Белла и Эдвард спешили по извилистым коридорам залов дворца, сэр Бриджес следовал за ними по пятам. Розали осталась в носилках. Она не сказала почему, но Белла поняла. У нее не хватит терпения идти в обход.
Компания достигла покоев Королевы и появилась в дверях.

– Ты кто такой? – требовательно обратился дворецкий к сэру Бриджесу, решив, что грубая одежда последнего указывает на низкое происхождение.
– Сэр Бриджес, лейтенант Тауэра, – бросила Белла, пригвоздив дворецкого взглядом.
– Сэр… – начал обращаться дворецкий, но шелки прервала его.
– Где Королева? – спросила она. Мэри не восседала на троне, стоящем на помосте, но, кто слонялся в ее апартаментах, по-прежнему кланялись, когда она проходила мимо – одна из сторон королевской власти в действии.

– Она на мессе, ваша светлость.
– Черт возьми! – пробормотала Белла. – Идемте, сэр Бриджес. Сюда.
Королева как раз выходила из часовни, когда подошли Белла, Эдвард и сэр Бриджес. Последний упал на колени в то время как Белла и Эдвард лишь поклонились.
Мэри уставилась на него близоруким, пронизывающим взглядом, заставляющим содрогаться от ужаса все внутри.

– Господин лейтенант? – спросила она. Белла была впечатлена, что Мэри вспомнила.
– Да, Ваше Величество, – ответил он.
Королева в замешательстве посмотрела на Эдварда и Беллу.
– Что привело вас ко мне?
– Я считаю необходимым просить о прощении, Ваше Величество, – произнес сэр Бриджес. – Я отказался исполнять свои обязанности.
– Каким образом?

– Епископ Боннер и кардинал Поул приказали мне вздернуть узника на дыбу, но я больше не могу это делать, – продолжил сэр Бриджес. – Я не могу пытать женщину, да еще и благородных кровей. Потому я отказался, и епископ Боннер теперь пытает ее сам.
– Женщину? – она посмотрела на Беллу, ища подтверждения.
– Да, Ваше Величество, – Бриджес продолжал. – Госпожу Энн Эскью.
– Белла, это же твоя горничная! – воскликнула Мэри.
Белла кивнула. Голос мог подвести ее.

– Ваше Величество, вы должны положить этому конец, – заявил Эдвард. – Люди будут думать плохо о женщине, которая…
– Не указывайте, что я должна делать, кузен, – резко процедила Мэри.
Эдвард поклонился. Белла видела как бешено колотился пульс на его шее.
– Прошу прощения, Ваше Величество.
Мэри выглядела обиженной.

– Возвращайтесь к своим обязанностям, сэр Бриджес, – сказала она. – У вас есть мое прощение за ваш отказ.
Сэр Бриджес коротко взглянул на ее лицо и его плечи опустились. Он поклонился и попятился в коридор, оставив Беллу и Эдварда наедине с Королевой и Джейн Дормер.
Джейн усмехнулась Белле.
– Я слышала об этой женщине, – протянула она. – Ее называют «проповедником справедливости».
– А вас называют «мышь-соня», – ответила Белла. – Вам оно подходит?
Лицо Джейн побагровело, а глаза метали в шелки кинжалы. Она либо не знала, что горничные за глаза называют ее так, либо была в ярости, что Белла упомянула об этом. В тот момент герцогиня даже не знала, как уберечься.
– У кардинала должны быть веские основания, чтобы так поступать, – размышляла Мэри.
Эдвард глубоко вздохнул.

– Ваше Величество, мы можем поговорить наедине?
Мэри жестом указала на пустой коридор.
– Мы одни, Эдвард. И ты можешь всё сказать в присутствии Джейн.
Эдвард доверял Джейн Дормер не настолько, насколько доверяла Мэри, но выбор оказался невелик. Так или иначе, но он должен был воспрепятствовать происходящему.
– Вопрос касается моей семьи, Ваша милость.
Мэри быстро заморгала.
– Что?

– Эммет находился с ней, когда ее арестовали. Он тоже был арестован и томится в башне, пока мы тут разглагольствуем. Боннер допрашивал Энн на предмет веры Беллы.
– Беллы? – Королева покачала головой. – Нет, это смешно. Должно быть, до него дошли слухи от лодырей и подстрекателей. Не бойся, сестра. Я об этом позабочусь.
Белла выпустила воздух, который неосознанно задержала.
– Ваше Величество, могу ли я быть освобождена сегодня от служения Вам?
Мэри махнула рукой.

– Иди. Но будь осторожен со своим братом, кузен. Я боюсь, что он, возможно, был втянут в ересь и, если это так, ты не можешь доверять ему. И этой его жене... – проскрипела Мэри себе под нос. – Я знала, что с ней что-то неладно!
Белла смущенно покачала головой.
– А что такого сделала виконтесса?

Вчера, когда они отправились в деревню, Мэри была очарована Розали. Что могло измениться?
Мэри оглянулась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
– Конечно же, я слышала пересуды. Именно поэтому я назначила ее одной из моих дам, чтобы иметь возможность следить за ней. Я бы не хотела ставить клеймо рогоносца на свою плоть и кровь! Но теперь я знаю это наверняка. Мне доложили сегодня утром. Ее приходского священника сожгли как еретика, и перед казнью его спросили о ней. Он свидетельствовал, что перед паствой Розали посрамили как блудницу. Ее со скандалом выгнали из деревни, и жена священника отпустила ее.

– Блудница? – переспросил Эдвард. – Вы хотите сказать, что она…
– Она продавала свое тело! – прошипела Мэри.
«Бедняжка Розали!» - подумала Белла. Что довело ее в такое отчаяние?
– Конечно же, Эммет захочет развестись с ней, – молвила Мэри. – Я уже говорила с кардиналом. Мы поможем ускорить аннулирование брака.

– Я поговорю с ним, – изрек Эдвард, выглядя ошеломленным.
Белла сделала глубокий реверанс. Мэри же, взяв ее за руки, поцеловав девушку в лоб.
– Да пребудет с тобой Господь, – сказала она и тепло улыбнулась Белле. Шелки вернула улыбку, но не теплоту. Пока Королева верила в ее ортодоксальность, но надолго ли, если Боннер и Поул стремились убедить женщину в обратном? Мэри безоговорочно доверяла Поулу.
Они взяли баржу, чтобы спуститься вниз по реке от дворца к Тауэру. Белла помнила это долгое, мучительное путешествие с Бесс, ее яркие, характерные для Тюдоров, волосы развевались словно флаг, оповещая людей о том, что с ней происходит.

Они прошли под Лондонским мостом, всегда рискованное предприятие, когда разливается прилив. Между опорами моста образовались стремнины, и требовалась определенная сноровка, чтобы управлять баржей между ними. Иногда баржи попадали в одну из стремнин, и их швыряло прямо в мост, разбивая на куски и выбрасывая несчастных пассажиров в реку.
– Эммет! – закричала Розали.

Белла не желала смотреть, боясь, что Розали указывает пальцем на отрубленную голову Эммета, установленную вместе с другими на пиках вдоль моста в качестве предупреждения для других предателей. Но Розали указывала на что-то на улице рядом с рекой. Белла, завидев голову с вьющимися каштановыми волосами, почти на фут возвышающуюся над остальной толпой, воскликнула:
– Стоп! Остановить лодку!

Гребцы посмотрели на нее, как на сумасшедшую.
– Эммет! – крикнула Розали, сложив ладони рупором. Хранитель темпа, который стучал в барабан, чтобы весла держали ритм, помог ей, постучав в свой атрибут, чтобы привлечь его внимание.
– Вот он! Он уходит! Шлюпку на воду! – кричала Белла.
– Ваша милость, там нет пристани…
– Мне все равно! Доставьте нас на берег.
– Делай, как она говорит, – подтвердил герцог.

Тяжелой баржой было трудно управлять. Через несколько минут неловкой гребли веслами и использования рулевой жерди компании удалось пристать к берегу. Розали выскочила в илистые отмели на берегу реки. Она потеряла одну из своих туфель, которую засосало в грязь, но побежала вперед, выкрикивая имя Эммета. Мужчины на барже смотрели с открытыми ртами; когда-нибудь они расскажут своим детям, что видели виконтессу, бегущую босиком по грязи на берегу Темзы.

Эдвард обнял Беллу за талию и спрыгнул вместе с ней, оттолкнувшись своими мощными, накачанными за годы верховой езды и рыцарских турниров, ногами от края баржи. Ему удалось очиститься от наихудших загрязнений и уберечь оба свои ботинка. Он поставил Беллу на твердую почву, и они поспешили догнать Розали на травянистых просторах между берегом и улицей.

Эммет заметил свою семью и стал пробираться к ним. Они встретились на траве, и все четверо обнялись.
– Эммет, дурачина, слава Богу, ты свободен, – воскликнул Эдвард, ударил Эммета в плечо и тут же обнял брата. – Ты безрассудный, безмозглый нахал!
– Они причинили тебе боль? – рыдала Розали. Она провела ладонями по его рукам, словно хотела убедить себя, что они в полном порядке. – Эммет, Эммет, о Боже, я люблю тебя.
Шокированное выражение лица Эммета превратилось в радостное.
– Любишь? Ах, Рози, ты действительно любишь?
– Люблю, люблю, – рыдала она. – Я так тебя люблю.

Эммет приподнял жену так, чтобы их лица оказались на одном уровне, а затем поцеловал ее, поцеловал с дикой страстью, привлекая внимание кучки зевак.
Он поставил Розали на землю и вытер слезы с ее щеки манжетом своего бархатного дублета. Его глаза сияли.

– Я люблю тебя, Розали, виконтесса Лисл. Я люблю тебя всем сердцем и душой, и буду любить, пока смогу дышать, – он снова поцеловал ее под звуки аплодисментов и одобрительные возгласы гребцов и толпы. Розали, наконец, поняла, что они не одни, и покраснела, склонив голову. Эммет подхватил жену на руки и кивнул в сторону улицы. – Пойдем в таверну, чтобы мы могли там посидеть и поговорить.

Внутри Эммет приказал принести слабого пива и миску тушеного мяса; его аппетит не уменьшался даже в самые плохие времена. Белла и Эдвард попросили эль из уважения к владельцу, переименовавшему таверну в «Руки Герцога» вскоре после их визита, хвастаясь тем, что его хозяин однажды принимал дворян.

– Как это ты освободился? – спросил Эдвард после того, как они осторожно уговорили владельца таверны оставить их наедине с напитками и едой Эммета. Он и его жена стояли бы у стола и наполняли кружки после каждого глотка, если бы не настояли, настолько любезно, насколько возможно, что они не нуждаются в таком обслуживании. (Белла дала жене трактирщика несколько шиллингов и попросила купить новую пару обуви для Розали.)
Эммет поставил кружку и слегка покраснел, сверля взглядом стол.

– Я поклялся, что был хорошим католиком, который признает каждое из таинств. Они допрашивали меня, но я настаивал, что во всем согласен с церковью. Моя Библия на латыни, так что я не нарушал законов. Все, что у них было против меня, так это мое присутствие на собрании, но никто не мог засвидетельствовать, что я сказал какую-либо ересь.
– Ты поступил правильно, – сказал ему Эдвард.

– Они все равно кого-то найдут, – заметил Эммет, рисуя картинку в пролитом на столешнице еле. – Если они должны выглядеть достаточно решительными, то все равно кого-нибудь отыщут. И тогда мне придется признаться в этом или назвать их лжецами. Я уже дал ложные показания, которые взывают к моей совести, но поклясться, что слова другого человека ложь... – Эммет покачал головой. – Я трус, и, вероятно, проклят за отрицание Господа, но не буду осуждать другого за правду.

– Ты не отрицаешь Господа своего, – Белла положила свою руку на его. – Как говорит Бесс, есть только один Иисус, а остальные споры о пустяках.
Эдвард понизил голос.
– Думаешь, Бесс рада тому, что посещает мессы? Конечно, нет. Но остаться в живых – важнее всего, – он понизил голос, и тот стал настолько тих, что им пришлось напрячься, дабы услышать сказанное. – Ветер может изменить направление. – Вообразить смерть монарха было предательством, и хотя Мэри изменила правовое определение государственной измены на то, которое бытовало до того, как ее отец попал под обаяние Анны Болейн, он мог потерять голову, если эти слова услышат.

– Но если бы я имел больше мужества... – нахмурился Эммет.
– Ты бы что? Умер бы за так называемый кусок хлеба? Оставил вдову и сиротку дочь? Твои титул и земли были бы конфискованы, они – без гроша в кармане?
Эммет бросил на него пронзительный взгляд.
– Ты бы не отказался от них.
Эдвард вздохнул.

– Разумеется, нет. Но брак вашей дочери без приданого гораздо менее перспективен. А Розали…
– Ты не можешь оставить меня, Эммет, - прошептала Розали. - Ты не можешь.
Эдвард вдруг вспомнил последнюю часть разговора с Королевой.
– У меня дурные вести, которые неблагоприятны для вас обоих.
Оба смотрели на герцога умоляющими глазами. Эдвард не знал, надеются ли они, что он отложит это на потом или скажет что-то, что сам же потом и исправит. Мужчина запустил руки в волосы, не находя слов.

– Розали, некоторые... неприятные... – голос Эдварда затих, и он посмотрел на Беллу в поисках помощи.
– Розали, Королева знает о твоей жизни в родной деревне, – произнесла Белла. – Она ждет Эммета с требованием развода и готова посодействовать в этом.
Розали на мгновение уставилась на Беллу, а потом ее глаза закатились, словно она пыталась заглянуть себе в голову. Девушка потеряла сознание и ударилась бы лицом о столешницу, если бы Эммет не поймал ее. Он похлопал жену по пепельным щекам.

– Клянусь распятием, Белла! Что может быть так ужасно?
Жена трактирщика как раз вернулась с новой парой обуви для виконтессы. Она увидела, что та без сознания, и испуганно вскрикнула. Схватив тряпку, женщина смочила ее в уксусе из-под барной стойки. Белла оценила ее изобретательность, но чувствовала, что Розали лучше прийти в себя естественным путем, а не пытаться привести виконтессу в чувства, суя под нос зловонный уксус.
Как только герцогиня приняла тряпицу и выпроводила жену трактирщика, то мягко обтерла лицо Розали прохладной тканью.

– У нее были нелегкие времена, Эммет, – тихо изрекла она. Эммет безучастно смотрел на нее, а затем медленно осознал, о чем толкует Белла. Он шокировано посмотрел на свою бесчувственную жену, затем шок сменился ужасом, а тот жалостью. Белла была рада, что Розали упала в обморок, потому что она, возможно, неправильно истолковала бы его реакцию.
– Неудивительно, она была такой корыстной, – заявил он, словно кусочки головоломки упали на свои места. Эммет снова похлопал жену по щекам, и глаза Розали дрогнули. Она тихо застонала. Мгновение виконтесса выглядела смущенной, а затем замерла, и лицо ее побледнело от ужаса.
– Эммет, О Боже, Эммет... Я должна была сказать тебе, но я не могла. Я…

– Тсс, – прошептал он. – Розали, мне все равно. Ну, я имею в виду, мне не все равно, потому что я сожалею, что тебе пришлось пройти через такое, но это не меняет моего отношения к тебе. Ты моя жена и моей женой тебе следует оставаться.
Розали отчаянно вцепились в него.
– Ты не ненавидишь меня?

– Нет, – он слегка улыбнулся ей. – Я бы предпочел, чтобы ты не делала такого впредь, но не могу спрашивать с тебя за то, что ты делала до нашей встречи. Я как-то тоже целомудрием не отличался.
– Я хочу измениться, – прошептала Розали. – Я не хочу быть той, кем я была до рождения Маргарет.

– Для тех, кто просит, всегда есть прощение Роуз. А человек, которым ты являешься сейчас? Я горжусь тем, что у меня такая щедрая и добрая женщина, как моя виконтесса.
– Ты не знаешь всего! – рыдала она. Розали посмотрела на Эдварда и Беллу, чтобы привлечь их. – Никто из вас не знает! Я не смогу сделать это! Никогда!
– Тогда продолжай работать над этим, – сказал ей Эммет. – А еще лучше – мы будем работать вместе.

________________________________________

Было около полуночи, ночь новолуния, темная и безмолвная. Лондон мирно спал. Единственными звуками являлись плеск воды о каменные лестницы, когда женщина в плаще с капюшоном приблизилась к воротам Тауэра, лицо ее было скрыто глубоко в тени. За каждую руку ее держал ребенок. Сэр Бриджес отпер ворота и молча узнал ее. Они прошли по лужайке, словно призраки, их шаги заглушила трава.

Сэр Бриджес отпер простую деревянную дверь, и женщина ступила внутрь. Каменные ступени, спускающиеся вниз, освещались факелами, и они шли сырыми арочными коридорами, пока он не остановился около другой двери. У этой имелась небольшая щель в центре и крошечное, зарешеченное окошко наверху. Сэр Бриджес отпер дверь, и все шагнули внутрь.
Энн Эскью лежала в углу на куче соломы, одетая только в нижнее белье. Прежде чем вздернуть женщину на дыбу, с нее сняли всю одежду и больше ее не вернули. Энн вздрогнула от света и повернулась лицом в пол. Она даже не могла поднять руку, чтобы защитить глаза, но они все равно приковали ее за лодыжки к стене, словно она могла сбежать.
Белла сбросила капюшон и подтолкнула детей вперед.

– Энн, – сказала она. – Энн, смотри.
Энн посмотрела. Затем моргнула. И еще раз моргнула. А затем мягкий, страдальческий крик вырвался из ее горла.
Оба ребенка попытались подбежать к своей матери, но Белла крепко держала их за руки.
– Послушайте меня, – произнесла она. – Ваша мать ранена. Вы должны быть с ней осторожны.
Оба ребенка кивнули, а затем бросились к ней и опустились на колени.
– Уильям, – прошептала Энн. – Марта. Подойдите и поцелуйте меня.

Дети послушно поцеловали свою мать в щеки. Энн улыбнулась, хотя слезы лились из ее глаз.
– Я думала, что больше никогда не увижу вас снова на этом свете. Ах, Марта, ты такая красивая. И Уильям, Боже мой, ты довольно симпатичный джентльмен.

Дети сидели на полу рядом с матерью и помогали ей «догнать» все, что она пропустила с того момента, как муж выгнал ее из дома. Кайм, к его чести, видимо, не пытался отравить детские умы против родной матери. Им было сказано, что она ушла в гости к друзьям. Дети жаловались на ее отсутствие, но в остальном казались здоровыми и хорошо ухоженными. Белла пыталась оставаться максимально ненавязчивой, в то время как воссоединилась маленькая семья.

После суда над Энн Белла послала двух лакеев Эдварда, чтобы те привели ее детей. Она была герцогиней и имела право заставить любого человека на их землях предстать перед ней, поэтому послала письменный приказ для Уильяма и Марты Кайм явиться к ней в ее дом в Лондоне. Кайм не мог отказаться отправить детей. Он пришел с ними, и хотя Белла была уверена, что он догадывался о ее замысле, но никогда не возражал. Они прибыли ранее вечером... как раз вовремя.

– Белла, – бросил Сэр Бриджес с порога. Он предупредил ее, что свидание будет коротким.
– Мне очень жаль, дети, но мы должны идти. Поцелуйте мать и попрощайтесь.
– Я люблю вас обоих, – прошептала Энн, когда каждый из них нежно обнял ее. – Я очень люблю вас. Никогда не позволяйте никому убедить вас в обратном.

– Мы скучаем по тебе, мама, – сказала Марта. – Пожалуйста, возвращайся домой поскорей.
Все что сделала Энн, это обещающе улыбнулась, в то время как слезы текли по ее щекам, и поцеловала обоих малышей в последний раз. Сэр Бриджес вывел их в коридор.
– Спасибо, Белла. Благодарю вас ОТ всей души, – сказала Энн. Ее грудь вздымалась, и она содрогнулась от усилий, чтобы не всхлипнуть.
Белла села на землю рядом с ней и взяла корзину, которую держала подмышкой. В ней лежали одеяло и подушка. Одеяло герцогиня развернула над сломленной фигурой Энн, а подушку подсунула женщине под голову, так осторожно, как только могла.
– Все почти закончилось, – произнесла Энн. Утром ее сожгут.

– Да, – сказала Белла сдавленным голосом. – Почти закончилось.
– Пожалуйста, не плачьте обо мне, Белла. – Энн повернула голову, чтобы заглянуть девушке в глаза.
– По дороге сюда я думала о той ночи, когда ты осталась с Эдвардом и мной, а у Уорда был Пот. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить тебя за то, что ты сделала для нас в ту ночь.
– Вы уже множество раз вернули мне долг, Белла, и апогеем стал внеочередной подарок, который вы только что преподнесли мне, благодаря нему мои дети увидели меня в последний раз. Благослови вас за это Господь. Вы не можете знать... – голос Энн дрогнул. – Вы дали мне кров и позволили следовать своей совести. Мое время с вами было самым счастливым в моей жизни. Я не знаю, кто вы, но вы одно из самых замечательных Божьих созданий.

Белла вздрогнула. Энн знала. Так или иначе, она знала.
– Я – шелки, – призналась она.
– А, – выдала Энн с небольшим смехом. – Я знала, что вы слишком хороша, чтобы быть человеком.
Белла вытащила маленький флакон.
– Я хочу, чтобы ты выпила это, – изрекла она. – Что бы ты ни выбрала. Всего около получаса, и боль уйдет.
Ладонь Энн накрыла крошечный флакон, и она толкнула его под солому.
– Прошу, не приходите, – сказала она.

– Я… Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.
– Белла, мне никогда не бывает одиноко, – Энн улыбнулась ей сквозь слезы, мерцающие в глазах. – Я надеюсь когда-нибудь увидеться с вами на небесах.
– Мы обязательно встретимся вновь, – пообещала Белла, наклонилась и поцеловала Энн в щеку. – До свидания.
– До свидания.

Белла встала и накинула капюшон на голову, ее лицо исчезло в его глубокой тени. Она остановилась в дверях и оглянулась в последний раз, а затем медленно поднялась по лестнице, чтобы присоединиться к сэру Бриджесу и детям.
Эдвард ждал ее возвращения в арендованном доме. До рассвета оставалось всего несколько часов. Шелки шагнула прямо в его руки и прерывисто всхлипнула. Он обнимал ее, пока она скорбела, поддерживал, когда ее колени ослабели от сильных рыданий, и дал единственное утешение, которое мог: свою любовь.

– Я хочу домой, – сказала она, когда они поднимались по лестнице в свою спальню.
– Мы не можем, – ответил он, и Белла могла услышать, насколько ему больно было отказывать ей.
– Я ненавижу все это! – плакала герцогиня. – Я ненавижу все это, и я ненавижу ее!

Требовалось многое, чтобы заставить кого-то из нежных по своей природе и всегда старающихся видеть в людях хорошее шелки ненавидеть, чтобы понять, как страх или боль делают человека грубым, а не исцеляющим, помогающим, дающим и любящим. Она ненавидела это чувство. Это походило на наличие горячей гальки в ее сердце, горящее ядро ненависти, и Белла знала, что если не найдет способ избавиться он нее, то она проест путь к ее душе.
Муж с женой лежали в постели до позднего утра, пока Энн Эскью везли в кресле на костер и приковывали к месту, потому что ее разбитое тело не могло стоять.
Еще долго после этого дым рассеивался по яркому весеннему небу…



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Deruddy
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Историческая справка:

– Сэр Энтони Кингстон (Бриджес в этой истории) побежал искать Генриха VIII, чтобы рассказать ему о пытках Энн Эскью. Генри любезно помиловал Кингстона и приказал своему канцлеру (Вриотесли) пытать Энн, но не заказывал прекращать пытки. Вриотесли, Боннер и Гардинер остановили их наедине, пока сами тем временем калечили Энн. Боннер пытался играть в «хорошего и плохого полицейского»: говорил с Энн мягко после того, как они бросили ее на пол (там, где она и осталась, потому что ее конечности были выбиты из суставов, и она не могла встать), пытаясь уговорить отречься. Им это почти удалось. Энн устно произнесла тщательно расплывчатое заявление, которое, по мнению Боннера, было приемлемо, но, когда он принес ей его на подпись, женщина дописала в конце предложение, что верит в католическую доктрину лишь до тех пор, пока та не противоречит Библии. Боннэр был в ярости и выскочил из камеры, громко хлопнув дверью.

– «Слабое пиво» – слабоалкогольный напиток, отчасти нефильтрованный, и от того похожий на жидкую кашу.

– Жена трактирщика принесла уксус, чтобы использовать его, как нашатырь.

– Похоже, имена детей Энн Эскью потеряны для истории. Некоторые книги, написанные через столетия после ее смерти, утверждают, что у нее был сын по имени Уильям, которое я избрала для этой истории, но пол или имя второго ребенка неизвестны. Я решила, что вторым ребенком будет девочка по имени Марта, названная в честь сестры Энн, которая должна была стать женой Кайма, если бы не умерла до свадьбы. У Энн была еще одна сестра, Джейн, которая являлась близким другом Чарльза Брэндона и Кэтрин Уиллоуби (отца и мачехи Эдварда в этой истории). Говорят, что Исаак Ньютон являлся потомком ее семьи.