Эдвард будит меня поцелуями.
Охнув, я открываю глаза, пока его губы пиршествуют по моему подбородку, шее, груди, животу.
Он касается легкими поцелуями моих бедер: один раз, второй, третий. Везде, но не там, где я нуждаюсь в нем больше всего. Я чуть ерзаю, снова подаваясь навстречу его рту. Но он неумолим. Хочет, чтобы я упрашивала его.
— Эдвард… — выпаливаю я. — Пожалуйста.
Чувствую тепло на своей коже, когда он смеется.
Я зарываюсь рукой в его волосах, потягивая за пряди, но он не двигается с места. Замирает. Ждет. Хочет, чтобы я изнывала от желания.
Так и есть. С ним я всегда изнываю.
— Скажи, чего ты хочешь, Белла, — подтрунивает он, скользнув в меня пальцем.
Только ему это не нужно. Он и так знает. Какими бы ни были наши отношения, мы всегда знали, чего хотим.
Он трахает меня пальцами, ртом. Я отрываю попу от матраца и вжимаюсь в его лицо. Оргазм уже близок, и я алчно жду удовольствия, которое он мне организует.
Чувства обостряются до предела, и вскоре экстаз низвергается на меня, повергая оземь. Я стонами произношу его имя и не могу дышать или думать.
Тело замирает, руки и ноги онемели, а грудь тяжело вздымается.
Эдвард ложится рядом со мной, лениво выводя пальцами круги на моем животе.
— Люблю тебя такой, — хрипло шепчет он.
От его слов ноет сердце.
— Любишь какой? Обнаженной и сгорающей от страсти в твоей постели? — шучу я, но есть толика обиды в моих словах.
Хочу, чтобы он убедил меня, что наши отношения не ограничиваются сексом. Черт побери, он сам просил переехать к нему. Должно быть что-то большее.
Он самодовольно улыбается, чуть сжимая мою грудь, а потом накрывает ее ртом.
Когда я не реагирую, он останавливается, приподнимается. Смотрит мне в лицо. В комнате полумрак, только огоньки в ночном небе освещают помещение. Ему ни за что не увидеть сомнения, которые меня одолевают.
Но может их почувствовать.
— Белл, — бормочет он, больше ничего не произнося. Никаких заверений относительно того, кем или чем я для него являюсь.
Если он меня любит, то не признается в этом. Никогда. Он осторожен со словами и чувствами, даже когда находится между моими ногами и входит в меня.
Сначала он медленный. Слишком. Словно пытается показать то, что не в силах выразить словами.
Но иногда слова так нужны — те, которые дают вам утешение больше, чем мысли в голове или чувства на сердце.
Через несколько минут мы возвращаемся к тому, с чего начали. Мы не медлим, не нежничаем друг с другом. Мы двигаемся быстро и резко.
Его погружения быстрые. Он хватает меня за колено, приподнимая ногу, чтобы толчки стали еще глубже.
— Бля, — рычит он, положив свой лоб на мой. — Бля. Перевернись.
Он выходит из меня, и я встаю на четвереньки. Он хватает меня за бедра, пристраиваясь, а потом снова наполняет меня, яростно вбиваясь в мое тело сзади.
— Тебе хорошо? — спустя секунду спрашивает он, касаясь губами моего плеча.
— Очень хорошо, — шепчу я в матрац.
Вот оно. Так мы двигаемся, так мы и живем. Разве это не любовь? Разве он не поглощен этим чувством?
— Я мог бы трахать тебя вечность, — рычит он, убивая меня своими словами.
Наши тела скользят друг против друга, мокрые от пота. Он откидывает мои волосы набок, снова нападая губами на мою шею. Движения и поцелуи его порывистые — я понимаю, что он уже близок.
Чувствую, как он впивается зубами мне в плечо, и надеюсь, что останется засос. Хочу, чтобы он оставлял видимые отметки, обозначающие, что я принадлежу ему.
Он перестает кусать меня, а потом наваливается сверху. Быстро выходит и кончает мне на спину, шепча череду ругательств вперемешку с моим именем.
Это всего лишь слова, которые ничего не значат. Эти слова произносят, когда чувства переполняют вас. Но на секунду кажется, что эти слова полны любви.



Наступает январь — месяц, несущий вместе с собой холодный ветер. В небе висит солнце, которое скорее напоминает декорацию. Оно не согревает мои щеки, от него не тает снег, что хрустит под моими сапогами.
Я так устала от холода, от этого неприятного ощущения, что подчиняет себе город и мои косточки, вынуждая все казаться очень хрупким.
Я возвращаюсь после ланча на работу, как вдруг вижу идущего по тротуару Эдварда. Он идет спиной ко мне, но я узнаю его по черной шапочке, под которой он прячет свои непослушные волосы.
Его появление застает меня врасплох, потому что я не ожидала его увидеть. Сегодня утром он говорил, что днем будет в Бруклине.
Я медленно спускаюсь на несколько ступенек вниз и подхожу чуть ближе.
И тут замечаю ее. Женщину, с которой он идет. Прежде я никогда ее не встречала, но Эдвард поворачивает голову , чтобы с ней поздороваться — и перед глазами у меня остается только она.
Я застываю на месте. Я нахожусь на достаточном отдалении от них, Эдвард не подозревает, что я рядом. В прошлом он никогда мне не изменял, но сомнение — штука жестокая. Одна-единственная мысль — и та терроризирует мои мысли.
Я продолжаю держаться на расстоянии. Ощущение, что я шпионю за ним, будто не доверяю. И это ощущение неприятно мне. Ну а видеть с ней своего мужчину еще ужаснее.
Они подходят к тротуару. Останавливаются, и женщина поворачивается к нему. Они не притрагиваются друг к другу. Разговаривают, но не улыбаются.
Я окидываю ее взглядом. Миловидная, не такая неказистая как я. Волосы золотистого цвета, розовые щечки. Мне она не знакома. Не могу припомнить ее. Это выводит меня из колеи.
Сзади в меня кто-то врезается, и я лечу вперед. Поворачиваюсь и извиняюсь, хоть и не я виновница столкновения.
Когда снова смотрю вперед, Эдвард и та женщина расходятся в разных направлениях.
Несколько минут — и их как не бывало.



— Ты куда? — интересуется Эдвард, заглянув в ванную.
Я поднимаю глаза, встретившись с ним взглядом в зеркале. Быстро надеваю сережки и отвечаю:
— Бена повысили, поэтому Анжела решила устроить сабантуй сегодня вечером.
— А. — Он трет ладонью небритый подбородок. — О чем-то таком он упоминал по мейлу.
Впервые слышу, что Эдвард приглашен. Анжела даже словом не обмолвилась. С той встречи в ноябре я виделась с ней всего раза четыре; может, она решила, что такие подробности меня не касаются. Она ведь не знает, что у него на раковине лежит моя зубная щетка, а в шкафу висит одежда.
— Ты сказал, что придешь? — спрашиваю я.
— Я не ответил, — произносит он так, будто ему все равно. Потому что ему не нужно давать людям ответы. Не нужно поддерживать связь, будь то открытки на день рождения или подарки на Рождество. Он делает все, что хочет, появляется тогда, когда пожелает. Он сам по себе — и в отношениях такой же. Он не парится.
Я — идеальный пример, спускающий ему с рук это преступление.
Проходят секунды, прежде чем он прерывает мои размышления, сказав:
— Надо разобраться с одним дерьмом.
Я полностью концентрируюсь на прокрашивании ресниц, стараюсь казаться равнодушной к его туманному заявлению.
С того самого дня, когда я заметила его идущим по улице с другой женщиной, меня прокляли новым хобби — подозрением. Когда тем вечером Эдвард вернулся домой позже обычного, я спросила, как прошел день. Он сказал: нормально. Пожаловался на пробку, тянущуюся из Бруклина. Ни слова не сказал о том, как провел время и с кем. А я не стала спрашивать. Не хотелось начинать ссору, которой не будет конца.
Потому что когда обстановка нагнетается, Эдвард стабильно линяет.
Ну а моя задача — упрощать наши отношения.
— Эй, — говорит он осторожным голосом. — Думаешь, поздно вернешься?
Его вопрос побуждает взглянуть на него, вот только сам он не смотрит на меня. Его взгляд устремлен на телефон, который он держит в руке.
Меня так долго одолевают сомнения, что он замечает мое безмолвие. Он поднимает голову, засунув телефон в карман.
— Наверное, нет, — тихо отвечаю я. — Планировала побыть часа два — не больше.
Хотелось бы мне стать такой же скрытной, как он, но это его игра. В которой я все равно не выиграю, как бы ни старалась.
Никакой реакции, только спокойное выражение на лице и задумчивый взгляд, словно он пытается решить какую-то проблему. В такие моменты я хочу научиться понимать его, хочу, чтобы его поступки были последовательными.
Я суетливо смахиваю со столика косметику прямо в сумку и делаю шаг к двери. Но Эдвард не сходит с места, преграждая мне путь.
Он выглядит зажатым, уставшим. Я провожу по его груди рукой, пальцами обхватывая подбородок. Смотрю на него, надеясь увидеть знак, который убьет охватывающее меня сомнение.
— Веселись, — бормочет он, быстро поцеловав меня в висок.
И сомнение никуда не девается, остается спутанным и скрученным клубком нервов.



Вечерами еще прохладно, зима никак не хочет уступать бразды правления весне. Словно не желает уходить, не желает давать мне то тепло, которое я так жажду ощутить.
Эдварда практически не бывает рядом. Он рисует в пустой студии своего друга, в нескольких кварталах отсюда. Когда он отвлекается от основной работы, то делает наброски страниц для детской книги, которую его попросили проиллюстрировать. Он постоянно занят. А я не хочу конкурировать с его увлечением, поэтому не вмешиваюсь в личное пространство.
Однако когда мы вместе, он искренний, внимательный. Трахает меня как никто другой. Оставляет по утрам записки перед тем, как я просыпаюсь. Мы целуемся, смеемся; в темноте он шепчет мне ласковые слова и обнимает во сне. Раньше за ним я подобного не замечала, поэтому эти знаки внимания скрашивают его редкое присутствие. Эти мгновения растирают мое сомнение в порошок.
А потом, одним субботним утром, он убегает по делам. И оставляет телефон.
Без умысла. Случайно. Эдвард ведь всегда берет с собой телефон.
Я прячусь под одеялом, жду, когда он вернется за забытой вещью. Но проходит пять минут, потом сорок пять, а его телефон по-прежнему лежит на тумбочке.
Он дразнит меня, вдруг завибрировав. На экране высвечивается номер с незнакомым мне кодом. Номер не сохранен в списке контактов, даже имя к нему не привязано.
Я протягиваю руку и кладу на ладонь трубку в ожидании, когда звонивший поймет, что ответить некому. Жужжание прекращается. Экран медленно гаснет. А потом приходит сообщение с того же самого номера.
Уровень моего любопытства зашкаливает, приближаясь к подозрению. А это чувство я ненавижу, ненавижу, что оно душит меня с невиданной силой.
В прошлом я ни разу не посягала на право Эдварда иметь личное пространство. По правде говоря, ни разу не находила причину сомневаться в нем. Может, этот скепсис просто напрасен. Но его телефон не закодирован, если бы ему было что скрывать, он бы нашел способ спрятать информацию от нежелательного свидетеля.
Ужасно. Не могу отрицать. Пульс зашкаливает. Я смотрю на небольшой девайс, который обладает несметной властью, содержит столько сведений о настоящем Эдварде. Знает то, что я никогда не узнаю. Именно потому я осмеливаюсь заглянуть в его телефон.
Провожу по экрану большим пальцем и сразу же открываю сообщение. Никаких других сообщений, только то, что прислали две минуты назад.
«Я могу перенести время встречи. Сообщи побыстрее».
Несколько раз прочитав эти слова, я медленно довожу их до своего сознания. Наверняка это связано с работой. Иначе не имеет смысла.
Я быстро проглядываю другие сообщения — ничего необычного. Любая беседа имеет однозначный смысл.
Теперь, когда не остается подозрений, с души словно камень упал. В теле появляется легкость. Ни страха, ни предчувствия беды. Единственное, что я чувствую теперь — стыд.
Я стала одной из тех женщин, что безо всякой причины лезут не в свое дело и не доверяют своим мужчинам.
Я стала женщиной, которая из-за неуверенности в себе рушит свою жизнь.



— Белла, у него появилась другая женщина, — первым делом сообщает Анжела, когда я поднимаю трубку. Он даже не здоровается, не кидает шутливое замечание, просто говорит: «Он изменяет».
Ее заявление застает меня врасплох. Я несколько месяцев старалась держать отношения с Эдвардом в тайне, а оказывается, Анжела все знает. Может, она знает все.
Не успев сказать ни слова, я начинаю плакать. А в мыслях вертится только одно: так я и знала. Черт побери, так и знала.
— Откуда тебе известно? — спрашиваю, изо всех треклятых сил стараясь казаться спокойной.
Молчание. Сдавленный всхлип.
— Он сам рассказал. — Она делает вдох, пытаясь перевести дыхание, но снова впадает в истерику. — Веришь? Он думал, что придет с повинной, и я не буду сердиться. Но он изменял мне, он меня бросает, и теперь я останусь совсем одна.
Бен.
Анжела говорит про Бена — не Эдварда.
— Мне очень жаль, — несколько раз повторяю я, пока в моих словах не появляется искренность, пока Анжела в них не уверится.
— Что мне теперь делать? — спрашивает она, как будто бы я могу дать ей ответ. — Какого хрена мне теперь делать? Мой отец устроил его на работу. А он вот как мне отплатил, мать его?
— Не знаю, Анж.
— Я могу прийти?
Нет, не можешь. Анжела до сих пор не в курсе, что я живу с Эдвардом. И теперь я ни за что не смогу ей рассказать. Лучше Анжеле не знать о том, что ей еще и лучшая подруга врет.
— Нет, давай я сама приеду, — предлагаю я.
— Белла, — произносит она мое имя с тревогой и непреклонно. — Мне изменяет муж. Черт, мне нужно куда-то выбраться. Проклятье, нужно поплакать и выпить вина.
— Я не дома, — вру я. — На работе. Но могу перехватить тебя где-нибудь. Скажем, в винном баре в нескольких кварталах отсюда.
На другом конце трубки — всхлип.
— Хорошо.
Я быстро одеваюсь. Отправляю Эдварду сообщение, чтобы он знал, куда я ушла. В подробности его не посвящаю, надеюсь, что он спросит сам. Но он не отвечает.
Он работает, убеждаю себя. Он поглощен работой, занят и сосредоточен на важной для него деятельности, поэтому она важна и для меня.
Но трудно так думать, когда я просыпаюсь в одиночестве, ем в одиночестве и сплю в одиночестве. Практически всегда я одна.
Когда я приезжаю в бар, Анжела уже там, а компанию ей составляет открытая бутылка.
Я обнимаю ее, бормоча бесполезные соболезнования.
Говорю ей, что он не стоит ее слез. Она достойна большего. Произношу клишированные фразы про карму, которая воздаст Бену по заслугам.
Но мои слова не убеждают ее, потому что факт остается фактом: ей изменили, это ее муж не сдержал клятв любить ее вечно и искренне.
Мы сидим в баре до тех пор, пока работники не начинают задвигать стулья и косо на нас поглядывать.
Анжела едет домой на такси, ну а я решаю пройтись пешком. За время прогулки начинаю задаваться вопросом: покажусь ли я Эдварду достойной кандидатурой, сможет ли он дать мне хоть какие-то обещания?
Я добираюсь домой почти за полночь. В квартире темно, но работает телевизор. В комнате слышен тихий рокот старого сериала, который я никогда не смотрела. На полу рядом с диваном стоит открытая бутылка пива и контейнер с почти съеденной китайской едой.
— Эдвард? — зову я.
Выключаю телевизор и зажигаю на кухне свет. Снимаю куртку. Пью воду.
Захожу в спальню, где нахожу Эдварда.
Опустив голову, он сидит на краю кровати.
— Привет. Не думала, что ты дома, — шепчу я.
Он не смотрит на меня.
— Вернулся час назад.
— А я встречалась с Анжелой.
Он делает вздох, царапая ногтями шею.
— Да, я получил твое сообщение.
— Но не ответил. Так что…
— Был занят, — говорит он. Вдруг смотрит на меня. — Извини.
Услышав его извинение, чувствую, как оно скребет мне душу.
Он извиняется.
Прикусываю щеку. Могу сказать, что все путем. Могу солгать и сказать «ничего страшного, мне нескучно, когда тебя нет рядом». Но события этого вечера и бутылка вина сделали меня уязвимой, поэтому с губ срываются слова:
— Плохо, Эдвард. Все плохо.
На лбу у него появляются морщины, брови хмурятся.
— Что?
— Мы. У нас все плохо. — Я пытаюсь перевести дыхание, но вместо того начинаю плакать. Чувствую себя идиоткой. Ненавижу ссоры и выгляжу жалко, плача перед ним. Не знаю просто, как еще справиться со всем, что на меня навалилось.
— Эй. — Он встает с кровати. Присев и крепко обхватив руками мои плечи, заглядывает мне в глаза. — Что случилось?
Качаю головой.
— По-моему, я схожу с ума.
Он волнуется — именно этого я и хотела. Хотела знать, что ему не все равно.
— Иногда это нормальное ощущение, — уверяет он.
— Нет. Я рылась в твоем телефоне, — бурчу я, стирая с щек слезы. — Я думала, ты мне изменяешь, и ошиблась. А теперь чувствую себя последним дерьмом.
Он чуть подается назад.
— Ты рылась в моем телефоне?
— Прости. Прости, просто тебя практически не бывает дома, ты словно отдалился от меня. Что мне оставалось думать?
С минуту он изучает меня взглядом. Выражение его лица недоступно для понимания.
— После всей херни, которую нам пришлось пережить, я сомневалась, что могу тебе доверять, — признаюсь я так, словно дышу этим признанием. — Ты исчезаешь, и мне так мерзко от этого. Я люблю тебя, но хочу доверять тебе.
— Белла, ты можешь мне доверять, — нежно говорит он. — Я никогда тебе не изменял. Блядь, я никогда бы так не поступил.
Я смотрю на него. Слышу его, но верить ему так сложно, когда действия расходятся с обещаниями. Но киваю, с сопением выдав: «хорошо, хорошо, извини».
Покачав головой, он просит меня не извиняться.
Обхватив ладонями мое лицо, он стирает мои слезы.
И, поцеловав в губы, впервые говорит, что любит меня.

---