– Ты был прав. – Я бросаю на пол сумку, кошелек, снимаю пиджак, а затем начинаю опустошать кучу карманов, забитых ручками, ножницами, липучками и спиртовыми салфетками. Эдвард все еще в больничных штанах, пришедший незадолго до того, как пришла я, и он смотрит на меня, совсем не понимая.
– Я был прав насчет чего?

– Это была Анжела. Анжела стащила препараты. – Я сдергиваю стетоскоп с шеи и бросаю его в сумку, шлепаясь на диван около Эдварда. Сейчас моя гордость понесла потери, но я смирилась с этим. Так бы чувствовал себя Эдвард, окажись я права.

Но я не была права. Даже близко. Фактически не близко в кучу световых лет.

Я правда обвиняла доктора Эллис просто, потому что ревновала? Теперь это кажется абсурдным.

К чести Эдварда, он не произносит «Я же говорил» или не заставляет меня чувствовать себя хуже другими способами. Вместо этого удивление освещает его лицо, и его взволнованность невозможно скрыть.
– Серьезно? Что случилось? – спрашивает он. – Она призналась, что взяла их?

– Я обшарила ее телефон, – говорю я не извиняющимся тоном, игнорируя то, как Эдвард вопросительно приподнимает бровь. – Она посылала своему парню сообщения – они говорили об этом. И потом она поймала меня, а я прижала ее в угол.

– С чего ты решила пошпионить за ней? Казалось, ты не думала, что это была она.

– А я и не думала. – Я продолжаю рассказывать ему, как увидела обличительную эсэмэску в ее телефоне, которая принудила меня прочесть и остальные. Я также рассказываю ему о том, как она позвонила Кейт и все ей рассказала, после чего Кейт пришлось вернуться на работу для личной беседы с Анжелой в ее офисе. Заплаканную Анжелу сразу уволили, и нам с Эмметом и Шелли пришлось разделиться, чтобы позаботиться об ее пациентах до конца смены.

В целом, день оказался невероятно долгим.

– Между тем, – завершаю я, наклоняясь, чтобы украсть у Эдварда поцелуй прежде, чем соскальзываю с дивана, – я собираюсь в душ. Эммет снова угощает напитками у себя дома, и я подумала, мы могли бы съездить к нему. – Бог знает, я могла бы сейчас втрепать, по крайней мере, пять коктейлей.

– Ладно, но мне завтра на работу, – говорит Эдвард, вставая и следуя за мной в ванную. Он раздевается вместе со мной, и я осторожно наблюдаю за ним через большое зеркало. Когда он ловит мой пристальный взгляд, то криво усмехается, и я неловко скрываю румянец, потому что этот мужчина все еще производит на меня подобный эффект.

– Значит, ты можешь быть «трезвым водителем». – Я успешно справляюсь с отводом глаз от его обнаженного тела, пока говорю это, вместо этого сосредотачивая внимание на наладке температуры воды.

– «Трезвый водитель», а? – произносит он, когда я запрыгиваю в душ. – И это все, в чем я хорош?

– Одна из нескольких вещей, – дразню я.

Я встаю под кучу струй воды душевой Эдварда, позволяя горячей воде окутать мои плечи и волосы, и вздыхаю, пока вода медленно расслабляет мое тело после напряженного дня. Эдвард подходит ко мне сзади и просто прижимается ко мне телом, прежде чем помещает мягкий поцелуй у меня на шее. Он легонько водит пальцами вниз по моим рукам, затем проводит по ягодицам и, наконец, касается жара меж моих ног.

Я тихо стону и откидываюсь назад, позволяя его силе поддерживать меня.

– Я счастлив за тебя, малыш, – плавно бормочет он мне на ухо. Я оборачиваюсь и обнимаю его за шею, прижимаясь к нему грудью. Он улыбается мне, затем помещает влажный поцелуй на моих губах; брызги вокруг нас создают толстое уплотнение, которое словно бисером обволакивает нашу кожу.

– Я тоже, – говорю я после очередного сладкого, долгого поцелуя. Просто стоя здесь в объятиях его рук и зная, что меня поддержат независимо от того, какие испытания мне подбросит жизнь, я ощущаю, как события этого дня кажутся не такими уж утомляющими.



К Эммету мы добираемся в четверть десятого. Его район тихий, уличные фонари бросают спокойный желтый свет на дорогу и здания. По внешнему виду легко можно предположить, что по соседству живет пожилая пара, укутывающаяся одеялом в кровати, стоил лишь солнцу спрятаться за горизонт, скрывающийся за двухэтажным панельным домом на противоположной стороне улицы.

Никто никогда бы не догадался, что это дом Эммета, горластого медработника с пофигизмом размером с Канзас и гордостью, которой можно прокормить небольшую армию.

Пока мы продвигаемся к боковой двери и слышим наконец устойчивое бренчание музыки, я в шутку напоминаю Эдварду, что именно здесь я впервые применила к нему «сисечную силу».

– «Сисечную силу»? – переспрашивает он с улыбкой. – Вот что действует на меня последние несколько недель?

– Они настолько сильны, что даже мой дешевый рабочий лифчик не мог сдержать тебя.

– Ага… кстати, что случилось с тем лифчиком?

– А? О, он, хм… думаю, где-то валяется в квартире, – уклончиво выдавливаю я, не желая рассказывать ему, что выкинула его, как только у меня появился шанс с кем-то перепихнуться. Я никогда бы не надела эту проклятую вещь, появись один гребаный шанс, что он мог увидеть его. Теперь мои рабочие лифчики – это необычные, кружевные вещи с косточками, причиняющими боль, так крепко прижимающиеся к моей груди, что я едва могу дышать, но зато они привлекательно акцентируют мое декольте. Потому что да кому нужен комфорт, когда существует перспектива небольшой шалости в комнате дежурного?

– Нам стоит постучать или просто войдем? – спрашиваю я, оживленно сменяя тему. Музыка кажется громкой у двери, и я не уверена, услышат ли внутри наш стук.

– Давай просто войдем. – Он открывает дверь, приводя нас обоих прямо в кухню. Там горит свет и на барной стойке находится куча разных бутылок с алкоголем, за которыми никто не наблюдает. Все голоса и музыкальный поток раздаются из гостиной.

Там Джаспер, Элис, Ирина, Майк, Эрик из переносного отделения и парень, которого я не знаю. На одном конце дивана сидит Эммет, а рядом с ним, в изящном жакете и на высоких каблуках, сидит доктора Хейл.

Ее невозможно не заметить. Сидя чопорно, как будто она не желает себе позволить расслабиться, она совсем неуместна среди остальной части компании. Не думала, что они все еще видятся с Эмметом, но у них все так быстро меняется, что очень трудно уследить за происходящим. И он никогда много не болтал о своих отношениях – или их недостатке – с ней. Последнее, что я слышала, – она встречалась с кем-то другим.

Может, все еще и встречается, но ее колено касается его таким неочевидным способом, который заставляет меня лишний раз задуматься об этом.

Ее глаза взметаются вверх, когда она видит нас, и полагаю, это потому что Эдвард – один из нескольких человек, которых она действительно здесь знает. Мы здороваемся со всеми, и Эммет встает, чтобы сделать мне крепкий праздничный напиток, объявляя всем, что я единолично устранила вора наркоты из нашего рабочего штата.

Я ударила его по руке, пытаясь утихомирить. Может, Анжелу и уволили рано утром, но это не обязательно значит, что она ушла навсегда, и даже в этом случае, с его стороны довольно неучтиво устраивать из этого праздник.

– Что? – защищаясь произносит он. – Ты правда избавилась от воришки препаратов.

– О Боже, Белла, – говорит Элис, врываясь в кухню после нас, – не могу поверить, что это была она. Ты знала? Я бы поставила обе сиськи и яичник на то, что я была права насчет доктора Эллис.

– Элис, успокойся, – утихомириваю ее я, внезапно охваченная лишним вниманием. Прошло только три часа, но очевидно это много времени для Эммета, чтобы объявить о новостях всей больнице. – Мы даже не знаем, почему она стащила их.

– Успокоиться? Я убивалась из-за тебя, Белла. Не знаю, что бы я сделала, произойди такое со мной. А вообще знаешь что? Думаю, я бы вдарила ей, когда бы узнала.

Элис слишком взволнована, и ее никак не урезонить. Я беру свой стакан у Эммета и проглатываю половину напитка прямо на кухне – чуть ли не давлюсь, потому что, Господь всемогущий, он крепкий – затем возвращаюсь в гостиную и нахожу Эдварда и доктора Хейл в глубокой дискуссии о пациенте, о котором они оба заботились.

Мы с Элис и Ириной говорим о работе, затем о крошечном, фантастическом ресторане, обнаруженном Ириной, в котором ни я, ни Элис еще не бывали. Мы решаем вскоре сходить туда вместе, так как с тех пор как мы гуляли в последний раз, прошла уйма времени. После мы болтаем о тренировке, размышляя о том, какими же мы стали бездельницами, и пообещали друг другу, что сделаем лучший старт в эти выходные, а затем мы перешли к другим одинаково нелогичным темам.

Я делаю себе еще один напиток, в то время как Майк с Эриком начинают турнир в «Xbox», оба они сидят на ворсистом, возможно грязном ковре Эммета. Доктор Хейл спрашивает, как у меня дела, и мы начинаем короткую, немного неловкую беседу о работе и об отце Эдварда – вот так раз!

– Ты, должно быть, сейчас его медсестра? – фыркает она (нехарактерная для нее черта). – Невероятно. Ты устроила ему ад на земле за всех нас?

Я даже не пытаюсь скрыть свое удивление.
– Он не нравится тебе? – Она доктор, в конце-то концов. Я думала, они все отлично ладят по одной этой причине.

– Он? Нравится? – Она сбита с толку. – А тебе он нравится?

– Ну… нет. Но он морочит мне голову из-за того, что я медсестра.

– Точно. Я никогда не могла терпеть это, – говорит она, пожимая плечами. – Знаешь, моя мама медсестра. Ей шестьдесят два, и, тем не менее, она все еще одна из лучших.

– Правда? – спрашиваю я в удивлении. – Классно. А чем занимается твой отец?

– Мой отчим – бухгалтер. А биологический отец бросил нас, когда мне было три года, так что мама растила меня и моего маленького брата одна. Она работала и ходила в медшколу, пока была беременна им. – Гордость в ее голосе выразительна.

– Твоя мама работает в «Харбовью»? – спрашиваю я, задумываясь, встречала ли я ее где-нибудь, даже не зная.

– Не-а, она живет в Орегоне. Я из Астории.

– А что ты? – любопытно спрашиваю я. – Ты всегда хотела быть доктором?

Она делает преднамеренный глоток своего напитка, внезапно глубоко задумавшись.
– Да, очень хотела, – наконец говорит она. – Даже когда был маленькой. Я думала о том, чтобы стать медсестрой, но однажды я упомянула о желании быть доктором, и мама всегда воодушевляла меня посещать медицинскую школу. Думаю, втайне она всегда боялась, что я закончу, как она… не замужем и мать-одиночка. Что очень глупо, потому что она проделала потрясающую работу. И я даже никогда не хотела детей. – Она морщит нос, сделав очередной глоток и осушив свой стакан.

Эммет шлепается на диван рядом, снова не прикасаясь к ней, но осторожно прижавшись к ней бедром. Эдвард садится со мной и тянется к моей руке, сцепляя мои пальцы со своими. Они оба только вернулись с кухни, и Эммет заменяет напиток доктора Хейл полным стаканом, который она принимает с благодарной улыбкой.

Странно наблюдать за ними. Тем не менее, им комфортнее в приватной обстановке, тонкий намек на неловкость окружает их в присутствии компании. Как будто они хотят быть ближе, но сопротивляются этому желанию. Как будто он хочет взять ее за руку, но отказывается по любой причине или любому оправданию, которые он может придумать сегодня.

Интересно, знает ли он, что ее мама медсестра – что это человек, которого она уважает, а не род ее занятий.

Выпив еще один стакан, я направляюсь в ванную комнату. Та, что в прихожей, занята, так что я медленно пробиваю себе путь в комнату Эммета, решая использовать главную ванную очень быстро – я навеселе, а на лице вскоре явно отразятся все выпитые мною сегодня коктейли.

Выходя из ванной, я открываю дверь, облокачиваюсь на дверную раму на мгновение и замираю.

Учебный план сиэтлского университета покоится на его ночном столике, и эмблема медсестринской школы привлекает мое внимание, заставляя меня подойти ближе. Я пытаюсь бороться со своей любопытностью, говоря себе, что тогда мои шпионские навыки проявят себя дважды за день, но я полагаю, что могу просто посмотреть, увидеть, является ли это тем, что я думаю, и никому об этом не говорить, даже ему. Я могу притвориться, что никогда этого не видела, и терпеливо подождать, пока он не будет готов честно признаться в своих планах.

Я медленно подхожу ближе, пока не могу прочесть заголовок заявления, вытягивая шею, чтобы увидеть лучше.

Это программа практикующего медбрата. Я знала это.

– Что ты делаешь?

Я подпрыгиваю при звуке голоса Эммета, затем поворачиваюсь, встретившись с ним взглядом. Он подходит ко мне и хватает учебный план со столика. В течение минуты я волнуюсь, что он собирается смять бумагу и выбросить, но он просто открывает ящик в столе и бросает ее внутрь.

– Это то, о чем я думаю? – спрашиваю я, скрывая улыбку.

– Ничего особенного.

– Знаешь, я правда очень рада за тебя. До сих пор не считаю, что это необходимо, но знаю, что, в конце концов, это осчастливит тебя.

– Ну еще немного рано устраивать гребаную вечеринку по этом поводу, – ворчит он. – Меня еще не приняли. И было бы прекрасно, если бы ты держала рот на замке о дерьме, которое еще даже не произошло.

– О чем ты? Конечно, это произойдет.

Он поворачивается ко мне, его голубые глаза противоестественно серьезные.
– Послушай… Я просто не хочу, чтобы люди знали, если мне откажут, хорошо?

Я понимаю, к чему он клонит, хотя знаю, что ему чертовски плевать на то, что люди думают о нем.

Кроме нее.

– Твоя тайна со мной в безопасности, – обещаю я, показывая, что мой рот закрыт на замок. – Хотя я все еще думаю, что это потрясающе. Когда тебя примут, мы можем закатить вечеринку!

– И не надейся, – бормочет он, проходя мимо меня в ванную. Неуверенность в себе исходит от него волнами, но он тщательно скрывает это позади раздражительного выражения и прямых плеч. Если бы я не знала его, то думала бы, что он просто в своем обычном сварливом, самодовольном настроении. – А теперь выметайся из моей спальни и прекрати рыскать в моем доме. – Дверь ванной хлопает за ним, эффектно оставляя меня с его последним словом.



Анжелу официально уволили. Об этом нигде не объявляли, и Кейт не обмолвилась об этом, но по слухам это так, и так как она не работала ни в одну свою смену на этой неделе, я вполне уверена, это правда.

С ее уходом ничего не меняется, ничего не меняется даже с новостями о воришке препаратов. Я думала, что буду чувствовать себя как-то иначе – может, счастливее – зная, что я больше ни в чем не виновата, но вместо этого я переигрываю в голове каждую свою беседу с Анжелой, пытаясь увидеть тонкие намеки, которые я, возможно, упустила из виду. Намеки на то, что она наркоманка.

Эдвард думает, что знаки очевидны, но я не думаю, что она вообще ему когда-либо нравилась. Может, он прав, особенно, когда он спрашивает, работала ли она сверхурочно или всегда ли жаловались ее пациенты на невыносимую боль. Она действительно много работала сверхурочно, но я не припоминаю, чтобы ее пациенты так уж часто жаловались на боль. Конечно, были с ее стороны слезы, но я тепло напоминаю Эдварду, что это он вел себя как придурок в тот день.

Неделю спустя, в день выдачи зарплаты, я получаю свои ответы.

Я была на работе три часа, когда осознала, что забыла телефон в машине, и это совсем не смешно, потому что это означает, что я не могу посылать похабные эсэмэски Эдварду. Сегодня я не припарковалась в гараже, а на открытой автостоянке, находящейся за отделом социального обслуживания. Мне нравится парковаться здесь даже притом, что идти до работы чуть дольше, потому что иногда я застреваю позади осторожного водителя, который может весь день заезжать или съезжать вниз по шести уровням гаражной парковки. А когда ты мчишься на работу в последнюю минуту, приходится считать каждую секунду.

Я выхожу на улицу и забираю из машины телефон. Затем чуть ли не врезаюсь в Анжелу, пока прохожу мимо здания отдела соцобслуживания.

Очевидно, она нервничает, видя меня. Она дважды убирает волосы за уши, затем засовывает свою зарплату в сумочку и разворачивается. Я полагаю, что это все, хотя все же замечаю, что она выглядит здоровой, выспавшейся, без каких-либо признаков безудержной одержимости.

Как только я поворачиваюсь, чтобы войти в больницу, ее голос останавливает меня:
– Я сожалею, хорошо?

Я останавливаюсь. Между нами несколько метров пространства, но она смотрит на меня, черты ее лица немного напряжены.

– Прости, что?

– Я не должна была красть наркотики под твоим именем, – разъясняется она. – Но я увидела возможность, и у меня не было выбора.

– Да, не уверена, что понимаю… – говорю я с долей сомнения в голосе. У тебя есть выбор. У тебя всегда есть выбор.

– Я и не ожидала, что ты поймешь! – фыркает она в раздражении. – Ты не знаешь, каково это, через что я прошла! Все вы только можете продолжать осуждать меня, но это ничего не изменит. Я хороший человек! – Она указывает на себя, произнося последние слова, акцентируя свою точку зрения.

Она уходит прочь, прежде чем я могу сформулировать ответ, и я понимаю, что, вероятно, никогда не узнаю, почему она стащила препараты. Но я почти уверена, что они не для нее, что она несет куда больший вес на своих плечах, чем любой из нас может понять. Я никогда не потрудилась узнать ее, действительно узнать ее ближе, и хорошо это или плохо, я знаю, что никогда не буду посвящена в любое бремя, что она несет. И возможно так нравится ей больше.

Я хочу с безразличием наблюдать за тем, как она уходит. Радоваться ее избавлению. Устроить вечеринку и отпраздновать как Эммет.

Но она без работы и страдает, и все, что я могу собрать в себе, – это, конечно, нежелательная доза жалости.



Я многое обдумываю следующие несколько недель.

В основном свои отношения – с самой собой и с Эдвардом. Когда я переехала сюда из Флориды, я волновалась по поводу определения себя как человека. Я хотела быть одинокой и независимой и обнаружить, кем я была на самом деле, не отражение себя, вызванное своей уверенностью в других людях. Я не хотела терять себя ради мужчины.

Однажды я сделала это, и какое-то время я считала это годами, потраченными впустую. Может, так оно и было. Но это привело меня туда, где я сейчас – это сделало меня человеком, какая я сейчас, определяя мои решения и принуждая меня взять под свой контроль мою жизнь. Это привело меня в Сиэтл, к Эдварду. Это вынудило меня оценить себя и понять, что делает меня счастливой.

Узнав полную независимость, я не почувствовала себя счастливее. «Свобода» одиночества с каждым днем тоже не доставила мне удовлетворения.

Разделяя жизнь с моей второй половинкой, я ощущаю счастье. Зная, что он будет рядом, чтобы поддержать меня, когда мне нужно успокоение, или поспорить со мной, когда я нуждаюсь во взгляде со стороны. Зная, что он не осудит меня за мои ошибки и будет учиться вместе со мной, расти со мной и служить мне указателем. Зная, что он будет рядом, когда я засну и всегда – всегда – когда я проснусь, прижавшись к моей спине, написав эсэмэску или позвонив. Даже когда мы ссоримся, даже когда он приводит меня в бешенство, я знаю, что не изменила бы никакую крошечную деталь между нами.

Я не чувствую себя потерянной. Я чувствую, словно обнаружила себя, дополнила, как будто Эдвард помог мне достичь своего полного потенциала как человек, а не как кто-то, кто просто хватается за любые попытки найти свой путь. Может, я не была готова, и время было неподходящее, но жизнь редко выдает такие шансы.

Я ничего не слышала от Алека с того телефонного звонка по пьяни. Один раз я разговаривала с Лорен, и она неопределенно обмолвилась, что он наконец двинулся дальше. Что он едва помнит тот звонок и подавлен, даже притом что он не попытался извиниться. Но я хорошо справляюсь с этим, потому что он часть отдаленной жизни, с которой я с радостью расстаюсь, а расстояние между нами делает это легче.

Я немного думаю о докторе Эллис. Эдвард не говорит о ней, и насколько я знаю, их дружба утратила свое значение. Они вежливо друг другу улыбаются в коридоре, но держат расстояние. Думаю, Эдвард все еще чувствует себя плохо из-за той ночи, когда она привела его домой, особенно когда я наконец объяснила ему, что это было бы так, приведи меня ночью домой Алек в подвыпившем состоянии. Оказалось, он не оценил подобный сценарий, и больше мы это не обсуждали.

Мне это не нравится, но мысль о нем, снова тусующемся с ней, смеющемся и возможно даже немного подсознательно флиртующем, заставляет меня чувствовать себя бесконечно хуже.

Я сижу перед компьютером на медсестринском посту, ища информацию об анализах. Когда проходит мимо доктор Эллис, исчезая в комнате диктовки, я реагирую не подумав, вставая без колебаний и следую за ней внутрь. Она просто открывает медкарту, которую взяла с собой, и поворачивается при звуке открытой двери. Когда она видит, что это я, то напряженно улыбается, затем отворачивается и начинает просматривать страницы.

– Белла, – радушно произносит она, возвращаясь к работе, и с момент я стою там, задумываясь, какого черта я делаю. Какого черта я планировала сказать. Потому что все слова сейчас внезапно исчезли.

Я откашливаюсь.
– Доктор… Эллис. – Звук ее официального имени зависает в воздухе, выделяя эмоциональный барьер между нами.

– Тебе что-то нужно? – спрашивает она, даже не поворачиваясь назад.

Я смотрю на умывальник, задумываясь, могу ли я просто притвориться, что пришла просто помыть руки. Доктор Эллис открывает раздел рентгена и начинает читать отчет о компьютерной томографии, как будто меня тут даже нет.

– Вообще-то, м-м, да. – Я даже не пытаюсь сесть, потому что не планирую занять на разговор много времени. – Я хотела извиниться.

– Извиниться за что?

– Не думаю, что всегда была любезна с тобой. А если и была, ну… я не всегда думала о тебе хорошие вещи. И ты ничего мне не сделала… ну, кроме того, что намекнула, что тебе все еще нравится Эдвард…

– Эдвард – отличный парень, – говорит она непринужденно, все еще не отводя глаз от медкарты, лежащей перед ней. – Любая девчонка была бы дурочкой, если бы ей он не нравился.

– Точно.

– Белла, ничего страшного, что я не нравлюсь тебе.

– Я хочу, чтобы ты нравилась мне. Ради Эдварда.

Она бросает на меня взгляд через плечо.
– Зачем тратить свое время? – Ее тон полон сомнения, но также и любопытства.

– Это не так. Просто… помнишь, когда кто-то украл наркотики под моим именем? Ну, я полагала, это была ты. У меня не было серьезных оснований думать так, я повела себя ничтожно. И я не хочу быть таким человеком. Плюс, я могу понять, что двум людям лучше быть друзьями, чем быть связанными романтическими отношениями. И если ты наслаждаешься дружбой Эдварда, – я акцентирую это слово, – так же, как он наслаждается твоей, тогда я правда хотела бы попытаться справиться этим. Так что, да… именно поэтому я и хочу, чтобы ты нравилась мне. Если ты не хочешь увести его у меня или еще что, иначе я продолжу ненавидеть тебя.

Доктор Эллис полностью оборачивается, откидываясь назад на стуле и скрещивая руки на груди. Она расценивает меня пристальным взглядом.
– Ты серьезно?

Не уверена, должна ли я быть оскорблена.
– Да.

– Он правда очень тебе нравится, да?

– Я люблю его.

– Хорошо. – Она улыбается, и с ее рыжими волосами, бледной кожей и светлыми глубоко посаженными глазами мне приходит в голову, что она действительно красивая женщина. И все же я больше не чувствую исходящую от этого угрозу. – Я рада, что он с кем-то, кто любит его настолько сильно, как ты. Потому что никто бы не смог так.

– Ага, спасибо.

– Вообще-то я собиралась пообедать после этого. Ты… не знаю, хочешь присоединиться ко мне?

Вопрос неловкий, как и вся ситуация, но я все равно ощущаю небольшое чувство облегчения.

– Конечно, – говорю я, и мое напряжение уменьшается. – Было бы неплохо вместе пообедать.



Мы едим в кафетерии вместе с другими людьми. Беседа натянутая и напряженная – как, в принципе, я и ожидала – но с другими коллегами поблизости, участвующими в своих собственных обсуждениях, тишина между нами совсем не давит. Да, не комфортно, но терпимо.

Некоторое время мы говорим о еде. Над моей рыбой переусердствовали, на вкус как картон, и я отмечаю про себя больше никогда ее не брать. Эммет был бы потрясен, узнай он, что я отказалась от стандартного хот-дога и обычной картошки фри. Доктор Эллис взяла тако-салат, и на ее мясе жир блестит как солнечная, блестящая мантия.

Далее заходит разговор о докторе Бирсе. Доктору Эллис он тоже не нравится. Поди разбери этих врачей.

Наконец мы заговариваем о погоде. Которая, кстати, дождливая.

Эдвард не приходит.

Когда мы расходимся, я не ощущаю реального чувства удовлетворения. Я не чувствую, словно внесла что-то новое в наши отношения, и я не так уж уверена, что буду думать о докторе Эллис как-то иначе с этого момента. Но теперь, по крайней мере, у нас есть оправдание вести себя мирно. Она знает, что может разговаривать с Эдвардом на работе, не волнуясь, что я скрываюсь в темном переулке с ржавым скальпелем и шприцем, полным яда. И пока я не планирую сообщить Эдварду о своей тщетной попытке освобождения от грехов, я надеюсь, он хотя бы немного извлечет выгоду из того, что я попыталась сделать.

Это правда большее, на что я могу надеяться.



Месяц спустя Элис тормозит меня в комнате отдыха на пути к возращению к работе.
– Слышала, что произошло? – спрашивает она, переполненная эмоциями.

– Нет, что?

– У доктора Бирса больше нет здесь привилегий. Я слышала, его даже отправят на апробацию его медицинской лицензии.

– Что? – усмехаюсь я. Восторг, вызванный новостями, заряжает меня хорошим настроением на весь день. – Что произошло? Бесил кого-то слишком часто? Попытался убить очередного пациента? – Жаль, я не могу утверждать, что последний комментарий был сказан в шутку.

– Все сразу. Ну, типа того, – небрежно отвечает она. – Очевидно, он спорил с персоналом во время операции. Этот мудила собирался оперировать не ту руку! Можешь поверить в это?

Черт возьми, да, я могу поверить в это. Я просто разочарована, что его не уволили раньше, и это чуть ли не стоило очередной огромной ошибки для администрации больницы, чтобы наконец открыть свои глаза и принять меры.

Когда я повторяю это вслух, Элис просто качает головой, соглашаясь со мной.
– Ну, теперь его хоть нет. Потрясающая новость дня.

Я убираю свои вещи в шкафчик и следую за Элис на медсестринский пункт. Эммет рассказывает все новенькой, на замену Анжеле, девушке под тридцать, которая немного напоминает мне себя: она переехала сюда из Орегона после скандального развода, и хоть мы отличаемся тем, что у нее есть трехлетний ребенок, она тоже приехала сюда, чтобы найти то, что искала я – независимость, свободу. Новую жизнь.

Майк уже совершил нападки на новенькую дважды. Она краснела, когда разговаривала с ним, но когда я спрашиваю ее об этом, она заявляет, что не готова к новым отношениям.
– Знаешь, я просто устраиваюсь на новом месте, – говорит она мне. – К тому же, думаю, мне нравится быть одной. Теперь я могу пялиться и трогать все. Плюс, нет никого, кто орет на меня, когда я возвращаюсь домой. Только тишина и покой, – мечтательно завершает она.

Я не спорю, потому что чувствовала себя также до определенного момента. Но тебе не всегда удается выбрать то, как будет двигаться твоя жизнь дальше. Всякое происходит, и почти всегда не зря, даже если тебе приходится глубоко копнуть, чтобы найти это.

Жизнь непредсказуема, редко следует пути, курс на который ты намереваешься взять. И все же если ты откроешь свой разум и свое сердце навстречу этому, исход может быть великолепным.

Перевод: Rob♥Sten