Глава 56. Социопатка

— Медея, — всё, что приходит ей на ум. Идеальная месть — убить дитя отвергшего тебя мужчины. Все эти заметки на полях не просто сделанные наспех наброски. Мэгги не занималась исследованиями. Она изучала, какой пытке подвергнуть своего мужа.

Как можно более жестокой пытке.

— Сомневаюсь, что она намеревалась довести свои планы до конца. Мы не виделись несколько недель. Потом она оставила мне голосовое сообщение с очередной просьбой встретиться в семь вечера того же дня. Думаю, она ждала, что я ее спасу и пойму, что она не сможет без меня жить. Думаю, это был крик о помощи. Она наконец-то потянулась ко мне… по-настоящему.

Он смотрит на Беллу так, словно молит ее согласиться с тем, что его жена была не настолько сумасшедшей, чтобы поступить так с собой и своим ребенком.

С ним.

Белла едва может дышать. Произнести что-либо она не в силах. Слова ее перехватываются ужасом от рассказанной им истории. Приглушены пониманием, какую боль ему пришлось пережить. Но двигаться она может, потому так и поступает.

Она встает, смотрит на разбитые осколки от этого мужчины. Он скрючился, плачет, раскачиваясь взад-вперед. Она отчаянно хочет упасть на колени, обнять его, убедить, что все будет хорошо.

Только нельзя. Так неправильно. Она считала, что они могут исцелить друг друга, но им удалось лишь склеить трещинки.

— Те книги… — шепчет она. — Ее заметки. Она была в гневе, так жаждала отмщения. Я не понимала, что она не про Медею с Ясоном пишет. Она писала про тебя.

Социопатка.

— Должно быть, она взяла книги с моих полок. Я не мог заставить себя прочесть их. Я по-прежнему хочу их сжечь. Не знаю, зачем вообще просил тебя заняться теми чертовыми записями.

Белла знает. Крик о помощи. Безуспешная попытка. Возможно, уже тогда он чувствовал, что она сумеет разделить его боль.

— Ты обязан сжечь их. Все, до единой. Возможно, даже вместе с домом, пока сам не сгорел в нем.

Он сухо смеется.

— Если бы я мог бежать отсюда, так бы и сделал. Я продам дом, пока буду в отъезде. Джаспер согласен помочь.

— Он стал нам обоим хорошим другом.

Эдвард кивает:
— Да.

С минуту они молчат. Она пользуется возможностью и снова глядит на него. Несмотря на слезы, он все равно кажется спокойным. Словно груз с его души упал. Он ведет плечами, выпрямляет спину.

— Спасибо, что рассказал мне про Мэгги, — с признательностью говорит она, испустив тяжелый вздох.

Он поднимает голову, смотрит ей в глаза.
— Ты единственная, кто знает. Спасибо, что не стала меня осуждать.

Именно эти слова, а не кошмар его рассказа, наконец прорывают плотину. Из ее глаз текут жгучие слезы, и Белла закрывает рот рукой, стараясь заглушить отчаянные всхлипы.

Она думает обо всем, через что ему пришлось пройти, преодолеть.

О том бедном, невинном дитя, использованном в качестве оружия массового поражения родной матерью.

А еще Белла думает о настоящем: Эдвард уезжает, и прощание с ним разобьет ей сердце.

Глава 57. Принимая на веру

— Ты должен меня ненавидеть, — шепчет Белла. Касается кончиками пальцев своего лица, как будто пытается найти там Мэгги. — Я ведь так на нее похожа.

Он отвечает охрипшим голосом. Полным горечи.

— Вначале мне так казалось. Я считал, что ты — некое возмездие, ниспосланное для искупления моих грехов. — Он закрывает глаза, вспоминая первую встречу с ней, когда она вошла в его лекционный зал. Тогда он решил, что все-таки сошел с ума. — Но теперь, когда смотрю на тебя, то не вижу ее вовсе. Не вижу уже давно. — Он открывает глаза. — Ты слишком хороша, слишком невинна, чтобы я видел в тебе ее. А уж о ненависти к тебе не может идти и речи.

— Я не невинна.

Впервые за долгие дни он улыбается.

— Возможно, не в традиционном смысле слова. Но душа твоя чиста, Белла, и так будет всегда.

Она хмуро поджимает губки.

— Не хочу, чтобы меня возводили в культ. Я не святая и не богиня. Я просто хочу быть любимой. Хочу любить.

Он может рассказать ей… обо всем, что чувствует. Теперь он в силах признать свои чувства, хочет молить ее дождаться его возвращения, может сказать, что он ее обожает.

Но это будет слишком жестоко.

— Так и будет. Потому что ты прекрасна. От и до. И ты спасла меня, когда я считал себя неизлечимым. Помогла мне заново обрести себя. — Невыносимо больно находиться так далеко от нее. Эдвард встает, делает несколько шагов вперед. Теперь их разделяет лишь небольшое пространство.

— Тогда зачем ты уезжаешь?

У нее так дрожат губы, что ему хочется плакать. Не успев вовремя остановиться, он проводит по ним большим пальцем, чувствуя их нежность и тепло. Белла закрывает глаза — словно прощается.

— Потому что должен. Хочу подумать над тем, что делать дальше, постараться исцелить душу, раны на которой еще не зарубцевались. Я всегда любил Грецию, синее море, теплое небо. Там античная история отлично гармонирует с современной жизнью. Та страна очень отличается от нашей.

Он хочет попросить ее уехать с ним. Задумывается. Почти видит ее на фоне того пейзажа.

— Всего на год, — тихо говорит он. — Вернусь раньше, чем ты успеешь соскучиться. Вернусь прежним… только лучше.

— Будешь писать мне? — Она открывает глаза. Вдруг кажется смутившейся. Ему хочется стереть румянец с ее щек. Давно ему не доводилось слышать такой милой просьбы.

— Если хочешь, буду писать каждый день.

Она улыбается.
— Хочу. Очень.

Он не убирает руку с ее щеки. На один краткий миг она ласково прижимается к его ладони. Этого мгновения ему хватает, чтобы ощутить на своей коже тепло и нежность ее плоти. Ему хочется закупорить в бутылке это ощущение, задекларировать его на таможне. Заявить миру, что она прекрасна.

— Эдвард?

— Да?

— Ты ошибался. Я не спасала тебя. Ты спасал себя сам, а я спасала себя. Просто мы решились на это вместе.

Он слышит произнесенные ею слова. Впитывает их правду. Принимает на веру все, что она говорит. От этих слов на сердце становится легче, но вместе с тем они же его и дробят на мелкие кусочки.

Глава 58. Чайник

Она возвращается к себе в общежитие, включает чайник, пьет кофе. Ждет, когда прорвется дамба. Ждет, когда обрушится на нее бремя его правды. Проснувшись следующим утром, Белла смотрит на часы и понимает, что он уже улетел. Даже зная, что Эдвард находится в другой стране, на другом континенте, она все равно не падает духом.

Она удивлена собственной силой. Она испытывает себя на прочность, думая об Эдварде, вспоминая его слова, его лицо, его взгляд, когда он рассказывал правду. И хотя воспоминания приносят боль, они не убивают ее, не утаскивают за собой.

Нет, от них она тоскует лишь сильнее.

Жизнь продолжается. Белла посещает лекции, ходит в библиотеку, проводит время на общей территории. Майк как одержимый учит ее играть в настольный футбол, подначивая новоиспеченным прозвищем «Детская подача». К ее великой досаде и ему на потеху.

Она пробует обыденную жизнь, забавное времяпровождение в колледже, которые ей кажутся милыми и приятными. Удобно, но не вдохновляет. Даже скоротечный визит матери не убивает ее, хотя Белле очень хотелось проигнорировать родительницу. Вместо того она усмехается, все терпит. Понимает, что сумев пережить его отъезд, она сможет справиться с чем угодно.

От этой мысли она становится еще сильнее. Решительнее.

Когда спустя две недели приходит первое письмо от Эдварда, ее тело словно вспоминает, что должно чувствовать. Сердце бьется чуть быстрее, дышать немного труднее. Ее взгляд задерживается на каждом написанном им слове. Видит подтекст в том, как он выписывает букву "Б", его подчерк с наклоном и одновременно аккуратен.

Письмо короткое, но все равно милое. Он рассказывает, каким утомительным вышел перелет, с сожалением пишет о потерянной части багажа, весело описывает пожилую вдову-гречанку и ее крошечную собачонку. Белла читает и почти слышит тембр его голоса, видит в его словах самоуничижение. Он не вспоминает про последние недели, в каждом предложении воспроизводит только события, происходящие в настоящем, и у Беллы щемит в груди от тоски.

Второе письмо приходит через несколько дней. Как и предыдущее, Белла с жадным нетерпением залпом прочитывает новое. Впитывает слова, чувствует силу, которую они придают. Когда она переворачивает последний лист бумаги, из него выпадает фотография, приземлившись на ее стол изображением вниз. Белла бережно переворачивает ее, стараясь не испачкать снимок, и как только видит его, начинает смеяться.

Селфи. Сделанная «зеркалкой», а не телефоном, — делает она вывод, судя по напряженному подбородку, с которым он пытался сделать снимок. Девушке любопытно, сколько он сделал пробных снимков, сколько выражений лица на них было, пока Эдварду не удалось найти правильную позицию.

Потому что снята она под прямым углом. Вид великолепный. За спиной у Эдварда только зеленые оливковые деревья, лазурное небо, бескрайние облака. Пейзаж прекрасен, но вот его изображение захватывает дух. Он смотрит в камеру, прищурившись из-за солнца, уголок его губ приподнят в полуулыбке. Лицо у него еще исхудавшее, щеки впалые, но Белла отмечает ранее не виданную ею сытость. Две недели под зимним солнышком — и болезненной бледности как не бывало. Через год его будет не узнать.

Даже если он изменится, станет другим, она легко его узнает. По тому, как бьется ее сердце, по тому, как становится тяжело дышать в его присутствии.

Если она ослепнет, то узнает его по голосу. Если оглохнет — узнает по прикосновениям. Если лишится всех органов чувств, станет подобием человека — узнает о том, что он рядом, потому что он всегда был и будет в ее сердце.

Может, Эдвард и находится сейчас на расстоянии в шесть тысяч миль, но он всегда с ней.

Глава 59. Призыв

Сначала он становится кочевником. Бродит от города до города, упивается новыми открытиями, словно они самое вкусное вино, которое он пробовал в своей жизни. Он злоупотребляет осмотром достопримечательностей, ужинами, сладкой пахлавой, от которой его язык покрывается медом.

Он выбрасывает последнюю пачку сигарет.

Дышит.

Так легко и просто.

Вдыхает без боли, выдыхает без страха. Однако с кислородом смешано некое сожаление, которое с каждый днем становится незаметнее, пока в легких не остается только сладость воздуха.

Есть в античной красоте Греции что-то, от чего веет перспективами. Эдвард начинает видеть в своих проблемах не трагедию, а несколько проведенных в грусти лет. Он не герой пьесы, которому судьбой предопределено каждой ночью испытывать одно и то же, неизменно приближаясь к разрушительной катастрофе. Жизнь лежит перед ним как открытая книга. Ему остается лишь написать финал.

Трагедия, комедия, роман. Выбор за ним.

Понимание этого делает его свободнее. Дает ему надежду.

Он думает о Белле постоянно. Пишет длинные письма, в которых описывает посещаемые им руины. Рассказывает, как споткнулся в Парфеноне, как потерял очки, испив в притаившейся в подворотне таверне слишком много узо. Что таких вкусных маслин как здесь он никогда не пробовал.

Когда он видит красоту, она напоминает ему о Белле. От этого грудь наполняется теплом.

Она присылает ему письма по электронке из страха, что написанные на бумаге слова могут потеряться. Счета за телефон становятся заоблачными, но ему все равно. Призыв читать написанные ею слова сильнее всего, они того стоят.

Некоторые вещи слишком дороги, чтобы волноваться об их стоимости.

Однажды вечером, сидя в ресторане на краю утеса, он пьет тягучее красное вино, смотря на заходящее за Эгейское море солнце. Звук бьющихся о скалы волн внизу ласкает слух, улучшая его самочувствие. Тепло такое приятное, такое сильное, что списать его лишь на вино Эдвард не может. Оно сильнее. Душевнее. Спустя несколько мгновений он дает ему точное определение.

Счастье.

Его лицо, конечно, никто не видит, но он все равно улыбается. Затягивается через рот свежим соленым воздухом. Это чувство удовлетворенности почти прекрасно. И было бы прекраснее, если бы его можно было с кем-то разделить.

В сотый раз за день он думает о Белле.

И продолжает улыбаться.

Глава 60. Воздушный шар

Весной и летом время бежит в ритме фокстрота: медленно-медленно, быстро-быстро, медленно. Белла изучает шаги, держится хорошо. Верит, что все идет так, как и должно.

Лето она проводит, работая в лагере для детей-инвалидов. Привязывается к девятилетней Молли, губы которой всегда расплываются в улыбке, несмотря на ее слепоту. Ночью Молли просит Беллу рассказать ей истории о Зевсе, Гере, Геркулесе и его подвигах. Когда Молли засыпает, Белла пропадает в собственных воспоминаниях — всегда хороших — размышляя о страсти Эдварда к преподаваемому им предмету.

В августе он отправляет свой первый твит: «Я все делаю правильно?». Она смеется и дает ему ответ: делает селфи оттопыренных больших пальцев.

После этого он справляется сам. Присланные по почте письма дополняются скоропалительными обновлениями статуса. Он присылает ей снимки закатов и восходов, уличных рынков и мезе. Они такие выразительные, что она почти чувствует их запах.

От каждой фотографии она как воздушный шарик раздувается от радости. Иногда ей кажется, будто она плывет по воздуху.

В последние месяцы его пребывания заграницей она видит, что с каждым днем он становится сильнее. Иногда он гладко побрит, иногда отращивает щетину, и оттого ей хочется погладить его по щеке. Но всегда он кажется счастливее, здоровее, довольнее.

Она чувствует то же самое.

Они обмениваются рассказами о терапии, о психологах, о поездках, которые мысленно совершают. Об открытиях, осознании. Счастливом мире принятия самих себя.

Не нужно было исцелять друг друга. Все заключалось в самоисцелении. Залечивании собственных ран. На которых растет новая кожа. Где когда-то жила боль, теперь остается только тонкий серебристый шрам.

Те безумные декабрьские дни она вспоминает без слез и сожалений. С головой окунается в учебу, наверстывая упущенное. Когда наступает конец ноября — годовщина своего рода — она отправляет ему твит: «Счастливого Дня благодарения».

Его ответ: «Я благодарен за тебя».

Это не ухаживание за женщиной посредством твиттера. Не отношения на расстоянии. Нельзя дать определение тому, что у них есть, но теперь на лице у нее постоянно сияет улыбка. Улыбка не требующая, но нуждающаяся. Удовлетворенная, но задумчивая. Немного рассеянная сегодня днем.

В этот холодный осенний день она понимает, что тоже благодарна.

---