Глава 50. Роуз. Выученные уроки

Ну, вот и все.
Учебный год кончился, и теперь официально лето. Или почти официально – думаю, это все не будет по-настоящему, пока мы не сядем на поезд и не отправимся домой. Но хорошо, что все кончилось.
Я проснулась первой, что неудивительно, учитывая, что мои соседки не потрудились лечь спать почти до самого утра. Думаю, они слишком много веселились с выпивкой и/или сексом с их парнями. Я не слишком повеселилась, хотя и играла некоторое время в их глупую игру с выпивкой. Теперь жалею об этом, конечно, потому что голова болит, и мне немного нехорошо. Так будет со многими этим утром, уверена. На самом деле большинству будет намного хуже, чем мне, если учесть, что большинство из тех, кто был вчера внизу в общей гостиной, были пьяны чертовски сильнее, чем я.
Не то чтобы это имело значение, конечно, ведь я разболтала свой Большой Секрет.
Ну, то есть это оказался не такой уж и Большой Секрет, в конце концов, потому что я просто уверена, что Ал все знал еще до того, как я решила напиться и сболтнуть ему это. Он сам так сказал прошлой ночью. Конечно, он не знал всего, и я уверена, он мог бы спокойно прожить оставшуюся жизнь, ничего не зная о деталях. Не знаю, с чего я решила ими поделиться, и я точно не знаю, зачем я спросила его мнения о продолжительности и других жутких вещах… Но я это сделала. Вот что с вами делает алкоголь.
Превращает вас в идиота.
Как оказалось, я не единственная перепила и выставила себя дурой. Джеймс тоже был центром развеселой сцены, и я могу только надеяться, что это кончилось тем, что Кейт выбила из него дерьмо и послала на хер. К сожалению, шансы этого стремятся к нулю, потому что девчонки обычно не посылают Джеймса на хер. Обычно они сами просятся на хер Джеймсу. О господи, фу. Мне придется вымыться, чтобы выбросить из головы эту картину. То есть, вообще-то мне все равно надо вымыться, потому что от меня несет огневиски, а проснуться первой – для меня редкое событие, так что я воспользуюсь возможностью принять по-настоящему горячий душ.
Я выскальзываю из постели и беру туалетные принадлежности, прежде чем отправиться в душ. Там пусто, конечно, ведь остальные, кто пользуется этой душевой все еще в отключке по кроватям. Но им надо подниматься, потому что в нашей комнате просто бардак, и это все надо будет очистить, прежде чем мы отправимся домой. И если мы хотим завтрак, то мы должны быть внизу для этого уже всего через час.
Ой, фу. Мерзость! Рвота на полу. Определенно, кто-то выпил слишком много и не позаботился подчистить за собой. Ставлю на то, что это Лиззи. Когда я в последний раз проверяла, она проигрывала очень часто, так что, наверное, она была чересчур пьяна даже для того, чтобы найти туалет и раковину, чтобы блевануть туда. Она будет в великолепном настроении, когда проснется, уверена.

На завтраке почти никого нет. Как оказалось, большинство предпочли сон своему последнему завтраку в году или же им нужно успеть упаковаться и подчистить все. Мои вещи почти полностью собраны, но уверена, мне придется помогать собраться другим девчонкам. Никто из моих соседок не пришел на завтрак – сюрприз, сюрприз. Но Ал здесь, и он садится рядом со мной и начинает наполнять тарелку даже прежде, чем я успеваю пожелать ему доброго утра.
– Ну, – стесненно говорю я. – Не говори ни о чем, что я вчера сказала, ладно? Никогда.
– Джеймс плакал.
Моя челюсть отвисла, и я с недоверием на него посмотрела.
– Что? Когда?
– Прошлой ночью, - он набивает рот яичницей и запивает ее соком, прежде чем продолжить. – Кейт его бросила, и он пришел и начал плакать. Клянусь богом.
Не могу поверить. Не верю. Джеймс Поттер никогда не плачет из-за девчонок.
– Заткнись и не ври.
– Я не вру! – он смотрит на меня широко раскрытыми глазами и серьезно качает головой. – Он был пьян, но все равно.
Я смотрю на него и вижу, что он не врет.
– Ого, – недоверчиво сказала я.
Ал просто кивает.
– Ага. Ого.
Входит Скорпиус и идет к слизеринскому столу. Его легко заметить, потому что там тоже мало людей этим утром. Он ловит мой взгляд, и, когда это происходит, он нервно мне улыбается. Это самый тесный контакт, что мы с ним имели за последние две недели. Не вру.
Я не злюсь на Скорпиуса. Я даже не так уж и расстроена. Я думаю, мы позволили неловкости все перевесить, и теперь очень тяжело просто пойти и поговорить с ним. Уверена, он чувствует себя так же. Но это последний день года, и так не должно получиться. Мы должны поправить все до того, как уедем домой. И хотя говорить вчера с Алом было ужасно стыдно, это помогло мне осознать, как мне нравится Скорпиус. И это все, что имеет значение.
Все остальное само образуется. Должно.
Я не смогла поговорить с ним во время завтрака, потому что Ал продолжал грузить мои уши рассказами о событиях вчерашней ночи. Он рассказал мне в деталях все, что узнал о Джеймсе (которого тоже нет на завтраке, какой шок). Потом он начал рассказывать о последнем письме от своих родителей и о том, что они решили попытаться все поправить. Он мне уже рассказывал об этом письме, но в его голосе столько надежды, что мне не хватает смелости сказать ему, что я это уже слышала.
Я не смогла поговорить с ним и утром, потому что после завтрака мне пришлось вернуться в Гриффиндор, разбудить своих подруг и велеть им паковаться. У них по-настоящему ужасное похмелье, так что толку от них мало, поэтому в итоге я сделала большую часть всей работы. Но все же мы спустились вниз вовремя и все набились в одну карету с Алом и ДжейДи. Это ужасно, кстати, потому что воняло в карете от них кошмарно.
Я более чем рада выскочить из кареты, когда мы прибыли в Хогсмид. Лиззи выглядит так, будто ее вырвет в любую секунду, и все вокруг недовольны друг другом – слишком много похмелий, несомненно. Тут я понимаю, что хоть и выскочила из кареты прямо сейчас, мне все равно придется провести с этими людьми еще несколько часов в одном купе. Надеюсь, они все просто уснут, и тогда мне больше не придется о них беспокоиться.
День солнечный, что удивительно, потому что мы не видели солнца уже несколько дней. Были грозы за грозами, и снова грозы. Но это первый день летних каникул, так что, может, это знак. Надеюсь, во всяком случае. Ненавижу дождь от всей души. Сегодня же очень жарко, и солнце к тому же припекает. Я слишком капризная, я хочу, чтобы было солнце, но не было жары. Вот почему я никогда ничем не бываю довольна.

Платформа переполнена, конечно, и все бегают, пытаясь найти своих друзей, прежде чем погрузиться на поезд. Несколько человек плачут, что глупо, ведь мы еще будем ехать в поезде, чтобы успеть слезливо попрощаться. Я не верю в слащавые прощания, большей частью потому, что ненавижу все слащавое. Наверное, это потому, что у меня холодное черствое черное сердце. Ну, или, по крайней мере, я так думаю, не знаю.
Хьюго и Лили выпрыгивают из кареты за мной и оба тут же идут туда, где стоим мы с Алом. Лили вырядилась в какое-то дурацкое платье, которое больше подошло бы к какому-нибудь официальному ужину, чем долгой поездке на поезде до Лондона, а оттуда еще час машиной. Если, конечно, они не поедут к нам домой, что меня на самом деле не удивило бы. Мне на самом деле плевать, если только нам не придется ехать сегодня в Нору. Я определенно не в настроении для этого. Не поймите меня неправильно, я люблю бабушку с дедушкой, но я обошлась бы без того, чтобы быть в их доме в свой первый день каникул. Просто говорю.
– Могу я занять немного денег? – спрашивает Хьюго, прищуриваясь от яркого солнца. – Мне нужно на случай, если тележка проедет.
Я просто смотрю на него и задумываюсь, а не упал ли он на голову и повредил ее.
– Что значит «занять»? У тебя нет денег, чтобы мне вернуть.
– Потом могут быть.
– Нет, не будут. У тебя никогда нет денег, идиот, – и это правда, у него нет. Если он когда-либо получает деньги, он тратит их тут же, потому что он безответственный ребенок.
– Я попрошу маму с папой заплатить тебе.
– У них тоже нет денег, – резко отвечаю я.
Он смотрит на меня, явно растерянный:
– Но я думал, маме только что сильно повысили зарплату…
Так и есть, по крайней мере, я так думаю – я еще не видела точных цифр. Не то чтобы это имело значения, у них и раньше было много денег. Но Хьюго не понимает сарказм. Потому что он глупый ребенок. Не моя вина, что все гены, отвечающие за интеллект, были истрачены на меня и ему ничего не осталось.
Я закатываю глаза, и он сдается и говорит:
– Ладно, могу я получить немного денег?
– Ты должен говорить «можно ли мне получить немного денег», и нет, нельзя.
Он хмурится, но не моя вина, что он проспал этот свой урок английского. Поэтому он качает головой и оборачивается к Алу:
– Могу я занять немного денег?
И к моему ужасу, Ал достает пару галеонов из кармана и бросает их в протянутую руку Хьюго.
– Он никогда их тебе не вернет, ты ведь знаешь это, да? – я смотрю на Ала, потом на Хьюго, который радостно кладет деньги в карман.
Но Ал лишь пожимает плечами:
– Ничего.
Тут оживилась Лили:
– А могу и я занять немного денег? – жадно спрашивает она.
Ал сужает глаза:
– Нет.
Она оборачивается ко мне:
- Роуз?
Я смотрю на нее, будто она именно такая сумасшедшая, как прикидывается.
– Что?
- Могу я занять немного денег?
– Я уверена, что ты можешь вернуть деньги, но нет, - ровно сказала я, - нельзя.
– Но Ал дал Хьюго немного, - быстро спорит она.
Я беззаботно пожимаю плечами:
– Ну и? Он добрее меня.
– Но это нечестно! – она недоверчиво смотрит на меня, на Ала и, наконец, на Хьюго, который тут же сдается:
– Я с тобой поделюсь.
Лили глубоко вздыхает и выпрямляется, чтобы казаться повыше:
– Все нормально, – недовольно сказала она. – У меня есть свои. Это принципное дело.
– Дело принципа, – поправляю я. – Боже, где вы нафиг оба были, когда все учили грамотный английский?
– Наверное, были нормальными, – тут же отвечает Лили. – Вместо того, чтобы думать, как нам вытащить палки от метлы из наших задниц.
Хьюго хихикает, и даже Ал выглядит так, будто хочет рассмеяться. Но он этого не делает, потому что я посылаю ему самый пронзительный взгляд. Я открываю рот, чтобы сказать кое-что Лили, но меня прерывает появление еще одного человека, что решил к нам присоединиться.
Это Скорпиус. Фан-нахер-тастично.

Моя семья никогда не отличалась утонченностью манер, и это подтверждается всеми до единого идиотами, что стоят рядом со мной и пялятся на него, будто он какой-то инопланетянин. Я же хочу просто умереть, конечно, потому что а) я родственница всем этим придуркам, б) я не говорила со Скорпиусом несколько дней. И несколько дней назад, когда я с ним говорила, я просто сказала «Прошу прощения», когда протискивалась мимо него на летснице по дороге на экзамен по зельям. Наш настоящий последний разговор был той ночью, когда мы это сделали, и это то, о чем я не хочу думать, если только это возможно (кстати, это невозможно, и я постоянно об этом думаю против своей же воли). Но это то, чего я хотела, так? Я решила поговорить с ним и все исправить, и вот мой шанс.
– Эм, привет, – тихо сказал он, и он смотрит мне поверх головы вместо того, чтобы смотреть на меня. Но я не могу не покраснеть. Конечно.
– Привет, – отвечаю я и слышу себя и напряжение в своем голосе. Не очень убедительно.
Где-то позади меня раздается хихиканье, и я запоминаю, что надо убить Лили. Ответившее ей полуфырканье напоминает мне, что брата мне следует убить тоже. Я поворачиваю голову, чтобы послать им предупреждающий взгляд, который они оба замечают. Пусть они и маленькие гаденыши, они все же знают, что я могу их побить, так что Лили мудро тянет Хьюго за рукав, и они быстро бегут на поезд. Убью их позже, лучше всего дома, чтобы меня за это не исключили.
Никто ничего не говорит с секунду, когда я снова повернулась. Скорпиус все еще не смотрит на меня, но я уверена, он думает, что достаточно убедительно просто глядит поверх моего плеча, и что я не замечу, что он не смотрит мне в глаза.
Он нервно сглатывает и говорит:
– Могу я с тобой поговорить?
– Ты имеешь в виду, можно ли с ней поговорить, – пропел Ал с самым серьезным выражением лица. Я смотрю на него еще злее, чем на Лили с Хьюго. Он лишь невинно пялится. – Что? Я просто даю ему совет, – он оглядывается на Скорпиуса и продолжает со смехотворной серьезностью. – Она любит хороший подбор слов.
Скорпиус выглядит совершенно растерянным, и мне хочется ударить Ала, но я сдерживаюсь и лишь поправляю:
– Правильный подбор слов.
– А в чем разница?
– «Хороший» - слишком общее прилагательное, – о боже, и зачем я только стараюсь.
– А, – Ал пару раз кивает. – Хорошо, что сказала, – он колеблется, а затем. – Ой, прости. Правильно, что сказала.
– Ох, да пошел ты, – мне пришлось в прямом смысле сжать кулаки, чтобы сдержаться и не ударить его по лицу.
Ал лишь усмехается и приподнимает брови в притворном добродушии. Скорпиус, с другой стороны, выглядит совершенно не в своей тарелке и более чем сконфужен.
– Не обращай на него внимания, – быстро говорю я. Затем я оборачиваюсь к Алу и суживаю глаза. – Уйди.
– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки. – Наслаждайтесь уединением, – на лице его – просто чистейшее зло, и мне приходится лишь удивляться, с чего бы он вдруг превратился в меня. Неуверена, что мне это нравится. Он уходит на поезд, а я злобно смотрю ему вслед.
– Он знает, да?
Я оборачиваюсь и вижу, что Скорпиусу стало даже еще неуютнее. Думаю, а не соврать ли ему, но в итоге пожимаю плечами и говорю:
– Я была пьяна.
Скорпиус немного вздыхает, но ничего об этом не говорит. Вместо этого он смотрит на свои туфли и колеблется, что он хочет сказать. Все не так плохо, как я думала, но все равно плохо. Все равно все странно.
– Ну, – медленно говорит он, несколько раз открыв и закрыв рот. – Ну, прости меня.
Я даже не знаю, за что он извиняется, и я смотрю на него и вижу, что он не знает, как это объяснить. Но я все равно спрашиваю:
– За что?
– За ту ночь, – он все еще не поднимает глаз. Та ночь – та ночь две с половиной недели назад, когда мы опозорились наиболее интимным способом, и я имею в виду, в прямом смысле. Полагаю, он об этом.
– Все нормально, – быстро говорю я, стараясь поскорее избавиться от этой странности. Он такой милый, когда стоит тут такой нервный и симпатичный.
Он медленно кивает и, наконец, поднимает взгляд.
– Я знаю, это не то, чего ты ждала, – я ничего не говорю и думаю, он полагает, что прав, потому что он ждет всего пару секунд, прежде чем сглотнуть и продолжить. – Но это то, чего я всегда хотел.
Его голос становится тише, пока он говорит, и я растеряна с секунду. Этого он всегда хотел? Двухсекундного траха на полу в чулане для метел? О. По тому, как он смотрит на меня, я понимаю, что именно он не может сказать.
Он говорит обо мне.
Я чувствую, что мое лицо немного загорелось, по губам пробежала застенчивая улыбка. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не получаю возможности, потому что меня прерывает громкий громоподобный голос сзади:
– Вы, двое, бегите лучше, чтобы поезд без вас не уехал!
– Привет, Хагрид, – говорю я и надеюсь, что расстройство в моем голосе не очень заметно. Хагрид действительно хороший, не поймите меня неверно, но у него есть привычка быть слишком громким и появляться в самый неподходящий момент.
– Привет-привет, Роузи, – радостно говорит он, и я пытаюсь не передернуться от этого прозвища. – Хороший был год?
Я киваю.
– Да, хороший, – я оглядываюсь на Скорпиуса, которому явно не по себе.
– Хорошо-хорошо, – радостно отвечает он. – А теперь торопитесь-ка лучше на поезд, а не то останетесь здесь на все лето!
Одной этой мысли достаточно, чтобы я заторопилась. Я улыбаюсь и снова киваю:
– Точно. Ну, пока, Хагрид!
– Пока, Роузи. Передавай от меня родителям привет, хорошо? И скажи своей маме, я за нее голосовал.
Какой шок.
– Скажу. Увидимся, – я пытаюсь идти к поезду, но он стоит прямо на дороге, несмотря на то, что уже просвистел предупреждающий свисток, и на платформе осталось совсем немного людей.
– Я всегда знал, что твоя мама будет совершать большие дела, – сентиментально сказал Хагрид. – Всегда была самой умной ведьмой поколения, даже когда была моложе тебя.
Да, да, мы знаем, мама – гений. Не надо это без конца ворошить.
– Ну, я скажу ей. Пока, Хагрид, – сказала я на этот раз многозначительно.
– Пока, Роузи. Не попадай в неприятности, слышишь? – потом он оборачивается к Скорпиусу и со странно серьезным лицом говорит ему. - И ты ее ни во что не впутывай. Понял меня?
– Эм, – Скорпиус нервно оглядывается, а затем отвечает больше вопросом, чем утверждением. – Да?
– Хорошо. Теперь идите на поезд, увидимся в следующем году.
Меня не надо просить дважды. Я быстро протискиваюсь сквозь опасно закрывающиеся двери, и Скорпиус успевает за мной как раз вовремя. Мы едва встали, прежде чем поезд тронулся и едва не сбил нас с ног.

– Роузи? – спрашивает Скорпиус секунду спустя, когда поезд начал отходить от платформы.
Я просто бросаю на него взгляд.
– Даже не думай об этом, – серьезно предупреждаю я.
– Но Хагриду можно…
– Он старый. Меня можно называть Роузи только тем, кто действительно стар, или тем, кто младше пяти.
– А твои родители?
– Нет. Я разрешаю своим бабушке с дедушкой. Иногда, – я задерживаю на нем очень серьезный взгляд.
Он усмехается, но оставляет это и не пытается быть «милым», называя меня этим жутким именем. Вместо этого он смотрит в проход, на толпу людей, которые все еще пытаются найти себе купе. Он читает мои мысли и открывает дверь в самое первое. Первые купе с обеих сторон вагона почти всегда пусты. Потому что обычно там сидят префекты, а люди стараются любой ценой избегать префектов. Чем дальше в поезд, тем меньше шансов найти себе место.
Ну и первое купе нас обоих устраивает. Я не думаю, что мы произведем много шума, так что есть шансы, что мы будем здесь одни. Что меня полностью устраивает.
Все еще немного странно, но это просто здорово, как быстро мы с этим справляемся – как будто нам и не было неловко в начале. Скорпиус выглядит просто милым, когда бросает свою сумку на одно из сидений и падает рядом с ней.
– Я надеюсь, наши сундуки успели загрузить, – рассеянно говорит он, глядя в окно, где мимо нас начинают пролетать деревья.
Я об этом раньше не думала, хотя понимаю, что должна была, учитывая, что почти все, что у меня есть – в этом сундуке. Ну, может это немного преувеличение, потому что часть моих вещей в моей спальне дома. В любом случае, вся моя одежда по размеру упакована в сундук. Одного этого достаточно, чтобы надеяться, что сундук погрузили. Нам, наверное, надо было проверить.
Я кладу свою сумку и сажусь напротив него. Мы недолго смотрим друг на друга, а потом оба находим другие объекты для внимания. Я нашла трещину на двери, которая некоторое время занимает меня. Не знаю почему. Я не знаю, почему я делаю половину вещей, которые делаю, особенно, если это касается Скорпиуса.
– Ну так, кхм, – наконец заговаривает он, и, когда я смотрю на него, это лишь нервирует его, потому что он облизывает губы, и его глаза становятся чуточку шире.
Я не могу не улыбаться.
– Ты меня боишься?
– Нет, – отвечает он, но это совсем неубедительно. – Я просто…
– Да?
– Ну, мы не говорили на самом деле после той ночи. Я просто хочу знать, нравлюсь ли я тебе еще? – он опускает голову, когда заканчивает предложение, и господи, ну почему он такой милый?
– Это было нормально, – лгу я. – Не так, как я представляла, но нормально.
Он выглядит успокоившимся и поднимает голову:
– Я подумал, когда ты перестала говорить со мной после…
– Это было глупо, – быстро отвечаю я. Я не знаю почему, но меня словно накрыло желанием заверить, что все хорошо. Мне нужно, чтобы все было хорошо. – Мне просто было стыдно.
– Тебе еще стыдно?
– Немного.
– Тебе не должно быть стыдно, – я смотрю на него, и он легко улыбается.
Я не могу не улыбнуться в ответ:
– Ты мне нравишься. Очень.
Его щеки покрываются еле-еле заметным румянцем. Мои же становятся ярко-красными, конечно же. Он, похоже, не заметил, потому что тихо говорит:
– Ты мне тоже очень нравишься.
Мы сидим там, застенчиво друг другу улыбаемся и несколько минут ничего не говорим. Но это не неловко; на самом деле это очень уютная тишина. Я не врала, когда сказала, что он мне очень нравится. Так и есть. Он нравится мне больше, чем кто-либо когда-либо, и мне больше нет дела до того, знает ли это кто-то.
Есть кое-что, что я ему не сказала, некоторые вещи, которые моя мама рассказала о его семье. Сначала я хотела сказать ему. Теперь же я не вижу в этом смысла. Это не имеет отношения к нему, ко мне, к нам. И это все, что имеет значение.
Мы можем построить свою историю.
– Я думаю, мы сможем лучше, – внезапно сказала я, прерывая тишину и глядя прямо на него. Его серые глаза загораются, когда я делаю это предложение, а губы еще больше изгибаются.
– Правда?
Я киваю, твердо решив сделать на этот раз все идеальным.
– Да, правда. Нам просто нужна практика.
Он снова мне улыбается, и я борюсь с желанием броситься на него. Это трудно, когда он выглядит так очаровательно (PS: никогда не говорите парню, что он очаровательный, думайте это про себя).
– У нас есть немного времени, – добавляю я, намекая. – Ну, знаешь, час. Или семь часов.
Он понимающе кивает.
– Семи должно хватить.
Когда мы пребываем в Лондон, я абсолютно уверена, что точно не девственница. Ноги все еще не подкашиваются и все такое, но теперь лучше. Мы дойдем до этого. В конце концов, у нас полно времени.
Не хочу выходить из поезда, но это невозможно, так как некоторые проводники уже ходят по проходам и проверяют каждое купе. Скорпиус берет мою сумку и помогает мне перекинуть ее через плечо.
– Ты будешь писать летом, да? – спрашивает он, поправляя лямку сумки и осторожно заправляя локон мне за ухо.
Я киваю:
– До сентября всего лишь два с половиной месяца.
– Это долго.
Я ободряюще улыбаюсь:
– Не забудь про мой день рождения. Это через три недели.
– Я знаю, - он знает, я уверена. Я просто дразнилась (ну, не совсем).
– Если кто-нибудь попытается убить тебя этим летом, дай мне знать. У моей мамы довольно высокий пост в министерстве, так что она сможет об этом позаботиться.
Он смеется и кивает.
– Окей, я дам знать, если какое-нибудь заказное убийство от моего деда покажется близким к успеху.
Я хватаю его за руку и притягиваю через разделяющие нас сантиметры, чтобы поцеловать еще раз. Это очень хороший поцелуй. И он такой, словно в нем полно какого-то скрытого смысла и обещания. И мне это нравится. Это заставляет меня чувствовать, что все и правда будет хорошо.
Когда мы выходим из поезда, то расходимся в противоположных направлениях. Мы прощаемся легким и едва заметным взмахом рук и идем каждый к своим родителям. Еще рано, чтобы устраивать церемонию знакомства. И мы не идиоты; мы оба знаем, что нас не встретят радостно в семьях друг друга. По крайней мере, пока. Но это будет.
Я надеюсь.

Я хватаю Лэндона и целую его в нос, который он вытирает с визгом. Он очаровательный и намного больше, чем был, когда я в последний раз его видела. Его волосы смешно взлохмачены, и у него огромное пятно от шоколада спереди на рубашке. Хорошо, что ничего не изменилось с маминым новым постом.
Я обнимаю ее и папу и оборачиваюсь на платформу, выискивая знакомые лица. Я не видела Ала и остальную семью с тех пор, как все сели на поезд, но оказалось, я сошла последней, потому что они уже возле поезда, ждут свои сундуки. Я должна пойти, забрать свой, ну, или, по крайней мере, убедиться, что он там, но папа берет это на себя и идет к группе людей там, посмотреть и поискать его.
Я чувствую себя совсем по-другому, совсем не так, как было, когда я в прошлый раз стояла на платформе перед Пасхой, и совершенно отлично от того, как я стояла здесь прошлым летом. Столько всего изменилось. Я даже чувствую, что я вряд ли уже тот же самый человек.
– Замечательно выглядишь, – мило говорит мама, пока я стараюсь удержать Лэндона на руках. – Ты выглядишь очень счастливой.
– Я счастлива, – улыбаюсь я не в состоянии удержаться. – Это лето.
Она смеется и покровительственно кладет мне руку на плечо. Она говорит о том, о сем, пока мы медленно идем к месту получения багажа, и я чувствую себя так, будто должна столько всего ей рассказать. Я не чувствовала себя так очень давно и признаюсь, это здорово. Конечно, я не могу рассказать ей все, но я хочу с ней поговорить.
Ого. Многое должно быть действительно поменялось.
– Выучила что-нибудь интересное в этом году? – спрашивает она, глядя на меня искоса.
Я оглядываюсь по сторонам и смотрю вокруг. Я вижу Джеймса, который тащит Алу его сундук, Лили, возбужденно болтающую о чем-то со своими родителями (которые стоят очень близко друг к другу) и закатывающую глаза на какой-то их вопрос. Хьюго рассказывает папе что-то, что оказалось смешным, потому что они оба смеются, как ненормальные. А на другой стороне платформы Скорпиус говорит со своим отцом, который, кажется, внимательно слушает и кивает всему, что тот говорит. И я оборачиваюсь к маме и улыбаюсь.
– Ага. Я многое выучила, вообще-то.