Глава 9

Все утро я оставался рядом с Беллой, продолжая нежно протирать кожу влажной прохладной тканью или гладить щеку и лоб пальцами. Это, казалось, успокаивало ее: от моего прикосновения дыхание и сердечный ритм всегда замедлялись.

Я знал, что ее лихорадка потихоньку уменьшалась. Хинин помогал. Тем не менее, в ближайшее время ей потребуется еще одна доза. Мне также хотелось точнее измерить температуру. Сон длился несколько часов, и мне не хотелось ее беспокоить. Для исцеления спокойный отдых имеет большое значение, и мешать ему весьма нецелесообразно для восстановления.

Незадолго до полудня я отмерил хинин, решив, что смогу ввести его, не разбудив Беллу совсем. Скользнул рукой под голову, медленно приподнял ее и поднес стакан к губам.

– Белла, – тихонько сказал я, – пришла пора принимать лекарство. Как только выпьешь, можешь сразу же уснуть. – Я погладил большим пальцем ее щеку.

Веки дрогнули, а потом она полностью открыла глаза.

– Эдвард? – негромко прохрипела она.

– Прости. Мне не хотелось тебя будить, но это нужно принять.

Она согласно кивнула, и я наклонил стакан, регулируя дозу. Сморщив нос от вкуса, она не упрямилась, послушно глотая лекарство. Когда она закончила, я дал ей полстакана воды. Опустив ее голову на подушку, снова поправил на плечах одеяло.

– Спасибо, – тихо сказала она.

Я подтверждающе кивнул и потянулся за термометром:
– Хочу снова проверить температуру. Не возражаешь?

– Нет, – прошептала она.

Я сунул маленький приборчик в рот и вытащил часы, чтобы следить за временем. Мне казалось, что она уснет, едва приняв хинин, но ее глаза оставались открытыми и наблюдали за мной. Выражение лица казалось интересным сочетанием любопытства, благодарности и чего-то, что мне нелегко было идентифицировать. Однако я не ощущал беспокойства или страха.

Мы молчали, возможно, с полминуты, когда взгляд Беллы метнулся к часам в руке. Похоже, она хотела о чем-то меня спросить, подняла руку, прикоснулась к циферблату, а потом посмотрела на окно.

– Хочешь узнать, сколько времени? – спросил я.

Она кивнула.

– Двенадцать минут после полудня. – Она, казалось, ожидала большего, так что я добавил: – В четверг.

Ее глаза расширились, и она начала открывать рот, но я нежно прижал палец к ее губам и предостерегающе покачал головой.

– Пока нет, – сказал я. – Да, сегодня четверг.

Новость вызвала у нее некоторое напряжение. Я услышал, как ускорилось биение ее сердца, и между изящных темных бровей появилась маленькая складочка. Женщина, видимо, не осознавала, что провела без сознания весь день.

– Я нашел тебя вчера утром, – пояснил я. – Ты была в сарае, Белла, упала в обморок... – я решил пропустить более красочные детали. – С тех пор я о тебе и забочусь.

Она становилась заметно обеспокоенной, взгляд несколько раз перемещался к окну.

– Еще минуточку, – сказал я, надеясь ее успокоить. – Тогда сможешь спросить все, что хочешь.

Она беспокоилась о принимаемых лекарствах? Или испытывала какой-то дополнительный дискомфорт? Конечно же, у нее болит нога. Теперь, когда она немного окрепла, я мог относительно безопасно ввести еще одну небольшую дозу морфина... и ей необходимо поесть, я бы приготовил что-нибудь, возможно, бульон...

Снова посмотрев на часы, удалил изо рта термометр. Ее губы казались очень сухими, но нельзя не заметить, какой идеальной формы они были. Коротко глянув на приборчик, я улыбнулся. Ее лихорадка снизилась до тридцати восьми и четырех.

– Температура упала, – начал я.

– Калли, – выпалила она.

– Прости? – спросил я.

– Калли, корова. Ты ее доил?

До этого момента я почти и забыл, что ей принадлежала корова.

– Нет, – ответил я. Но, говоря, я услышал мычание животного. Настолько сосредоточившись на Белле, даже не замечал звуки, издаваемые бедной скотиной.

– Ох, она должна быть несчастной! – Белла приподнялась на локтях и попыталась спустить ноги за край кровати, передвинула их на несколько сантиметров, прежде чем я остановил ее.

– Белла! – тихо воскликнул я. – Ты что делаешь?

– Мне нужно подоить Калли. – Она, казалось, пребывала на грани слез.

– Абсолютно нет. Ты должна оставаться в постели. Ты все еще больна, и ноге требуется время, чтобы залечиться.

– Но…

Я встал:

– Я позабочусь о Калли.

Женщина сразу же успокоилась:
– Ох, благодарю тебя, Эдвард.

– Обещай, что не станешь двигаться, – попросил я.

Та кивнула. Убедившись, что она не находилась в непосредственной опасности, поспешил в сарай. Обращая мало внимания на погоду, отметил лишь, что дождь уже прекратился, но воздух был холодным. Мне требовалось удостовериться, что Белле достаточно тепло.

Калли не казалась счастливым животным. Ей было очень неудобно, и мои первоначальные усилия по облегчению ее тягот оказались ужасно провальными. В то время как я достаточно хорошо понимал анатомическую структуру, мне потребовались неоднократные попытки, чтобы понять, как именно это функционирует. Калли фыркала, топала и мычала, пока я весьма неловко действовал, стараясь не причинить ей дополнительного страдания.

Наконец мои пальцы нащупали правильные движения для извлечения молока. Я заполнил ведро, обнаруженное рядом с ее стойлом, затем встал с низкой скамеечки. Корова недобро на меня посмотрела, вероятно, благодарная, что я облегчил дискомфорт, но недовольная моей техникой. Попрошу у Беллы подсказок, чтобы в следующий раз выполнить задачу более гладко.

Я насыпал Калли несколько щедрых ковшей овса, отметив, что мешок почти пуст. Затем взял ведро, пошел обратно и поставил его на кухонный подоконник, где прохладнее. Позже я приготовил для Беллы чай и налил в него немного молока.

Женщине удалось сесть, хотя от усилия ее щеки пылали. Она сразу же спросила: – Как Калли?

Я положил руку на лоб, чтобы проверить, не увеличилась ли лихорадка.

– Думаю, чувствует себя лучше.

– Спасибо, – снова поблагодарила она, а я легонько прижал пальцы к ее запястью. Пульс был намного устойчивее и несколько сильнее, чем ранее этим же днем.

Я улыбнулся.

– Не велика проблема. Сожалею, что не подумал об этом раньше, хотя не уверен, что был бы спокоен, оставляя тебя.

– Насколько... – она замолчала и взглянула на предметы на столе. – Насколько я была больна?

– Очень больна, – правдиво ответил я. – Рана на ноге сильно заражена, и бактерии распространились по всему телу. Это вызвало сепсис.

Ее рот сформировал небольшой кружок.

Новость, очевидно, удивила ее. Казалось, она не понимала, что была весьма нездорова. Мне хотелось спросить об этом, чтобы выяснить, почему она не попросила моей помощи, когда была такая возможность, но женщина казалась еще очень слабой. Сие обсуждение – для другого времени.

Я ласково продолжил: – И, хотя тебе лучше, все еще не очень хорошо. Поэтому я хочу, чтобы ты отдыхала и попыталась больше спать. Через некоторое время приготовлю тебе чай и, возможно, немного бульона, чтобы помочь восстановить силы.

Она кивнула, и я помог ей снова опуститься на подушку. Через час необходимо сменить повязку на ноге, но я решил до того времени позволить Белле отдохнуть, а пока хотел попытаться приготовить легкий суп.

– Я иду на кухню, – заявил я. – Мне, возможно, придется уйти, но ненадолго, если что-нибудь потребуется, просто позови – я услышу.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

Я вышел из комнаты, борясь с желанием оглянуться. На кухне нашел сушеные бобы и рис, муку, сахар, мед, кофе и чай. Люк привел в небольшой подпол, где находилось несколько полупустых бушелей¹ яблок, репы, моркови и лука. Неудивительно, что Белла была настолько худощавой: она очень скудно питалась. Посмотрим, как это изменить. В конце концов, правильное питание очень важно для поддержания хорошего здоровья.

Не было ничего, что можно использовать для приготовления бульона, так что я выскользнул за дверь и отправился в рощу, где через минуту поймал кролика и выпотрошил его, прежде чем вернуться в дом. Несмотря на то, что я действовал быстро и аккуратно, мои руки окрасило несколько алых полосок. Я чувствовал, что должен устранить это прежде, чем снова войти внутрь.

Я отправился к насосу у задней части дома, поплескал воды на руки, очищая кожу. Когда выпрямлялся, в глаза бросилось что-то яркое. Солнце отражалось от неровного куска стекла, прислоненного к стене здания. Под ним лежало несколько мелких фрагментов. На остром краю одного находился тонкий мазок цвета ржавчины.

Я наклонился, чтобы рассмотреть стекло. Мои чувства распознали слабый, но отчетливый аромат: пятнышко крови Беллы. Теперь я понял, что она заменила разбитое окно с фасада дома принесенным мною стеклом. Она, должно быть, уронила старое, когда удаляла или переносила его. Я провел пальцем по краю, прямо по крови, затем поднес ко рту и попробовал следы бактерий. Это, верилось мне, и явилось орудием травмы.

Сердце сжалось, когда я вспомнил её вежливый отказ от моего предложения заменить стекло. Если бы только она позволила мне выполнить эту маленькую, пустяковую задачу, сейчас была бы здоровой и невредимой.

Я вздохнул, опустил голову и несколько секунд, успокаиваясь, сжимал переносицу. За это время поклялся, что не позволю снова случиться с ней какому-либо несчастью.

Вернувшись на кухню, занялся приготовлением бульона, прислушиваясь к сердцебиению и дыханию Беллы. Она снова спала, казалось, весьма крепко. После того, как в большой кастрюле закипела вода с мясом, поставил на плиту чайник, чтобы согреть воды для чая.

Я сделал слабый настой, залив листья только на полминуты, добавил в фарфоровую чашку, которую, по воспоминаниям, использовала Белла, маленькую ложку сахара и большую – молока, поставил на блюдце и отнес в комнату.

Чай остынет, пока я занимаюсь ее ногой. Я задумался, нужно или нет будить женщину. Карболовая кислота причиняет острую боль, особенно при первом прикосновении. Вспоминалось чувство жалости несколько раз, когда лечил пациентов с инфицированными ранами. Теперь же, раз женщина преодолела глубокую бессознательность лихорадки, дискомфорт, конечно же, разбудит ее и может вызвать тревогу.

Я положил ладонь на ее щеку и несколько раз позвал по имени. Она пошевелилась, но не совсем проснулась.

– Белла, – сказал я, наклоняясь, чтобы говорить ближе к уху. – Мне нужно сменить повязку на ноге. Будет неприятно, и за это я приношу извинения.

Она открыла глаза. Наши лица находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Моя пациентка медленно вдохнула и улыбнулась.

– Ты хорошо пахнешь, – пробормотала она.

Я знал это, по крайней мере, для человека. Молча выпрямился. Не было никакой нужды обращать ее внимание на мои сверхъестественные особенности.

– Как ты себя чувствуешь? – вместо этого спросил я.

– Наверное, немного лучше.

– Рад это слышать. Пора менять повязку на ноге на свежую. – Я откинул одеяло.

Белла на мгновение опустила взгляд, а затем перевела его к окну.

– Хорошо, – тихо сказала она.

Я развернул бинт и убрал салфетку. Рана выглядела лучше. Хотя края оставались покрасневшими, и сохранился небольшой отек, состояние постепенно улучшалось. Я не унюхал новой инфекции.

Смочил тампон раствором карболовой кислоты. Белла наблюдала за моими движениями, переводя взгляд с бутылки на руки.

– Что это? – спросила она.

– Карболовая кислота. Довольно эффективна в борьбе с инфекцией, но будет щипать, когда нанесу ее. Если хочешь, могу дать немного морфия.

– Именно это вызывает у меня сонливость?

– Да.

– Нет, благодарю.

– Ты уверена, Белла? Очень маленькая доза притупит боль, но ты не уснешь полностью.

– Думаю, я предпочту бодрствовать, – она вскинула голову лишь на сантиметр.

Движение вышло совершенно очаровательным.

– Ладно, – согласился я, довольный этой маленькой демонстрацией духа. – Я буду работать как можно быстрее.

Она кивнула, и я начал промывать рану. Женщина сразу же напряглась, и ее сердце быстро заколотилось, вырвался легкий вздох.

– Еще несколько секунд, – сказал я.

Сейчас ее дыхание стало неровным. Заинтересованный, я вскинул взгляд. Она была бледной и начинала потеть.

– Белла? – спросил я.

Она крепко зажмурилась, ее маленькие ладони вцепились в края матраса.

– Я в порядке... продолжай.

Я закончил укладывать новую салфетку поверх раны и обернул повязкой. Белла все еще прерывисто дышала, сердцебиение оставалось ускоренным. Выбросив использованные материалы в старый тканевый мешок, применяемый мной для этой цели, потянулся за флаконом морфина и шприцем. Не позволю ей страдать ни мгновением дольше.

Теплые пальцы обхватили мое запястье:
– Нет... подожди.

– Белла, тебе больно. В этом нет никакой необходимости.

Я внимательно посмотрел на нее. Она оставалась бледной, но к щекам возвращался намек на цвет. Удары сердца замедлялись, и дыхание, казалось, становилось более равномерным.

– Нет, все в порядке. Дай мне минутку. Пожалуйста.

Я ждал, по-прежнему сжимая в руках флакон и шприц. Через полминуты отложил предметы в сторону и взял женщину за руку. Ее пульс стал довольно устойчивым.

Она медленно вдохнула, выдохнула, и на щеках показался румянец. Я понял, что она смутилась.

– Мне очень жаль, – чуть качая головой, сказала она.

– Нет необходимости извиняться, Белла, – быстро ответил я. – Если кто-то и должен чувствовать сожаление, так это я: должен был ввести морфин, прежде чем лечить ногу…

– Нет, Эдвард, это не так. Меня беспокоила не боль. На самом деле именно она поддерживала меня в ясном уме.

Я был сбит с толку. Что только что произошло?

– Не понимаю, – начал я.

Она вздохнула и опустила взгляд на руки, теперь свободно сжимающие колени.

– Это из-за крови, – тихо сказала она.

Когда я прочищал рану, она минимально кровоточила.

– У тебя негативная реакция на кровь? – спросил я, зная, что некоторые люди чувствуют слабость при ее виде.

Женщина сдержанно кивнула:
– Запах всегда заставляет меня чувствовать тошноту.

– Запах? – переспросил я. – Но люди не могут чувствовать запах крови.

Она подняла взгляд и коротко, но насмешливо глянула.

– Я могу. Она пахнет солью и ржавчиной. – Ее прелестный маленький носик сморщился, когда она это сказала.

Меня очаровала эта небольшая подробность. Для обонятельной системы человека такая чувствительность невероятна. Опять же, у меня складывалось впечатление, что Белла Свон весьма необыкновенная девушка. Вдруг пришла мысль.

– Когда ты порезала ногу, – сказал я, – тебе очень трудно пришлось с ней.

Она кивнула, но отказалась сообщать подробности.

– Рана вызвана оконным стеклом, так? – спросил я.

Белла с удивлением уставилась на меня:
– Как ты это узнал?

– Видел осколки снаружи. На одном была кровь.

– Да, конечно. Оно упало на меня, когда я его снимала.

– Хотелось бы, чтобы ты позволила мне сделать это за тебя, – ответил я.

Она покачала головой:
– Я не могла взваливать это на тебя.

– Но я хотел. Не предложил бы, если не был бы искренен.

Ее прекрасные глаза нескольких секунд изучали мое лицо, а затем она ответила: – Я не знала тебя. До сих пор очень мало знаю о тебе.

Я устроился в кресле у ее постели и передал чашку чая:
– Что бы ты хотела выяснить?

Она сделала глоток, на мгновение закрыла глаза, когда теплая жидкость смочила ее горло.

– Ммм, – пробормотала она, затем посмотрела на меня и многозначительно спросила: – Как ты нашел меня в сарае?

Вполне резонный вопрос. Она понятия не имела, что я наблюдал за ней в течение долгих темных ночей, выступая в качестве стража. Правдоподобное объяснение пришло быстро, и частично оказалось истиной, что меня порадовало. По какой-то причине меня беспокоила мысль лгать ей.

– Когда во вторник приносил одеяло, – объяснил я, – мне показалось, что ты плохо выглядела. И хотя ты сказала, что все в порядке, я забеспокоился. Так что вчера утром вернулся, чтобы проверить, что с тобой все в порядке. Вот тогда-то и обнаружил тебя.

– Очень любезно с твоей стороны вернуться, чтобы проверить меня, – сказала она, снова краснея.

– Для меня это удовольствие, Белла, и я очень рад, что так поступил. – Это абсолютно честные слова.

Она потянулась и положила ладонь поверх моей:
– Спасибо, Эдвард.

Я улыбнулся в ответ.

– Полагаю, мне следует считать себя очень везучей, что мой ближайший сосед – врач,– сказала она, обхватывая пальчиками мою руку.

– Я считаю, что это моя удача быть твоим соседом, – ответил я, поглаживая нежную кожу на тыльной стороне ее ладони большим пальцем.

Она выпила еще чая, что мне понравилось. С минуту мы молчали, но я видел, что она, нахмурив изящные брови, задумалась. Белла опустила чашку, и я поставил ее на столик.

– Планируешь ли ты начать практику в городе? – спросила она.

Не понимаю, почему этот вопрос стал для меня такой неожиданностью: он был вполне логичен. Но я замялся на несколько мгновений, не зная, что сказать. Наконец, я снова выбрал правду.

– Нет, – ответил я, – не в этот раз.

– Но ты такой опытный врач, – кротко запротестовала она. – А в Мадрасе нет ни одного. Ближайший находится в Бенде... – ее голос затих, а на лице появилось выражение глубокой печали.

Я вспомнил, что лавочница упомянул этот факт, когда рассказывала, что отец Беллы отрицал необходимость поехать в крупный город, чтобы проконсультироваться там с врачом.

– Я больше не в состоянии практиковать, – осторожно сказал я.

– Я не понимаю... – она опустила взгляд на ногу, наверное, думая, что я вполне способен лечить ее.

– Я был болен, Белла, – попытался объяснить я. – Фактически, я до сих пор восстанавливаюсь, и настойчивые просьбы о практике, скорее всего, приведут к рецидиву. Прямо сейчас я не в состоянии обсуждать это.

– Болен? – повторила она. – Именно поэтому твои руки такие холодные?

Я откашлялся, чтобы избежать угрожающего прорваться неуместного смешка.

– У меня некоторые проблемы с кровообращением, – ответил я.

– Мне жаль. – Она снова потянулась за моей ладонью, сжав ее между своими теплыми. – Разве я сделала это хуже?

– Хуже? – Ее вопросы, казалось, сегодня безжалостно озадачивали меня.

– Ты провел последние два дня, заботясь обо мне, и уверена, что почти не спал, твои глаза кажутся усталыми, – она подняла руку и очень легко коснулась моей скулы. – Я весьма сожалею, что провела тебя через это.

– Все хорошо, Белла. Я привык подолгу оставаться на ногах. Это меня не беспокоит.

– Но сейчас ты должен отдохнуть. Я чувствую себя намного лучше и уверена, что в течение нескольких часов мне ничего не потребуется.

Ее забота тронула меня, и я понимал, что ради приличия должен сделать вид, что исполняю ее просьбу.

– Хорошо, – согласился я.

– Можешь воспользоваться комнатой моего отца, – сказала она, – если не возражаешь...

Я почувствовал намек на соль и понял, что в ее глазах формировались слезы. Она отсылает меня на кровать, в которой умер ее отец.

– Все будет хорошо, – сказал я с легкой, но благодарной улыбкой. – Спасибо, Белла.

Я помог ей лечь и устроиться, поправил одеяло. Не задумываясь, наклонился и перед уходом поцеловал в лоб.

– Хорошего отдыха, – сказал я.

– Тебе тоже.

Я заглянул на кухню, чтобы проверить бульон и убедиться, что огонь очень маленький, а затем медленно подошел к двери за маленькой гостиной. Это единственная часть дома, где я не был, и мне стало любопытно взглянуть, что можно узнать о Чарльзе Своне, и, возможно, его дочери, осмотрев комнату.

Дверь я оставил приоткрытой, чтобы более четко слышать Беллу. Помещение оказалось просто обставленным, со стандартной железной кроватью, ночным столиком и комодом. Мебель походила на ту, что продавалась в сельских магазинах: относительно крепкая, но без каких бы то ни было украшений, такая же, как и в комнате Беллы.

Сшитое вручную одеяло, покрывавшее постель, было гладким, без единой морщинки. Я представил руки Беллы, расправлявшие его после похорон отца. Уверен, что прекрасные карие глаза наполнились слезами, когда она закончила эту необходимую задачу. Как трагично, что трудное время ей пришлось пережить в одиночестве.

На тумбочке стояла другая фотография Беллы. На ней она была старше, возможно, четырнадцати или пятнадцати лет – очень красивая молодая женщина, только выходящая из детства. На столе лежали старые, потрепанные карманные часы.

Я выдвинул верхний ящик комода и внутри обнаружил аккуратно сложенную одежду: несколько поношенных хлопковых и шерстяных рабочих рубашек и пару ветхих джинсовых брюк. Все было чистым, и я догадался, что это дело рук Беллы.

Во втором ящике нашлось ветхое длинное нижнее и ночное белье, майки, носки. Эти предметы также были выстираны и аккуратно разложены.

Третий и последний содержал различные документы, в том числе о владении недвижимостью: квитанции за семена, зерно и несколько предметов сельскохозяйственной техники, а также небольшую стопку писем, в почерке я признал руку Беллы.

Я потянулся за конвертами, но остановился. Хотя мне и хотелось узнать о ней насколько возможно больше, понял, что чтение писем, написанных ею отцу, являлось вторжением в личную жизнь. Я наткнулся на первое, и не жалел, что открыл его: чувствовал, что полученная информация помогла успокоить женщину. Но остальная часть писем останется мною нетронутой.

На комоде лежали расческа и бритвенные принадлежности. На стене крепилось маленькое зеркало. Мгновение я изучал собственное отражение. Наблюдение Беллы о моих глазах было правильным, хотя темные пятна не казались столь выраженными, как могли бы быть. Тем не менее, я не питался несколько дней, почти неделю, и теперь, задумавшись об этом, решил, что мне, вероятно, в ближайшее время потребуется поохотиться.

Когда я работал в больнице, мы с Карлайлом охотились каждые три дня. Частота являлась предосторожностью, но мы оба чувствовали, что лучше перестраховаться, особенно в дни, когда проводили несколько операций или лечили определенные типы ран.

Внезапно пришло в голову, что я столкнулся с небольшой трудностью, подвергнувшись воздействию крови Беллы, несмотря на ее заманчивый аромат. В частности, я предположил, что это связано с инфекцией, которая значительно влияла на запах. Однако естественный аромат женщины заглушался, но теперь, по мере выздоровления, становился сильнее. В настоящее время ощущалось небольшое искушение. Возможно, я просто подавлял его из-за беспокойства за ее состояние.

Отвернувшись от собственного изображения, взял расческу и провел ею под носом. Меня заинтересовала причина смерти мистера Свона. Частично это был профессиональный интерес, но меня не отпускало беспокойство о наследственных заболеваниях, которые в будущем могли повлиять на Беллу.

Ничего необычного я не унюхал, но, изучая, увидел, что она была совершенно чистой: не осталось даже малейших частиц волос. Вероятно, после кончины отца Белла ее вымыла. Снова меня захлестнула грусть, когда подумал о том, как она в одиночку занималась этим.

В комнате больше не осталось объектов для изучения, так что я сел на постель и долгое время прислушивался к сердцебиению и дыханию женщины. В конце концов, сходил на кухню, чтобы снять с огня кастрюлю. Бульон готов, и я планировал, как только выздоравливающая проснется, принести ей небольшую тарелку.

Хоть я и знал, что она все еще крепко спала, не мог сопротивляться желанию тихо войти в комнату и нежно приложить ладонь к щеке. Беллу все еще немного лихорадило, но температура была не выше, чем накануне. Мне хотелось проверить лимфатические узлы, но с этим придется подождать пробуждения, ведь она, несомненно, переполошится от моего прохладного и тщательного прощупывания. Не стоило пугать ее.

Я отправился в маленькую гостиную, чтобы взглянуть на одинокую книжную полку. Несколько томиков поэзии – Китс, Теннисон, Элизабет Барретт и Роберт Браунинг, Шелли – а также три романа Джейн Остин, два – Эмили Бронте и потрепанные экземпляры Шекспира и Баньяна. Я вспомнил сумку для книг, которую Белла заносила в поезд: она, должно быть, привезла их с собой.

Взяв с полки «Путешествие Пилигрима»², вернулся в комнату Беллы и обосновался в кресле рядом с ней. Я читал, пока женщина не начала шевелиться, и выскользнул в коридор. Взъерошив волосы и помяв рубашку, повторно вошел в ее маленькие покои.

– Ах, ты проснулась, – поприветствовал ее я, вяло улыбаясь в попытке казаться немного сонным.

– Ты тоже, – с улыбкой ответила она. – Но ты по-прежнему выглядишь уставшим и бледным. Как долго ты спал?

Теперь пришлось солгать: – Я лег сразу после того, как ушел от тебя, так что... – сверился с часами, – три часа.

– Ты должен еще немного поспать, Эдвард, – сказала она, в выражении ее лица и тоне ясно проглядывала забота.

– Хорошо. Как себя чувствуешь?

– Лучше, полагаю. – Она провела рукой по щеке и рассмотрела несколько прядей волос, перекинутых через плечо.

Белла, должно быть, ощущала себя грязной. Больше суток она была очень больна и обильно потела. Возможно, именно это я мог сделать, чтобы помочь ей почувствовать себя немного лучше. Я извинился и поспешил на кухню, где согрел воды и вылил в кувшин, принес в комнату, поставил на пол, затем взял умывальник и мыло из комода.

– Наверное, тебе хотелось бы вымыть руки и лицо, – сказал я. – Я принес теплую воду.

Ее глаза загорелись:
– Ах, да, спасибо, Эдвард.

Я поставил тазик рядом с ней. Полил немного воды на руки и передал мыло. Закончив с мытьем рук, помог убрать назад волосы, связал их лентой, чтобы женщина могла умыться.

Вытершись, она мне улыбнулась: – Вот так-то лучше. – Она снова коснулась своих волос, на лице появилось задумчивое выражение. – Предполагаю, с этим придется подождать.

– Хочешь, я их расчешу? – сразу же спросил я.

Она заинтересованно на меня посмотрела, а затем с небольшим кивком согласилась. Я развязал ленточку, затем достал из комода щетку. Волосы были спутаны, так что принялся аккуратно расчесывать пряди. Через несколько минут локоны стали более гладкими и мягкими.

Белла провела по ним рукой:
– Спасибо.

Мне казалось, что она вечность будет благодарить меня, что совершенно излишне: я был рад сделать для нее все, что мог.

– На здоровье, – ответил я, положив щетку на комод, достал из сумки термометр и протянул: – Мне снова нужно проверить температуру.

– Хорошо, – согласилась она и открыла рот.

Я встал и потянулся за кувшином и тазиком:
– Я тотчас же вернусь.

Она согласно кивнула, коснувшись пальцем краешка закрытых губ. Жест вызвал у меня улыбку: замечательно увидеть от нее немного шутливости.

Я вылил воду, наполнил тарелку бульоном и вернулся как раз вовремя, чтобы удалить термометр. Тридцать восемь и две.

– Лихорадка не усиливается, – мягко сообщил я, – но твое тело все еще борется с инфекцией. – Я поднял руки к ее шее, где тщательно прощупал железы, отметив, что они не увеличены.

– Мне нужно проверить и под мышками тоже, – сказал я, откидывая одеяло на бедра. Пока мои пальцы нежно обследовали, она сидела молча, но начала извиваться, когда я добрался до внешней части ее левой подмышечной впадины. – Там болезненно? – спросил я.

– Нет... Просто немного боюсь щекотки, – она застенчиво улыбнулась, розовый оттенок пополз по ее щекам.

Я улыбнулся:
– Ах, понятно. Иными словами, к счастью, никакого страшно тяжелого состояния.

Она хихикнула, несомненно, испытывая облегчение от моего более непринужденного тона. Я передвинул руку, спускаясь к животу, и она легонько кивнула. Слабыми прикосновениями я проверил парааортальные и тазовые железы, довольный, что опухоль уменьшилась. Ее запах тоже стал чище. Восхитительный аромат перебивал запах инфекции в ее крови. Крошечная струйка яда защекотала мое горло, и я сглотнул.

– Там лучше? – спросила Белла немного встревоженным тоном. Я понял, что слишком надолго погрузился в свои мысли.

– Ох, – быстро ответил я, – да, совсем немного. Тем не менее, мне бы хотелось, чтобы ты по-прежнему продолжала принимать хинин.

– Как скажешь. Ты же врач, – она загадочно мне улыбнулась.

– Сейчас я скажу тебе, – ответил я, ощущая потребность сделать что-то совершенно обыденное, – отведать немного бульона.

– Ладно, – согласилась она.

Я присел рядом, затем взял тарелку и ложку. Скормив около половины объема жидкости, увидел признаки усталости.

– Думаю, пока этого достаточно, – добродушно сказал я, отставляя посуду в сторону. – Ты должна еще немного отдохнуть.

– Ты тоже, – ответила она, соскальзывая, чтобы положить голову на подушку. – Ты все еще очень бледен.

Я помог ей принять хинин, а затем убедился, что ей удобно. И снова она заявила, что мне нужно поспать, так что я вышел из комнаты, задаваясь вопросом, когда именно наши роли поменялись, и женщина стала моей защитницей.

Глава 10

Белла спокойно проспала часа два, прежде чем начала бормотать и слабо метаться. Я находился на кухне, добавлял продукты в бульон, готовя для выздоравливающей легкий суп, но едва услышав шевеление, поспешил в комнату. Неужели снова усилилась лихорадка?

С тревогой приложил ладонь к щеке. Она была теплой, но не очень опасно. Тем не менее, я подозревал, что температура немного увеличилась, что нередкое явление с подобного рода болезнью.

– Тссс, – пытался я успокоить, поглаживая щеку.

Но женщина продолжала крутить головой из стороны в сторону, ее руки скользнули под одеяло.

– Нет... не уходи... пожалуйста, папа, – она начала без слез рыдать, хрупкое тело сотрясалось от напряжения.

Я не мог позволить, чтобы это продолжалось, и прижал ладони к щекам, зная, что на каком-то уровне она почувствует прохладу.

– Белла, – сказал я, – все в порядке. Это просто сон. Просыпайся, милая.

– Папа, – пробормотала она, все еще дрожа от рыдания.

Я энергично потер щеки, чуть более громко повторяя ее имя. Наконец, она открыла глаза и в замешательстве заморгала. Я понял, что на улице стемнело. Мои-то глаза функционировали в полумраке почти так же хорошо, как и при полном освещении, но ее человеческие видели только тьму.

– Это Эдвард, – сказал я. – Я здесь, и с тобой все в порядке. Тебе приснился сон.

На несколько мгновений я отошел, чтобы зажечь лампу, озарившую мягким свечением всю комнату. Едва вернулся, как женщина вцепилась в мою руку так сильно, как только позволял ослабленный организм.

– Эдвард, – прошептала она. – Эдвард...

Я сместился к ней, накрывая ее руку своей:
– Да, Белла.

– Это было так реально, – очень тихо сказала она, ее нижняя губа задрожала. – Он умер... и я осталась... совсем одна.

– Тссс, милая моя девочка, сейчас ты не одинока.

Она взглянула на меня с мольбой в глазах, и я, не задумываясь, схватил ее в объятия, нежно прижимая и гладя по голове, ощущая колотящееся сердце и ласковое тепло ее тела у своей груди.

Ее дыхание начало замедляться: она успокаивалась. Тем не менее, я продолжал гладить ее волосы и нежно целовать в лоб.

– Мне жарко, Эдвард, – наконец сказала она, в голосе слышалось извинение, как если бы она признавалась в проступке.

– Все в порядке, – ответил я. – Твоя лихорадка чуть-чуть усилилась, но не о чем беспокоиться.

Я начал легонько отстраняться, но ее маленькие ладошки ухватились за мои руки.

– Прошу тебя, – прошептала она.

Женщина хотела, чтобы я и дальше держал ее. Я подтянул одеяло, частично укрывая ее, не желая подвергать воздействию холода моего тела. Затем откинулся, опираясь на спинку кровати и размещая ноги на матрасе. Устроил Беллу в своих объятиях, положил ее голову себе на плечо.

– Хочешь рассказать о своем сне? – осторожно спросил я. – Иногда разговор об этом помогает.

Она ответила не сразу, лишь через несколько секунд очень тихо сказала: – Он о моем отце.

Ее сердце немного ускорило биение, поэтому я сменил тему, не желая расстраивать Беллу. – Можешь мне о нем поведать? – предложил я.

– Он был тихим и добрым, – начала она. – Исполнял обязанности шерифа в поселке, когда я была маленькой.

Я легонько подбодрил ее, и она продолжила:
– Думаю, люди уважали его. Он был справедливым и отзывчивым, даже если не говорил об этом.

– Да, – пробормотала я.

– Он очень сильно любил маму.

– И тебя тоже.

Она кивнула:
– Да. Хотелось бы мне приехать пораньше...

Мне показалось, что ей требовалось рассказать мне собственную историю, так что не подал вида, что кое-что знал о ее прошлом:
– Как давно ты здесь?

– С конца мая. Старинная подруга, Анджела из магазина, написала мне и сообщила, что отец болен: она очень беспокоилась о нем. Я не знала, он мне не говорил, а я несколько лет его не видела.

– Где ты жила? – спросил я.

– В Альбионе, это недалеко от Бойсе, куда мы с матерью переехали, чтобы жить с ее родителями, когда мне было четыре года. Моя мать... – она тихо вздохнула, – была здесь несчастлива. Она мечтательница, всегда выдумывала, как могло бы быть, и пыталась найти иллюзорность, «то», что этим может оказаться. Она чувствовала, словно здесь ничего не осталось для открытий, и была очень несчастна. Я помню, как она плакала... А потом ее родители сказали, что она может приехать в Бойсе и остаться с ними. Мама взяла меня с собой, сказав, что это лишь на какое-то время, только в гости, но через несколько месяцев решила не возвращаться.

– Ты когда-нибудь навещала отца?

– Да. Мы приезжали каждое лето, когда я была моложе, но во время пребывания здесь моя мать была печальной... Последний раз я навещала отца, до мая этого года, когда мне было шестнадцать лет. Путешествовала одна и провела с ним две недели.

– Это, должно быть, было приятно для вас обоих, – прокомментировал я.

– Верно. Мой отец был таким человеком, что ты мог просто сидеть молча, но это казалось нормальным: вы оба чувствовали бы себя комфортно.

– Я понимаю. – И я действительно понимал. Карлайл был таким же. Хотя мы часто и подолгу, в течение нескольких часов, беседовали, но иногда просто гуляли по лесу или сидели, едва обменявшись парой слов. Говорить было не обязательно.

– Затем я переехала в Альбион, чтобы учиться в педагогическом училище…

– Ты училась на преподавателя? – перебил я, очарованный мыслью о Белле, стремящейся получить высшее образование.

– Да. Собиралась закончить в декабре этого года, но, получила письмо об отце...

– Может, в будущем тебе удастся завершить учебу, – предложил я.

– Может быть.

– Ты думала над возможностью вернуться к началу осеннего семестра? – осторожно поинтересовался я. Мне хотелось узнать, почему она осталась здесь после смерти отца.

Она снова вздохнула:
– Нет, не совсем.

– Почему нет, Белла? – тихо спросил я.

– Моя мать... – она сглотнула, и я услышал, как учащенно забилось сердце, – вышла замуж. – Молодая женщина замолкла на несколько мгновений и снова сглотнула. Теперь ее голос стал очень тихим. – Она давно его знала, но как только я написала о кончине отца... – она сглотнула. – Они с Филом поженились в течение недели.

– Ох, Белла, – я снова поцеловал ее в лоб. Поведение матери явно терзало ее.

– Я не хочу возвращаться, – прошептала она.

– Тебе… он не нравится? – нерешительно поинтересовался я.

– Нет, Фил хороший человек. Но, видя ее с ним, как она ведет себя, как влюбившаяся по уши школьница... Она никогда не была такой с моим отцом.

Теперь я понял.

– Планируешь остаться здесь на неопределенное время?

– Не знаю. Я хочу отремонтировать дом, но предстоит сделать еще очень много, – ее голос слабел, она становилась довольно сонной.

– Я помогу всем, чем смогу, – предложил я.

– Ммм... спасибо, Эдвард. – Я почувствовал, как ее тело совершенно расслабилось, и понял, что она заснула. Я задавался вопросом: сколько из нашей беседы она вспомнит утром?

Долгое время я лежал с Беллой в своих объятиях. В конце концов, услышал мычание Калли и понял, что ее снова нужно доить. Я медленно высвободился из-под молодой женщины. Она тихонько захныкала, а я плотнее укутал ее одеялом.

– Спи, любимая, – пробормотал я, оставляя легкий поцелуй на щеке.

Она вздохнула и замерла, а я неохотно выскользнул.

♥♥♥

За ночь лихорадка Беллы усилилась. Я снова обтирал ее лицо прохладной тканью и сменил повязку на ноге. На некоторое время женщина очнулась, чтобы принять новую дозу хинина, но быстро вернулась в сон. Я беспокоился, что утомил ее, вызвав на разговор. Завтра я буду более осторожным.

С первыми лучами солнца Белла проснулась. Ее кожа стала прохладнее, а глаза – яснее. Я сидел у ее постели с книгой в руках, но прочитал всего несколько слов. Улыбнулся пациентке, когда ее взгляд скользнул к моему лицу.

– Доброе утро, – тихо поздоровался я.

– Доброе утро, – ответила она.

– Как ты себя чувствуешь? – Я приложил ладонь к ее щеке.

– Лучше... немного лучше, – ответила она, казалось, быстро оценив свое состояние.

– Лихорадка уменьшается, – заявил я. – Кажется, мы миновали худшее.

Она приподнялась на локтях, и я помог ей полностью сесть.

– Мне хотелось бы встать с кровати, – сказала она.

– Ты чувствуешь в себе силы для этого? – спросил я.

– Думаю, да. Всего на несколько минут, – ее щеки порозовели.

Я понял, что она имела в виду человеческие потребности.

– Давай-ка я помогу тебе, – вставая, сказал я. – Я должен подоить Калли, а затем приготовлю тебе небольшой завтрак.

Она кивнула:
– Спасибо.

– На здоровье.

Мне не нравилась идея оставлять ее, особенно зная, что она была еще очень слаба. Но оказалось, что девушка настроена весьма решительно, и когда я поставил ее на ноги, держалась относительно устойчиво.

Я вышел и закрыл за собой дверь, но ждал в коридоре, пока не уверился, что Белла не упадет. Поспешил к сараю, чтобы заняться коровой, а затем вернулся и снова проверил девушку. Она сидела на кровати с трудночитаемым выражением лица.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

Она посмотрела на меня, нахмурив брови.

– Да... – взгляд был напряженным, такого раньше я у нее не видел.

Выражение лица меня встревожило. Казалось, она не испытывала боли, но я чувствовал, что ее что-то беспокоит.

– Уверена?

Она отвела взгляд:
– Да, Эдвард.

Внезапно я понял, что она, должно быть, обеспокоена ночным горшком в углу. Не говоря ни слова, подошел к нему, поднял и вынес из комнаты. Она же не планировала очищать его самой, в ее-то положении?

Через несколько минут я вернулся с чашкой чая, щедро сдобренной молоком и сахаром. Белла снова забралась под одеяло, но осталась сидеть, прислонившись спиной к изголовью кровати. Я улыбнулся, но ее выражение лица оставалось серьезным, между прекрасных бровей залегла небольшая складка.

Я протянул женщине чашку. Принимая напиток, ее теплые пальцы коснулись моей руки, и она, казалось, на мгновение напряглась. Сердце билось чуть быстрее обычного. Передвижение вызвало боль?

– Как нога? – спросил я.

Не моргая, Белла смотрела на меня несколько секунд, затем ответила: – Ох, все прекрасно, примерно так же.

Щеки были бледны, так что я не думал, что ее снова лихорадило. Тем не менее, для проверки приложил ладонь ко лбу. Женщина немного отстранилась.

– У меня все хорошо, – сказала она, слегка нахмурившись, подняла чашку к губам, рука слегка дрожала. Ее взгляд не отрывался от моего лица.

Было в нем что-то знакомое, что я видел и раньше, и вроде бы должен узнать, но, казалось, это было давно...

– Не мог бы ты оставить меня ненадолго? – тихо спросила она.

Не уверен, что понял ее: – Прости?

– Я хотела бы побыть немного одной, – пояснила она. Ее взгляд метнулся к столику, где я оставил «Путешествие Пилигрима». – Мне хочется почитать.

– Ох. Я с удовольствием почитал бы тебе, – начал я, думая, насколько приятным оказалось бы такое времяпрепровождение. Представил себе очаровательное выражение, которое появилось бы на ее лице, когда она слушала бы мои речи...

– Нет, благодарю, – немного натянуто сказала она.

– Уверена? Это доставит мне удовольствие…

– В самом деле? – вставил она.

– Да, Белла, конечно. Я бы сделал все, что угодно, чтобы ты чувствовала себя более комфортно…

– Почему?

И снова ее вопрос застал меня врасплох.

– Почему? – переспросил я.

– Почему ты этого хочешь? Почему все это? – она махнула в сторону ноги.

– Ты поранилась и заболела, – начал я. – Ты нуждалась в помощи, а я хотел оказать ее.

Она поставила чашку на стол и потянулась за книгой. Я принял это за знак, что должен уйти, поэтому отступил назад и слегка склонил голову:
– Я буду недалеко. Просто позови, если что-нибудь потребуется.

Она кивнула и открыла книгу. Ее руки все еще немного дрожали, но сердцебиение незначительно замедлилось. Когда пятился к двери, она еще раз вскинула взгляд, и теперь я узнал выражение. То была настороженность.

– Прошу прощения, – пробормотал я и поспешил на кухню.

Я не понимал, что делать. Мысли метались. Вспомнился пациент, которого я лечил вскоре после того, как начал свою профессиональную карьеру. Я не был столь искусен с людьми, как Карлайл, и что-то в моем поведении вызвало у пожилого человека смутное подозрение. И хотя его тело оказалось немощным, мысли оставались острыми, а глаза ясными. Он смотрел на меня точно, как Белла: с явным сомнением на лице.

Карлайл предупредил быть бдительным с подобными реакциями. Они могли перерасти в вопросы и наведение справок, чего ни он, ни я не могли себе позволить, если хотели сохранить места в больнице. Последствия могли выйти и за пределы нашей профессиональной жизни, а это риск, которого ни один из нас не желал допускать.

Я сразу же рассказал о реакции пожилого джентльмена, и отец сопровождал меня в палату пациента, с которой один из нас держался рядом в течение следующих семи часов и слышал все, что мужчина говорил медсестре или другому врачу. Однако тот не высказывал своих подозрений и ночью скончался. Кризис был предотвращен, но я все еще пребывал от этого в потрясении.

Сейчас же моя реакция, однако, оказалась гораздо сильнее. Белла еще недостаточно оправилась, чтобы оставаться в одиночку: ее рана тоже требовала постоянного ухода. Возможно, я мог отвезти ее в Мадрас и найти кого-то, кто бы за ней ухаживал, но мне хотелось, чтобы она находилась под медицинским наблюдением, пока не окрепнет. И, по правде говоря, не мог вынести мысли о ее пребывании в чужих руках. Никто не позаботился бы о ней так внимательно, как этого хотелось бы мне.

Но какой у меня выбор? Если она высказала бы свои подозрения, как имели обыкновение делать люди, возникли бы вопросы, и другие осознали бы те тонкие различия, которые их умы не полностью распознавали при первой встрече со мной...

– Эдвард, – вырвал меня из размышлений тихий голос Беллы.

Я стоял в дверях кухни, не осознавая окружающей обстановки, но повернулся и поспешил к ней в комнату. На мгновение инстинкты потребовали приостановиться перед входом, но я не мог устоять перед ее нежным призывом, так что вошел внутрь.

– Да? – немного напряженно спросил я.

– Ты услышал меня, – сказала она с маленькой непостижимой улыбкой.

– Я как раз находился в коридоре, – попытался объяснить я. – Тебе что-то нужно?

– Ты все еще готов почитать мне? – спросила она.

Я изучал ее лицо. Остался намек на настороженность, но женщина казалась более расслабленной. Сердце билось медленно, на щеках появился слабый румянец. Я был совершенно сбит с толку, но ни в чем не мог ей отказать.

Я сел в кресло у кровати, и она вручила мне книгу, которая оказалась закрытой.

– Где ты остановилась? – поинтересовался я.

– Я даже не приступала. Пожалуйста, начни, где закончил ты.

Я открыл книгу и прочитал страницу, периодически поглядывая на Беллу. На самом деле, мне не требовалось смотреть на слова: читал ее дважды и мог воспроизвести по памяти. Но воздержался, понимая, что подобное умение не поможет в стремлении облегчить сомнения Беллы о моей природе.

Когда я остановился в начале следующей страницы, чтобы сделать вдох, женщина прервала меня.

– Эдвард.

Я поднял на нее взгляд:
– Да, Белла?

Она многозначительно на меня посмотрела:
– Не мог бы ты что-нибудь мне рассказать?

Если бы мое сердце билось, оно бешено заколотилось бы. Я боялся вопроса и его последствий. Что мне сказать? Как я мог ответить? Безжизненно кивнул, готовясь к ужасающим словам.

– Где ты родился? – спросила она.

Я удивленно моргнул. Это не то, чего я ожидал.

– В Чикаго, – ответил я. – На северном берегу, вообще-то, в городе под названием Уилметт.

– Твои родители по-прежнему живы?

Довольный и обрадованный, что мог быть относительно честным с ней, ответил: – Нет, оба умерли.

Она нахмурилась:
– Ох! Мне очень жаль. Можно спросить... как давно это случилось?

– Несколько лет назад. Я все еще учился, когда это произошло. Они оба заболели во время полномасштабной вспышки пневмонии.

– Эдвард, я не знала... – В ее голосе я слышал искреннюю скорбь.

– Все в порядке, – сказал я, мягко закрывая книгу. – Пожалуйста, не расстраивайся. У тебя не было возможности узнать. Мило с твоей стороны спросить о них.

Я обнаружил запах соли и увидел, как в глазах женщины заблестели слезы.

– Ты... ты остался один после этого? – поинтересовалась она.

– Нет. Друг – врач, с которым я учился, – предоставил мне приют. Я жил с ним, пока не переехал сюда, и считаю его вторым отцом.

– Как его зовут?

– Карлайл.

– Должно быть, очень отзывчивый человек, – прокомментировала она.

– Он… по-моему, он – самая отзывчивая личность, которую я когда-либо встречал.

– Он передал это тебе, – тихо сказала она.

Одинокая слеза сползла по ее щеке. Недолго думая, я потянулся за носовым платком и аккуратно стер ее.

– Прости, – пробормотал я. – Я не хотел огорчать тебя. Мне ни за что на свете не хочется видеть тебя несчастной. – Несомненно, упоминание о смерти моих родителей напомнило ей о болезни отца.

Она покачала головой.

– Я проявил бестактность, – попытался извиниться я. – Должен был понять, что говорю…

– Нет, Эдвард, вовсе нет... – она фыркнула и вытерла ладошкой под носом. – Я просто... Полагаю, я сейчас немного ошеломлена.

– Конечно, так и есть, – нежно сказал я. – Ты больна и все еще утомлена и слаба, – затем, как можно более ровным голосом, добавил: – Мне очень жаль, если я расстроил тебя любым способом. – Я надеялся, что она воспримет подтекст простых слов как абсолютную истину.

Ее глаза слегка расширились, а сердце затрепетало.

– Я… нет, ты не... – она запнулась. Затем, когда ее голос стал более твердым, сказала: – Ты был со мной очень добр.

– Ты пробуждаешь во мне лучшее, – искренне ответил я.

Она улыбнулась, но я мог сказать, что ее любопытство по-прежнему не унималось.

– Когда ты окончил медицинскую школу? – спросила она. – Как долго длилась твоя практика?

– Окончил чуть более года назад. Практиковал в течение десяти месяцев, прежде чем... заболел.

– И ты все еще восстанавливаешься, – доброжелательно сказала она. – Это, должно быть, оказался очень серьезный недуг.

– Худшее миновало, – ответил я.

Мой взгляд сместился к ее худощавой руке, покоящейся на одеяле – той самой, которую я пожал в дверях – руке, которая не вызывала во мне ощущений, не раскрывала ничего о боли. И в последующие дни, с той страшной ночи, когда я нашел женщину, лежащей в сарае, всякий раз, когда обрабатывал и перебинтовывал рану или прикасался ко лбу, проверяя лихорадку, я ничего не чувствовал. Мой разум мирно молчал, тело блаженно млело. Для меня это было удивительно. Прикосновение Беллы казалось откровением абсолютного спокойствия.

– Кажется, я близок к полному выздоровлению, – добавил я.

– Но ты больше не чувствуешь, что можешь практиковать, – мягко напомнила она.

– Не сейчас... возможно, когда-нибудь, – медленно ответил я, обдумывая вопрос. – Мне сейчас лучше, чем было в течение очень долгого времени.

– Ты замечательный доктор, – сказала она. – Я знаю... – ее голос опустился до шепота, – что ты спас меня.

Меня по-прежнему беспокоило ее молчание в день, когда я принес одеяло, но, похоже, пока неподходящее время об этом расспрашивать.

– Нет, Белла, – поправил я мягко, – это ты спасла меня.

Она в некотором замешательстве покачала головой.

– Я не думал, что снова мог практиковать, – объяснил я. – И не было никакого намерения пытаться. Но, поняв, что тебе нужна помощь, даже не подумал о своих сомнениях. Все случилось так же естественно, как и всегда. Ты показала мне, что я все еще могу использовать приобретенные навыки, что сейчас достаточно силен.

Несколько секунд мы оба молчали. Наконец я вспомнил про обещанный ей завтрак. Встал, сказал, что скоро принесу ей что-нибудь поесть. Она поблагодарила меня, и я вернулся на кухню гораздо менее обеспокоенный, чем часом ранее.

---

¹ Бушель – в американской системе мер для сыпучих тел: 1 бушель = 35,2393 л, кроме того бушелем называют тару для хранения и транспортировки яблок. В международной торговле под бушелем, как правило, понимается коробка весом 18 кг (здесь и далее – примечание переводчика).
² «Путешествие Пилигрима» – роман Джона Баньяна, вероятно, одна из самых широко известных аллегорий, когда-либо написанных; книга переведена на многие языки. Протестантские миссионеры часто переводили эту книгу, как вторую после Библии, и одно время она считалась самой читаемой на английском языке, не считая Библии.

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit.

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.

Так же на форуме разыгрывается ВИКТОРИНА, участвуя в которой вы можете получать маленькие сюрпризы, а, набрав больше всего правильных ответов, выиграть и главный приз – последнюю главу перевода раньше всех остальных читателей.