Глава 32. Горечь

Она появилась многие годы назад, эта горечь.
В двадцать два года ей казалось, что весь мир у ее ног. Прошло уже пять лет с окончания войны, и, хотя некоторые раны все еще кровоточили время от времени, они затягивались. Медленно, но верно, все приходили в себя. Ее семья замещала потери новыми прибавлениями. Четыре племянницы и самый юный племянник бегали по коридорам Норы и играли в прятки в саду. Она жила отдельно, но часто возвращалась домой, чтобы провести время с семьей.
Ее дом теперь был в Холихеде, где она играла за основной состав Гарпий на позиции Охотника. Она только завершила свой третий сезон и даже завоевала первое место в плей-офф, добыв тем самым Гарпиям их первое чемпионство за последние десять лет. Она зарабатывала больше денег, чем могла себе представить, занимаясь тем, что любит. Не говоря уже о том, что она была юна и влюблена. И не просто влюблена - она была влюблена в Гарри Поттера, и ей завидовали почти все, кого она знала.
Они были счастливы. Гарри точно был счастливее, чем когда-либо в жизни. Его карьера только начиналась, но он все равно был очень успешен, и, хотя они не виделись постоянно, они точно проводили вместе достаточно времени для того, чтобы оба оставались довольны. Они уже начали задумываться о своем будущем, и у них был план.
Но, конечно, каждый план, как и каждое правило, всегда имеет исключения.

Беременность стала шоком. Незапланированная и неожиданная, она определенно заставила их пересмотреть свои планы. Они не были против брака, они всегда хотели пожениться, беременность только ускорила это. Но теперь, когда ребенок готовился появиться на свет, им обоим пришлось чем-то пожертвовать. Ему пришлось согласиться на дополнительную работу, чтобы быть увереным, что у них будет все, что нужно, но, несмотря на это, она всегда испытывала горечь, что ее жертвы были намного значительнее.
Ее квиддичная карьера закончилась, едва начавшись. Трех коротких сезонов было недостаточно, чтобы удовлетворить жажду игры, но ей нужно было принять правильное решение и забыть про свои мечты, потому что следовало позаботиться о ребенке. Газеты начали печатать разные статейки об их свадьбе и размышлять о причинах столь внезапной и скорой помолвки. Когда она объявила о завершении карьеры, слухи получили подтверждение, и весь мир знал, что она беременна в день свадьбы.
О, какой скандал.

Когда родился Джеймс, она быстро забыла о прошлых мечтах и сконцентрировалась только на мальчике, который спал в детской напротив их комнаты. Он был очень красивым, конечно, с темно-рыжими волосами и большими глазами, которые к трем месяцам стали карими. Он был пухлощеким и веселым, совсем таким, каким и должны быть хорошие дети.
И она была счастлива.
Она редко видела мужа, потому что он брал дополнительные смены всегда, когда только было можно, чтобы покрыть все расходы на новорожденного ребенка. Она всегда думала, что у них и так уже достаточно денег, но не позволяла себе жаловаться, раз он считал, что им нужно больше, чем «просто достаточно для жизни». Когда она виделась с мужем, то была еще счастливее, чем когда-либо. Быть новобрачной было весело и волшебно, несмотря на то, что они уже делили дом с младенцем.
Она убеждала себя, что у нее есть все. Она была миссис Джинни Поттер, в конце концов, а это всегда было ее главной мечтой. Без всего остального она сможет прожить.
Два года спустя они были готовы увеличить их семью. Рон и Гермиона хотели ребенка, и никто не спорил, что идея иметь детей одного возраста достаточно притягательна. Они смогут расти вместе, быть лучшими друзьями, вместе пойдут в Хогвартс. Месяц спустя она снова была беременна, а два месяца спустя Гермиона тоже уже ожидала ребенка. Все было идеально.
Ал был зеркальным отражением его отца с самого момента рождения - черные волосы и изумрудно-зеленые глаза. Он был прекрасный, конечно, но все же болезненный. Ему тяжело удавалось спать по ночам, и иногда он до самого утра мог кричать, захлебывась своими слезами и кашлем – всего-навсего легкая колика, как называли это врачи, но для его матери ничего не было легким. Она не могла этого понять. У Джеймса никогда не было таких проблем, и Роуз, несмотря на то, что была на три месяца младше, спокойно спала всю ночь, в отличие от Ала.
Она была вымотана. Больной младенец и двухлетний ребенок – это было бы чересчур для любого, но особенно это было тяжело для нее, потому что с каждым днем ей все больше казалось, что она растит их одна. Он работал еще больше, чем раньше, постоянно принося себя в жертву, чтобы она могла оставаться дома.
Он даже ни разу не озадачился вопросом, чего она хочет.

В двадцать шесть лет она была домохозяйкой и беременна в третий раз. Лили для всех стала сюрпризом, но каким-то образом это совпало с появлением у Рона и Гермионы второго ребенка. С Лили было легче, чем с Алом, но трое детей младше пяти лет – это было чересчур. Ей было все труднее бороться со стрессом, и про себя они иногда думала, какой была бы жизнь, в ее двадцать с лишним лет, если бы не было детей. Она любила детей больше всего на свете, но где-то на самом донышке все чесалась мысль о том, как все могло быть.

Прошли годы, дети подросли. Она начала работать в газете, освещая спорт, в который когда-то любила играть. Работа уводила от дома и давала передышку от материнства. Но этого было недостаточно, чтобы умерить горечь из-за раннего окончания карьеры. Вернувшись в сферу квиддича, она лишь все чаще стала думать о том, что могло бы быть, если бы все сложилось по-другому.
Он продолжал работать и поднимался по карьерной лестнице в аврорате, быстро перепрыгивая со ступени на ступень. Его слава помогала, конечно, но он был также и неоспоримо хорош в том, что делал. Он любил свою работу, любил так, как она никогда не могла полюбить работу журналиста. Она завидовала, что у него есть столь приятное место, куда он может сбежать, в то время как сама она не могла быть полностью удовлетворена своей карьерой.
Джеймс пошел в школу и вернулся чудовищем. Она никогда не могла предположить, какой негативный эффект может произвести то, что они решили растить детей подальше от света софитов, защищая от славы родителей. Пока Джеймс не вернулся после первого курса совершенно другим человеком. Он стал мерзким и избалованным и требовал все, что только видел вокруг. Дети в школе относились к нему с поклонением, как к герою, и это ужасно вскружило ему голову. Они пытались это исправить, пытались выбить из него все высокомерие, но битва была проиграна.
Она волновалась, когда в школу вслед за братом пошел Ал, но была счастлива, когда он вернулся домой, почти не заполучив всех тех черточек характера, что получил в школе Джеймс. В его характере появились изменения, и он стал намного более угрюмым, чем раньше, но зато не превратился в свирепого неконтролируемого психа. И потому она была рада.
Лили – это другая история. Лили вернулась даже еще более избалованной, чем Джеймс, если такое только было возможно. Она требовала все на свете и закатывала ужасные истерики, когда ее желания не исполнялись. Она стала злобной и иногда очень жестокой, но, несмотря на все эти особенности, ей все равно всегда удавалось уговорить отца на что угодно. Он давал ей все, что она требовала, портил ее окончательно.
Горечь в отношении к мужу подпитывалась тем, как он относился к дочери. Она не могла терпеть избалованность и с детства росла с пониманием, что приступы истерики следует наказывать, а не поощрять. Но ему не нравилось слушать бурчание, и он терпеть не мог видеть Лили несчастной. Поэтому он всегда сдавался. Это стало одной из причин их частых ссор.
Дети на самом деле стали причиной нескольких ссор. Он явно предпочитал Ала и Лили, и ей часто приходилось защищать Джеймса просто для того, чтобы не согласиться с мужем. Она не оправдывала те поступки, за которые его защищала, ни в коем случае, но это давало им обоснованную причину для ссор. Джеймс, как и остальные дети, физически существовал. И таким образом было что-то физическое, из-за чего им можно было поругаться.

Это было лучше, чем говорить об их невидимых проблемах.
Это было лучше, чем принять тот факт, что они больше не знают друг друга. Это было лучше, чем признать, что они говорят друг с другом только один или два раза в день и что большая часть их общения сводиться к обмену сердитыми и раздраженными взглядами. Когда они виделись, если виделись, потому что бывали дни, когда он уходил еще до того, как она проснулась, и приходил, когда она уже спала, им не о чем было говорить. Когда они говорили, то это было что-то настолько приземленное, как «передай соль», либо же это были злые слова, которые скорее прокрикивались, чем проговаривались.
У них не было любви. Если они и прикасались друг к другу, то это было вызвано лишь обоюдной физической неудовлетворенностью и больше ничего не значило. Ласковые прикосновения и нежные поцелуи сменились грубыми и небрежными движениями, и иногда ей казалось, а не пытается ли он причинить ей боль. Если даже так, ей было наплевать. Она отрастила ногти подлиннее, чтобы и у нее появилось свое секретное оружие, и царапины на его спине были доказательством того, что и она может причинить боль.
Время от времени все становилось лучше. Иногда у них случались хорошие недели, и она всегда спрашивала себя, почему они не могут жить так всегда. Но плохие недели всегда в десять раз перевешивали хорошие, и, в конце концов, она сдалась. Она не была уверена, когда именно поняла, что у них не осталось больше надежды, но однажды просто проснулась, уже зная это.
Она сказала ему, что несчастна, и сказала, что ее начало раздражать в нем все. Ее достала слава, ее достали деньги, ее достали постоянные попытки притворяться идеальной семьей, потому что как только они выходили на публику, их освещали вспышки фотокамер, и им приходилось улыбаться, несмотря на то, что они оба были несчастны. Ее достало все это. Ее достал Гарри Поттер. И она сказала ему это.
Он ушел в тот вечер и не возвращался шесть дней.

Она чувствовала себя ужасно, хуже, чем когда-либо чувствовала себя в жизни. Она знала, что сделала ему больно и что была несправедлиово зла. Она знала, что должна была выразиться более обстоятельно и менее оскорбительно. И поэтому она начала просить его вернуться домой. Она плакала, и умоляла, и всхлипывала, и кричала, и, наконец, он сдался и вернулся.
Это была первая ночь за долгие годы, когда ей было хорошо в его объятьях.
Но это не продлилось долго. Он не мог позволить ей забыть о том, что она сказала, и припоминал ее слова чаще, чем стоило бы. Она извинялась снова и снова, но ему было больно, и, несмотря ни на что, обида на нее оставалась. Они снова начали ссориться, и с каждым днем все становилось хуже и хуже. Он не простит ей то, что она сказала, что он достал ее, и она начала его за это презирать. Горечь и обида по отношению к ней лишь усиливали ее горечь и обиду по отношению к нему.
Дни превращались в недели, и ничего не становилось лучше. Ссора их детей переросла в их собственную ссору, и не прошло много времени, прежде чем она начала испытывать в отношении к нему лишь отвращение. Казалось, что и он так же относится к ней. Она не знала, что случилось и когда исчезло ее «долго и счастливо». Она испытывала горечь по отношению к нему и всему в своей жизни. Она испытывала горечь из-за того, что он и был всей ее жизнью.
И когда он ушел на этот раз, она его не остановила.