Глава 20. Джеймс, новый король ангста

Я провалил экзамен по Чарам.
Провалил. Я в прямом смысле набрал только 22 процента. Из ста. Провалил.
Профессор Атрия задержала меня после урока и сказала, что она очень разочарована, потому что знает, какой у меня потенциал, и чувствует, что я разбазариваю его. Она грустно на меня посмотрела и сказала:
– Мне придется написать об этом твоим родителям.
Как будто мне не насрать.
Определенно, она меня не слишком хорошо знает, а то не стала бы запугивать сообщением домой, дабы я начал учиться. Мне плевать. Она что, серьезно? Я делал в жизни вещи и похуже, чем провал тупого теста. Да мои родители на это и глазом не моргнут. А если даже и заметят, то просто разозлятся и наорут, как всегда. Как будто мне не насрать и на это тоже.
Мне плевать, что мои родители думают сейчас, и мне действительно плевать, если они решат, что я должен зарабатывать хорошие оценки, чтобы их впечатлить. Мне не нужны Чары, вы шутите что ли? Когда мне понадобится умение отращивать чайнику ноги и заставлять его бить чечетку? О, точно. Никогда. Весь этот чертов предмет глуп, как и 99 процентов того дерьма, которому нас учат в этой идиотсткой школе.
Однако я использую Чары для одного дела. Я беру палочку и накладываю отличное исчезающее заклинание на экзаменационный лист, что дала мне Атрия. Он испаряется в воздухе. Знаете ведь, как говорят? С глаз долой, из сердца вон.

– Что ты делаешь, Поттер? Уничтожаешь доказательства преступления? – Кейт Милтон дарит мне легкую улыбку, падая на стул рядом со мной за гриффиндорским столом.
– Ага, мои экзамены по Чарам, – ответил я, переключившись на нее. – Все 22 процента.
Кейт смеется и закатывает глаза.
– О, да ты просто умница.
– Не все мы можем быть равенкловцами, – скромно сказал я.
Кейт лишь чуть морщит носик и отвечает:
– Да, знаю. Если бы все вокруг были такими умными как мы, не над кем было бы смеяться и насмехаться.
– Ты ранила мои чувства.
– О, прости, – она прикусила нижнюю губу. – Не подозревала, что ты такой чувствительный! – она хихикает, но резко прерывает игру и смотрит на пустые стулья вокруг меня. – А почему ты один?
– Потому что я только с тренировки, а остальные, думаю, закончили, – я осмотрел стол, за которым сидело несколько человек, никого особенно интересного. Они все или младше меня, или из моей команды. А так как моя команда ненавидит меня от всего сердца, то они не пользуются возможностью пообедать вместе со мной.
Кейт лишь кивает и говорит:
– Ага, и от тебя несет, как от потного мальчишки.
Я приподнимаю брови:
- Тебе нравится запах потных мальчишек.
Но Кейт смеется.
– О, я уверена, это одна из тех вещей, которые кажутся тебе правдой. Но, поверь мне, только потому, что запах потной девушки напоминает тебе о сексе, не значит, что это работает и наоборот. Потные мальчики напоминают мне о грязи, беспорядке и плохой гигиене, и кое-кому тут действительно нужен душ.
Я специально придвигаюсь к ней ближе:
– Ну, тебе не надо это так отрицать.
Кейт откашливается в сверхтеатральной манере и отталкивает меня.
– Гадость, – она снова оглядывает стол. – А почему ты не сидишь со своей квиддичной командой? Воняли бы все вместе.
Я вздыхаю громко и театрально:
– Потому что они меня ненавидят. Как и весь остальной мир.
Кейт показала мне умильное личико и ткнула плечом:
– Ах ты, бедный маленький богатый мальчик, – иронично сказала она. – Я знаю, у тебя столько проблем, - если бы она только знала. – Это ведь так трудно, иметь все на свете.
– Все на свете, да ну? – я приподнял брови. – Я бы заметил такое.
– Ой, не нужно со мной скромничать, Джеймс. Я видела тебя голым.
– Да, как и все остальные.
– То есть, ты признаешься, что ты грязный распутник? – она смотрит на меня, чуть поджав губы, с чем-то вроде ожидания на лице. Я лишь пожал плечами. – Ты свинья.
– Но ты все равно ко мне приходишь.
Кейт усмехается и продолжает:
– Скоро твой день рождения.
– Верно.
– Устроишь вечеринку?
Конечно, я устрою вечеринку. Я никогда не упускаю поводов для хороших вечеринок, и мой восемнадцатый день рождения может и не так важен, как семнадцатый, но это все еще событие. Так что, определенно, тут будет вечеринка. Я говорю это Кейт.
– Отлично, - отвечает она. – Потому что ходят слухи, что у Элли Амблингтон спрятан в сундуке целый ящик огневиски. И под «слухами» я имею в виду, что она сама мне его показывала.
– Но ты ведь префект, – сказал я, стараясь выглядеть возмущенным.
– Да, но я ведь общаюсь с такими, как ты.
– Тебе нужно только мое тело.
Кейт фыркает и закатывает глаза.
– Ага, верно.
Мы смеемся. Кейт из тех девчонок, с которыми можно посмеяться, потому что она как друг только, знаете, с девчачьими признаками. Довольно симпатичными признаками. Соберись, Поттер.
Я сменил тему, пытаясь очистить голову от тех мыслей. В конце концов, мы в Большом Зале, и эти мысли совершенно ни к чему за обеденным столом.
– Что ж, если слухи об Элли окажутся правдой, сможешь ли ты обеспечить ее появление на моей вечеринке?
– Обеспечь нас приглашением, – отвечает она.
– Ну, конечно, вы приглашены, дорогая, – отвечаю я, копируя ее сарказм.
Кейт пытается выглядеть серьезной, но не может. Она недоверчиво смеется и качает головой:
– Пожалуйста, никогда так больше не говори.
Она закатывает глаза и встает, и я решаю хотя бы попытаться:
– Не хочешь найти склад для метел или вроде того? – невредно сказать все прямо.
Но Кейт, кажется, не настроена:
– От тебя воняет как от носков моего брата, - серьезно отвечает она.
– Ну так, дай мне пароль от ванной префектов, и мы сможем принять душ…
– Или же, – прерывает она меня, – ты отнесешь свою потную задницу в гриффиндорскую башню, и вы вместе с твоей правой рукой убьете двух зайцев одним выстрелом.
– Не понимаю, зачем люди вообще убивают зайцев, – отвечаю я, не обращая внимания на ее предложение подрочить. – Я имею в виду, на свете столько животных, зайцы ведь довольно безобидны.
– Ты идиот, – она пнула меня в лодыжку и ушла. Ну и черт с ней.

Позже вечером, после того, как я последовал совету Кейт и принял душ, я сидел в гостиной и пытался хотя бы прикинуться, что делаю домашнее задание по истории. И это раздражает, потому что мое время в Хогвартсе истекает, а это значит, что «история», которую мы изучаем, где-то двадцатилетней давности. И это означает, что я должен сидеть и читать главу, посвященную какой-то там херне, которой мой отец занимался в Отделе Тайн, когда ему было четырнадцать. Или пятнадацать. Не знаю, не обратил внимания. И все, что я читаю, расплывается у меня перед глазами, потому что мне на самом деле плевать, если честно.
После того, как я прочел одно и то же предложение уже в двенадцатый раз, я, наконец, сдался и начал рисовать квиддичные схемы на полях книги. Я даже не заметил, что ко мне подошли, пока какой-то голос не пропищал рядом:
– Привет, Джеймс!
Это Луи. Он уже одет в пижаму и выглядит невероятно довольным.
– Смотри, что папа прислал! – восторженно сказал он, протягивая мне книгу. Я взглянул на название, “101 самый великий момент в квиддиче”. На обложке портрет Йозефа Вронского, направляющего метлу вниз. Луи выглядит таким счастливым из-за этой книги, что я даже не пытаюсь над ним подшутить.
Вместо этого я сказал:
– Это действительно круто, - со всем энтузиазмом, который только смог собрать.
– Я знаю! И смотри, что там есть!
Луи положил книгу на стол и открыл ее. К моему удивлению (и веселью), в книге не только просто страницы. Она открывается в виде миниатюрного квиддичного поля, поднимающегося со страниц. Заголовок в верхнем углу означает - Великий Момент Номер 1, и это оригинальный финт Вронского, и я с удивлением увидел миниатюрные фигурки Вронского и его сокомандников на метлах, сражающихся за победу. Матч как будто происходит на самом деле, и это круто вот так его смотреть. Вронский направляет метлу прямо вниз и на полной скорости летит к земле, его оппонент у него на хвосте. Тут, конечно, Вронский меняет направление и поднимает свою метлу вверх, а второй Ловец врезается прямо в землю.
– Ух ты, Луи, это действительно классно, – честно сказал я.
Луи лишь горячо кивнул, его светлые волосы разлохматились.
– Так что если захочешь, можешь посмотреть ее для идей, – продолжает он. – Для квиддичных матчей, понимаешь?
Интересно, видел ли он эти схемы на полях моего учебника?
– Спасибо, приятель.
Луи улыбается. Я рад, что хотя бы кто-то один из моей семьи меня все еще любит. Даже если это одиннадцатилетний малыш. Луи было хреново в последнее время - пойти в школу, пытаться завести друзей, привыкнуть ко всему, да еще и его новая племянница (которая теперь, я практически уверен, занимает все время его семьи). Так что неудивительно, что он так счастлив, что его отец хоть что-то ему прислал, даже если это книга.
Хотел бы я так радоваться хоть чему-нибудь, что сделал бы мой отец.
– Тебе так повезло, тебе приходится учить такие классные вещи, – Луи залез с ногами на стул рядом со мной и склонился над моим учебником. Вот теперь он точно заметил схемы, но он читает текст.
– А нам приходится учить про гоблинскую революцию в четырнадцатом веке и все такое.
– Ну, давай, – я протягиваю ему учебник. – Если тебе интересно, возьми и прочитай. Уверен, родители тебе этого не рассказывали, – я не могу скрыть оттенка горечи в своем тоне. Хотел бы я, чтобы это было не так, потому что кажется, будто мне не насрать на то, что мои родители делали или делают. А мне определенно насрать.
– А, я уже знаю это, – сказал Луи, проглядев страницу. – Это когда умер Сириус Блэк.
– А? – я взял книгу назад и перелистал страницы. И да, действительно, через где-то четыре страницы говорится о Сириусе Блэке и о том, что его не реабилитировали еще года два после смерти. Какого хрена Луи знает больше об этом дерьме, чем я? Меня нахер назвали в честь этого человека, черт побери!
– Ага, – продолжает Луи. – Ты ведь знаешь бабушку Тедди? Ее сестра его убила. А потом она убила маму Тедди тоже.
– Откуда ты знаешь? – я даже не поднимаю головы, перечитывая строчки о смерти Сириуса Блэка.
– Папа рассказывал давным-давно, - пожимает он плечами, будто это ничего не значит.
Теперь сказать, что я зол будет большим преуменьшением. Я более чем зол. Какого черта мой одиннадцатилетний кузен знает об этом дерьме больше, чем я. А, да, потому что мои родители - идиоты, которые никогда ничего нам не рассказывали.
Луи сказал что-то о том, что пошел спать, и я едва поднял руку в понимающем жесте, пока продолжал читать. Я злюсь все сильнее и сильнее от того, что я ничего не знаю обо всем этом. И что делает все еще хуже, моя мама тоже там была, в ту ночь в Отделе Тайн, я имею в виду. Не говоря уже о моих тете и дяде, даже о Луне и Невилле. И что я об этом знаю? Ничего. И после этого мой отец имеет наглость брюзжать, что мы не благодарны им за то, что они для нас сделали. Как будто мы вообще об этом знаем.

Я так ненавижу своих родителей иногда.
Я ненавижу всю эту хрень про то, как надо быть Поттером, быть совершенным. Дерьмо собачье. Люди думают, мои родители святые, но они их даже не знают. Они не знают, какими нечестными и злобными они могут быть. И мне плевать, что говорит отец, он не убедит меня, что хоть чуток беспокоится о том, что происходит со мной или в моей жизни. Он волнуется только, когда я начинаю выставлять его в плохом свете, и вот тогда он превращается в настоящего супергада. Ну и отлично, потому что, как я уже говорил, ему не придется за меня беспокоиться, когда закончится этот год. Я уберусь из его дома и с его дороги навсегда, и тогда ему больше не придется прикидываться, что ему не наплевать.
Боже, я говорю как Роуз.
Но я не могу перестать. Это правда. Роуз даже не понимает, как ей повезло. Она думает, что ее родители такие ужасные, но они не так уж и плохи. Они по-настоящему заботятся о ней и поддерживают ее. Им дейстивтельно интересна ее жизнь. И ее отец безмерно круче, чем мой. Я думаю, что должен быть рад, что у меня хотя бы нормальные крестные есть. Ее отец написал мне длинное письмо, в котором убеждал не волноваться из-за драки, и что это было благородно, заступиться за Роуз. Он рассказал, как сам многократно попадал в истории после того, как слишком остро на что-то реагировал. Он даже рассказал, как на него в обратку сработало заклинание, и ему пришлось кашлять слизнями после того, как кто-то в первый раз назвал тетю Гермиону грязнокровкой. Он ни разу не сказал мне, что я неблагодарный, избалованный, эгоистичный маленький негодяй, который не ценит всего, что для него сделали.
Я даже не понимаю, с чего отец вообще пытается мне хоть о чем-то нотации читать. Он просто чертов лицемер.
Моя мама такая же ужасная. Постоянно говорит все то же, что и отец. Играет роль идеальной, хотя мы все знаем, что у нее кошмарный характер, и она так легко взрывается, будто и не была спокойной никогда. Она терпеть меня не может, и я уверен, для нее я такое же разочарование, как и для моего отца.
И я даже не говорю о моем брате.
Эта маленькая сволочь получит все, что причитается, и ему будет очень плохо. Маленький говнюк. Терпеть не могу его и его говенную манию величия. Он такой маленький мерзавец, и я бы хотел, чтобы мы даже родственниками не были не то, что братьями. Мы никогда особенно не ладили, но настолько мерзким он раньше еще не был. Он постоянно пытается поймать меня на чем-то, чтобы доложить и тем втянуть меня в проблемы. Не говоря уже о том, что он вертит родителями одним пальцем, и они никогда его ни разу не тронули, что бы он не сделал. Могу только радоваться, что он потерял своего главного союзника. Роуз полностью отвернулась от него, и они даже не разговаривают. Я даже не знаю, что случилось, большей частью потому, что не разговариваю с обоими. Мне плевать, главное, у Ала проблемы. А на детали насрать.
Не думая, я захлопнул учебник истории и оттолкнул его от себя подальше. Я схватил свиток пергамента и начал быстро писать письмо. Слова словно сами вылетали из моего пера, и я их даже не обдумывал. Я понял, что, когда ты говоришь то, что уже давно хотел сказать, все происходит очень легко.

Мама и папа,
Я пишу вам это письмо вместо того, чтобы читать учебник по Истории Магии. Мы изучаем тот момент, когда Сириус Блэк погиб в министерстве. Уверен, вы хорошо это помните, учитывая, что вы оба там были. Я ничего об этом, конечно же, не знаю, потому что никто из вас даже не удосужился рассказать мне об этом. Так что, пап, надеюсь, ты доволен, что я об этом где-то прочитал, так что теперь могу начать быть «благодарным» за то, что люди для меня сделали.
Но знаете что? Меня уже тошнит от того, что вы все время пытаетесь заставить меня чувствовать себя виноватым за то, к чему я вообще не имею отношения и о чем я даже не знаю. Да, спасибо вам за это, конечно, за то, что я не знаю об этом ничего. Но я знаю, что все равно должен быть благодарным и слизывать собачье дерьмо с чужих ботинок за это. Мне так жаль, что я маленький ублюдок, который «неблагодарен».
И знаете что еще? Идите на хер. Идите вы оба на хер за то, что все время изображаете из себя гребаных святых, которым весь мир должен поклоняться. Может, весь остальной мир вам и поклоняется, но только потому, что никто не знает вас и никто не знает, какие вы на самом деле. Я ненавижу то, как вы притворяетесь идеальными каждый раз, когда мы на людях, и как вы улыбаетесь в камеры и играете в игру «мы одна большая счастливая семья», хотя вы оба знаете, что это дерьмо собачье. Наша семья дерьмо, и вы это знаете. Я ненавижу Ала, вы оба ненавидите меня, а Лили ненавидит весь мир.
И кстати об Але, может быть вам стоит проснуться и обнаружить, что он не такой идеальный, как вам кажется. Он поступает, так же как и я, но только потому, что он еще не попался, вам обоим кажется, что он на хер святой. Хотя неудивительно, ведь он совсем как вы оба. Боже, я действительно ненавижу то, что я часть этой семьи, и иногда хочу, чтобы я вообще не рождался. Тогда бы мне не пришлось всю жизнь быть сравниваемым с Гарри нахер Поттером.
Мне насрать на Гарри нахер Поттера. Я не хочу быть Гарри нахер Поттером, и иногда мне хочется, чтобы Гарри нахер Поттер исчез с лица гребаной земли. Так что ненавидьте меня, раз вам так хочется. Мне плевать. Я с этим покончил, и когда я окончу школу, вам больше не придется волноваться, что я нарушаю покой вашей великолепной идеальной семьи, потому что я закончу с вами всеми навсегда. Не могу дождаться.
Так что идите на хер. Идите на хер оба. И пошла нахер вся семья.
Ваш старший сын,
Джеймс.

Я перечитал письмо снова, а затем еще раз. Я удивлен, что оно так легко мне далось. Слова ложились на бумагу именно так, как я и хотел им сказать. Это письмо говорит все, что я когда-либо хотел сказать людям, которых называю родителями.
Оно идеально.
И тогда я перечитал его еще несколько раз, успокаивая себя тем, что слова, наконец, здесь, передо мной. Мне стало намного легче, когда я выпустил все это.
А потом, так же легко, как написал, я порвал письмо и испарил его.
Я не собираюсь посвящать еще кого-либо в это.