Глава 1: Белла

Упомяните разок оборотня, и куда это приведёт вас? Под ремни, на кровать карцера Оукфорестского Реабилитационного Центра для трудных подростков.
Очевидно, «психушка» перестала быть политически корректным термином. Не дай Бог мы оскорбим чокнутых людей!
Ещё несколько дней в этой комнате – и мне могут на самом деле понадобиться лекарства, которыми они разбрасываются здесь, как тик таком.

Наконец мне удаётся поднять опухшие веки, чтобы сердито уставиться на лампы.
Когда я впервые очнулась в этой палате, всё казалось ненастоящим.
Конечно, боль в моей заднице, куда они воткнули шприц, наполненный полезной наркотой, убедила, что я на самом деле здесь.
Что сводило меня с ума – так это отсутствие окон.
Никаких часов.
Никакой возможности определить, сколько ты здесь лежишь и когда тебя выпустят на свободу.
Лампы всегда горят, и ни один звук не проникает за мягкие стены.

Но это смущало меня тогда.
Когда всё ещё было не всё равно.
Теперь же наступило сейчас.
А сейчас единственное, что меня немного раздражает – это слюна, которую я не могу вытереть со щеки… и тот факт, что мне нужно пописать.

Теперь самый актуальный вопрос – почему я здесь? Он, а не величайшие загадки грёбаного мироздания.
И даже не – когда моя жизнь пустилась под откос?
Всё, что волнует меня – это почему я оказалась в этой конкретной палате в этот конкретный день с ноющей задницей – опять.
О! Припоминаю.
Я отключилась после того, как они повязали меня и закинули сюда.

Вечер пятницы.

Один… Два… Три…

Через закрытые веки я считаю лампы, пока меня головой вперёд везут по грязному коридору с белыми стенами к моему личному аду.
В котором не будет ничего, что могло бы занять мой ум, никаких отвлекающих факторов, что помогали бы мне не вспоминать о…

Не-а. Пока об этом думать не собираюсь.

И снова в карцере.
Тот, кто подумал, что это будет замечательной идеей – засунуть шизофреника, который даже не даёт себе труд разговаривать, находясь в сознании, в ярко-белую комнату, заполненную лишь прошлым, которое, скорее всего, настолько кишит заблуждениями, что правду вычислить невозможно, и голосами в голове, которые, конечно же, составят психу компанию – этот гений заслужил конфетку.
Или сияющий новый пении.
Спрашивали ли меня, что я думаю на сей счёт? Нет.
В конце концов, моё мнение не имеет значения. Я просто псих, привязанный к столу.

Как мне однажды сообщило мифическое существо, я странный человек. Это не изменилось. Очевидно, вне зависимости от того, насколько обездвижено моё тело, разум остаётся ясным, всегда в состоянии боевой готовности.
Это моя личная маленькая крепость одиночества. Тут должна заиграть тематическая музыка.
Разум – единственное место, в котором я в безопасности, так что большую часть времени я обитаю именно там.

С телом, парящем в наркотической эйфории, и закрытыми глазами, я прислушиваюсь.

У подножия кровати раздаются знакомые тихие шаги доктора Томаса.
Доктор Ти, который, должно быть, получил степень на заочных курсах где-нибудь на Карибах, это джентльмен солидного возраста – ему далеко за сорок – с волосами с проседью и добрыми глазами.
Совершенно некомпетентный психолог, неспособный разбираться в людях, зато во всех отношениях хороший мужчина.

Я часто называю его Капитан Рассеянность. И параллельно представляю его в трико и плаще.
Вы, должно быть, думаете, что такое звание нужно заработать, но, поверьте, он его заслуживает. Начал свою практику он с самых низов – как раз когда я поступила сюда год назад. Но потом, благодаря тяжёлому труду, серии довольно серьёзных врачебных ошибок и нескольким совершенно случайным, глупым предположениям, он пробился на самый верх служебной лестницы.
Моё любимейшее воспоминание – то, как он был убеждён, что я состою в преступной группировке.
А, это был отличный месяц.

Сейчас Кэп Р. обсуждает «происшествие» со Скоттом (ака Извращенец 1).

Извращенец 1 – здоровяк, ростом около метра девяносто, который, должно быть, мог похвастаться отличнейшей фигурой в дни своей футбольной славы в высшей школе. Теперь он выглядит так, будто тырит у пациентов слишком много пудингов. Просто скажи нет, Скотт.
Но вообще он довольно симпатичный, в стиле самого крутого студента.

Совсем не мой тип.
Он ни плод моего воображения, ни мифическое существо.
Повезёт в следующий раз, спортсмен.

Последний персонаж в этой сцене моей шизанутой мелодрамы – это Джереми.

Джереми типичный апатичный работник, который видел слишком многое, чтобы переживать из-за очередной несправедливости в этом жестоком мире.
Всё в нём, что ж, обычное.
Обычный рост. Обычный вес. Обычная внешность.
Единственное, что выходит за рамки обыкновенного – это его способность видеть, как невинных, беззащитных людей систематически используют, и ничем не пытаться этому помешать.
Трус.
Такие люди раньше злили меня, но теперь в моём распоряжении есть таблетки, препятствующие всем сильным эмоциям.
Обычно они крайне эффективны.

Я знаю только малую часть творящейся здесь несправедливости, так что могу лишь представить, на какой уровень поднимается чувство ненависти к самому себе и вины.
Вряд ли это идёт на пользу его эго и мужской гордости.
Но я не сужу.
Это как в той пословице про соринки и брёвна.
Опять же, поймите меня правильно, я – абсолютно уникальный тип труса, но по сути мы с ним в одной лодке.

Правда, у него, по крайней мере, есть оправдание.
Если его уволят, кто позаботится о его матери-инвалиде?
Конечно, если бы всё, что меня ожидало в ближайшие десять-двадцать лет, это беготня вокруг матери, пролежни и новый эпизод «Своей игры», я бы застрелилась.
Но я отклонилась от темы.

Пять… Шесть… Семь…

- Что случилось, Скотт? – спрашивает Кэп Р. – Я думал, у нас намечается прогресс, - бормочет он, словно это только что пришло ему в голову.

- Понятия не имею, сэр, - врёт Извращенец 1. – Может, стоит подержать её взаперти, когда время в тишине подойдёт к концу – на случай, если она становится опасной для себя или других пациентов, - добавил он своим самым заботливым, полным желания помочь тоном.

Не могу поверить! Этот ублюдок просто хочет лёгкого доступа!
В одно мгновение я преисполняюсь благодарности параличу. Ненавистна одна мысль о том, чтобы нарушить свой «обет молчания» из-за этого мудака.
Пусть контроля над тем, что происходит у меня в жизни, почти не осталось, мне хотелось бы сохранить хотя бы эти маленькие крупицы.

- Я н-не думаю, что это хорошая идея. К-кроме того, она н-никогда раньше так не вела себя, если её не провоцировали, - тихо отвечает Джереми со своего места за моей головой, таща кровать со мной по коридору за правый поручень.
Думаю, он и правда заступился за меня.
И мысленно отмечаю это необычайное событие.

Девять… Десять… Одиннадцать…

- Давайте посмотрим, как она поведёт себя в понедельник, после нескольких спокойных дней в карцере, - задумчиво говорит док после довольно продолжительного молчания.

Два ДНЯ.
Тут должен раздаться тяжёлый драматичный мысленный вздох.

Ну, это ты получаешь, Изабелла, за попытку проткнуть извращенца пятничным днём.

Видимо, у Кэпа есть планы на выходные.

И ведь я даже не нанесла никому особого вреда. Не то чтобы с моей стороны было недостаточно усилий, но орудовала я пластмассовой ложкой.
Он застал меня врасплох, так что даже не оставил возможности превратить её в тюремную заточку.
Это был не нож.
Не вилка.
ЛОЖКА!

Нужно быть осторожней. Слишком близка к неравнодушию.

Но матерь божья, ЭТО БЫЛА Л-О-Ж-К-А!
Даже вооружившись вилкой, уверена, я смогла бы сделать что-то, достойное упоминания.
И если бы это его привязали к кровати, я бы без раздумий попробовала кастрировать ублюдка вышеупомянутой утварью.
Но он не привязан, так что сделать это не получится.
Ну, что ж. Может же девушка помечтать.

Хотя на самом деле, не может.
Благодаря маленькой оранжевой таблетке.

На данном этапе ситуация такова: Изврат Извращенцев щеголяет хорошеньким фонарём под левым глазом, нанесённым стратегически расположенным локтем.
На руках – несколько царапин от осколков моей спрятанной в руке ложки для желе.
Даже крови почти не было.

Какой слабак.

Уверена, я смогла бы нанести ещё пару ударов, но Джереми быстро пресёк все попытки.
И спустя несколько секунд после того, как мне в задницу воткнули тот шприц, всё желание бороться испарилось.

Я не психанула, когда он начал шептать мне на ухо грязные фразочки.
Он ворвался в моё личное пространство.
Но я вполне справлялась.
Пока не почувствовала, как липкая ладонь сжала моё обнажённое бедро.
Всё началось именно тогда.

Неожиданно мой эскорт замирает.
Головой вперёд они проталкивают кровать в карцер.
Я пытаюсь подготовиться к проверке ремней, которая, знаю, грядёт.
И снова мысленно благодарна наркозу.
Есть вещь, которую все знают: не люблю, когда ко мне прикасаются.
В ординаторской даже висит яркая, лимонно-зелёная памятка.

И когда руки начинают касаться всего моего тела, в голове начинаются вопли.

ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ! ХВАТИТ МЕНЯ ТРОГАТЬ!

Когда внутренний голос превращается в хныканье, осознаю, что мне нужно постараться успокоиться.
В горле медленно поднимается тошнота.
Кажется, я задыхаюсь.
Она перекрывает дыхательные пути.
Нужно успокоиться и подумать о чём-то приятном, но это сложно сделать, пока их руки не оказались от меня подальше.
Я чувствую, как они задевают кожу вокруг ремней на запястьях, лодыжках, животе и груди.

И каждое прикосновение неизменно возвращает меня в тот вечер.
Жар его ладоней обжигал.
И ощущение его грязного стояка, прижимавшегося к лицу.
Твёрдо и неумолимо.
Его резкое, тошнотворное дыхание, такое горячее на моей шее.

О Боже! Не могу дышать!

Изабелла! Хватит!

Я НЕ буду это делать! Никто не сможет заставить! Не буду вспоминать! Не вернусь туда!

Проверка закончилась, и после лёгкого касания моего бока рядом с грудью от Извращенца 1, слышу, как три пары ног подходят к двери. Каждый шаг от меня бальзамом ложится на потревоженные нервы.
Я снова могу дышать.
Кислая рвота медленно возвращается туда, откуда пришла.
Тяжёлая дверь с приглушённым стуков закрывается.
Звон ключей и звук встающего на место засова говорят, что я одна.

Поскольку поднять весящие минимум тысячу фунтов веки представляется невозможным, я решаю вместо этого пройти «виртуальный» тур по моему убежищу на выходные.
Поездка по коридору – тринадцать ламп и один поворот налево – показала, что я в третьем карцере.
Это скорее чулан – целиком белый, с двумя лампами, сияющими с потолочных балок; лампы закрыты металлическими решётками, которые, конечно же, покрашены в белый.
Если я как-то умудрюсь вызвать внутреннего Халка, вырвать кожаные ремни, которыми привязана к кровати, и перейти в режим Человека-Паука, что поможет мне забраться на потолок, думаю, решётки помешают мне схватить лампочки.
Проклятие. Весь план насмарку.

Ну и ладно.

Стены здесь покрыты мягкими квадратными плитами, затянутыми белым кожзаменителем.
Всё здесь одинаковое.
Белое.
Белое.
И ещё немного белого.

Дверь сложно разглядеть, потому что она тоже мягкая и кожаная.
Но я знаю, где находится выход, и это помогает не чувствовать себя загнанным в угол животным.
В этом карцере камера находится в правом углу, незаметная на фоне потолка и расположенная так, чтобы ловить каждое твоё движение, пока ты находишься внутри.
Меня утешает тот факт, что я в безопасности.
Ну, в безопасности настолько, насколько может быть такая, как я.
На случай, если память подводит, я просто магнит для неприятностей.
Однако в этой комнате меня не достать ни извращённому мужику-мерзавцу, ни сучкам-медсёстрам, ни по-настоящему безумным людям.

А, чёрт.

Только вспомнила.
Я же пропущу своё свидание с красными глазами.

Не то чтобы это можно как-то изменить.

В следующий раз, возможно, стоит подумать о последствиях прежде, чем поднимать на кого-то ложку.

Знаешь, что? Я с тобой больше не разговариваю. Что за отношение?

Уверена, вечером понедельника мой воображаемый сексуальный друг будет на месте, заглядывая в моё окно.

На этой радостной мысли я позволяю себе погрузиться в крайне необходимый сон.

---