1940 год

Это наконец-то выгнало меня из дома. Не тот факт, что у Карлайла и Эсми были отношения, а то, что они разделяли близость так, как я силился понять. Они разделяли эти тайные улыбки, взгляды, воспламеняющие желания в них обоих, но что больше всего задевало, так это их беспокойство из-за разделения всего этого передо мной. Из-за этого я чувствовал себя каким-то постоянным заслоном для страсти, которая горела в каждом из них. Попытка скрыть это от меня только делало ее сильнее; к этому времени я был так настроен на их мысли, что мог читать их почти за милю.

Возможно, если бы они были более похожи на Розали и Эммета, слышать их стало бы легче. Эти двое оказались такими смешными в их любви и жажде друг друга, почти комичны. Малейший проблеск кожи Розали заводил Эммета. Он проводил рукой по ее спине, и она откидывалась назад и улыбалась, а затем они разрывали свои прикосновения, чтобы начать сначала. До того, как Эммет стал частью нашей семьи, Роуз как раз начала увлекаться своим новым хобби – чинить машины. На первую у нее ушло шесть месяцев; но с тех пор, как появился Эммет, в среднем уходило по месяцу для нее, чтобы полностью отреставрировать машину, и это только из-за задержи в получении деталей. Когда появился Эммет, она работала над Фордом тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Она не могла его закончить в течение двух лет.

Карлайл, Эсми я были в гостиной. Карлайл принес домой новую игру, «Эрудит», и мы читали правила и пытались понять, как играть, когда Розали и Эммет спустились к нам.
- Роуз, Эммет, - позвала их Эсми. – Пошли играть с нами.
Розали остановилась у подножия лестницы, Эммет шел позади нее.
- М-м, может позже, - ответила она, прежде чем захихикать, когда Эммет что-то зашептал ей на ухо. Эти двое взбежали вверх по лестнице.
Пять минут спустя Эсми разместила свои косточки на доске.
- Л-И-З-А-Т-Ь, - произнесла она, очевидно довольная, что использовала так много букв. Именно тогда и раздался этот низкий, долгий женский стон, доносящийся из спальни наверху, куда ушли Розали и Эммет.

Карлайл закусил нижнюю губу, очень стараясь не улыбнуться. Взгляд Эсми метнулся к его лицу, и она начала хмуриться, пытаясь избежать взрыва смеха, который плясал в ее глазах. Карлайл сосредоточенно нахмурился, а потом начал двигать косточки.
- У меня не так много, - сказал он, выложив Р-У-К-А на доске.
Слух вампиров был невероятно острым. Я не многое помню из своей человеческой жизни, но помнил одну из своих первых мыслей, когда проснулся после изменения, и это был невероятный шум вокруг меня. Такие вещи как пение птиц, шуршание мышей в стенах, шепот людей в ста ярдах вдали, все это неожиданно стало резким и отчетливым.

- Ох, детка, - слова Эммета, хотя и произнесенные тихо, прозвучали так, будто он стоял в комнате рядом с нами. Я провел рукой по глазам. Эсми отвлеченно прикусила карандаш, который использовала, чтобы записывать счет, что дало ей еще и повод пригнуться ниже к поверхности стола. Это также дало ей возможность обрести контроль над собой. Карлайл не смотрел на нее, боясь, что смех в ее глазах вынудит и его потерять тот контроль, который он еще умудрился сохранить над собой.

Я уже придумал свое слово и выложил его. Я был очень сосредоточен на своих косточках и игре, пытаясь игнорировать и не подслушивать мысли, по крайней мере, пары наверху.
- Г-Р-О-М-К-И-Й, - проговорил я. – Учитывая бонус, это двенадцать очков. – Мы трое игнорировали повторяющийся нарастающий по своему ритму стук, который доносился сверху.
- Хорошее слово, - ободряюще произнесла Эсми. – Итак, у меня должно быть слово с буквой «М», - она поместила свои косточки на доску. Как назло ее слово заканчивалось на букву, которая приносила тройные бонусы. К-У-Л-Ь-М-И-Н-А-Ц-И-Я. Как по команде сверху раздался пронзительный визг, сопровождаемый длинным мужским стоном, что перешел в рычание. – Это пятьдесят четыре очка, - сказала Эсми, ее голос дрожал от подавляемого смеха.
- Большое, - Карлайлу едва удалось выдавить это слово, прежде чем взорваться смехом. Конечно же, это вывело и Эсми, похоже, это что-то значило для них двоих. Они начали дрожать от смеха и прятать свои лица в руках.

Я грустно улыбнулся, посмеиваясь, и поднялся.
- Возможно, мы можем закончить позже. Думаю, мне нужно пройтись.
- О, пожалуйста, Эдвард, - молвила Эсми, протягивая руку ко мне, когда я прошел мимо. – Дай нам минутку.
Я позволил ей взять себя за руку и слегка сжал ее.
- Все в порядке. Мне просто нужно на воздух.

- Что ж, если ты уверен, - произнесла Эсми, прежде чем смех вновь взял верх над ней.
Я вышел через заднюю дверь под звуки приглушенного смеха. Я знал, что они смеялись не надо мной. Они смеялись над абсурдностью ситуации, но становилось все более явно, что все в этом доме разбились на пары.

Не то, чтобы я не хотел видеть женщину рядом с собой в моей жизни. Я хотел, отчаянно. Но не похоже было, что у меня имелось множество вариантов. Я встречался с женщинами из других кланов вегетарианцев, которые жили в Северной Америке, но они были намного старше меня, если не внешне, то по опыту. Они были устрашающими, мягко говоря. Существовали также различные кочевники, с коими мы пересекались, но женщины, которые адаптировались к этому стилю жизни, были грубы и тупы, жестоки и упрямы. Я уже начал думать, что мне суждено быть одному.

Я вырос в доме, полному культуры; там была и классическая музыка, звучащая из граммофона, книги по искусству и литературе, заполнявшие полки кабинета моего отца. Моя мать была хорошо известной хозяйкой в Чикаго. Она приглашала лучших и ярчайших звезд искусства и науки за наш обеденный стол. Эти люди с радостью устремлялись к нашему дому, участвуя в развлекательных и оживленных дискуссиях. И в сердце всего этого, как центральный камень драгоценной тиары, находилась моя мама, добрая, элегантная и спокойная. Я часто видел моего отца, стоящего в углу, слушающего разговоры, не в силах отвести своих глаз от женщины, которую он любил.

Любовь, которую разделяли мои отец и мать, была экстраординарной. Будучи единственным ребенком, я знал, что они души не чаяли во мне, и, вероятно, это испортило меня. Но любовь их друг к другу была действительно страстной и всеохватывающей. Это постоянно смущало мою бабушку: она думала, что это неприлично, что муж и его жена испытывают такую привязанность друг к другу. Но то, что они разделяли между собой, даже будучи ребенком, я понимал, что это являлось чем-то редким и волшебным. Я всегда ждал того дня, когда и я встречу женщину, которая станет моей родственной душой.

Но жизнь вмешалась в мои планы, как это часто бывает. Я был вампиром уже двадцать лет, и шанс найти женщину, которая бы вызвала во мне такую страсть, становился все более и более призрачным. В то же время я жил на этой земле почти сорок лет и до сих пор не познал физическую любовь между мужчиной и женщиной.

Пришло время для меня начать свою самостоятельную жизнь, оставить комфорт моей семьи. Я должен был уйти, лишь бы удовлетворить свое собственное любопытство относительно того, был ли где-то там человек, предназначенный мне, тот, о ком я мечтал. Но были и темные желания, которые вели меня, желания увидеть ту сторону жизни, от которой Карлайл пытался оградить нас.

Я путешествовал по территории Штатов несколько раз. В то время у меня был старый «Форд», и я часто отклонялся от маршрута, чтобы подвести пассажиров, которых подбирал. Среди них было много молодых мужчин, такого же возраста как я; США все еще пыталась прийти в себя после депрессии, и рабочих мест было не так уж много. Хотя многие люди были одинаковы в своей одежде и внешности, но разнообразие, которое я обнаружил в их умах, оказалось более образовательным, нежели те знания, которые я мог бы постичь традиционным методом.
Я проезжал через Декейтер и остановился, чтобы купить кое-какие приспособления для кэмпинга, когда наткнулся на Таню в хозяйственном магазине. Она была старым другом Карлайла, блондинка, красивая и элегантная. Они повстречались в то время, когда Карлайл был в Италии, она являлась лидером одного из нескольких кланов в Северной Америке, которые практиковали «вегетарианский» образ жизни.

- Эдвард! – воскликнула она. – Какой сюрприз! Как ты?
- Хорошо, а ты?
- Прекрасно, - она удивила меня, поцеловав в щеку. – Как твоя семья? – наши с Таней семьи пересекались не раз; самый последний произошел на свадьбе у Роуз и Эммета.
- Последнее, что я слышал, у них все хорошо.
- Последнее, что слышал?
Я переступил с ноги на ногу, немного чувствуя себя школьником, который был пойман на том, что пренебрегал своей домашней работой.
- Я оставил их восемнадцать месяцев назад. Я путешествую.
Она взяла свои покупки с прилавка.
- Где ты остановился?
Я пожал плечами.

- Нигде на самом деле. Я зашел сюда, чтобы купить новую палатку и еще пару вещей.
- Что ж, тогда ты должен пойти домой со мной. Я знаю, что Кейт, Кармен и Элеазар будут рады видеть тебя.
Я осмотрелся.
- Возможно, я мог бы посетить вас после того, как поохочусь.
- Ерунда, - она продела свою руку сквозь мою. – Мы все отправимся. Я буду рада показать тебе лучшие места.
Я последовал за ней в их дом, который находился в нескольких милях от города. В тот вечер мы гуляли по лесу, где нашли себе легкую закуску в виде оленей. Это было начало декабря, легкий снег только начал падать. Таня была одета в бежевый шерстяной жакет с меховым воротником, а ее светлые волосы рассыпались мягкими волнами, обрамляя лицо. Они были цвета кукурузных початков, и я не мог удержаться, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к этой шелковистой массе.

Она терпеливо ждала, не двигаясь.
- Такие мягкие, - прошептал я.
- Почему ты ушел от Карлайла? – спросила она тихо. – Ты был несчастлив?
Я отвернулся, вздыхая.
- Нет, Карлайл… честно говоря, удивительный. – Я попытался выразить словами общие миазмы недовольства, которое чувствовал, когда ушел. – Очень спокойно, информативно и культурно находиться рядом с Карлайлом.
Я повернулся к ней и сделал шаг вперед.

- Но я знаю, что это только одна сторона жизни. Что есть больше, гораздо больше. Я уверен. Я хочу знать о реальной жизни, даже если она причинит боль. – Я сделал еще один шаг. – Есть еще столько всего, что я могу пережить. Если я собираюсь жить вечно, я хочу знать, какие у меня есть варианты.
Она была в дюйме от меня. Я мог чувствовать ее взгляд, скользящий по моему лицу. Я знал, что ее тело реагировало на меня, и на этот раз я готов был позволить этому привести нас туда, куда все это следовало.
- И какой же опыт ты ищешь? – пробормотала она.

Я посмотрел в ее глаза, собирая в кучу свое мужество. Небольшая улыбка играла в уголках ее широкого рта, поощряя меня. Она была прекрасной женщиной, и ее мысли говорили мне, что она хотела того же, чего хотел и я. Если я не могу пережить страсть своих родителей, что ж, я готов к чему-то другому. Я схватил ее плечи и поцеловал в губы… крепко… и долго.

Все было иначе, чем я ожидал. Ее губы были мягкими и теплыми, и когда она пришла в себя от первоначального удивления, что я так быстро перешел к действиям, то начала отвечать на поцелуй. Таня положила руку в перчатке мне на спину и прижалась к моему телу. Целовать ее было так хорошо, как и ощущать гладкость ее губ и давление ее тела рядом с моим. Она пахла ванилью и цветами кизила, и этот запах стал восхитительным способом, чтобы вскружить мою голову. Если я и не слышал песню ангелов и звон колоколов, как в моих детских мечтах, то все другое было хорошо. Я знал, что не любил ее, хотя, возможно, и мог бы полюбить. Я слышал ее мысли, ей нравился наш поцелуй, и она готова была завести нового любовника. Мысль о том, чтобы обучить меня, волновала ее, и все же я чувствовал, что еще не готов был узнать у нее все.

- Давай вернемся в дом, - прошептала она и повела меня за руку обратно по тому пути, каким мы пришли сюда. Мы вошли в парадную дверь, остановившись у подножия лестницы, когда увидели шокированных Кейт и Элеазара, смотрящих на радио в полной тишине.
- Что такое? – спросила Таня, недоумевая и шагнув в гостиную.
Глаза Кейт были огромными, когда она обернулась к ней.
- Японцы атаковали Перл-Харбор.
Таня подняла руку ко рту.
- Японцы? Перл-Харбор? Где это?
- Гавайи. Военно-морская база находится там. Сотни, может быть тысячи погибших.
Я сделал шаг вперед.

- Сейчас, конечно же, мы вступим в войну. – До этого момента США находилось на обочине, пока немцы маршировали через всю Европу. Многие люди чувствовали, что это было проблемой Европы и что неправильно было вовлекать США в европейскую перестрелку. Тем не менее, проблема больше не была только их. Это открывало совершенно новую арену для войны.
Диктор вернулся с известием, что Манила подверглась нападению. Мы стояли неподвижно, слушая, когда понимание того, что мир изменится, пронзило нас. Когда первоначальный шок прошел, я начал злиться из-за того, что японцы посмели атаковать, и моя голова стала наполняться мечтами о том, чтобы доказать свою доблесть, быть частью чего-то большего, чем себя. То обещанное Таней наслаждение начало отступать в своей важности.

Возможно, если бы я не пропустил первую мировую войну, то чувствовал бы себя по-другому. Но я загорелся служить той Великой Войне как любой молодой мужчина и планировал поступить в армию, когда моя жизнь человека подошла к концу в эпидемии гриппа. Это были мечты молодого парня о славе и доблести, и я до сих пор хотел осуществить те давние мечты наивной юности. Так что это был шанс сразиться за мою страну, защитить ее, не сопротивляясь этому зову сирены. Это был опыт, который я хотел пережить с тех пор, как играл в игрушечных солдатиков в саду позади дома моего детства.
Элеазар покачал головой.

- О чем думают японцы? Они пробудили спящего дракона.
По-дурацки я был рад перспективе вступить в войну.
- Это своего рода смело, атаковать нас на нашей собственной земле. Мы окажемся втянутыми в войну быстрее, чем они думают.
- Столько жизней, - тихо произнесла Кейт.
- Я должен пойти. Я должен поговорить с Карлайлом, - сказал я, радуясь перспективе помочь в войне. Уже тогда я планировал, как проберусь в батальон и стану частью военной машины. Войны были таким хаосом, все, что мне нужно было, это раздобыть форму, чтобы влиться в ряды солдат.

Я мог видеть разочарование и недовольство в выражениях лиц Кейт и Элеазара. Они знали то, чего не знал я в то время, что в войне нет ничего сверкающего и великолепного.
Выражение лица Тани говорило о ее смирении. Я подошел к ней и прижал ее руку к своей груди.
- Ты будешь ждать, когда я вернусь? – спросил я, чувствуя волну романтизма от того, что собираюсь отправиться на войну.
- Ты действительно хочешь пережить это, Эдвард? – спросила она, беспокойство было на ее лице. Свободной рукой она убрала прядь волос с моего лба. – Это совсем не так, как ты думаешь.

- Я не знаю, какого это. Но мне нужно выяснить. – Ответил я, сгорая от национализма. Я шагнул ближе к ней. – Обещай, что ты будешь здесь, когда я вернусь.
- А куда мне еще идти? – просто ответила она. Я поцеловал ее в лоб, взволнованный открывающимися перспективами. Я попрощался с Кейт, Карман и Элеазаром, и запрыгнул в свою машину, направляясь в Итаку, где была моя семья, а затем и туда, где разворачивались все действия.

Я пересек океан на трамповом судне и был во Франции к весне. Они оказались правы. Не было ничего хорошего в сердце войны. Доблесть и слава выступали пустыми понятиями перед лицом всего того ужаса. Я провел следующие четыре года в Европе, иногда перепрыгивая из одной кампании в другую. Я провел много времени, путешествуя один под покровом ночи, нарушая линии снабжения и мосты. Я научился хорошо стрелять и часто занимал позицию снайпера; это удерживало меня подальше от близкого боя, где я боялся поддаться жажде крови. Лучше всего я мог послужить с дальнего расстояния, и если мужчины в кампании начали замечать мои отличия, тогда проще простого было ускользнуть и найти другую кампанию.

Столько смертей. Столько жестоких, ужасных смертей. Воздух насытился ею. Мысли солдат, с которыми я служил, были большим, чем я мог вынести; горе, их стремление попасть домой, ужас от того, что они видели и делали. И те, с кем мы сражались, думали точно об этом же. Солдаты все еще были людьми, похожими, не важно, какой безумец руководил их действиями.
В Польше было хуже всего. Неуважение и презрение к человеку, которое я видел у кочевых вампиров, не шло ни в какое сравнение с той полномасштабной машиной для убийств и вседозволенностью убийств, которую создали немцы. Я никогда уже не буду тем же, каким пришел на эту войну, пройдясь среди братских могил, где тела были сложены как дрова. Это заставило меня понять тонкий налет цивилизации, на который мы опирались, и что дикость находилась всего в одном шаге от нас, даже у самых лучших из нас.

Я вернулся домой на торговом судне. Я был в Декейтере в августе. Я шел по пыльной дороге к дому Тани при лунном свете, сильно отличаясь от того существа, которым уходил отсюда. Я чувствовал себя старым – древним, на самом деле – и разуверился в моих понятиях романтизма и тех идеалах, которые были когда-то у меня. После стольких смертей и ужасов мой дух казался черным, как смоль, и больше всего на свете мне хотелось найти уголок, где я мог бы забыть о том, что видел и что делал, и что видел, как делали другие. Я не знал, смогу ли обрести отпущение грехов или забыть обо всем в объятиях Тани, но у меня не было других идей, и это казалось таким же хорошим местом, как и любое другое, чтобы начать поиски.
Она шила; я мог слышать ее мысли, когда поднимался по ступенькам к дому. Таня остановилась, когда услышала мои шаги, и я тихо постучал в дверь. Она мгновенно оказалась у дверей, и я услышал ее тихий вдох, когда она увидела меня.

- Эдвард… - прошептала девушка.
Я ничего не сказал. Может быть, это было ошибкой приехать сюда. Я начал говорить полудюжину вещей и отбрасывал их прочь, не в силах выразить словами даже то, почему я был здесь. Я провел рукой по волосам и начал поворачиваться, чтобы уйти прочь, и неважно куда.
Она остановила меня и притянула в свои объятия. Ее руки обвились вокруг моей талии, и я стоял, чувствуя ее силу, ее женственность. Что-то внутри меня начало оттаивать, лед, который покрыл мое сердце, начал растрескиваться. Она обняла меня крепче, ее тело было мягким и теплым напротив моего, и медленно я обнял ее.

Вдыхая запах Тани, я опустил голову к ее и попытался перестать слушать, перестать думать.
Она отстранилась, и ее глаза исследовали мое лицо.
- Пошли, - прошептала Таня и, взяв меня за руку, повела внутрь и вверх по лестнице. Ее спальня была маленькой и обставлена простой мебелью. Таня усадила меня на медную кровать и, касаясь пальцами моих губ, сказала мне подождать. Она выскользнула за дверь.

Я бросил свой рюкзак на пол и расстегнул ботинки, поставив их у стены, и вернулся на свое место на кровати. Внезапный укол нервозности пронесся по мне. Это будет моим первым разом с женщиной. Это было тем, к чему я почти дошел пять лет назад, когда решил, что войне нужны мои таланты, и хотя я не сожалел о сражениях, но был далеко уже не тем наивным парнем, которым ушел отсюда.

Дверная ручка повернулась, и Таня проскользнула в комнату. Она была одета в шелковый халат-кимоно, которое было покрыто мелкими цветами и завязано на талии. Таня обернулась, чтобы закрыть дверь за собой. Она распустила волосы, и они упали на ее спину как белый водопад, гладкий и блестящий. Она повернулась ко мне, поймала мой взгляд и начала медленно развязывать пояс своего халата. Таня сбросила его со своих плеч и стояла там, позволяя мне насладиться ее красотой.

Она была невероятно красива – женский идеал со всеми округлостями и таинственными тенями. На ней был надет бюстгальтер без бретелек и, похожая на корсет, часть нижнего белья с подвязками. Я понятия не имел, откуда она достала чулки, но они заканчивались на середине ее бедер, оставляя пятна сливочно-белой кожи с каждой стороны ее подвязки. Корсет прикрывал ее пах, оставляя тень, которая, казалось, полнилась надеждой и тайной. Таня прислонилась к двери, все еще стоя на месте.

Я мог чувствовать, как желание росло во мне, как тяжелело у меня в паху. То, как ее округлые и обнаженные плечи переходили к выпуклости груди, крепко обхваченные хлопком бюстгальтера, являлось достаточно ошеломительным видом, в котором я мог потеряться на несколько дней. Под хлопковой тканью я видел тень ее сосков. Я тяжело сглотнул; это был тот момент, который помог мне пережить столько ночей в походах во Франции и Германии, пока я ждал наступления врага.

- Ты… ты прекрасна, - прошептал я, мои первые слова, сказанные ей за пять лет.
- Сегодня это все для тебя, - сказала она, плавно подходя ко мне. Таня протянула руку и толкнула меня в центр груди, позволяя мне упасть на спину на кровать. Она забралась на нее и оседлала меня, согнув колени, наши бедра прижались. Я, должно быть, вздохнул, когда она опустилась на меня. Эрекция уже натянула мои штаны, и я мог чувствовать пустоту ее влагалища и то, как они идеально должны были дополнить друг друга. Я позволил своим рукам опуститься на ее колени и подняться вверх к ее бедрам, к подвязкам, которые удерживали нейлоновые чулки, а затем вновь спуститься вниз.

Я и раньше испытывал сексуальное желание, но никогда так, никогда я не испытывал ничего подобного этому императиву, который требовал кожи, требовал ее наготы. Я хотел пробраться внутрь нее, окружить ее собой и провести остаток своей жизни, лаская своими руками ее кожу, обнимая ее гладкие плечи, поднимаясь своими ласками к ее бедрам и тому, что скрывалось между ними.

Сидя на мне, Таня смотрела в мои глаза, улыбка играла на ее губах, когда она медленно завела одну руку назад и расстегнула застежки лифчика. Другой рукой она удерживала ткань, которая начала спадать с нее. Удерживая свободную полоску, она опустила глаза в ложной скромности, прежде чем вновь посмотрела на меня, отбрасывая ее.

Идеальная грудь. С тугими розовыми сосками, выступающими на красивой округлой груди. Почти благоговейно я поднял руку и одним пальцем прочертил линию от ее ключицы вниз к соску. Пока я делал это, девушка медленно моргнула, откидывая голову назад со вздохом. Ободренный ее реакцией, я взял обе груди в свои руки, чувствуя их мягкость и вес. Ей это понравилось, сказали мне ее мысли, и она слегка задохнулась, я почувствовал дрожь удовольствия, когда прикоснулся своими пальцами к ее соскам. Схватив ее руки в свои, Таня наклонилась через меня, пока ее волосы не опустилась как занавес вокруг наших лиц. Ее золотые глаза сощурились по углам, она улыбалась.

- Добро пожаловать домой, солдат, - прошептала она и прижалась своими губами к моим, дразня.
Это было большим, чем я мог вынести; я нуждался в ней сию же минуту, немедленно, так, как даже не мог описать. Я перевернул нас на кровати, чтобы оказаться сверху, целуя ее, проводя руками от ее плеч вниз по бокам. Я хотел ощущать ее всю и сразу. Я хотел… я хотел; грандиозность моей нужды лишила меня дара речи. Я целовал Таню жадно, просовывая язык в ее рот, посасывая ее губы. Позволяя моим рукам путешествовать по ее бокам, сжимая и лаская, я прижался своими бедрами к ее, простонав в ее рот от восхитительных ощущений, которые испытал.
Она начала царапать мою рубашку.

- Нам нужно снять кое-что из этой одежды, - выдохнула она. Я согласился и сел на колени, возвышаясь над ней. Я схватил свою рубашку, и пуговицы полетели во все стороны; я был слишком нетерпеливым, чтобы действительно расстегивать их. Я сорвал рубашку с груди и стянул с рук, бросив через всю комнату. Таня вытянула свои ноги из-под меня и перевернулась на живот. Длинные мышцы ее обнаженной спины переходили в округлый изгиб ее ягодиц, прикрытых корсетом. Она посмотрела на меня из-за плеча, и я никогда еще не видел женщины более соблазнительной, более эротичной.
- Расшнуруй меня, - сказала она.

Я распутал шнуровку на пояске, который она носила, и развязал его, потянув до тех пор, пока он не ослаб на ней. Таня скатилась с кровати и встала, позволяя одежде скользить вниз к ее ногам, осторожно скатив чулки вслед за ним. Она сбросила свои туфли и остановилась.
Стройная, с сильными плечами, переходящими в эти невероятные груди, ее грудная клетка затем переходила в тонкую талию и вновь расширялась к округлым женским бедрам. Я смотрел, как обнажалась ее кожа от пупка к промежности, а затем и к стройным бедрам, прежде чем она предстала передо мной в своей обнаженной красоте. Часть меня хотела просто смотреть на нее столетиями, но другая часть, более требовательная и горячая, хотела притянуть ее к себе, взять ее, заклеймить ее. Там было тепло, невероятно тепло, и я хотел погрузиться в это.
Я снова застонал, чувствуя неминуемый взрыв, который нарастал в моем паху. Таня улыбнулась, и ее мысли сказали мне, что она не ожидала, что я продержусь долго. Ей было интересно, сколько времени прошло с тех пор, как у меня была женщина.

- Таня, - тихо сказал я. – Я никогда…
Ее глаза слегка расширились.
- Никогда?
Я покачал головой, отчаянно надеясь, что это не будет иметь значения.
Ленивая улыбка появилась на ее лице.
- Это будет весело, - протянула она.
- Ох, надеюсь, - взмолился я. – Очень надеюсь.

- Ляг на спину, - приказала она, и я был беспомощен поступить иначе. Мои вдохи были короткими и рваными, и с каждым моим вдохом я мог чувствовать запах ее возрастающего возбуждения. Это только подстегнуло мою отчаянную необходимость и эротизм. Я оказался странно пассивным, слишком поглощенный своими собственными ощущениями и ожиданиями. Она оседлала мои колени на этот раз и начала расстегивать мой пояс. Будучи зачарованным и почти дрожа от острой необходимости, я смотрел, как ее руки расстегивали пояс и молнию на моих штанах, тогда как мои руки лежали по сторонам, сжатые в кулаки от желания прикоснуться к ее обнаженной коже, но, когда я поднял руку, она остановила меня и сказала:
- Нет, лежи спокойно.
- Пожалуйста, - взмолился я. – Пожалуйста.

- Лежи спокойно, - повторила Таня и продолжила свою работу. Она сдернула штаны с моих ног, и моя эрекция восстала. Я непроизвольно поднял бедра, ища тепла и трения, и она воспользовалась моим положением, чтобы стянуть штаны к моим коленям.

Я громко простонал, не в силах остановить себя, и мои бедра поднялись вверх, когда она обхватила меня рукой. Мои глаза закатились, и дрожь пронеслась от головы до пальцев ног.
- Такой нетерпеливый, - прошептала Таня и провела рукой по моему стволу, распространяя влагу с верхушки головки, скользя рукой вниз.
Было такое ощущение, будто ее рука выжимала огонь и тепло с меня. Я мог чувствовать, как неизбежный взрыв нарастает в моем паху, я балансировал на грани.
- Таня, я собираюсь… я не могу… – мои протесты были прерваны еще одним стоном, когда она снова погладила меня.

- Я знаю, - прошептала она, тихо посмеиваясь. Я затаил дыхание, когда она выпустила меня и начала подниматься по моему телу, пока яростный жар ее промежности прижался к моему стволу. Таня приподнялась на коленях и с помощью своей руки направила кончик моей пульсирующий эрекции так, что он уперся в ее внешние губы. Положив руки на мою грудь, она водила своими бедрами по кругу, дразня меня, позволяя теплой влажности из своего влагалища покрыть мою головку. – Хочешь этого, хочешь меня? – мягко дразнила она.

Я кивнул, не в состоянии выдать большего, чем стон, не смысля уже ничего от вожделения, которое пульсировало по моим венам. Я прижался плечами и пятками к кровати, пытаясь поднять свои бедра как можно выше к обещанному освобождению. Я сгорал от желания и не хотел ничего так сильно, как погрузиться в ее огонь.
А затем она скользнула вниз, обволакивая меня в свое тепло.

- О Господи, - прорыдал я, не в состоянии поверить, что что-то может чувствоваться таким хорошим, таким правильным. Она вдохнула, шипя сквозь зубы, когда полностью опустилась на меня.
Я проиграл борьбу с собой, закрывая глаза. Таня была такой жаркой, как поверхность солнца, такой же тугой, как перчатка, и она поднялась и опустилась еще раз, прежде чем я втянул воздух, содрогаясь в оргазме. Я мог чувствовать, как выгнулся под ней, потерявшись в долгих содроганиях от удовольствия.

Я прокричал ее имя в удовольствии, которое омыло меня. Я покачивался на волнах экстаза, который охватил меня, не в силах, да и не желая, освободиться от него. Задыхаясь, пытаясь прийти в себя, я ждал, когда последние волны схлынут. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным, как в этот момент, таким расслабленным, испытывающим такую эйфорию.
Теперь я понял. Я понял теперь так много. Вот почему мужчины сражались за любовь женщины. Поэтому начинались войны. Я был премного благодарен Тане, что она показала мне.
Я открыл глаза, когда она слезла с меня, шокированный от внезапного отсутствия ее тепла. Она села на край кровати спиной ко мне.

Таня повернулась ко мне, и снова я, должно быть, задохнулся от ее красоты. Я обнял ее рукой за плечи, когда она вытянулась рядом со мной.
- Итак, нежный Эдвард, что ты думаешь? – она провела пальцем по моему носу к губам, которые я поджал, когда она спустилась ниже по моему подбородку к груди.
Я смотрел на нее краешком глаза.

- Теперь я знаю, к чему вся эта большая суета.
Она восхитительно засмеялась.
- О, мы только начали, - пообещала она. Таня провела пальцем по моей груди, играясь с редкими волосами. Выражение ее лица стало серьезным. – Ты нашел то, что искал, когда отправился на войну?
Я неожиданно сел и свесил ноги с кровати.

- Нет, нет, не нашел. – Я посмотрел в небольшое окно на стене напротив ее кровати. Через несколько часов рассветет. – И никогда бы не нашел, - тихо добавил я.
Таня взобралась позади меня, пока я сидел на краю кровати, ее руки обвились вокруг моей шеи. Я мог чувствовать мягкость ее груди, ее восхитительные соски прижались к моей спине, и этого оказалось достаточно, чтобы раздуть недавно найденный пожар моего желания.
Она положила подбородок на мое плечо, и я закрыл глаза от прекрасного ощущения ее губ и дыхания на моем лице. Таня прошептала мне на ухо:
- Некоторые уроки нужно пережить, а не выучить.

Я схватил ее руку и повернулся к ней.
- Да, похоже на то, - ответил я, позволяя своим глазам скользить по ее обнаженному телу. Я никогда не устану смотреть на нее. Она была совершенством, созданным из кремового и розового цвета.
Таня переместилась на кровать и легла.
- Пошли, переживем еще один опыт, - прошептала она, обнимая меня. Когда я повернулся и пополз на кровать к ней, ее взгляд скользнул вниз туда, где я уже был твердым. – Господи, я люблю молодых мужчин, - пробормотала она, прежде чем накрыть мои губы своими.

Я был нетерпеливым студентом, и Таня оказалась рада узнать, что мои возможности чтеца мыслей помогали мне узнавать, как же я могу подарить ей наслаждение. Это стало игрой между мной, когда я пытался довести ее до кульминации, пока она пыталась неправильно направить меня и сдержаться самой. Но я всегда выигрывал, или, возможно, она всегда позволяла мне выиграть; она оказалась чувственным созданием и была привязана к своему телу и сексуальности так, как немногие женщины. Настолько же гедонистическая, как и кошка, у нее не было никаких сомнений, никаких опасений, никаких сомнений по поводу того, что приносило ей удовольствие.

Месяцы шли и превратились в годы, мы сплетались вместе снова и снова, пока наконец-то сложно стало сказать, где заканчивалась она, а начинался я. Было время, когда мы ссорились; она могла быть чрезвычайно упрямой, бывало время, когда она задевала меня своим легкомыслием. Какая-то часть меня признавала непостоянство этих отношений, но воспитание моей юности требовало, чтобы я относился к ней с определенным уважением. Я предположил, ложно, что она так же смотрела на вещи, как и я.

Это был декабрь, мы находились в гостиной, играя в «Покер на костях» на полу перед камином. Мы ожидали, что Кармен и Элеазар вернутся из Южной Америки в любой день. Они убежали туда, когда присутствие Элеазара стало вызывать слишком много вопросов к ним, ведь считалось, что каждый здоровый и трудоспособный мужчина будет зачислен в армию США. Но с окончанием войны они возвращались домой.
Таня потрясла чашку, затем выбросила кубик. Я наслаждался тем, как раскрывалось ее платье, открывая ее кожу, когда она кашлянула.

- У тебя есть какие-то планы на Рождество? – спросила девушка.
- Нет, на самом деле нет, - ответил я, переводя взгляд на игру и пытаясь понять, какую стратегию выбрать.
Огонь потрескивал и лизал дерево.
- Не хочешь отправиться на Рождество повидаться со своей семьей, так как они вернулись из-за границы?
- Нет, я звонил им из Нью-Йорка, когда приехал.
- Ты должен пойти, и ты это знаешь. Я получила письмо от Карлайла на прошлой неделе. Они ужасно скучают по тебе.

Я остановился на середине броска.
- Ты получила письмо от Карлайла? Почему ты не сказала мне?
- Что ж, оно было адресовано мне, - ответила она несколько оскорбленно. – Ты был в городе.
Я был поражен, что она сохранила его в секрете от меня. Я был еще более удивлен, что не услышал о нем ничего в ее мыслях. Я посмотрел на Таню, размышляя, что еще не слышал в ее мыслях.
- Как они?
- Хорошо, они в Ванкувере, - она подняла кости и положила их в чашку. – Они надеются, что ты посетишь их.

- Я должен, - сказал я, внезапно осознав, что и сам скучаю по ним. Я скучал по ясности и состраданию разума Карлайла, сердечности Эсми, чувстве юмора Эммета и даже по честности Розали. – Я навещу, - решил я. – Я уеду завтра.
- Хорошо, - сказала она, кивая. Таня бросила кости и улыбнулась. – Выиграла.
Неделю спустя мы с Карлайлом прогуливались среди деревьев, только поохотившись. Падал легкий снег и северные леса были прекрасны в своей свежести.
- Так что, у тебя есть какие-то планы? – спросил он, переступая через бревно, когда мы направлялись к дому.

- Я не знаю, - ответил я. – Думаю, я должен поговорить с Таней. – Я посмотрел на него; его лицо было безмятежным, а ум спокоен и сосредоточен. – Я подумываю жениться на ней, - сказал я.
Его озабоченность достигла пика.
- Что она говорит об этом?
- Я еще не обсуждал этого с ней, - признался я. – Но мы были вместе довольно долго и вроде хорошо ладим.
- Ты любишь ее?

- Думаю, да, - я понял, насколько неоднозначно это прозвучало. – Да, - сказал я более уверенно. – Я люблю ее.
Настроение Карлайла резко изменилось. Озабоченность и плохое предчувствие наполнили его мысли. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова.
- Таня очень хорошо начинает отношения. Но она не умеет поддерживать их.
- Что ты имеешь в виду?
Он остановился, заставляя меня повернуться лицом к нему.

- Таня является одной из старейших в нашем виде. Очень немногие из нас способны выжить и остаться в здравом уме спустя тысячелетие. Она удивительная женщина, но живет без правил, кроме своих. Она сильнее, чем большинство мужчин, которых я знаю.
Он начал вновь идти, и я пошел рядом.

- Были времена, когда она почиталась как богиня. Конечно, она отвечает всем требованиям, красивая, смышленая, сильная по своей природе и живущая по своим правилам.
- Почему, ты думаешь, я люблю ее? – спросил я, улыбаясь и думая о том, как ей подходят все эти прилагательные.
- Но она так же капризная и эгоцентричная. Я беспокоюсь за тебя, Эдвард, что ты пытаешься выстроить свою жизнь вокруг нее.

- Это моя жизнь ,и я делаю то, что хочу, - сухо заявил я.
- Да, это так, - он похлопал меня по плечу. – Это так. Итак, скажи мне, ты думаешь о школе вообще?
Возможно, если бы я слушал внимательней, мог бы избежать некоторых страданий, которые ожидали меня. Когда я вернулся домой в Декейтер, Тани в доме не оказалось. Кейт не смотрела мне в глаза и унеслась из дома по каким-то поручениям. Через час Таня вышла из машины, остановившейся перед домом.

Она подошла к дому, ее мысли были полны человеческого мужчины, от которого она только что ушла, придерживая шляпку на голове, которую могло снести ветром. Я стоял на крыльце, скрестив руки на груди.
Таня наконец-то подняла голову, когда поднялась по лестнице.
- Эдвард, - сказала она восхищенным и полным невинности голосом. – Ты вернулся. Как замечательно.
Выражение моего лица оставалось твердым.

- Где ты была?
Она посмотрела на меня, наконец-то заметив мой суровый вид и мою жесткую позицию.
- Гуляла. – Ее разум был закрыт, как стальная дверь. За последние несколько месяцев Таня приобрела большой опыт по сокрытию своих мыслей, когда хотела, от меня. Ей не нравилось, когда-то кто-то вмешивался и расспрашивал о том, как она проводила свое время в этих прогулках.

- С кем?
- С друзьями, – Она приняла сознательное решение попытаться уговорить меня. – Пожалуйста, Эдвард, не будь таким.
- Человек, Таня? Серьезно?
- И что в этом такого плохого?
- Таня, меня не было две недели! Неужели я так мало значу для тебя? Неужели меня было так легко забыть?
- Забыть тебя? – спросила она, ее голос повысился. – Никогда. Я люблю твою компанию. Но мы не давали обещаний друг другу.

Она была права. Я шагнул вперед, подходя достаточно близко, чтобы почувствовать аромат ее волос.
- А ты бы хотела, чтобы я попросил?
Она откинула свою голову назад и засмеялась.
– Всегда такой нетерпеливый, Эдвард. Всегда торопишься. – Она положила свою руку мне на лицо и прижалась ко мне. – Я люблю это в тебе, - прошептала она.
Я мог чувствовать ее тело рядом со своим, она подвинула свои бедра так, чтобы потереться ими о мой пах. Она позволила своим рукам скользнуть по моей груди.

- Пошли наверх, и ты позволишь мне показать, как сильно я скучала по тебе.
Я позволил ей увести себя наверх, пока пытался успокоить свои опасения. Я бы привязал и заклеймил бы ее. Если бы я постарался, убеждал я себя, я бы смог заставить ее понять, что ей не нужен никто кроме меня.
Неделю спустя я решил, что мы должны поговорить. Она была обнажена в постели, распростершись передо мной как шведский стол из молока и роз. Я дразнил ее, подводя к кульминации, и она покачивалась на его волнах. Я удерживал ее ногу в своей руке, стоя на коленях у края кровати.

- Скажи мне еще раз, - сказал я, целуя ее стопу, - что кто-то может дать тебе больше, чем я, что они знают тебя лучше. – Я позволил своим пальцам скользнуть по ее ноге, и ее бедра поднялись навстречу моей руке.
- М-м, - простонала она, выглядя сейчас как кошка, греющаяся у солнечного окна. – Ты знаешь меня хорошо, - сказала она.
Я лег рядом с ней и провел пальцем между ее грудей.

- Это значило бы для меня очень много, если бы мы оформили все между нами. Я люблю тебя.
- Оформили все? – она посмотрела на меня, почти смеясь. - Оформили. Ох, Эдвард, иногда ты просто слишком забавен. – Таня усмехнулась, а затем посмотрела на меня. Ее лицо стало серьезней, когда она поняла, что я говорил серьезно. Она подняла руку к моему лицу. – Я тоже люблю тебя. Ты знаешь это.
- Тогда давай поженимся. Мы можем пригласить всех Калленов и …
Она приложила палец к моим губам.

- Я уже говорила тебе. Мне нравится все так, как сейчас. Мы вправе жить жизнью, которой хотим, не связывая себя ничем. Как думаешь, что ты будешь чувствовать через десять лет? Через столетие?
Я взял ее руку в свою и поцеловал.
- Я знаю, что я чувствую.
Таня забрала свою руку и села.
- Как и я. – Она посмотрела на меня через плечо. – Я провела слишком много лет в своей юности, будучи связанной с мужчинами, их пожеланиями и желаниями. Никогда снова. – Она встала с постели и начала надевать халат.
- Но это другое. Мы другие, - запротестовал я.
Ее лицо стало жестче, когда она потуже затянула халат.
- Оставь это, Эдвард, - она выскользнула из дверей спальни.

Я смотрел, как дверь закрывается за ней, обещая себе, что оставлю ее. Но я был в плену, даже если и не признавался в этом себе. Я пристрастился к ее телу, к удовольствию, что мы разделяли. Избавившись от девственности, теперь я стал полноценным сластолюбцем. Таня научила меня так многому о женском теле, об ответах моего собственного тела; я боялся возвращаться к моему уединению и целомудрию. Оглядываясь назад, так легко было понять, что любовь, которую, как я думал, я испытывал к ней, была всего лишь любовью к нашим физическим отношениям и моему первому опыту интимных отношений, но тогда я этого не понимал.

Лишь несколько месяцев спустя, когда я вернулся в дом после почти двух дней отсутствия, на протяжении которых охотился, тогда я начал понимать, насколько глубоки мои проблемы.
Она вернулась домой поздно ночью, ее привезли пьяные и шумные люди. Я смотрел через занавешенное окно, как несколько мужчин в военной форме поцеловали мою девушку на прощание, облапывая ее так, будто она была проституткой. Я чувствовал, как гнев возрастал с каждым шагом, который Таня делала, поднимаясь по лестнице.

Я отвернулся от окна и уставился на нее, когда она вошла в спальню. Я мог чувствовать запах людей на ней; вонь их рук и спермы, перемешавшихся с ее цветочным ароматом.
- Я не могу поверить, что ты ценишь себя настолько дешево, - прошипел я.
Таня увидела ярость в моих холодных глазах, и ее очи вспыхнули, она вскинула голову.
- Дешево? Что, собираешься осуждать меня? Как ты смеешь, дитя!

- Не называй меня ребенком! – проревел я. – Я вполовину старше любого из тех мужчин.
- Тогда перестань вести себя как ребенок! Я не твоя игрушка, с которой ты можешь играть, а затем спрятать на полку, когда уходишь. – Ее гнев возрос, она говорила слова холодным, сухим голосом. – Не путай мою привязанность с приверженностью, Эдвард. Я никогда не свяжу себя ни с одним мужчиной.

Острая боль пронзила меня. Каким бы злым я не был, что-то внутри меня сказало мне, что это был предел, к которому я мог подтолкнуть ее, предел того, о чем я мог просить ее.
- Значит, мы ничего не значим для тебя?
Она смягчилась и подошла к тому месту у окна, где стоял я.
- Конечно, это значит что-то для меня. – Она положила ладонь на мою руку. – Я люблю тебя, Эдвард. Люди… они ничего не значат. Они не могут изменить того, что я чувствую к тебе.
Чувствуя себя несчастным, я посмотрел на нее.

- Они изменяют то, что я чувствую к тебе, - мягко сказал я.
Вздохнув, она повернулась и бросила свою шляпу на кровать.
- Когда ты станешь таким же старым, как я, поймешь, в конце концов, что под солнцем уже нет ничего нового. Ничего. Только новые люди. – Она подняла ногу в чулке на стул и начала снимать его.

- Это так цинично и грустно, - заметил я, качая головой.
- Ты этого хочешь от меня? – она повернулась ко мне лицом. – Ты этого хочешь для себя? Дом с забором и розовыми кустами? – Она вернулась к своим чулкам. – Ты хочешь женщину, которую можешь связать и держать в клетке. Ты знаешь меня лучше. Я никогда не буду такой женщиной для тебя.
- Если это клетка, то это клетка, в которую мы могли бы войти вместе, по нашему выбору, чтобы сохранить в ней нашу любовь.

- Нет! – закричала Таня, кружась на месте. – Никаких клеток, никаких обязательств, никаких обещаний, связывающих нас. Ты не хочешь использовать нашу любовь как цепь, - выплюнула она, сверкая глазами. – Я никогда не свяжу себя ни с кем!
Я выругался, выходя из комнаты и топая. Конечно, я вернулся через день, не в силах оставаться вдали от нее дольше.

Я наконец-то понял, что она не была, не могла быть той, кого я хотел. Я отправился в Хелену, чтобы посетить мою семью. Карлайл писал, что Элис и Джаспер присоединились к семье, и просил меня приехать познакомиться с ними. Смотря на новую пару, а также на Эсми и Карлайла и даже на Роуз и Эммета вместе, это заставило меня понять, что вся эта близость, которая была у меня с Таней, отношения, которые были у нас, в лучшем случае являлись чем-то мелким и проходящим.

Я больше не был готов осесть. Я вернулся в дом Тани, наполненный решимостью предъявить ей ультиматум, что либо она выходит за меня, либо я ухожу. Но у меня так и не было шанса сделать это. Когда я шел по дорожке к ее дому, мое сердце подпрыгнуло, когда я услышал ее смех. За ним сразу же последовало бормотание человеческого мужчины, а затем Таня еще больше засмеялась, но уже в своей спальне.

Моя рука остановилась на ручке двери, характерные звуки занятия любовью наполнили дом. Стоя, застыв у двери, я понял, что каждый раз, когда я буду уходить, вот это будет ждать меня по возвращению. Я повернулся и ушел, без звука, чувствуя вес моего одиночества, ложившегося на мои плечи как тяжелый плащ.

Я забрался в седан «Хадсон», не уверенный, куда направиться. Я проехал мимо дилерского магазина в Декейтере, перед ним был припаркован совершенно новый «Харлей Дэвидсон» тысяча девятьсот пятьдесят первого года, его хром блестел в свете ламп. Я купил «Хадсон» по просьбе Тани; ей нравились машины с большим пространством внутри, но я всегда любил гладкие и небольшие родстеры. Но что-то в этом мотоцикле зацепило меня. Это был транспорт для путешествия в одиночестве, и я чувствовал, что мне суждено быть одиночкой. Я обменял «Хадсон» на «Харлей», оставив дилера, мечтающего о прибыли, и перенес все предметы первой необходимости в седельные сумки.

Я находился в пути несколько часов, когда солнце начало подниматься. Я нашел грунтовую дорогу, которая ответвлялась от шоссе и вела в тенистую рощу, где я мог провести дневные часы. Я провел день среди деревьев, постоянно думая о том, что случилось. Я исследовал свое сердце, чувствуя острые приступы боли, разочарования и даже унижения, но часть меня признавала, что в какой-то части виноват был и я. Я ошибочно принял секс за близость. Я отказывался видеть, какой была Таня на самом деле. Она всегда ясно давала понять, что наши отношения временны; я же пытался изменить это. Я мог бы вернуться и наслаждаться той частью Тани, которую она готова была предложить мне, зная, что всегда мне придется делить ее с кем-то еще. Или я мог уйти со своим достоинством, хотя и немного побитый. Я был прав, когда решил уйти, подумал я. Я был слишком горд, чтобы поступить иначе.

Близился закат, и я начал подумывать о том, что уже безопасно будет вернуться на шоссе, когда раздался звук автомобиля, едущего по грунтовой дороге, который и остановил меня. Он остановился, может быть, в сотне ярдов, и я услышал, как открылись и затем закрылись двери. Эта дорога была единственным путем обратно на шоссе, о котором я знал, поэтому для меня имело смысл посмотреть, что же там происходит. Я почти сожалел, что мне нужно это делать.
Они были солдатами, трое. По крайней мере, они были одеты как солдаты. Все чаще это становилось уловкой мошенников, носить форму; национализм войны наполнил сердца людей благодарностью и любовью ко всему военному, делая тем самым большую часть населения легкой добычей для тех, кто был одет в военную форму. Из задней части автомобиля появился аромат людей, пропитанный невероятным количеством страха.

Из багажника машины солдаты вытащили двух избитых девушек, которые споткнулись и упали на землю, их руки были связаны полосками ткани. Я прикинул, что старшей из них было восемнадцать или около того, а младшей, вероятно, четырнадцать, судя по мальчишеским очертаниях ее фигуры. Они были избиты, их кожа, заметная сквозь дыры порванных цветастых платьев, оказалась покрыта синяками и ссадинами. Солдаты бессердечно смотрели, как старшая поднялась на ноги, пытаясь стоять так, чтобы младшая была спрятана за ее спиной.

- Пожалуйста, - взмолилась она. – Отпустите ее. Она ведь просто ребенок. Это я вам нужна. – Она сделала шаг ближе к мужчинам, держа свои связанные руки перед собой. – Пожалуйста, я сделаю все, что вы хотите.
- Черт, именно так, девочка, - сказал один из них, отчего другие засмеялись, передавая бутылку ликера между собой.
Более крепкий из них побрел к стоящей девушке и, схватив ее связанные руки, притянул к себе.

- Что ж, ты определенно созрела, - бросил он, грубо хватая ее за грудь.
Она всхлипнула и отвернулась, когда он притянул ее к себе. Высокий подошел к девушке сзади, подняв платье до талии, начав водить своими руками по ее целомудренным хлопковым трусикам, а затем прижал свои бедра к ее, бормоча ругательства. Двое солдат занялись ею и вскоре сорвали с нее платье, пока она стонала и рыдала.

Я думал, что оставил все это в прошлом, на полях сражения в Европе: дегенерацию, безжалостную жестокость, убийства. Ничто в моей первой жизни или жизни с Калленами не подготовило к той порочности, которую носило в своем сердце человечество. Разве не из-за этого мы оказались на войне? Чтобы остановить марш жестокости? Я носил эту форму с гордостью, и все же я мог чувствовать вкус пепла на своем языке, смотря, как эти трое жестоко нарушали те моральные принципы, которые они обещали защищать, когда надевали свою форму.

И все же мне пришлось спросить себя, стоила ли попытка остановить их того, что я разоблачу себя. Наверняка, чтобы спасти женщин, мне придется продемонстрировать некоторые из моих нечеловеческих способностей. Но действия третьего солдата помогли мне принять решение. Он подошел к младшей девочке, которая лежала на земле, отказывающаяся смотреть на преступления, совершаемые против ее сестры. Он дернул ее за волосы и бросил на машину, куда она приземлилась с глухим ударом. Сорвав с нее платье, обнажая ее небольшие, еще детские груди, вот тогда ярость взорвалась во мне. Я не был в состоянии просто уйти отсюда. Бросившись с моего наблюдательного места в кустах, я побежал и схватил того, что напал на девушку помладше, потянув его за собой, когда побежал мимо поляны на другой ее конец. Я схватил его за шиворот, и, поскольку его спущенные штаны обвились вокруг его щиколоток, он хромал. Я развернул парня спиной, прижимая к моей груди, и вывернул его голову по невозможной для человеческого тела дуге. Он упал на землю, будучи мертвым.

Девушка свалилась на землю в шоке, и никто из членов этой банды не заметил, как пропал один из них. Тем временем злоумышленники, атаковавшие старшую девушку, обосновались на земле. Один из них был на ней, она начала кричать от боли и паники, когда он сорвал ее трусики и опустился на нее, в то время как другой удерживал руки девушки над ее головой. Я побежал к ним и стащил склонившегося над ней человека, поднимая его вверх… лицом ко мне.
Они, видимо, избивали девушку; с ее места на земле я мог видеть, что они разбили ей нос, кровь из которого размазалась по ее лицу. На самом деле она была и на лице человека, которого я держал перед собой. И эта кровь заставила меня застыть. Я посмотрел на красные малиновые потеки на его лице и медленно вдохнул. Я начал дрожать.

Я не знаю, что изначально стало причиной этого момента слабости. Я ожидал жестокости на поле боя, но никогда не думал, что увижу ее на своем заднем дворе. Я приготовил себя к борьбе с жаждой крови в Европе, тщательно выбирая свои сражения, крепко связав свою жажду, как мумию. Но сейчас я смотрел на этих троих головорезов, которые должны были быть защитниками тех, кто не мог сражаться за себя, пятная каждое почетное действие, каждый акт самопожертвования сотен тысяч своих собратьев по форме. Всех тех, кого я видел рыдающими от боли и отчаяния, умирающими в грязи и под дождем, думающих только о рае, которым для них казались их дома. Эти трое уничтожали тот идеал и форму, которую носили.

Конечно, отчаяние и предательство, которые я чувствовал после моего разрыва с Таней, сыграли свою роль. Возможно, это был гнев, который я ощущал по отношению ко всему роду людскому. Как бы там ни было, все это затуманило мою голову, как наркотик. Все стало кристально ясно, и время, кажется, замедлило свой бег. Огонь, прожигающий мое горло, как постоянное напоминание о моей природе, вырвался наружу, пока я не почувствовал, что оказался погруженным в расплавленную лаву, каждая клеточка кричала о прохладе и облегчении.

Мазки крови на его лице заблестели в лучах заходящего солнца так привлекательно, даже хотя его лицо и было перекошено от ужаса. Он боролся в моих руках, но бессмысленно было сражаться со мной. Этот запах был гипнотическим. Я знал, что должен отпустить его, должен найти другой способ разобраться с ним, но я не мог позволить ему уйти.

Неожиданно выражение его лица сменилось невероятным удивлением. Запах крови наполнил воздух. Сразу же за плечом человека, которого я держал, я увидел его друга, присевшего у девушки, которая свернулась в позе эмбриона. Он держал в руках пистолет, струйка дыма поднималась от ствола. Он пытался застрелить меня, но удалось ему только убить мужчину, которого я держал в руке. Я посмотрел туда, где наши торсы соприкасались. Большое красное пятно распространялось по его груди, пропитывая и мою рубашку.

Минутное помутнение рассудка. Говорят, что подобное может вызывать первый прием героина. Как будто весь мир расширяется, как будто вселенная делает огромный вдох, прежде чем вернуться на место, только на этот раз он ярче и блестяще, чем прежде. Я знал, что собираюсь делать. Это была самая естественная вещь в мире. Я выбросил тело и пошел к мужчине с пистолетом. Он выстрелил еще несколько раз в меня, пытаясь отползти подальше, но я улыбнулся, приблизившись к нему. Он начал кричать, когда я поднял его рукой. Я никогда не пил человека, но, естественно, знал, как повернуть его голову и обнажить шею, чтобы улучшить кровоток.

Кожа не его шее была слегка дряблой и тонкой как папиросная бумага, обнажая его сухожилия и вены. Я смотрел, как кровь мчалась через его сонную артерию, в то время как сердце мужчины яростно билось. Еще один толчок, и она обнажилась под моими зубами, кровь пролилась на мой язык.

Первый вкус человеческой крови… казалось, будто сила тяжести сместилась. Хаос мира, экзистенциальные вопросы, с которыми я всегда боролся, все непознанные тайны развернулись передо мной, как цветок лотоса. Дорога понимания, все сейчас стало кристально ясным. Это – эта кровь – это было ответом. Части моей жизни сложились в единое целое, неожиданно все обрело свой смысл: кем я был, чем я был.

Я упал на колени, мои губы прижались к шее мужчины. Казалось, будто вот сейчас я вдохнул кислород; на протяжении десятилетий я задыхался, не зная ответа, который находился именно здесь, в венах людей, которые окружали меня. Это было – это будет – всем, в чем я когда-либо нуждался.

Кровь замедлилась и наконец-то остановилась. Я бросил тело и медленно поднялся на ноги, чувствуя себя необъятным, как бог. Кровь пронизывала меня, как молнии; я ожидал увидеть дуги электроэнергии, тянущиеся от моих пальцев. Ощущение мгновенно затягивало. Я торжественно прокричал в небо.

Две девушки обнимали друг друга, прижавшись, смотря на меня глазами такими же круглыми, как блюдца. Я вытер рот рукой. Она покрылась кровью. Я повернулся и махнул в сторону машины.

- Садитесь в машину и уезжайте, - сказал я им хрипло.
Им не пришлось повторять дважды. Они обошли меня по широкой душе, чтобы добраться до машины. Я услышал, как хлопнули двери, и машина двинулась по дороге.
Я стоял там несколько минут, закрыв глаза, сосредоточившись на крови, распространяющейся по моему телу. Это было невероятно пьяняще, но постепенно осознание того, что я натворил, проникло сквозь мою эйфорию. Я открыл глаза и увидел место резни перед собой. Я посмотрел на свои руки, покрытые кровью.

Я отнес трупы на несколько миль от этого места. Вырыл яму своими руками. Я положил их, а затем приготовился засыпать парней землей, когда остановился. Три безжизненных тела лежали вместе на дне этой дыры. Я похороню их здесь, и никто и никогда не увидит и не услышит их. Их семьи никогда не узнают. Их отцы и матери были где-то там, и они так и не дождутся возвращения сыновей с войны. Неужели они заслуживали потерять их навсегда, так и не узнав их судьбу?

Я прыгнул в дыру и достал жетоны каждого из них, не уверенный, что буду делать с ними, понимая только, что мне нужно знать, кем были мои жертвы.



Я вернулся обратно к своему байку и, возвращаясь по грунтовой дороге, выехал на шоссе. Я переключил скорость, направляясь к солнцу, а имена тех, кого я только что убил, крутились в моей голове.

Следующего преступника мне осушить было легче и сложнее. Легче рационализировать и тяжелее вынести. Он стал еще одним звеном в цепи, которой я сковывал себя, связывающей меня с дорогой на многие годы, удерживающей меня вдали от моей семьи. Еще одно имя к молитве, которая растянется до бесконечности, пока благодать не снизойдет на меня.



Автор: duskwatcher2153
Перевод: Teo
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: RouzKallen & LanaLuna11