Глава 10. Скорпиус, которого все ненавидят

Я часто задаюсь вопросом, может у Салазара Слизерина была какая-то болезнь, связанная с постоянно повышенной температурой тела? Это единственное объяснение, которое я могу найти тому, что он выбрал общежитием гребаные подземелья в и так уже промозглом замке. Тут, в Слизерине, просто морозильник, и не имеет значения, сколько каминов разжечь и сколькими одеялами укрыться, ты все равно замерзнешь до смерти к середине ночи. Это я понял уже давно, но до сих пор не привык.
Мои родители никогда не говорили, как тут холодно. Перед Хогвартсом они рассказывали истории про Слизерин, описывали гостиную и спальни: все зеленое, серебряное, элегантное… Но никогда не упоминали, что надо надевать три пары носков на ночь, чтобы сохранить тепло. Но, впрочем, думаю, они мне еще многого кроме того не рассказали.
Я проснулся с отмороженными к чертям яйцами, как всегда каждое утро. Никто еще не встал, могу это сказать, даже не открывая глаз. Даррен Хаффинтон храпит так же громко как всегда, и я слышу, как все остальные ровно дышат. Солнце еще не встало, не то чтобы вы могли это точно узнать отсюда, снизу, но когда оно встает, спальня обычно наполняется светом. Еще довольно темно, но я слышу птиц, значит, где-то около шести.
Нет смысла пытаться снова заснуть, потому что если получится, то я, скорее всего, буду просто зол на себя, когда придется просыпаться всего лишь час спустя.
Утренний душ принимают не все из нас обычно потому, что горячая вода быстро заканчивается, и немногие успевают ее использовать (хотя немногие просыпаются достаточно рано, чтобы успеть принять душ). Я пользуюсь преимуществом раннего утра и одним из первых принимаю душ. Это потрясающе, потому что у меня полно горячей воды, а также потому, что это одна из немногих частей дня, когда мне не приходится слушать болтовню кучки идиотов о всяких идиотских вещах. Вот что худшее в школе – идиоты.
Я не часто разговариваю с людьми, наверное, но это не потому, что я тупой или социально неприспособленный, или типа того. Мне просто нечего им сказать, потому что обычно они говорят о таких дурацких вещах, которые не имеют никакого значения для кого-либо в нормальном мире. На самом деле меня уже тошнит от выслушивания идиотских школьных сплетен, которые все так обожают, и я терпеть не могу слушать, какая певица теперь встречается с каким профессиональным игроком в квиддич на этой неделе. Это тупо, это по-детски, и это бессмысленно. И у меня нет времени на бессмысленное.
Если и есть что-то, чему отец меня научил – никогда не идти за толпой. Увлечение сплетнями, неважно, школьными или о знаменитостях, только отвлекает меня от того, что важно, то есть от учебы и сохранения доброго имени семьи. Вот важная вещь – Доброе имя семьи. По крайней мере, так принято в моей семье.
Проблема в том, что у нас нет доброго имени. Половина волшебного мира ненавидит нас за то, что мы само зло и достойны Азкабана, а вторая считает нас кучкой предателей, достойных кое-чего худшего, чем Азкабан. Куда не кинь, всюду клин.
Не то чтобы я имел отношение к тому, что имеет отношение к этому нашему имиджу, конечно. Я тогда еще даже не родился, в конце концов. Но мои отец и дед тяжко трудились над тем, чтобы взрастить во мне чувство гордости, дабы я не обращал
внимания на мнение других людей о моей семье, ведь те, как они любят говорить, просто завидуют.
Дерьмо собачье.

Я вас уверяю, не так уж много людей на земле, которые мне завидует, это уж абсолютно точно. Отец и дед могут сколько угодно притворяться, что они не опорочили свои имена, и делать вид, что они смотрят на всех свысока, но для меня это несколько тяжелее, потому что мне приходится ходить в школу с детьми их врагов. Так что да, мне тяжело игнорировать это и изображать, что все забыто. Все эти ребята в школе знают все, что случилось тогда, много лет назад, а потому они все возненавидели меня.

Еще до того, как со мной познакомились.
Так что да, это хреново.
Вот почему я стараюсь держаться ото всех как можно дальше. Я не привлекаю к себе внимания и стараюсь делать так, чтобы меня никто не замечал. Я не люблю, когда люди обращают на меня внимание вообще-то. Каждый раз, когда они меня замечают, они обычно говорят что-нибудь грубое, либо же пытаются выставить меня идиотом. У некоторых тут сложилось неправильное мнение, что, если они при мне оскорбят моего отца, я расстроюсь или разозлюсь, но это не так. Я уже даже больше не замечаю, что они оскорбляют его, я привык. Тем более, раз в год все слизеринцы обожают моего отца, когда он присылает нашей команде новые метлы. Тогда они думают, что он самый классный папа на свете. Он не такой. Он не худший, но и не лучший.

Я пришел на завтрак рано, и я один из первых в Зале. И я точно первый из Слизерина. Я сажусь и, уверен, выгляжу полным неудачником, когда ем завтрак в полном одиночестве.
Но меня это не волнует. Я привык. Я не обращаю особого внимания ни на что вокруг, кроме яиц на моей тарелке. Они не до конца прожарены, но сойдет. Тост поджарен идеально, так что все нормально. И здесь отличный черничный джем. Мой любимый.
Продолжая есть, достаю пергамент, чтобы бросить последний взгляд на домашнюю работу. Я хочу убедиться, что все в порядке, потому что отец сказал мне, что это самый важный год всего обучения в Хогвартсе.
– Ты должен обращать внимание на все, Скорпиус, - сказал он, когда мы прощались первого сентября. – Твои СОВы особенно важны, и они во многом определят большую часть твоей оставшейся жизни. Очень важно учиться с отличием и получить как можно больше СОВ, если ты хочешь иметь значимую должность.
Так что я весь год очень старался обращать на учебу как можно больше внимания. Я учился намного больше, чем раньше. Я не знаю, почему я так забочусь о СОВах, но понимаю, что частью это для того, чтобы произвести впечатление на отца и хоть раз заставить его мной гордиться. Я ощущаю себя так, будто я разочарование всей его жизни, поэтому я готов наконец-то делать что-то, чтобы он почувствовал от меня что-либо кроме легкого утомления. Ну, обычно он хотя бы интересуется квиддичем, когда я выигрываю, во всяком случае, и теперь есть надежда, что это будет случаться чаще, потому что Гриффиндор попал с этой одиннадцатилетней девчонкой в качестве Ловца.
Она довольно хороша, вообще-то, должен признать. Адриан, наш капитан, заставил нас пойти смотреть их пробы, полагаю, мы шпионили или типа того. Это длилось веч-нахрен-ность, и я скучал до смерти, пока все это не кончилось. Хорошо, что у нас нет свободных мест в команде, потому что боюсь и подумать, что нам пришлось бы проторчать еще один день, тратя время на разглядывание идиотов, летающих вокруг. Ну и, честно, кто знает, что могло случиться? Адриан мог сыграть в Джеймса Поттера и решить, что должен проверить, что мы все лучшие на своих позициях. И если бы это случилось, я бы прошел дорожкой Ала и меня заменили бы первогодкой.
По крайней мере, Адриан - хоть не мой брат, так что это было бы чуть менее унизительно.
Моя домашняя работа выглядит отлично, и я не нашел ошибок. Конечно, это не значит, что их там нет, просто я их не нашел. Уверен, профессор Монтагю их найдет, если постарается. Я ненавижу Зелья. Вы думаете, что я должен бы их любить, верно? Потому что профессор Монтагю - единственный учитель в школе, который не настроен против меня и не ненавидит меня… Но он такой чертовски раздражающий, и он всегда ведет себя как ребенок, препирается со студентами, будто он их одноклассник, а не учитель.
Не говоря уж о том, что он дерьмо в своем предмете. Он ничего не знает о Зельях и не может научить нас ничему, кроме того, что и так написано в наших учебниках. Когда отец учился в школе, их учил Северус Снейп. Он, общеизвестно, был экспертом в своем предмете, наверное, поэтому папу расстраивает, что я не подпрыгиваю от радости при названии его любимого предмета. Может быть, он был бы и моим любимым предметом, если бы мне преподавал не этот мудак. С другой стороны, общеизвестно, что Северус Снейп – самый большой предатель в истории для многих людей (даже больше, чем моя семья), так что… Я не знаю. Мы не говорим об этом дома.

Большой Зал начал заполняться людьми как раз, когда я заканчивал завтрак. За столами стали собираться ученики, и я взял свою сумку и собрался уходить.
- Подвинься, педик! – тяжелое плечо врезается в мое, и я с удивлением смотрю вверх.
Кристиан Флинт глядит на меня с этим идиотским издевательским огоньком в глазах. Не ошибайтесь, нет, я не настолько глуп, чтобы лезть в драку с Кристианом Флинтом – он приблизительно в три раза больше меня и раз в десять злее. Так что нет, я не реагирую. Я просто отодвигаюсь как можно дальше и даю ему пройти. Он настолько громаден, что еле протискивается, но все-таки умудряется.
Кристиан Флинт - один из где-то сотни людей, которые врезаются в меня каждый день. А еще они любят обзывать меня такими чудесными словами как «педик». Ах, это так оскорбительно, что я еле выдерживаю… Нет, серьезно, почему люди думают, что это худшее, как можно обозвать человека? Наверное, потому, что эти придурки, которые ходят по замку и выкрикивают это – на самом деле те, кто собирается по ночам в спальне и сосут друг у друга члены. Ну, или что-то в этом роде, не знаю.
Все еще слишком рано, но я решаю, что могу идти вниз, в подземелья. Там так же холодно как в слизеринской гостиной, но я не удивлен - такая температура держится здесь круглый год. Монтагю еще нет, и, так как это первый урок сегодня, класс еще закрыт. Я ставлю сумку на пол и соскальзываю по стене, чтобы сесть рядом с ней. Я втягиваю руки в рукава и почти слышу голос моей матери в своей голове: «Тебе действительно нужно постоянно растягивать свои вещи, словно хамскому уличному беспризорнику? Правда, Скорпиус, тебе следует научиться хоть немного уважать свои вещи!»
Мать не так уж и плоха на самом деле. Она раздражает, когда дело касается внешнего вида и тому подобного, потому что она всегда хочет всего самого лучшего и хочет, чтобы мы этому соответствовали… Но она, по крайней мере, выказывает хоть малейший интерес ко всему, что касается меня, кроме квиддича. Она слушает (или притворятся, что слушает), когда я говорю о том, что происходит в школе, и всегда отвечает на письма настоящими вопросами и предложениями, в отличие от папиных писем, которые обычно выглядят так:
Дорогой Скорпиус,
Дома все в порядке. Учись хорошо и не попадай в неприятности.
Искренне твой,
Отец.
Ну, теперь вы, наверное, решите, что у меня серьезный, глубоко завязший «комплекс папочки», верно? Ну, если так, то вы ошибаетесь. У меня нет связанных с этим комплексов. На самом деле это у моего отца «комплекс папочки». Его отношения с отцом еще куда хреновее, чем мои с ним. Вот почему я его ни в чем не виню. Серьезно, ну где бы он мог научиться быть внимательным отцом? В любом случае, не то чтобы он вообще планировал заводить сына. Моя мать была беременна, когда выходила замуж, так что понятно, там просто случилась какая-то ошибка. Но об этом мы дома тоже не говорим.
Отлично, сюда идут гриффиндорцы, ну, то есть, парочка их. Меган Томас и Элизабет Ричардсон смеются идиотски громко над чем-то, что я уверен, не так уж и смешно. Я, наверное, превратился в невидимку, потому что они меня полностью игнорируют и вообще никак не замечают мое присутствие. Мне плевать, конечно. Они обе довольно надоедливые, так что лучше уж пусть игнорируют, чем пытаются со мной поболтать.
Меня не интересует розовый лак для ногтей или прическа солиста Озорных Волшебников, в конце концов. Я посмотрел на часы и увидел, что осталось всего десять минут до начала урока. Обычно в это время большинство уже здесь, но, предполагаю, сегодня многие проспали.
Стало собираться все больше людей, и, наконец, явился Монтагю, чтобы нас впустить.
Уже прошло три минуты от начала урока, но мы все тихо зашли и расселись за своими столами. Обычно мне приходиться сидеть с Джастином и Дарреном, и, да, я говорю «приходится», потому что будь у меня выбор, я бы сидел и работал один.
Оба они говно, когда дело касается зелий, так что в итоге я все равно все делаю один, но при этом мне приходится делиться своими оценками с ними, и я не считаю, что это честно.
Как раз когда мы рассаживались, дверь в класс опять открылась, и Роуз Уизли вбежала вместе с Дэвидом Джорданом. Они выглядели запыхавшимися или потому, что они бежали сюда по всем лестницам, или потому, что целовались где-нибудь в шкафу для метел. Или потому, что они оба в плохой физической форме, не знаю. Монтагю расстрелял их взглядом, как только они вошли и пролаял:
– Десять баллов с Гриффиндора!
Наверное, как слизеринец, я не должен этого говорить, но не думаю, что это честно – снимать баллы с Гриффиндора за их опоздание, когда учитель сам опоздал на урок. И, конечно, я не произнес это вслух. Я не тупой.
Никто из них и слова не сказал, да Дэвид и не стал бы. А Роуз, наверное, читает новую книгу, где сказано «Не спорь с учителем Зелий или будешь изгнана». Это разочаровывает немножко. Я всегда восторгался и наслаждался, когда она начинала спорить с ним, потому что, похоже, больше никто не имел достаточно храбрости, чтобы сделать это. Я - точно нет, и я не помню, чтобы кто-то делал. Во всяком случае, не в таких масштабах. Но, похоже, она поняла, что если будет продолжать, то это очень плохо кончится, поэтому она прекратила.
Они с Дэвидом скользнули за стол к ее кузену. Он посмотрел на них, подняв брови, и они словно молча о чем-то переговорили. Мне всегда кажется, что это странно, когда ты можешь прочесть чьи-то мысли, просто обменявшись взглядами. Я не знаю никого на свете, кто мог бы прочитать мои мысли, просто взглянув на меня, но у меня нет таких близких друзей, как у них. И у меня нет толпы кузенов, бегающих по школе. Интересно, они понимают, как им повезло, что у них такая большая семья и рядом всегда есть кто-то, с кем можно поговорить? У меня нет братьев и сестер, как и у моего отца. У моей матери есть сестра, но у нее нет детей. Так что я всегда один в своей семье, и, может быть, именно поэтому меня раздражают одноклассники. Но, тем не менее, я бы хотел, чтобы у меня был кто-то, с кем можно поговорить.
Роуз подвязывает волосы. Она всегда так делает, когда начинаются Зелья, думаю, чтобы волосы не падали на лицо, пока она работает. Она всегда использует для этого бледно-зеленую ленту, она уронила ее в тот день, когда ее выгнали из класса. Я подобрал ее и вернул… ну и, естественно, выставил себя полным придурком во время этого. Удивительно, правда? Да, точно. Я говорил с ней, наверное, где-то раз шесть за эти пять лет, и ни один из этих разговоров не заканчивался неловкостью, потому что я чувствовал себя полностью опозорившимся. Наверное, скорее всего, потому что я полностью на ней помешался.
Окей, наверное, это из-за моего помешательства. А может, и нет. Не знаю. Я думаю о ней почти постоянно и смотрю на нее всегда, когда выпадает возможность. Знаю, страшновато, да? Но я ведь не то чтобы специально это делаю, просто… Просто меня что-то полностью околдовало. Знаю, я сейчас говорю, как какой-то гей, но это единственный способ это описать. Я пытался перестать, но не смог. Как будто я смотрю на нее автоматически, что-то вроде… Наверное, мне нужна серьезная помощь, потому что я так в маньяка превращусь, но мне слишком стыдно, чтобы спросить кого-нибудь, нормально ли это.
Роуз красивая, действительно красивая. У нее столько волос, и они такого потрясающе рыжего цвета, у нее тяжелые кудри, которые всегда падают ей на лицо. И она всегда так делает - откидывает их с лица и заправляет за уши… Но это никогда не помогает, потому что секунду спустя они опять падают. Еще у нее очень красивые глаза, они настолько темные, что забавно контрастируют с ее цветом лица, таким бледным. Я тоже бледен, но по-другому. Я бледен как вампир, как будто солнце меня ненавидит и все такое. У Роуз кожа как молоко, скорее, цвета сливок, чем бесцветная (как у меня). Еще у нее веснушки, прямо на переносице и на скулах. О боже, вы, наверное, думаете, что я псих.
Наверное, так и есть.

Я толчком вернул себя в реальность и заставил обратить внимание на профессора Монтагю. Он объясняет Мирное Зелье, которое должно успокоить выпившего его до состояния полной эйфории. Мне действительно стоит научиться его варить, чтобы я мог подлить его моему отцу, если вдруг завалю какой-нибудь СОВ. В конце концов, он редко повышает голос, но когда он это делает… Короче, скажу просто, я не хотел бы быть тем, кто это будет слушать. Не то чтобы я собирался что-нибудь завалить. Нет, не собираюсь.
Я буду действительно усердно трудиться в этом году и постараюсь получить проходные баллы по всем предметам, высокие - если получится. П и В, и все такое.
У Роуз, наверное, будет тридцать «П». То есть, у нас нет тридцати предметов, конечно, но я бы не удивился, если бы она получила. Она самая умная из всех, кого я встречал за всю жизнь. И я не имею в виду просто «умненькая», она гений, правда. Она знает все, даже больше, чем учителя. Ее мама занимает высокий пост в Отделе Обеспечения Магического Правопорядка в Министерстве, и, как я слышал, она тоже гений. Конечно, мой отец зовет ее по-другому, когда видит ее имя в газетах или еще где, но меня эти слова не слишком веселят. Отец так и не смог забыть школьную вражду, и он все еще произносит имя Гарри Поттера с крайним презрением. Так что, чего еще ждать?
Черт.
Вот, пожалуйста, я опять вырубаюсь. Мне надо сконцентрироваться. Я изучаю инструкции на доске и смотрю на соседей по парте, чтобы проверить, готовы ли они хотя бы прикинуться, что им не все равно. Не готовы. Даррен рисует голую девушку с огромными сиськами на форзаце своего учебника, а Джастин строит глазки Сюзанне в противоположном конце класса. Это отвратительно просто, эти двое. Удивительно, почему они не сидят вместе, они едва расстаются кроме еды иногда и отбоя. Ну да, Сюзанна довольно симпатичная. Но она определенно не супермодель, и она точно не так красива как Роуз.
Бессознательно я оглядываюсь на гриффиндорскую сторону и вижу, что у нее нет проблем с концентрацией на зелье. Она стоит у котла и методично отмеривает ингредиенты, прежде чем добавлять их. Она кусает нижнюю губу, сконцентрировавшись, и не замечает ничего вокруг. Ее кузен хмуро смотрит в книгу, определенно запутавшись (он хренов в зельях), а ее парень (я предполагаю, что парень, потому что они определенно так себя ведут в последнее время) откинулся назад на стуле, позволяя ей делать всю работу, пока он смотрит на ее ножки и задницу. Наверное, мне его не в чем винить.
Если бы у Джастина или Даррена были такие ноги, я тоже сидел бы и глазел, как они работают сзади. Роуз наклоняется вперед, чтобы заглянуть в котел, и ее юбка поднимается достаточно высоко, так, что можно увидеть заднюю часть ее бедер, и, черт, ну почему меня распределили на этот долбаный факультет, который сидит в другой стороне кабинета? Но это не мешает мне продолжать смотреть, конечно, но резкий грохот возвращает меня в реальность. Я понимаю, что грохот издал я, и смотрю вниз, и вижу, что флакон с настойкой морозника, который я держал в руках, упал и теперь лежит разбитый на полу. Все в классе остановились и уставились на меня.
Униженный, я немедленно падаю на колени под стол и начинаю собирать осколки. Монтагю подходит и велит мне оставить это, немедленно восстанавливает флакон, хотя настойка безнадежно пропала, разлившись по полу. Вокруг начали хихикать, когда я поднялся, и я не могу на них смотреть. Я ненавижу, когда люди на меня смотрят, а еще больше – когда они надо мной смеются. Многие в этой комнате встали бы и рассмеялись сами над собой, если бы разбили флакон, они ни за что не чувствовали себя так, как чувствую себя я. Как будто я в прямом смысле хочу умереть.
– Поздравляю, придурок, - шепчет Даррен, когда все, наконец, возвращаются к своей работе.
Я ничего не ответил. Я молча прошел к шкафу с ингредиентами и взял другой флакон. Я чувствую себя так, будто все на меня все еще смотрят, но я не знаю, выдумываю я или так оно и есть. Я иду, не поднимая головы, и возвращаюсь к котлу. Я заканчиваю подготовку зелья без других остановок. Оно получилось нормальным, мне кажется, так как Монтагю изучил его и не нашел ничего, чтобы покритиковать. Он многих критикует и даже называет некоторых гриффиндорских девчонок (не Роуз) «отвратительным недоразумением, которое не способно даже близко произвести нормальное зелье».
Единственный стол, кроме моего, который остается без критики, это стол, который делят Роуз, Ал и Дэвид. Похоже, Монтагю это расстроило, но, думаю, он не может открыто придумать что-то, на что можно было бы наехать. Не у всех на глазах, по крайней мере.
Роуз выглядит довольной собой, как всегда это бывает, и уходит из кабинета, держась за руки с Дэвидом, пока Ал собирает ингредиенты. Я думаю, что это дерьмово, но, конечно же, тут же это происходит со мной, и я обнаруживаю, что я один за своим столом, так как Даррен умчался из комнаты, словно у него штаны горят, а Джастин побежал к Сюзанне так быстро, как только смог. Я собираю все и гашу огонь, прежде чем сдать образец своего зелья профессору Монтагю. Он странно смотрит на меня, когда берет флакон и наклеивает на него этикетку.
– Ты должен быть аккуратнее, - проворчал он. – Эти ингредиенты нельзя так разбрасывать.
– Да, сэр, - отвечаю я и смотрю вниз на свои туфли, потому что снова чувствую себя сконфуженным.
Стараясь не обращать внимания на тех, кто может посмеяться на мой счет, я хватаю сумку и выбегаю из класса. Я просто хочу уйти куда-нибудь и спрятаться. Вот так каждый день, и я это ненавижу.
Я не понимаю, почему мне надо быть таким идиотом.