Глава 16

Мне всегда было интересно, что такого эротичного в оттягивании волос. Однажды, в третьем классе, я подралась со своей лучшей подругой Дженни. Она дернула за один мой хвостик со всей силы. Я плакала от шокирующе сильной, обжигающей боли и ответила ей тем же. Она тоже плакала. Потом мы помирились, поедая пудинг.

Эдвард не дергает. Он берет в кулак мои волосы и отводит мою голову назад с той же силой, что руководит мной, положив руку на мою поясницу. Движение не достаточно сильное, чтобы вырвать локоны, но его силы хватает, чтобы дать мне понять: сопротивляться не стоит. Да я бы и не стала. Нужно признаться, что я заведена, и по взгляду Эдварда могу сказать, что он чувствует мое возбуждение и продолжает свои маневры лишь потому, что знает: мне это нравится. Потом его тяжелое дыхание и затуманенный взгляд говорят мне, что он сам больше чем слегка возбужден.

Моя шея изгибается достаточно, чтобы мне пришлось смотреть ему в глаза. Меня ошеломляет, насколько слабой я себя чувствую, даже больше, чем обычно в его присутствии. Ощущение, что проходит через мой затылок, больше напоминает приятное покалывание, чем обжигающий огонь. Мне хочется продолжить это исследование с Эдвардом, но затем вспоминаю, что моя жизнь у распутья благодаря Роуз и ее проискам.

— Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

Эдвард тянет сильнее, и его губы оказываются у моего уха, посылая волну желания по шее, вниз по спине… между моих ног. Моя голова отклоняется назад так сильно, что периферическим зрением я вижу рыбок, плавающих в резервуаре.

Кажется, я скоро присоединюсь к вам, ребята.

— Не лги мне. Я знаю, что твоя подруга совала свой нос в мои дела. – Слова скорее брошены, а не произнесены, но я не улавливаю в них нотку угрозы жизни. – Что конкретно она показала тебе, Белла?

— Эм-м, ничего.

Сильное оттягивание волос и последовавшее за ним мгновение глубокой, эротичной боли – все, что необходимо, чтобы встряхнуть мою избирательную память.

— Лишь кое-какую информацию… О Джаспере и Эммете… Их военное досье…

— Что ты узнала обо мне?

Спроси его о Вольтуревском.

Спроси его о Вольтуревском!

— Ох-х… Лишь что ты, как бы, гениальный миллиардер, личные записи которого скрыты.

Эдвард качает головой и ослабляет хватку. Выпрямляю шею, и он отпускает мои волосы. Теперь я могу стоять прямо.

— Мои файлы скрыты из-за моего положения, Белла. Не только чтобы защитить мою личную жизнь от вторжения СМИ, но и чтобы обезопасить моих клиентов, большинство из которых доверяют мне на основе строгих правил в отношении конфиденциальности. – Он хмурится. – Тот факт, что военные досье Джаспера и Эмммета так легко доступны, доказывает, что система безопасности страны – просто шутка. Если этот журналист, которого твоя подруга смогла подбить на дело, смог взломать так называемую систему безопасности, то кто не сможет?

Широко распахнутыми глазами смотрю на него.

— Ты знаешь, кто это сделал?

— Да. Он был довольно неуклюж, оставил тонну отпечатков. Джаспер и Эммет сейчас как раз едут к нему, чтобы поговорить.

— О, Господи, они его убьют, да? – На шатающихся, трясущихся ногах, я делаю шаг от Эдварда. Рука тянется к спинке ближайшего стула, и я вновь обретаю опору. – Они убьют его и Роуз, да?

— Убьют их? – Он смотрит на меня так, будто у меня выросло две головы. – Откуда у тебя взялось такое смехотворное предположение?

Я пожимаю плечами.

Эдвард отмахивается от моих волнений, будто отгоняя надоедливых комаров.

— Ничего такого не произойдет. Кроме того, если я допущу, чтобы какой-то вред причинили Роуз, Эммет может сделать то же самое в моем отношении.

Я моргаю.
— Что? Эммет? Какое отношение он имеет к Роуз?

Эдвард усмехается.
— Она произвела на него впечатление в тот день у больницы.

Я вспоминаю, что случилось около Манхэттенской Больницы, когда Эдвард записался на последующую импровизированную встречу со мной. Тогда искры определенно были, но не думала, что они относились к влечению и симпатии. Но какие тогда вообще виды есть?

Эдвард смотрит на часы.
— Ты сказала, что тебе нужно на работу к семи. Идем.

— Прости, Эдвард, – произношу я, выходя за ним из кабинета. – Был неправильно, что Роуз влезла в твои дела, и мне не стоило смотреть то, что она нашла.

Он подбирает мою сумку с дивана. Повернувшись ко мне, он больше не хмурится, но на его лице опечаленное выражение.

— Если у тебя есть вопросы, Белла, просто задай их. Не надо посылать своих друзей копаться в грязном белье. То, что случилось, причиняет мне боль.

Я ошеломлена.

Я причиняю ему боль?

— Эй, подожди секунду. – Мои руки опускаются на бедра, и я щурю глаза. – Во-первых, я не посылала Роуз ни в чем копаться. Она сделала это по своей инициативе. Во-вторых, сколько раз ты добывал на меня информацию?

Эдвард закатывает глаза, все еще держа перед собой мою сумочку.

— Это совершенно другое.

— О? Как так?

Он бросает мне сумку и направляется к двери.

— Не спорь со мной.

Я вешаю сумку на плечо и обуваю кроссовки.

— Вниз, мистер Каллен, – произносит голос лифта.

Наша поездка вниз как начинается в тишине, так и продолжается. Эдвард стоит, облокотившись о заднюю стену лифта, засунув руки в карманы, его взгляд устремлен на зеркальные двери впереди. Я чувствую себя нашкодившим ребенком, наказанием которому служит молчание разочарованного отца. Я понимаю, что надо было спорить, но Роуз поступила неправильно. К тому же у меня скоро начинается смена, и нет времени организовать подробное обсуждение.

— Чудесного вечера, мистер Каллен, – произносит голос лифта, когда мы доезжаем до нижнего этажа. Я помню ответ Эдварда, когда мы прибыли в его квартиру менее часа назад, и волнуюсь, что последующие события наложат тень на воспоминание о нашем солнечном дне в парке.

Эдвард отказывается от помощи парковочного служащего. Когда мы оказывается на подземной парковке, я чувствую себя так, будто очутилась на складе, заполненном роскошными крадеными машинами. «БМВ», «Лексусы», «Мерседесы», «Астон Мартин» и «Феррари» стоят бок о бок. Задние фары серебристого «Ламборджини» сверкают впереди нас. Эдвард достает ключи из кармана пальто, и двери поднимаются так, будто какой-то крылатый зверь собирается взмыть в воздух.

— Садись, – произносит он, его тон натянут и резок.

Тишина в машине настолько давящая, что душит нас, пока мы пробираемся по нескольким уровням подземного гаража. Мне вновь хочется извиниться, но Эдвард и в первый раз был не очень восприимчив. Мой разум мечется в поисках различных вариантов тем, на которые можно заговорить. Кажется, все их мы обсудили во время прогулки в Центральном парке.

Мое беспокойство о длинной странной поездке в больницу улетучиваются, когда мы выезжаем на улицу. Убедившись, что я пристегнула ремень безопасности, Эдвард устремляется из гаража и вливается в городской поток, зеленые сигналы светофора кажутся загипнотизированными видом «Ламборджини», устремляющимся к ним. Рука крепко сжимает сумку, и я гляжу на Эдварда. Его взгляд устремлен исключительно вперед, скулы напряжены, левая рука сжимает руль, а правой он легко переключает передачу на более высокую. В следующий поворот мы влетаем практически на двух колесах.

Я упираюсь одной рукой в пассажирскую дверь, чтобы не повалиться в одну сторону.

- Знаешь ли, можно ездить и помедленнее!

Эдвард щурится, добавляя двигателю обороты и следуя вплотную за проворным желтым такси. Белки водителя такси светятся в зеркале заднего вида. Эдвард перестраивается в левый ряд и проносится мимо него, на стекле водителя такси остается трещина. Он бы выглядел горячо, если бы я так не боялась за свою жизнь и не волновалась, что он не только высадит меня у больницы, но и высадит также и из своей жизни.

За полквартала до больницы я прошу его остановиться, потому что не хочу, чтобы меня увидели коллеги. Это лишь вызовет вопросы. Молча Эдвард сворачивает к знаку «Остановка запрещена» перед пожарным гидрантом и переключается на низшую передачу.

Я отстегиваю ремень безопасности.

— Эм-м, спасибо, что довез.

Пассажирская дверь поднимается. Эдвард смотрит прямо перед собой, его скулы остаются напряжены.

Я сглатываю.
— Так… суббота? Все в силе?

Он поворачивается ко мне так быстро, что я подпрыгиваю.

— Конечно. – Его ответ предполагает, что он шокирован тем, что я могу думать иначе.

По мне прокатывается волна облегчения, когда понимаю, что мои страхи напрасны и он не злится.

— Хорошо… и, эм-м, Эдвард?

Он вскидывает бровь.

— Хотя и не совсем я виновата в этом, но мне правда жаль, что я приняла участие… посмотрела данные, которые нашла Розали.

Его взгляд смягчается, оживляя изумрудные ирисы его глаз. Он протягивает руку и берет мою, поглаживая в интимном жесте. Наклоняется вперед, его вторая рука запутывается в моих волосах, и в следующее мгновение его губы оказываются на моих. Это не страстный поцелуй, который мы разделили около фонтана Бефезда. Он нежный и робкий, но не менее желанный. Я глажу Эдварда по щеке и провожу рукой по его шее к галстуку, затем - по шелковой ткани на его груди, мои губы двигаются в унисон с его. Я проникаю языком в его рот. Он стонет, я выдыхаю, и растущего томления, что буквально взрывается внутри, достаточно, чтобы задуматься о пропуске всей смены, будто я – глупышка-подросток, пропускающая последний урок в старшей школе, чтобы пообжиматься с парнем на парковке.

Наши губы расстаются, и Эдвард делает глубокий вдох, прислоняясь своим лбом к моему.

— Как я доживу до субботы, не видя тебя?

Его слова, печаль за ними, настроение вызывают у меня улыбку. Тыльной стороной ладони он поглаживает мою щеку. Я закрываю глаза и упиваюсь его прикосновениями. Мы с Эдвардом встретились всего в полуквартале отсюда несколько ночей назад. Это невероятно короткий промежуток времени, чтобы прожить все, что пришлось прожить мне с ним. Еще невероятнее испытывать такие чувства к нему. Открываю глаза и вижу: его лицо сияет так же, как, чувствую, и мое.

Эдвард оставляет долгий поцелуй на моих губах, я выбираюсь из «Ламборджини» и встаю на тротуар. Пассажирская дверь закрывается, и окно жужжит, опускаясь.

Эдвард высовывает свою голову и встречается со мной взглядом.

— Хорошей смены. И будь осторожна, хорошо?

Я убираю за ухо выбившиеся пряди волос и киваю.

— Эдвард, ничего же не случится с другом Роуз, да? Это даже была не его оплошность. Она может быть очень настойчивой.

— Я знаю таких. – Эдвард подмигивает, и это ошеломляет меня сильнее, чем его нежные поцелуи. Как же так произошло, что несколько минут назад он выглядел так, будто собирался меня задушить? – Серьезно, не волнуйся об этом, Белла. Ничего с ним не случится.

— Хорошо. Хорошей тебе работы в офисе, – произношу я, не зная, что еще сказать. Я машу, но окно снова поднято, и Эдвард смотрит на дорогу перед собой. Он отъезжает, освобождая проезд, прежде чем я успеваю сделать хоть шаг к больнице.

Мой разум бушует, как и всегда, когда уезжает Эдвард, но сейчас он действует даже активнее, так как эмоции от нашего поцелуя столкнулись с интуицией, которой, по словам родителей, я была щедро наделена, но я не обращала на нее внимания с тех пор, как зашла в смотровую комнату. Эдвард Каллен, миллиардер, плейбой, филантроп/террорист. Столько вопросов, а малое количество ответов, которые либо противоречивы, либо порождают очередные вопросы. Но нельзя отрицать то, что я чувствую, когда он рядом или касается меня, - как наркотик, который может причинить мне вред, но я все больше привязываюсь к нему с каждой дозой.

Проблема в том, что у меня была возможность спросить у Эдварда об Аро Вольтуревском в кабинете, когда он выпытывал, что накопала Роуз, но я струсила. А как теперь поднять эту тему, чтобы он не разозлился? Если Эдвард в гневе - а с этой его «ипостасью» я познакомилась по пути сюда - является каким-то показателем, то, вероятно, к лучшему, если позволю событиям течь своим чередом, пока он не даст мне повод задать этот вопрос.

Еще одна ночная смена проходит в тумане визитов пациентов, острых взглядов от доктора Купера и графиках, но каждый телефонный звонок – это Эдвард просит поговорить со мной. Каждый новый пациент, рассказывающий о недомоганиях, – это Эдвард на приеме. Каждая тень за любой шторой в смотровой комнате – это Эдвард, ожидающий меня. Я даже ловлю себя на том, что пишу его имя на бланке пациента, когда пытаюсь скопировать информацию мужчины со страховой карты. Вернувшись к своему шкафчику рано утром на следующий день, понимаю, что действительно по нему скучаю.

Мигающий свет на моем телефоне подсказывает мне, что меня ожидает голосовое сообщение. Мое сердце гулко отбивает ритм, кровь бежит по венам, будто я останавливаюсь в середине марафона.

У вас одно непрослушанное сообщение.

«Бип».

«Добрый вечер, Белла. Это Эдвард. Ты сейчас в середине, как я уверен, бесконечной смены. Возможно, ты услышишь это во время перерыва или, может быть, завтра утром. Здесь нет ничего срочного. Мне лишь хотелось сказать, что я думаю о тебе. Ты ни на секунду не покидала моих мыслей. Лучше этого может быть только твое присутствие рядом. Не могу дождаться, когда тебя увижу. Спокойной ночи».

После пятого повтора сообщения я чувствую, что вместо использования метро до дома смогу долететь. Меня даже не беспокоит, что я не давала Эдварду свой номер, и он, скорее всего, раздобыл его незаконным путем. К восьмому разу я так громко хихикаю, что все в раздевалке и в коридоре могут меня услышать.

Телефон вновь звонит несколько часов спустя, когда я уже дома, переодеваюсь в халат. Двойной гудок убивает радость из-за звонка Эдварда и говорит, что это междугородний вызов. Подношу трубку ко рту и здороваюсь, понимая, что звонят родители, но уже во второй раз за неделю? Я никогда не разговаривала с ними так часто после переезда в этот город.

— Привет, ребенок, – произносит отец. – Как дела?

— Могу задать тебе тот же вопрос. К чему все эти звонки?

— Просто хочу узнать, как ты. Разве не так поступают отцы?

Я улыбаюсь.
— Конечно, но теперь я начинаю волноваться. У тебя вновь открылась язва?

— Нет-нет. – Его смех звучит неестественно. – Здесь, на западном берегу, все отлично. Я просто хотел узнать, как дела. Я скучаю по тебе, Белла, и хотел убедиться, что все хорошо.

— Я в порядке, пап, серьезно. Ты точно уверен, что у вас с мамой все хорошо? Ты скажи мне, если не так…

— Конечно. Послушай, не хочу тебя задерживать, поэтому мы с мамой позвоним тебе на следующей неделе. Ее сейчас нет дома.

— Хорошо. Люблю тебя, пап.

— И я тебя очень сильно люблю, милая.

Прервав разговор, я задумываюсь, действительно ли в его голосе слышалось искажение или просто были помехи на линии. Решаю попозже позвонить маме, чтобы во всем убедиться. У отца есть склонность слишком резко реагировать на незначительные события, и в последний раз, когда его язва открылась, он отказывался от медицинской помощи до тех пор, когда уже едва садился.

Почти в полдень я закрываю как можно плотнее жалюзи, снимаю халат и забираюсь в кровать. Я проваливаюсь в небытие и, хотя уверена, что мне снился сон, не могу вспомнить его, когда меня внезапно будет звонок в дверь. Большой сюрприз. Сложно получить хороший отдых в эти дни. Встав с постели, поднимаю халат с пола и мысленно напоминаю себе спросить, кто это, прежде чем открыть дверь.

— Вам посылка, мэм, – получаю ответ.

Отпираю дверь, но оставляю цепочку, выглядывая наружу.

В коридоре стоит тощий парень в рубашке и кепке с эмблемой FedEx.

— Эм-м, оставьте его на коврике, пожалуйста, – произношу я в щель.

— Простите, мэм, но эта посылка особой ценности. За нее нужно расписаться.

Опускаю взгляд на свой непривлекательный халат и пожимаю плечами.

Да кого я тут пытаюсь впечатлить?

Завязываю пояс туже, убеждаюсь, что все нужные части тела прикрыты, и открываю дверь. Курьер бегло осматривает меня и, отдав посылку, просит расписаться на экране его сканера. Моя подпись не походит на ту, которая нужна, поэтому он спрашивает мою фамилию, набирает ее на экране и желает хорошего дня.

Коробку не роняли и не помяли, как некоторые другие посылки, которые я раньше заказывала. Углы ровные, лента блестящая, и дата отправки совпадает с сегодняшней. Я разрезаю края кухонным ножом и открываю посылку. В ней оказывается еще одна коробка, но на ней уже виднеется эмблема «Chanel». Развязав бант, подняв крышку и отодвинув в сторону упаковочную бумагу, нахожу красное платье, сделанное из мягкой на ощупь ткани, которая, должно быть, стоит супер дорого. По подолу спускается ассиметричный разрез длиной от лодыжки до бедра, которого достаточно, чтобы при ходьбе продемонстрировать ноги.

Вырез спереди довольно целомудренный, а вот задний не совсем. На спине он образует V-форму, доходя практически до поясницы. Лиф выглядит утонченным и покрыт сверкающими камнями. И в довершении к платью в коробке лежит пара туфель на таком высоком каблуке, который я никогда не смела носить в прошлом.

Ко всем этим вещам прилагается карточка.

«Белла, я увидел платье и туфли во время остановки в Париже и подумал, что они потрясающе будут смотреться на тебе. Почту за честь, если ты наденешь этот наряд в субботу вечером. Твой Эдвард».

Циничная часть меня предполагает, что Эдвард купил мне платье и туфли, чтобы я не опозорила его на благотворительном мероприятии, надев что-то недизайнерское. Другая часть меня, прочитавшая приписку «Твой Эдвард» триллионы раз с глупой улыбкой на лице, говорит, что не надо быть такой подозрительной и нужно принять подарок. Все-таки платье и туфли роскошны. И когда я примеряю их, вижу, что они подходят идеально.

Пишу Эдварду сообщение с благодарностями, но не получаю ответа. И не ждала его, так как он уехал по делам… в Москву… возможно, к Вольтуревскому.

К слову о кайфоломе.

Суббота наступает в сопровождении бабочек, порхающих в животе. Хотя я очень ждала банкета, этим утром неожиданно просыпается и перевешивает нервозность. Блеск и очарование жизни Эдварда, которой я всегда стремилась избежать, звезды и знаменитости, с которыми он общается, никогда меня не интересовали. Я чувствовала себя практически чужой, приехав в Нью-Йорк, но это чувство постепенно исчезало, когда я познакомилась с Роуз и Элис и стала общаться с коллегами. Это сторона жизни Эдварда принадлежит телевизионному экрану или журналам, которые я покупаю по пути с работы домой.

Элис не разделяет моих чувств. Они стоит позади меня, рядом с моим стулом расположились три чемодана косметики и всяких прочих примочек, которыми она затарилась на работе. Белые лампочки мерцают по краям портативного набора зеркал для макияжа, установленного на моем столе. Приходится сморгнуть слезы, прежде чем Элис наносит тушь для ресниц. Накладывая макияж, делая мне элегантную прическу и накрашивая ногти, она говорит о моем платье и туфлях, которые, как она поклялась, стоили Эдварду, по меньшей мере, тысяч десять. Я мало что понимаю в индустрии моды, поэтому просто пожимаю плечами и соглашаюсь с ней во всем.

— Ты выглядишь замечательно, – закончив, произносит Элис. – Как принцесса перед походом на королевский бал.

И приходится признать, что я и чувствую себя принцессой. Я безумно волновалась, доверив Элис заняться своей внешностью, но она умерила свой пыл и придала мне нужный блеск, вечерний и элегантный, поэтому я выгляжу намного гламурнее, чем после моих самых смелых попыток, но в то же время практично.

Она убирает выбивший локон волос и одаривает меня бесконтактными объятиями, чтобы ничего не испортить.

— Проведи отлично время, – произносит она. – Я хочу завтра же обо всем знать! И, пожалуйста, поговори с Эдвардом о Джаспере. Он мне так и не позвонил.

Я смеюсь.
— Будет сделано.

Элис тащит два своих чемодана с косметикой к двери и кричит, когда я нагибаюсь, чтобы взять третий:
— Твои ногти еще не высохли!

Делаю шаг назад от чемодана и поднимаю руки в защитном жесте.

Раздается звонок входного интеркома спустя секунду после того, как Элис, еще раз мне помахав, закрывает за собой дверь в квартиру. Надеюсь, она сдержит обещание и не расскажет Роуз о сегодняшнем вечере, иначе мне не жить.

— Привет… Я спускаюсь, – говорю в микрофон.

— Я поднимусь к тебе, – отвечает Эдвард. – Впусти меня.

Спустя несколько секунд эхо шагов Эдварда раздается в коридоре, за ним следует громкий стук в дверь. Отказываюсь от идеи спросить, кто там, надеясь, что сегодня он даст мне перерыв, и делаю глубокий вдох, затем поворачиваю ручку и…

Черт возьми, у меня на пороге стоит красавец-мужчина, одетый в смокинг!

Не тип худощавого мальчика со слащавой внешностью, а тип сильного, поджарого и мускулистого мужчины. Грубая привлекательность сложилась с рельефной мускулатурой и пронизывающим глубоким взглядом, столь ярким, что может показаться, будто его сделали в фотошопе. Такой тип мужчины, который может легко и топором орудовать, и показаться на красной дорожке любого мероприятия или же прокатиться на яхте в Сан-Тропе.

Его белая рубашка, отглаженные пиджак и брюки, сверкающие черные туфли и приглаженные волосы придают ему изысканность джентльменов двадцатых годов двадцатого века. На нем даже галстук-бабочка выглядит сексуально.

Обе мои руки непроизвольно тянутся к нему. Эдвард берет их в свои ладони, и я притягиваю его через порог – к своим жаждущим губам. Элис бы вновь вскрикнула, будь она еще здесь, но наш поцелуй нежен, а макияж не пострадает.

— Ты выглядишь роскошно, – произносит он, касаясь губами моего уха, и я на сто десять процентов уверена, что это он и подразумевает. – Это платье смотрится на тебе идеально… И эти туфли… – Его слова тонут в низком стоне.

— Спасибо, – произношу я с соответственным цветом на лице, который говорит о том, что сегодня Элис можно было не наносить дополнительный румянец мне на щеки. – Ты и сам выглядишь ничего.

Беру сумочку и ключи со столика и, когда вновь поворачиваюсь к Эдварду, вижу на его лице чертовски горячую улыбку. Его взгляд встречается с моим и затем опускается на маленькую синюю коробочку в его ладони.

Моя рука ложится на грудь, дыхание резко обрывается, а сумочка и ключи падают на пол. Сердце, уже бившееся учащенно после нашего поцелуя, мчится галопом. И затем оно останавливается, когда Эдвард собирается поднять крышечку.

---

Да, наивно Белла полагала, что Эдвард ни о чем не узнает, теперь за поступок Роуз расплачивается она. А впереди нас ждет незабываемый вечер! Вы к нему готовы?
За редакцию главы огромное спасибо Алене.
Ждем вас на форуме. ;)