Краткий луч солнца в темноту души.

17 августа

Они были в Париже, когда Гермиона впервые взяла Северуса за руку. Стоя на берегу Сены, очарованный бесконечным танцем серых вод, Северус не сразу заметил ее близость, тепло ее руки в своей.

Затем, прежде чем успел повернуться и что-либо сказать, он почувствовал, как девушка облокотилась о его плечо головой. Дыхание сперло, и зельевар с трудом заставил себя не ухмыляться, как идиот.

Он медленно переложил ее ладошку в другую руку, обнял за плечи — не торопит ли он события? — и с облегчением вздохнул, когда Гермиона сильнее прижалась.

Жест мог показаться простым и невинным, но у Северуса было чувство, словно они вдвоем покорили гору. Разумеется, Гермиона привыкла к его прикосновениям и каждую ночь спала в его объятиях после ухода из Хогвартса. Но она всегда приходила с темнотой, бесшумно, как призрак, шептала ему на ухо мысли и страхи, о которых никогда не упоминала утром.

Когда Северус просыпался, он оказывался совершенно один, а Гермиона, полностью одетая, ходила по комнате, словно и не было ночи в его объятиях.

Впервые она коснулась его днем, и зельевар почувствовал себя королем, победившем злейшего врага.

— Красиво, не правда ли? — сказала она, и Северус кивнул, хотя знал, что они говорят совершенно о разном. Ее взгляд замер на соборе Парижской Богоматери. Его взгляд блуждал по локонам Гермионы, отливавшим золотом.

Северус хотел сказать, какое она чудо, как сильно он ее любит, но ей были неприятны комплименты, она сразу напрягалась.

— Красиво, — ответил он вместо этого.

Видимо, что-то в его голосе подсказало девушке, что он имел в виду; она вдруг подняла голову и посмотрела на него. Цвет ее глаз напоминал тающий шоколад.

Затем она улыбнулась, и Северус почувствовал, как по телу растекается тепло. Просто смешно: такой пустяк, как улыбка, делает его счастливым. Но ведь это улыбка Гермионы.

— Я тебя не заслуживаю, — прошептала она, и Северус прижал ее еще крепче.

— Заслуживаешь, — прошептал он в ответ и, наклонившись, нежно поцеловал ее лоб. К удивлению, Гермиона не отстранилась, лишь довольно вздохнула и продолжила наблюдать за городом.

— Всегда любила Париж, — прошептала она.

— Теперь я его тоже полюблю, — прошептал он в ответ.


— Есть новости от Гермионы? — спросила Тонкс, входя в комнату; на ней все еще была надета мантия аврора.

— Нет, — спокойно ответил Гарри, приветствуя подругу кивком, и, немного выждав, посмотрел на Драко.

Членам Ордена он мог казаться беззаботным, но Гарри заметил, как друг напрягся, и подавил вздох. Слизеринец нелегко воспринял исчезновение Гермионы, и уходил в себя при любом упоминании имени девушки.

— Сомневаюсь, что мы скоро о ней услышим, — продолжил Гарри, двигаясь к большому столу, у которого начали собираться члены внутреннего круга. — Прошло всего две недели.

— Не пойму, как Северус мог уйти перед Хэллоуином, — заворчала Тонкс, шагая к своему месту, чуть не запутавшись в собственных ногах. — В смысле, он работал над планом упорнее всех.

— Ты молода, Тонкс, и не опытна в любви, — послышался серьезный голос Фреда от волшебного гобелена; этот тон так поразительно напоминал Альбуса, что Гарри повернулся к Уизли и широко улыбнулся.

— Рад видеть тебя, Фред, — поприветствовал он. — Как успехи с защитными мантиями?

— Продвигаемся, — ответил Джордж, появившийся из гобелена следом за братом. — Небольшая заминка с оглушающими заклинаниями, но, если бы Фред мог сосредоточиться на деле дольше десяти минут, мы бы уже во всем разобрались.

— Я?! — возмущенно воскликнул Фред. — Это ты собрать мысли не можешь, втрескался в новую помощницу по магазину. Это просто оскорбление для любого работающего человека, ты только и делаешь, что пялишься на ее гр...

Послышался кашель, и братья повернулись поприветствовать отца. К счастью, Артур успел прервать разговор, прежде чем появилась Молли. Гарри ухмыльнулся еще шире. Молли Уизли, возможно, и смирилась с мыслью, что сыновья выросли для борьбы с Темным Лордом, но она вряд ли закроет глаза на замечания об определенных частях женского тела.

Гарри кивнул Артуру и Молли и снова повернулся к Драко. Он был рад заметить мелькнувшую на губах друга улыбку. Уизли всегда умеют разрядить обстановку.

Еще некоторое время Гарри обновлял сведения в различных схемах и картах, которые превращали штаб-квартиру в эффективное рабочее место. Только когда все пришли, гриффиндорец встал у стола.

— Альбус задержится на несколько минут, — объявил он, поприветствовав явившихся на субботнее собрание. — Но он предложил начать с обзора результатов тренировок. Если нет возражений...

Все члены Ордена выразили готовность и согласие. Гарри дотронулся палочкой до свитка, лежавшего перед ним: перед каждым присутствующим тут же появилась копия. Он подождал минуту, пока все успеют прочитать, затем откашлялся.

— Как видите, и Ремус, и Грюм более чем удовлетворены успехами. Не хватает только одного — скорости, и я предлагаю сосредоточиться на тренировке выносливости последующие несколько дней...

И под гордым взглядом Драко Гарри впервые провел собрание внутреннего круга.


31 августа

В последний день августа они бродили по Риму рука об руку. Под смешливым взглядом Гермионы Северус расстегнул верхнюю пуговицу черной шелковой рубашки; вместо объяснения он лишь мрачно глянул на безоблачное небо.

— Солнце Рима победило даже тебя, — сказала Гермиона за завтраком, который, к удовольствию Северуса, с каждым днем был обильнее. Она все еще была слишком худой, но уже не выглядела болезненно, а упомянутое солнце Рима скрыло следы заточения.

В этот жаркий день у Гермионы было необычайно хорошее настроение без приступов паники, случавшихся каждый день после пробуждения. Этот день напоминал один из прошлых, сказочных дней без борьбы и опасности.

Как же мало по-настоящему хороших дней у них было! Всегда что-то мешало, что-то нужно было сделать или продумать, о чем-то беспокоиться или со страхом ожидать.

У нас будут такие счастливые дни до конца жизни, поклялся себе Северус и взглянул на Гермиону. Как молодо она выглядела в летнем платье, как беззаботно. И как же она прекрасна!

— Интересно, какое здесь сообщество волшебников, — поинтересовалась она, и Северус сбился с шага. Он тут же восстановил равновесие, но Гермиона все равно заметила и повернулась к нему, смущенно улыбаясь.

Мимолетная и яркая, словно лучик солнца, улыбка каждый раз заставляла сердце зельевара биться быстрее. Смешно, но вместе с тем чудесно.

— Мы могли бы посмотреть, если тебе интересно, — предложил он, минуту помолчав. — У меня есть оборотное зелье.

— Всегда готов, — насмешливо заметила она, задумалась и кивнула.

Ответ удивил Северуса, но он достал два флакона и без сомнений передал Гермионе один.

Она не проявляла ни малейшего интереса к волшебству почти месяц, что они путешествовали, и Северус не знал, стоит радоваться или насторожиться.

Гермиона начала привносить частицы прошлого в новую жизнь. Знак ли это? Возвращается ли к ней любознательность и желание учиться? Или это прощание?

— Почему сейчас? — спросил Северус, когда они свернули в пустынный переулок, и зельевар опустошил мерзкое на вкус снадобье.

Гермиона пожала плечами. Жест казался странным для женщины средних лет, в которую она превратилась.

— Солнце светит, день хороший. Я не чувствую страха. Подходящее время вернуться в седло, ты так не думаешь?

Внезапно на ее лице появилась прежняя хитрая ухмылка, которая всегда появлялась в любом притворном споре или заигрывании. Хорошо, что ухмылка появилась на чужом лице, иначе реакция Северуса могла бы напугать Гермиону.

— Раз уж ты расстегнул пуговицу на людях, — поддразнила она. — Я должна дать не менее смелый ответ.

* * *

— Господин, — прошептал Люциус с уважением и восхищением, которые Темный Лорд ожидал от каждого, однако его взгляд блуждал, а всегда безупречный костюм имел помятый и несвежий вид.

— Люциус, — насмешливо произнес Волдеморт, — все еще скучаешь по зверушке.

Малфой сглотнул.

— Она... забавляла меня, милорд, — ответил он, безуспешно пытаясь звучать высокомерно. — Очаровательное уродство.

— Да-а-а, — протянул Темный Лорд. — Если бы только она родилась в правильной семье. Но ее кровь была запятнана.

Люциус кивнул, вспомнив, как кровь мягко блестела на нежной коже, как девушка извивалась в золотом свете свечи, как ее глаза темнели от страха и боли — все для него одного.

— Думаю, справедливо, — задумчиво произнес Волдеморт, не обращая внимания на рассеянность своего приспешника, — что наши враги падут от рук того, кого защищают — от рук грязнокровки.

— Одно лишь предательство откроет глаза на их глупость, — согласился Люциус, хотя руки зудели от желания прикоснуться к ней.

— С превеликим удовольствием сообщу старику, кто виноват в его падении, — прошептал Волдеморт. — Он склонится передо мной, наравне с предателем и полукровкой-марионеткой. Они увидят, как она мне служила, и возопят от ужаса.

Темный Лорд полуприкрыл глаза, отблески пламени жутко играли на сероватой коже.

— А потом я сокрушу всех.

Да, подумал Люциус. Они исполнят план Гермионы, и скоро, совсем скоро война окончится. Его хитрая питомица принесет им победу, и он выкрасит стены Хогвартса кровью в память о ней.

Да.


2 сентября

В Венеции Гермиона заперлась в комнате на три дня и три ночи, и Северус лихорадочно мерил гостиную шагами.

Она сказала, что все в порядке, что ей нужно кое с чем разобраться, но, когда первый вечер перешел в ночь, Северус страстно возненавидел разделявшую их белую дверь.

С чем ей нужно разобраться в одиночку и без еды? Почему она не подпускает Северуса к себе, если он оставил все и последовал за ней, чтобы просто быть рядом и помогать, если потребуется? Почему в ее комнате так тихо?

Он собирался левитировать рядом с окном, чтобы увидеть девушку хоть глазком. Пытался вспомнить заклинание, чтобы сделать стену прозрачной. Крепко раздумывал включить пожарную систему отеля, чтобы заставить Гермиону выйти из комнаты.

Но в итоге бездействовал. Если он перестанет уважать ее желания, то через некоторое время будет обращаться с ней, как с ребенком. Если Гермиона сказала, что нужно время, значит, так и есть. Хотя он и не понимал, какого черта требуется так много времени.

Когда на третий день дверь с щелчком открылась и появилась Гермиона, только из душа, Северус слишком устал, чтобы проявлять бурные чувства. Он просто похлопал по дивану слева от себя.

Гермиона покачала головой и прислонилась к стене, на губах девушки играла улыбка. Она ничего не ответила, и Северус посмотрел ей в глаза, вопрос был готов слететь с губ. Произошедшее следом совершенно его удивило.

«Как вижу, ты до сих пор не научился терпению», — подумала она.

Северус вскочил и шагнул к Гермионе.

— Как?.. — прошептал он.

Она пожала плечами, будто ей было неловко от внимания.

— Подумала, что пришло время, — тихо ответила она и села на диван.

Он медленно последовал за Гермионой, мысли не стояли на месте. Северус надеялся, что она восстановит прежние знания и умения, но не ожидал, что она так быстро продвинется в эти хрупкие области. Воссоздание такой конструкции, как защита разума, было сложной задачей и в лучшие времена, сейчас же это было попросту опасно из-за бури чувств, мыслей и воспоминаний, царивших у девушки в голове.

— Ты могла пораниться, — прошептал он, а про себя подумал: «Или того хуже». Образ Гермионы, забившейся в угол, как дикий зверь, без признаков разума во взгляде, все еще мучил его, хотя он ни за что не признался бы любимой.

Но девушка решительно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Знание было там, и, когда я его приняла, все пошло легко. Мой разум будто... вспомнил, как надо себя вести. Вообще-то я надеюсь, что это поможет...

Она замолчала, отвернулась и на секунду прикрыла глаза.

— Я сыта по горло, Северус, — наконец призналась она устало. — Надоело, что есть хорошие и плохие дни, что со мной обращаются, как с инвалидом, что не знаю, кто я и на что способна. Я хочу привести голову в порядок. Хочу, чтобы прекратились сны. Я...

Она запнулась и склонила голову. Кудряшки скрыли лицо, но Северус и так знал, что чувствует любимая.

— Так идет исцеление, — мягко сказал он. В последние недели он часто это повторял. — Опасно торопить события, и ты...

— Я знаю! — резко перебила она; лицо залила краска, дыхание сбилось. — Но я больше не могу терпеть! Я хочу быть... кем-то! Все лучше, чем это подвешенное состояние, тень, в которую превратилась моя жизнь.

— Ты должна быть терпеливой. Нельзя просто отбросить воспоминания, а тебя и так уже мучают кошмары. Я не хочу, чтобы ты страдала еще больше.

— Лучше пара тяжелых ночей, чем это чистилище, — заявила она.

Северус знал, что это ее окончательное слово.

Поэтому он улыбнулся.

— В чистилище хорошая компания, — предложил он. — Сократ, Вергилий...

Гермиона взглянула на него, уголки губ дрогнули:

— Сволочь.

Северус улыбнулся шире и взял девушку за руку. Еще некоторое время они просидели в тишине, он давал ей молчаливое обещание, а она его принимала. Затем он покачал головой, встал и предложил Гермионе руку, приглашая на обед.

— Ты никогда не была терпеливой.

— Никогда, — согласилась она.


Северус проснулся от прерывистого звука дыхания, кровать была пуста. Привычка сработала быстрее: он забыл о включателе рядом с кроватью, вместо этого потянулся к палочке и наколдовал свечей, заполнивших комнату приятным светом.

— Гермиона? — прошептал он.

— Я здесь.

Голос был хриплый и напуганный, но звучал четко.

— Что случилось?

— Кошмары, — коротко ответила она, дыхание участилось. — Воспоминания. Я справлюсь.

Он быстро вскочил с кровати и потянулся за халатом, но ее слова остановили:

— Нет. Не подходи.

Северус стиснул зубы, услышав совершенно уставший, изможденный голос. Это случалось и раньше. Иногда она искала его общества и утешения, когда воспоминания набрасывались на нее. Но чаще она отстранялась, окружая себя коконом из тишины и темноты, как будто одиночество помогало легче перенести метаморфозу.

И каждый раз Северус думал, не станет ли именно это воспоминание той самой последней каплей.

— Что в этот раз? — мягко спросил он, не потому что разговор поможет — она редко говорила о снах или воспоминаниях — а потому что ему необходимо было знать, будто ответ сможет сократить возникшее отчуждение.

Одно слово сквозь стиснутые зубы:

— Люциус.

Северус обреченно закрыл глаза. Он ждал этого. Но с невероятной силой желал и надеялся, что воспоминания о Малфое исчезли навсегда, что она забыла внести их в дворец памяти.

Северус должен был знать Гермиону лучше, она всегда тщательно выполняла любую задачу. Он ничего не мог сказать, ни одно слово не прогнало бы боль, исказившую лицо любимой и сотрясавшую ее тело.

— Сочувствую, — все же сказал он, и ему показалось, что Гермиона кивнула.

Затем он закрыл глаза и тоже погрузился в воспоминания.

Неизвестно, сколько они сидели вместе: он со скрещенными ногами, на кровати, она — забившись в углу — оба потерялись в собственных темных мирах, но оба помнили те же звуки, запахи и ужасы. Гермиона не раз говорила и даже открыто запрещала Северусу так делать, лучше других зная, что таилось в укромных уголках его разума.

Но он не мог позволить Гермионе разбираться с этим в одиночку. Так он, по крайней мере, мог представить, через что она проходит.

Как Гермиона отстраненно держалась давным-давно в кабинете директора, когда истекала кровью под мантией, но продолжала бороться с профессором.

Ложные воспоминания во время первой мысленной связи, его ужас и ее надменность.

Отвратительное письмо, которое он прочитал Гермионе в порыве ярости, ее галлюцинации. Шепот и крики в горячечном бреду, когда она впервые открылась ему, не нарочно, но как болезненно для них обоих.

Почти уничтоженное тело Гермионы на Рождество, когда она позволила о себе позаботиться и чуть не умерла. Впервые призналась, что доверяет ему.

Первый раз, когда Гермиона послушалась призыва Люциуса после того, как они с Северусом признались в своих чувствах. Осколки стакана в камине. Голова девушки на его плече. Она испугана и все же невероятно отважна.

День, когда она ушла, холодная и отстраненная, чтобы вернуться и навсегда все изменить.

Он позволял воспоминаниям царить в голове, отдавался в их власть, зная, что Гермиона в другом конце комнаты вынуждена делать то же самое.

Он мог сделать ничтожно мало. И все же был рядом и мог позаботиться о Гермионе потом. Северус представил, как девушка справлялась бы одна, без единой родственной души, и внутри все похолодело.

Проснулись более старые воспоминания, и зельевар выпустил их. Прошлые поступки и страдания отдавали горечью во рту. Как он мучился и мучил других. Он принял эти воспоминания, пока не услышал в другом конце комнаты шелест одежды, успокоившееся дыхание — эти звуки вернули его в настоящее.

— Ты снова это сделал, — ее голос звучал хрипло и укоризненно, но Северус облегченно открыл глаза.

— Ты знала, я это сделаю, — мягко ответил он, зная, что она услышит отголоски его воспоминаний, о которых он не мог говорить вслух, и все поймет.

Так и случилось.

— Да. Но лучше бы не знала, — ответила она.

Гермиона встала, опираясь рукой о стену, еле держась на ногах. Еще один след прошлых травм. Магия может вылечить тело, но Северус обнаружил, что всегда оставались воспоминания о нанесенных ранах, каким бы ни было хорошим исцеляющее зелье или заклинание.

Как и разум, тело хранило память о причиненном ущербе и до конца дней будет напоминать об этом. В некотором смысле Гермиона уже была старой.

— Думаю, восстановление разума с этим помогает, — заметила девушка, наверняка угадав мысли Северуса по выражению лица и попытавшись его отвлечь. — Легче проходить через воспоминания и откладывать их. Я как будто раскладываю по полочкам, а не переживаю заново.

— Сортируешь? — подозрительно спросил Северус, и Гермиона раздраженно фыркнула.

— Серьезно, Северус, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы обвинять в подавлении воспоминаний. Я знаю, что это было бы глупо, — она насмешливо скривила губы, видимо, в голове всплыло множество глупых и отчаянных поступков прошлого. Она ведь была гриффиндоркой.

— Я работаю с воспоминаниями, — продолжила она. — Просто... когда я восстанавливала разум, я построила особое место для нее.

— Для нее?

Гермиона мгновение колебалась, будто не зная, как описать словами, назвать ту часть себя, что существовала до потери воспоминаний.

— Для Гермионы-шпиона, — наконец выбрала она, и Северус испытал облегчение. Значит, она хотела отстраниться не от всего прошлого, не от магического наследия, умений, друзей. Не от него.

Только от мрачных масок и ролей, что приходилось играть.

— Я знаю, что я — это она, — продолжила девушка, не заметив, какие чувства вызвал ее ответ. — По большей части. Я пережила эти воспоминания, и они теперь со мной. Но в прошлом есть моменты, которые я не хочу делать частью себя. Я не хочу, чтобы эти моменты были со мной постоянно.

Северус покачал головой.

— Но она в твоем разуме, она — часть тебя, — упорствовал он, беспокоясь, куда ведет ход мыслей Гермионы. — Если ты попытаешься это изменить, может произойти раздвоение личности, это не здорóво.

Гермиона устало покачала головой.

— Что ты сказал Рону и Гарри на первых занятиях по окклюменции? Легче показать, чем объяснить.

Она приблизилась к нему, взяла за руку и раскрыла свой разум:

«Заходи, не стесняйся».

Он мгновение колебался: неизвестно, готов ли ее разум к визиту другого человека, и хочет ли Северус увидеть то, во что он превратился. Будто прочитав его мысли (наверняка так и было), Гермиона поманила его, приглашая войти. В голове сразу пронесся образ русалки, завлекающей и соблазняющей одинокого рыбака, так что он рассмеялся.

— К нему она, он к ней бежит, — вспомнил он строчку и впервые за много месяцев он вошел в аккуратно отстроенный разум.

Первые минуты, когда они проходили начальный защитный этап, окружающий центр, Северусу показалось, что ничего не изменилось. Возможно появилось ощущение совершенства, завершенности, необычной даже для невероятно натренированного ума. Защита, как правило, создается по мере развития навыков, и, хотя она может выглядеть органично, но местами видны заплатки, исправления прошлых недочетов, иногда достраиваются стены там, где есть сомнения в их надежности.

Гермиона же создавала защиту с нуля, имея под рукой навыки великого окклюмента. Она сделала все идеально, не оставила слабых мест, использовала все искусство, чтобы защитить разум.

На мгновение Северус испытал зависть и, глядя на стены, подумал, что даже Волдеморту не удастся их разрушить, как бы он ни старался.

Затем он отвел взгляд от защиты, гадая, что увидит дальше. Он повернулся от внушительных стальных стен к лабиринту, который так часто посещал.

Но сейчас место было другим.

Он не мог указать точно, что изменилось — может, изгородь стала выше, шипы острее, или трава выглядела не такой проработанной, будто Гермиона сосредоточилась на другом, будто определенные детали показались ей важнее этих и она оставила их, не заботясь о том, насколько реалистично они выглядят.

То же ощущение он испытал во дворце, таком же высоком и великолепном здании, что и раньше, с той же невероятно большой библиотекой, переполненной книгами, картинами и артефактами.

Он не знал, как сформулировать собственные мысли. Казалось, здесь недостает величия. Игривости и гордости молодого ума, который хочет показать, на что способен. Меньше пышных барочных украшений и больше тихого спокойствия простого камня. Меньше мрамора и золота, больше высоких окон, наполнявших пространство светом.

Северус заметил еще кое-что, проходя мимо многочисленных полок с накопленными знаниями: часть, которая была скрыта в прошлом разуме и принадлежала ее образу Пожирателя смерти, теперь была на виду. Он заметил книги о смертельных проклятиях, маскировке, тактике, умениях, которые она использовала, как шпион, и держала вдали от нормальной жизни.

Казалось, она решила добавить как можно больше прошлого в нынешнее место, и, глядя на гигантскую библиотеку, Северус сомневался, что Гермиона создала ее, чтобы перестраиваться в разные состояния разума, как было прежде.

— Где остальное? — спросил он, боясь ответа, в котором будут упомянуты черные ходы, подвалы или подземелья. Северус прекрасно понимал соблазн спрятать и забыть такие мысли, но он также понимал опасность подавления. Он знал, что подобный способ никогда не срабатывает, и какой шок приходится преодолевать волшебнику, если подземелья разрушатся, и в мир прорвется запрятанная тьма.

Северус почувствовал, как мысли Гермионы подхватывают его и уносят прочь из библиотеки, откуда он мог обозреть всю территорию.

— Там, — просто ответила она, махнув рукой на луг, расположенный к северу от дворца.

Северус проследил взглядом в указанном направлении.

Там, где раньше была лишь мягкая трава и несколько цветущих деревьев, теперь стояла башня, словно из средневекового городишки. По контрасту с игрой света и тени замка, башня была темная, из массивного камня, вместо больших окон — длинные бойницы, а дверь обита железом.

Башня стояла совершенно одиноко, но, приблизившись, Северус заметил, что она соединена с замком множеством мелких нитей, канатов, мостов, некоторые были не толще шелковой пряжи, некоторые были толстыми и надежными, а по некоторым можно было пройти. Они тянулись к главному зданию, словно сотни пальцев, и исчезали внутри, проходя через окна.

— Видишь, — Гермиона стояла рядом, одетая в простое красное платье, волосы девушки были распущены и струились по плечам. — Она со мной, но она — не я. У меня есть ее знания, воспоминания, я могу войти в башню, когда нужно. Но я не живу здесь, — она чуть вздрогнула, платье потемнело до винного цвета, напомнив Северусу спекшуюся кровь и выдержанное вино. — И я никогда не захочу здесь жить.

Северус понимающе улыбнулся.

— Выглядит как крепостная башня, — сказал он, с интересом оглядывая строение, — место, куда ты можешь отступить, если понадобятся умения и навыки шпиона.

Она кивнула.

— Но это место больше не определяет меня.

Северус вздохнул и повернулся к девушке.

— Ты должна меня этому научить, — признался он. — Мне такая мысль никогда не приходила в голову.

Гермиона ухмыльнулась.

— Не удивительно, — поддразнила она. — Тебе нравится — как выразилась Минерва? — строить из себя мрачного героя, ты не можешь расстаться с образом.

— К твоему сведению, я с ним расстался и добровольно, — возмутился Северус. — Последовать за истинной любовью прочь от битвы — это совсем не в духе мрачного героя.

Она снова кивнула, улыбка стала шире, напомнив прежнюю Гермиону.

— Но это очень героически, — заметила она, затем робко добавила: — думаю, пора отплатить тем же и вернуться в кровать.

Северус поклонился и подал Гермионе руку.

— Миледи, — произнес он и проводил ее в реальность.

Он почти уснул, когда услышал шепот Гермионы.

— Северус.

— Да?

— Думаю, пришло время приступить к тренировкам.