по-французски, но мне фактически не нравится. Я только выковыриваю оттуда яйца и горошек, что оставляет блюдо в нелицеприятном виде. Ненадолго. Только до тех пор, пока Эдвард не притягивает мою тарелку к себе, доедая закуску. Я же нахожу рецензию от Variety и, расположившись на диване, вчитываюсь буквально в каждую строчку, чтобы ничего не упустить. По атмосфере критик издания сравнивает фильм с лентой «Город воров», та же беспросветность и минорные оттенки на экране, неяркие потрёпанные одежды, но отмечает более вдохновляющую стилистику и холодную привлекательность героини, которая особенно работает на пользу истории, когда женский персонаж раскрывается в теплоте и внутренней силе. Про Эдварда написано после Элизабет, но внимания автором статьи ему уделяется больше. Эдвард Каллен создал настолько реалистичный образ героя, терзаемого неопределённостью, будто и в настоящей жизни на момент съёмок у него были некие трудности. Вы видите человека, утомлённого всем, но при этом думающего не только о себе, без желания просто унести ноги. Это можно считать даром в мире, где во многих аспектах процветает зацикленность на собственной персоне. Но персонаж Эдварда Каллена не таков, и кажется справедливым и полностью честным, что он получает свой прекрасный и счастливый конец. После него хочется думать, что мы все при определённых обстоятельствах способны его обрести. Я бы попытался предсказать, какие номинации на награды ассоциаций фильм может получить, но не стану. Фильм в прокате с пятого октября, и у вас ещё есть все шансы оценить его лично. На сайте Rotten Tomatoes у «По волчьим законам» сейчас 86% положительных отзывов, и фильму уже предоставили почётный сертификат свежести, а в The Hollywood Reporter его называют великолепным по всем фронтам и лентой, в которой атмосферная картинка не затмевает сюжет, а служит красивым обрамлением и подчёркивает химию актёров, даже когда они не находятся в кадре вдвоём, и что Эдвард переполняет его собой каждый раз, как появляется перед объективом.

- Ты переполняешь всё собой, - говорю я Эдварду, подходящему ко мне. Он наконец доел мой галантин и, прикоснувшись, спускает мою правую ногу с дивана. Я двигаю попой, чтобы мы оба поместились с большим комфортом, Эдвард плюхается на сидение между моих ног и смотрит в экран своего же планшета, который я держу в руках. Мне слегка трудно дышать из-за дополнительного веса поверх груди и живота, но это пустяки. - Может быть, ты получишь...

- «Оскар» точно не получу.

- Но, может быть, номинацию?

- Нет, нужен другой фильм. Совсем другой. Но я никогда не любил думать о премиях и номинациях. Это может вогнать в депрессию, если чего-то хотеть, а ничего не будет. Покажи мне лучше, что ты сегодня наснимала.

Эдвард смотрит фото весьма придирчиво и очень долго, комментируя почти каждую или спрашивая, что это за место. Мы ещё лежим на диване и двадцать минут спустя, у меня уже начинает затекать нога, оказавшаяся между спинкой дивана и телом Эдварда, ощущения почти такие же, о которых я рассказывала, вспоминая свой первый секс, и я реально благодарна стуку в дверь, хоть к нам и приходит Линдси. Эдвард идёт открывать, а я сажусь, болезненно морщась и тряся ногой, но, к счастью, всё быстро проходит, и, может быть, Линдси ничего и не поняла. Мне просто интересно, что на этот раз. Нас сфотографировали и в аэропорту Берлина или Парижа, несмотря на довольно поздний перелёт, а теперь, выдержав время, разместили фото в сети? Наверное, я уже ничему не удивлюсь. Но дело совсем не в этом.

- Я помню, ты говорил, что завтра и послезавтра показываешь Белле Париж, но не уделишь ли ты час тому продюсеру? - Линдси листает свой блокнот, просматривая страницы. - Я где-то, как смогла, записала его имя. Подожди. Нет, не знаю, где. Он позвонил, при нём был переводчик, и мы поняли друг друга. Он был бы чрезвычайно рад связаться с тобой в любое время по видеосвязи, когда нам будет удобно. Что, если организовать всё где-то в полдень? Ты поговоришь, и потом мы сможете уйти, насколько пожелаете.

- Я не понял, у них разве есть готовый сценарий?

- Есть, Эдвард. Пре-продакшн идёт уже с конца августа, а съёмки планируется начать второго декабря, потом перерыв на новогодние праздники с двадцать восьмого числа, и возобновление съёмок девятого января. При желании прямо из Берлина сможешь полететь к своим в Англию. Здорово, правда?

- Американское Рождество двадцать пятого, - после взгляда на меня говорит Линдси Эдвард. - И этот продюсер мне не понравился. От него исходит странная аура. Он кажется скользким типом.

- И ты понял это за пару минут общения с человеком, который едва знает английский, а ты совсем не знаешь немецкий?

- Таковы мои ощущения. К тому же я не люблю Берлин и вообще не хочу сниматься в этом году в чём-то ещё. Помнишь, я говорил тебе об этом?

- Так. Давай разберёмся, чтобы я поняла. Ты хочешь отдохнуть из-за нелюбви к городу съёмок, чувства, что продюсер является скользким типом, и... отношений? - я не могу не уловить паузы перед словом «отношений» и того, с каким непониманием оно было сказано. Ясно же, что, если бы не я, Эдвард и не упоминал бы Рождество прежде всего остального, как будто именно это главная причина для отказа даже от ознакомления со сценарием, а не уверенность, что продюсер странный, что бы это ни значило, и не нежелание быть в месте, которое не воодушевляет.

- Да, - Эдвард не смотрит на меня, он целенаправленно продолжает смотреть на Линдси, но дотрагивается до моей левой руки, обхватывая ладонь и поглаживая указательный и средний пальцы. - Я согласен на что-то в январе, например, в конце месяца, но не сейчас. Я же не могу в самом деле сниматься во всём подряд, и я могу позволить себе не работать некоторое время.

- Да, можешь, - Линдси концентрирует взгляд в районе наших переплетённых рук. - Но, если некоторое время затянется, дай мне знать пораньше. У меня нет особенного желания получать деньги по контракту по факту ни за что.

Линдси уходит, хлопает дверь, и мы остаёмся вдвоём. Я почти сразу поворачиваюсь к Эдварду, чувствуя, что должна сказать, чтобы он не думал, что я буду одна, а на праздники хреново быть одной.

- Даже если тебя не будет, это нормально. Я всё равно собиралась на праздники к родителям. Ты можешь прочесть сценарий, и, может, тебе станет всё равно на продюсера и сам город. Представляешь, если сценарий понравится?

- Пусть нравится кому-нибудь ещё, а я буду надеяться, что моя девушка пригласит меня на праздники с собой, а Новый год мы, быть может, встретим в Лондоне. Подумаешь об этом?

- А ты про то, чтобы пойти со мной на свадьбу к Анжеле двадцать шестого ноября? Это раньше праздников, кстати.

- Подумаешь ты, подумаю и я.

- Хорошо.

Эдвард, показывающий мне окрестности у Эйфелевой башни на следующий день после обеда, так, будто давно работает экскурсоводом, поначалу забавен в манере изложения прямо со страниц браузера, но к мосту Александра III начинает слегка раздражать. Буквально самую малость. Кроме этого, я могла бы пожаловаться разве что на то, что он не особо близок со мной на улице, но он взял меня за руку после Марсова поля, отпустил у башни, только чтобы сделать снимки со мной, и вновь прикоснулся после, и мы так и продолжаем идти вдоль изящной ограды моста с большим количеством скульптур-украшений. Но и Эдвард не отказывается от своеобразной лекции.

- Мост Александра III - одноарочный мост, перекинутый через Сену в Париже между Домом инвалидов и Елисейскими Полями. Общая длина моста составляет 160 метров (металлическая арка - 107 метров), ширина около 33 метров. Чтобы не заслонять панораму Елисейских Полей, высота сооружения не превышает шести метров, что на момент его создания считалось удивительным достижением. С 1975 года мост охраняется государством, как памятник истории и архитектуры. Декоративная отделка моста, с фигурами пегасов, нимф и ангелов, представляет собой яркий образец стиля боз-ар и имеет много общего с оформлением раскинувшегося справа Гран-Пале. По сторонам от въезда на мост возвышаются 17-метровые фонарные столбы, над которыми парят бронзовые фигуры, символизирующие Науку, Искусство, Промышленность и Сражение.

- О, ну хватит уже. Прошу тебя. По музеям с тобой лучше не ходить.

- Отчего же? В музеях бывают укромные уголки, где можно целоваться.

- Устанешь стоять в очереди, прежде чем туда попасть.

- Скорее всего, с Лувром это действительно так. Вставай тут, ладно? Выпрямишься? И ещё кое-что.

- Что?

- Ты прекрасна.

Если он говорит так, чтобы я улыбнулась, это работает. Если он говорит так ещё и потому, что это правда, то я слышу данные слова не впервые. Потом мы направляемся в сторону Лувра, но только ходим снаружи и фотографируемся на фоне знаменитой пирамиды, и заглядываем на обед в заведение с видом на неё же, прежде чем добраться до острова Сите в восьми минутах пешком, где находятся Дворец правосудия, часовня и сгоревший, но реставрируемый Нотр-Дам. Он уже во вполне приемлемом состоянии, следов пожара визуально не видно, и кажется, что его вполне смогут восстановить к обозначенному сроку. Хотя я не помню, когда запланировано открытие.

- Тогда он выглядел жутко. Сразу после случившегося.

- Я не очень следил за этим. По-моему, тогда я был занят на съёмках. Но свечи, если вдруг дело было в них, это всегда пожароопасное дело.

- Никто не знает, в чём было дело.

По возвращении в отель на такси Эдвард предлагает поужинать в ресторане, а потом выйти к освещённой ночной подсветкой башне и съездить к ночному Лувру, но я предпочитаю сделать всё это завтра, в последний вечер. По Эдварду видно, что ему непринципиально, и он с лёгкостью больше никуда бы не выходил до самого отлёта двенадцатого числа, и тем ценнее для меня, что в свободное время он не становится добровольным затворником в номерах отелей на все сто процентов. Непосредственно перед сном я покидаю ванную в пижаме с утеплёнными клетчатыми штанами и розовой майкой, после меня туда идёт Эдвард, мне слышно звуки воды и чистки зубов прежде, чем он возвращается в комнату выглядящим чрезвычайно серьёзным. Я вытягиваюсь в кровати, откладывая крем для рук на тумбочку.

- Белла. Ты же не оставляла кольцо у раковины на целый день, пока нас не было? - Эдвард показывает его мне, когда садится на край постели. - Оно стоит немалых денег, и если оставлять его вот так, то можно запросто лишиться.

- Нет, не оставляла. Оно было у меня на пальце, когда мы вышли днём, и я не стала говорить, что надо бы вернуться в номер и убрать в сейф. Я понимаю, сколько оно может стоить, и никогда бы не бросила его, Эдвард.

- Прости. Зря я всё это сказал.

- Нет. Всё нормально, - если и здесь могут украсть и украли бы, я и сама бы себе не простила. В таком случае - Правда.

На ужин в ресторане в заключительный день в Париже я надеваю платье, что не понадобилось для премьеры, и ужинаем мы уже после прогулки, спускаясь в ресторан к восьми. При нём работает и бар, у стойки которого, в то время как мы едим клафути, появляются Линдси с Самантой. Видимся мы в эти дни нечасто. Если не считать того, что Линдси заходила позавчера, то до того я встречалась с ними лишь в день премьеры три дня назад. Но не похоже, что им нечем заняться, или что они совсем не умеют отдыхать. Они заказывают выпить, обсуждая что-то со смехом, прежде чем разместиться на высоких стульях.

- У них есть семья? У Саманты и Линдси?

- У Саманты да. Её сыну лет восемь-девять. У Линдси детей нет, а об остальном я не в курсе, - я доедаю открытый вишнёвый пирог, оставляя вилку на тарелке, и автоматически, по привычке облизываю губы, прежде чем вытереть их салфеткой. - Если я позову их на полчаса за наш столик, ты будешь против?

- Нет, не буду. Надо поздороваться, ведь мы их видим.

Эдвард отлучается за Линдси и Самантой, они присоединяются к нам вместе со своими напитками, и так странно пить чай, когда они пьют алкогольные коктейли каждая разный, но не так странно, как если бы и Эдвард потягивал что-то с высоким градусом.

- Дилан прислал фото своей майки. Дилан это мой сын, Белла, - делится Саманта. - Он создаёт майки. Точнее, рисует на них и дарит всем, кому может. Бывает, что и знаменитостям, чего уж греха таить.

Эдвард смотрит на снимок, показываемый Самантой, на котором юный мальчик с широкой улыбкой во весь рот держит майку перед камерой. Изображение на ней явно нарисовано ребёнком, я услышала про знаменитостей, но рисунок всё равно детский. Со звёздами, должно быть, помогает мама-стилист. Но это не моё дело. Нисколько.

- Круто. Милый рисунок, - возвращая телефон, через мгновение Эдвард внезапно дотрагивается до меня под столом, обхватывает мою ногу выше колена, и я понятия не имею, как только инстинктивно нё дергаюсь. Я пропустила миг, когда он вообще опустил правую руку вниз, потому что смотрела на Саманту и тем же самым занята и теперь. Теперь в особенности. Он поглаживает ногу через ткань платья, и ему как будто всё равно, что мы не одни. - Вы двое посмотрели всё, что хотели?

- Да. Мы посмотрели башню, Лувр и башню. Очередь была немыслимая, но зато тепло, а возвращаясь, мы решили заглянуть сюда и выпить. Поели мы в каком-то ресторане в паре километров от Лувра. А ты всё показал Белле?

- Всё показать невозможно, но у Лувра мы тоже были, как и у Нотр-Дама. Белла хотела посмотреть, что там с реставрацией, - Эдвард переводит взгляд на меня одновременно с тем, как обхватывает моё колено. Взгляд его совсем не нежный, а скорее требовательный, и я совершаю рваный вдох. - Вы хотите что-нибудь ещё?

- Нет, Эдвард, я точно не хочу, - качая головой, Линдси жестом подзывает официанта и, когда он подходит в мгновение ока, даёт ему понять, что нужен счёт. - Вы можете оставаться, но я иду к себе.

- Мы с Беллой тоже пойдём. А ты, Саманта?

- И я. Что мне тут делать одной? Нужно ещё позвонить домой, и хочется лечь пораньше.

Эдвард убирает руку с моей ноги, чтобы достать кредитку и расплатиться исключительно за нас, а потом мы вчетвером направляемся к лифтам. Саманта и Линдси выходят первыми этажом ниже нашего, но ещё на втором этаже в лифт заходит незнакомая пара, которая покидает его вместе со мной и Эдвардом, но им налево, а нам направо. Эдвард пользуется электронным ключом, улыбаясь мне и пропуская меня войти первой. Стоит нам оказаться совсем наедине за закрытой дверью, как он придвигается ко мне, забираясь руками под платье всё выше, и с силой целует в губы. У меня дрожат ноги. От прикосновений, от чувства, как он возбуждён, и от желания ощутить его внутри. Я отодвигаюсь, только чтобы можно было снять платье, расстёгиваю пуговицы на запястьях, иначе никак, и, подхватив сильными руками, Эдвард относит меня в кровать. Здесь темно, я привыкаю к скудности освещения, действуя тем временем исключительно на ощупь. Расстегнуть пуговицы, одну, вторую, третью и все последующие, потянуть за пояс и расстегнуть уже его, и прикоснуться к пуговице на брюках. Эдвард отстраняется и помогает мне, я стягиваю с него рубашку, а он последовательно всё остальное, включая собственные носки, и, надев презерватив, вновь примыкает ко мне сверху. Я всё ещё вижу смутно, я лишь слышала, как он надел, но его глаза, которые так близко, и направление их взгляда видеть легче всего остального. Смотрит он на меня, глаза в глаза, прежде чем нежно скользнуть внутрь меня сразу на всю длину. Я выгибаюсь ему навстречу, он двигается во мне, закинув мою ногу себя на талию, но я слегка напряжена. Он не снял с меня туфли, а я не хочу поцарапать его каблуком. Эдвард подаётся назад и вновь проникает глубже, и, оторвавшись от моих губ, нависает надо мной. От него исходит жар, от него и от его дыхания.

- Коснись меня, Белла.

- Я и так...

- Нет. Коснись больше.

- Мои туфли...

- Не думай о них.

Вдохнув, я прохожусь рукой по его волосам, слегка вспотевшим и спутанным, обхватываю его ногами и стону от ощущения того, как Эдвард оказывается совсем близко, так, что даже слегка толкает меня по кровати в сторону изголовья. Я цепляюсь за Эдварда и чувствую его в себе, как никогда прежде, это безумное трение между нами и трение его кожи о мою, подводящее к краю. На пике Эдвард впивается пальцами в моё бедро, я дышу, уткнувшись носом в шею Эдварда, когда он перестаёт удерживать вес и опускается на меня сверху. В мою грудь отдаётся биение его сердца, и удовольствие ощущать это лишь малая толика эмоций, которые я испытываю прямо сейчас.

- Белла, - его дыхание ещё хриплое и частое, и голос звучит соответствующе. - Ты поймёшь правильно, если я скажу, что скучал по тебе такой?

- Это означает, что ты скучал по сексу?

- Нет, по тому, чтобы быть с тобой вот так. По сексу именно с тобой. Это другое, нежели думать о сексе в целом. Прошло уже несколько дней, - Эдвард медленно отодвигается от меня. - Мы оба были заняты разными вещами, но ты ведь ощутила?

- Да. Может быть трудно, когда ты уедешь на съёмки в какую-нибудь другую страну.

- Чего у меня пока не ожидается. Поговорим обо всём, когда придёт время. Если оно придёт.

Эдвард целует меня довольно продолжительное количество времени, прежде чем подняться и уйти в ванную. В Мадрид мы прилетаем всего на сутки и даже толком не размещаемся в номере, что просто ни к чему. От момента прибытия в отель и до отъезда Эдварда на премьеру проходит всего часа два, и почти всё время, что его нет, я провожу на балконе. Дневная температура здесь этому ещё благоволит, комфортные двадцать три градуса в октябре приятнее парижских семнадцати, и я читаю сценарий, постелив полотенце на отделанный плиткой пол, до самого заката. Лишь когда солнце садится, воздух начинает постепенно остывать, но я нахожусь тут ещё некоторое время, пытаясь разобраться в написанном.

- Нужно тебе уезжать. Не выйдет ничего хорошего, если останешься. Жизнь слишком длинная, чтобы жить так. Ты никогда не любил здешние места и природу, поэтому нужно уезжать. Это единственный выход.

- И куда мне ехать? В никуда?

- Куда угодно. Мир велик.

Написано, откровенно говоря, коряво. Я сомневаюсь, можно ли исправлять прямо тут, и что это будет кому-то нужно, но всё-таки зачёркиваю карандашом и пишу по-другому. Тебе нужно уезжать. Если останешься, не выйдет ничего хорошего. Ты никогда не любил здешние места, а жизнь слишком длинная, чтобы провести её там, где не нравится. Поэтому и нужно уезжать. Это единственный способ всё изменить. Я перемещаюсь из лежачего положения в сидячее, перечитываю ещё раз и переклеиваю закладку. Мне осталось дочитать не так уж и много. Подхватив полотенце и взяв бокал, я ухожу с балкона в номер, где занавешиваю окна и включаю телевизор звука ради. Просто чтобы кто-то говорил, и было не так тихо. Речь, разумеется, не понять, но какая разница. Особенно когда в новостях среди всего прочего в специальном блоке, видимо, о кино показывают репортаж с премьеры Эдварда. Красная дорожка в данном случае синяя, что, вероятно, не обсуждалось, отчего платье Элизабет практически сливается по цвету с ней, но сама Элизабет привычно расслаблена и весела. Эдвард обнимает её с одной стороны, а режиссёр с другой, и сегодня Дэйв тоже здесь, как и говорил, а вот их более пожилых коллег-актёров не видно. Вероятно, перелёт дался бы им тяжело. Я смотрю короткий репортаж до самого конца и не понимаю, что говорит Эдвард в интервью, потому что его ответ переведён на испанский, но Эдвард улыбается, значит, быть может, его спрашивают о чём-то забавном. Точнее, спрашивали, ведь в действительности красная дорожка уже завершилась, и это не прямой эфир. Я смотрю на телефон, на котором нет ни одного нового сообщения. Эдвард не написал перед началом показа, хотя делал так и в Берлине, и в Париже. Наверное, сегодня просто не нашлось времени. Я иду в ванну, чтобы по возвращении Эдварда её не занимать, сама комната отделана полностью чёрной плиткой, и это выглядело бы слегка жутко, если бы не белые разводы. Мне недостаёт полки, чтобы поставить планшет, но что делать, я не дома и попросту стараюсь держать его крепче. Когда вода становится прохладнее, я включаю горячую и, сев в воде, опускаю планшет на пол как можно дальше от ванны, чтобы потом не облить. После мытья головы и бритья ног я выбираюсь из неё, оборачиваю тело полотенцем и выхожу в гостиную в 20:23. От Эдварда по-прежнему ничего. Я переключаю каналы, находя что-то с английскими субтитрами, и откидываюсь на подлокотник с согнутыми в коленях ногами. Испанцы и испанки в принципе выглядят непривычно, и их актёрская игра также отличается, и я ничего не могу с собой поделать, когда смеюсь в комичные моменты, которые на первый взгляд не являются такими. Временами мне стыдно, но факт остаётся фактом. Я убавляю звук, вновь смеясь почти до боли в животе, когда звонит Эдвард. В 21:15.

- Привет.

- Привет, пчёлка, - у него там шумно, но по ощущениям он всё равно не прямо-таки в эпицентре веселья, а удалился от него. - Чем занимаешься?

- Смотрю телевизор. Тут и вас показывали. В рубрике про кино. Но я ничего не поняла.

- Я и так был в этом уверен. Я бы очень удивился, вдруг узнав, что ты владеешь испанским.

- Не владею, ты прав. Как прошёл показ?

- Долго. В зале было жарковато, и пахло чем-то приторным. Будто они распыляют ароматизаторы. Но в ресторане уютнее. Ты не будешь против, если я побуду здесь ещё немного, может быть, полчаса?

- Ты что, серьёзно спрашиваешь у меня разрешение остаться подольше?

- Да, у кого же ещё? Нет, я мог бы, конечно, позвонить маме, но мы не в школе, и она не в одном городе со мной. Со мной в одном городе ты.

- Вот именно, что ты не в школе. Ты не должен спрашивать. Хоть мне и приятно, что ты спрашиваешь. Будь там так долго, как тебе хочется, Эдвард.

- Точно?

- Точно, - шепчу я. - Возвращайся к коллегам.

- Ладно. Увидимся позже.

Эдвард входит в номер в четверть одиннадцатого, я слышу звук карточки-ключа в электронном замке и, когда Эдвард закрывает дверь, обнимаю его за шею, фактически сразу как он поворачивается лицом. Мне приходится слегка тянуться, и я вынуждена вдохнуть исходящий от его одежды запах сигарет и чего-то вроде освежителя воздуха, но всё это отходит на задний план, как только Эдвард взаимно обхватывает мою талию обеими руками.

- Ох. Так ты ещё меня не встречала. Всё в порядке?

- Да. Я просто скучала по тебе, Эдвард.

- Но это же замечательно, - чуть отодвинувшись, шепчет он, - то есть не замечательно, если тебе из-за этого морально плохо, но с точки зрения того, что я тоже скучал, в твоих ощущениях нет ничего ужасного. Теперь я буду с тобой круглосуточно, завтра мы где-нибудь погуляем, а ужинать будем уже у моих родителей, помнишь?

- Помню.

Я слегка боюсь или нервничаю, или попросту нахожусь в состоянии ужаса, и то многое, о чём я думала в отсутствие Эдварда, по-прежнему не даёт мне покоя. Эдвард прислоняется ко мне перед сном невероятно близко, а я всё размышляю о его родителях. Я знаю, как они выглядят, но в остальном они посторонние люди, про которых мне ничего неизвестно. В какой-то степени всё это глупо. Не быть способной отвлечься, когда рядом он.

- Ты так часто дышишь. Почему?

- Что, если я...

- Что если ты что?

- Остановлюсь завтра в отеле?

- Объясни, почему. Потому что прямо сейчас я не могу тебя понять. Ты что же, не хочешь знакомиться с моими родителями?

- Нет. Нет, хочу, - я точно хочу. Как я могу не хотеть подобного? Для него это важно, и для меня, бесспорно, тоже, но я ещё не знакомилась с родителями какого-либо парня вот так официально. У меня был только Джейк, чья семья и так знала меня, как его одноклассницу. Никто не устраивал вечера знакомств. Всё и так было ясно. Никаких вопросов о родителях или о том, кто чем увлекается, а с Эдвардом всё будет по-другому. Потенциально неловко. - Но, может быть, немного подождём, пока не пройдёт твоя премьера?

- И что изменится, когда она пройдёт? Я тебя не скрываю, Белла, и тебе не нужно ждать какого-то определённого дня, чтобы мне или кому-либо ещё было предпочтительнее. Мои родители знают, что теперь ты больше, чем просто партнёрша по съёмкам, и...

- Но они не знают меня.

- Это изменится, как только вы познакомитесь. Этого я и хочу. Я не буду говорить клише о том, что ты обязательно им понравишься, но одна вещь в тебе им уже точно нравится.

- И какая?

- Факт твоего совершеннолетия во всех смыслах. Им казалось, что ты младше. Отцу казалось, что тебе, быть может, едва исполнилось девятнадцать перед съёмками.

Я обдумываю эту мысль, дыша уже немного спокойнее, и поворачиваюсь к Эдварду лицом. После того, как он помылся, от него уже не пахнет дымом и никакими посторонними запахами, только им самим, и это прекрасно.

- Когда ты сказал им всё?

- Уже довольно давно. После первого разговора о переезде.

- Прошло несколько месяцев.

- Получается, что да. Я могу объяснить твоё отсутствие, но не хотелось бы, чтобы всё было так. И знай, что в обиду я тебя не дам.

- А где именно в Лондоне они живут?

- Они живут не в Лондоне, а в пригороде, - тихо отвечает Эдвард, когда я перемещаюсь ближе к нему и опускаю голову на его грудь. Теперь я не только слышу, как он говорит, но и ощущаю движение у него в горле, когда это происходит. - Тридцать пять минут на поезде до станции, а потом на машине или общественном транспорте.

- А дом, в котором ты вырос?

- Они его продали.

- Продали? - я понимаю, что это означает. Что я не увижу место, где родился и жил Эдвард, его детскую комнату, пусть, возможно, и переделанную во взрослую спальню, а я думала об этом много раз. Я желала этого. - И давно?

- Давно. Они захотели жить в месте поспокойнее, когда окончательно убедились, что у меня всё складывается, а значит, я вряд ли вернусь обратно в Лондон. Им хотелось, чтобы я смотрел дома вместе с ними, но я лишь сказал, что иногда мне будет нужно место под раскладушку, а они купили трёхэтажный дом с пятью комнатами. Чтобы места хватило всем, кто приедет в гости на семейный праздник и пожелает остаться на ночь.

- Это немало, - шепчу я, приподнявшись, слегка опираясь рукой о грудь Эдварда. - Ты на них не в обиде? Из-за того дома?

- Нет. Комнат в новом могло бы быть и поменьше хотя бы на одну, но в остальном я не против, что они переехали. Там им ещё никто и никогда не досаждал. А вот у того дома бывало. Девушки, ожидающие у дверей с вопросом, когда я могу приехать, или оставляющие открытки в почтовом ящике.

- А вот это уже интересно.

- Нет в этом ничего интересного.

- Очень даже есть. Тебе писали любовные письма. Ты сохранил хоть одно?

- Господи. И зачем я только тебе сказал.

- Так ты сохранил?

- Лично я нет, но я и не забирал их себе, когда приезжал, и даже не спрашивал, где они есть. Мама просто рассказывала о находках по телефону. Ты можешь спросить про них у неё.

- Может, и спрошу.

- То есть мы уже не рассматриваем отель?

- Я думаю, что нет.

- Хорошо. Я очень-очень этому рад, - отвечает Эдвард, зевая. - И я очень люблю разговаривать с тобой, в том числе и поздними вечерами, когда мы уже находимся в кровати, какой бы она ни была, но, может быть, нам пора спать? А завтра пораньше пойдём в парк. Я не запомнил название и не уверен, что смог бы его повторить, даже запомнив, но он тут считается главной достопримечательностью.

- Да, давай спать. Спокойной ночи, Эдвард.

- Спокойной ночи, Белла.

Он поворачивается на левый бок, а я засыпаю на спине, засунув правую руку под подушку. На этой кровати мне удобнее так, что кажется связанным с матрацом, или, быть может, я наела бока, сидя в номерах и пробуя всякие блюда местной кухни то тут, то там. Я даже слегка ощупываю себя перед тем, как заснуть, но сама не могу ничего понять и на следующий день, гуляя с Эдвардом в тени широких благоустроенных аллей вдоль роскошных памятников, садов и фонтанов, спрашиваю у него в не самый подходящий момент. Но он как раз прикасается к моей талии, уведя с основной дорожки в кусты, и на ощупь точно всё сможет определить.

- Я поправилась?

- Что? - Эдвард поднимает взгляд от моих губ к глазам, хотя мог бы уже поцеловать, оставалось всего чуть-чуть, но теперь уже всё, мне поздно забирать свои слова и вопрос обратно. - Ты про вес?

- Да, про него. Про то, заметно ли со стороны. Ты чувствуешь изменения? Только честно.

- Мне сказать честно, кажется ли мне, что ты потолстела?

- Да.

- Белла, мне некомфортно от этого вопроса, - и по Эдварду видно, что он не лжёт. Ему действительно некомфортно. Он так и смотрит на меня и не только не отошёл прочь, но и остаётся рядом, продолжая обнимать, но его неуверенность столь очевидно выражена тем, как он поджимает губы, и складками на лбу, что мне становится слегка жаль, что я спросила. - Если я скажу что-то не то, то мы уже не поцелуемся?

- Значит, я всё-таки поправилась.

- Может, килограмма на три или два, ну и что тут такого. Ты всё равно не станешь такой, какой была Ребел Уилсон когда-то. Пусть появился небольшой животик, не велика беда.

- Замечательно, - делаю вывод я. - И если твоя мама готовит круто...

- Да, она умеет готовить.

- Выходит, я стану ещё толще.

- Или всё перераспределится так, что у тебя увеличится грудь или задница, или же мы можем проходить десять тысяч шагов или около того более-менее регулярно, - Эдвард слегка прихватывает кожу у меня на боку под блузкой. - Ты не станешь нравиться мне меньше, Белла, и я собираюсь поцеловать тебя прямо сейчас.

Несмотря на всё сказанное Эдвардом, на борту самолёта через несколько часов я ограничиваюсь лишь употреблением воды, не притрагиваясь ни к чему, что находится в контейнере с едой. И к тому же меня словно мутит из-за предстоящей встречи, и когда мы приземляемся в Хитроу в 18:15, я не тороплюсь покидать собственное место даже после окончательной остановки самолёта. Линдси и Саманта, находящиеся с нами на одном борту, проходят вперёд из зоны эконом-класса, и, увидев их, я наконец встаю. После получения багажа мы все встречаемся у входа, разве что за исключением Саманты, которой пока нет, и всё потому, что получение негабаритного багажа в виде десятка вещей, путешествующих по миру, задачка не из быстрых. Моё первое впечатление о Лондоне, пока мы стоим снаружи аэропорта, заключается в том, что здесь зябко. Не именно у аэропорта, а в городе. Да, я знаю, что ещё не видела именно город, но прохладный воздух пробирает через куртку и свитер буквально сразу, в первые же секунды. Ветер так и дуёт с окрестных полей, из окна иллюминатора показавшихся мне грязными и бурыми. Скорее всего, они такие и есть. Из-за осени и множества дождей. Небо и сейчас тяжёлое, висит над головами серыми и темнеющими облаками, но Эдвард не выглядит из-за них невесёлым. Похоже, что привыкать придётся лишь мне одной.

- Ладно. Тогда мы подождём её с тобой.

- Не надо, Эдвард. Мы всё равно едем в разные места. Я подожду Сэм одна, и мы спокойно доберёмся до отеля. А ты наконец дома, поэтому не трать время, поезжай к своим.

- Хорошо. Поехали, Белла.

- До свидания, Линдси.

- До свидания, Изабелла.

Мы с Эдвардом садимся в уже ожидающий внедорожник, через окна которого улица выглядит ещё более мрачной из-за тонированных стёкол, и я не знаю, как смогу тут находиться, если солнца не будет день за днём. Может быть, пора начать принимать витамин Д? Я смотрю на Эдварда, который разговаривает с родителями, говоря, что мы будем минут через сорок-сорок пять, и и думаю про Милтон-Кинс, городок, где они живут. Вдруг там солнечно или будет солнечно, если это уже фактически не Лондон? Но всё равно впереди календарная зима. Витамины, наверное, не помешают.

- Да, мы долетели нормально, - я обнимаю пингвина для Томаса, приобретённого в дьюти-фри, и держу крепко-крепко пакет с бутылкой вина оттуда же. Увидев меня вернувшейся с покупками, когда изначально я пошла в туалет, Эдвард очевидно закатил глаза, прежде чем заметить, что игрушку он мог бы приобрести и в Лондоне, а вино для его родителей и вовсе было бы необязательно. Наверное, ему виднее, но я так решила. Не хотелось приезжать с пустыми руками. И вообще пингвин лично от меня. А Эдвард пусть покупает что-то на месте. Раз уж он так сказал. - Здесь тоже мрачно, да. И у вас? Ясно. Хорошо. Пока, мам, до встречи.

Закончив разговор, Эдвард выпрямляется и смотрит на меня, но преимущественно на пингвина. У него белое брюхо, чёрная спина, а клюв коричневый, и он такой мягкий на ощупь, что вполне сгодится в качестве подушки ненадолго прилечь или прилечь прямо там, где играл. Это я о ребёнке, не о себе.

- Поверь, не все дни будут такими пасмурными. Это временно. Через два дня солнце будет. Я посмотрел прогноз.

- Но он может и ошибаться. Из того, что я слышала об Англии, складывается впечатление, что здесь всегда дожди, туманы и влажность.

- Часто, но точно не всегда, - отвечает Эдвард, прикасаясь к моей руке, но я держу ею пингвина, обхватываю его через прозрачную магазинную упаковку и слышу вдох Эдварда, когда он убирает ладонь. - Меня это тоже угнетает, я отвык, но всего пару недель, ладно? Или, быть может, три.

- Хорошо. Останемся, насколько захочешь.

- Спасибо, Белла.

- Не за что.

В тринадцать минут восьмого, примерно через семь минут после того, как мы проехали указатель с названием города и едва ли увидели за всё это время человек тридцать, автомобиль останавливается напротив дома, находящегося чуть в глубине участка за чёрным решётчатым забором. Перед ним высажен газон, исключая пространство перед въездными воротами и калиткой, но трава, как ни что иное, выдаёт осень некрасивым бурым цветом, и я перевожу взгляд с неё на дом. Он выполнен из бежевого кирпича на уровне первого этажа, светлых панелей этажом выше, а третий этаж представляет собой мансарду под серой черепицей. Кроме того, рядом с домом находится гараж на две машины, и либо это означает то, что у родителей Эдварда есть по автомобилю на человека, либо их просто заботил поиск самого дома, а гараж как таковой совсем не волновал. Тем временем Эдвард вытаскивает наши чемоданы из багажника и, кивнув водителю, присоединяется ко мне у калитки. Я чуть двигаюсь в сторону, потому что занимаю немало места с пингвином, своей сумкой через плечо и вином, но Эдварду каким-то образом удаётся просунуть руку между моими вещами и приобнять меня за талию.

- Нервничаешь?

- Слегка. И ещё я, по-моему, хочу в туалет. Что нужно сделать, чтобы открыть калитку?

- Нажать на кнопку.

- Тогда нажми, пожалуйста, пока я ещё не особо хочу и смогу познакомиться с твоими родителями нормально. Только один вопрос.

- Какой?

- Сколько им лет, твоим маме и папе?

- Маме пятьдесят шесть, а отец на год старше.

Эдвард толкает калитку от себя после щелчка, завозит наши чемоданы за собой, начиная с моего, и, зайдя следом, я аккуратно закрываю калитку. Мы ещё не успеваем дойти до крыльца по выложенной плитами дорожке, как открывается дверь дома, но даже так мне видно маму Эдварда, которую я узнаю по давним фотографиям. Однако минуло уже достаточное количество лет с тех пор, как Эдвард был замечен где-то со своими родителями. Думаю, года три так точно, а может, и все четыре. Как итог, теперь миссис Каллен выглядит немного не так, как я помню. Её волосы, бывшие длиной до плеч, сейчас, скорее всего, достают до середины спины и выкрашены в карамельно-коричневый оттенок, и ещё она дома и встречает сына улыбкой и в платье, а не в джинсах, которые надевала на ту прогулку с ним.

- О, Эдвард, наконец-то ты здесь, - миссис Каллен обнимает его прямо тут, снаружи порога и на холоде, сделав шаг вперёд в домашних тапочках. После короткого промедления Эдвард прикасается к маме прежде, чем она обхватывает его за плечи ещё сильнее. Находиться рядом в столь личный момент слегка неловко, и я опускаю взгляд к собственной обуви. - Ты похудел. Снова.

- Нет, мам, тебе кажется. Ты просто забыла, как я выгляжу, а видеосвязь что-то да искажает. Давай зайдём в дом.

- Да, верно, заходите скорее. Проходите, Белла. Здесь холодно.

- Спасибо, миссис Каллен.

Эдвард оглядывается и кивком головы указывает мне на дверь. Он что, имеет в виду, чтобы я вошла первой? Видимо, да. Я вдыхаю, прежде чем сделать три шага и оказаться в уютной и светлой не только из-за электрического света прихожей. Эдвард заносит чемоданы и, закрыв дверь, берёт меня за руку.

- Мама, это Белла, моя девушка. Белла, это мама и... папа, - в этот момент в дверном проёме между прихожей и остальной частью дома появляется отец Эдварда, и Эдвард первым из нас двоих видит, что с ним не так, и почему он странно ходит, но и я замечаю гипс на правой ступне мужчины. Эдвард фактически сразу опускает мою руку, чтобы подойти к второму родителю и поддержать его. - Что с тобой случилось?

- Ничего катастрофичного. Не устраивай всё это перед девушкой. Я просто повредил лодыжку, когда слезал со стремянки. До свадьбы заживёт.

- Не смешно, отец, учитывая, что ты уже женат.

- Правда, Эдвард, успокойся. Я попросила наложить гипс для собственного спокойствия, и только, но всё прошло бы и без него, если бы твой отец сам согласился не нагружать ногу. Но на премьеру он не пойдёт.

- Эсми, ну что ты расстраиваешь всех вот так сразу... Так нельзя.

- Можно, и я не расстраиваю, а говорю, как всё будет. Извините нас, Белла, - обращается ко мне миссис Каллен. По-моему, она действительно расстроена тем, как всё получилось, или, может, просто расстроена из-за мужа, хотя только что была рада Эдварду. - Давайте поступим следующим образом. Эдвард, ты покажи пока Белле дом, а через двадцать минут спускайтесь вниз, и будем ужинать.

- Хорошо, мам. Идём, пчёлка?

Я беру свой чемодан после того, как Эдвард забирает у меня куртку, размещая её в шкафу вместе со своим пальто. Мы поднимаемся по деревянным бежевым ступенькам сразу на третий этаж, и, хотя мне хочется пройтись по второму этажу, просто чтобы заглянуть в комнаты для гостей, я иду по лестнице молча. Мне совершенно претит мысль помешать Эдварду думать, а в его голове с недавних пор наверняка чего только нет, самых разных мыслей, сводящихся к переживаниям об отце, и необязательно бы стало легче, узнай Эдварду по телефону, сразу как всё случилось. Я осматриваюсь в его комнате среди стен, как выкрашенных белой краской, так и оклеенных серыми обоями с рисунком в клеточку, пока Эдвард скрывается в прилегающей ванной, прикрыв дверь. Подушки и покрывало на кровати соответствуют цветовому оформлению спальни, или это оно подобрано под текстиль, но в любом случае здесь очевидна женская рука. Дома у Эдварда нет никакого столика с зеркалом прямо в спальне, а тут есть, будто, занимаясь дизайном и ремонтируя комнату, миссис Каллен думала и о том, что её сын когда-то непременно женится, и заочно проявила заботу о невестке. Он ещё не женат, но первая ли я девушка, приехавшая с ним сюда и смотрящая на этот столик, на котором без проблем можно поместить даже всю косметику Розали?

- Белла, ты же хотела в туалет, - достаточно громко говорит Эдвард из ванной, - ты можешь войти.

Я стягиваю с себя свитер, оставаясь в рубашке, и при моём появлении Эдвард как раз вытирает руки полотенцем. Его взъерошенные волосы выглядят ещё больше взлохмаченными, чем когда мы только вошли в дом, и я представляю, как он не только тщательно мыл ладони с мылом и умывался, но и как минимум раза два провёл руками по волосам. На воротнике виднеются мокрые следы от стекающей по прядям воды, когда Эдвард отворачивается на несколько мгновений, чтобы повесить полотенце на полотенцесушитель.

- Что, я должен выйти? - спрашивает Эдвард, потому что я всё ещё стою на месте и не тороплюсь расстёгивать джинсы при нём. - Это вроде необязательно. Мы встречаемся уже почти четыре месяца. Чего мы друг у друга не видели?

- Это другое.

- Ничем это не другое. Ты уже даже при Элизабет сходила в туалет, пока вас разделяла только дверь, а при мне не можешь? Представляю реакцию мамы, если бы я ещё и отдельную комнату для тебя попросил.

- Может, и надо, - шепчу я, всё-таки спуская штаны по ногам вместе с трусиками. Это странно, но если разговаривать, а не молчать, то всё кажется менее неловким, несмотря на присутствие Эдварда, который размещает свои принадлежности в шкафчике над раковиной. - То есть тогда твои родители не станут думать о том, легли ли мы уже спать или не совсем.

- Они и так не станут думать. Они знают, что мы занимаемся сексом, потому что у нас нет причин не заниматься. Мы молодые, я старше тебя не на сорок лет, и, не считая порой усталости, нам ничто не мешает.

Я заканчиваю свои дела и, помыв руки, иду обратно в спальню. Эдвард следует за мной, садится на кровать, но правильнее будет сказать, что ложится, а я занимаю стул у столика, чтобы достать хотя бы вещи переодеться к ужину.

- Тебе дать другую рубашку?

- Нет, я возьму сам в шкафу. Здесь у меня тоже есть некоторая одежда. Но спасибо, что спрашиваешь.

- Пожалуйста. Что мне надеть? Тоже платье?

- Ты брала с собой платье? Я и не знал. Но, что бы ты не одела, всё будет здорово. Решай сама.

Я подхожу к кровати, забираясь на неё, и, почувствовав, Эдвард приподнимается на локтях и смотрит меня, когда я перекидываю правую ногу через его бёдра. Тогда он прекращает просто смотреть и садится, прежде чем протянуть руки ко мне обхватывающим задницу и прижимающим к нему прикосновением. Я же в свою очередь дотрагиваюсь до его волос.

- Насколько сильно ты переживаешь по шкале от одного до десяти?

- Ты что, задаёшь мне вопрос, аналогичный врачебному «как вы оцениваете уровень своей боли»?

- Да, вроде бы.

- Наверное, шесть. Я никого не обвиняю, всякое случается, но хотел бы я знать, чего ради ему так некстати понадобилась стремянка, и что он делал, что без неё было не обойтись.

- По-моему, не ко времени спрашивать о таком, - шепчу я, - в том смысле, что от этого уже ничего не изменится. Но, если твои родители сказали, что всё в целом хорошо, значит, так оно и есть. Они же не солгали бы тебе намеренно, правда?

- Нет. Если только из-за того, чтобы не портить мне настроение перед премьерой, но всё-таки я уверен, что нет.

- Тогда постарайся расслабиться. Знаю, как это звучит, но...

- Ты можешь помочь мне с этим, - не давая договорить, Эдвард прерывает меня не столько словом, сколько тем, как его рука движется мне под рубашку. - Минут пятнадцать у нас наверняка ещё есть, разве что меня смущает твой новый друг-пингвин. Он же не будет спать в кровати вместе с нами, пока не обретёт постоянного хозяина?

Я посадила пингвина между подушками и, подняв взгляд к изголовью, вижу чёрные глаза, смотрящие прямо на меня. Но всё-таки он милый и может спать рядом со мной, с моей стороны кровати, и тогда Эдвард его и не заметит.

- Почему не будет? Кровать большая, места всем хватит.

- Ладно, - кончиками пальцами Эдвард ведёт вверх вдоль изгиба позвоночника и, придвинувшись ближе, обнимает меня. Просто обнимает, ласково целуя в волосы, когда я опускаю голову ему на плечо. - Это на время, поэтому так тому и быть.

Мы целуемся несколько минут, Эдвард расстёгивает верхние пуговицы на моей рубашке, и его губы с нежной уверенностью смыкаются у меня на плече, прежде чем сдвинуться в сторону шеи. Я прижимаю его голову к себе, а он выдыхает мне в грудь, отчего кожа на ней и ниже моментально покрывается мурашками. Лёгким толчком Эдвард переворачивает нас так, что я оказываюсь под ним, а он надо мной, смотря пронзительно, словно прямо в душу, и стискивает пуговицу на моих джинсах. Я ёрзаю, когда его пальцы искусно и быстро высвобождают её из петли, не проходит и секунды.

- Постой, Эдвард. Мы не можем заниматься этим здесь.

- Почему?

- Ты и сам знаешь. Твои родители внизу.

- А если их не будет дома, тогда мы можем?

- Думаю, можем, но твой отец пока всегда будет здесь, - я выбираюсь из-под Эдварда и заканчиваю то, что он начал, снимая джинсы, чтобы надеть утеплённые легинсы. - Или ты приезжал сюда не один и не ждал, когда они куда-то уйдут?

- Я всегда приезжал один. Жизель стухла бы от тоски на следующий же день, а во время моих предыдущих отношений родители ещё не владели этим домом. Ты первая девушка, которую я сюда привёз, Белла.

- Правда?

- Чистая правда. Пойдём поедим.

Мы спускаемся на кухню, совмещённую с гостиной, французские двери которой ведут во внутренний двор. Эдвард отодвигает для меня мягкий синий стул и ставит на уже заставленный тарелками и едой стол бутылку вина. Миссис Каллен ещё суетится у духового шкафа, и я не уверена, нужно ли помочь, но Эдвард сам подходит к ней, вытаскивая форму с блюдом, ставя его по центру стола на подставку. От неизвестного мне блюда поднимается пар, и оно источает приятный и вкусный запах, пробуждающий аппетит. Запах это, конечно, ещё не всё, я не знаю, что это и из каких ингредиентов приготовлено, а спрашивать неловко. Мистер Каллен закрывает газету и вежливо, с вниманием во взгляде и позе обращается ко мне:

- Итак, Белла, вам понравилось ездить с Эдвардом? Эдвард рассказывал, что в Европе вы будете впервые. Каковы впечатления?

Эдвард присаживается рядом со мной после того, как отдаёт прихватки маме. Я поворачиваю голову к нему, осознавая, что он не просто упомянул обо мне раз или два, но и говорил про меня в контексте своего пресс-тура так, что я и понятия не имела. Эдвард общался с родными и в моём присутствии, но моё имя никогда им не озвучивалось. Но, может быть, различные фразы вроде «всё хорошо» относились и ко мне, а большее Эдвард позволял себе в сообщениях или в звонках, совершаемых, когда я находилась не рядом.

- Да, впервые. Я не увидела всё, но увидела всё, что хотела, и я наслаждалась поездкой, хотя слегка боюсь летать. Но Эдвард знает, как успокоить.

- Ты особо и не нервничала, согласись. Мам, может быть, ты уже сядешь?

- Да, конечно. Всё, я сажусь, - миссис Каллен опускается на стул напротив Эдварда, осматривает стол, и её взгляд останавливается на бутылке. - Вы заезжали за вином?

- Нет. Это Белла купила в аэропорту, но фактически в Мадриде.

- Понятно. Хотя я могла и не спрашивать. Ты бы точно не стал покупать вино, даже если бы магазин был по пути, - миссис Каллен пожимает плечами. - Белла, не будете против, если я сохраню бутылку до следующих выходных?

- Нет, теперь это ваше вино. Вы можете делать с ним, что хотите.

- Спасибо. Я уже пригласила бабушек и дедушек, Эдвард, тебе нужно только позвать друзей, если смогут прийти. Но Александра точно сможет. Ты ещё ей не звонил?

- Нет, я был с Беллой наверху, а теперь я нахожусь здесь, и, по-моему, это не срочно. Я позвоню позже, - Эдвард касается моего плеча, прежде чем сказать лично мне. - Александра это мама Томаса,

- Да, не срочно, - соглашается миссис Каллен. Значит, мама Томаса. А фамилия? Спрошу потом наедине. - Я просто сказала. И, кстати, в холодильнике есть несколько бутылок твоего любимого пива. Твой отец позаботился, - Эдвард накладывает мне приличное количество также неизвестного салата, я позволяю, потому что всё равно не буду спрашивать, из чего он приготовлен, но миссис Каллен говорит сама. - Белла, там варёный цыпленок, отварные грибы, солёные огурцы, корень сельдерея, соль и майонез. А в основном блюде главным образом фарш с картофелем.

- Тебе хватит запеканки?

- Да, пока да, - отвечаю я Эдварду, - спасибо.

- Хочешь, я достану пиво из холодильника?

- Не нужно, мам. Я не хочу.

Эдвард качает головой, занятый наполнением своей тарелки. Мистер и миссис Каллен переглядываются между собой, я смотрю на Эдварда, а он на них, но все молчат или понимают друг друга без слов, которые им внутри своей семьи совсем не нужны. Я улавливаю грибы в салате, не самый любимый мой продукт, но среди мяса цыплёнка их вкус словно приглушён, и я ем нормально, не борясь с желанием как можно скорее проглотить, наслаждаясь буквально каждым кусочком.

- Запеканка потрясающая, миссис Каллен. - Мне кажется, или здесь есть горошек?

- Да, зелёный горошек там действительно есть, Белла. Эдвард её очень любит. Я ему не раз предлагала рецепт, чтобы его помощница могла ему её готовить, но ему, так сказать, неудобно. Никогда не понимала, что тут неудобного, когда ты платишь и можешь рассчитывать на любимые блюда.

- Мама, не начинай, пожалуйста, - сглотнув и запив водой, просит Эдвард. - Я не страдаю без твоей еды, и вроде смысл в том, что лучше тебя её никто не приготовит, просто не сможет. И в Америке другие продукты, вкуса точь-в-точь вряд ли можно добиться.

- Или я могу попробовать. Если вы напишите рецепт мне, миссис Каллен. Я всё равно не занята. И я люблю готовить.

- Тогда я напишу тебе несколько рецептов. Эдвард любит не только эту запеканку, которую мы называем пастушьим пирогом. А так в наши дни всё легко отыскать в интернете. Другие рецепты. И даже отношения некоторые теперь там находят, - миссис Каллен встаёт из-за стола и, подойдя к стене, щёлкает по включателю, благодаря чему кухня озаряется ярким светом. Я и не заметила, что за окнами уже начало темнеть, увлечённая едой и разговором. После включения точечных лампочек на потолке и подсветки под верхними ящиками кухонного гарнитура мама Эдварда подходит к французским дверям между диваном и журнальным столиком, чтобы закрыть длинные жалюзи. Только в эту минуту я замечаю окна в треугольной части потолка над зоной гостиной. Это необычно. Очень. - Нет, я не против, но знакомство на работе мне привычнее. Эдвард не рассказывал, что именно так мы и встретились с его отцом?

- Нет, - я слегка касаюсь ноги Эдварда под столом левой рукой. Да, я не спрашивала, но он мог бы и сказать. Хотя его родители не кажутся разочарованными тем, что я не знаю. Может, им даже будет приятно поведать всё самим. - Вы так и работаете вместе?

- Да, Белла, - отвечает мистер Каллен, прежде нежно взглянув на жену. - Мы оба дизайнеры интерьеров, и после учёбы я пришёл устраиваться на работу в ту же фирму, где уже работала Эсми. Но она работала с конца лета, как выпустилась, так почти сразу и нашла работу, а я прошёл собеседование только в начале декабря, и ей велели взять надо мной шефство по организационным вопросам. Казалось, она на дух меня не переносит, но спустя несколько месяцев она сказала, что ей нравится моя идея для проекта, над которым я тогда трудился, а потом предложила встретиться вечером со словами, что если я не считаю это свиданием, то чтобы не смел приходить.

- О. Это как сюжет книги, - я заинтригована, и даже не верится, что именно так родители Эдварда и начали встречаться. Их история несколько напоминает нашу. Ведь и я была уверена, что Эдвард попросту меня ненавидит и не питает ко мне совсем никаких положительных эмоций, а теперь я и он... Теперь мы здесь. - И вы пришли?

- Пришёл. И года через полтора у нас уже был Эдвард.

- Это довольно скоро.

- Тогда просто были другие времена, Белла, - вступает в разговор миссис Каллен. - Я не считала, что это скоро, но сейчас с тенденцией вступать в брак и заводить детей порой только после тридцати я понимаю, что стать мамой в двадцать три это несколько рановато, да. Нужно о многом подумать, если это решение предполагается быть взвешенным, и люди именно планируют ребёнка.

- Мам, ты хочешь сказать что-то конкретное?

- Нет, Эдвард, я только поддерживаю беседу. Но я уже собираюсь замолчать. Доедайте.

После ужина мы перемещаемся к столику, родители Эдварда занимают кресла с одной стороны, а Эдвард притягивает меня поближе в рамках дивана, и поначалу я сижу, вся охваченная неловкостью. Да, мне неловко перед его семьёй проявлять чувства вот так, но я понимаю, что он сам этого хочет. В противном случае я бы осталась сидеть на расстоянии без ощущения его левой руки, поглаживающей мой бок слишком уж явно для стороннего наблюдателя. Напрасно я касаюсь ладони в качестве физического намёка остановиться. Эдвард лишь просовывает пальцы в шлёвку на моих джинсах и при этом заговаривает с мамой.

- С отцом всё понятно, но ты же со мной пойдёшь? На премьеру? - голос Эдварда звучит вроде бы беззаботно, как будто он легко переживёт отсутствие и мамы, но я чувствую, что на самом деле он взвинчен и не хочет быть там совсем без родителей. Он вращает шлёвку, и я волнуюсь за него. - Ты должна пойти. Для меня это важно.

- Ты говорил так и в прошлый раз.

- Но тогда ты не пошла.

- А твой отец что, останется тут один? Нежелательно, чтобы он ходил даже за чаем, а без чая он не может, ты же знаешь.

- Я могу позаботиться о мистере Каллене, - без всяких раздумий говорю я. Да, ощущается, как вмешательство, когда меня не спрашивали и не просили, но я готова сказать и сделать, что угодно, чтобы максимально избавить Эдварда от негативных ощущений. Ну, если только это не секс в доме его родителей, в то время как они находятся под той же крышей. - Я уже видела фильм, и будет неправильно, если вы, Эсми, пропустите его на большом экране.

- Но мы ещё вроде не решили окончательно, что ты не поедешь, - Эдвард переводит взгляд на меня, взгляд этот вопросительный и чуткий, но я только касаюсь бедра Эдварда, совершенно позабыв об испытываемой неловкости. - Или решили?

- Мне понравился твой фильм, но я, правда, предпочитаю остаться.

- Соглашайся, дорогая, - говорит Карлайл Эсми. - Мы с Беллой спокойно проведём время вдвоём, и не такой уж я и немощный, каким ты меня тут преподносишь.

- Ну хорошо, уговорили. Я поеду, Эдвард. Афтепати же будет?

- Само собой, мам.

Дождь начинается ещё в ночь и идёт почти весь день с кратковременными перерывами, и мы с Эдвардом преимущественно торчим в его комнате, не считая времени приёма пищи. На завтрак миссис Каллен готовит сконы, небольшие булочки с беконом, сыром и укропом, считающиеся традиционным английским и шотландским блюдом. Такими темпами мне действительно будет непросто не поправиться ещё килограмм на пять. На ароматных пирогах или прочих десертах вроде кексов, сытных супах и аппетитных блюдах на ужин. В день премьеры, к счастью, устанавливается вполне благоприятная погода, ведь отсутствие дождя, вероятно, можно считать таковой, и иногда между облаками даже проглядывает солнце. Но это в Милтон-Кинс, а в Лондоне просто мрачно, без прояснений. Эдвард рассказывает, когда после интервью приезжает домой за мамой вместе с Линдси. Уже одетая в брючный костюм в клетку и блузку Эсми подаёт чай и яблочные сконы, но Линдси толком ни к чему не притрагивается. Скорее всего, из-за невозможности сходить в туалет в любой момент. В суматохе сборов миссис Каллен ничего не замечает, а когда все уезжают, я прибираюсь в гостиной по собственному желанию и ещё споласкиваю несколько тарелок у мойки, которые мама Эдварда вымыть не успела.

- Белла, - я оборачиваюсь в сторону мистера Каллена, но в силу расположения дивана за поворотом стены мне видно лишь вазу с искусственной композицией, пока отец Эдварда не наклоняет голову. - Ты не подойдёшь сюда, когда закончишь?

- Вы в порядке?

- Да. Просто хочу кое-что показать. И ещё ты не обязана наводить порядок. Ты в гостях, Белла.

- Мне совсем не в тягость, мистер Каллен.

Я размещаю тарелку в верхнем ящике, а столовые приборы отправляются мною в сушилку именно для них прежде, чем я тщательно вытираю мокрые руки кухонным полотенцем. Я опускаюсь в кресло напротив Карлайла, и он протягивает мне толстый альбом. Это оказывается альбом с семейными фотографиями, который я открываю молча под внимательным мужским взглядом и вижу пару тусклых чёрно-белых фотографий парня и девушки, в которых легко узнать Эсми и Карлайла на тридцать четыре года моложе нынешних в день их свадьбы. Перевернув страницу, я созерцаю уже снимки Эдварда-младенца, спящего на спине с закрытыми глазами, и надпись около самого верхнего фото. Никаких букв, только цифры. 3150 и 52.

- Это вес и рост Эдварда?

- Да, они самые.

- Это так мило. Написали вы или миссис Каллен?

- Я. У меня почерк аккуратнее, и она велела, чтобы это сделал я. Чтобы всё было красиво, - отвечает мистер Каллен, а я продолжаю листать альбом. Эдвард родился в те времена, когда невозможно было делать и иметь сильно много снимков, но в любом случае он говорил правду. Среди них нет ни одной фотографии, которая во взрослом возрасте казалась бы неловкой или даже постыдной. Младенца Эдварда не запечатлевали без одежды в ванне или где-то на кровати, а Эдварда-подростка, по-моему, фотографировали, лишь когда он хотел, потому что мне не встречается ни одного фото с недовольным выражением лица, а в определённый момент начинаются снимки периода известности и славы, что я понимаю по внешности Эдварда тех лет, и они отличаются тем, что на семейных снимках за последние несколько лет он неизменно окружён всеми членами семьи и, вероятно, друзьями. Таких снимков мало, очевидно, потому, что он не может позволить себе приезжать на каждый праздник вроде Нового года или на все Дни рождения в году. Я немного передвигаюсь в кресле, смотрю на Карлайла, и он соединяет руки в замок, немного наклонившись вперёд. - Наверное, я должен признаться. Я повредил лодыжку, когда доставал альбом. Эсми ругалась, что ты можешь и не захотеть смотреть, но ты так увлечённо смотришь, и теперь она должна мне десять фунтов. Но не рассказывай, пожалуйста, Эдварду, как именно у меня всё случилось.

- Но у нас доверительные отношения...

- И я это полностью поддерживаю, но всего одна маленькая тайна, хорошо?

- Хорошо. Но только сегодня.

Я просматриваю альбом до конца, прежде чем налить нам чаю. Мы просто смотрим телевизор всё оставшееся время до приезда Эдварда с его мамой около десяти вечера, и, когда кто-то открывает дверь, первой в своё жилище входит именно мама Эдварда. Это понятно на основании стука каблуков по полу. А потом я слышу голос своего парня.

- Мама, ты осторожнее. Ты выпила немало.

- На своей свадьбе я пила больше.

- Да, больше тридцати лет назад, - Эдвард появляется на кухне со своей мамой чуть позади. Она улыбается, явно весёлая после прекрасно проведённого вечера, её пиджак расстегнут, и, кивнув нам, миссис Каллен подходит к дивану, садясь рядом с мужем. - Привет. Как вы двое тут? Всё хорошо, пап?

- Как видишь, сын, мы в полном порядке. У вас дела даже лучше, я смотрю. Милая, ты напилась?

- Нет, я вполне владею собой и иду наверх через минуту. Ты что, всё это время заставлял Беллу смотреть новости и политические передачи? - спрашивает миссис Каллен, указывая на экран телевизора, работающего в беззвучном режиме с тех пор, как отец Эдварда нажал на кнопку на пульте. - Так всё было, Белла?

- Нет, мы смотрели фильм. Новости начались лишь недавно.

- Тогда хорошо, - Эсми выключает телевизор. - Что ж, я собираюсь переместиться поближе к кровати. Спокойной ночи, дети. Эдвард, выключи, пожалуйста, везде свет. Ты идёшь, дорогой?

- Да, иду.

Карлайл медленно поднимается прежде, чем встаю и я, чтобы они с Эсми могли пройти. Когда они уходят, Эдвард подходит совсем близко и наклоняется поцеловать. Его поцелуй решительный, с привкусом чего-то сладкого, его язык соприкасается с моим, Эдвард оттягивает мою нижнюю губу, и, касаясь, я стискиваю ткань пиджака, как первое, что оказывается под рукой.

- Белла.

- Привет.

- Мне нравится такой привет.

- Как премьера?

- По-семейному, - тепло выдыхает мне в губы Эдвард, - и спокойнее, чем где-либо ещё. Но было прохладно, очень, и недолго моросил дождь. Фанатки в дождевиках разного цвета, вытаскивающие из-под них маркеры и то, что нужно подписать, в своей суете выглядели неловко.

- Но ты всё подписал?

- Сколько мог. Пошли в спальню. Я чертовски устал сегодня.

Эдвард засыпает почти сразу после принятия душа, несмотря на свет прикроватной лампы с моей стороны кровати. Я выключаю торшер, прежде чем смотреть в темноте фотографии с премьеры, на некоторых из них вместе с Эдвардом нашлось место и его маме, в том числе и на снимках с другими актёрами фильма. Мне не спится, и, подумав, я ухожу в кабинет, располагающийся на этаже, где стоит не только стол, но и установлен длинный диван с яркими декоративными подушками. На нём я и устраиваюсь со сценарием, который дочитываю в три минуты первого ночи.

- Что ты здесь делаешь? Откуда ты..

- Я вернулся.

- Когда?

- Да вот буквально только что, Бекки. Пустишь к себе навсегда?

- Зачем ты вернулся? Ты любишь Бали. Я только и слышала это все четыре месяца. О любви к сёрфингу, атмосфере и близости к первозданной природе, которую не разрушает человек, - шепча, говорит вышеупомянутая Бекка, стоя в дверях своей квартиры. - Здесь всё ещё бетон. Везде, куда ни посмотри. Под ногами и вокруг.

- Да, но ты не слышала, что тебя я люблю больше, чем Бали или любое другое место. Ты необходима мне сильнее, чем жить там, кататься на сёрфе или отбиваться от приятелей, которые предлагают кальян или нюхнуть. Можем ездить туда просто в отпуск.

- Ты спрашиваешь про отпуск, но не спрашиваешь, люблю ли я тебя.

- А ты не любишь, Бекки?

- Я не люблю мокрые полотенца на полу и носки, скапливающиеся под кроватью, и я только на той неделе выгребла из-под неё последнюю пару Стива.

- Я не знаю, что за Стив, но причём здесь я?

- Жизнь покажет или не покажет. Заходи, Эндрю.

Я переворачиваю страницу, но там уже нет никакого текста. Только имя и номер телефона для связи. Брейди Патерсон. Я поднимаюсь с дивана и, ступая как можно тише, возвращаюсь в комнату Эдварда. Он всё так же спит на левом боку, разве что его рука касается того места, где должна лежать я, и одеяло сползло ниже талии. В свете фонарика, прежде чем его выключить, я вижу волоски внизу живота и, почти закончив забираться под одеяло, слышу собственное имя. Белла. Я замираю, взволнованная мыслью, что разбудила Эдварда, но, похоже, это не так. Он молчит, и я снова двигаюсь, когда он снова чётко называет меня по имени. Неужели он видит меня во сне? И что ему, интересно, в таком случае снится? К утру он может и не вспомнить, а я хочу знать.

- Эдвард, - я нежно обхватываю его руку, чтобы переместить. - Эдвард.

Эдвард шевелится, издавая стон, и поворачивается на спину. Я уже собираюсь оставить его в покое, не прикасаться ли мне в самом деле ещё и к члену с мыслью, что это точно разбудит, но Эдвард неожиданно двигает рукой и дотрагивается точно до моей ноги с явной осознанностью, несмотря на сонный голос.

- Ты что, ещё не спишь? Маме помогает тёплое молоко. Хочешь, я тебе подогрею?

- Нет. Я засну и так. Но мне не спалось, и я дочитала сценарий.

- Понимаю, к чему ты клонишь, - в голосе Эдварда теперь слышна усмешка. - В офисе Warner Bros. рабочий день сейчас в самом разгаре, но давай я свяжусь с кем-нибудь напрямую из верхушки в другое время. Завтра. Или если сейчас уже сегодня, то сегодня, но вечером. И сыграю ли я когда-нибудь ту роль, я тоже обдумаю позже.

- Хорошо.

- Но знаешь, по-моему, я люблю тебя, Белла.

За короткую долю секунды после того, как Эдвард это говорит, в моей голове возникает несколько мыслей разом. Что он как будто не всерьёз или под влиянием своего сна. Что сон тут ни при чём, а его слова звучат достаточно непоколебимо, чтобы ощущаться искренними, а не чем-то, в чём он не уверен до конца. Он любит меня. Эдвард Каллен меня любит. Мужчина из моих подростковых грёз признаётся мне в любви вот так просто, когда я уже думала переворачиваться на спину с намерением поправить подушку? Он действительно меня любит? У меня и в мыслях не было, что он может сказать всё первым хоть когда-либо и тем более сегодня, сейчас, будучи голым. Я размышляла сказать ему много раз, и когда мы занимались сексом, и когда просто были рядом друг с другом одетыми, и когда он приходил в наш номер после премьер. Я размышляла, но молчала. Но сейчас...

- Я... Эдвард, я...

- Лучше ничего не говори, если ты ещё не чувствуешь того же в ответ.

- Издеваешься? - шепчу я, залезая на него сверху. - Я люблю тебя с...

- Точно не с пятнадцати. Ты влюблена с тех пор, но любишь меня не дольше, чем я тебя.

- Неправда. Дольше.

- Тогда с какого дня ты меня любишь? - спрашивает Эдвард, глядя мне в глаза и скользнув рукой на мою шею. - Я соглашусь, что ты любишь дольше, если только это действительно так.

- Но я не знаю, с какого именно дня.

Что ещё за чушь. Кто знает такие вещи именно с точностью до дня? Максимум, что говорят в фильмах и книгах, это что любят со дня встречи, но в день встречи я точно не любила. Мои мысли были совсем о другом. Точно не про любовь и не о любви к Эдварду, тоскующему за столом.

- А я вот знаю про нас обоих. Я люблю тебя с того дня, как ты пришла ко мне за телефоном и позволила себя касаться так, как мне хотелось, а ты любишь на день меньше. Когда мы пили пиво и смотрели фото с площадки на другой день, ты не хотела уходить, а днём ранее хотела.

- Так ты всё определяешь?

- Да. Именно так.

- Хорошо, ты любишь меня дольше на день, - соглашаюсь я, потому что совсем не против позволить ему так считать, - но не надо касаться меня вот так. Я не... - протягивая ко мне другую руку, Эдвард дотрагивается до моих пижамных штанов красноречиво и сильно, у меня набухают соски, и я тоже, конечно, его хочу, но...

- Ты что?

- Я не смогу быть тихой.

- Я позабочусь об этом за тебя.

Эдвард прижимает меня к себе, становясь полностью обнажённым подо мной, всего лишь чуть сместив одеяло, и мы занимаемся любовью дважды подряд. Мною позабыто всё, что я говорила про секс в доме его родителей, пока его руки поглаживают, ласкают и трогают повсюду, а Эдвард двигается внутри меня то быстрее и настойчиво, то спокойнее и без спешки. Он целует меня, чтобы заглушить издаваемые нами звуки, и, когда всё кончено, я растворяюсь в его сильных объятиях и крепко сплю до самого утра.

Предыдущая глава || Следующая глава