Откуда ни возьмись появляется автолёт, и из него выпадает лестница. Мгновение я задумываюсь, что, может, это какой-то трибут пытается обмануть меня, но я напоминаю себе, что не осталось других трибутов. Это конец. Мысль почти доводит меня до тошноты, но я все равно хватаюсь за лестницу. Как только я касаюсь металла, я замираю на месте, не могу не волноваться, чувствуя себя неловко в столь уязвимом состоянии. Я не могу убедить себя расслабиться еще несколько минут.

Весь путь к учебному центру я никого не вижу. Это заставляет меня нервничать еще сильнее, и вновь я задумываюсь, вдруг это какая-то уловка. Разве люди не должны поздравлять меня? Где Эльва? Мэгз? Почему их нет на автолёте?

Когда мы приземляемся на крышу учебного центра двадцать минут спустя, я действительно успокаиваюсь. Наверное, они внутри. Поэтому их не было со мной. Это не уловка.

Меня спускают в учебный центр, и там стоит Эльва с двумя громадными охранниками позади нее. Для чего они? Что-то плохое произошло в Капитолии? Кто-то умышленно проник в систему?

Тогда я замечаю осторожные взгляды, направленные в мою сторону. Они защищают ее от меня. Разве они не знают, что я не убил бы Эльву? Ну, нет, они не знают. Потому что я сам этого не знаю. Вообще, видя ее и этих двух охранников, искра недоверия и предательства поражает меня. Тут же моя рука напрягается вокруг трезубца, которого у меня нет, потому что то, чему я не доверяю, является угрозой, которая должна быть устранена. Я не думаю, я это чувствую. Дрожь проскальзывает по моему позвоночнику при этой мысли.

– Финник, – осторожно произносит она.

– Да? – Странно снова разговаривать, по крайней мере с кем-то, кто не пытается меня убить. Это еще страннее, чем мои мысли об ее убийстве.

– Мы доставим тебя в больничное крыло. Все хорошо, так ведь?

– Мне не нужен врач. Я в порядке.

– Нужно просто убрать несколько шрамов. Ты будешь свободен в одночасье. – Звучит не очень-то плохо.

– Ладно. Я пойду. – Затем два охранника делают шаги вперед, и могу сказать, они собираются взять меня под стражу; даже притом, что я знаю, они не представляют реальной угрозы, мое тело не реагирует на сей факт. Я ударяю кулаком одного без посыла какой-либо команды от мозга, и когда другой хватает меня, мои ноги начинают пинать, а сам я стараюсь ткнуть его локтями.

– Отпустите меня, – ворчу я. Доктор в стерильной белой одежде входит с иглой. В этот момент мое дерганье становится почти отчаянным. – Пожалуйста, просто отпустите меня, – кричу я. Они не слушают, и игла колет меня сзади.

Кошмары преследуют меня во сне. У меня пневмония, я постоянно кашляю, неспособный остановиться. Я сгибаюсь пополам, отхаркивая кровь, все мое тело содрогается от этого. Я даже не вижу, как Титус приближается ко мне сзади со своим ножом. Я не чувствую его, пока он не торчит из моей спины. Но я не умираю и не прекращаю кашлять, и каждый раз как я вдыхаю воздух, нож причиняет боль все сильнее и сильнее, пока я не начинаю плакать. Снова и снова я пытаюсь умолять Титуса убить меня, но я кашляю слишком сильно, чтобы выдавить хоть слово. Он наблюдает за мной и смеется, пока я кричу, рыдаю и выплевываю кровь на землю.

Я просыпаюсь от толчка, мои волосы пропитаны потом, а в горле пересохло. Слезы текут по лицу. Я быстро их вытираю, но рядом со мной никого нет. Почему никто не пришел навестить меня? Разве они не слышат моих криков? Почему они не помогают мне?

Я пытаюсь сесть и осмотреться, но толстая металлическая лента удерживает меня на месте, и мои крики начинаются снова, пока я пытаюсь вырваться на свободу. Что они со мной делают? Почему не отпустят?

– Мэгз, помоги мне. Мэгз. – Я пытаюсь кричать, но мне так плохо, что слова смешиваются с рыданиями. Все преследуют меня, они все хотят моей смерти, и теперь я такая легкая цель. Я должен освободиться.

– Черт побери, они идут за мной. – Титус смеется позади меня, затем я вижу мальчишку из первого, стоящего около моей кровати и заостряющего оружие, которым он убил Эровану. Девчонка из седьмого входит в дверь, держа топор в руке; мой трезубец торчит из ее груди. Девочка из первого рядом с ней, сеть из виноградных лоз свисает с нее как плащ, ее красивые глаза пылают гневом.

Все они приближаются ко мне, толкают кровать, тянут меня за волосы.

Девчонка из первого склоняется и шепчет мне на ухо:
– Красавчиков всегда веселее убивать. – Затем она бросает сеть на меня. Девочка из седьмого вынимает трезубец из своей груди и замахивается им, готовая нанести удар мне в сердце.

– Помогите, – хнычу я, страх делает слово почти неразборчивым.

– Финник, успокойся, – кто-то грубо говорит. Я сворачиваюсь в клубок, услышав столь резкий голос. Глаза крепко сжаты, и я готовлюсь к нападению. – Милый, все будет хорошо. – Мэгз. Это Мэгз. Я открываю глаза, и она смотрит на меня. Все остальные трибуты исчезли.

Конечно, их нет. Прежде всего потому что они все мертвы. Эта мысль не убеждает меня. Что, если я вообразил, что они умерли? Что, если победа была просто сном? Нет, не была. Мэгз здесь. Я в больнице. Игры закончены.

– Я в безопасности, да? – спрашиваю я, снова чувствуя себя словно маленьким невинным ребенком.

– Пока да, – ворчит Борглум. Это голос, который я услышал сначала, и его слова ввели меня в панику.

– Поэтому они держат меня здесь? Что они собираются со мной сделать?

Мэгз бросает на него взгляд.
– Он молод и глуп, – говорит она мне, что звучит нелепо, учитывая, что он в два раза меня старше. – Просто игнорируй его. – Но я не могу избавиться от грызущего меня изнутри чувства, что произойдет что-то плохое.

Они оба уходят, оставляя меня одного. Сначала я решаю не спать, но то, что они вкачивают мне в кровь, делает это невозможным. Я возвращаюсь на арену в течение минут. Титус снова мой спутник, что довольно странно, так как я даже ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу на Играх.

И все же это не так, потому что он всегда был тем, кого я больше всего боялся. Я полностью это ощущаю в своем кошмаре, когда он ловит меня в пещере и вновь продолжает отрезать мои конечности. Правда на этот раз он ест их, пока я лежу там, корчась от боли, вынужденный смотреть. После того, как не стало всех моих пальцев и половины пальцев ног, Мэгз будит меня толчком в плечо. Я кричал.

На этот раз лент на моих запястьях нет, как и трубок. Миска супа стоит рядом со мной, и я сгребаю ее к своему рту. Я ел меньше, с тех пор как вернулся с арены, чем когда я был там. Когда я жалуюсь об этом Мэгз, она гримасничает и говорит:
– Стандартный протокол. – Затем с маленькой улыбкой она добавляет: – Но ты будешь есть с нами сегодня вечером после обобщенного рассказа. Они выпустят тебя отсюда через несколько часов.

Сегодня вечером? О чем они думают? Как я буду готов сегодня вечером?

Хотя я не жалуюсь слишком много, потому что я рад покинуть больничное крыло. Я уверен, что кошмары остановятся, когда я выберусь из этой глупой больницы, и что возможно все также вернется к нормальности. Если не здесь, то, конечно, я могу вернуться в прежнее состояние в Дистрикте-4.

– Когда я попаду домой? – спрашиваю ее я.

– Сегодня у тебя просмотр видео, завтра финальное интервью, а потом ты свободен до тура победителя. – Я расслабляюсь и даже выдавливаю из себя слабую улыбку.

– Может, тогда все вернется в норму. – На лице Мэгз этот взгляд, хоть она и быстро скрывает его, который показывает, что для нее все так и не вернулось в норму.

– Может быть, – говорит она, но я ее уже не слышу.

Два часа спустя меня забирают к моей команде имидж-мейкеров. Цезарио крепко обнимает, когда видит меня, и я неловко возвращаю объятие, просто потому что близость с кем-либо все еще мне непривычна. Гермия замечает мою реакцию и просто похлопывает меня по спине. Потом они оба начинают говорить и говорить об Играх.

Они подробно обсуждают каждое из моих убийств. Они говорят о том, какими милыми были мы с Эрованой. Они хвалят мой потрясающий план заманить трибутов в ловушку сетью. И они не замолкают о том, как я обманул девчонку из Дистрикта-7 с ножом. Они говорят, ее звали Лия. Она убила большинство трибутов на Играх. Она использовала топор.

– О, такого внушительного сочетания я еще не видел, – напевает Цезарио. Я стискиваю зубы все время, так как они совсем не помогают мне забыть об Играх, но все же меня кое-что поразило. Просто то, как легко и непринужденно он говорит об этом – словно смотрит рестлинг-турнир в нашей школе – сводит меня с ума. Я одергиваюсь. Это просто люди Капитолия. Их так вырастили. Это не их вина.

После этого я игнорирую их разговоры. Что-то мне подсказывает, что если я прислушаюсь, то услышу что-то, что мне не понравится, и тогда сделаю что-нибудь глупое. Поэтому я просто сижу там и концентрируюсь на том, что они делают. Стригут мои спутанные волосы. Отбеливают мои зубы. Наносят немного макияжа, даже притом что он совсем мне не нужен. Скучно наблюдать за этим, и я раздумываю рассердиться на них и, может, даже броситься на них с ножницами, когда входит Сильвия и уносит их в сторону.

Должно быть, она чувствует, что я не в настроении для разговоров, потому что она одевает меня в тишине. На сей раз она одевает меня в толстые черные узкие штаны и зеленоватую рубашку в морскую полоску. Она заправляет рубашку мне в брюки, а затем добавляет ремень, обитый столькими драгоценными камнями, что ими можно было прокормить мой дистрикт в течение года, и черные кожаные ботинки до колен со вставками цвета морской волны. Наконец она вручает мне мое ожерелье.

– Они сняли его, когда ты был в больнице. Я проследила, чтобы забрать его тебе, – говорит она, когда мои руки автоматически касаются шеи. Я даже и не заметил, что его нет.

– Оу. Спасибо тебе, – говорю я ей. Она кивает, затем завершает последние штрихи. Еще немного косметики то тут, то там, кое-где расстегнутые пуговицы рубашки, и я готов.

– Финник, я знаю, что Игры сурово отразились на тебе, но просто помни, что это не последний раз, когда ты увидишь Капитолий. Постарайся показать им немного своего прежнего высокомерия. – Я знаю, что она права, поэтому не возмущаюсь. Может, это поможет мне вернуть себя.

– Хорошо, – говорю я. Затем приходит Эльва и уводит меня на тот этаж, где мы тренировались. Только на этот раз мы проходим мимо учебного зала, и я оказываюсь под сценой. Это традиция для победителя, наряду с любым, кто помог ему выиграть, подняться из-под сцены. Я, конечно, торжественно поднимаюсь в финале. Сначала идет моя приготовительная команда. Я уже вижу щебечущих Цезарио и Гермию, отчаянно поправляющих нелепые костюмы друг друга. Потом я замечаю Мэгз, одетую в сверкающее синее платье и выглядящую на десять лет моложе; она идет ко мне.

– Помнишь, я говорила, что ты тогда был слишком самоуверенным? – спрашивает она меня. И как я мог забыть?

– Да.

– Ну, теперь ты должен быть еще хуже. Ты только что выиграл Голодные Игры с большим стилем, чем когда-либо видел Капитолий за долгое время. Так почему же ты ведешь себя словно на похоронах?

– Потому что так оно и есть.

Она качает головой.
– Финник, послушай меня. Ты вернулся с Игр живым. Ты снова увидишь семью. Своих друзей. Когда ты вернешься в Дистрикт-4, ты встретишь ее семью и сумеешь помочь им, как и другим. Впереди у тебя блестящее будущее, будущее, о котором так многие мечтают. Постарайся не потратить его впустую, зацикливаясь на прошлом.

– Я не собираюсь забывать об Играх, – говорю я ей. Она тянется и кладет руку мне на плечо.

– Я знаю. Я все еще не забыла. Но это не означает, что я махнула рукой на жизнь. Не примиряйся с тем, в кого превратили тебя Игры, стремись стать человеком, которым ты был, тем, кем ты все еще можешь быть. Я говорила тебе о важности измениться, чтобы выиграть Голодные Игры. Теперь же еще важнее измениться вновь. Не делающие этого победители обычно не держатся очень долго.

– Но что, если я не смогу измениться назад? – спрашиваю я. Теперь я очень даже знаю, как мое тело инстинктивно готово броситься на любую угрозу. Мои руки жаждут держать мой трезубец, и больше всего внутри меня все то же самое чувство пустоты, которое так ужасно пугало меня в пещере. Словно внутри не хватает частички меня.

– Не переживай, ты для этого слишком хороший человек. – Слишком хороший? Она вообще смотрела Игры?

– Не думаю… – Она поднимает ладонь.

– Позже. Мне пора идти. – Затем она уходит. Минуту спустя толпа скандирует ее имя, и я знаю, что следующий. Я ступаю на металлическую пластину и поднимаюсь на сцену под оглушительные крики Капитолия. Мое имя выкрикивают отовсюду, и предложения руки и сердца разносятся по воздуху. Я выдавливаю свою лучшую улыбку и занимаю свое место на троне в центре сцены.

Цезарь Фликерман выдает свой обычный комментарий, немного пошучивая с толпой, и затем начинается трехчасовой обзор.

Сначала показывают Жатву в Дистрикте-4. Я немного покачиваю головой, когда наблюдаю за собой, улыбающегося на сцене. Я помню, как уже тогда думал, какими будут Игры, и как же я ошибался. После они сразу вблизи показывают, как мы с Эрованой пожимаем друг другу руки.

Тогда в рукопожатии не было ничего дружественного, но то, как они показали это – с какой музыкой – говорит о том, что они используют это для будущих фрагментов. Я чувствую, как мое сердце болезненно сжимается, когда осознаю, что я даже не думал об Эроване с тех пор, как покинул арену.

Теперь же я не могу забыть ее. Когда они показывают церемонию открытия, я игнорирую себя и других трибутов и концентрирую свое внимание на ней. Ее светлых волосах, ярких глазах, маленькой улыбке на ее лице. Она казалась такой полной жизни. И теперь она мертва. Она умерла на моих руках. Мне требуется собрать все силы, чтобы сдержать слезы, формирующиеся в глазах.

После церемонии они показывают очки за показательные тренировки и интервью. После начинаются Игры. Они показывают, как Эрована борется в Капитолии, и жаль, что я не могу сказать им прокрутить это, потому что я знаю, что ей бы это не понравилось. Но кадры проходят слишком быстро.

Они показывают все сцены смертей, но особенно сосредотачивают внимание на Эроване. Они проигрывают момент полностью, добавляя мягкую колыбельную на фоне, заставляя общую картинку выглядеть еще ужаснее.

Я знаю, что не могу сдерживать слезы, поэтому даже не пытаюсь. К ее последнему вздоху перед моей рубашки промочен слезами.

Затем начинается самая ужасная часть Игр. Прежде каждый раз, когда они показывали меня, я казался человеком. Кем-то, с кем бы вы хотели общаться. Теперь же я хладнокровный убийца.

Взгляд в моих глазах, когда я охочусь на девочку из двенадцатого, доводит до тошноты. Я вижу полностью, как я жажду крови, пока наблюдаю за тем, как я разыскиваю, а затем обманываю ее придти за мной. Близится худшее, и от этого я чувствую себя совсем отвратительно.

Я даже не могу вспомнить, как шептал ей, и я знаю, что никогда бы не послал ей воздушный поцелуй. Но что-то в глубине души знает, что я сделал это. Мое лицо бледнеет, и мне хочется вырвать.

Но это еще не худшая часть. Смерть мальчика из второго не помогает, но я едва могу выдержать, когда мне повторно показывают, что я сделал с девочкой из первого. Мои пальцы вцепляются в подушку моего трона, когда я убираю волосы с ее лица. Моя челюсть крепко сжимается, когда я шепчу ей. Когда я говорю, что красоток всегда веселее убивать. Веселее. Я сказал «веселее».

И я знаю, что сделал больше, чем просто произнес это. На арене убийство было забавой. И если бы меня вернули назад, держу пари, я сразу вернулся бы к тому, кем я был в конце Игр. Флиртующим с девушками, которых он убивает.

И хуже всего то, что Капитолий громко аплодирует в такие моменты. Уверен, что слышу, как они много раз шепчут мои слова, словно это какие-то исторические цитаты. Мне страшно, что так оно и будет.

Эта мысль почти заставляет меня сорваться прямо на сцене, но мне удается продержаться до конца фильма. Когда включают свет, я беру себя в руки, чтобы выдержать Банкет Победителя в президентском особняке.

Банкет проходит как в тумане; спонсоры и чиновники Капитолия хотят сделать фото, Мэгз предупреждает меня много не пить, и я прохожу в уборную каждый раз, когда рискую сорваться.

Здесь скучно, и я все равно в ужасном настроении, поэтому я до безумия счастлив, когда банкет подходит к концу. Потому что как только я возвращаюсь в свою комнату, я бегу к кровати и начинаю рыдать.

Мэгз входит в комнату спустя пять минут и садится рядом. Мгновение она наблюдает за моими рыданиями, за тем, как сотрясается все мое тело, а затем сжимает мою ладонь в своей.
– Я не знал, Мэгз, – выдавливаю я. – Я понятия не имел, насколько ужасен я был.

– Успокойся, – ласково произносит она. Я пытаюсь глубоко вздохнуть, но все заканчивает тем, что я рыдаю еще сильнее.

– Что я? – отчаянно спрашиваю ее я.

– Ты мальчик, которому пришлось повзрослеть слишком быстро при самых худших возможных обстоятельствах. Ты не сделал ничего плохого.

– Те люди…

Мэгз наклоняется и шепчет, смотря мне прямо в глаза.
– Не обвиняй себя в действиях Капитолия, – выдыхает она, слова тихие, что мне едва удается их услышать. Слезы останавливаются, и я смотрю на нее в шоке. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так о Капитолии, и я знаю, что это строго запрещено. И все же я понимаю, что это правда.

Капитолий бросил меня на арену с теми другими детьми. Они вынудили меня убивать других, чтобы сохранить собственную жизнь. Это был не я, не совсем, – не я убил тех трибутов. Это был Капитолий. И в ту секунду вся моя ненависть к себе превращается в ненависть к ним.

– Понимаю, о чем ты, – говорю я, мой голос все еще хриплый от слез, но теперь я хотя бы говорю разборчиво.

– Всегда помни это, – говорит Мэгз и уходит, оставляя меня одного. Сломленного, но уже готового поправиться.

Следующий день – день моего заключительного интервью. Сильвия одевает меня в одежду, похожую на вчерашнюю, а затем проводит меня в комнату вниз по коридору. Цезарь Фликерман находится там в своем темно-синем парике, разговаривая с одним из людей съемочной команды. Когда он видит меня, то улыбается и подходит.

– Похоже, у тебя была тяжелая неделька, – говорит он. Мне приходиться выдавить из себя слабую улыбку.

– Это было бы преуменьшением, – отвечаю я. Он похлопывает меня по спине и улыбается.

– Не переживай, ты сильный малый. Выживешь. – И каким-то образом я знаю, что даже при том, что он из Капитолия, он действительно заботится о своих трибутах. Как фермер заботится о своем домашнем скоте, но все же. По крайней мере, ему не плевать.

Потом кто-то подводит меня к креслу, и Цезарь садится напротив меня; через несколько секунд камеры начинают работать.

– Итак, Финник, полагаю, ты доказал свою правоту, когда сказал, что вернешься домой, – говорит он для начала. Я улыбаюсь зрителям.

– Я же говорил. И теперь я просто рад, что вернулся и избежал следующие четыре года школы, – шучу я. Я ощущаю себя как раньше, тем, кому всегда нравилось, когда все счастливы.

– Кстати говоря, каково чувствовать себя вторым самым молодым победителем в истории Игр? – Вау. Интересная новость. Полагаю, когда ты столь жесток, как был я, возраст не особо важен.

– Ничего особенного. Я все равно был крупнее большинства трибутов, и сначала у меня был хороший союзник. Она спасала мою задницу несколько раз. – Я действительно не хочу говорить об Эроване с Цезарем, особенно после того, что сказала Мэгз вчера вечером, но я также хочу, чтобы все знали, насколько я заботился о ней.

– Эрована, – мягко произносит он. – Не возражаешь рассказать нам о ваших отношениях?

И так я рассказываю ему. О том, как мы сначала ужасно ненавидели друг друга, но потом постепенно она привыкла ко мне, и ее близость и смерть довели меня до крайности на арене.

– Она была очень хорошим человеком, – говорю я. – И я не хочу, чтобы кто-либо забывал о ней.

– Ты не должен волноваться об этом, – говорит Цезарь. Затем в резком контрасте к тем словам он спрашивает: – Раз уж мы перешли на тему девушек в твоей жизни, что ты собираешься делать с этой проблемы, когда вернешься домой?

Я улыбаюсь.
– Мне четырнадцать, у меня есть на это время. Прямо сейчас у меня в жизни есть две девушки. Моя маленькая сестренка Дэйзи и сводная сестра Эрованы Энни. Может, когда я стану старше, я найду кого-нибудь, но дома меня никто не ждет.

– Готов поспорить, там есть много юных леди, которые довольны этими новостями, – говорит Цезарь, хихикая. И не такие уж юные леди, думаю я.

– Как я уже сказал, если кто-то заинтересован, им придется подождать какое-то время, – изъясняюсь я. – К тому же я буду слишком занят туром победителя, чтобы заводить отношения. – И так тема закрыта. Цезарь немного говорит об Играх, затем о моей семье и некоторых других вещах, и прежде чем я это осознаю, интервью окончено. Эльва отводит меня в мою комнату, напоминая мне снова и снова, что скоро мы увидимся; она обнимает меня, я хватаю свой чемодан и в мгновение я нахожусь в поезде, мчась назад в Дистрикт-4.



Рэйф сидит на песке; волны окатывают водой его босые ноги. Я в воде, лежу на спине и наблюдаю за звездами.

Я вернулся пять часов назад. Сначала был полный хаос. Девчонки, камеры, и, конечно же, мои фактически друзья – все соперничали, чтобы выхватить кусочек моего внимания. Я пожимал руки, улыбался на камеру и подался в пару объятий, но я даже признаю, что вел себя как придурок, мечтая поскорее избавиться от них. И, несмотря на мои усилия, они все равно слонялись около меня до девяти часов.

После я убежал найти Рэйфа.

Он сидел на ступеньках своего крыльца. Когда он услышал мои шаги, то поднял глаза и встретился со мной взглядом. Затем, не говоря ни слова, мы двинулись к океану, просто потому что мы всегда так делаем.

Я прыгнул в воду сразу же, но Рэйф остался на пляже. Это не беспокоит меня. Вода ледяная, так что я не ожидал, что он нырнет вместе со мной.

Мы не шевельнулись или не сказали и слова, с тех пор как пришли сюда.

– Хочешь, я верну тебе ожерелье? – внезапно спрашиваю я Рэйфа. Мы столько молчали, что я просто должен был сказать хоть что-то. Обычно мы не можем держать рты на замке. Ну или я не могу.

– Оставь себе, – говорит он. И вновь тишина. Вода становится слишком холодной, поэтому я разворачиваюсь и плыву размеренными движениями. Рэйф начинает вставать.

– Мы не обязаны уходить.

Он стирает песок со своих рваных шорт.
– Мне завтра в школу.

Я хватаю его за руку, и он вздрагивает. Я тут же отпускаю ее и отхожу назад, теперь точно зная, что происходит. Страх в его глазах слишком очевиден для меня, чтобы думать иначе.
– Мне тоже нужно домой, – говорю я, пытаясь заставить свой голос звучать непринужденно, но мой тон срывается в конце. Тогда я поворачиваюсь и бегу.

– Финник, остановись, – кричит он мне вслед. Я слышу, как он бежит за мной, но не останавливаюсь. Единственный человек, с кем, я думал, я смогу действительно поговорить, когда вернусь домой, боится меня. Я не хочу слышать объяснения и оправдания. Я хочу вернуться назад во времени, стереть Игры из головы и заставить все вернуться к нормальному. Но я знаю, что нормальность невозможна и что Игры никогда не сотрутся. Я буду жить с ними до конца своей жизни.

Перевод: Rob♥Sten