10 ноября 1558

- Ты должен идти, Эдвард. У тебя нет выбора.
Эдвард находился в комнате на первом этаже вместе с адвокатом, которого он нанял по делу Беллы, Ричардом Эдвардсом. У обоих были кубки с элем, стоявшие нетронутыми на столе перед ними.

- Я не могу оставить ее, - ответил Эдвард. – Она напугана, и боюсь, что… это может причинить вред ребенку, которого она вынашивает.

Эдвард не мог объяснить свои реальные страхи. Белла находилась под угрозой потери ребенка. Магия, защищавшая шелки, пока те вынашивали детей, пропала из-за отчаяния и страха, которые крепли с каждым днем в течение всего разбирательства. Было очень легко затосковать по морю. Ужас и печаль глубоко засели у нее в душе. Вчера девушка кровоточила, а теперь беспокойство за их ребенка только усилило чувство тревоги. Эдвард не мог представить, что случится, если он оставит ее одну.

Они пытались «сослаться на ее положение», чтобы приостановить слушание. По церковным и гражданским законам беременную женщину не могли казнить. Но присланные повитухи, подкупленные Боннером, клялись, что она не носит ребенка.

- Ты потеряешь вместе с ней еще и ребенка, если не пойдешь, - без обиняков изрек Ричард. – Рано или поздно он обманом вытянет из нее признание о еретической вере. Она не теолог. Она не понимает даже половину из того, о чем он ее спрашивает.
- Мое письмо…

- Королева, должно быть, не получила его, иначе она бы уже ответила. Эдвард, говорю тебе снова: у тебя нет выбора. По мере возможности я замедлю процесс, чтобы дать тебе время добраться до нее и вернуться, но ты должен сейчас уйти, Эдвард. Должен.

Эдвард неохотно кивнул. Выпив содержимое кубка, он поднялся по каменной лестнице в маленькую опочивальню, которую они называли их собственной. Их кровать, кое-какую мебель и гобелены привезли из Каллен Холла в надежде, что знакомые вещи немного успокоят ее.
Белла лежала в их постели, но не спала. Он подозревал, что она не спала с тех самых пор, как сгорела Розали. Темные тени залегли под глазами, а лицо исказилось и побледнело. В ее руке находился миниатюрный портрет Уорда и маленькой Элизабет. Шелки ужасно скучала по детям, но отказала Эдварду, когда тот предложил привезти их. Она не хотела, чтобы они видели это ужасное место или знали, что с ней происходит.

Герцог опустился рядом с женой на колени и взял ее руку.
- Белла, я должен… - он умолк, не зная, как лучше сказать ей.
- Я знаю. Слышала. – Слух шелки был намного острее человеческого.
- Я позову Эммета, чтобы он приехал и побыл с тобой, - произнес Эдвард.
Белла покачала головой.

- Оставь его. Он и без того сильно разбит, чтобы еще ухаживать за мной.
- Может быть, ему это необходимо. – Задание, которое отвлечет его от мыслей о Розали.
После сожжения Эммет упал на землю и собрал весь пепел в мешочки. Обычно подобное не разрешается, чтобы останки не собирались из кусочков недожженных костей и прочего, но Эммет безмолвно выхватил шпагу, когда первый охранник приблизился к нему, и мужчина поспешно отступил, увидев горящие глаза мужчины.

Он поместил мешки в добротный дубовый гроб, покрытый мозаикой из слоновой кости и серебра, который отнес в склеп перед молельней, и приказал поместить его в белую мраморную гробницу с изображением Розали, лежащей поверх с соединенными в молитве руками.

Людям, сожженным на костре, никогда не предоставляли могил – это и было одной из целей сожжения: уничтожить бренные останки, уничтожить каждую частичку человека, чтобы их не удостоили похоронами по христианским законам. Это не остановило Эммета. Останки Розали теперь лежали рядом с почтенными предками рода Каллен, почитаемые так же, как и все остальные члены семьи, и Эммет ляжет рядом, когда придет его время.

Эдвард беспокоился, что его брат уляжется под эту мраморную плиту слишком скоро. За его горем было ужасно наблюдать. Со смерти Розали прошла всего неделя, а скорбь уже оставила на нем отпечаток. Он пытался держаться ради детей, но было очевидно, что сердце его исчезло. И Эдварда пугало осознание того, что, возможно, он смотрит на отражение собственного будущего.

Эдвард лег позади Беллы и притянул ее к себе. Он накрыл рукой их ребенка и зарылся в ее волосы.
- Не хочу уходить, - сказал он. – Но Ричард прав. Я должен. Похоже, Мэри не передали мое письмо. Я бы хотел послать Эммета, но Мэри может отказать ему в аудиенции. Она так и не простила ему отказ оставить Розали. Я – единственный, кто может убедить ее вмешаться.
Он ждал слез и напрягся в ожидании просьбы остаться, но она просто смотрела на портрет их детей.

Герцог мягко потянул жену за плечо, пока та не перевернулась на спину. Эдвард изучал ее лицо, словно запоминая его формы и контуры, а затем прижался к ее губам с поцелуем, нежным, любящим и невероятно сладким.
В дверь постучались, и мужчина нахмурился. Он еще не посылал за Эмметом, так что, кто это мог быть? Эдвард вытащил кинжал из-за ремня и спрятал его за спину, оттягивая запор и открывая дверь.

- Кэт Эшли! – изумился он. – Что вы здесь делаете?
- И я рада видеть вас, ваша милость, - ответила Кэт с маленькой улыбочкой. – Бесс послала меня. Она получила ваше письмо.
- Есть ли что-то, что она может сделать?
Кэт заколебалась.

- Она пытается. Но еще пока не может отдать кому-нибудь приказ.
Он знал, что подразумевала Кэт. Бесс, вероятно, требовала покровительства и завуалировано угрожала тем, что случится, когда она взойдет на престол, но некоторые все еще верили, что Мэри поправится. Было произнесено множество молитв, которые взывали к чуду спасти жизнь королевы и удержать еретика-бастарда подальше от короны.

- В любом случае, теперь я здесь, - произнесла Кэт. – И я позабочусь о тебе, Белла. Посмотри на себя: лежишь тут и жалеешь себя. Поднимайся! Вставай с постели. Давай оденем тебя и спустим вниз. У меня есть теплый овощной суп, ты съешь его.
Эдвард поцеловал жену в последний раз.
- Я люблю тебя, Белла. Слушайся Кэт, пожалуйста, и береги себя, пока я буду в отъезде. Это займет всего несколько дней.

- Он попытается убить меня, пока тебя не будет, - глухо сказала Белла.
- Эммет защитит тебя.
- Своей жизнью, если потребуется, - отозвался Эммет из дверей. Под удивленным взглядом Эдварда он добавил: - Ричард рассказал мне, что я тебе нужен, и вот я пришел. Иди, Эдвард. Иди к королеве. Покончи с этим кошмаром. Я не смог вырвать у них Рози, но будь я трижды проклят, если позволю им забрать еще и Беллу.
Эдвард обнял его.

- Сочтемся, - пообещал он.
Эммет кивнул.
- Иди уже. Твоя лошадь ждет снаружи, и я упаковал тебе чистое белье.
- Спасибо. – Эдвард еще раз оглянулся на Беллу и закрыл за собой дверь.
Белла обнаружила, что она – уже в платье – сидит за столом, прежде чем поняла, что произошло. Кэт поставила тарелку лукового супа перед ней.
- Ешь, - приказала она и опустила ложку в миску.
- Кэт, я не могу. Я не голодна.

- Я не спрашивала у тебя, голодна ли ты, - заявила Кэт. – Я сказала тебе есть. Твой ребенок нуждается в еде, даже если ты решила, что это не так. Так что кушай. – Кэт опустилась на стул, скрестила руки на массивной груди и принялась ждать.
Белла подняла ложку и сделала маленький глоток супа, а затем второй, третий, пока тарелка не оказалась наполовину пуста.
- Я больше не могу.

- Думаю, ты поймешь, что можешь, - ответила Кэт. – Если ты все не съешь, я приготовлю тебе суп с мясом завтра.
Белла вздрогнула и снова подняла ложку, решив покончить с оставшейся частью, даже если ее будет тошнить. Кэт получит по заслугам, подумала она недовольно, если ей придется убирать после того, как Беллу вырвет из-за чрезмерно большого количества пищи. Ей было интересно, запугивает ли Кэт Бесс таким же образом, а потом поняла, что, наверное, так оно и было. А Бесс была еще более упрямой, чем Белла, так что, какая уж тут могла быть надежда на то, что Белла выстоит против Кэт?

Теперь, когда она заставила герцогиню поесть, Кэт взялась за следующую жертву. Она буквально приволокла протестующего Эммета к столу, ее рука вцепилась в его камзол. Кэт усадила мужчину на стул, как и Беллу, и поставила перед ним миску. Он и Белла обменялись страдальческими взглядами, но, как и Белла, он съел суп.

- У вас есть дети, - принялась делать выговор Кэт. – Вы такие эгоисты, раз позволяете себе тут чахнуть. Что ж, со мной такого не будет. Вы двое позаботитесь о себе, и мы пройдем через весь этот кризис вместе. Поняли?
Белла и Эммет пробормотали что-то в знак согласия. Все равно Кэт не оставила им выбора.



Дорога Эдварду далась непросто, он гнал лошадь на полной скорости. Когда бедное животное устало до смерти, мужчина остановился в конюшне, чтобы обменять его на другое – теперь ему досталась бойкая арабская кобыла. У нее было сердце чемпиона, и она тоже чуть ли не загнала себя до смерти, несясь на нужной герцогу скорости. Вновь остановившись у конюшни, Эдвард с благодарностью погладил ее и приказал переправить в Каллен Холл, где лошадь наградят и избалуют.

Поездка казалась бесконечной. Герцог не останавливался ни на сон, ни на прием пищи. Эдвард ел то, что Эммет упаковал ему в его седельные сумки: твердый сыр и хлеб. Он прибыл во дворец, дрожа от усталости, но направился прямо в королевские апартаменты.

Спустившись в залы, мужчина обратил внимание на гулкую тишину. Флаги, развевавшиеся над замком, означали, что королева была в резиденции. Так почему же все комнаты пустовали? По пути ему встретились только слуги, принадлежащие личному двору Мэри. Куда же делись сотни придворных льстецов, которые вздорили и спорили ежедневно, лишь бы королева посмотрела на них? Где высокостатусные слуги королевы, у которых были собственные привилегии?
Он дошел до королевских покоев и обнаружил Джейн Дормер, которая сидела на ступеньках, ведущих к помосту с троном, и разговаривала с испанцем. Увидев Эдварда, она вскочила на ноги; на ее лице отразилась вина за такое неуважительное отношение к трону.

- Где королева? – спросил он.
- В постели, где и провела последнюю неделю, - ответила Джейн.
Эдвард с изумлением осмотрел комнату. Он никогда не видел ее раньше такой пустой. Даже ночью люди обычно находились внутри. Без яркой суеты придворных герцог видел, какой потрепанной и грязной она стала. В углах были пятна от мочи, а пол оказался заляпан отбросами. Гобелены были испачканы сажей, словно множество рук попользовались ими в качестве полотенец.

- Где все? – поинтересовался Эдвард.
- В Хатфилде, - сплюнула она, словно само слово было отвратительным на вкус.
Эдвард медленно покачал головой. Все придворные оставили умирающую королеву ради принцессы, которая заменит ее, уже сейчас пытаясь добиться положения при новом правителе. Герцог надеялся, что Мэри не знала об этом.

- Сейчас здесь только ее настоящие друзья, - заметила Джейн.
- Это «настоящий друг»? – Он указал на испанца.
- Это герцог Фериа. Мы скоро поженимся. – Румянец Джейн вернулся, окрасив ее скулы в розовый цвет.
- Мои поздравления.

- Я – представитель короля в эти… тяжелые времена, - объяснил Фериа.
- Какая жалость, что король не смог сам приехать, чтобы успокоить умирающую жену, - ответил Эдвард и отвернулся от герцога, отчего лицо его тоже изменилось в цвете. – Я должен увидеть королеву немедленно, Джейн. Она бодрствует?
- Ее величество не следует беспокоить, - пропела Джейн.
- Боюсь, я должен настаивать. Я отправил ей письмо, но не получил никакого ответа.
Глаза Джейн заблестели от ликующей злобы.

- Неужели? Вы отправили ей письмо? Боюсь, ее величество не получило его. А теперь, если вы соизволите вернуться через несколько дней, может, она и почувствует себя настолько хорошо, что сможет принять гостей.
- И как же вы намереваетесь остановить меня? – вежливо спросил Эдвард.
Джейн испугалась, словно думала, что ее слов будет достаточно, дабы отказать герцогу в доступе. Она все еще искала ответ, а он уже ушел прочь. Охрана на дверях только взглянула в его направлении, когда он прошел мимо. Эдвард про себя отметил, что надо обоим поклониться.

Опочивальня Мэри была такой же темной и тихой, как могила. Все окна оказались закрыты, свет шел только от одной единственной свечи у ее кровати. Та освещала фигуру Сьюзан Кларенкьюс, сидящую у королевской постели. В руках у нее была сырая надушенная тряпка, которую она прикладывала ко лбу королевы. Два священника стояли в ногах кровати, бормоча молитвы.

В комнате стоял дым от сожженных благовоний, которым пытались перекрыть запах болезни, но Эдвард все равно поперхнулся от спертого запаха лихорадочного пота и рвоты. Он приблизился к кровати со стороны Сьюзан и взглянул на бледную и худую фигуру королевы. Принцесса Элизабет не преувеличивала в своих письмах. Мэри выглядела как скелет, обернутый в тончайшую кожу.

- Мэри? – произнес он. Эдвард сел на край кровати и взял ее руку. – Мэри, ты слышишь меня?
- Филипп? – простонала она.
- Нет, это не Филипп. Это Эдвард.
Мэри улыбнулась, растягивая сухие потрескавшиеся губы.
- Эдвард… мой маленький брат. – Она погрузилась в сон, а улыбка все еще не сходила с ее лица.
- Она уже давно такая, - произнесла Сьюзан. – К ней возвращается иногда здравый рассудок, но такие моменты наступают все реже и реже.
- О нет. – Если бы Эдвард не сидел, то упал бы на колени. – Мэри! Мэри! – похлопывал он по ее руке. – Боже, Мэри, пожалуйста.

- Не сработает. Нужно просто ждать.
Эдвард зарылся рукой в волосы.
- Я не могу ждать.
В глазах Сьюзан отразилась симпатия.
- У тебя нет выбора.



Еще один день. Эммет медленно сел и протер глаза. Каждое утро он сначала оглядывался в поисках Розали. И каждое утро испытывал агонию, понимая, что ее нет… и никогда не будет.
Он спал в ногах постели Беллы на соломенном тюфяке. Кэт Эшли спала рядом с ней на кровати. Мужчина встал и долго смотрел на Беллу. Он хотел возненавидеть ее, потому что именно за жизнь этой женщины Розали отдала свою. Он хотел возненавидеть его брата за то, что у того есть счастье просыпаться рядом с собственной женой каждое утро. Но не мог. Розали верила, что Беллу стоит спасти.

Однажды ему позволили навестить ее. Он не знал, за какие ниточки потянул Эдвард и какие угрозы применил, потому что обычно приговоренного заключенного не разрешалось посещать – только написать прощальное письмо.

Эммет спустился в промозглый подвал (они не позволили Белле поделиться ее помещением с Розали, неважно, как сильно она просила) и увидел новую стороны жены. Несмотря на утреннюю экзекуцию, она казалась легкой и счастливой, свободной от той ноши, которую несла. Это напомнило ему, как он должен был предстать перед другими после его перехода.
Эммет держал ее, и они оба плакали; их слезы смешивались во время поцелуев, прикосновений и нежных слов, которые, наверное, ничего не значили для других, но взывали к совместным воспоминаниям.

Он должен был сказать что-нибудь, что выказало всю его злость на Беллу, но она остановила его и произнесла, что, если бы не Белла, она бы никогда не стала той женщиной, которую он полюбил. Она бы все еще плавала в безбрежном море ненависти и злобы, а он все еще искал бы прощение на дне бутылки.

Розали сказала, что именно ее грех привел ее к такому концу. Она платила своей жизнью за другие, которые пыталась забрать. (Трудно было поверить, что его Рози была способна на такое, но подобное служило доказательством того, как сильно она отличалась от того человека, которым была тогда.) Но он не мог не задаться вопросом, насколько это был и его грех, ведь он украл жену брата. Было ли справедливо, что теперь он потерял собственную?

Рози сказала, что ему не следует так думать, что он должен поблагодарить Бога за два наполненных радостью года, но Эммет был немного не склонен к благодарению в те дни.
Белла сквозь сон произнесла имя его брата и повернулась. Ее простыня туго обернулась вокруг ее живота, и он увидел маленькую выпуклость, в которой подрастал его племянник или племянница – ребенок, которого Белла могла потерять из-за страха и эмоционального стресса. Шелки не подвергались воздействию времени или болезни - их защищала магия, но отчаяние, страх и тоска убивали волшебство. Какими бы сильными и нестареющими они ни были, их Ахиллесовой пятой была эмоциональная слабость.

Он не знал, как помочь ей – он был так же обременен собственными страхами и печалью, но Эдвард поручил ему заботиться о ней, и он сделает всё, лишь бы сохранить ее безопасность и здоровье, пока брат не вернется.

Шли дни, короткие сны Беллы были омрачены кошмарами. Эдвард никак не возвращался. От него не было ни одной весточки, ни одного успокаивающего письма, которое объясняло бы, почему он еще не приехал. Заключила ли Мэри его тоже в тюрьму? Он заболел или его ранили? Взяла ли его в плен принцесса Элизабет в страхе, что он пытается украсть ее трон? Могла случиться сотня ужасных вещей, и каждый раз, когда Белла закрывала глаза, она видела одну из них.

Она стала такой же плаксивой, как и Мэри, несмотря на усилия Кэт занять ее и успокаивающие объяснения Эммета.

Этому адвокату, Ричарду Эдвардсу, удалось отложить разбирательство на еще один день, а после этого наступил день святого – праздник, во время которого не проводятся никакие судебные разбирательства. А потом утренний суд был возобновлен. Епископ Карлайлский спрашивал Боннера на тему неясной теологической точки зрения, о которой тот дал понять во время слушания, что потребовало еще несколько дней.

Боннер скрежетал зубами от досады. Он устал уже дважды завершать изложение своих доводов, только чтобы те дураки в суде сказали ему, что он ничего не доказал, и, что они вынуждены признать ее невиновной, если он остановится.

Докажи он ее вину, Боннер бы сжег герцогиню, даже если бы она клятвенно всё отрицала. Он лелеял уверенность, что у него это получится. Чарльз Свон подчинится его приказам, если Боннер пригрозит ему тюрьмой или подвергнет сомнению его отношение к ереси.

До июля Крамнер считался единственным еретиком, сожженным на костре после отречения. Но поздним летом эта установка изменилась без предупреждения. Человек в Хэмпшире публично покаялся в своих заблуждениях и подписал бумаги, которые даровали ему прощение. Шериф сэр Ричард Пексл помиловал его, но потом от совета пришло письмо, которое гласило, что королева зла, что он помиловал осужденного еретика. Экзекуция была проведена, а шерифа кинули в тюрьму, но, если заключенный настаивал на служении католической вере, ему предлагали компанию священника на казни.

Английский народ начинал бунтовать против сожжений. Перед отбытием из Лондона Боннер сжег тринадцать душ за раз. Этих людей поймали во время протестантских молитв. На следующий день умерло на шесть человек больше, но людские демонстрации были такими тревожными, что Боннер ждал до поздней ночи, чтобы сжечь их.

Он надеялся, что Беллу уже сожгут к этому времени, но суд упрямился, а каждый день приближал его к смерти Мэри и воцарению Элизабет. Воздух потрескивал от напряжения. Казалось, вся Англия задержала дыхание, словно каждый ждал желаемые слова: «Королева мертва! Долгой жизни королеве!».

В итоге суд состоялся. Беллу усадили на стул перед трибуналом. Боннер расхаживал перед ней с пачкой бумаг в руке, о которых частенько упоминал. Очевидно, он провел много времени, подбирая вопрос, на который, мужчина был уверен, Белла ответит неправильно. Он спросил Беллу, была ли она в положении всеобщей амнистии… с широкой триумфальной улыбкой на лице. Эммет и Кэт обменялись взволнованными взглядами.

Они придумали систему, чтобы помочь Белле выдержать вопросы. Если ответом на вопрос служило «да», Кэт чихала или кашляла. Если «нет», Эммет издавал звук. Но на этот вопрос их ответы были неправильными. Если Белла ответит «да», то получится, что она претендует на знание мыслей Бога. Если «нет», она признается не спасенной грешницей.

- Отцы, я протестую, - донеслось от епископа Карлайлского. – Ни один смертный не может знать ответа на этот вопрос.

Суд быстро посовещался, и Отец Коуп заявил: вопрос не имеет ответа и поэтому должен быть опущен. Боннер пребывал в ярости, его скулы окрасились в темно-красный цвет, а глаза налились ненавистью.

Он вернулся к теме тела Христова, спросив Беллу вновь, верит ли она, что это действительно тело и кровь Иисуса после освящения, и когда точно сие чудо случилось. Белла ответила, что она верит в пресуществление, но не знает точно, когда оно произошло.
- Думаю, когда священник благословил его, - произнесла она. – Я не знаю точно.
- Вы не знаете, - повторил он, поворачиваясь, чтобы демонстративно посмотреть на судей. – Это одно из фундаментальных элементов нашей веры, а вы не знаете.
- Господи, я всего лишь простая женщина, - промолвила Белла, прося понимания. – Я верю учениям церкви, но я не столь образована, как вы.
- И что случится с телом Христовым, если его оставить нетронутым? – спросил он. – Оно останется телом Христа?

- Д-думаю, да…
- А что, если его часть следует предать земле и оставить на съедение мыши, глупая женщина? – рявкнул он. – Что случится с мышью?
- Не знаю. А что, вы думаете, случится?
- Говорю: мышь будет проклята! – закричал он.
- Бедная мышь! – ляпнула Белла.

Слушатели, бросающие друг на друга скептические взгляды во время этого дикого разговора, взорвалась смехом. Если кто из них и верил, что Белла была еретичкой, в начале слушания, то все после столь странного поведения Боннера и его хитрых вопросов свели свои подозрения на «нет». Белла не была еретичкой. Герцогиня не противоречила никаким теологическим установкам церкви, пусть даже в некоторых случаях точно их не понимала.

- Заседание переносится на день, - произнес Отец Дуайер, и судьи поднялись из-за стола.
- Думаешь, сможешь уйти от правосудия, - прошипел Боннер Белле. Она сжалась на стуле. – Ошибаешься. Клянусь, я еще увижу, как ты сгоришь.

- Земля очистится от твоего зла, - добавил проповедник Джейкоб. Он подкрался к ней сзади. Белла заплакала и вскочила на ноги, чтобы убежать от этих двоих. Она оглянулась в поисках Эммета или кого-либо еще, кто смог бы защитить ее. Но Отец Коуп разговаривал с Эмметом, а Кэт не было видно. Злоба лилась из них горячими волнами.
- Ты пыталась уничтожить меня, - заявил проповедник Джейкоб, - но увидишь. Зло никогда не восторжествует над людьми Божьими.

- Я не зло, - взмолилась Белла. Горячие слезы стекали по ее щекам. – Нет. Я не ваш враг!
- Ваше преосвященство! – позвал Отец Дуайер. – Проповедник Джейкоб. Подойдите. Нам нужно кое-что обсудить.
Белла заплакала и схватилась за живот. Струйка крови стекла на пыль у ее ног.
Боннер улыбнулся.
- Теперь мы знаем, что она не носит ребенка.



Рассвет, 17 ноября

Дрожащей и неуверенной рукой королева подписала помилование, которое Эдвард ей принес.

… Кралева Маэри…

Тогда женщина написала эти слова в последний раз.
Эдвард хотел выбежать из комнаты и вскочить на лошадь, но не мог оставить королеву сейчас. Семь дней он провел в этой комнате, пытаясь поймать пару драгоценных моментов ее здравого рассудка, чтобы сказать, что Боннер делал с Беллой. Прошлой ночью герцог, наконец, дозвался до нее, и Мэри согласилась подписать помилование. Эдвард поспешно написал его на листе пергамента на столе и передал женщине обмакнутое в чернила перо.

Рука Мэри соскользнула, перо упало на кровать рядом с ней.
- Скажи ей… скажи ей, что я люблю ее. Она – та сестра, которую я хотела бы иметь. И ты, мой кузен… Которого я бы хотела иметь в братьях. Каким бы королем ты был!
- Я не хочу этого, - решительно ответил Эдвард. Он оглянулся, чтобы удостовериться, что все ясно слышали его. Герцог не желал, чтобы с ее последним вздохом Мэри предложила ему корону.

Мэри мягко усмехнулась.
- Обычно тем, кто хочет, лучше не носить ее.
- Отец Эмбри готов начать, ваше величество, - сказала Джейн Дормер.
- Приступайте, - произнесла Мэри. Это было ее последнее слово.

Месса началась. Участники сконцентрировались на священнике. Эдвард был единственным, кто смотрел на королеву и видел, как последний вздох едва заметно покинул ее, когда священник воззвал к силам небесным. Он поднял руку женщины и поцеловал ее, а потом покинул комнату.
Эдвард спустился в зал и прошел к дверям дворца, где ждала его лошадь. Он постоянно отдавал приказ держать здесь коня все время, чтобы незамедлительно отправиться в путь с помилованием в руке. Его торопливые шаги вскоре присоединились к другим, что спешили к их собственным лошадям. Один из людей нес обручальное кольцо Мэри в руке – доказательство смерти королевы. Они расступились перед резиденцией, когда Эдвард направил лошадь в Каллен Холл, а остальные торопящиеся мужчины понеслись в Хатфилд, все они надеялись, что принесут известие принцессе Элизабет первыми.

Церковные колокола начали звонить, а орудия на стенах Тауэра открыли огонь. Новость разнеслась подобно пожару, и Эдварду пришлось объезжать людей, которые высыпали на улицу от криков «Королева мертва!».

Когда герцог достиг окраины города, дым уже стремился ввысь. На этот раз он был не от огня, ласкающего ноги еретиков, а от костров в честь празднования.

Королева мертва! Долгой жизни королеве!



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Alice_Green
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Исторические заметки:

- Ходили слухи, что Ричард Эдвардс был незаконнорожденным сыном Генриха VIII. (Наверное, есть доля правды в заявлении, что его мать, Агнес Блювитт, была одной из любовниц Генриха. Кроме семейной легенды нет доказательств того, что эти двое когда-либо встречались.) Ричард получил степень магистра в юриспруденции в Оксфорде, но никогда не практиковался. Он был министром во время царствования Эдварда VI, ушел в отставку при Мэри и вернулся вновь при Элизабет. Записи заявляют, что ему дали одежду на похороны Мэри (официально во время похорон обычно надевали несколько новых предметов одежды, предоставленных семьей) и на коронацию Элизабет. Она определила его в королевскую церковь, чтобы наблюдать за маленькими певцами. Ричард стал поэтом/сочинителем песен и довольно известным драматургом.
Достаточно интересно, что потомки Эдвардса подают иск, потому что заявляют, что большой кусок Манхэттена (включая современные Уолл-стрит, Бродвей и землю, где стоит Всемирный торговый центр) должен наследоваться ими. Погуглите «Edwards Millions» для дальнейшей информации.

- Вопросы, которые задал Боннер, задавались Жанне д’Арк и Энн Эскью на их слушаниях. Вопрос о мыши, который, возможно, является одним из самых глупых вопросов, заданных когда-либо во время слушания на тему ереси, был задан градоначальником на одном из судов над Энн. Ее ответ: «Увы! Бедная мышь!» - заставил слушателей взорваться неконтролируемым смехом.