Гермиона медленно выдохнула застрявшее в лёгких разочарование.

Его сменила саднящая горло обида и разгорающаяся злость.

На Малфоя или саму себя — Гермиона ещё не решила.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — бормотала она, яростно стиснув зубы, словно это помогло бы ей разжевать неприятное ощущение и молча проглотить малфоевское равнодушие.

Горячий стыд, казалось, наполнил её до самых краёв и был готов расплескаться вокруг от любого движения.

Как она могла подпустить Малфоя к себе так близко? Почему не треснула его увесистой папкой по белобрысой голове, пока он перестёгивал пуговицы на её мантии? Почему не замахнулась ногой, чтобы попасть засранцу прямо между ног, пока его пальцы так откровенно касались её щеки, а она сама с такой готовностью ждала прикосновения его губ? Почему не предусмотрела этот вариант развития событий?

Гермиона настолько увлеклась защитой своего секрета, что потеряла бдительность и ослабила позиции по всем фронтам.

Она плюхнулась в свое рабочее кресло и поджала губы.

Малфой — Мордред его заавадь! — совершенно неожиданно решил использовать против неё своё обаяние, и, чёрт побери, у него получилось.

Но так ли Гермиона была против?

Она уже потеряла ниточку, ведущую её к мигу, когда Малфой стал вызывать у неё интерес. Чего лукавить — бесконечные мысли о нём, волнение от его близости и будоражащие прикосновения не спрячешь за неприязнь в постоянном ожидании подвоха. И самое обидное было в том, что Малфой, казалось, заметил это. И решил воспользоваться слабостью Гермионы, не испытывая таковой к ней.

В этом она была уверена на все сто процентов.

Гермиона взглянула на часы. Они показывали без десяти пять, а это означало, что уже пора собираться домой. Она поклялась себе в том, что проведет оставшиеся часы в полнейшем одиночестве, прокручивая в памяти моменты, заставлявшие её заливаться краской и покрываться мурашками.

Запечатав заклинанием дверь своего кабинета, она побрела в сторону выхода из здания Министерства, потупив взгляд.

Внезапно она почувствовала, как кто-то ощутимо задел её плечо, да так, что Гермиона едва не потеряла равновесие.

Она ошарашено оглянулась и увидела Рона, быстрым шагом идущего по коридору.

— Рон, ты чего? — окликнула она его. — Можно аккуратнее?

А в ответ получила лишь выставленную руку в неприличном жесте.

Он даже не удосужился повернуть свою рыжую голову!

Гермиона хмыкнула.

Видимо, Падма решила не тянуть книззла за хвост, а сразу расставить все точки над «i».

— Гермиона! — услышала она бодрый голос Джинни.

— Привет, дорогая.

Подруги обнялись, и Джинни, хитро сощурившись, уставилась на Гермиону.

— У меня для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

— И какое же? — устало спросила Гермиона.

— Игра на желание! — довольная своей выдумкой, воскликнула Джинни. — Я уже придумала, что загадаю лично тебе, и это будет просто… Охренеть, как весело!

— Прости, Джинни. Я не против, но точно не сегодня, — пробормотала Гермиона.

Джинни вмиг посерьезнела.

— А не Падма Патил ли тому причина?

Гермиона непонимающе уставилась на Джинни.

— Падма ругала тебя перед своими коллегами и министерскими приятельницами так, что у меня едва уши в трубочку не свернулись. Что между вами произошло?

Гермиона вздрогнула и замерла, словно её окатили ушатом ледяной воды.

Зачем Падме так говорить о ней, ведь они расстались не на самой плохой ноте. Но разум услужливо подкинул мысль о том, что Падма, хоть и незаслуженно обманутая, но лицемерная стерва.

— Извини, но мне пора, — бросила Гермиона и пустилась наутек настолько быстро, насколько ей позволяли лодочки на каблучке средней высоты, игнорируя недовольные возгласы Джинни о том, что если она не остановится, то будет настигнута фирменным Летучемышиным сглазом.

Гермиона мчалась со всех ног, пытаясь убежать от лавины ненужных, неприятных чувств, настигавших её, наступавших на пятки. Разочарование, стыд, обида, непонимание — дурной коктейль бурлил в груди и отравлял сердце, разносясь током крови по венам.

Она даже не стала осторожничать и убеждаться, что никто её не видит — аппарировала быстро, не заботясь о безопасности.

Оказавшись перед домом, Гермиона устало выдохнула. В боку нещадно кололо, дыхание сбилось, а в глазах рябило от быстрого бега.

Гермиона перевела дух, вошла и, прислонившись к двери, сползла на пол.

Всего этого было слишком для неё.

Слишком много.



Драко с переполняющим его чувством победы и триумфа возвращался в Малфой-мэнор по узенькой тропинке вдоль роскошного сада с усыпанными множеством редких и вкусных фруктов деревьями, мимо изящной беседки из редчайшего красного дерева, обвитой изысканным сортом белого винограда.

Ему было неважно, что Грейнджер разболтала Патил о своем грязном секретике, и что такой прекрасный и желанный шанс шантажировать её как можно дольше безвозвратно утрачен.

Сегодня он обрел нечто гораздо большее.

Драко уже оставил всякую надежду увлечься другой: Грейнджер настолько овладела его разумом, что ему претила сама мысль о том, чтобы поразвлечься с другой симпатичной волшебницей. Она притягивала его, как свет — глупого мотылька, и это было так восхитительно пугающе, интригующе и необычно. Никогда прежде он не увлекался женщиной настолько неистово, и это жаждущее чувство, разрастающееся в груди, было ново для него.

И самым важным и удивительным открытием для Драко стало то, что Грейнджер оказалась гораздо чувственнее, чем он предполагал. Та отзывчивость и податливость, с которыми она реагировала на его, казалось бы, невинные прикосновения, заставляла кровь в жилах вскипать. Её трепещущие ресницы, бархатная кожа, манящие приоткрытые губы, такие припухлые, готовые для поцелуя, сводили с ума и заставляли сердце бешено колотиться, а член — болезненно пульсировать.

Ему было до одури сложно сдержаться и оставить её в том трижды проклятом кабинете, но так было нужно. Эта игра распаляла его даже больше, чем грейнджерские формы в невинно-открытых — на грани скромности и сексуальности — нарядах.

Наконец Драко добрался до своего кабинета. Войдя внутрь, он увидел небольшой конверт, скрепленный печатью с гербом Франции. От него исходил тонкий цветочный аромат.

Любимые духи его матери.

Он спешно разорвал конверт и дрожащими пальцами развернул аккуратно сложенное письмо, написанное витиеватым женским почерком.

«Дорогой Драко,

Очень жаль, что тебе не удалось избежать наказания, но мое сердце больше не болит за тебя, ведь ты, по большому счету, свободен. Некоторые ограничения — это ничто по сравнению с участью, что постигла твоего отца.

Я стала неважно себя чувствовать, и мой целитель запретил мне возвращаться в Англию.

Драко, я знаю, что ты хочешь переехать ко мне во Францию, но я против. Нужно, чтобы кто-то вел дела в мэноре, приумножал капитал и продолжал род.

Я лишь смею просить тебя подарить мне внуков.

Думаю, это поможет мне встать на ноги.

С любовью,

Мама».

Драко сжал руку в кулак и поднес её к губам.

Письмо было насквозь пропитано болью и любовью. Он еле сдержал подступивший к горлу ком. Какой же упрямой и несносной порой была мать! Драко взял в руки недопитую бутылку огневиски, и стал рассматривать яркую этикетку. Затем звон разбивающегося стекла разрезал вязкую тишину в кабинете — Драко с силой швырнул бутылку о стену.

Несколько минут он простоял, уставившись в одну точку, затем вздрогнул, словно очнувшись ото сна.

Почему-то Драко захотел увидеть только одного человека.

Стремглав бросившись из поместья, он изо всех сил пытался не отпустить мысль о том, где же живёт Гермиона Грейнджер.



Отхлёбывая чай из внушительной кружки, Гермиона, сложив ноги по-турецки, наслаждалась чтением так горячо любимой «Джейн Эйр», когда её внимание привлек стук в дверь.

Незваный гость, видимо, был в курсе, что она дома, так как стук повторился.

Спустя пару минут Гермиона поняла, что входная дверь скоро не выдержит такого напора и сама откроется, поэтому решила подняться с дивана и посмотреть, кто же посмел побеспокоить её в субботний вечер.

— Уэст! — изумлённо воскликнула Гермиона, увидев его на пороге своего дома. — Ты что здесь делаешь?

— Гермиона, — начал он. — Либо сейчас, либо никогда.

Он сделал глубокий вдох, затем шумно выдохнул, заставляя Гермиону в удивлении приподнять брови. Джонас сделал пару шагов ей навстречу и, оказавшись почти вплотную к ней, встал на одно колено.

— Ты выйдешь за меня замуж? — с мольбой в глазах спросил он, протягивая Гермионе бордовую коробочку в форме сердечка с золотым кольцом внутри, украшенным аккуратным маленьким бриллиантом, так притягательно блестевшим в лучах заходящего солнца.

Скопившееся напряжение дало о себе знать, и Гермиона истерически рассмеялась, не в силах сдержаться. В приступе хохота она согнулась пополам, дрожа и едва не задыхаясь от приятной боли, скрутившей мышцы пресса. Вдруг она закашлялась, вытирая подступившие слёзы.

— Джонас, — произнесла она, все ещё пытаясь унять истерику. — Скажи, к чему такая спешка? Может, сначала сходим на свидание, после которого я тебя поцелую и приглашу на чашечку чая, а ты благородно откажешься? Пусть, наверное, примерно через неделю у нас случится первый секс, а через две ты переберешься ко мне, и спустя еще пару месяцев ты сделаешь мне предложение?

— Я н-не против, — неуверенно улыбаясь, промямлил он.

— А я — против! Уэст, я — против! — заорала она. — Сколько ещё ты будешь действовать мне на нервы и надоедать, словно назойливая муха?! Заруби себе на носу: ты. Мне. Не. Нравишься! А поцеловала я тебя в тот — будь он проклят! — день лишь потому, что проспорила своей подруге Джинни Уизли! Это был спор, а не симпатия, Уэст. Спор!

Уэст посмотрел на Гермиону так, словно из симпатичной волшебницы она вмиг превратилась в отвратительного пещерного тролля, усыпанного бородавками и покрытого скользкой зеленой кожей.

— Вы ещё пожалеете об этом, мисс Грейнджер, когда единственной особью мужского пола, влюбленной в вас, будет ваш кот Живоглот.

— Ой, боюсь и плачу! — Бросила она, с силой захлопнув дверь.

Да что этот наглый толстяк себе позволяет?!

Гермиона возмущенно хмыкнула и покачала головой.

Вдруг она почувствовала себя такой опустошенной, словно выплеснула на Джонаса Уэста всё своё негодование и обиду.

Вина за слишком грубые слова предательской тенью закралась в сердце, но ведь он никак не хотел понимать по-хорошему.

Шаркая босыми ногами, Гермиона направилась в гостиную, чтобы вернуться к чтению, когда снова раздался стук в дверь.

Она уже было подбоченилась, чтобы послать Уэста в увлекательное эротическое турне, но, открыв дверь, остановилась и в непонимании вытаращилась на стоявшего перед ней Драко Малфоя.

— А ты какого чёрта тут забыл?! — завопила она.

— И тебе не хворать, Грейнджер, — спокойно ответил Малфой, вальяжно заваливаясь к ней в дом. — Спасибо за приглашение. Кстати, классная пижамка.

Гермиона посмотрела на свои любимые хлопковые брюки свободного покроя и короткую футболку, оголявшую полоску кожи на плоском животе, и затем с открытым ртом уставилась на Малфоя.

— Хорьки нынче совсем обнаглели, — съязвила она.

— Ты знаешь, я тоже об этом слышал, — парировал он, задумчиво потирая подбородок. — Если хочешь завести домашнее животное, лучше бери шишугу¹. Вернее питомцев, чем они, не сыскать.

Гермиона, закатив глаза, покачала головой и направилась в гостиную. Звук шагов Малфоя, увязавшегося за ней, раздражал до невозможности.

— Зачем ты пришёл? — спросила она, повернувшись к Малфою.

Он вдруг посерьезнел.

— У меня сейчас... сложный период в жизни. И, кажется, мне больше некуда идти.

Гермиона вздохнула. Малфой, судя по всему, нуждался в поддержке. Если она — единственная, кто в этот момент мог её ему оказать, то дела у него действительно хреновые.

— Будешь чай? — неуверенно спросила Гермиона.

— Да, если есть черный с бергамотом.

— Есть… — тихо ответила Гермиона. — Проходи в гостиную и присаживайся.

Она прошла на кухню, взмахнула палочкой, отчего вода в небольшом чайнике мигом вскипела, и стала заваривать чай. Гермиона всегда делала это без магии — ей казалось, что так гораздо вкуснее.

Как только чай был готов, она поставила чашку и вазу со сладостями на небольшой поднос и понесла в гостиную.

— Грейнджер, ты прямо мой личный домовой эльф, — хохотнул Малфой.

— Ещё одно слово в таком духе, и ты вылетишь отсюда, как пробка из-под шампанского, — прошипела Гермиона.

— Понял, — он поднял ладони в примирительном жесте. — На самом деле, я хочу просто посидеть в тишине. Хочу прочесть что-нибудь.

— Что именно?

— Доверюсь твоему вкусу.

Гермиона подошла к серванту с книгами и достала оттуда сборник трагедий Шекспира.

— Думаю, подойдет под твоё настроение, — она протянула книгу Малфою.

— Шутишь?! Шекспир — один из моих любимых драматургов! — воскликнул он.

— Лгут зеркала — какой же я старик!

Я молодость твою делю с тобою.

Но если дни избороздят твой лик,

Я буду знать, что побеждён судьбою. — Задумчиво произнесла Гермиона.

— Как в зеркало, глядя в твои черты,

Я самому себе кажусь моложе.

Мне молодое сердце даришь ты,

И я тебе своё вручаю тоже. — Подхватил Малфой.

— Старайся же себя оберегать —

Не для себя: хранишь ты сердце друга.

А я готов, как любящая мать

Беречь твоё от горя и недуга.

— Одна судьба у наших двух сердец:

Замрёт твоё и моему конец! — торжественно произнесла Гермиона.

Малфой усмехнулся и погрузился в чтение.

Гермиона последовала его примеру и села на диван, сложив ноги по-турецки.

— Грейнджер, — тихо окликнул он её.

Гермиона повернула голову и взглянула на него.

— Спасибо.

Она улыбнулась краешками губ, и ответила:

— Пожалуйста.

Гермиона изо всех сил пыталась сосредоточиться на строчках романа Шарлотты Бронте, однако её мысли были заняты человеком, сидевшим рядом с ней.

Малфой выглядел таким расстроенным и подавленным, даже несмотря на едкое чувство юмора и бесконечные попытки поддеть её, что, скорее всего, служило защитой от лишнего внимания. Под кожей нестерпимо зудело любопытство, так и подмывающее её спросить, что же у него случилось. Несколько раз Гермиона открывала, было, рот, чтобы начать разговор, но вовремя останавливалась.

Будет ли уместным её участие? А если Малфой ответит, что он не нуждается в её жалости?

— Что у тебя произошло? — тихий неуверенный шёпот сорвался с её губ.

Малфой тяжело вздохнул.

— Моя мать… больна.

Откровение, ударившее под дых.

— Её здоровье пошатнулось, когда отец попал в Азкабан. Стало барахлить сердце. — Малфой выдержал небольшую паузу. — Она уехала во Францию. Вернуться ей не позволяют врачи, а меня она там не ждёт.

— Мне знакомо чувство разлуки с родителями, — осторожно начала Гермиона, раздумывая, рассказать ему о том, как она лишила родителей памяти, или нет. Всё-таки ему сейчас не до её душещипательных историй. — Я думаю, что ей просто нужно немного больше времени.

— Она упряма, как стадо дромарогов, — сокрушенно ответил Малфой. — Но, наверное, ты права. Я должен дать ей время всё обдумать.

Гостиная Гермионы снова погрузилась в тишину.

Казалось, ещё немного, и она зазвенит.

И Гермионе было комфортно в этой тишине. Малфой не доставал её расспросами о том, почему она молчит, и сидит, уткнувшись в свои книги, позабыв про окружающий мир.

Гермиона чувствовала его присутствие и понимала, что не одна. Ей даже почудилось, что они нашли некую гармонию в своем молчании.

Им не нужно было говорить, чтобы знать, что их понимают.

— Почему вы с Уизли расстались?

Гермиона подняла голову и удивленно посмотрела на Малфоя. Неужели из всех возможных вопросов он задал ей именно этот?

— Это долгая и не интересная история, — выдохнула Гермиона.

— Если я спросил, значит интересная, Грейнджер, — ухмыльнулся Малфой.

— Мы сильно поссорились. Он назвал меня скучной неинтересной убогой занудой.

Малфой расхохотался.

— Поверь, тебе не на что обижаться. Это точно не про тебя.

— По его мнению, девушка, не любящая пьяные шумные компании и квиддич — скучное создание.

— Вздор! — выпалил Малфой. — И ты прекрасно это знаешь.

Вдруг он придвинулся ближе к Гермионе и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Не его ли слова стали причиной изменений в твоем поведении? В школе-то ты была совсем другой.

— Да… — выдохнула Гермиона. — Честно говоря, я запуталась, где настоящая я, а где та я, какой пытаюсь быть. Я не хочу встречаться с друзьями в кафе, если я устала или нет настроения. По той же причине хочу отказаться играть на желание с Джинни. Хочу просто читать дома, и не думать о том, что меня не поймут.

— Ты не должна так переживать о его словах, Грейнджер, — сказал Малфой. — И не обязана притворяться той, кем не являешься. Если Уизли не любил тебя такой, какой ты есть, то он — не твой человек.

Гермиона замерла.

Малфой будто открыл ей глаза.

После расставания с Роном никто не говорил ей таких слов.

Она слышала все, что угодно: «Не переживай, помиритесь, как и всегда», «Он обязательно извинится за свои слова, негодяй!», «Может тебе и вправду нужно измениться?..»

Но ни одна душа не сказала ей, что, возможно, Рон и она просто не подходят друг другу.

Ведь Гермиона знала это, но не хотела себе в этом признаваться.

— К слову, — Малфой ей подмигнул, — тихая Грейнджер нравится мне даже больше.

Сердце Гермионы пропустило удар и ухнуло вниз.

Малфой смотрел на неё так, что перехватило дыхание.

Эти его серо-голубые глаза в обрамлении густых изогнутых ресниц… Что-то плескалось в их глубине, что заставляло её чувствовать себя с ним по-новому. Понятой, интересной и… желанной.

Где-то на задворках сознания раненой птицей билась мысль о странности и неправильности происходящего, но Гермиона не обращала на неё внимания.

Сейчас имел значение только Малфой, его глаза… и губы, так неожиданно прикоснувшиеся к её.

Малфой поцеловал её нежно, ненавязчиво, словно спрашивая разрешения и дразня ласковыми прикосновениями мягких губ. Гермиона ответила на поцелуй, впустила его язык, позволяя ему исследовать её рот в кружащем голову танце. Она неуверенно прикоснулась кончиками пальцев к его макушке и зарылась в мягкие шелковистые волосы, осторожно притягивая Малфоя ближе.

Влажный поцелуй становился все слаще, все неистовее, и Малфой сминал её губы с неожиданной страстью. Гермиона отвечала ему с не присущей ей жадностью, ощущая его руки, ласкающие разгоряченную кожу сквозь тонкую ткань, ловкие пальцы, настойчиво подбирающиеся под футболку к чувствительной груди. Шумное дыхание учащалось, сердце бешено стучало о ребра и внизу живота зарождалось тягучее предвкушение желанной ласки.

Внезапно Малфой с громким звуком прервал поцелуй и уставился на Гермиону так, словно у неё вдруг выросли рога, а лицо покрылось густой шерстью. В его потемневших глазах все ещё было то же крышесносное желание, что одолевало их буквально секунду назад. Но в них появилось кое-что ещё.

Он испугался.

— Грейнджер, я… Я… Мне надо идти. Меня дома ждут… дела.

Он стремительно бросился к выходу и исчез за закрывшейся дверью.

Гермиона запустила пальцы в пушистые кудри и непонимающе уставилась в одну точку.

Как может человек, который буквально секунду назад жадно целовал её губы, настолько цинично бросить её одну, с разгоревшимся в животе томительным желанием и раскрасневшимися щеками?

Неужели для Малфоя это был лишь способ проверить степень её доверчивости, узнать, сможет ли он заставить её таять под чувственными прикосновениями и нежными губами? Или это новая выдумка для того, чтобы лишний раз унизить её и показать своё превосходство?

И тут Гермионе стало невыносимо горько от осознания, что для него она все та же лохматая грязнокровка. К которой стыдно и противно прикоснуться, даже не смотря на то, что больше некому выслушать и попытаться понять. И если Малфой испытал хотя бы долю того, что почувствовала она в эти мгновения, когда они были рядом, то теперь ему точно не отмыться от такого позора — целовать и хотеть грязнокровку.

Ведь иного объяснения его побегу она не могла найти.



Затапливаемая сжигающей дотла лавиной ярости, любовно дозревавшей все воскресенье в её обиженной душе и сносящей все хорошее, что Малфой заставил её почувствовать за позавчерашний вечер, Гермиона, только переступив порог Министерства, со всех ног помчалась в кабинет Адольфуса Куингли, где работал Джонас Уэст.

Тщательно продуманный и безукоризненно подготовленный план мести Драко Малфою должен был осуществиться лишь с его помощью.

Если Малфой не смог пересилить свое отвращение к грязнокровке даже для того, чтобы просто трахнуть её, тогда она предложит ему кого-то более… кхм, чистокровного.

— Джонас, — поприветствовала его Гермиона, встретив возле двери кабинета. — Мне нужна твоя помощь.

— У меня много дел, мисс Грейнджер, — отрезал он, взявшись за ручку двери.

— Я приглашаю тебя на свидание, — выпалила она. — Скажем, завтра в семь?

— Что я должен сделать, Гермиона? — спросил он, хитро улыбнувшись тонкими губами.

________________________

¹ Шишуга (англ. Crup) — происходит из юго-восточной части Англии. Внешне он напоминает терьера за исключением раздвоенного хвоста.
________________________

Автор: Нежная Ревность
Бета: Алонси
Размещает: Shantanel