— Я не понимаю.

Грейнджер поворачивается ко мне с приподнятыми бровями.

— Что ты не «понимаешь», Малфой?

— Все. Это абсолютно бессмысленно.

— Смотреть «Гринч – похититель Рождества» – одна из любимых моих праздничных традиций, так что, если ты собираешься высмеивать это…

— Я не высмеиваю. Просто не понимаю смысла истории.

Какое-то мгновение Грейнджер смотрит в потолок, словно ищет там выдержки, чтобы стерпеть меня. Впрочем, я едва ли обращаю на это внимание, ведь она делает это каждый день.

— Смысл, Малфой, в том, что Гринч узнает истинную суть Рождества.

— И в чем же эта суть заключается?

Грейнджер сжимает переносицу и раздраженно вздыхает – еще одна вещь, которую она делает почти каждый день с тех пор, как мы стали жить вместе.

— Я не должна объяснять тебе, — рявкает она. Затем резко вскакивает и в бешенстве уносится в сторону кухни.

Я следую за Гермионой и нахожу ее, со злостью гремящую кастрюлями и сковородками, стоящими в шкафу, ворчащую что-то о приготовлении обеда. Что, очевидно, лишь прикрытие, потому что мы оба знаем, что она не сумеет пожарить даже яичницу, а будет приятно проводить вечер, счищая сгоревшие остатки своей попытки от дна сковороды, пока я буду разогревать одно из этих отвратительных маггловских изобретений – замороженную пиццу – и просить ее пересмотреть решение относительно эльфа-домовика. Она будет совершенно непреклонна, я – расстроен, и после мы будем сверлить друг друга взглядами, поедая пиццу. А затем – раунд страстного секс-примирения в качестве десерта. Обычно на кухонном столе. Признаю, что это странный ритуал, но в нашем случае это работает.

Не предвещающий ничего хорошего звук включения Гермионой печи вернул мое внимание к сути разговора.

— Грейнджер, и все же, почему ты показала мне этот фильм? Пыталась намекнуть на что-то?

— Я… я не понимаю, о чем ты говоришь, — она заикается, избегая смотреть мне в глаза.

Грейнджер хороша во многом, но лжец из нее никудышный. Она могла бы повергнуть Слизерен в ужас.

— Послушай, если ты пыталась провести какое-то сравнение между моим характером и характером этого Гринча…

— Я не проводила сравнение. Теперь ты ведешь себя просто как параноик.

— Что ж, мой любимый цвет – зеленый. Он и есть зеленый. Видишь логику?

Грейнджер фыркает совершенно несвойственным ей образом, пока заглядывает в холодильник и вытаскивает оттуда целую курицу и немного картофеля.

— Малфой, я лишь пыталась показать тебе одно из любимых мной с детства рождественских шоу, — утверждает она, плюхая скоро-буду-сгоревшей птицу на разогретую сковороду. — У тебя слишком богатое воображение.

— Так это не твоя попытка намекнуть мне, что я похож на «Гринча – похитителя Рождества»?

— Нет, не она. Я знаю, что ты не особенный любитель праздника…

— Ага! — торжественно кричу я. — Это значит, ты действительно думаешь, что я и есть Гринч!

Грейнджер стонет и забрасывает обреченную курицу в духовку, позволяя дверце захлопнуться с громким лязгом.

— Проехали, — бормочет она. Затем вытаскивает нож для чистки овощей из ящика, идет к раковине и начинает расправляться с картофелем, прилагая, как мне кажется, слишком много усилий. Не желая себе той же участи, что постигла эти бедные, беспомощные клубни, я решаю сохранить дистанцию.

Мы обсуждали это раньше. Собственно, этот разговор случается каждый год – вот прям в это же время. Ведь большинство людей любят Рождество. Они наслаждаются каждым моментом этого праздника, а оставшиеся 364 дня в году с нетерпением ждут, когда он наступит снова.

Но есть среди нас и те, кто считает, что того, кто придумал Рождество, нужно выволочь на улицу и круциатнуть.

— Хорошо, — говорю я примирительным тоном. — Я признаю, что не являюсь самым большим фанатом Рождества. Но я не так плох, как Гринч и подобные ему.

— Да неужели? — она резко разворачивается, и я вздрагиваю, потому что она по-прежнему держит нож в руке. Единственное, что было бы страшнее, – если бы она держала вместо него палочку. — Давай-ка прикинем факты, ага? Сочельник, три года назад: ты угрожал проклясть всю семью Уизли.

— Грейнджер, это же Уизли. Мои угрозы проклясть их не должны были удивить тебя.

— Да, но истерика из-за рождественского пудинга, которую ты закатил, словно маленький ребенок, удивила.

— Как ты можешь винить меня за это? Я уже миллион раз говорил тебе раньше – они пытались меня убить, спрятав монетку в моем пудинге. Я чуть не задохнулся и не умер в ту ночь!

— Малфой, многие семьи прячут монетки в рождественский пудинг на удачу. Это традиция!

— Это было преднамеренное покушение на мою жизнь!

Прежде чем продолжить, Грейнджер закрывает глаза и делает глубокий вдох.

— Хорошо, как насчет первого Рождества, которое ты провел с моей семьей два года назад? — с укором говорит она.

— Уф, не напоминай мне.

— Чем ты оправдаешь свое поведение на этот раз? Ты отказался поцеловать мою кузину Гертруду, оказавшись с ней под омелой.

— Она твоя кузина!

— Ты не должен был целовать ее взасос, Малфой! Чмока в щечку хватило бы.

— Грейнджер, когда ты видела свою кузину Гертруду в последний раз?

— Так выходит, она не самый привлекательный член моей семьи – будь честен, Малфой. Убегать в ужасе – вряд ли было соответствующей реакцией на ситуацию. Я не думаю, что мои дядя и тетя когда-нибудь простят меня за это, — Грейнджер фыркает и разрезает следующую картофелину. К этому моменту кожура замусорила весь пол и половину кухонного стола, и все это стало напоминать картофельную резню. — А как насчет елки…

— Нам не нужна елка, — возражаю я.

— Малфой, Рождественская елка есть у всех, кроме нас.

— Не у всех. У евреев нет. Или у буддистов. Или у голодающих детей в Африке.

— Серьезно, Малфой? Теперь ты пытаешься заставить меня чувствовать себя виноватой за желание поставить елку?

Грейджер поворачивается ко мне, чтобы бросить на меня «Взгляд». Я уверен, если бы она бросила «Взгляд» на Лорда Волан-де-Морта пять лет назад, это спасло бы Поттера от кучи неприятностей, потому что Волан-де-Морт просто положил бы свою палочку, свернувшись в позе эмбриона, и заплакал, требуя маму. К счастью, я выработал некоторый иммунитет к «Взгляду» за последние несколько лет.

— У меня аллергия на сосну, — говорю я, шмыгая носом. — Ты действительно хочешь, чтобы я разгуливал с зудящими, заплывшими красными глазами все праздники? Не слишком привлекательно.

— Как я уже говорила, мы могли бы поставить искусственное дерево…

— Искусственное? У Малфоев не бывает ничего искусственного. Это противоречит всему, что отстаивает наша семья. «Нет» искусственному меху. «Нет» поддельным бриллиантам. «Нет» сомнительным маленьким искусственным деревьям.

Грейнджер всплескивает руками.

— Видишь, вот об этом я и говорю. И так каждый год. Ты точно такой же, как Гринч. Ты жалуешься на каждую праздничную вечеринку, на которую нас приглашают, тебе не нравится ни одна из традиций…

— Ну, есть одна традиция, которая мне нравится, — говорю я с хитрой усмешкой, но Грейнджер хмурится и качает головой.

— Малфой, наряжаться как Санта-Клаус и спрашивать меня, была ли я непослушной девочкой, – не моя идея праздничной традиции! — кричит она. Затем скидывает картофель в кастрюлю, засовывает ту в духовку и, топая, выходит из кухни, оставляя наш обед – это без вариантов – кончить свое существования в огне. И когда я слышу звуки ее всхлипов из соседней комнаты, то понимаю, что все же зашел слишком далеко.

С отчаянным стоном я выхожу из кухни и следую за ней в гостиную. Она стоит у окна и смотрит на падающий снег, который укрывает раскинувшиеся снаружи деревья. Я подхожу ближе, вставая за ней и осторожно кладя руки на ее плечи.

— Прости меня, любимая, — шепчу я, целуя ее в макушку. — Я приложу максимум усилий в этом году, обещаю. Я знаю, как много все это значит для тебя.

Она вздыхает и кладет руки на живот, который становится все больше с каждым днем.

— Дело не в том, как много все это значит для меня, — говорит она. — В следующем году нас больше не будет только двое. Я хочу, чтобы праздники были особенными для малыша. Некоторые из лучших моих детский воспоминаний связаны с Рождеством, и я хочу, чтобы так же было и для наших детей.

Я закрываю глаза и зарываюсь подбородком в ее кудри.

— Понимаю, просто у меня нет такого опыта из воспоминаний взросления, — бормочу я. Я не должен объясняться, потому что она уже знает, как это было. Большинство своих праздников я, будучи ребенком, проводил с домовиками, пока мои родители посещали вечеринки для сливок общества Волшебного мира. Все роскошные и дорогие подарки, которые я получал рождественским утром, не могли скрасить тот факт, что моих родителей чаще не было рядом, чтобы посмотреть, как я открываю их. Как правило, в это время они все еще находились в постели, лелея свое похмелье после чрезмерно выпитого прошлой ночью шампанского.

Грейнджер разворачивается и обнимает меня за шею, выводя меня из задумчивости.

— Что ж, — говорит она, — почему бы нам не начать создавать хорошие рождественские воспоминания – как для тебя, так и для малыша?

Я улыбаюсь, но по-прежнему осторожничаю, размышляя, что у нее на уме.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… как насчет того, чтобы в этом году устроить рождественскую вечеринку у нас?

Я с надеждой смотрю в ее глаза, но не могу не согласиться. В конце концов, она носит моего ребенка. Думаю, мне удастся уговорить ее пойти на пару компромиссов.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — вечеринка так вечеринка.

— С елкой? — умоляет она, и я вздыхаю.

— Хорошо, ты можешь поставить свою глупую пластиковую елку.

— И мы можем пригласить Уизли? — Когда я колеблюсь с ответом, она добавляет: — Если ты согласишься, я позволю тебе снова одеться, как Санта-Клаус, и усадить меня на колени, чтобы я рассказала, какой плохой девочкой была в этом году… но только после того, как уйдут гости, конечно же.

Я хмурюсь и решаю, что моя жена, так или иначе, могла бы быть очень хорошей слизеринкой.

— Ладно, ладно, ты можешь пригласить Уизли. Только не жди, что я буду милым с ними. У меня есть свои пределы, знаешь ли.

Если и есть то, что Грейнджер узнала, после того как вышла за меня замуж, так это как правильно расставлять приоритеты. Поэтому она больше не поднимает эту тему. Вместо этого она улыбается и прижимается своими губами к моим в долгом поцелуе, из-за чего сначала мы оба не слышим пожарную сигнализацию, сработавшую на кухне. К тому времени, как мы спасаем наш обед из духовки, он уже обуглен до неузнаваемости, но на этот раз я избавлен от ужасов замороженной пиццы.

В этот раз мы идем в спальню и сразу переходим к десерту.

Переводчик: Shantanel