Я смотрю ей в глаза и пытаюсь почувствовать... хоть что-то. Любой проблеск связи, который поможет доказать Ирине, что я не эмоциональная черная дыра.

Оливия и я практикуем упражнение по отзеркаливанию. Она выставила свою руку и медленно перемещает ее в сторону. Я подражаю ей, поскольку дышу. Мое эмоциональное ЭКГ как прямая линия. Что понятно, учитывая, что это гребаное упражнение будет моей смертью.

Это единственное, что стоит между мной и тем, что я все еще страстно желаю получить. Я дважды поступал в Grove и оба раза был отсеян из-за этого упражнения.

Так что, теперь я отчаянно хотел добить его, прежде чем меня обломают третий и последний раз.

Отстой, что я чувствую, как Оливия хочет, чтобы я преуспел, хотя я относился к ней, как к дерьму. Я знаю, что это нечестно по отношению к ней, но это то, что я делал. Наказывать других людей за мою боль. Играть плохого парня, чтобы не пришлось делать вид, что могу быть хорошим.

- Представь, что твоя грудь открыта, - говорит Оливия, продолжая двигаться. - Будто внутри тебя гигантский прожектор, и он сияет внутри меня. Вот как я себя чувствую, когда играю Джульетту. Я имею в виду, Лиам, который повернут на блондинках, не будет даже говорить об этом, но когда он играет Ромео, он любит меня, целиком и полностью. Это то, что ищет Ирина в этом упражнении.

- Слащавую сценическую любовь?

Она закатывает глаза.

- Перестраивай себя в другого человека. Взаимодействуй с ним.

Она должна знать. Она прослушивалась в прошлом году и поступила. Я хотел бы сказать, что достаточно взрослый человек не стал бы обижаться на нее за это, но не мог. Конечно, я даже не знал ее тогда. Мы встретились лишь несколько месяцев назад, когда оба прослушивались для постановки / Ромео и Джульетта / на Шекспировском фестивале Tribeca. Она получила роль Джульетты, я – Меркуцио, и теперь у нас последняя неделя репетиций перед премьерой.

Не знаю, когда мы официально начали встречаться, и можно ли то, что мы делали, назвать свиданиями. Мы напились однажды вечером после репетиции и потискались, и это, собственно, все.

Она довольно мила, но хочет больше, чем я могу дать. История моих отношений с женщинами в последнее время.

Довольно очевидно любому, кто имеет глаза, что я мудак. Я не пытаюсь скрыть это. Тем не менее, сейчас рядом ошивается больше девушек, желающих быть со мной, чем в то время, когда я по большей части вел себя прилично. Будто они просят, чтобы им причинили боль.

Что я и делал. Каждый раз, в обязательном порядке.

Я не отрицаю своей вины, но они виноваты тоже. Будто они не знали, что происходит. Я был честен с ними с самого начала. Я говорил им, что не заинтересован в девушке. Я очень ясно давал понять, что не хочу отношений. Время от времени обжималки и секс, вот и все, и даже тогда это было больше похоже, будто я андроид, притворяющийся человеком. Физическое удовольствие – единственное, что в эти дни убеждало меня, что я еще способен что-то чувствовать помимо гнева.

И как только они начинали давить на меня, я сваливал от них.

Сразу. Резко. Решительно.

Болезненно для них, освобождающе для меня.

Неудивительно, что Ирина продолжала заваливать меня. Не так уж много ролей для мужеподобного куска дерьма.

Я возвращаю свое внимание на упражнение и сосредоточиваюсь на том, чтобы представить мою грудь открытой и раскрывающей свой «свет». Свет сердца. Отлично. Теперь я гребаный прожектор. На мой взгляд, это неровные мерцающие вспышки в промозглой, продуваемой пещере.

Я бы посмеялся над моей ущербностью, если бы мне не было так чертовски страшно.

/Давай, Каллен. Должно же быть что-то в этом высушенном органе, который называется сердцем. Один маленький уголок нормальности. Это все, что тебе нужно отобразить. Один маленький оазис ощущений в твоей бесконечной оцепенелой пустыне./

Оливия сужает глаза.

- Эдвард, давай. Ты даже не пытаешься.

Если бы она знала, насколько чертовски сильно я пытаюсь, она была бы в ужасе.

Я опускаю руки и вздыхаю.

- Забудь об этом. Я должен идти. Если у меня не получается сейчас, то не получится никогда.

Она смотрит на меня с сочувствием.

- Ты можешь это сделать. Ты просто должен поверить, что такое возможно.

У меня появляется желание ударить чего-нибудь. Есть много вещей, в которые я верю, но то, что я смогу выполнить это упражнение, не одно из них.

- Да, конечно. Спасибо. Мне нужно выпить. Раз десять.

Мне нужно выпить. Раз десять. Прежде чем отвернулся, она встает на цыпочки и целует меня. Я пытаюсь поцеловать ее в ответ, действительно пытаюсь, но, хотя я двигаю ртом и придерживаю ее спину, это едва ли учащает мой пульс. Мой гребаный свет сердца больше походит на лампочку в десять ватт.

Когда она отстраняется и говорит «Позвони мне позже и дай знать, как все прошло, ладно?», я киваю, но знаю, что не буду этого делать. Я не позвоню. В конце концов, я не ее парень. Кроме того, я сомневаюсь, что буду в состоянии говорить с кем-нибудь после моего прослушивания сегодня. Если я снова вылечу, есть очень хороший шанс, что я залезу в бутылку Jack Daniels и не появлюсь в течение нескольких дней.

Когда я добираюсь до Grove, я провожу добрые пятнадцать минут в уборной, прочищая свои нервы через желудок.

Я никогда прежде так не нервничал, но у меня никогда раньше и не было последнего шанса. Ни разу. Так что, полагаю, моя тошнота оправдана.

Я заключил сделку с моим стариком – если я не поступлю за это время, я пойду в медицинскую школу. Давным-давно я думал, что хочу быть врачом, но сейчас понимаю, что это просто мой отец проецировал свои амбиции на меня. Первое, что я помню, как в три года папа купил мне игрушечную медицинскую аптечку. Чтобы я осмотрел все куклы моей сестры и увидел, нуждаются ли они в лечении.

Мы всегда говорили о моей медицинской карьере, как если бы это было предопределено, потому что, как думал отец, так оно и было.

- Тебе надо начать думать о своей специализации в ближайшее время, - сказал он, когда мне было восемь лет.

На мое двенадцатое день рождения он подарил мне копию /Анатомии Грея/ – учебник, не сериал. А когда я был в средней школе, и школьная медсестра позвонила отцу, чтобы сказать, что меня вырвало, когда мы вскрывали плод свиньи на биологии, он не разговаривал со мной всю неделю.

Вот тогда я понял, что независимо от того, насколько ты пытаешься воплотить мечты других людей, ты никогда не будешь им соответствовать.

Как только я обнаружил театральный клуб, я осознал, что медицинская школа была ошибкой. Мне было необходимо играть. Пробираться внутрь персонажа было для меня так же просто, как дышать. Некоторые люди называют это /талантом/. Я называл /спасением/. Может, это что-то делало с моей дрянной самооценкой, но я был счастлив, когда не был собой.

И вот я здесь, направляюсь на прослушивание, будто моя жизнь зависит от этого, что отчасти так и было.

Когда я иду по коридору, то слышу их, других прослушивающихся, кудахтающих и щебечущих, как стая гребаных гиен. Почему все они делают это настолько громко все время? Будто если они не будут в центре внимания хоть пять минут, они перестанут существовать.

Когда я дохожу до них, я замечаю громкую блондинку, пытающуюся верховодить. Ее личность была такой же фальшивой, как и ее обтянутые лайкрой сиськи. Тем не менее, галдели все. Отряд из льстивых трутней, окруживших пчелиную матку /нынешнюю/.

Подождите. Не все.

Там девчонка, сидевшая напротив улья. Ее глаза закрыты, голова откинута назад, к стене, и, Иисус Христос, от ее вида толчок прошел через все мое тело, что я никак не могу объяснить.

Мое сердце начинает биться быстрее, тяжело и гулко, за моими ребрами. Я кладу руку на стену и делаю глубокий вдох.

Что, черт возьми, происходит? Приступ паники? Возможно.

Приступ паники?

Возможно.

Очевидно, нервы делают меня биполярным. Мне просто нужно дышать и держать мое дерьмо при себе, пока не закончится этот день.

Я бросаю взгляд на девчонку. И опять толчок поражает меня.

/Да чтоб тебя./

Луч света пробивается сквозь деревья и окутывает только ее, отчего кажется, будто она получила свой собственный персональный эффект освещения. У нее до сих пор закрыты глаза, и то, как солнце подсвечивает ее кожу, заставляет меня хотеть провести пальцами по ее горлу. И ее груди.

Еще один толчок. Только этот намного ниже.

/Какого черта? Я фантазирую о девушке, которую только что увидел?/

/Это прослушивание, должно быть, свинтило мой мозг./

Не то чтобы она была самой красивой девушкой, что я когда-либо видел. То есть, она великолепна, но здесь много привлекательных женщин. Просто есть что-то... отличающееся... в ней.

Пока я всматриваюсь, противная блондинка пытается вовлечь ее в разговор. Девушка-солнце резко открывает глаза и замечает улей, наблюдающий за ней. Она, кажется, не рада этому. Она что-то бормочет о том, откуда она, а затем блонди делает ехидное замечание об отсутствии у нее актерского опыта. Мне хочется прихлопнуть насмешку прямо на ее накрашенных блеском губах.

Но девушка-солнце видит то, против чего она противостоит, и решает подлизаться, что для нее предпочтительнее, чем быть осмеянной. Она гладит эго блонди, будто злую собаку, и я чувствую плохой привкус во рту от ее имени. Вся ее энергия меняется. Она превращается в одну из них, отчаянно нуждающихся во внимании и признании, и вся ее уникальность исчезает под слоем тщательно выстроенной ерунды.

Это меня бесит.

То, что она чувствует необходимость делать это, заставляет меня хотеть встряхнуть ее и обнять в одно и то же время, и это сносит мне крышу, потому что мне не хотелось обнимать кого-то в течение очень долгого времени, особенно девушку.

Когда она встает и начинает танцевать, как идиотка, с одним из придурошных парней, мои волосы на затылке встают дыбом. А когда парень хватает ее за бедра и начинает потираться об нее, в моей груди разливается жар. Я подавляю желание схватить этот маленький кусок дерьма и бросить его об стену.

Я пользуюсь моментом, чтобы выдохнуть и разжать мои кулаки.

/ Черт возьми, да что с этой девчонкой? У меня никогда ни на кого не было такой реакции, не говоря уже о ком-то, кому я не сказал и двух слов./

Тряхнув волосами, девушка-солнце поворачивается и ловит меня на разглядывании.

Отлично.

В этот момент любой нормальный человек отвел бы взгляд в сторону, но не я. Я по-прежнему пялюсь на нее, как гребаный репей.
Она замирает посреди толчка и пялится на меня в ответ. Вся ее осанка меняется, и я прилагаю все усилия, чтобы игнорировать всплеск жара, что поражает меня, когда наши глаза встречаются.

С усилием я отворачиваюсь и утыкаюсь в стену. Когда я чувствую, что она по-прежнему пялится на меня, я выдергиваю мою книгу из кармана и делаю вид, что читаю.

Я едва могу сосредоточиться на словах.

Это последнее дерьмо, что мне нужно сегодня. Вдобавок к моим нервам и вероятности, что это прослушивание уничтожит мой шанс на актерскую карьеру, у меня еще и странная реакция на эту чертову девчонку.

Я сильнее концентрируюсь на своей книге.

Нахрен это. Нахрен ее. И нахрен всё, что не дает мне пришпилить это прослушивание к стене.

Все отвлекающие факторы в настоящее время запрещены, особенно один, который по-прежнему смотрит на меня и делает мои ладони потными и зудящими.

Прослушивание проходит жестко, как обычно.

Ирина витает по комнате, как ангел смерти, и нападает всякий раз, как кто-то только чуть сфальшивит. Она быстра и смертельна, и она тщательно всматривается в каждое взаимодействие своим орлиным взором.

Я усмиряю мои нервы и разрешаю себе вовлечься. Делаю смелый выбор. Направляю свою энергию в каждые и всевозможные уловки, что она подбрасывает мне. По большей части, я от них увиливаю.

Тем не менее, поскольку день на исходе, я знаю, что инструмент моего поражения приближается.

Ирина переставляет наших партнеров, и вот я оказываюсь в паре с девушкой-солнцем, только теперь у нее есть имя. /Белла Свон./ (п.п.: красивый лебедь)

Как соответствующе.

Я не силен в итальянском, но знаю, что «bella» означает красивая.

Я смотрю на девушку – Лебедь, и напряжение скручивает мои мышцы.

Она чертовски красива, ладно. Никого не касается, насколько она привлекательна. Но что еще хуже, она также и талантлива. Вполне возможно, даже слишком талантлива. Из всех девушек, собравшихся здесь, ей единственной не насрать, какое она производит впечатление. Она просто идет вслед за чистыми эмоциями.

Живет моментом. Бесстрашная в своей уязвимости.

Возможно, что я ее ненавижу.

- Для этой последней сессии, - расхаживая, говорит Ирина, - каждый будет иметь одинаковое задание. Ваш сценарий «Зеркальное отображение».

/Началось./

- Это не будет легко.

/Ясен хрен./

- Это упражнение доверия, открытости и установления связи с другим человеком. Вы должны быть полностью доступны для этого. Никакой неловкости. Никакой искусственности. Просто сырая, чистая энергия. Если вы не расслабитесь внутри себя, у вас ничего не получится, а если вы будете не в состоянии установить связь с другим человеком, я узнаю это. Никто из вас не ведет, никто из вас не следует. Вы должны чувствовать движения друг друга. Сделать их интересными и оригинальными. Перемещаться в пространстве. Все понятно?

Я потираю глаза. Мне не верится, что все мое будущее сводится к этому. И никакого давления или прочей хрени.

- Хорошо, начали.

Первая пара вышла. Это были громкая блондинка, и чувак с плохой кожей. Стыдно сказать, но я улыбаюсь, когда они напортачили. Так или иначе, это подтверждает мои неудачи – осознание, что другие так же отстойно выполняют это упражнение.

Остальные пары не намного лучше. Несколько незначительных связей было установлено, но в целом, никто не справился. Я нахожу утешение в том, что Ирина не может отсеять всех из них, иначе не осталось бы ни одного человека на завтрашнее собеседование. Если я смогу быть менее отстойным, чем некоторые из них, у меня может быть шанс.

Ирина удостоверяется, что я это осознаю.

- Ладно, вы двое, - говорит она, когда подходит наша очередь.

- Последний ваш шанс произвести на меня впечатление.

Она поворачивается к Свон, которая выглядит настолько же зеленой, насколько я себя чувствую.

- Он двигается, вы двигаетесь, мисс Свон. Понимаете? Дышите с ним одним воздухом. Найдите связь.

Она смотрит на меня.

- Если ты не сможешь найти правильный баланс, это не сработает. Ты должен позволить ей, Эдвард. Ты меня понимаешь? Не думай об этом, просто сделай это. Три осечки, и ты вылетаешь, помнишь?

Я слишком хорошо помню. Я также понимаю, что мое выступление повлияет на судьбу моего партнера, и, хотя я не знаю эту девушку, ясно, что она заслуживает быть допущенной на этот курс, даже если я не попаду.

- У вас три минуты на подготовку.

Когда Ирина отходит, я пытаюсь усмирить мои нервы и сосредотачиваюсь на задаче. У Свон, похоже, гипервентиляция. Я стараюсь придумать что бы такое сказать успокаивающее, но за отсутствием практики, вместо этого, мой кретинский рот произносит:

- Слушай, мне это необходимо, понятно? Не испорти мне все.

/Отличный способ оказать поддержку, неудачник./

Она пришпиливает меня к месту пристальным взглядом, от которого мои яйца стало покалывать. Я полагаю, что она не из тех женщин, которые заискивают перед мудаками, потому что она отвечает мне в той же манере и справедливо указывает, что у меня столько же много шансов облажаться. Она не знает и половины, но выяснит, насколько я лицемерю. Она улавливает комментарий Ирины.

Да, думаю, я не должен говорить с ней о провале, когда я сам м-р Три Поражения.

Я объясняю ей политику Grove и про мой договор с отцом о медицинской школе.

Она хмурится.

- Почему ты не поступил до сих пор? Ты действительно очень хорош.

Такое простое предложение, но никто не говорил мне, насколько я хорош, уже довольно давно.

Я говорю ей о своей проблеме с присоединением, и как Ирина терроризировала мою задницу, чтобы я выполнил это.

- Она прослушивала тебя и раньше?

- Каждый год. Она хочет предложить мне место в программе, но не дает поблажки. Если я не смогу доказать, что могу сделать это... это особенное упражнение, которое я полностью проваливаю каждый раз, когда прослушиваюсь... все будет кончено. Именно в этот момент Ирина кричит: «Одна минута!» и любое спокойствие исчезает во вспышке новой паники.

Свон бросает на меня отчаянный взгляд.

- Слушай, Каллен, просто подражай и делай все возможное, чтобы установить «связь» со мной, хорошо? Потому что, если у меня не получится, я должна буду вернуться к своим властным, гиперопекающим родителям и учиться на умасливающего юриста, где будет так скучно, что у меня поедет крыша. Так что, ты не единственный, у кого есть что терять здесь.

Моя паника моментально отвлекается.

- Ты ... ты только что сказала «умасливающего»?

Все ее лицо краснеет, и она говорит мне заткнуться. Прошло так много времени с тех пор, как девушка делала что-то, что заставляло меня улыбаться. И ее румянец и пожелание заткнуться.

- Серьезно, «умасливающего»?

- Прекрати! Ты тратишь время.

Хотя я знаю, что она злится, она также делает невозможное и успокаивает меня. Как ни тревожащей была моя реакция на нее, я благодарен ей.

Она, с другой стороны, в этот момент выглядит испуганной.

- Слушай, Свон...

- Меня зовут Белла.

Это ощущается слишком интимно – так называть ее, поэтому вместо этого я говорю:

- Без разницы. Просто расслабься, ладно? Мы можем сделать это. Смотри мне в глаза и... Господи, я не знаю... заставь меня чувствовать что-нибудь. Что угодно. Не теряй концентрацию. Это то, из-за чего проваливаются все остальные. Просто сосредоточься на мне, а я сосредоточусь на тебе. Хорошо?

- Ладно.

- И не надо говорить «умасливающий» больше, потому что я лопну от смеха. Ты же знаешь, что это выражение из порно, не так ли?

Она выдыхает, потом еще раз, и мне хочется обнять ее. Эта цыпочка должно быть чертова принцесса вуду. Единственное логическое объяснение.

- Эй, - говорю я и ограничиваюсь лишь касанием ее руки. - Мы можем это сделать. Посмотри на меня.

Она поднимает глаза, и ебать меня... Гребаный прожектор дома. Я нашел мой свет сердца.

- Святое дерьмо, - говорю я, потому что вот оно. Вспышка. Толчок. /Связь./

Семикратная пожарная тревога.

С ней это так просто.

И страшно.

Она закрывает глаза, и все становится холодным и мрачным.

- Свон?

/«Белла»./

- Белла. - Ее имя ощущается так декадентски на моем языке, что я хочу произнести его снова. - Останься со мной. Пожалуйста. Я не смогу сделать это без тебя.

Одна из самых честных вещей, что я когда-либо говорил.

Она нервно кивает, и когда Ирина вызывает нас, мы занимаем наши позиции в центре зала.

Вот оно.

Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

До встречи с этой девушкой я поклялся бы чем угодно, что у меня нулевой шанс преуспеть в этом упражнении. С ней все ставки снимаются.

- Готова?

Она делает нервный вздох.

- Да. Конечно.

Затем она поднимает свои поразительные глаза на меня, и все остальное отходит на второй план. Происходит некий странный синтез, и мощная энергетическая волна прочно устанавливается между нами.

Инстинктивно моя грудь сжимается, и мне хочется сбежать, но я этого не делаю.

Вместо этого я стою там и позволяю себе потеряться в ней.

Следующие несколько минут проходят как в тумане. На этот раз я не думаю, я просто чувствую. Все, что я вижу, это она. Все, что я чувствую, тоже она. Будто моя жизнь начинается и заканчивается взмахом ее руки. Наклоном ее тела. Уголки ее рта приподнимаются в улыбке, поскольку она понимает, что происходит между нами.

Я никогда не чувствовал ничего подобного. Эта сила заставляет меня чувствовать себя под кайфом. Или пьяным. Или то и другое.

Я чувствую себя непобедимым. Будто бардак неуверенности во всем, что, как правило, клубился в моей голове, наконец, сгладился. Спит или вымер.

Но затем она прикасается ко мне. Или это я прикасаюсь к ней. Неважно кто начал, результат тот же самый. Это простое движение наших рук, прижимающихся друг к другу, посылает ударную волну ощущений сквозь меня, и каждая неуверенность, что я когда-либо испытывал, плюс несколько новых, взывает к жизни и напоминает мне о том, что желание такой, как она – это последняя вещь, которую я могу себе позволить.

Мне уже нравится эта девушка, а опыт показал, что это верный Путь к гибели. Симпатия, любовь, влечение, соблазн.

Симпатия, любовь, влечение, соблазн.

Все это равно предательству.

Нет.

/ Ни за что. /

Не снова.

Я делаю шаг назад и отвожу взгляд в сторону; разрываю связь и привношу арктический холод.

- Мы закончили? - спрашиваю я Ирину, и мне плевать, что вышло грубее, чем ожидалось. К черту. Я груб. Чем раньше Свон увидит это, тем лучше. - Никто другой не выполнял так долго. С нас достаточно, не так ли?

Ирина смотрит на меня так долго, будто проходит сто лет.

/Христос, леди, ну давай уже. Позволь мне отойти от этой долбанной молнии рядом со мной./

Когда я кидаю взгляд на Беллу, она тяжело дышит и хмурится. Она сгибает руки и сжимает кулаки.

Ирина наклоняет голову, и мне хочется взорваться проклятьями. Мое сердце стучит, лицо горит, а ладони по-прежнему покалывает там, где они соприкасались с Беллой.

Ебать это.

- Ну так, достаточно или нет?

- Да, мистер Каллен, - говорит Ирина, изучая мою партнершу.

- Вы и мисс Свон завершили упражнение. Молодцы. Между вами двоими присутствовала некая интересная химия, не так ли?

Химия? Да у нас вся гребаная таблица Менделеева, ради Христа.

Наконец, Ирина произносит:

- Вы можете сесть. Все, думаю, они заслуживают аплодисментов.

Я занимаю свое место, и все мое тело дрожит от адреналина и гнева.

Подождите. Не гнева. Беспокойства.

/Страха./

Я никогда не верил ни во что мистическое, но сейчас я знаю, как ощущается пророчество. Это кажется сумасшествием, учитывая, что я только что встретил ее, но в этот момент у меня нет сомнений в том, что Белла Свон будет моей смертью. Снова мне хочется прикоснуться к ней. И не только к ладоням. К каждой ее части. Я могу попробовать ее имя моим языком, как хорошее виски. Я хочу напиться им. Сказать его столькими способами, сколькими возможно. Прошептать его, пока она будет ласкать всего меня.

Я роняю голову на руки.

Я по уши в дерьме.

Я зажмуриваю глаза, потому что все, что мне хочется делать, это смотреть на нее, а я знаю, что если только начну, то уже не остановлюсь. Я начинаю декламировать мои стихи о Царице Мэб из /Ромео и Джульетта/, чтобы отвлечься. Слова спотыкаются и сбиваются в моем мозгу, но я продолжаю. Мне нужно игнорировать эту девушку. Я реально одержим этим.

Я молча проговариваю текст, пока это не блокирует все другие мысли, но когда я открываю глаза, первое, на чем я сосредотачиваюсь, это на Белле.

И вдруг, любая из реплик Меркуцио исчезает из памяти, и лишь слова Ромео охватывают мои мысли.

/Любовь есть дым, поднявшийся от вздохов;

Она – огонь, сверкающий в глазах

Любовников; в тревоге, это – море,

Которое питает слезы их.

Что далее? То – хитрое безумье…/

Белла заинтересованно встречает мой пристальный взгляд, прежде чем отвести глаза.

Я хочу броситься к ней и поцеловать ее. Обнять и никогда не отпускать. Защитить ее от тех идиотов, что хотели, чтобы она чувствовала себя менее исключительной и впечатляющей.

Я снова зажмуриваю глаза.

/Блядь./

Да.

Безумие.

Как будто бы я мог быть ее защитником.

Без сомнения, я – тот, от кого ей нужна защита.