Глава 39. Скорпиус. Ад и рай

Я пока не уверен, какие у меня взгляды в отношении рая, ада и всего, что между ними. Если честно, я об этом не часто думал. Но думаю, что ад наверняка похож на постоянное проживание этой недели, которую я только перенес. Потому что я никогда в жизни не чувствовал себя таким отчаявшимся. Странно, как самые лучшие дни твоей жизни могут быть одновременно самыми худшими. Странный феномен природы, что самые лучшие проишествия влекут за собой самые ужасные последствия.
У меня были большие проблемы, когда я вернулся домой от Роуз. Этого следовало ожидать, думаю, учитывая, что я ушел без предупреждения и отсутствовал почти два дня. Это все еще странно, потому что я никогда не попадал в большую беду. Я не часто делаю что-то плохое, и, если я вдруг переставаю следить за своим языком, то затыкаюсь после первого же предупреждающего взгляда. Я просто не привык попадать в дерьмо.
Я знал, что теперь я глубоко в дерьме, в ту же секунду, как вышел из камина. Тут же объявилась мать и посмотрела на меня так, будто действительно собиралась заколотить до смерти и удерживается только потому, что может вдруг сломать ноготь. Но она определенно хочет мне как следует задать, крича во все горло, что мне, черт возьми, лучше бы придумать чертовски хорошее объяснение того, где я был.
Я не придумал, конечно, поэтому сказал правду:
– Я сбежал.
– Ты сбежал? Ты сбе… – она театрально воздела руки к небу, и я задался вопросом, как быстро случается аневризма мозга. Она определенно выглядит к ней близкой.
– Я не хотел иметь дело с дедом, – объяснил я полнее.
Мать закатила глаза:
– Ну, если ты думаешь, что избежишь этого разговора, то ужасно ошибаешься.
Я знаю, что она права, но странно, меня это больше не беспокоит.
Появился отец, медленно войдя в комнату. Сначала он ничего не говорил. Он вроде как просто посмотрел на меня, только его глаза предавали спокойствие лица. Я чувствовал себя довольно неуютно, пока мы смотрели друг на друга, не желая первыми отводить глаза. Наконец, он спросил меня, где я был, и я дал тот же ответ, что и матери:
– Я сбежал.
Я понял, что ни один из них не озаботился тем, чтобы меня поискать или заявить о моей пропаже. У меня не было возможности задуматься об этом, потому что отец задал мне вопрос, который мать еще не задавала.
– И куда ты ездил?
Он уже знал ответ, я уверен. Если бы я сказал что-нибудь другое, он бы понял, что я лгу. Я не уверен, насколько ложь была бы для него сильным оскорблением, но не захотел рисковать.
Так что я ответил так уклончиво, как только смог.
– Лондон.
Его лицо оставалось все таким же спокойным. А вот глаза яростно засверкали при подтверждении его предположения:
– Уверен, тебя приняли в их доме с распростертыми объятьями, – холодно сказал он.
Он знал. Он знал с той же секунды, как только обнаружил мое исчезновение, уверен. Во мне вдруг появилось странное чувство уверенности в себе, и я как-то умудрился не дрогнуть.
– Я вернулся.
– Если ты думаешь, что это тебя от всего избавило… – мать была в ярости. – Накажи его! – резко приказала она, дико глядя на отца, который посмотрел на нее так же спокойно, как на меня.
Он снова перевел взгляд на меня, на его лице была легкая скука.
– Ты под замком.
Я никогда за почти шестнадцать лет своей жизни не был заперт. Я понимаю, как жалко это звучит, но я никогда ничего такого не делал, чтобы меня запирали. Идея сама по себе смехотворная. За что меня запирают? Это даже звучит смешно. И все же, я не знаю, откуда взялась во мне эта уверенность стоять на своем, но она была.
– За что меня наказывают? – спросил я, и мой голос был отражением его спокойствия. – За то, что я сбежал? Хорошо, тогда я заслужил, – он с любопытством приподнял брови. – Но если это из-за Роуз, то ты ничего не сможешь с этим сделать. Можешь меня запереть, если хочешь, но это ничего не изменит.
Я даже сам себя удивил. А еще я был в ужасе, потому что, хотя мама выглядела шокированной, отец казался куда опаснее.
– Ты представления не имеешь, что ты делаешь, – его голос в первый раз повысился с предыдущего зловеще-спокойного. – Я не знаю, что происходит в твоей голове, и какие иллюзии ты питаешь, но это тебе не дозволяется.
– И кто же мне это запретит? – с вызовом спросил я, с каждой секундой чувствуя себя все увереннее. – Ты?
Он с жалостью покачал головой и улыбнулся мне печальной саркастичной улыбкой:
– Я знаю, что люди думают, что они там все открытые, любящие и дружелюбные, – мне не надо было спрашивать, о каком «там» он говорит, – но я могу тебе пообещать, что они этого не потерпят. Они никогда не примут тебя.
Это был первый раз, когда мы на самом деле это обсуждали. Когда газету только доставили, он ничего не сказал, и я точно не спрашивал его, что он думает. Я с опаской смотрел на него, пока он продолжал.
– Ты заблуждаешься, Скорпиус. Девчонке нет до тебя никакого дела, она просто использует тебя, как оружие смехотворного подросткового бунта.
Его слова задели меня больше, чем я бы хотел. Я знал, почему Роуз сначала мною заинтересовалась, и мне не нужно было об этом напоминать. И все равно, он понятия не имел, о чем говорит.
– Ты ее даже не знаешь, – медленно сказал я, желая, чтобы мой голос меня не предал.
Но отец лишь снова покачал головой:
– Мне не нужно ее знать. Я знаю, откуда она. Я знаю ее идиота-отца и праведницу-всезнайку мать. Если ты хоть на секунду допускаешь, что они это потерпят, то ты полный дурак.
– Не имеет значения, что они думают, – злобно выкрикнул я. – Не имеет значения, и что ты думаешь тоже!
– Следи за своим тоном, – предупреждающе прошипела мать. Мы с отцом ее проигнорировали.
– Этой девчонке приходится соблюдать больше правил, чем ты можешь себе даже представить, – усмехнулся он. – Я не знаю, насколько вы оба с ней идеалисты, но она не станет их нарушать.
Я был без понятия, о чем он говорит, но это не имело значения. Твердо стоя на своем, я сделал глубокий вдох.
– Мне не важно, что ты думаешь.
Его глаза потемнели. В воздухе повисла долгая пауза, и, наконец, прозвучало:
– Иди в свою комнату, Скорпиус, – так же спокойно, как в начале разговора.
– Не имеет значения, – продолжал я, полностью его игнорируя. – Нравится тебе это или не нравится, но это ничего не изменит.
– Иди в свою комнату, – выдавил он так ровно, как только возможно, хотя это было больше похоже на шипение.

Я ушел. Меня больше ничего в тот момент не волновало. Я сказал все, что хотел сказать, и знал, что каждым словом только поглубже рыл себе могилу, но все равно чувствовал себя странно воодушевленным, когда поднимался по лестнице к себе в комнату. Я защищал себя и был собой горд.
Следующий день я провел, запершись в своей комнате, игнорируя родителей, как они игнорировали меня. У меня было ощущение, что мать хотела еще на меня покричать, но отец ей не позволил. Они просто оставили меня одного, как я и хотел. Я написал Роуз, чтобы сообщить, что все еще жив. Я не углублялся в детали разговора, потому что не хотел ранить ее чувства тем, что мой отец сказал о ее семье. Я просто передал ей суть и сказал, что у меня куда большие проблемы, чем я сначала думал. Мои родители не были довольны и этого не скрывали.
Она написала в ответ, что хочет, чтобы я так и прятался в ее шкафу.
Как я уже говорил, удивительно, как плохое и хорошее может переплетаться и влиять друг на друга. Я был действительно расстроен спором с отцом, но не мог в действительности обращать на это особое внимание. Не тогда, когда есть что-то лучшее, на чем можно сконцентрироваться. Тот короткий промежуток времени, что я провел в ее спальне, был самым лучшим в моей жизни. И я говорю это не потому, что я мальчишка-подросток с бушующими гормонами, хотя я такой и есть. Но все там было потрясающе: наконец целовать ее так, как я представлял, ну, не знаю, с двенадцати лет, быть с ней в ее спальне, на ее кровати, быть так близко к ней. Когда она сняла рубашку, мне хотелось изучить ее; я хотел немного - пять минут или час - просто запоминать ее. Конечно, я был слишком смущен, чтобы что-то делать, и она, кажется, была так же сконфужена, потому что мне не так уж много удалось увидеть. Я не жалуюсь, это даже больше, чем я когда-нибудь думал увидеть.
Роуз прекрасна. На самом деле, по-настоящему божественна. И она даже этого не знает, что хуже (или лучше) всего. Она застенчивая и стеснительная в том, что касается ее внешности, и плохо принимает комплименты. Но она просто нахер прекрасная. Я уверен, что она самая красивая девочка в школе, и даже не думаю, что я чересчур пристрастный. Она красива без стремлений к этому, без усилий.
Она совершенно великолепная, очевидно, и это делает ее еще привлекательнее. Она не стыдится быть умной, но я не нахожу ее за это раздражающей. Она знает больше, чем кто-нибудь другой, но она никогда этим не хвасталась. Она помогает вем, кто попросит, и очень заботится о том, чтобы люди могли понять непонятное. Она обычно никогда не хвастается своими оценками, но и не принижает при этом свой ум.
Нет ничего такого, за что я был хоть немного достоин ее. Я не понимаю, что она во мне видит и что ей во мне нравится? Если честно, я провел большую часть этой пары прошедших месяцев беспокоясь, что может она действительно только хочет позлить своих родителей, но после того дня в ее спальне мне больше не нужно об этом волноваться. У нас был настоящий разговор, там, где она спросила меня, бросаю ли я ее. Бросаю ее. Так, не хочу перебарщивать с анализом, но, чтобы я мог с ней порвать, то технически я должен был сначала встречаться? А так как она спросила это, то подразумевала, что мы встречаемся. Что означает, что у меня есть девушка. И эта девушка – Роуз Уизли.
И это райская часть моей жизни.

Адская часть, с другой стороны, началась на следующий день после того, как я вернулся из моего недолгого вторжения в образ жизни беглых подростков.
Как мать и обещала, я был обречен на этот разговор, неизбежный разговор о том, что я позор всего рода Малфоев. Я этого ожидал и пытался собраться с силами перед ним, несмотря на то, что в тайне надеялся, что этого просто не случится. Но, конечно, случилось.
И мой дед объявил о своем прибытии самым роскошным способом из всех возможных - стоя внизу у лестницы, проорал мне спускаться. Мило.
Я не совру, мое сердце перестало биться в эту секунду. Я сразу же вроде как запаниковал и стал спрашивать себя, а что я собственно, черт возьми, могу сказать, чтобы хоть в какой-то форме, каким-то способом защитить себя от той кровавой бани, что меня ожидает. Мой дед разорвет меня на части, я был уверен. Но я был в порядке, я знал, что это произойдет, и знал, что я смогу за себя постоять.
И я пошел вниз и не был удивлен тем, что там увидел. Мой дед стоял у самых ступеней, пристально разглядывая меня, пока я медленно спускался. Родители тоже были здесь, хотя и немного в стороне. Мать выглядела странно довольной, словно она была рада, что я, наконец, как следует получу. Выражение лица отца было невозможно расшифровать. Я ненадолго поймал его взгляд, но он тут же отвернулся. Я не знаю, где была бабушка, но не думал спрашивать об этом в ту минуту.
Я пытался сохранять спокойствие на своем лице и изо всех сил старался скопировать отцовское нечитаемое выражение. Я посмотрел деду в глаза и постарался дать ему понять, что я его не боюсь, и он не сможет меня запугать. Конечно, он из тех, кто живет, чтобы запугивать, так что я не удивился, что он не обратил внимания.
– Скорпиус, – сказал он с натянутым радушием. Он наклонил голову, что я должен был принять за приветствие.
– Привет, дед, – ответил я, сохраняя голос как можно более нейтральным.
Мы долго смотрели друг на друга без слов, и я почти что слышал его мысли, пока он представлял себе способы, которыми мог бы меня убить, и пытался остановиться на самом кровавом.
– Хорошо, что ты снова к нам присоеднился, – сурово сказал он. – Надеюсь, твоя внезапная поездка была приятной?
– Да, довольно приятной, – тут же ответил я. Он этого не ожидал и немного поморщился.
– В школе, я предполагаю, все хорошо? – он приподнял брови, давая понять, что это был вызов, но я не видел смысла быть тем, кто первым начнет ссору.
– Да, все отлично.
– Я слышал, ты завел там неподобающие развлечения.
– Я не думаю, что термин «неподобающий» тут уместен.
И это было все, что мне следовало сказать, как оказалось, чтобы смехотворное спокойствие деда начало омрачаться, и он сузил глаза в моем направлении.
– На твоем месте я бы подумал дважды, прежде чем выказывать такое неповиновение.
Я не был полностью уверен, что он знает настоящую суть неповиновения, но не стал говорить об этом вслух. У меня появилось ощущение, что неминуемый след от пощечины на моем лице, наверное, будет проходить дольше, чем я предполагал. И я просто спокойно стоял и сказал:
– Я уже знаю, зачем ты здесь.
– О, неужели? И зачем же, позволь мне спросить?
Он пытался напугать меня, пытался устрашить. Я не собирался ему этого позволять.
– Я уже говорил об этом с родителями. Ты тоже ничего не сможешь с этим сделать.
Мне не нужно было и упоминать, что за «это» я имею в виду, потому что лицо деда тут же стало угрожающим, и он злобно посмотрел на меня сверху вниз. Это было страшно. Он никогда так на меня не смотрел, и мне никогда не хотелось быть тем, на кого направлен этот Взгляд Смерти.
Его голос был низким и угрожающим:
– Ты прекратишь это, ты меня понял?
Меня это достало. Меня достало, что мне говорят, как проживать свою собственную жизнь, и с меня хватило.
– Ты не заставишь меня ничего сделать, – сказал я ему, превозмогая свой легкий испуг внезапным чувством храбрости. – У тебя нет над этим никакой власти, – я быстро оглянулся на отца. – Никто из вас не имеет такой власти.
– Я это запрещаю, – серьезно прошипел дед. – Ты не будешь ходить, пороча имя нашей семьи! Я не позволю.
Я не смог сдержаться. Я рассмеялся или, скорее, прыснул.
– Имя этой семьи уже давно опорочено, – с неверием сказал я. – Ты позаботился об этом много лет назад.
Если честно, я был удивлен, что он меня не ударил. Он, впрочем, схватил меня за руку и так сжал ее, что у меня до сих пор там синяк. Я попытался вырваться, но он оказался удивительно сильным для старика.
– Ты, слушай меня, – резко приказал он. – Я этого не потерплю.
И снова я попытался вырваться, но это было невозможно, потому как он сжимал мою руку.
– Отпусти его.
Это заговорил отец, и я вскинул голову и в шоке уставился на него. Все остальные тоже, и я могу сказать, они были так же удивлены, как и я, что он заговорил.
Дед и его пробуравил взглядом.
– Это твоя вина, – упрекнул он. – Ты это знаешь, верно?
Отец не дрогнул.
– Отпусти его, – медленно повторил он.
Дед проигнорировал его.
– Ты позволил ему одичать. Этот мальчишка не понимает порядка!
Когда стало ясно, что дед не собирается меня выпускать, отец, наконец, подошел к нам и силой заставил его меня отпустить, отдернув его руку и встав между нами. Я был слишком шокирован, чтобы говорить или что-то делать, и взгляд моей матери отражал мой.
– Это твоя вина, – снова сказал дед. – Ты совершенно его не контролируешь!
Отец ничего не сказал.
– Ты позволил ему пойти в эту богом проклятую школу. Чего ты ожидал? Неудивительно, что это случилось, его голова набита всем тем дерьмом, чему они учат там. Ему нужно преподать настоящий урок.
Отец вскинул голову, и его лицо было таким серьезным, каким я никогда его не видел.
– Он мой сын. Тебя это не касается.
– Черта с два не касается, – ответил он. – Если ты ничего с этим не сделаешь, это сделаю я.
– Тебе лучше уйти.
Челюсть деда отвисла, и он выглядел так, будто убьет кого-нибудь от шока.
– Ты собираешься просто стоять здесь и позволять ему марать имя нашей семьи?
– О, господа ради, отец! Скорпиус прав. У этой семьи не осталось чести, которую можно было бы замарать.
Слава отца, казалось, звенели вечность, пока дед, наконец, не собрался достаточно для того, чтобы нанести следующий удар. К его голосу вернулось предыдущее мрачное холодное спокойствие.
– Что ж, отлично. Надеюсь, вы оба как следует насладитесь, пачкаясь в мерзости, что принесут эта девчонка и ее грязнокровная сука-мать.
Это меня довело:
– Не говори так о ней!
– Скорпиус, – отец предупреждающе посмотрел на меня. Я его проигнорировал:
– Ты не имеешь права так говорить! Ее мать сделала уже больше, чем многие за всю свою жизнь!
– Ты это слышишь? – спросил дед, явно взбешенный.
– Скорпиус, иди, – снова сказал отец.
Я еще не закончил и решил, что раз уж отправлюсь в ад, то могу идти туда до конца.
– Ты даже не понимаешь, каким идиотом выглядишь со всей этой чепухой о крови?
– Астория! – похоже, папа понял, что я его не послушаю, и решил использовать мою мать. Она схватила меня за плечи и тут же вытащила из комнаты. Я не боролся с ней, конечно, но не был доволен, что отец и дед будут говорить обо мне, пока меня не будет рядом.
Прошло пять минут, и отец прошел через кухню, где мы с матерью стояли и ждали. Он посмотрел сначала на мать, потом на меня. Я ничего не сказал, только попытался прочесть по его лицу. Он тоже ничего не сказал, просто покачал головой и ушел.
Я все еще не знаю, что произошло, но дед с тех пор больше не приходил. Думаю, он, наверное, занят со своими адвокатами, переписывает завещание и все такое. Отец об этом не говорил, и это считается закрытой темой. Я все еще «под замком», а вот за что понятия не имею. Не имеет значения, все равно скоро школа, и я не мог не радоваться.

Я удивлен, что отец решил пойти с нами и проводить меня на поезд. Он не всегда ездит с нами в Лондон, и я думал, что он точно не пойдет в этот раз, не после всех этих проблем вокруг. Но он пошел, и, когда мы идем на станцию, он выглядит странно решительным.
Платформа 9 ¾ всегда заполнена и битком набита, и сегодня все так же. Большинство моих одноклассников ворчат из-за окончания каникул. Обычно я бы их за это не винил, но сейчас я предпочел бы быть в школе, чем где-нибудь еще. Я не очень хорошо скрываю свое нетерпение поскорее вернуться в общество единственного человека во всей вселенной, которого могу терпеть.
И, конечно, ее нетрудно заметить.
Она стоит рядом со своей семьей, и я вижу даже отсюда, с другого края платформы, что она спорит о чем-то со своим братом. Их мать им что-то тихо шипит, явно замечая присутствие журналистов, окружающих их и жаждущих нового громогласного заголовка. Роуз потрясающе выглядит как всегда, несмотря на то, что одета для поездки в простой джемпер и джинсы. Ее волосы собраны в хвост, но некоторые выбились, образуя обычные неровные пряди. Мне хочется бежать прямо к ней, но это невозможно. Она оглядывается, ловит мой взгляд и начинает улыбаться озорно, но в то же время застенчиво.
И мне тут же стало наплевать на все, что случилось на прошлой неделе.
Ее отец заметил улыбку и проследил за ее взглядом. Сам он олицетворяет что угодно, но только не улыбку. На самом деле, он выглядит так, будто может швырнуть в меня Авада Кедаврой прямо сейчас. Интересно, сможет ли он за это ничего не получить, раз уж его жена будет министром магии? Наверное, да. Так что, это нехорошо.
Прежде чем я это даже понял, он уже шел к нам, совершенно злой и на сто процентов жаждущий убийства. У моего отца очень похожий взгляд, и он стоит, расстреливая его взглядом в ответ. Я запаниковал, потому что это нормальная реакция для того, кого сейчас будут убивать. Роуз была в таком же ужасе, пока бежала за отцом, проталкиваясь среди людей.
– Я просто хочу, чтобы ты знал одну вещь, – грозно сказал ее отец, как только его стало хорошо слышно. Он обращается к отцу, не ко мне, что, наверное, хорошо, исключая тот факт, что отец, похоже, не собирается удерживаться от драки. – Если твой сын, – он выплюнул это слово будто какое-то ругательство, – даже подумает о моей дочери, я сам переломаю каждую кость в его теле.
О. Великолепно
– Отлично сыграно, Уизли, – ухмыляется отец, и у меня появилось ужасное ощущение, что он всем этим втайне наслаждается. – Угрожать пятнадцатилетнему ребенку, какая прелесть.
– Да, и прими это за обещание, – он с секунду пронзает меня взглядом и снова поворачивается к отцу. – И когда я покончу с ним, то можешь быть уверен, я покончу и с тобой.
– Папа! – Роуз, наконец, пробралась сквозь толпу, и у нее такой же убийственный взгляд, как и у ее отца. Она выглядит так, будто готова убить его прямо сейчас. – Хватит.
Он ее, конечно, игнорирует, но мой отец одаривает саркастической улыбкой:
– Твой отец только что сказал моему сыну, что он собирается… О, как же он это сказал? Ах, да, «переломать каждую кость в его теле».
Глаза Роуз стали в два раза больше, и она выглядела перепуганной.
– Папа! – почти выкрикнула она в негодовании.
Он просто пожал плечами:
– Он получил честное предупреждение.
– О, не волнуйся, – успокоил отец Роуз. – Твой отец всегда только говорит и ничего не делает.
Мистер Уизли выглядел так, будто готов прямо сейчас показать отцу, что он ошибается, но тут прибежала его жена и встала между ними.
– Прекрати, – тихо сказала она. – Сейчас же.
– Так-так-так, ну разве это не будущий министр магии? – сказал отец, и его «милый» тон просто сочился сарказмом. – Могу вас поздравить?
Миссис Уизли медленно обернулась и посмотрела так, будто хочет врезать ему по носу. Она ничего не сказала, но была явно раздражена его сарказмом. Она явно собрала каждую унцию своего самоконтроля, чтобы не повестись на провокацию.
Роуз выглядит так, будто хочет умереть, и я ее не виню. Я точно испытаываю то же самое, и, когда она хватает меня за руку и тащит к поезду, не говоря ни слова, я ее не останавливаю. Она тянет меня за руку всю дорогу, но остановливается прямо перед входом. Невысокий мужчина в жуткой шляпе встал прямо перед нами, и меня ослепила вспышка его камеры. Роуз тоже несколько раз моргает и с секунду кажется растеряной. И секунда – это все, что у нас есть, потому что тут же появился ее отец. Он немедленно вырвал камеру из рук коротышки и разбил ее о землю.
– Эй! – запротестовал фотограф, с неверием глядя вниз на разбитую камеру.
– Еще раз подойдешь к моей дочери, и я сломаю тебе шею, – он пнул останки камеры через платформу и ушел.
Все вокруг уставились на нас, и Роуз обалдело стоит с полминуты, но потом срывается с места и вбегает в поезд. Я следую за ней, конечно, потому что она все еще держит меня за руку так крепко, что я не смог бы остаться, даже если бы захотел. Но я не хочу.
– Они все идиоты, – сердито сказала она, захлопывая дверь и проскальзывая в пустое купе.
Я полностью с ней согласен.
– Мы не должны их какое-то время слушать.
Нахмуреное лицо Роуз немного просветляется, и она притягивает меня для поцелуя. Это великолепный поцелуй, как и все остальные. И мене это очень нравится.
– Мы вообще не должны их слушать, – сказала она, наконец улыбаясь, когда отстранилась.
Дверь в купе снова открылась, и вошел ее кузен Ал. Он выглядит довольно сильно раздраженным, когда бросает сумку на пол. Предполагаю, это ее, потому что у нее сумки не было. Он гневно посмотрел на нее.
– Твоя мама велела передать, что любит тебя.
Он поправил очки на носу, а потом посмотрел на меня так, будто хочет швырнуть проклятьем. Я просто уставился на него в ответ.
– Спасибо, что принес мою сумку, – сказала Роуз, наконец отпустив мою руку, и положила сумку на полку.
– Не за что, – сварливо сказал Ал. Он повернулся, чтобы уйти, но Роуз его остановила.
– Куда ты идешь? Ты не хочешь ехать с нами?
– Я так понял, что вы хотите побыть наедине.
Хотим. Спасибо, что подыграл. Увидимся в Шотландии.
– Не будь идиотом, – а, черт, Роуз, как оказалось, так не думает. – Конечно, ты можешь ехать с нами. Вы двое должны узнать друг друга получше.
Она хватает нас за руки и сажает друг напротив друга. Мы пристально рассматриваем друг друга и по какой-то причине друг другу не нравимся.
Это будет долгая поездка.