Глава 27. Ал. Ненависть

Я ненавижу то, что я префект.
Я действительно, действительно это ненавижу.
Я не любил это и раньше, но теперь стало только хуже, с тех пор, как мы вернулись с рождественских каникул. Теперь меня ужасает все, что связано с префектскими обязанностями. Это, конечно, потому, что Меган всегда там.
И я не могу даже на нее смотреть.
Я знаю, что это не совсем честно, учитывая то, что Меган мало в чем следует винить за то, что произошло между ней и Джеймсом. Я имею в виду, да, она очевидно там была. Но я абсолютно, абсолютно уверен, что он обманул ее и воспользовался. Так что нет, я ее совершенно не виню. Но все же. Я не могу смотреть на нее так, как раньше. Я имею в виду, ей ведь точно понравилось, без разницы, чья была идея, по крайней мере, так было понятно из письма, что она написала.
Конечно, теперь она совершенно несчастна, это видно. Она ходит повсюду подавленная, и совершенно очевидно, что она совсем не так счастлива вопреки ожиданиям о возвращении в школу. Джеймс ее игнорирует, насколько я понимаю. Он теперь не отличает ее от других, как было и раньше, что, наверное, особенно ее уязвляет, учитывая факт, что она поверила всему, что он ей наболтал, чтобы затащить в постель.
Но ей следовало знать.
Я не понимаю, как кто-то в этой школе может верить тому, что говорит мой брат, иначе это не задевало бы их чувства. Джеймс – лжец. Он лжет и мошенничает, и сделает что угодно, чтобы добыть, что он хочет. И это безумие, но он получает все, что хочет. Он получает все, что хочет от наших родителей, получает все, что хочет от учителей, и получает все, что хочет от девчонок из школы. Они все так смехотворны - постоянно падают к его ногам и верят всему, что он говорит. Но даже тогда им следовало бы понимать, что он не будет обращаться с ними не так, как с их друзьями и одноклассниками.
Он чистое зло.
Жаль, что Меган пришлось узнать это плохим способом.

Она не говорит так много, как всегда, когда мы идем на наше обычное вторничное дежурство. Конечно, я тоже молчу, большей частью потому, что боюсь того, что могу сказать. Она как всегда подавлена и, похоже, даже не обращает внимания на то, что мы делаем. Да и я тоже, конечно, но это не слишком отличается от того, как мы обычно это проводим. Оба мы хреновы в том, что касается префектства, и очень на многое смотрим сквозь пальцы. Полагаю потому, что никто из нас не был особо вдохновлен новыми обязанностями, когда мы только приступили. Мы определенно не жаждущие внимания подлизы, как большинство префектов в этой школе.
Я не могу не чувствовать к ней жалость, несмотря на то, что она вроде как разбила мне сердце. Я знаю, как идиотски это звучит, но это правда. Мне никогда никто не нравился так, как она, и она этого даже не знает. И точно не разделяет мои чувства. Если бы хоть чуть-чуть разделяла, ни за что не попалась бы на идиотские фокусы моего брата.
Мы не болтаем о том, о сем, чтобы отвлечься от прогулок по коридорам. Время от времени один из нас что-то говорит или комментирует, но на это следует односложный ответ. Это неловко и раздражает. И, конечно, это полностью вина Джеймса.
Наконец, после часа напряженной тишины, которая преследовала нас через весь замок, мы идем в сторону башни Гриффиндора. Мы идем медленно, и я не понимаю, почему не могу заставить свои ноги двигаться быстрее.
– Ты злишься на меня? – голос Меган звучит напряженно и немного, наверное, даже нервно, когда она задает мне этот вопрос. Она ведет пальцами по стене, пока мы идем, очерчивая невидимые линии на камнях.
Я не знаю, что сказать. Не знаю, или рассказать ей правду и признать, что да, вообще-то я несколько зол, или я должен притвориться, что не понимаю, о чем она, и пожать плечами.
На самом деле, я даже не знаю, действительно ли на нее зол. Я определенно зол из-за этой ситуации. Может быть злее, чем был когда-либо в своей жизни. Но направлено ли это на нее? Не знаю. Я думаю, что, скорее всего, я больше зол на своего брата. Это его следует винить, в этом нет сомнений.
В конце концов, я решил не говорить все это вслух, так что просто пожал плечами и ничего не сказал. Лестница перед нами, казалось, тянулась в бесконечность, и я спросил себя, что может, мы пришли не к той лестнице, что они сдвинулись, и эта ведет на Астрономическую башню или в другую высокую точку.
Меган, впрочем, приняла мое молчание за какой-то знак, потому что она не хочет это оставлять:
– Он тебе рассказал, да?
Прикинься идиотом. Я избегаю ее взгляда и снова пожимаю плечами.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Джеймс, – говорит она твердо, в ее голосе больше нет неуверенности. – Он рассказал тебе о нас, верно?
Я глотаю слова, которые на самом деле хочу сказать, и пытаюсь сохранить выражение лица таким невозмутимым, как только возможно. Не хочу, чтобы она увидела или заметила что-то, что может не так понять и сделать выводы. Я лишь снова пожимаю плечами и говорю:
– Это не мое дело.
Я слышу звук, похожий на раздраженный вздох, и не могу не взглянуть на нее. Она выглядит несчастной, и я почти чувствую к ней капельку жалости. Но затем я вспоминаю, что она разбила мне сердце, и оставляю это.
– Он не говорит со мной, знаешь, – многозначительно сказала она. – Он совершенно меня игнорирует.
Я продолжаю идти, заставляя одну ступню обходить другую со ступени на ступень нескончаемой лестницы.
– Как будто он даже не помнит.
Хочу, чтобы она перестала говорить. Я начинаю раздражаться и, наконец, выдавливаю равнодушные слова:
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Меган, – резко сказал я. – Он со всеми девчонками себя так ведет.
Она не отвечает сразу. Я, наверное, ранил ее чувства, и я это знаю. Но я не знаю, чего она от меня хочет. Ждет ли она, что я искупаю ее в жалости и начну извиняться за Джеймса? Я не сделаю этого. У меня к ней недостаточно для этого жалости, и я не буду извиняться за то, что сделал мой брат. Я и не должен. Он взрослый, он сам должен отвечать за свои действия.
Мы идем дальше. Серьезно, когда, наконец, кончится эта лестница? Наконец, Меган заговаривает, и ее голос звучит странно уверенно, это далеко не такой нервный тон, которым она говорила пятнадцать секунд назад.
– Не могу поверить, что вы родственники.
Я закатываю глаза, продолжая смотреть под ноги, и стараюсь игнорировать то, что она так хорошо пахнет, когда идет рядом со мной.
– Я тоже, – с сожалением бормочу я. Это тоже правда. Мы настолько друг другу противоположны, насколько это только возможно. Это странно и непонятно, и я каждый день удивляюсь, как вообще могло так случиться, что у нас общие родители, и мы выросли в одном доме. Если бы мы оба не проявляли признаки семейного сходства с нашими родственниками, я бы поклялся, что один из нас подкидыш.
- Ты нравишься мне намного больше.
Если бы все было нормально, ее слова заставили бы мои мысли лететь, а пульс – участиться. Но что еще она может сказать? Я никогда не спал с ней и не отказывался после этого говорить. Я никогда даже не целовал ее. Все что есть, это возможность быть ее другом, с которым она болтает и общается, но к которому совершенно равнодушна. Так что нет, ее слова меня не порадовали. Вместо этого я лишь нахмурился.
– Что он говорил обо мне?
Боже, я хочу, чтобы она просто заткнулась. Я не знаю, чего она хочет. Сомневаюсь, что правды, если только она не мазохистка. Сомневаюсь, что она хочет, чтобы я сказал ей, что он злорадствовал и дал мне почитать ее личное письмо. Сомневаюсь, что она хочет узнать, что единственная причина, по которой он с ней даже заговорил – это чтобы достать меня. Я сомневаюсь, что она хочет знать все это, поэтому мне приходится прикусить язык, чтобы сдержаться и не сказать ей все.
Странно в этом признаваться, но часть меня хочет причинить ей боль. Пусть я зол на Джеймса, мне она причинила боль. Я не собираюсь признаваться в этом, потому что это звучит невероятно, невероятно глупо. Но что мне еще осталось делать? Я нахер устал скрывать всю эту хрень от нее.
– Он ничего не сказал, – наконец ядовито произношу я. – Кроме того, что теперь я могу тебя забирать, и что я должен поблагодарить его за то, что он тебя для меня подготовил.

Я сожалею о своих словах в ту же секунду, как произношу их. Я знаю, как мерзко это звучит, какую невероятно ужасную боль это ей причинило. Я не знаю, зачем это сказал. Я не хотел на самом деле причинить ей боль. По крайней мере, я так думаю.
Она замерла, застыв на своем пути. Я не останавливаюсь и продолжаю подниматься по лестнице, но немного замедляю шаг. Я хочу все вернуть. Но не могу. Я ничего не могу сделать. Я не могу даже на нее посмотреть, потому что знаю, что ранил ее самым ужасным способом, не говоря уже о том, что раскрыл свою тайну.
Я не знаю, стыдиться ли мне или же чувствовать себя униженным, ведь я почти что признался ей во всем, что скрывал годы.
Откуда-то сзади доносится сдавленный всхлип, и я зажмуриваюсь, борясь с желанием вернуться и успокоить ее. Не знаю, как бы я это сделал, потому что я почти уверен, что не смогу ей даже в лицо посмотреть.
Но, в конце концов, я не могу удержаться. У меня природный инстинкт – не быть к людям ублюдком. Так что я останавливаюсь и разворачиваюсь, возвращаюсь назад к ней так медленно, как возможно. Она стоит, прислонившись к стене, закрыв лицо руками. Она не всхлипывает или издает какие-либо звуки, просто тяжело дышит, стараясь сохранить над собой контроль. Она не смотрит на меня, так что я останавливаюсь перед ней и смотрю на нее.
– Извини, – бормочу я, проглатывая желание сказать ей что-нибудь другое. – Я не должен был тебе это говорить.
Она ничего не говорит, так и стоит, спрятав лицо в руки, и ее плечи легко подрагивают.
– Меган, – тихо говорю я, пытаясь ее успокоить. – Ты в порядке?
– Почему ты мне не сказал? – внезапно спрашивает она, и, когда она смотрит на меня, ее напряженные глаза красны.
– Не сказал что? – нервно спросил я, хотя очевидно, что я полностью понимаю, о чем она говорит.
– Это поэтому он… – она останавливается и качает головой. – Потому что ты? Поэтому он…
Я ничего не говорю. Мое сердце бьется так, что готово выскочить из груди, и внезапно мне хочется оказаться как можно дальше и спрятаться. Не так я себе представлял этот разговор. Это ужасно.
Когда я не ответил, она решила прочитать ответ по моему лицу и начала плакать.
Потрясающе.
Я не знаю, что делать с плачущими девчонками. Никогда не знал. Единственная девчонка, рядом с которой я чувствую себя комфортно – это Роуз, и я не могу вынести, даже когда она плачет. Не то чтобы это имело значение сейчас, учитывая, что я зол на нее даже больше, чем на Джеймса или Меган. Я знаю, это нечестно. Я знаю, она ничего не могла сделать, чтобы их остановить. Но она должна была мне рассказать. Она должна была мне рассказать и спасти от того, чтобы я услышал это от него. Роуз – единственный человек, которому я бесконечно доверяю, и она скрыла от меня самый ужасный возможный секрет.
И я не знаю, смогу ли я ей это простить.
Меган продолжает плакать, слезы начали катиться по ее щекам. Я намереваюсь оставить ее здесь и просто уйти в гостиную. В конце концов, не мое дело, что она стоит тут, плачет? Она заслужила слезы. Разве нет?
Но, конечно, я не могу этого сделать. Я не могу быть настолько мерзким, хоть в глубине души и хочу.
– Меган, прости, – снова говорю я, глубоко вдыхая через нос и пытаясь держаться от нее как можно дальше, хоть это и трудно в таком тесном помещении, как лестничный колодец.
– Ты меня ненавидишь? – спрашивает, почти шипит, она, коротко выдыхая и вытирая свои мокрые глаза.
– Нет, – честно отвечаю я. – Конечно нет.
Она ничего на это не говорит, лишь продолжает плакать.
Наконец, она качает головой и вдыхает через рот.
– Я не знала, – тихо сказала она и посмотрела прямо на меня. Ее глаза невозможно красивые, большие, темно-карие, цвета темного шоколада. Они идеально подходят к ее лицу.
Стоп.
Я не буду стоять тут и отвлекаться на нее. Здесь все закончено, и мне тут больше нечего делать. Я не позволю чему-то такому простому, как ее глаза, отвлечь меня от того, что ей хочется знать.
– Не имеет значения, - тихо отвечаю я. – Извини, что он причинил тебе боль.
Разве я не говорил себе, что не буду за него извиняться? Какое это имеет значение? Он для меня ничто. Мы родственники по крови, вот и все. У нас больше нет ничего общего. Я не должен за него извиняться.
Но я не могу остановиться, потому что она выглядит такой печальной и беспомощной.
Почему она не выбрала меня? Я никогда бы с ней так не поступил. Я не давил бы на нее и, конечно, не игнорировал после. Если бы она выбрала меня, все было бы иначе. Все было бы хорошо. Все было бы лучше.
Но она меня не выбрала.
И теперь она стоит тут, на лестнице, выплакивает свои глаза, а я по-идиотски чувствую себя ответственным за это и виноватым. Это нечестно. Мне не за что чувствовать вину.
– Ты должен был мне сказать, – шепчет она, и это звучит так, словно она пытается выставить меня виноватым, хотя я не имею понятия, за что. – Если бы ты сказал мне…
– Что тогда? – тут же спрашиваю я. Я не хочу чувствовать себя виноватым за то, в чем не участвовал. Я не позволю ей заставить меня чувствовать вину. – Ничего бы не изменилось.
- Я бы этого не сделала, - ее голос теперь сильнее, чуть более решительный. Она говорит серьезно и твердо.
– Почему нет? – спрашиваю я. – Потому что ты бы знала, что мы с ним поссоримся? Мы нашли бы и что-то другое, из-за чего ссориться.
Но Меган качает головой.
– Нет, – шепчет она. Ее только что сильный и решительный голос сменился голосом маленькой застенчивой девочки. Она звучит странно нервно, но непоколебимо. – Если бы я знала, я бы тебя дождалась.
Мне понадобилось почти пятнадцать секунд, чтобы полность осознать ее слова. Конечно же, она не это сейчас сказала. Я шокированно смотрю на нее и вижу, что это написано у нее на лице. Прямо передо мной. Она серьезно. Она выглядит неловко и немного напуганно, но отказывается отводить от меня взгляд.
Так что я сдаюсь первый.
Я отворачиваюсь от нее, мои мысли бегут в разные стороны от этого разговора. Это все так, так, так неправильно. Как она может просто стоять здесь и говорить мне это? Разве она не понимает, как нечестно это по отношению ко мне? Как будто я и так не по уши в дерьме из-за всего этого? Теперь я должен слушать, как она стоит тут и говорит мне «если бы»?
Я открываю рот, что бы сказать ей, куда она конкретно может пойти, но слова пропадают, потому что их что-то прерывет. Я быстро понимаю, что это ее губы, и они прижаты к моим, и что она меня целует.
Меган Томас целует меня.

И все остальные мысли вылетают из моей головы быстрее, чем я успеваю сообразить. Я не хочу думать о чем-нибудь еще. Это все, чего я всегда хотел, и это, наконец, произошло.
Я отвечаю на поцелуй, и это придает ей только больше смелости. Это не мягкий нежный первый поцелуй, который я всегда себе воображал. Нет, он грубый и жесткий, и в нем нет ничего невинного и милого. У ее губ вкус тыквенного сока, который она пила на ужин, и это лучшее, что только может быть. Нет слов, чтобы описать это, так что я и не пытаюсь.
Я просто продолжаю ее целовать.
Наконец, мы вынуждены оторваться друг от друга, потому что, конечно, нам надо дышать. Я не могу выровнять дыхание, и Меган выглядт так, будто испытывает те же проблемы. Ее глаза даже темнее обычного, и я завидую ее темной коже, потому что она скрывает стыдливый румянец, который сейчас, несомненно, горит на моих щеках. Она многозначительно смотрит на меня, будто ждет, что я что-то скажу.
Но я ничего не могу сказать.
Я не знаю, что сказать, и не хочу ничего говорить. Я просто смотрю на нее.
Но, когда она делает шаг ко мне, я отступаю на шаг от нее. Я ударяюсь спиной о стену позади, но даже не замечаю этого. Меган смотрит на меня с любопытством, очевидно желая знать, что я могу сейчас думать и почему бегу от нее.
Когда она делает ко мне еще один шаг, я немедленно поднимаюсь на следующую ступеньку.
– Что не так? – тихо спросила она, и я вижу, что она обеспокоена.
Но я качаю головой. Я не хочу ей этого говорить. Но потом я словно теряю над собой контроль.
– Не прикасайся ко мне, – тихо говорю я, когда она встает за мной на следующую ступеньку. Она смотрит на меня, моргая, на ее лице растерянность. Не думаю, что когда-нибудь любил ее меньше, и я даже не понимаю почему.
– Ал…
– Я серьезно, – говорю я, отодвигаясь от нее. – Не прикасайся.
И тогда я иду вверх по лестнице. Когда я, наконец, дошел до общей гостиной, то пошел прямо в спальню и опустил полог на кровати. Я не хочу даже знать, что происходит. Я не знаю, что изменилось, или, почему я сказал это, или что-то еще.
Все что я знаю – я ненавижу Меган Томас.