Кровь делю на двоих без слов,
Почернеют снега к весне,
Алой лентой ночных костров
Свою душу отдам тебе...
Хелависа «Огонь»

Вернувшись домой, Гарри медленно разулся, отрешенно глядя перед собой, и, войдя в двери гостиной, остановился. Две пары глаз одновременно встретили его: настороженные Джинни и мягко сияющие — Гермионы.

— Привет! — хором приветствовали обе, переглянувшись и хихикнув. Гарри прислонился к косяку, не вынимая рук из карманов. Нет, не станет он ни о чем ее расспрашивать: это надо было сделать еще тогда, в субботу за неделю помолвки. Он чувствовал: именно в тот день Гермиона перешла свой Рубикон — знала она это или нет — он видел ее глаза. И снова пожалел, что пренебрег разговором, малодушно поверив Джинни, списавшей напряжение Гермионы на недомогание, — а сейчас эти разговоры ничего не изменят, увы. И рассказывать о сегодняшнем вечере он не будет — ни Гермионе, ни Джинни. Насчет Малфоя Гарри уверен не был: в уме тому он никогда не отказывал, но и не сбрасывал со счетов его мстительность и вероломство. Что ж, он предупредил Малфоя — следующим шагом, если понадобится, будет действие: радикальнее банального удара под дых.

— Будешь ужинать или выпьешь с нами чаю? Мы как раз хотели, — предложила Джинни, с хрустом потягиваясь: от долгого сидения затекла спина. На столе валялись исчерканные листы, разноцветные лоскутки ткани и ленты, сообщая Гарри о творческом процессе, кипевшем в его отсутствие. Гермиона задумчиво водила пером по клочку пергамента, рисуя абстрактный узор, напоминающий распустившуюся розу.

— Да... чаю, пожалуй, — согласился Гарри, — я не голоден.

И это было честно: за сегодняшний день он насытился по горло — разговорами, воспоминаниями и сливочным пивом.

Полночи Малфой провел, сидя на подоконнике: курил, пил воду стакан за стаканом и вяло препирался с портретом. Навязчивые образы в голове напрочь отбивали охоту спать. Грейнджер, Поттер — он словно возвращался в школьные времена: только волшебные фигуры на шахматной доске Макгонагалл были расставлены иначе... совсем иначе. Малфой задавался вопросом: расскажет ли Поттер Гермионе о сегодняшнем визите? Сам он делать этого не собирался, а в Поттере — сомневался. В глубине души Драко давно не считал того дураком — отнюдь, однако гриффиндорское благородство, на взгляд Малфоя, принимало порой извращенные формы. С другой стороны, — он криво усмехнулся, — сегодня Поттер продемонстрировал куда большую широту взглядов, нежели раньше. Да, все они давно не школьники, и черное с белым безнадежно смешались в серую муть: не разберешь порой, что к чему...

— Он не магл! — Джинни буравила жениха возбужденно горящими глазами. — Друг Гермионы — не магл!

«Он не девушка, — молча отозвался Гарри, храня на лице непроницаемое выражение, — друг Гермионы — не подруга... Что бы ты сказала на это? И тролль меня раздери, если я знаю, что хуже: Малфой или Кэссиди...» При этой мысли смешливая черноглазая девчонка снова встала перед глазами, и Гарри отвел их в сторону, словно Джинни могла увидеть ту же картину.

— Ну, как я понимаю, это хорошо? — осторожно спросил он, вопросительно покосившись на Джинни.

— Хм, дай подумать. Не могу однозначно ответить: учитывая, что он — бывший слизеринец... — протянула Джинни и, помолчав, закончила: — И у него пафосный черный филин.

Гарри внутренне содрогнулся: филин Малфоя — в его доме. И Гарри ничего не может с этим поделать.

— Ну... слизеринцы тоже люди, — выдавил он под требовательным взглядом Джинни и добавил уже тверже: — Это ее выбор.

Джинни вздохнула, удрученно покачав головой.

— Да ее, конечно, кто же спорит. Только... не к добру все это, чует мое сердце... — и горько воскликнула: — Мерлин, да пусть уже она будет счастлива! Гарри, она ведь этого заслуживает как никто — почему же все так... криво выходит, а?

Гарри порывисто шагнул к ней и крепко обнял, успокаивающе гладя по спине, зарываясь в волосы.

— Ш-ш-ш, моя хорошая, — прошептал он, заглядывая в расстроенное лицо, — у нее обязательно все будет в порядке. Просто поверь... — и прильнул к ее губам, физически ощущая, как треволнения сегодняшнего дня покидают душу, уступая место всепоглощающей нежности.

Свет тихо погас, и воцарилась ночь, неся с собой сказку, даря желанные свободу и покой, — до утра.

Воскресным утром Гермиона проснулась рано: на сегодня — последний выходной перед свадьбой — в Норе была запланирована генеральная репетиция церемонии. Утро было тихим и ясным, и она вдруг почувствовала себя счастливой: тихо и безмятежно, как не бывало с ней уже давно. Будто она снова в школе, и предстоит веселый поход в Хогсмид. Улыбаясь воспоминаниям, Гермиона позвала Кикимера и попросила чашку любимого кофе, а сама тем временем умылась и оделась, не переставая тихонько напевать себе под нос. Кофе она с наслаждением выпила, забравшись с ногами на широкий подоконник: утреннее солнце, еще не набрав силу, нежно щекотало лицо.

Спустившись к завтраку, Гермиона приятно удивила друзей ранним появлением, а охотно согласившись позавтракать, и вовсе вызвала у Джинни восторг. Пока та хлопотала у плиты, Гермиона ответила на настороженный взгляд Гарри полным достоинства кивком и спокойной улыбкой. Тот, помедлив, тоже нерешительно улыбнулся, и их безмолвный диалог прервала Джинни, взмахом палочки переправив на стол чашки и тарелки.

— М-м-м, божественно, — похвалила Гермиона, с аппетитом прожевав кусочек шарлотки с корицей. — Рон, как дела у Памелы?

Рон чуть покраснел, но невозмутимо ответил:

— Ничего, спасибо. Передавала всем привет, — и выразительно посмотрел на часы. — Мы не опаздываем?

— Вполне успеваем закончить завтрак, — миролюбиво сообщила Джинни, и Рон уткнулся в чашку с чаем.

Джинни переключилась на Гермиону, и обе защебетали, в сотый раз прикидывая и обсуждая: кто и в чем явится на свадьбу. Гарри покончил с завтраком, отошел к раскрытому окну и закурил, не принимая участия в болтовне и задумчиво разглядывая улицу, для которой оставался невидим.

Это оказалось весело и грустно одновременно. Гарри в джинсах и Джинни в простом сарафанчике выглядели забавно и трогательно. Артур, крепко сжимая пальцы дочери, лежащие на его локте, медленно, церемонными шагами вел ее к увитой цветами беседке под щемяще-торжественные звуки скрипки и волынки. Там их ждал высокий худощавый волшебник в строгой синей мантии и Гарри.
Артур слезящимися — видимо, от солнца — глазами вглядывался в него и вспоминал встрепанного мальчишку с доверчивыми глазами — каким впервые увидел Гарри Поттера. Как восхищалась и трепетала перед ним маленькая Джинни после встречи на вокзале: за целый год до собственного поступления в Хогвартс она извела себя и всю семью. Как давно это было... А всего через неделю она пообещает Гарри быть с ним вместе — в горе и в радости — и услышит от него то же. Его девочка умеет добиваться своего, с нежностью подумал Артур, передавая Гарри руку единственной дочери.
Рон, стоя рядом и держа кольца, не сводил глаз с сестры. Малявка Джинни. Конечно, она всегда была самостоятельной, она рано повзрослела, она воевала бок о бок со всеми, но все же... Он помнил свои ссоры с Гарри насчет поцелуев, и хотя вспоминать это было смешно — осознавать факт, что малышка Джин выросла, было грустно.
Молли не пыталась бороться со слезами — к чему? Стоя поодаль вместе с Джорджем, с неподвижным лицом крепко обнимающим ее за плечи, она, как и Рон, не могла отвести от Джинни глаз. Ее маленькая девочка выходит замуж, Мерлин видит: она заслужила свое счастье. Жаль, Фред не увидит свадьбу сестренки, ах, как же жаль...
Гермиона, аккуратно повторяя движения Артура и Джинни и держась строго на два шага позади, след в след за ними прошла весь путь до беседки. Она не отрывала глаз от букета в руках, наскоро наколдованного Джорджем, обуреваемая противоречивыми чувствами. С одной стороны, она искренне — до слез — радовалась за Джинни и Гарри: их почти состоявшийся союз был торжеством справедливости и взаимной любви. С другой — щемило сердце, как хотелось тоже испытать это: не подружкой, а невестой...
Беря руку Джинни в свою, Гарри ощутил внутреннюю дрожь. Торжественная музыка, выражения окружающих лиц, ее сияющие глаза... ему казалось: все уже по-настоящему. Неважно, что они не в свадебных нарядах, что нет гостей и подарков — главное было здесь: ее глаза и теплая рука.

Нарцисса по-прежнему хандрила. Драко ни капли не жалел о сделанном выборе, но состояние матери его беспокоило: короткие всплески беспричинного веселья сменялись — внезапно — подступившими слезами или периодами молчания. Она снова проводила большую часть времени в своей спальне, разглядывая колдографии и перебирая письма. Малфой, как мог, старался отвлечь ее и чем-то занять, но простора для фантазии было маловато. Единственное, что ненадолго дарило ей душевный комфорт — Оскар. Она даже гуляла с ним изредка вокруг поместья, пару раз Драко удавалось выманить ее на луга: одна выходить за ограду она отказывалась наотрез — да он бы и не позволил. Отчаявшись изменить положение дел, Драко решил попытаться извлечь из него хотя бы пользу и воскресным утром издалека завел разговор:

— Мам, а ты давно слышала что-нибудь о нашей европейской родне?

Нарцисса оторвалась от изучения узора на чашке и перевела на сына отсутствующий взгляд.

— М-м? О ком, например?

— Ну... не знаю, о ком угодно. Сидим здесь без связи, как бы совсем не одичать, — Драко пытался пошутить, но попытка пропала втуне: в лице Нарциссы ничего не дрогнуло.

— Ничего... много, много дней — совсем ничего, — в голосе прорезались жалобные нотки, и Малфой проклял было себя за неудачную тему для разговора, собравшись вызвать эльфа и потребовать успокоительное, но Нарцисса неожиданно добавила: — А как хотелось бы навестить де Шанталей, я отчего-то соскучилась по Бланш...

Драко насторожился и замер, боясь неосторожно оборвать хрупкую нить ее речи.

— Мне так не хватало нашего общения после того, как с Доминик случилось несчастье — ты знаешь, — она вздохнула и уперлась подбородком в сплетенные пальцы. — Я навестила их только через полгода... подожди, или чуть раньше, — Нарцисса наморщила лоб, что-то подсчитывая, а Драко пытался переварить услышанное: значит, они оба бывали у Шанталей — и отец, и мать, — а он не в курсе, будто он, а не Доминик, сумасшедшая истеричка, и его нужно тщательно оберегать. Нарцисса тем временем продолжала, не замечая смятения на его лице:

— Отец не знает — он не одобрил бы... Но я должна была знать, как у них дела, — ее глаза затуманились, — я всегда была привязана к этой девочке, ты знаешь.

Ну да, он знал. Он не имел понятия о ничего не значащих мелочах: вроде визитов родителей — как оказалось, втайне даже друг от друга — к семье девчонки, пытавшейся свести счеты с жизнью из-за него, или неоценимой роли декана при ее спасении. А о нежной привязанности матери и грандиозных планах отца он уже знал, да.

— А как там красиво, м-м-м... — Нарцисса мечтательно прикрыла глаза. — Ты помнишь, Драко? Как цветут летом розы... Это ведь Бланш заразила меня страстью к ним: я влюбилась в ее розы в первый же визит — тебя тогда еще не было, ты родился через год. Так что любовь к розам я передала тебе с кровью, — она улыбнулась сыну, склонив голову к плечу.

Драко механически улыбнулся в ответ и свернул ставший праздным разговор, размышляя о том, что она будет рада переезду во Францию. Осталось лишь посвятить ее в новые планы для них обоих, но при мысли об этом в сердце впивалась тупая игла, и он снова отложил это — до амнистии, не видя смысла тревожить Нарциссу раньше времени. Так он оправдывал свое молчание разумом, душа же боялась иного: как только он озвучит намерения вслух — назад пути не будет, и произнесенное сбудется. Да и к чему торопиться? Жениться, в конце концов, можно и в следующем году... а пока ограничиться простой поездкой: вот и роскошный предлог — Нарцисса в тоске... Драко не знал, чем обернется для них амнистия, но всей душой желал перемен — любых. Он смертельно устал жить со связанными руками.

Обед в Норе ознаменовался неожиданностью: прибыли первые гости — Билл с Флер и Габриэль. Дом моментально наполнился грассирующим щебетом, радостным визгом и звонкими поцелуями. Когда вещи были определены по комнатам, а первые восторги улеглись, все наконец разместились за столом. Гермиона больше слушала, чем участвовала в оживленной болтовне, и с интересом изучала Габриэль — ту уже трудно было назвать «малышкой»: она стала копией сестры — на тот момент, когда Флер приехала в Хогвартс на Турнир Трех Волшебников, только феерически, невероятно, до невозможности кокетлива.
Гермиона невольно улыбнулась, любуясь изяществом манер младшей Делакур, перевела взгляд на Рона, сидящего с ней рядом и замерла: тот завороженно уставился на Габриэль — просто забыл на ней свои глаза, а та — явно довольная молчаливым обожанием — дарила ему ослепительные улыбки. Гермиона поймала взгляд Гарри, сидящего напротив, и они обменялись понимающими улыбками. Такими глазами Рон очень давно ни на кого не смотрел. Сегодня был действительно чудесный день.

Гермиона не знала, что повлияло на нее сильнее: трогательное счастье без пяти минут молодоженов или зрелище зарождающейся хрупкой связи между Роном и Габриэль — но предзакатные сумерки, опускающиеся на сад, наполнили душу нестерпимым томлением. Она твердо знала, где хочет быть сейчас, и не видела ни одной причины тянуть время. Сердечно распрощавшись со всеми — включая Молли, оттаявшую, казалось, окончательно от вида сияющих глаз младшего сына, — Гермиона шепнула что-то на ухо Артуру, тот обрадованно закивал, поднялся с плетеного кресла и вместе с ней скрылся в доме. Спустя пять минут Гермиона, искренне поблагодарив его, попросила разрешения воспользоваться камином, и Артур, попрощавшись, вернулся к гостям, деликатно оставив ее наедине с Летучим порохом.

Странно: у нее и в мыслях не было предупредить Малфоя о своем визите — а он, словно угадав, уже поджидал ее под любимым деревом.

— Ты меня ждал?

— Я всегда тебя жду, — он легко вскочил на ноги и подошел к ней, ступая по-кошачьи бесшумно. Она отчего-то зарделась — а еще думала, что разучилась краснеть при Малфое! — и он ласково прижал ее к себе, запрокидывая назад ее голову, и медленно, вожделенно поцеловал. — Я чувствовал, что ты появишься, — он лукаво прищурился, — очевидно, открылись недюжинные способности к прорицаниям, что скажешь?

— Хм, пожалуй, соглашусь, — Гермиона деланно нахмурилась, изобразив глубокие раздумья: — Думаю, стоит их развивать, и впредь я не стану предупреждать тебя, когда соберусь в гости...

Он хмыкнул и возразил:

— Мои новые способности в зачаточной стадии — не стоит так перенапрягаться, — он легко коснулся ее губ своими и предложил: — Не хочешь снова прогуляться по лесу? — и добавил, не дав ей вставить слова: — Если, конечно, не боишься темноты... — он кивнул на заходящее солнце.

Гермиона фыркнула и заявила профессорским тоном:

— Определенно способности имеются, юноша, — не зарывайте талант в землю! Ты прочитал мои мысли, и у меня есть одна идея... — Драко попытался что-то сказать, но теперь она запретила, приложив палец к его губам: — Тс-с-с. Это сюрприз.

— Ты сумасшедшая — я говорил? — смеялся Драко полчаса спустя, когда Гермиона заставила его собирать сухие ветки и шишки — руками, но тем не менее подчинился. Ей казалось, он неуловимо иной сегодня: какой-то мягкий... даже беззащитный. Гермиону тревожило это неуловимое, хотя и очень нравилось. Просто с таким Малфоем — покладистым и ласковым — она была незнакома, а необычное ее настораживало. Борясь со смятением, она наблюдала, как старательно он подбирает и разглядывает ветки, прежде чем сложить в центр полянки, где — она сказала — будет костер.

— А разжигать ты тоже без палочки будешь? — поинтересовался он, собрав приличный шалашик: Гермиона объяснила, как нужно складывать ветки, и он на удивление быстро схватил, не задавая лишних вопросов.

Очевидно, способности открылись не только к прорицаниям, усмехнулась она про себя, а вслух возразила:

— Нет, разжигать будешь ты — разрешаю пользоваться палочкой, — и достав из сумки крошечную коробочку, пояснила: — Я займусь этим.

Взмахнув палочкой на глазах у озадаченного Драко, она сняла Уменьшающие чары: перед ними появился портативный CD-проигрыватель из коллекции Артура Уизли, и при этом — работающий. Покосившись на Малфоя, Гермиона подавила смешок: очень уж забавно тот смотрелся, недоверчиво приглядываясь к плееру. — Мистер Малфой, вы, кажется, забыли о своем задании, — с напускной строгостью напомнила она, и Драко, неодобрительно вздохнув, полез за палочкой. Гермиона тем временем вытащила из сумки диск — нормального размера, вставила в плеер, с тихим щелчком опустила крышечку и нажала на «Play».

— Флейта... мандолина... ирландская свирель... — определил Малфой за ее спиной. — И что-то еще — не разберу...

— Электрогитара, — подсказала Гермиона, медленно огибая разгорающийся костёр.

— Э-электро… что? Это не старшего ли Уизли штучка? — с подозрением спросил Малфой, кивнув на плеер.

— Штучка — его, — согласилась Гермиона, — музыка — моя, — она вплотную приблизилась к нему и, прижавшись бедрами, начала расстегивать рубашку.

— М-м-м, — он оценивающе поднял брови, — мне нравится. Это, надо думать, маглы?

— Они, — кивнула Гермиона, улыбаясь, и промурлыкала: — А музыка вполне волшебная, не находишь? — с рубашкой было почти покончено, и она потянула ее из брюк.

— Нахожу, — выдохнул Малфой, и его ладони легли на ее спину, обжигая сквозь тонкую ткань сарафана, прижимая Гермиону теснее, чем можно было ожидать при его невозмутимом лице. Она судорожно глотнула воздуха и ответила его требовательным, жадным губам, запрокидывая голову и выгибаясь под нетерпеливыми руками. Музыка и жар костра дурманили сознание, разгоняя кровь по жилам, и она вдруг оттолкнула Малфоя, отступив к огню. Тот тряхнул головой в недоумении, а Гермиона закинула голову назад, так что языки пламени едва не лизнули волосы, взметнула руки вверх и вытянулась, как струна: тонкая, звенящая, почти призрачная тень в свете костра за ее спиной. Малфой опустился на землю, не сводя с Гермионы завороженного взгляда: разгулявшееся пламя бросало отсветы на его грудь и лицо, золотя кожу.
Гермиона словно впала в транс, плавно двигаясь вокруг костра, взметающего рыжие сполохи выше ее головы и рассыпающего искры. Малфой, застыв, наблюдал за ее танцем, и в голове отрывочно мелькали образы: Диана? Артемида? Нет... Сейчас вокруг огня, отбрасывая на горячую землю неверные тени, скользила богиня; имя ей было — Гермиона.

Испанские мотивы со вкусом фламенко сменились нежным глубоким голосом, вплетенным в чувственную, будоражащую музыку, и Гермиона, завершив очередной колдовской круг, приблизилась к Малфою. Отбросив назад волосы, она подняла на него широко раскрытые глаза — в них танцевали, вспыхивая, искры костра, — и он порывисто подхватил ее на руки. Гермиона обвила руками его шею, приникая к ней горячими губами, и он тихонько застонал, прижимаясь спиной к дереву. Гермиона ответила ему шумным вздохом, откинув голову назад: он чувствовал, как ее волосы касаются его колена. Не выпуская из рук свою драгоценную ношу, Малфой исступленно покрыл поцелуями ее беззащитно открытую шею и грудь в вырезе сарафана и осторожно опустился на траву. Гермиона, казалось, ожила, и ее горячие беспокойные пальцы, пробежав по его груди, проворно добрались до ремня из змеиной кожи.

Paint me a picture and hang it on the wall
Color it darkly, the lines will start to crawl
Down... down... down
Spin me around and around...

Как она хороша, нет, она прекрасна, ее кожа, ее волосы, ее запах, Мерлин, я схожу с ума, скажи мне, что это неправда, неправда, все это сон, это ее колдовская музыка, ее танец, танец, Мерлин, это невозможно, я не могу дышать, только не уходи, не уходи…

Draw me away to the night from the day,
leave not a trace to be found...
Down... down...
Nothing is real but the way that I feel

...Зеленый дракон беззвучно извивался на спине в ритме движений, с губ слетали невнятный шепот и вскрики, глаза заливал пот, и над всем миром царил огонь, огонь и музыка...

and I feel like going —
Down, down down, down down, down down,
down down, down, down, down
Paint me a picture of eyes that never see
Flashes of lightning that burn for only me...

Я не вынесу, Боже, я не могу, такое не дается смертным, его губы, его глаза, так не бывает, за что мне, а что за это, я боюсь, Боже, как я боюсь, не оставляй меня, не останавливайся, я никогда не умру, пока ты со мной…

Hey, hey, hey — there's only the devil to pay...
I'm ready to go, pull me down from below
Give me a place I can lay
Hey Hey — nothing is real but the way that I feel

Воздух раскалился от огня и обнаженных тел в его власти, шум крови в ушах мешался с музыкой, разливаясь по венам сладкой отравой, и лишь луна, одна луна оставалась холодна во вселенной, объятой пламенем.

and I feel like going
Down, down down, down down, down down,
down down, down, down, down...
Nothing is real but the way that I feel and I feel like going —
Nothing is real but the way that I feel

Не могу, не могу, не могу... останься навсегда, мой, только мой, мой... я люблю тебя!..

Ведьма, настоящая ведьма, твоя кровь — моя кровь, ты моя, навеки моя, не верю, не могу, нет... я люблю тебя...

and I feel like going
Down, down down, down down, down down,
down down, down, down, down*...

* Blackmore’s Night - «Self Portrait» (1999)

---