Прошли недели с тех пор, как она вернулась в рабочий строй, и Лисбон оставила всякую надежду снова когда-нибудь почувствовать себя самой собой. Она ходила на работу, выполняла все, что требовалось от агента Калифорнийского Бюро Расследований, и шла домой, где могла провести время в компании Лавинии и ее «товарищей» по изнасилованию. Те женщины могли понять. Их мысли вторили ее собственным.

Лисбон изучила известные истории о насилии, прочитала об изнасилованиях в других странах: как женщину заставили выйти замуж за ее насильника или спаивали до беспамятства ради того, чтобы заняться сексом вне брака, даже если она этого не хотела. Она стала одержимой этой темой.

Джейн по-прежнему частенько навещал ее. Лисбон прекратила скрывать свою исследовательскую работу; он ничего не сказал по этому поводу, но она видела, как он на нее смотрел. Он хотел, чтобы она остановилась. Его взгляд умолял ее заняться чем-то другим — чем угодно, но только не этим. Она знала, что это не поможет. Знала, что чем больше она читала, тем хуже становились ее ночные кошмары. Иногда Лисбон отбрасывала книгу и бежала в душ, чтобы смыть с себя ощущение прикосновения ужасных рук, преодолевающих ее жалкую защиту. Она знала, что в итоге это только ранит ее. Но не могла остановиться.

Лисбон думала, что никогда больше не сможет почувствовать ничего, кроме боли. По крайней мере, сейчас она причиняла боль сама себе — лучше, чем когда это делал кто-нибудь другой.

Ей снова было неспокойно, она боялась идти спать. Джейн пришел бы, если бы она позвонила, но ей этого не хотелось. Это неправда, но когда-нибудь так и будет. Лучше было начать практиковаться прямо сейчас.

Лисбон включила диск с фильмом «Тит». У нее были еще книги и фильмы, которые рассказывали одинаковые истории о невинных женщинах в руках жестоких и похотливых мужчин. Но все равно она всегда возвращалась к Лавинии. Казалось, будто из всех женщин на ее долю выпало больше всего: увечья и изнасилование. Лавиния знала своих нападавших, но долго не могла сказать, кем они были. Лисбон из-за этого жалела ее — немного. Не знать, кто тебя изнасиловал, — намного, намного хуже.

Этот фильм она смотрела уже несколько раз, обычно одновременно читая. Сегодня Лисбон оставила книгу «Тит Андроник» закрытой на столе. На телевизионном экране перед ней развернулась трагедия.

Длинный фильм заставлял ее смеяться над странным смешением современных видов и древнеримских руин и доспехов, вот только теперь больше ничто не вызывало у нее улыбку. Лисбон позволила актерам играть свои роли без всяких комментариев. Она закрыла глаза, когда тащили Лавинию. Ее крики эхом отдавались в ее ушах:

— «Ни жалости? Ни женственности? Зверь! / Позор и враг ты имени всех женщин! / Да поразит…» [Здесь и далее Уильям Шекспир «Тит Андроник» в переводе А. Курошевой.]

Большую часть фильма Лисбон провела в оцепенении. Ее не волновала боль Тита или ярость Люция. Конечно, ей хотелось, чтобы Тамора и ее отвратительные сыновья встретили свою смерть, но они были такими дикими, незрелыми, что у нее не получалось вызвать в себе сильную эмоцию по отношению к ним. Может быть, только это и остается, когда ненависть испаряется вместе с надеждой. Пустота.

Только в конце, после смерти Хирона и Деметрия, она ощутила трепет каких-то чувств. Тит собрал вместе и врагов, и союзников за столом — никто из них не подозревал, что станет каннибалом. Она смотрела, как Тит подал Сатурнину и Таморе куски пирога из человечины, радостно причмокивая, когда та поглощала собственных детей.

Лавиния появилась в разгаре этого пира. Лисбон выпрямилась и принялась наблюдать, как та входит — вся в белом, кроме полупрозрачной черной вуали.

— «Виргиний пылкий хорошо ли сделал, / Дочь умертвив своей рукой за то, / Что чести и невинности лишилась?»

Опозоренная. Вот точное описание ее чувств. Внешне она выглядела так же, но Лисбон знала, что часть ее безвозвратно разрушена. Словно она была размокшим элементом пазла. Неважно, какими отчаянными были попытки, она могла никогда больше не подойти к этому месту.

Лавиния чувствовала то же самое. Она больше не принадлежала лону своей уменьшающейся семьи — только не теперь, не после того, что у нее отняли. Но сейчас… когда она находилась в объятиях своего отца, ласково положив голову на его плечо, Лавиния была спокойна. Это было ее место.

Тит поместил руку под ее подбородок и нежно прошептал:

— «Умри, Лавиния, и стыд с тобою!» — и сжал ее шею.

Лисбон поставила фильм на паузу, герои замерли, в ужасе отшатнувшись. Она перемотала сцену и пересмотрела ее. Лавиния была все так же спокойна, готова и… счастлива встретить свой конец. Она умирала — как и ее стыд. Пронзительный треск костей, хлопок сухожилий — и она свободна.

Лисбон смотрела сцену в третий раз и больше перематывать не стала. Тит мягко опустил дочь на землю и поцеловал ее. Свободна, теперь Лавиния была свободна.

Глубоко внутри Лисбон почувствовала бурление эмоции, которую раньше не ощущала. Ее взгляд был прикован к лицу Лавинии, замершем в безмятежном мертвом сне. Она задумалась над этим неожиданным чувством, по телу прошла горячая волна — в своей жизни Лисбон редко испытывала ее.

Зависть.



Стояло тихое утро; никаких вызовов не поступало, поэтому команда занималась бумажной работой и тому подобное — зачастую это подразумевало легкое баловство, например, баскетбольные навыки Ригсби с бумажными отходами или забавные фокусы Джейна. Но в последнее время в эти вялые утренние часы все шептались о быстро ухудшающемся состоянии их босса.

Прошло три недели с тех пор, как Лисбон возобновила свою работу в КБР, и теперь ее команде стало хорошо известно, что она прекратила пытаться вести себя так, будто все было в порядке. Проявилась ее другая сторона: она не казалась печальной или беспомощной, нет, — сейчас Лисбон была… злой. Не колеблясь, она дала им знать об этом: речь ее была отрывистой, а тело — напряженным и неподвижным.

Не секрет, что они все беспокоились за нее, но, похоже, их волнение только сильнее раздражало ее. Хотя это не могло заставить их прекратить присматривать за ней. Лисбон молча вышла из своего кабинета, сосредоточившись на кофейнике, стоящем в комнате отдыха. Она ни разу не взглянула на свою команду — упрямо смотрела перед собой. Но ее люди наблюдали за ней и делали это довольно заметно.

Когда Лисбон исчезла из поля зрения, они вернулись к своей работе. Но Грейс судорожно вздохнула и тихо покачала головой.

— Что? — спросил у нее Ригсби, прекрасно зная, о ком она думала.

— Ничего, — Грейс снова покачала головой, но тут же изменила свое решение: — Я просто думала… теперь она такая испуганная. Даже носит мешковатую одежду, словно пытается спрятаться.

— Нет, это не так, — заявил Джейн, поразив всех троих. Но когда он приступил к объяснению, его голос был низким и угрюмым: — Это та же самая одежда, которую она всегда носила, просто сейчас она сильно убавила в весе, потому что практически ничего не ест.

Истина была даже более пугающей, чем мысль о том, что она пыталась спрятать свое тело. Создавалось такое ощущение, что с каждым днем Лисбон все сильнее и сильнее теряла себя, словно ее выжимали, как губку.

— О чем ты говоришь? Она не ест? — отозвался Ригсби. — Должно же быть что-то, что ты можешь сделать.

Джейн знал, что именно он был обязан заботиться о Лисбон; хотя его раздражало, что вина, казалось, была направлена на него.

— Что я могу сделать? Я не могу силой заталкивать еду ей в глотку. — Его голос был жестче, чем он того хотел, но сейчас это становилось все более и более общепринятым явлением.

Грейс взглянула на кабинет босса.

— Она принимает душ… все время. Я видела, как она ходила в раздевалку и мылась, хотя выполняла только бумажную работу — словно она себя больше не чувствует чистой.

Они на мгновение затихли, но потом Чо заявил:

— Ей становится хуже.

— Да, — согласился Джейн, он опустил глаза в пол, — я знаю.

Снова в помещении воцарился долгий момент тишины, затем Грейс спросила:

— Ну, ты должен что-то сделать… что ты будешь делать?

Он резко вскинул голову и встретился с ней взглядом.

— Что я могу сделать? Я не могу заставить ее есть, не могу заставить ее спать и не могу заставить ее принять то, что случилось. — Джейн отвел взгляд, ероша волосы одной рукой. — Я сделал все, что мог, но именно она должна делать это. Она должна решить двигаться дальше, я не могу сделать это за нее… Я не могу сделать больше, чем я уже сделал.

Именно Грейс решила разрядить ситуацию:

— Мы знаем, что ты сделал много, Джейн. Все ее хорошие дни наступают благодаря тебе. Не твоя вина, что промежуток между ними становится все больше и больше.

Джейн не был так уверен в этом, он не мог отделаться от ощущения, что ответственность за Лисбон лежала на нем и что он терпел неудачу. Но его поражало то, что они не винили его за это. Хотя им и не нужно было — он позаботился об этом вместо них.

— Что теперь будет? — спросил Чо. — Как ты думаешь, что она будет делать?

Он покачал головой. — Я не знаю.

— Но ей становится хуже.

— Да, но иногда людям нужно достичь низшей точки, чтобы наконец принять случившееся, — объяснил Джейн.

Ригсби спросил очевидное:

— Что, если у нее не получится?

— Тогда она выйдет из-под контроля, и мы потеряем ее навсегда.

Никому из них не хотелось признавать вероятность подобного исхода, хотя это преследовало все их мысли.

— Что мы можем сделать, чтобы помочь? — спросила Грейс.

— Это, — ответил Джейн, — вы больше ничего не можете сделать, помимо своей работы. Она мне доверяет, поэтому я должен попытаться и подтолкнуть ее в правильном направлении. Сейчас все, что мы можем сделать, — это подождать и посмотреть, что она решит сделать.

Но намного легче было сказать, чем сделать.



Джейн практически никогда не спал в часы, предназначенные для сна. Ночи, проведенные в одиночестве в номере мотеля, приносили ему только кошмары. Более спокойные часы приходились на диван, который он прибрал к рукам в КБР… или так было раньше. Он начал сознавать удивительный факт, что его способность мирно здесь спать не имеет ничего общего с удобным диваном и успокаивающей атмосферой. Напротив, это из-за Лисбон здесь он чувствовал себя хорошо, это она сдерживала его кошмары. Но сейчас ее не было. Оболочка ее осталась, но найти Лисбон, которую знал, он не мог. Что еще хуже, она присоединялась к его ночным кошмарам почти всякий раз, когда ему удавалось поддаться Гипносу [Бог сна в древнегреческой мифологии.].

Он знал, что Лисбон вообще едва спала, как знал и то, что она по-прежнему читала те книги. Джейн пытался поговорить с ней об этом, но она закрывалась. Ей хотелось делать это в одиночку. Но она не могла. Он знал это, и у него было смутное подозрение, что она — тоже. Лисбон хотелось, чтобы кто-то понял, через что она прошла, так что обратилась к таким людям.

Наверное, она даже знала, что они ранили ее. Боль — иногда это был единственный способ почувствовать себя живой. Лисбон читала их истории, вновь проживала собственные кошмары через их слова и продолжала погружаться все глубже в психологическую могилу. Ему хотелось поговорить с ней об этом, хотелось выбросить эти чертовы книги и заставить увидеть, какой вред она себе наносила. Но сейчас, когда он пришел к ней домой, она едва разговаривала и, казалось, желала, чтобы он ушел. Джейн чувствовал, что у него закончились идеи, как помочь ей.

Спектакль со сном кончился, когда зазвонил сотовый телефон. Джейн нырнул за ним в карман. На экране высветился номер, который он никогда раньше не видел. В последний раз, когда случилось нечто подобное, он получил угрозу о бомбе на парковке, которая привела к тому, что он ослеп на пару дней. История должна была учить мужчин не повторять своих ошибок, но Джейн всегда был сорвиголовой.

— Алло, — ответил он.

— Здравствуйте, — последовал ответ явно британки. Не то, что он ожидал. — Это Патрик Джейн?

— Да. Могу я узнать, кто вы?

— Я доктор Нэнси Каргилл.

Джейн принял вертикальное положение.

— Ах да, вы врач Лисбон. — Его голос был невозмутимым, даже дружелюбным. Внутренности же скрутились в узлы.

— Извините за то, что так вас побеспокоила.

— Не стоит, хотя мне любопытно, как вы нашли мой номер.

— Я воспользовалась собственными связями в правоохранительных органах, — туманно сказала она. Неважно, как она это сделала, важно — почему. — Я звоню из-за Терезы.

— Я думал, ваши с ней встречи подпадают под врачебную тайну.

— Так и есть, и я звоню не для того, чтобы обсудить наши встречи. Проблема в том, что я не видела Терезу несколько недель.

Джейн зажмурился.

— Я пыталась позвонить ей, но она прекратила отвечать. Не думаю, что мне нужно говорить вам, как важно, чтобы она продолжила свои сеансы.

— Да, — сказал он, — да, не нужно.

— Что ж, полагаю, она двигается к переломному моменту своего выздоровления.

— Она все еще на стадии кажущейся приспособленности, правильно? — спросил Джейн.

— А вы провели собственное исследование.

— Я проконсультировался у кое-кого, этот человек дал мне краткое объяснение того, что переживает Лисбон. Я пытался помочь ей, как мог.

— А, — ответила доктор Каргилл, голос ее казался довольным. — Я так и подумала.

Интересно, теперь Джейн задавался вопросом, как часто Лисбон говорила о нем на своих сеансах.

— Что ж, эта стадия разбивается на много различных этапов. Жертвы изнасилования могут проходить через один или несколько этих этапов. Допуская ее возвращение к работе, я надеялась, что она перейдет к этапу разрешения, когда будет приспосабливаться к своей жизни, несмотря на проблемы с эмоциями.

— Она давно обособилась, — сказал Джейн, — но сейчас варится в собственных эмоциях. Перестала пытаться быть нормальной.

— Да, этого я и боялась. Этап реорганизации, рецидив в ее суматохе и, несомненно, самый критический уровень кажущейся приспособленности. Здесь могут произойти наибольшие повреждения, если она откажется разбираться со своей травмой. Мне нужно увидеться с ней как можно скорее.

— Мы полностью согласны, доктор Каргилл.

— Протокол предписывает, чтобы я связалась с ее надзирателем, если она откажется проходить терапию, — сказала доктор Каргилл. — Однако это моя основная обязанность по отношению к пациентам, а в случае Терезы, я думаю, она охотнее послушает вас, чем агента Уэйнрайта. Она доверяет вам, и это для нее важнее, чем что-либо еще.

Джейн никогда не любил психиатров, но доктор Каргилл только что определенно вошла в его короткий список тех, кем он восхищался.

— Спасибо, доктор. Я поговорю с ней об этом.

Он услышал, как доктор Каргилл перевела дыхание, поэтому принялся терпеливо ждать, когда она подберет слова.

— Знаю, для вас и ваших коллег это может быть тяжело, и я уверена, что вам может показаться легче просто вести с ней себя мягко, но сейчас это, возможно, не лучший путь.

Джейн слегка нахмурился.

— Мне говорили не принуждать ее к чему-либо.

— Да, но на данной стадии выздоровления, возможно, ей нужен толчок. Простите, мистер Джейн, но вам придется положиться на свое суждение, чтобы решить, какой силы толчок ей необходим.

Телефон, прижатый к уху, был горячим, и Джейн нервно стиснул его.

— Это непростая задача, доктор.

— Знаю, но она заботится о вас, и, полагаю, вы так же заботитесь о ней. Боюсь, вы единственный, кого она сейчас послушает — пусть и вполуха.

Джейн вновь прикрыл глаза, судорожно выдыхая.

— Сделаю все, что смогу.

— Простите, но я не могу предложить вам больше, но полагаю, вы искуснее, чем думаете.

— Я ценю вашу уверенность. — Хотя он ее не разделял.

— До свидания, мистер Джейн, думаю, будет уместно пожелать вам удачи.

— Спасибо, доктор Каргилл.

Звонок прервался, и Джейн уставился на цифры на экране. Семь минут — вот что было нужно, чтобы мир стал еще хуже. Времени не оставалось.

Джейн постучал в дверь Лисбон и вошел в ее кабинет. Она подняла на него взгляд и тут же вернулась к работе. Он не ожидал приветствия.

— У меня тут был интересный телефонный звонок.

— От кого? — спросила она у листа бумаги.

— От доктора Нэнси Каргилл. — Ручка прекратила писать. — Слышала о ней? — Его тон был веселым, но он знал, что она слышала тонкие нотки в словах.

Лисбон встретила его взгляд.

— Ей не следовало звонить тебе. У нее не было права делать это.

— Признаюсь, немного пугает то, что женщине, которую я никогда не встречал, удалось достать мой номер, но дело не в этом. Она беспокоится о тебе, как и я.

— Я в порядке. — Эти три слова теперь она говорила чаще всего.

Джейн покачал головой.

— Нет, не в порядке.

— Я здесь, — сказала она. — Я работаю. Это реальное доказательство.

— Ты не ешь, не спишь и, очевидно, больше не ходишь на терапию. Думаю, у меня достаточно доказательств, чтобы вернуться к сказанному ранее.

Лисбон откинулась на стуле, глаза превратились в щелочки, недовольство в них усиливалось.

— Я ходила на терапию, чтобы меня допустили к работе. Теперь я с этим закончила.

Джейн оперся обеими руками о стол и наклонился к ней.

— Лисбон, — мягко произнес он ее имя, — я знаю, для тебя это утомительно, но ты не можешь бросить свою терапию.

— Я устала от разговоров, Джейн, — ответила она, — я устала от мыслей, воспоминаний. Я ненавижу туда ходить. Мне намного удобнее здесь.

— Но это не так, — сказал он. — Тебе неудобно в собственной коже, я вижу это.

Лисбон вскочила на ноги.

— Так что же мне делать? Вырастить другую кожу?

— Лисбон, я пытаюсь помочь тебе.

Она испустила грустный смешок, от которого у Джейна пошли мурашки по телу.

— Так все говорят, но это не работает. Не думаю, что мне можно помочь. Может быть, тебе следует обойтись малой кровью и оставить меня в покое.

Джейн в изумлении уставился на нее, и она воспользовалась этим моментом, чтобы попытаться покинуть свой кабинет. Ей удалось отойти от него всего на несколько шагов, когда он схватил ее за руку.

— Я никогда не сделаю это с тобой, Лисбон, — сказал он, — я не отмахнусь от тебя.

— Как жаль, — грустно произнесла она, — потому что я отмахнулась.

Лисбон быстро выдернула руку и покинула кабинет. Джейн смотрел ей вслед. Хороший доктор посоветовал подтолкнуть ее, и он попытался сделать это помягче. Теперь вопрос состоял в следующем: перегнул он палку или был слишком мягким. Она все ускользала от него. Джейн имел в виду то, что сказал — он не отмахнется от нее. Но он боялся, что, возможно, ему придется сдерживать клятву до ее конца.

Он боялся, что именно этого она и хотела.



Наконец появилось дело, и Лисбон была этому рада — долгожданное отвлечение для нее и группы. Им было необходимо заняться чем-то, а не провожать ее испуганными глазами, ей хотелось затеряться в своей работе. Но каким бы отвлечение ни было, она никогда полностью не могла забыть, что была всего лишь жалкой тенью человека, которым была раньше. То, что она видела их боль всякий раз, как ее группа смотрела на нее, только делало все хуже.

Лисбон мысленно вернулась к спору с Джейном. Он был прав: она не была в порядке — даже рядом не стояла, но, может, теперь так и будет. Может быть, она больше никогда не будет в порядке. Возможно, чем скорее ее команда примет то, что она всегда будет сломленной, тем скорее они смогут оставить ее в покое.

Сейчас они постоянно наблюдали за ней, смотрели, беспокоились и мучились. Это было лучше, чем ситуация во всем здании, где люди пялились и шептались, когда она шла по коридорам. Но не намного. Ей хотелось работать в тишине и спокойствии, но Лисбон начинала понимать, что такие вещи, как тишина и спокойствие, больше не существовали — ни на работе, ни дома, ни во снах. Для людей, подобных ей, спокойствия не было.

Лисбон быстро поднялась из-за стола, сердито оттолкнув стул. К общему рабочему кабинету она направлялась быстрыми и длинными шагами. Четыре члена ее группы подняли взгляд, как только она вошла в помещение.

— Босс Тийе прислал имя клиента, который жаловался на него. Ригсби, иди и опроси его, узнай, где он был в ночь убийства Тийе. Чо, поговори с его братом, выясни, что он знает об этой жалобе.

Мужчины быстро начали собирать свои вещи, чтобы приступить к выполнению приказов. Теперь Лисбон встретилась взглядом с оставшимся агентом. Грейс тут же пригнула голову, как и всегда: больше она не могла смотреть своему боссу в глаза. Когда-то Лисбон ощущала настоящую боль и грусть из-за изменений, произошедших в их отношениях. Но горечь заняла это место — горечь, злость… и ненависть.

— Ван Пелт, ты могла бы остаться и проверить финансы жертвы. Но так как ты не в состоянии находиться со мной в одном помещении, можешь пойти с Ригсби.

Как только слова сорвались с ее губ, из комнаты словно выкачали весь воздух. Лисбон заметила широко раскрытые глаза своих товарищей по команде, шокированных ее дерзостью; она даже отметила тень унижения и стыда, промелькнувшую на лице Грейс. Но Лисбон это не волновало. Ей даже нравилось — причинять боль, а не испытывать ее.

Она направилась к комнате отдыха, оставляя позади неловкую ситуацию, которую сама же создала. Или так она думала.

Лисбон знала, что шаги, раздающиеся за ее спиной, принадлежали Джейну. Только у него было достаточно мужества, чтобы отчитывать ее за поведение. Ну и ладно, ему еще предстояло понять, что теперь все будет по-другому, что внутри нее больше не было жизни. Она продолжала стоять к нему спиной, когда потянулась за кофейной кружкой в шкафу.

— Это было резковато, — заметил Джейн.

Она по-прежнему не смотрела на него.

— Ты хочешь, чтобы я извинилась за то, что сказала правду?

— Не думаю, что ты понимаешь, как твои слова повлияли на Грейс.

Теперь Лисбон обернулась к нему лицом.

— Как они повлияли на Грейс? Кого волнует то, как они повлияли на нее? Это не ее затащили в переулок и изнасиловали! — Лисбон встретилась с ним взглядом и еще раз произнесла горькую правду: — Ты хоть понимаешь, как больно просто смотреть на нее? Она была там той ночью; она была там всего в нескольких шагах от меня. Но она никого не бесила, ее не застали врасплох, не избили и не изнасиловали той ночью… и я ненавижу ее за это.

Взгляд Джейна оставался мрачным, но он никоим образом не злился на нее.

— Ты завидуешь ей, это понятно.

Лисбон со стуком поставила пустую кружку на стол.

— Прекрати это говорить. Не заявляй мне, что ты понимаешь, не жалей меня, я этого не хочу.

— Я не жалею тебя. Здесь никто не жалеет тебя.

— Нет, жалеют, — непринужденно ответила она. — Ты думаешь, я слепая или что? Я вижу, я все вижу. Я вижу, как все они останавливаются, пялятся и шепчутся о бедном, жалком агенте Лисбон, что она вынуждена шагать по этим коридорам в ужасе, потому что не знает, кто изнасиловал ее. — Ее голос смягчился, слезы начали покалывать глаза, когда она подняла на него взгляд. — Вижу, как команда смотрит на меня… Я знаю, что никто из вас не хочет, чтобы я была здесь.

Джейн покачал головой.

— Это не так.

— Так. Грейс едва удается сидеть в одной комнате со мной. Всякий раз, когда Ригсби и Чо смотрят на меня, в их глазах мелькают стыд и вина, а ты… — По щеке скатилась слеза. — Все, что я вижу в твоих глазах, — это страх… словно ты ждешь, что я вот-вот развалюсь.

На этот раз взгляд отвел Джейн. Это было хорошо, потому что она уже видела тот самый страх в его глазах. К его чести, он ничего не отрицал. Она отвернулась от него, поэтому ее застало врасплох его прикосновение. Он взял ее за руку, а другой повернул его лицо и встретился с ней взглядом.

— Ты права, — просто сказал он. — Я боюсь, я жду… потому что знаю, что это произойдет, если ты не будешь бороться.

Лисбон стряхнула его руку.

— Какой смысл бороться, Джейн? Я уже проиграла.

— Не говори так, — тихо сказал он.

— Это правда, — напомнила ему Лисбон. — Он победил… а я проиграла, и теперь мне приходится жить с этим.

— Он не победил.

Злость вновь потекла по ее венам, и она оттолкнула его.

— Прекрати говорить это! Это жалко, он изнасиловал меня, он получил то, что хотел — разумеется он победил. — Лисбон сердито отступила от Джейна на пару шагов. — Он изнасиловал меня… — Она сделала несколько вдохов, смотря в пространство. — Меня изнасиловали… Меня изнасиловали… — Тут она начала хихикать, а потом рассмеялась. — Как нелепо это звучит? Меня! Копа, спецагента изнасиловали. — Она снова безумно рассмеялась.

Джейн мягко прошептал ее имя:

— Лисбон.

Он положил руку ей на плечо, но она отдернулась.

— Оставь меня в покое, Джейн.

— Нет, — резко произнес он, — я не могу.

— Почему нет? — яростно спросила Лисбон. — Думаешь, ты можешь помочь мне?

Джейн был решителен.

— Лисбон, если ты собираешься пройти через это, тогда тебе нужно прекратить зацикливаться на этом, прекратить давать этому контролировать твою жизнь.

Лисбон скептически посмотрела на него. Он сказал это так просто, так спокойно, будто его совет был точным и верным. Теперь Джейн был уверенным, а она выходила из-под контроля. Сейчас она была ненормальной.

И это разъярило ее.

— Ты? Серьезно, ты собираешься давать мне советы. Ты? Ты собираешься говорить мне «прекратить зацикливаться на этом», не позволять этому «контролировать жизнь». — Ее улыбка была пугающе холодной. — Ты? Ты мужчина, который живет в доме, где нет ничего, кроме матраца, крови на стенах и демонов, которые составляют ему компанию. — Лисбон безжалостно ухмыльнулась. — И ты говоришь мне забыть об этом? Сделай мне одолжение, Джейн. Разберись с собственной жизнью, а потом говори мне, как разобраться с моей!

Слова повисли в воздухе между ними, как зловонный газ; они полностью заполнили комнату. А Лисбон сделала немыслимое: бросила Джейну в лицо его собственные призраки. Может быть, поэтому он остолбенел. Потом в его глазах промелькнула боль. Это не было необычным… с той лишь разницей, что впервые причиной была она.

Джейн не сказал ни слова — просто тихо вышел из комнаты.

Ей хотелось почувствовать вину, но та не приходила. Наверное, он пошел зализывать раны. Или, может быть, ее слова навредили еще сильнее; может быть, она наконец тоже сломала его. Может быть, теперь она потеряла его уважение, потеряла его касания и теплоту.

В груди заныло при мысли о потере единственного человека, на которого она сейчас могла положиться. Но к боли она привыкала; это — всего лишь капля в море хаоса, в котором она уже тонула.

Сильнее всего она чувствовала нечто, близкое к облегчению. Возможно, теперь он наконец сдастся и даст ей спокойно зачахнуть. Именно этого Лисбон сейчас по-настоящему хотела — чтобы ее оставили в одиночестве с ее горем.

Этого она и заслуживала.



Покидая с Ригсби здание КБР и забираясь во внедорожник, Грейс молчала. Если он и заметил, как она стерла пару слезинок, то ничего не сказал. Ригсби всегда был хорош в этом. Он знал, когда нужно было быть с ней терпеливым.

Грейс знала, что все скажут: Лисбон сама не своя, она это не подразумевает, не принимай это на свой счет. Она знала, что и они имеют это в виду, как знала и то, что это, вероятно, не было правдой. Лисбон подразумевала именно то, что сказала, и Грейс приняла это близко к сердцу. То, что Лисбон накинулась на нее, обидно не было. Нет, ее убивало то, что Грейс знала: частично вина лежала на ней.

Лисбон не ненавидела ребят, сейчас — только ее. Это была ее вина, потому что она не была сильной. Грейс следовало навестить ее в больнице, позвонить, чтобы узнать о самочувствии, может, принести ей цветы или выпечку. Конечно, все это было бы сентиментально и наверняка рассердило бы Лисбон, но это бы считалось — буквально. Джейн и остальные ходили, все они показали, что она может на них положиться. Грейс же было слишком совестно из-за своих собственных ошибок. Лисбон ненавидела ее за ее слабости.

— Грейс, — мягко произнес Ригсби, — ты в порядке?

Она могла солгать, но врать Ригсби было всегда тяжело. Она покачала головой.

— Нет, не очень.

— Послушай, Лисбон не…

— Нет, это не так.

— Я говорю о том, что она бы не… она — это не она… — У Ригсби закончился запас клише. Грейс наблюдала, как он смотрел на дорогу перед собой. — Черт побери этого ублюдка. Пусть катится в ад.

Если бы только они знали, кем он был. Если бы они могли найти его ради Лисбон, может быть, она бы частично вернулась к прежней самой себе. Грейс хотелось верить в это, но Джейн теперь казался взволнованным. Ей ужасно хотелось задать ему тысячу вопросов. Всякий раз, когда Грейс видела его одного, она почти требовала от него ответы. Что я могу сделать, чтобы помочь ей? Она выглядит хоть чуточку лучше? Какие твои предположения? Ты тоже начинаешь терять надежду?

Последний вопрос пугал ее сильнее всего.

— Ты думаешь, это поможет? — спросила Грейс, не удержавшись. Ей очень хотелось вернуть свои слова обратно и не произносить их. Но они вылетели изо рта, и Ригсби посмотрел на нее.

— Что поможет?

— Если насильник найдется.

Ригсби вновь обратил свое внимание на дорогу. Его плечи тяжело опустились, а брови сошлись вместе. Он не сказал ни слова — только смотрел, как желтые линии на дороге исчезали под колесами внедорожника.

— Не знаю, — сказал он. Покачал головой и вздохнул. — Честно… нет. По крайней мере, не прямо сейчас. Не тогда, когда она так себя ведет.

— Но ты не думаешь, что она почувствует себя в большей безопасности?

— Не думаю, что проблема в этом. Она забывает, кем была. Она озлобленная, пристыженная и ничего не делает, чтобы это изменить.

Грейс кивнула, вперив глаза в колени. Это ранило, но хотя бы было честным ответом и, наверное, правдой. Лисбон не принимала душ два-три раза в день из-за того, что боялась — она делала это, потому что чувствовала себя грязной. Ей было стыдно за то, что с ней произошло.

До бала никто из них даже представить не мог, что нечто подобное случится с Лисбон. Но Грейс знала, что даже если бы она вообразила это, то ни за что бы не смогла предсказать, что Лисбон так кончит. Она всегда была сильнейшей в их группе. Она была их лидером, спокойной и собранной в любой ситуации. Черт возьми, женщина была привязана к бомбе, и ей удалось остаться уравновешенной. Это же Лисбон, но, очевидно, даже у сильнейших есть свои слабости.

— Думаешь, это должна была быть я? — спросила Грейс.

Ригсби резко остановил машину. Автомобиль, ехавший за ними, нажал на гудок, и они услышали, как водитель, высунувшись в окно, сквозь зубы процедил проклятия. Ригсби долго смотрел на Грейс — так долго, что тот водитель не выдержал и обогнул его. Ригсби даже не заметил, как тот послал его, оставляя их машину позади.

Наконец Ригсби съехал на обочину дороги и остановил машину.

Он крепко, но не болезненно сжал ее руку.

— Я больше не хочу слышать от тебя нечто подобное. — Голос был резким, но ровным и низким.

— Но…

— Нет, — сказал Ригсби. — Это не должно было случиться — и точка. Я не хочу, чтобы ты думала, будто заслужила это вместо нее. Если продолжишь думать об этом, тогда, клянусь богом, я заставлю и тебя посещать психиатра.

— Ригсби!.. — протестующе воскликнула она.

— Я серьезно, Грейс. Ты не можешь так думать.

Грейс откинулась на сиденье. Она смотрела себе на руки: ногти сгрызены до плоти, ладони липкие от пота.

— Хорошо, — прошептала она. — Я знаю, что ты прав.

Ригсби отпустил ее руку, но машину с места не тронул. Он ждал, когда она продолжит — знал ее слишком хорошо.

— Просто… Я не могу перестать думать о том, какой была бы я, если бы это случилось со мной, — сказала Грейс. — Она же такая… Мне было бы намного хуже — по крайней мере, я так думаю.

— Ты этого не знаешь.

— Но она всегда была сильнее меня. Я восхищалась ею за это, а сейчас… — Грейс медленно покачала головой. — Если бы это случилось со мной, она была бы рядом со мной все время. Она бы приходила ко мне домой каждый день, хотела бы я ее видеть или нет. Наверное, она бы возила меня на терапию, чтобы убедиться, что я на нее хожу. Так почему я не могу сделать все это для нее?

— Все люди разные, — ответил Ригсби. — Мы не можем знать, как поведем себя в той или иной ситуации, пока та не наступит.

Грейс слегка пожала плечами, ковыряя неровные края сгрызенного ногтя.

— Наверное. — Она сделала долгий выдох, мысленно ругая себя за слабость. — Мне просто хотелось бы быть сильнее.

Грейс вспомнила, как в детстве она верила, что если закрыть глаза и сильно пожелать чего-то, это сбудется. И хотя она давным-давно поняла, что это ложь, Грейс все равно закрыла глаза и пожелала. Она представила все, что могла сделать, чтобы доказать Лисбон, что заботится о ней, что остается ее другом и что все будет хорошо. Это была прелестная фантазия, без чувства вины и, совершенно точно, слишком хорошая, чтобы быть правдой.

Ее глаза были все так же закрыты, когда Ригсби взял ее руку в свою.

— Грейс, ты сильная, — мягко сказал он. — Я знаю, что ты так не думаешь, но это правда. Ты могла бы уклониться, сказаться больной или даже полностью сбежать от этого, но ты так не сделала. Каждый день ты приходишь, пытаешься и каждый день становишься чуть ближе.

Она поняла на него взгляд.

— Я все надеюсь, что завтра ей будет лучше.

Ригсби кивнул и свободной рукой заправил локон ее рыжих волос за ухо.

— Да, я тоже. И знаешь что? Однажды ей будет лучше.

— Ты уверен? — Грейс ненавидела себя за этот вопрос.

Ригсби закусил губу, отводя взгляд. Он кивнул на ее соединенные руки.

— Да, то есть, ей должно быть лучше.

Это была ложь. Но иногда она была лучше, чем правда.

Ригсби отпустил руку Грейс и выехал на дорогу. Грейс смотрела в окно, не видя ничего перед собой. Однажды ей сказали, что жизнь похожа на дорогу, но теперь она видела, что это было неверно. На дорогах стояли знаки, которые обозначали различные тропинки. Можно свернуть налево или направо, но тебя всегда будет преследовать уверенность, что если потеряешься, то сможешь найти дорогу назад.

Нет, жизнь не имела ничего общего с дорогой — скорее, была похожа на плавание в темном океане: ты знаешь, что земля рядом и что до нее можно добраться. Но тебе неизвестно, что еще поджидает тебя в темноте — поджидает, чтобы ранить.

Лисбон была ранена и теперь тонула. Хуже было то, что никто из них не знал, как спасти ее. Грейс начинала задаваться вопросом, если Лисбон опустится на дно морское и никогда не всплывет, смогут ли они продолжать?

Она сомневалась в этом.



За все эти годы Джейн понял, что ад — это не какой-то мифический подземный мир, заполненный огнем и серой. Нет, его можно было бы довольно легко найти и на Земле. К аду он привык — жизнь с безнадежным чувством вины и страданием была очень похожа на ад. Когда-то он задавался вопросом, может ли все стать хуже, но в последнее время знал наверняка, что его начальное предположение было ошибочным.

Страдание растет как смертоносный сорняк, и за последние несколько недель оно достигло громадных размеров. Но сегодня оно прямо-таки окружило каждую его клеточку, и это было до того, как Лисбон бросила ему в лицо его грехи.

Он не злился на нее. Он знал, что она делала, что она кидалась на всех, словно пойманный в ловушку раненный зверь. Нет, Джейн был напуган, а не зол. Он не мог отрицать, что это ранило его — она задела его за живое, напомнив о том, что Джейн был жалким подобием человека. Поэтому ему пришлось уйти, ему нужно было время, чтобы успокоиться; худшее, что могло бы случиться, — они бы дали ей то, что она хотела.

Джейн мысленно вернулся к разговору с доктором Каргилл. Та утверждала, что он единственный, кому Лисбон доверяла, что он должен подтолкнуть ее к жизни. Но Джейн сомневался, что психиатр Лисбон знала о его собственных проблемах с трагедией; это не являлось хорошим примером для Лисбон. Впрочем… может, и знала.

Важно было не позволить Лисбон увериться, что она оттолкнула его. Она уязвила его, но чтобы заставить его сдаться, нужно намного больше. Джейн не собирался отступаться — она должна была справиться с этим… ему нужно было, чтобы она справилась.

Поэтому он выжидал подходящий момент, чтобы доказать ей именно это.

Было поздно, когда Лисбон начала собираться домой. Теперь она много времени проводила в кабинете — ничего особенного, если не считать того, что так Лисбон пыталась уклониться от походов домой и тем самым избежать ночных кошмаров. Но, должно быть, она думала, что ее слова прогнали его из ее жизни на ближайшее время, потому что, когда он вошел в ее кабинет, Лисбон была поражена.

Она быстра справилась со своим удивлением и посмотрела на него.

— Я думала, мы закончили наш разговор.

— С чего ты так решила?

— С того, что ты убежал, поджав хвост, как печальная собачонка, — без запинки ответила она, ее слова были так же спокойны, как и холодны. — Если ты хочешь получить извинения, то пришел не в то место.

— Я пришел не за этим.

— Тогда зачем?

Он долго изучал ее, а потом сказал:

— Я знаю, что ты делаешь.

Лисбон усмехнулась:

— Да неужели?

Джейн стоял уверенно, скрестив руки на груди.

— Ты пытаешься оттолкнуть меня, оттолкнуть нас всех. Поэтому ты говоришь все ужасные вещи, которые приходят тебе на ум. — Он пожал плечами. — Я тоже это делал, и ты указала мне на это, теперь мы поменялись местами.

Она отодвинула документы и поднялась с места, поза ее выражала намерение защищаться.

— Я ничего не делаю.

— Нет, делаешь. Ты пытаешь оттолкнуть всех нас, потому что думаешь, что это наказание, что ты заслуживаешь все, что случилось.

Лисбон закатила глаза.

— Потому что ты очень хорошо меня знаешь.

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Ее глаза зло вспыхнули.

— Нет, не знаешь. Ты понятия не имеешь, каково быть изнасилованным.

Джейн поднял руку, чтобы остановить ее красочное повторение на тему, каково это.

— Я не говорю, что знаю, что ты переживаешь, я представить не могу, каково носить этот груз с собой повсюду, — он на мгновение остановился и мягко продолжил: — Но я точно знаю, каково ненавидеть себя за ужасные произошедшие события. Я знаю, что тебе хочется только кидаться на всех и каждого — не просто потому, что ты думаешь, будто они не понимают, но и потому, что ты не веришь, что заслуживаешь что-то хорошее.

Она молчала, обдумывая его слова, но Джейн видел внутри нее неугасающую злость.

— Не думай, что только потому, что твоя семья мертва, у тебя есть право говорить мне, что делать. — Джейн сделал все, что было в его силах, чтобы спрятать дрожь при упоминании его семьи. — Ты не знаешь, о чем я думаю или что я чувствую, ты запутался, Джейн. Почему ты думаешь, что можешь говорить мне, как пережить все это?

Он проигнорировал боль от ее слов и сконцентрировал свое внимание на ее глазах.

— Ты права, — тихо сказал Джейн. — Мои действия — пустое подобие жизни, и я никогда по-настоящему не пытался забыть то, что случилось, но тем не менее говорю тебе сделать то, что сам не сделал. Возможно, это делает меня лицемером, но какая разница?

Джейн хотел взять ее за руку, но не стал искушать судьбу. Прямо сейчас она действительно прислушивалась к его словам, что само по себе было победой.

— Причина, по которой я тебе это говорю… прошу тебя выслушать, заключается в том, что мне не хочется, чтобы ты была мной.

Лисбон не смотрела на него, взгляд был сфокусирован на чем-то другом, но он знал, что она слышала каждое его слово. Джейн знал, что она обдумывала сказанное. Он видел, что ее злость потускнела, но сменилась другой эмоцией: грустью или, может быть, болью. Джейн не знал, было ли это лучше, но, возможно, послужило бы началом.

Она неожиданно снова встретилась с ним глазами.

— Я тоже не хочу быть тобой. — Только он хотел порадоваться, что ему удалось достучаться до нее, и насладиться победой, как она снова взяла свое. — Я не хочу быть собой.

— Я хочу быть ей, — она указала на газетную вырезку, висящую в рамке на стене, — одно из многочисленных достижений за годы работы, на ней была ее маленькая черно-белая фотография. — Я хочу снова быть спецагентом КБР Терезой Лисбон.

Джейн видел ее глаза, в которых стояли непролитые слезы.

— Но знаешь что? Думаю, она мертва. Думаю, она умерла в том переулке вместе с ее силой и достоинством. И не думаю, что она вернется.

Голос Лисбон был безжизненным, когда она произносила последние слова:

— Поэтому, полагаю, ты застрял со мной в тупике… кем бы я ни была.

После этого она больше не посмотрела на него, а просто прошла мимо и вышла за дверь… снова ускользая от него.

Джейн знал, что она услышала его, но это была бесплодная победа. Казалось, каждый раз, когда он разговаривал с ней, его страх только усиливался. Она сказала, что Тереза Лисбон была мертва, что она умерла в том переулке.

Ему не хотелось верить в это… но это не делало ее заявление не таким верным.



Деревья был темным и зловещим, как таинственный лес, в котором исчезли дети в сказке, которую она читала ребенком. Но Лисбон не остановилась, чтобы поразмышлять о том, каким жутким он был; она была слишком занята, убегая от него.

Она не знала, куда шла, но знала, что, если не убежит, он найдет ее и ранит. Однажды он уже добился успеха. Воспоминание о прикосновениях его ужасных рук к ее коже, блуждавших по ее телу, только наполняло ее еще большим отвращением и страхом. Он выиграл то сражение, опрокинув ее на землю и прорывая ее защиту. Ее изнасиловали. Ничто не могло это изменить.

Лисбон кое-как ковыляла в темноте. Все было как в тумане, она не могла разобраться в своих мыслях. Она чувствовала многое: страх, стыд, боль… но все казалось далеким. Она не могла сфокусироваться на чем-то.

— Лисбон?

Она услышала голос, ее первой реакцией было убежать. Но Лисбон больше не обладала контролем над своим телом, она не могла бежать, а продолжала идти заплетающимся шагом.

— Лисбон?

Голос звучал ближе — она двигалась в его направлении? Лисбон не знала. Но все равно шла вперед, бежать не могла, спрятаться не могла — бесконечный лабиринт из деревьев, темноты и страха.

Потом она увидела его.

Он стоял на опушке леса, как маяк из надежды и покоя. Вот кем был для нее Джейн, он мог пробиться сквозь эту темноту.

Но она не могла показаться ему в таком виде, не могла позволить ему видеть ее позор.

Лисбон пыталась убежать, она хотела спрятаться, чтобы ему не пришлось на нее смотреть… может быть, никогда снова. Но вдруг он оказался перед ней и прошептал ее имя в последний раз:

— Лисбон?

Выражение абсолютного ужаса на его лице потрясло ее: рот приоткрыт от шока, глаза выдавали, в каком омерзительном виде она, должно быть, предстала. Боже, это было ужасно — как он сейчас мог стоять и смотреть на нее? Лисбон попыталась уйти, но он схватил ее за плечи, она услышала тихий стон боли. Свой стон.

— Кто сделал это с тобой? — спросил Джейн, в голосе по-прежнему слышались шок и отвращение.

Она не знала. Она никогда не видела его; он оставался призрачным монстром, который мог ранить ее.

Лисбон открыла рот, но ничего не смогла произнести. Ни звука, ни слова, ни даже искаженного крика. Ничего.

Кроме тонкого ручейка крови.

Ее язык — его не было. Он вырезал его.

Джейн отступил, когда она открыла рот, и Лисбон подняла руки, чтобы попытаться удержать его. Но тут она увидела их.

Ее руки… их не было — только окровавленные обрубки.

Руки, язык, сила… все исчезло.

Лисбон открыла рот, чтобы попытаться закричать, но не было ничего, кроме ужасающего звука тишины…



Лисбон проснулась от собственного крика.

Простыни спутались вокруг нее, все было пропитано потом и слезами. Она по-прежнему кричала, извиваясь и колотя руками, пытаясь выпутаться из паутины простыней. Потом упала на пол, ноги все так же обвивали покрывала.

Какое-то время Лисбон спокойно лежала, единственными звуками были тяжелое дыхание и стук сердца. Наконец она подняла руки и посмотрела на них.

Руки ее не были окровавленными обрубками. Они были на месте.

Лисбон поднесла их к губам и сунула пальцы в рот, обнаружив теплый язык и отсутствие крови, всхлипнула от облегчения.

Долго она на полу не просидела, а побежала в ванную в поисках единственного известного ей утешения. Только вода могла смыть ужасное чувство отвращения, которое так часто воскрешало ее сны и воспоминания.

Это не было правдой, она не терялась в лесу, ей не отрезали руки и язык. Все это не было правдой.

Или было?

Сидя под холодными струями, Лисбон вспоминала, что тогда сказала Джейну.

«Поэтому, полагаю, ты застрял со мной в тупике… кем бы я ни была».

И тут она поняла, что происходило.

Лисбон не знала, кем была… но она знала, в кого превращалась.

В Лавинию.