Dark side of the Moon

Ремус

Сознание возвращалось к Ремусу медленно и мучительно.
Всё тело ломило, болото бредового кошмара всё плескалось вокруг, не давая очнуться. Пару раз ему показалось, что он проснулся, но и в этом он не был уверен, так как пошевелиться не мог и ему все снился и снился сон, в котором он сидел на полу в каком-то грязном месте, привязанный спиной к какому-то гигантскому столбу.
Первое, что он почувствовал, когда окончательно пришел в себя — это жажда. Отчаянная, настойчивая, она не дала ему снова провалиться в болото и привела в чувство, обжигающе разлепив ссохшееся горло. Ремус с хрипом вдохнул воздух, закашлялся, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед собой жестяную кружку с водой.
Даже не взглянув на того, кто её держал, Ремус засипел и припал к воде. Он пил жадно, взахлеб, зажмурившись и обливаясь, но остановиться не мог. Это была самая восхитительная и прекрасная вода в его жизни.
– Вот так... давай, давай, возвращайся к жизни, – проговорил чей-то мягкий голос, а затем кружка поплыла вверх. Ремус издал хлюпающий звук, высасывая из неё последние капли и поднял голову.
Перед ним в земляном полумраке сидела на корточках темноволосая женщина в мешковатом рыбацком свитере и ещё чем-то черном. Узкое бледное лицо, большие, немного безумные глаза. Валери прижимала палец к губам и смотрела на Ремуса пристально и страшно.
Впрочем, в предостережении не было нужды, Ремусу и в голову бы не пришло кричать, да сейчас он и не смог бы.
Валери опустила руку и криво усмехнулась.
– Очнулся? – громко и бодро поинтересовалась она, отставляя кружку. – Долго же ты отсутствовал. Целых два дня дремал. Мы уже решили, что всё. Видимо Лука перестарался, надо бы сказать ему, чтобы в следующий раз был нежнее с нашими гостями.
Она исчезла из поля зрения и Ремус услышал, как зашуршало лезвие ножа.
– Где... я? – прошептал он и повел затекшими плечами. Спину ломило, руки затекли, равно как и ноги. Мерлинова борода, он и в самом деле был привязан к столбу! Он немного огляделся, но не увидел ничего, кроме темного брезента вокруг. Вещи куда-то пропали.
– Ты-то? – Валери разрезала путы на его веревках, лезвие шуршало все быстрее, но движения и боли Ремус не почувствовал -так онемели руки. Странно, что она не воспользовалась палочкой. – Ты в колонии Фенрира Сивого, мальчик. Разве не её ты искал в лесу, когда тебя нашла наша охрана? – она вдруг с силой хлопнула его по плечам и довольно чувствительно приложила об столб, дернув к себе. – ...верно я говорю, волчонок?
Сердце провалилось в желудок — даже в таком полуразрушенном состоянии Ремус не мог спокойно выносить её близость. Ногти больно впились ему в кожу даже через куртку. Конечно, она зла на него. Он ослушался, сунулся в самое пекло, и похоже опалил усы. Но он, может, тоже зол за то, что она оглушила его тогда во дворике, поэтому ответил коротко и сухо:
– Да.
– Славно! – она хлопнула его ещё раз. – Значит тебе известно, кто такой Сивый и ты не будешь сильно удивлен.
С этими словами она рванула последний узел, веревки упали и кровь горячо и больно хлынула в онемевшие, распухшие руки.
– Конечно я знаю, кто такой Сивый, – Ремус потер запястья. – Сивый — самый сильный и свирепый из... – Валери вдруг обхватила его лицо и зачем-то оттянула ему веки, повертела голову из стороны в сторону. Ремус так оторопел от прикосновений её теплых рук, что перестал понимать, о чем говорит и лепетал по– инерции: – ...из живущих оборотней. Он мой кумир. Говорят только в его колонии волк может стать по– настоящему свобо...
Внезапно полумрак, в котором они купались с Валери расщепило ослепительно– белым светом — кто-то поднял клапан брезента. Глаза Ремуса больно обожгло, он зажмурился и инстинктивно закрылся руками.
– Что, новенький очнулся? – прогудел чей-то голос.
Ремус приоткрыл слезящиеся глаза, несколько раз моргнул и перед ним сфокусировался пожилой бородатый мужчина в таком же мешковатом, гигантском свитере, что и Валери. Он незнакомца несло хвоей и мокрым мехом. Вместе с дневным светом в палатку (очевидно, это всё-таки была именно палатка), втекли голоса, смех и какой-то деревенский, уютный гам.
– Да, бери его, – легкомысленно отозвалась Валери, отворачиваясь от Ремуса.
– Выглядит неважно, – невнятно прожевал незнакомец, указав на сидящего на земле мальчика куском хлеба. – Он точно в порядке?
Ремус взглянул на сухарь в руке бородача и у него подвело желудок.
Последний раз он нормально ел ещё в Хогвартсе и этот хлебец вдруг показался ему самой аппетитной штукой в мире.
– Я всегда так выгляжу, – проворчал он и поднялся, цепляясь за столб. – Это вы – Лука?
Бородач выдавил сиплый смешок, обменявшись взглядом с Валери. Она приподняла уголки губ.
– Не дай Бог, парень! Я — Грум. Просто Грум, – и он протянул ему широкую ладонь.
Ремус пожал её, отметив шрамы, исполосовавшие грубую кожу вдоль. Он вскинул взгляд, посмотрел в пронзительно– синие глаза бородача и вдруг удивительно широко и полно осознал, что перед ним стоит оборотень. Настоящий оборотень! Такой же, как и он сам!
От простоты и величины этого открытия у Ремуса даже дыхание перехватило.
Раньше ведь... раньше он никогда не видел оборотней. И не думал, что они могут быть такими... обычными?
Грум усмехнулся, словно прекрасно знал, о чем он думает.
– Тебя-то как звать, шкет?
– Ремус. Просто... Ремус.
– Серьезно что-ль? – хмыкнул Грум. – Или прозвище выдумал?
– Серьезно, – озадаченно пробормотал Ремус.
Бородач издал ещё один вытянутый смешок в сторону Валери, указывая на Ремуса, как на нечто крайне забавное.
– Видала, а? – Валери сделала вид, будто её очень интересует рукав её свитера. – Он «серьезно» Ремус. Может завтра к нам «серьезно» Ромул заявится, а, а?
И он сипло захихикал, вздрагивая широкой грудью под своим вязаным балахоном.
– Довольно, Грум, – холодно произнесла Валери. – Он ждет. А у меня ещё куча дел и у тебя, кстати, тоже.
– Да-да, – спохватился новый знакомый и с хлопком потер ладони. – Ну идем, малец. Представимся, а потом решим, куда тебя пристроить.

Они вышли из палатки и мир, ослепительный, оглушительный, ледяной и яркий вломился в замучанное сознание Ремуса и он замер у палатки, ослепший, беспомощный и слабый, как новорожденный котенок.
– Иди! – Валери легонько толкнула его в спину. Ремус запахнул куртку и пошел, а его провожатые устремились следом.

В первые секунды лагерь показался ему обширным и масштабным кэмпингом, который за годы превратился в тщательно убранную и цивилизованную свалку.
Жильем здесь служили вместительные палатки-хижины в человеческий рост, но от самих палаток в этих сооружениях осталось очень мало, один только брезент, выглядывающий из утепляющих пуховых одеял и досок, служащих палаткам опорой. Построены они почему-то были вокруг стволов деревьев. Повсюду здесь царило нагромождение самой разномастной, старой или поломанной мебели и предметов быта. Жилища отгораживались друг от друга самодельными изгородями, но при этом все дома смотрелись друг в друга, как будто их жильцы были одной большой семьей.
Рядом с каждым «домом» горел огонь. Его устраивали в самодельных полевых печах, бочках, разводили прямо на земле и вокруг каждого очага ютились люди.
Точнее... это были не совсем люди.
Ремус изо всех сил старался не глазеть по сторонам, но ничего не мог с собой поделать.
Оборотни, оборотни, повсюду были оборотни, мужчины, женщины, дети, бегающие вокруг стайками и то и дело попадающие под ноги! Он не мог поверить, что в ночь полнолуния все они, эти милые женщины, помешивающие в котлах, дети, старики, все становятся волками, это было совершенно невероятно! Их одежда: дутые куртки, грубые теплые свитера, джинсы, ботинки, их манера собираться вокруг костров, готовить еду, чинить какие-то вещи, общаться, всё это только укрепляло впечатление о большой веселой компании, которая выехала в лес на праздник Гая Фокса или чего-то в этом роде.
И только когда Ремус вглядывался внимательнее в то, чем они занимались, истинная природа «кэмпинга» выползала наружу. Женщины голыми руками освежевывали зайцев и мелкую лесную живность — печальные шкурки висели на растянутых бечевках рядом с выстиранной одеждой. Мужчины, почему-то все как один бородатые или со щетиной, разделывали тушки и готовили оружие. Лица, руки многих из них, даже маленьких детей и хорошеньких девушек покрывали шрамы. Кто-то выставлял их напоказ, а кто-то наоборот прятал лицо под капюшоном. Впрочем, долго вглядываться у Ремуса не получалось — стоило ему заглядеться на что-нибудь, Грум или Валери толкали его в плечо.
– Куда мы идем? – спросил он, тяжело переступая по снегу и слегка нервничая от того, что Валери шла позади и была такой чужой и холодной. Точнее, ещё более чужой и холодной, чем обычно.
– Мы идем к Отцу! – жизнерадостно сообщил Грум. – Сивый лично знакомится с каждым новичком, так уж положено. И не удивляйся, если он...
– Почему вы называете его отцом? – Ремус окинул взглядом грузного, как минимум сорокалетнего мужчину. – Он же не ваш...
– Он Отец всем нам, парень. А мы все здесь братья и сестры, – ответил Грум и Ремус понял, что именно он подразумевает под «Отцом».
– Всем? – Ремус оглянулся по сторонам. – А сколько чел...
– Мы не люди, парень! – резко оборвал его Грум. – Не люди! Мы волки, понятно?
– Д-да... извините, – Ремус выждал пару секунд и снова открыл рот.
– Сорок один, – опередила его Валери, схватила за предплечье и заставила повернуть направо и нырнуть в утоптанный «проулок» между тентами. – Сюда.
– Сивый обратил сорок человек? – севшим голосом уточнил Ремус, очень надеясь, что Грум посчитает это признаком восхищения.
– Освободил, – значительным тоном поправил его тот. Он шумно дышал в морозном воздухе, выдыхая целые облака пара. – Он освободил сорок человек, верно. И знаешь, что я тебе скажу? Фенрир Сивый мог бы пойти дальше этого Темного Лорда, вот только не все это понимают. Но когда-нибудь поймут, обязательно, в...
– Пришли, – объявила Валери, остановившись у одного из тентов.
Он был немного больше остальных и обит по крыше и стенам коричневой кожей, но в целом ничем не отличался от всего лагеря. Ремус замер, глядя на палатку с некоторым замиранием. – Заходи, мальчик.
И она медленно отвела вверх клапан, глядя снова пристально и пугающе.

С сердцем, падающим от ужаса, Ремус шагнул в полумрак тента.
Всё происходило так быстро. Он шел к этой палатке всю жизнь, с тех самых пор, как узнал, что это Фенрир Сивый превратил её в ад. Ремус мечтал увидеть Сивого, да-да, он не врал Валери, он мечтал встретить его и убить, хотя прекрасно понимал, что этого не случится. Он заготавливал сотни прекрасных обличительных выпадов в адрес Фенрира Сивого, зная, что никогда не выскажет вслух ни один из них, думал, что когда они все-таки встретятся лицом к лицу, он будет готов!
И вот теперь это случилось. Быстро, спонтанно. Никто не спросил у Ремуса, готов он, или нет, его просто втолкнули в палатку и все. Он не мог вспомнить ни одного из своих обличительных доводов, не мог даже толком понять, что всё это значит. Они просто встретились. У него было сухо во рту, ему очень хотелось пить и ноги замерзли — вот и всё, что он чувствовал перед этой долгожданной и судьбоносной встречей.
Фенрир Сивый сидел за столом в темном углу своего тента и руками ел что-то из глубокой жестяной миски. Пальцы с длинными желтыми ногтями блестели в жиру, куски еды падали из его рта обратно в тарелку, он чавкал, отрывал мясо от косточек зубами, сопел в миску и полностью игнорировал присутствие ещё нескольких оборотней, еды у которых было почему-то гораздо больше, чем у него самого.
Волосы у него были длинные, темные с проседью. Он собирал их в хвост, но несколько сальных прядей все же вылезло и лежало у него на лице. Это лицо могло бы быть привлекательным, если бы волчьи черты не проступали на нем так очевидно, когда Сивый смеялся или хмурился. Как будто кто-то неправильно трансфигурировал его в волка и он застрял где-то на четверти обращения. Это было страшно. Действительно страшно.
– Отец, – благоговейно молвил Грум, неловко наклоняя вперед свое грузное тело.
– Отец, – эхом отозвалась Валери, наклоняя голову.
Ремус запоздало заозирался, но не был вполне уверен, что готов подставить Сивому свою шею. Сердце выпрыгивало из груди, а когда седой и жуткий человеческий зверь медленно поднял голову, старый рваный шрам на весь левый бок заныл и Ремус с трудом подавил желание приложить к нему ладонь.
– М-м-м... – вздохнул он, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия. – Эт-то ещё кто?
Наверное не стоило смотреть ему так прямо в глаза, но Ремус ничего не мог с собой поделать. Мысли разбегались как жуки и он никак не мог обуздать себя и впрячься в роль. «Спокойно... спокойно, Лунатик...»
– Новенький. Тот, которого нашел Лука, – ответила Валери.
– Новенький, – повторил Сивый. – И на кой хрен он мне сдался? Последний новенький оказался паршивой ищейкой, – он резко отодвинул от себя миску, но остальные есть не перестали и поглядывали на Ремуса поверх лоснящихся жиром, грязных бород. – Кто сказал, что этот не окажется ищейкой?
Ремус напрягся, когда Сивый встал. В нем было по меньшей мере шесть футов росту и в плечах он был как Грум. На нем была длинная заляпанная мантия. Он обошел стол и теперь Ремус испытал наконец желание поклониться. Более того, ему захотелось съежиться, сесть и уползти, поджав хвост. Но этого он себе не позволил и продолжал стоять очень прямо, все так же глядя своему убийце в глаза. Грудь его вздымалась очень часто.
– Этот не такой, – вкрадчиво молвила Валери.
– Да-а? Этот тот, который «набрел» на нашу колонию в горах, а? – Сивый пустился в обход вокруг Ремуса. Ремус быстро смежил веки и сглотнул, когда оборотень оказался у него за спиной. – Кто «набредает» на нашу колонию? Сюда могут попасть только те, кому известно, где она. А я его впервые вижу! Как ты нас нашел?
Ремус подавил судорогу, услышав его тихое рычание у себя над ухом и уже собрался было врать напропалую, как вдруг услышал:
– Я ему сказала.
Сивый рывком повернулся к Валери, но она даже не шевельнулась. И даже чуть-чуть улыбалась. А Ремус был так напряжен, что чуть не бросился между ними. Но это было бы в высшей степени глупо.
– Ты? – Сивый прищурился.
– Я, – спокойно подтвердила она. – Ты видишь его не впервые, отец. Я давно его разыскивала. Хотела сделать тебе подарок к Рождеству, но рассчитывала, что он прибудет попозже, и не успела предупредить охрану. Разве ты не узнаешь его?
Ремус перевел взгляд на Сивого и не смог удержаться от какого-то странного, мазохистского предвкушения.
Ну же.
Узнай меня.
Узнай, ведь это ты меня убил.
И Сивый узнал. И как только понимание зажглось в его глазах, он недоверчиво хмыкнул, окинул Ремуса долгим придирчивым взглядом, а затем вдруг сунулся к самому его лицу и с силой втянул воздух носом. Ремус невольно отшатнулся и тут же раскаялся в этом, в конце-концов, надо взять себя в руки и хорошо играть свою роль. Поэтому он запер себя в неподвижном теле и позволил Сивому себя обнюхать, хотя обнюхиванием это было сложно назвать. Сивый как будто пытался по кусочкам вытянуть из Ремуса душу. Под конец он особенно сильно втянул воздух над его головой, застыл на секунду-другую и вдруг оглушительно захохотал.
– Вот как! – крикнул он, насмеявшись. – Вот! Как! Блудный сын вернулся! – он с радостным рычанием повернулся к соплеменникам. Те тоже начали скалиться. – Наконец-то! Долго же я ждал, когда это наконец случится! Почему ты так долго шел, а? Почему он так долго шел?! – радостно крикнул Сивый, обращаясь к своей молчаливой стае и снова рассмеялся.
– Как твое имя?
– Ремус.
– Полное имя, мальчик! – проревел он. – Как твоя фамилия?
– Люпин. Я Ремус Люпин.
Кое– кто из бородатых волков за столом засопел, другой погнул свою миску, Сивый снова лающе захохотал.
– Видали, а?! Он — Ремус Люпин! Все помнят Люпина? Люпин, ничтожный магл, который утверждал, что такие как мы и права не имеем на жизнь! А?!
«Спокойно, Ремус, держи себя в руках...»
– ...а потом отбил у нас нашу же добычу, перебил половину моих детей в компании с ублюдками-мракоборцами! Все помнят его, ты помнишь его, Грум?
– А то как же.
Сивый снова повернулся к Ремусу и вдруг хватил его лицо когтистыми лапами.
– Ну! А похож-то как, жуть! – он выпустил он. – Ну же, расскажи нам, Ремус! Как нынче поживает твой папаша? Как это он спустил тебя с цепи, а, а?!
Это был момент истины. Или Сивый поверит ему, или нет.
– Я не знаю, – Ремус всегда считал, что неплохо разбирается в психологии, потому старался говорить короткими, рубленными фразами, что наверняка заставит Сивого поверить в то, что за ними скрывается обида. – Мы с ним давно не общаемся. С тех пор, как... как я переродился, он ведет себя очень холодно. Ему нет до меня дела. Как и остальным. У меня есть только один отец, – тут Ремус уставился на Сивого примерно таким же взглядом, которым Сохатый ел Даррена О'Хара, когда тот приехал в Хогвартс, в гости к профессору Слизнорту. – И я надеюсь, что он меня примет, потому что больше мне некуда идти. Я волк. Моё место в стае.
Повисла небольшая пауза.
– Да-а... – медленно протянул Сивый, облизал ощеренные в улыбке зубы, отвернулся от Ремуса и налил какого-то пойла в свою кружку — такую же, из какой Валери поила Ремуса. – Ты волк. Я по-омню тот день, когда ты стал волком. Этому Люпину стоило быть осторожнее и не бросаться в мой адрес подобными словами, но я думаю, он раскаялся в этом и не один раз с тех пор, как однажды ночью заглянул в комнатку своего маленького сына и увидел, что с ним сталось. Тогда-то он наверняка понял, что мы заслуживаем права на жизнь. Да ещё как! – он засмеялся.
По телу Ремуса прошла дрожь — рябь, которая прокатывается по разлитому керосину, когда слишком резко проводишь над ним зажженным факелом. Он не хотел это слушать. Но слушал и слушал жадно, потому что отец никогда не рассказывал ему подробности.
– Знаете, тринадцать лет назад этот парень был маленьким пухлым мальчуганом с золотистыми кудрями — один в один, как у его паршивого папаши, – Сивый посмеялся. – Помнится, я влез в его комнатку через окно. Мальчишка так мило спал в своей кроватке, чистый ангел! И ещё он пах воробьями, знаете, как пахнут птицы, когда сворачиваешь им шею и разворошишь перья. Ну какой ребенок так пахнет, человеческие дети пахнут молоком. А я сразу понял, что передо мной будущий волчонок. Сейчас он пахнет только шерстью и солью, как и полагается, но я все равно могу немного уловить этот запах... неповторимый запах детства! – Сивый вдруг рыкнул и сердито взмахнул кулаком. – Как же мне трудно было решиться на этот укус, как же трудно! Я боялся, что все испорчу и убью тебя — таким славным ты был! Думал, что не остановлюсь! – тут Сивый ввинтился в него ещё больнее. – Я даже подумал, ну его, пусть пропадет в этом тупом и жестоком человеческом мире, я найду способ показать Люпину, что к чему! Но я так люблю эти пухлые детские бока, ничего не могу с собой поделать, нич-чего, – и он развел когтистыми руками.
Кто-то из сидящих за столом волков понимающе хмыкнул.
– Я так увлекся, что чуть было не отправил мальчишку на тот свет, – продолжал тем временем Сивый. – Детские крики... они лишают меня рассудка. Особенно люблю, когда они вырываются, эти человечки. А потом в комнату ворвался его бешеный папаша с оружием и всё испортил. Мне пришлось бежать, я не успел забрать своего новорожденного сына с собой. Но я знал, что со временем он сам найдет меня. И вот, он вернулся к нам, тринадцать лет спустя. Вернулся домой, – он резко взглянул на Ремуса, оценивая, как тот, ещё владеет собой или можно дожать? – Ви-ижу, что не ошибся. Мне надо было забрать тебя сразу. Сразу, чтобы ты вырос здесь, с себе подобными и не думал, что ты человек, потому что это совсем не так.
Повисла небольшая пауза.
Валери молчала.
Ремуса тихо, почти незаметно трясло.
Сивый подошел к нему почти вплотную.
– Вот только почему? В байки о том, как плохо тебе жилось я не поверю, от тебя так и тхнет этой паршивой, – капелька его слюны попала Ремусу на щеку. – Волшебной школой. Что тебе надо здесь теперь, Ремус Люпин после того, как тринадцать лет ты и не вспоминал про своих братьев? Зачем? Ты? Пришел?
Ремус молчал целую вечность.
Секунду или две.
– Я устал... – едва слышно вымолвил он. Ещё никогда ему не было так тяжело держать себя в руках, от ненависти и рвущейся наружу злости на глазах выступили слезы, но Сивый истолковал их иначе. Как и все, кроме одного человека.
– Я устал бороться. И жалею, что не вернулся раньше... – тут ему пришлось собрать всю силу воли, – ...отец. Я устал от тех, кто считает меня ничтожеством, устал и больше не выдержал бы там ни минуты.
– Жалеешь, – хмыкнул Сивый. – Устал. – он помолчал ещё немного, глядя на Ремуса, который в свою очередь смотрел на него в упор из-за пелены злых слез, сжав зубы и стиснув кулаки. – Ну что. Хорошо. Ладно. Можешь оставаться. В конце– концов, лучше поздно, чем никогда. Добро пожаловать домой, сынок. Ты молодец, – отпустив его, Сивый шагнул прямо к Валери и легонько похлопал её по щеке. – Ты тоже молодец, дочь моя, спасибо тебе. Устрой его как следует и покажи, что к чему. А теперь идите, – и он отвернулся, ещё разок напоследок взглянув на Ремуса.

Выдержки Ремусу хватило до ближайшего ельника.
Он рвался через лагерь, трясясь от омерзения и ненависти и ему плевать было, кто и что о нем подумает. Отойдя от палаток на приличное расстояние и прорвавшись сквозь колючие снежные лапы, Ремус в сердцах пнул ближайшую ёлку, так что с неё осыпался снег и иголки, ударил обоими кулаками по стволу, раз, другой, третий, сбивая кожу, а потом просто свалился в снег и зашелся сухой истерикой, ударяясь плечом об ствол.
– Мразь, мразь, мразь, как же я ненавижу тебя, – рычал он сквозь стиснутые зубы. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу-у! – он вцепился в волосы и зашелся тупым, отчаянным и почти не слышным воем.
Потому наверное и не услышал её шагов. Валери шла за ним через весь лагерь, но так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ноги её погружались в снег почти беззвучно — настоящий охотник никогда не перестает им быть.
Когда она приблизилась, Ремус перестал всхлипывать и настороженно замер, поглядывая на носки её ботинок.
Валери молча посмотрела на него сверху-вниз, а потом опустилась на корточки и ему на волосы легла теплая, мягкая рука.
Это прикосновение после той, другой, чужой Валери доконало Ремуса.
Черт возьми.
Он сидел и рыдал перед любимой женщиной, как последний сопляк, и ничего не мог с этим поделать.
– Сивый встречает так всех новичков, – говорила Валери, пока Ремус собирал в кучу свои расхристанные чувства. – Тех, кто не выдерживает первой встречи, уводят далеко в горы и бросают голышом. В лесу полным-полно обычных волков и когда они голодны, не побоятся тронуть даже оборотня, – губы Валери тронула горькая, злая усмешка. – У Сивого свое, особенное понимание справедливости.
Ремус вытер нос рукавом и отвернулся, глотая морозный воздух. Валери убрала теплую руку с его головы, а затем вдруг присела рядом.
– Держи, – она протянула Ремусу потрясающий, восхитительный сэндвич с вяленым мясом и сыром.
Ремус засопел. Что он ей, младенец, что-ли? Может она его ещё с ложечки покормит?
Однако, голод оказался все же сильнее ущемленного чувства гордости. Он молча взял предложенное и жадно вгрызся в хлеб, шмыгая носом.
Пока он ел, Валери сидела рядом и молчала. Ремус знал, о чем думает охотница и хотя мысли эти были более чем соблазнительны, он отверг их, даже не задумавшись.
– Я никуда не уйду, – тихо и яростно произнес он. – Не уйду, слышите вы? Я вас не оставлю один на один с этим психопатом, – Ремус вытер лицо рукавом и помолчал немного, гневно глядя на свой сэндвич. – Спасибо. Вкусно. Очень.
И он отгрыз ещё кусок.
Валери грустно улыбалась, глядя на него.
– Теперь ты и не сможешь уйти, Люпин. Он тебя не отпустит.
– Как он может помнить все это?! – с ненавистью прошипел он. – Я думал, это невозможно!
– Возможно. Но неприемлемо для большинства нормальных людей. Колония Сивого — территория со своими законами.
– Не понимаю.
– Конечно, не понимаешь. Потому что ты всю жизнь борешься с волком и отстаиваешь свое право быть человеком и владеть своей головой. Поэтому тебе так больно перерождаться, поэтому волк, дорвавшись до твоего сознания, захватывает его целиком, – Валери сломала еловую веточку, которую вертела в пальцах. – Сивый со своим волком не борется. Его сознание не разделено, он считает себя волком всегда. Потому и помнит все даже после перерождения. Это влияет на психику. Ты мог это заметить. Потому-то в его колонию и приходят новые и новые оборотни, – тут она посмотрела Ремусу прямо в глаза и чуть-чуть прищурилась. – Все рано или поздно устают бороться и хотят, чтобы Сивый научил их жить в ладу с собой.
Ремус насупился.
– Они приходят, потому что сдаются. Я может и устал, но не сдаюсь. И раз я пообещал, что буду защищать вас, значит так и будет.
Валери усмехнулась, но беззлобно и без всякой насмешки.
– Это очень рыцарственно с твоей стороны, Люпин. Но, судя по всему, пока что это мне придется тебя защищать.
Ремус пропустил обидную реплику мимо ушей.
– Но, если он всё помнит и осознает, как же он до сих пор не понял, что вы — человек?
Валери хмыкнула, приподняв брови.
– В полнолуние он так поглощен охотой, что почти не обращает ни на что внимание. А если и обращает... – она слегка пожала плечом и почему-то помрачнела. - Запахом можно управлять. Если так будет нужно, он поверит, что я есть в стае.
– Как?
Она посмотрела на него и на её лицо вернулась прежняя, холодная и сухая гримаса.
– Неважно. Нам пора возвращаться, – она встала, хлопнув себя по коленям. – Устраивать тебя в новой жизни, Ремус Люпин. Первое, что ты должен запомнить: никаких «профессоров» и «Валери». Пока ты здесь, забудь это имя. Здесь я известна как Иона. Не дай Мерлин ты проговоришься.
– Я понял, – серьезно сказал Ремус.
– Второе, – Валери полезла в маленькую кожаную сумку, висящую у неё через плечо. – Все волшебники-оборотни, прибывшие в колонию, первым делом ломают свою палочку. Так они демонстрируют Сивому свою верность и отказ от прежней жизни. Держи, – она вынула из сумки и протянула Ремусу незнакомую светлую палочку. – Сломаешь эту.
– Чья она? – удивился Ремус, принимая подарок.
Валери поджала губы, прозрачно-серые глаза настороженно оглядели притихшие деревья.
– Того, из-за кого мы оказались здесь. Ему она уже не поможет, а тебя спасет. Твоя палочка побудет у меня, так безопаснее.
– Сивый так вам доверяет?
– У него есть на то причины, много лет назад я оказала ему услугу, – голос её стал жестким и каждое слово звучало так, словно царапало ей горло.
– Какую?
– Это не твое дело, Люпин. Главное слушайся меня и не болтай лишнего. И запомни самое главное: всё, что я буду говорить тебе в колонии предназначено для чужих ушей. У нас будет возможность поговорить, но сейчас сосредоточься на том, чтобы заставить всех поверить в то, как ты рад оказаться здесь. Заставь даже меня поверить в это, – тут она усмехнулась. – Может быть тогда мы снова поговорим о твоей работе в Отделе.
И она пошла вперед, исчезая среди заснеженных елок.
Ремус припрятал чужую палочку в кармане и куртки и устремился вдогонку, но, прежде чем началось его устройство в «новой жизни», произошел ещё один, довольно значительный момент, определивший впоследствии его существование в колонии Фенрира Сивого.

– Та-ак-та-ак, это вот и есть наш новичок?
Этот резкий, ужасно хриплый и как будто бесконечно простуженный голос окликнул их, когда они проходили между палатками к участку, который в лагере отводился всем новеньким.
Ремус оглянулся и увидел, что от группки мужчин у одного из костров отделился один человек и направился к ним. Это был парень, худой и неприятно-стройный, как девчонка, облаченный в такое же вязанное рубище, как и все здесь. У него были длинные, грязноватые и вьющиеся волосы, собранные на затылке в хвост. На губах юноши плясала до крайности самодовольная и отталкивающая ухмылочка, но самое главное, что сразу бросилось Ремусу в глаза и от чего он постарался отвести взгляд – это жуткие следы когтей, пересекающие смазливое лицо незнакомца так, что один его глаз превратился в узкое, сверкающее бельмо.
– От него же за милю воняет человеком, – добавил он, окатив Ремуса с ног до головы своей насмешкой. – Как-то этот щенок не обделался, когда мы его нашли, ума не приложу.
– Что тебе нужно? – враждебно ощетинилась Валери, едва он подошел к ним.
Парень выгнул губы и дернул угловатыми плечами, всем своим видом демонстрируя оскорбленную невинность.
– Всего лишь хотел поприветствовать его в нашей дружной семье, дорогая сестра. Это элементарная вежливость! – он подошел намного ближе, чем это было заведено в нормально обществе и Ремус слегка попятился, чтобы не столкнуться с ним лбами. По необъяснимым причинам, этот тип вдруг вызвал у него безотчетную злобу. А он как будто и не замечал этого, или наоборот, замечал и ему это нравилось.
Весело и немного страшно глядя Ремусу в глаза своим единственным, пронзительно– желтым, уже не вполне человеческим глазом, парень вдруг склонил голову набок и радостно улыбнулся.
– А ещё узнать хотел... – нежно пропел он, не сводя с Ремуса своего жутковатого прицела. – Как это такой червяк добрался сюда? – голос его стал на октаву тише и опаснее, сдавленный откровенной ревностью. Незнакомец пустился в обход вокруг Ремуса. Внутри шевельнулось какое-то неприятное чувство де-жавю, но Ремус отмахнулся, не до того было. Он весь застыл, когда парень оказался у него за спиной. Весь его инстинкт кричал обороняться, но пока что для этого не было причин. Вот он и цепенел, стискивая кулаки.
– Как это он нашел нашу колонию? Откуда знал, куда ему идти? – вкрадчиво шептал тем временем молодой волк. – Почему отец радуется его появлению как младенец? Что в нем такого особенного? Посмотри на него, он слабый, мелкий, едва держится на ногах, – парень встал в паре дюймов от Ремуса и бросал эти обвинения ему в лицо, по-одному, явно наслаждаясь эффектом. – Воняет человеком. Кем он будет? Воином колонии? Разве что Мамочкой.
Валери собралась было сказать что-то, но Ремус не дал.
Хватит.
– Я пришел... – его снова начало потрясывать. – Из школы Хогвартс. Там меня травили за то, что я взял силой одну из ваших волчиц, – лицо незнакомца дернулось. – Я услышал зов отца в полнолуние и шел по следу. Иона нашла меня в магловской деревне и пообещала проводить, но в буран мы потерялись. А кем я буду здесь, мы узнаем со временем.
Пару мгновений парень сверлил его взглядом, а потом его губы растянулись в безрадостной, змеиной улыбке.
– О да, мы узнаем. Мы узнаем это непременно. А пока... – все так же глядя Ремусу в глаза, он протянул ему ладонь, испещренную шрамами. – Так вы, люди, здороваетесь, верно? Пожимаете руки в знак приятного знакомства?
Прищурившись, Ремус вложил руку в мозолистую ладонь и оборотень так резко и сильно сдавил его пальцы, что они хрустнули и только чудом не сломались.
– Приятно? – гадко прошептал он. – Ещё увидимся, Люпин.
Это прозвучало так неестественно-нежно, словно они договорились о свидании. После этого он ушел обратно к своим, бросив напоследок крайне липкий взгляд на Валери. Ремус отвернулся, испытывая странное желание отряхнуться.
– Лука, – тихо сказала Валери, неприязненно глядя юноше вслед. – Единственный настоящий сын Фенрира Сивого и главный воин колонии. Держись от него подальше.

* * *

Колония Фенрира Сивого лежала в просторном, лесистом ущелье. Летом в него наверняка стекали все солнечные соки и жизнь здесь буйно цвела и зелено шелестела. Сейчас же всё укрывал толстый слой снега и единственное, что поддерживало жизнь в ущелье — пульсация тоненькой, скованной льдом голубой жилки в несколько метров — всего, что осталось от древнего могучего потока, который некогда вымыл в горах это ущелье.
По вытоптанной, убранной дорожке к берегу то и дело спускались фигурки с ведрами. Кое-кто стирал в ледяной воде одежду, по камням прыгали дети, охотясь на рыбу спицами на резинках. Эта вода была вполне пригодна для пищи, но никто никогда в ней не мылся.
– Для этого есть горячий источник в горах, – строго сказала Валери, когда Ремус однажды вздумал умыться речной водой. – Мы не моемся в той же воде, которую пьем.
Ремус сконфуженно извинился, а девчонки, которые помогали им с Валери носить воду, захихикали, прикрывая ладонями изувеченные шрамами губы. Впрочем, даже эти шрамы не делали их хуже. Ремусу казалось, что он ещё никогда не видел девчонок более симпатичных, чем те, которые жили в лагере. Да и не только девчонок. Все люди, независимо от возраста и пола казались ему в сто раз миловиднее и дружелюбнее, чем все, кого он знал, не считая близких друзей. Все они не капельки не стеснялись следов когтей на своих телах, все были сильны, крепки, полны жизни, мужчины поглаживали бороды, а женщины отбрасывали за спину удивительно длинные и крепкие волосы. Все гордились своими шрамами.
Хотя, встречались и те, кто предпочитал прятать лицо под капюшоном или даже надевать маску. Такие люди были не особенно разговорчивы. Когда Ремус спросил у одной женщины в капюшоне, как пройти к кухне, она просто отвернулась и ушла, а маленькая девочка, которую Ремус защитил от нападок мальчишек, не только не поблагодарила его, а и вовсе убежала.

– Не думала, что тебя это удивит, – прохладно заметила Валери, когда они с Ремусом как-то раз отправились собирать хворост, а иначе — ушли в лес, где можно было спокойно поговорить, не опасаясь, что их услышат чужие уши. Им редко удавалось поговорить, потому что Валери играла свою роль куда лучше и целыми днями была поглощена жизнью колонии. Хотя пару раз Ремус видел, как она уходит куда-то на рассвете. И хотя любопытство и смутная тревога за неё подмывали пойти следом, он не позволял себе шпионить за ней.
– Далеко не всем новичкам посчастливилось жить под опекой Альбуса Дамблдора. Многие хлебнули человеческой ненависти сполна, к тому же, они не могут привыкнуть к тому, что здесь можно не скрывать свои увечья. Ты, наверное, обратил внимание, чем заметнее шрамы, тем больше уважения вызывает их носитель. Луна уже спрашивала у меня, где ты получил такую великолепную отметку, – Валери взмахом ветки указала на след когтей на лице Ремуса — недавнее приобретение после столкновения с злосчастным оборотнем в школьном лесу, только чудом не лишившее его носа или глаза. – Можешь рассказать ей.

Ремус молча улыбнулся, наклоняясь за очередной веткой.
Луной звали четырнадцатилетнюю девочку, которая каждый вечер вместе с другими ребятами атаковала Ремуса, требуя рассказать им что-нибудь новое о мире волшебников. Они жили практически в полной изоляции от каких-либо новостей и появление нового человека «извне» вызвало у многих, а особенно у «молодняка» бурю любопытства. Глядя в их жадные, любопытные глаза, Ремус жалел, что рядом нет Джеймса, или Сириуса. У них куда лучше получается рассказывать.
У Луны были длинные овсяные волосы до пояса, которые она от нечего делать заплетала в мелкие косички, пока сидела рядом с Ремусом на выцветшем пуфике и слушала его истории. Оказалось, ещё в этом году она училась в Хогвартсе, в Пуффендуе. Её покусали этим летом. Она была довольно милой, эта Луна, у неё были добрые глаза, яркие как гречка родинки на впалых щеках, соседствующие с парочкой крупных белых шрамов. И, как узнал Ремус, и что стало для него настоящим шоком, в колонию Сивого её привела Иона-Валери. А иначе — Мама.

– Почему они называют вас «мамой», Валери? – спросил Ремус, отламывая ветки с упавшего дерева и осторожно поглядывая на Грей. Она бродила по снегу рядом, поддевая носком сапога упавшие ветки и оценивая их пригодность. О том, чтобы называть её по– имени и наедине между ними пока речи не было, но Ремус решил это сам. В конце– концов, какая она ему здесь профессор. – Вы... вы не говорили мне о чем-то?
Валери молчала очень долго и Ремус уже успел пожалеть о том, что вообще поднял эту тему, как она проговорила, очень тихо и горько:
– Только такое чудовище как Крауч может отправить в Азкабан несовершеннолетних мальчишек только за то, что на них наложили Империус и заставили калечить близких. Я не могу убить пятнадцатилетнюю девчонку за то, что её «бочок» приглянулся Фенриру Сивому. Отец выгнал Муну из дому, от неё шарахались как от прокаженной, она умирала от голода. Какой у меня был выбор? Я привела её Сивому. Свою палочку она сломала с огромной радостью. И таких как она намного больше, чем ты можешь себе представить, просто не всех мы успеваем найти. Да и Сивый не верил бы мне, если бы я не выполняла свои обязанности. Мама. – пояснила она с невеселой усмешкой. -так здесь называют волчиц, которые заботятся о детях колонии и всех новоприбывших. Это была идея Сивого, сделать меня «Матерью волков» после того, как... после... – она несколько раз моргнула, глядя себе под ноги и Ремус тоже невольно опустил взгляд, не зная, чему поражаться, жестокости Сивого, или милосердию. – Кроме меня есть ещё несколько Матерей, – продолжила она уже прежним тоном, отворачиваясь от Ремуса и снова принимаясь искать ветки. – А ещё есть Воины, вроде Луки или Грума, они охраняют колонию, Дети, Дяди, Старики, Охотники. Тебе тоже придется сделать вид, что ты тяготеешь к какой-нибудь группе, иначе тут не выжить. После первой охоты новичок перестает быть новичком и становится полноценным членом стаи. Твоя первая охота состоится в это полнолуние. Точнее, не состоится. Я надеюсь, твоего зелья будет достаточно, чтобы сохранить трезвую голову.
Ремус ответил на её прохладную сухую улыбку.
– А что представляет из себя охота? – он в сердцах сбил палкой замерзший листок с куста. – Сивый поведет всю колонию на какую-нибудь деревню, чтобы перебить и перекусать с десяток людей, а потом стащить чье-то старое кресло?
Валери юмор не оценила.
– Почти всегда так и бывает, но не в этот раз. Эта охота будет особенной. Во– первых, через неделю с лишним Рождество, а для оборотней этот праздник имеет своё, собственное значение. Перерождение. Человек умирает, оживает волк. А во– вторых, Сивый готовит послание Министерству. Пленник, – пояснила она в ответ на тревожный и вопросительный взгляд Ремуса. – Сивый хочет отомстить за то, что недавно погиб один из его сыновей. Ты, возможно, знаешь, о ком идет речь. Его убил твой друг. Убил мечом Гриффиндора.
Ремус чуть не выронил ветки.
– Что?!
– Любое действие имеет последствия, – Валери врезала палкой по стволу дерева, проверяя её крепость. Сверху осыпалась снежная пыль. – Официально Сивый заявил, что обменяет нашего пленника, но фактически он обменяет уже его тело, потому что в ночь полнолуния Чарльза выгонят в лес. Якобы, отпустят. На самом же деле ему дадут фору в пару километров, а затем Сивый спустит на него новичков и тогда всё. Сопротивляться бесполезно, Сивый – сознание всей стаи, как он прикажет, так и будет. Поэтому я здесь. Вот только теперь задача моя усложнилась и мне придется спасать не одного глупого мальчика, а целых двух.
– Меня вам не надо спасать! – упрямо воскликнул Ремус. – Я могу себя контролировать, вы сами знаете, что делает это зелье, вы видели меня в ту ночь! Вы даже ехали на мне и... – он отчаянно покраснел на ледяном ветру. -то есть я имел в виду...
Валери избавила его от мучений.
– Я буду очень рада, если у тебя достанет выдержки не отзываться на зов альфы. Раньше я такого не встречала.
Они шли всё дальше, углубляясь в пуховую зимнюю тишину леса.
– Скажите, а как вы собираетесь помочь этому пленнику? Даже вдвоем мы не справимся с целой стаей.
Она молчала.
– Валери, мне вы можете довериться, – тихо произнес Ремус. – Я ведь... я ведь уже доказал, что не брошу вас, что бы там ни было, – едва слышно произнес он.
– Меньше знаешь, крепче спишь, Люпин. И... ради Мерлина, когда мы одни, зови меня как прежде. Я всё же твой учитель и ты не должен звать меня по имени, – она прошла вперед, подбирая новый хворост.
– Вы не только мой учитель, – едва слышно проговорил Ремус, проводив её ласкающим, любящим взглядом, и вдруг сполна ощутил, что в этом лесу они совершенно одни. Сердце заколотилось сильнее. – Да и здесь вы мне не учитель, я думал здесь мы на рав...
Валери вдруг уронила в снег хворост, стремительно обернулась и с воинственным криком обрушила на Ремуса длинную крепкую палку. Ремус так перепугался, что пригнулся и блокировал удар на чистом инстинкте, закрыв голову ворохом веток.
– Что пр... – ошарашенно залепетал он и отразил ещё одну атаку, но промазал и удар пришелся на плечо. – Профессор Грей!
– Говоришь, я тебе не учитель? – Валери улыбалась. – Мальчики твоего возраста здесь умеют сражаться и с первых дней в колонии дерутся на палках, оттачивая реакцию и ловкость. Если не хочешь опять есть снег на завтрак — бери палку, – её палка с гулом описала мощную, стремительную «восьмерку» в густом морозном воздухе. – И защищайся.

– Хватит прыгать, Люпин! – смеялась она. Палка со свистом рассекла воздух. Вопреки приказу, Ремус отпрыгнул назад, втянув живот. – Нападай! Попробуй достать меня!
– Я не могу! – со смехом откликнулся Ремус. – Вы же мой учитель, как я могу ударить учителя?
Снова загудела устрашающая восьмерка — Ремус едва успел ставить блоки и то и дело получал, по рукам, по бокам, повсюду. Руки уже болели от напряжения, кисти казалось вот– вот выдернет вместе с «оружием». И несмотря на все ушибы, бой больше напоминал игру между детьми во дворе, а не серьезный поединок.
– Не стой на месте, двигайся! – Валери вдруг перехватила его свободной рукой, Ремуса крутануло, как в каком-то диком па и Валери оттолкнула его, нанеся напоследок слабый, но довольно обидный удар палкой по поясу. Ну или чуть ниже. Так шлепают газетой кота, когда о уже выходит из комнаты.
Ремус зашипел и обошел Валери по кругу, потирая ушибленное место, но азарта не растерял.
– Вокруг тебя полно свободного места, а ты двигаешься так, словно вокруг тебя толпа больных старушек, которых ты боишься толкнуть!
Она держала спину очень прямо и каждую секунду готова была атаковать, он же прихрамывал и сутулился.
– Давай, Люпин! – подзадорила его Валери. – Сможешь меня одолеть, я пойму, что учитель тебе не нужен. Тогда уж называй меня по имени! – она засмеялась, глядя, как он пыхтит и решается.
Он атаковал, она блокировала его так легко, словно читала мысли. Палки сталкивались с гулким вкусным треском, но в какой-то миг Валери провалилась ногой в сугроб и Ремусу удалось обхватить её, прижать к себе спиной и обездвижить, придавив палкой. В эту секунду они оба вдруг почувствовали, что Ремус все-таки выше, шире в плечах и, возможно, сильнее, но длилась эта бесконечная секунда недолго. С определенного момента в своей жизни Валери Грей ненавидела, когда кто-то хватает её вот так и лишает свободы. Она взвилась ужом, Ремус успел только почувствовать как разжимаются руки, а затем одна из них вывернулась, мир кувыркнулся и вот, он обрушился на спину в снег, ошеломленный и поверженный.
– Никогда больше так не делай! – грозно прорычала она, вдавив его коленом в снег и приставив конец палки к его подбородку. – Понял?!
– Да, – задыхаясь произнес Ремус и натужно сглотнул, на секунду опустив взгляд. Разгоряченное боем тело весьма недвусмысленно отреагировало на тяжесть, давившую его к земле и впервые за долгое время Ремус почему-то не испугался, что она заметит, и не смутился. Его это заинтриговало. Ему даже захотелось, чтобы она это заметила...
Валери встала и Ремус тоже поднялся, отряхиваясь от снега. Валери уже растеряла всю свою веселость и поднимала рассыпанный хворост. Ремус занялся тем же, поглядывая на неё в наступившей тишине, а когда последняя ветка была поднята, он все-таки решился, подошел к ней со своей охапкой и сказал:
– Извините, профессор. Я сделал вам больно?
Валери сурово взглянула на него, помолчала пару секунд, а потом так же сурово стряхнула с его плеча снег.
– Нет. И, знаешь что, Люпин. Ты можешь звать меня по– имени, – и она улыбнулась при виде робкой радости на его лице. – Идем. Нам пора возвращаться.

* * *

Как это все-таки было странно — находиться среди людей и не чувствовать себя не таким. Много раз он по привычке ловил себя на мысли, что все они не были бы так любезны, если бы знали, кто он. А потом он вспоминал, кто они и сердце замирало от радости.
Не может быть, чтобы ему тоже можно было жить так легко и свободно.
Так просто не бывает.
Чтобы не выбиваться из общей массы, Ремус старался делать то же, что делают все. В лагере все время кипела работа по улучшению, утеплению, укреплению и Ремус помогал изо всех сил, помогал строить изгороди, чинить оружие, носить воду.
И то ли дело было в свежем воздухе, пище, приготовленной на этом открытом воздухе, горных источниках, или ещё в чем-то, но за неделю жизни в колонии, Ремус вдруг почувствовал себя крепче и здоровее, чем когда-либо прежде!
Раньше он с трудом поднимал какие-то несчастные тридцать фунтов, а сейчас взбегал с двадцатифунтовыми ведрами воды по заснеженному берегу реки. В Хогвартсе даже после восьми часов сна он чувствовал себя слабым и разбитым, здесь же ему хватало четырех часов, чтобы подняться с подушки бодрым и полным сил. Ему нравилось работать на свежем воздухе, чинить мебель, сколачивать навесы от снега, нравилось рубить дрова и носить воду. Нравилось, как наливаются силой руки, как ладони обрастают мозолями. Раньше у него появлялась только одна мозоль — от школьного пера. Теперь же ему приходилось надевать перчатки без пальцев, чтобы не содрать кожу окончательно. Раньше он осуждал грубый труд и считал, что главное предназначение любого цивилизованного человека — оттачивать ум, а не топор, работать мозгами, а не руками.
А теперь он вдруг почувствовал раздражение и чуть ли не презрение к бывшему себе. Ему нравился грубый труд. Нравилось чувствовать, что он действительно делает что-то полезное и нужное.
Одно только было плохо – у него не было никакой возможности послать весть друзьям, чтобы они знали, что он жив-здоров и даже по-своему хорошо устроился.

За всем этим Ремус не забывал и о своем главном предназначении в этой колонии: помочь освободить пленника и самим уйти живыми. Конечно же Валери не могла познакомить их лично, но все равно устроила им небольшую встречу: увела выводок новичков собирать ягоды и хворост, а Ремусу и Луне приказала накормить «этого в палатке».
Пленник, о котором Ремус знал только то, что зовут его Чарльз, сидел на коленях, привязанный спиной к столбу, сделанному из дерева. Парню было лет двадцать с лишним, но на нем была министерская форма с эмблемой Отдела Валери. Эта форма делала его сразу лет на десять старше. Вид у него был изможденный донельзя: всё лицо в лиловых синяках и кровоподтеках, бровь раздулась и кровоточила на прищуренный глаз, равно как нижняя губа и нос. Очевидно с ним время от времени проводили «беседы». Луна с отвращением поила его бульоном, в котором не было ни грамма мяса, но бедный парень пил жадно, захлебывался, хлюпал и тянулся к нему на своих веревках. А Луна наоборот, неприязненно отстранялась и кривилась.
Ремус отправил её, сказав, что хочет «побеседовать» с пленником наедине. Шепнув ему, что делать, он несколько раз врезал своей сумкой по столбу. Чарльз послушно мычал якобы от боли, удивленно вытаращив на Ремуса огромные карие глаза. Перед уходом Ремус по приказу Валери быстро скормил ему немного вяленого мяса и горького шоколада, приложил палец к губам и вышел, демонстративно потряхивая кистью правой руки.
После этого Луна стала смотреть на него ещё восхищеннее, чем прежде.
– Что он сделал? – для отвода глаз спросил он, когда они вместе стояли с мисками в очереди к котлу с сытным мясным гуляшом, который варили для всех в гигантском котле. – Что сделал этот парень, почему вы держите его в плену?
Луна презрительно скривилась.
– Он притворялся одним из нас, чтобы затесаться в наш лагерь и сливал всё, что узнавал в Министерство Магии. Из-за этого нескольких наших поймали в лесу во время сбора хвороста и упекли в Мунго. Просто за то, что мы — такие, представляешь? Эти, – она неопределенно кивнула, имея в виду, очевидно Министерство. – Считают, что поступают так для нашего же блага, что в специальных камерах Мунго мы не причиним никому вреда и нам же потом будет легче жить. А как по мне, если меня поймают и попытаются упечь в психушку, сразу перегрызу себе вены или ещё что-нибудь с собой сделаю. Я им не животное, чтобы в клетку меня сажать. Я свободный человек.

– Это правда — про клетки в Мунго? – спросил Ремус у Валери на следующий день, когда они возвращались после очередной тренировки и по пути проверяли охотничьи силки. День был чудесный, в косых солнечных лучах снег казался сиреневым, в лесу было ясно и хорошо.
Вопрос о клетках не давал Ремусу покоя всю ночь, он ворочался и пару раз даже всерьез собирался нагрянуть в хижину к своему учителю и потребовать объяснений. – Вы действительно запирали пойманных оборотней в психиатрическом отделении Мунго?
Валери удивленно оглянулась на него, отодвинув край своего бесконечно огромного вязаного платка.
– Мерлин, где ты это взял?
– Луна сказала так. Как вы можете сажать живых людей в клетки? Это бесчеловечно!
– Ах вот как, – Валери опустилась на корточки перед силком, в котором застрял беспокойно подрагивающий кролик. Блестящий черный глаз зверька в ужасе уставился на Ремуса. Одно движение ножа — Ремус невольно зажмурился — и зверек перестал вырываться. – Это интересно, – она резко выдохнула, вглядываясь в зиму вокруг. – Двенадцатилетний волчонок сбегает из дома, наслушавшись и начитавшись россказней про чудесную жизнь в колонии Фенрира Сивого, – Валери твердой рукой запихнула тушку кролика в сумку. Вскинула её на плечо. – Родители убиваются от горя и умоляют вернуть им сына. Мы возвращаем им сына, возвращаем десятки сбежавших сыновей и дочерей, а в полнолуние не даем этим детям искусать собственных родителей, когда, как ты говоришь «запираем» их в Мунго, напоив перед этим успокоительным зельем, чтобы они и себя не покалечили. И если теплые, светлые больничные палаты — это клетки, тогда да, мы действительно сажаем этих детей в клетки. По-твоему мы поступаем плохо? Лучше дать им совершить то, за что они никогда себя не простят?
Ремус вспомнил покалеченную ногу отца и желудок сдавила когтистая лапа.
– Помнится мне и с тобой поступали в Хогвартсе поступали так же, думая в первую очередь о твоей безопасности. Тогда ты был благодарен за это? Что изменилось?
Ремус промолчал.
Но не потому, что ему нечего сказать.
А как раз потому что было.
– Не нужно было тебе сюда идти, Люпин, – прошептала она и отправилась к следующему силку, проваливаясь в снег по колено, а Ремус остался стоять, один на один с её словами.

Впрочем, Валери вскоре и сама пожалела о них.
Они с Ремусом охотились на маленьких лесных индюшек. Преследуя стаю, ушли глубоко в лес, в самую старую и заросшую его часть и, сами того не зная, все ближе и ближе приближались к небольшому обрыву над каменистой рекой. Натягивая тетиву, Валери оступилась на заснеженном склоне, замерзший камень с треском надломился и накренился так, что Валери соскользнула вниз. От её крика у Ремуса кровь застыла в жилах, спотыкаясь и падая он бросился туда же, плашмя плюхнулся в снег и все-таки успел, успел схватить её за руку.
– Я держу! – крикнул он, но тут же с ужасом почувствовал, как её вес его самого тянет вниз и как все тело скользит по снегу вниз. Ремус вскинул одну руку и ухватился ею за острый, ледяной край камня, умоляя его не обваливаться в реку, подождать хотя бы полминутки. – Я держу, я не отпущу!
Секунда на то, чтобы набраться сил — и он с натужным стоном потянул её на себя. Ещё одно усилие, ещё, он слышал, как Валери цепляется и упирается в камень со стороны обрыва, помогая ему. Последний рывок, от которого, казалось, полопались все сухожилия и связки в руке — и Валери вытянуло наверх.
От их веса камень снова завыл и затрещал, но они успели убраться с него всего за несколько мгновений до того, как он с пылью и треском обрушился в воду.
– Ну вот... – выдохнул Ремус, все ещё не выпуская из объятий Валери, которую закрыл спиной от брызгов воды и осколков. – Поохотились на индюшек.
– Ну или они на нас.
Они переглянулись, все ещё немного задыхаясь и зашлись нервным смехом.

* * *

Пару раз Ремус видел, как дерутся Воины колонии. Полуголые, несмотря на мороз, босые, пышущие неукротимой животной яростью молодые волки боролись, кубарем катаясь по маленькой песочной арене, дрались на палках, переступая в ледяном песке жилистыми ногами, ненавидели друг друга, схватываясь вновь и вновь. И Лука, самый тощий и хилый на вид неизменно побеждал во всех поединках, с небрежным, презрительным изяществом укладывая на лопатки новых и новых противников. И всякий раз, когда он при этом чувствовал на себе взгляд Ремуса, вскидывал голову и смотрел на него так, что Ремус всей кожей чувствовал вызов.
– Не вздумай драться с ним, – сказала как-то раз Валери, когда Ремус в числе небольшой публики наблюдал за тренировкой. Грей явно чувствовала, что творится в душе Ремуса.
– Я знаю, что он меня победит, – легко отозвался Ремус, наблюдая за тем, как мальчишки кубарем катаются по песку, пытаясь достать друг друга и придавить к земле, что значило бы полное поражение. – Но если он сам вызовет меня на бой...
– Он утверждает свою территорию и только, – презрительно бросила Валери. – И как только ты вступишь с ним в бой, станешь частью касты Воинов. Они всегда первыми повинуются зову вожака, не могут не повиноваться. Для них это как Империус. Побереги свою голову, Люпин, она тебе ещё пригодится.

После этого Ремус перестал приходить на песочную арену по утрам, но все равно нет-нет, да ловил на себе нахальный, вызывающий взгляд сына Фенрира Сивого.
Тем более, чо ему было где потренироваться. Когда выдавалась пара свободных часов, они с преподавателем по Уходу за магическими существами уходили далеко в лес и там Валери, как и прежде учила его стрелять и сражаться на палках. Он заметил, что в последнее время она стала часто прикасаться к нему без всякого повода — класть ладонь на плечо, на руку, на спину. В этих касаниях не было ничего, что могло бы выдать серьезные намерения.
Но раньше такого вообще не было.
И Ремус каждый раз потихоньку улыбался, когда она трогала его и думал, пусть это будет то самое, недосказанное, что почти всегда присутствует в отношениях между людьми.
Что бы он подумал, если бы заметил, как Валери Грей иногда наблюдает за ним, когда он рассказывает о Хогвартсе Мяте, которая родилась здесь, в колонии, иникогда не видела внешнего мира. Или как Луна, смастерившая для него деревянный браслет, цепляет его Ремусу на руку.
Днем он работал, помогая укреплять колонию, а по вечерам, когда с неба в ущелье стекали холодные зимние сумерки, он отдыхал и веселился вместе со всеми на празднике Янтарной Ночи.
Их называли так в честь дюжины костров, из-за которых ночь озарялась насыщенным, густо-медовым светом. Грум и ещё несколько человек играли ладонями на небольших, обтянутых кожей барабанах, кто-то поигрывал на гитаре. Обитатели колонии ужинали, пили, танцевали какой-то свой, особенный танец, суть которого Ремус никак не мог постичь. Одно только он понимал — утробные, хтонические звуки барабанов околдовывали, гипнотизировали и тело само собой начинало двигаться, волнующе и плавно...
Сивый обычно наблюдал за весельем со стороны, сидя в почетной компании старцев за каким-нибудь большим уютным костром, попивал медовуху, делил с сородичами пищу, но время от времени все же танцевал с какой-нибудь из своих дочерей.
Ремус, как бы ему ни хотелось, тоже не принимал в танцах участия. Он ещё в Хогвартсе чувствовал себя полным профаном в этом вопросе, поэтому предпочитал просто активно наблюдать за праздником. Пока вокруг костров сплетались хороводы и плескалось море полуголых, разгоряченных огневиски людей, разрисованных хной, они с Валери прогуливались между горящих бочек, попивали вино с корицей и гвоздикой, или играли с детьми, которые носились по лагерю, добавляя к рокоту барабанов свой звонкий смех и писк.

– Это потрясающе! – восхищенно заметил Ремус как-то раз, когда они с Валери стояли у хижины, попивая вино с корицей и гвоздикой в одну из таких ночей. – Это же целая культура! Я слышал столько разных, самых жутких слухов об этом месте, но никто не говорил, что здесь может быть... так...
Он осекся, потому что среди танцующих вдруг выделилась группа его сверстниц, среди которых была и Луна. Они так разгорячились, что начали сбрасывать свои вязаные сети прямо во время танца. Из одежды на них оставались только сорочки, или длинные шерстяные кофты, пламя облизывало их влажные, бедра, испещренные следами когтей, босые ступни полыхали на снегу розовым, спины и руки сверкали бисером пота, длинные, переплетенные косичками и лентами волосы прилипали к смеющимся лицам. Облитые янтарным огнем, прекрасные и дикие... куда там хогвартским студенткам.
Ремус сглотнул, когда Луна в венчике из остролиста и волчьих ягод поймала его взгляд и поманила Ремуса пальцем.
Пламя гигантского костра кидалось на небо, разрисованные руки волков и волчиц плавно выгибались в дрожащем мареве, точно ростки как-то живого растения. Пару раз он ловил на себе неприязненный взгляд Луки, который так же держался в стороне от очага веселья. Но сегодня ему не хотелось с ним ссориться
Валери, которая уже довольно давно внимательно наблюдала за Ремусом, сузила глаза, а затем вдруг протянула руку к его лицу. Ремус вышел из ступора, тут же посмотрел на неё и окаменел. Валери деловито проверила его подбородок на предмет небритости, повернув напоследок его заросшую физиономию из стороны в сторону.
– Не замечала за тобой раньше такого, – сказала она, убирая руку. Ремус смущенно улыбнулся, потерев щеку, но в её лице не было ни капли веселья.
Лука, уже целый час наблюдающий за ними со стороны костра Сивого, тяжело задышал и поднес к губам кружку.
– Это как-то случайно вышло. Вы хотите, чтобы я побрился? – простодушно спросил Ремус, заглядывая ей в глаза. Валери хмыкнула, но ничего не сказала. На лице у неё блуждала непонятная тревога.
– Простите за то, что я сказал тогда в лесу.
Валери вопросительно подняла бровь.
– О чем ты?
– О «бесчеловечности». Я был не прав. Если бы со мной не поступали так, страшно представить, сколько всего могло бы случиться, – Ремус шутливо склонил перед ней голову. – Извините меня.
– Хм. Тогда и ты извини меня. Зря я сказала, что тебе не стоило появляться здесь. Ты спас меня сегодня, Люпин, – она склонила голову, глядя на него и в серых глазах тепло мерцали отблески Янтарной ночи. А потом она улыбнулась. – Я...рада, что ты здесь.
В этот бесконечный момент Ремусу так много захотелось сказать ей, но слова только всё испортили бы. Поэтому он сжал её теплую ладонь, робко вплетаясь в её пальцы и поднес к губам.
И Валери не отняла её, только в уголках её улыбки появилась легкая горечь.
– Развлекаетесь?
Они синхронно обернулись. Лука неслышно подошел к ним со стороны костра Сивого. Ремус дернулся, выпуская руку Валери, но сдержался.
– Что тебе нужно? – знакомым, режущим голосом спросила Валери.
Лука выгнул губы, разводя руки, в одной из которых сжимал кружку.
– Хотел выразить вам своё почтение, Люп-пин! – он издал губами неприличный звук, качнувшись в сторону Ремуса. – Нечасто встретишь Сына, который так много времени проводит со своей Матерью. Поведайте же мне ваш секрет, чем это таким вы занимаетесь в лесу, м-м?
– Лука, ты пьян, оставь нас в покое!
– Вас! – тихо зашипел Лука, салютовав кружкой, сделал глоток, облизал губы и вдруг сунулся к самому лицу Валери, жарко зашептав ей на ухо. – Думаешь, я не знаю, что за игру ты ведешь, сестра? Думаешь не знаю, зачем ты притащила сюда этого сосунка? Хочешь, чтобы я сейчас рассказал всё отцу, или подождем полной луны?
– Оставь её в покое! – Ремус схватил Луку за ворот его свитера и рванул, но сын Сивого взвился, как ошпаренный, отбив его руки.
– Держи их при себе, тварь! – прошипел он. – Или оторвать их тебе?
– Лука, в последний раз, проваливай, иначе..
– Иначе что? – нахально поинтересовался парень. – Что мне могут сделать младенец и шл...
Горячая волна поднялась в Ремусе, швырнула его к Луке, выбросив из глотки рваное рычание.
Лука радостно отпрыгнул, Валери перехватила Ремуса.
– Нет!
– Так-так , смотри-ка, кое у кого прорезались клыки? – он хрипло хохотнул. Ремус смотрел на него с ненавистью.
– Ну! Давай! – подначил его Лука, глаза его горели нетерпением, зубы оскалились.
Ремус задергал носом, шумно выдыхая, Лука задиристо дернул тощим плечом, они дернулись друг к другу и тут на плечо Луки властно легла широкая когтистая рука.
– Что здесь происходит? – Сивый одним движением отстранил сына и взглянул сначала на Валери, затем на Ремуса. – Сын?
– Ничего, отец! – Лука с трудом оторвал взгляд от Ремуса и взглянул на отца с некоторой опаской. – Просто хотел сказать спасибо моему новому сородичу за то, что он так быстро вошел... в колонию, – он бросил быстрый взгляд на Валери. – Жду не дождусь твоей первой охоты, брат мой.
И он ушел, вынырнув из-под тяжелой лапы своего отца.
– Ты в порядке? – резко спросила Валери, когда они снова остались одни и Ремус немного успокоился. Каждый раз, когда Лука нападал на него вот так, ему казалось, что этот мерзавец знает куда больше, чем надо. И ещё этот приступ злости сейчас, он ведь был рад, даже рад был бы подраться с Лукой, разобраться наконец, кто– кого...
– Да, – буркнул он наконец, стараясь не смотреть ей в глаза. – Со мной все хорошо. Похоже, он ревнует вас?
Валери качнула головой и прищелкнула языком.
– Боюсь, что нет. Лука из тех волков, которые никогда не заводят пары.
– Почему?
Валери красноречиво глянула на него, но Ремус не успел понять, что она имела в виду. Из толпы танцующих выбежало несколько запыхавшихся, сияющих девочек во главе с Луной.
– Ремус, идем с нами танцевать!
– Да, что ты тут стоишь, пойдем!
– Дамы, я не умею! – попытался отшутиться Ремус, но безуспешно – девочки были очень настойчивы.
– Тут не надо уметь!
– Да, просто расслабься!
– Идем!
– Иди, – Валери легонько подтолкнула его в спину. – Нехорошо отрываться от своих!
Ремус быстро взглянул на неё и позволил многочисленным теплым рукам ухватить себя и увлечь в самую гущу танцующих.

И сначала он просто танцевал, зачарованный музыкой, как и все, двигался, кружился, веселился... а затем... затем вдруг за барабаны сел Сивый.
И вот тогда-то с головой Ремуса что-то случилось.
Он перестал понимать, что происходит. То есть, так-то осознавал, что он танцует, что он обнимает то Луну, то Розу, то Мяту, но в эти минуты кто-то другой управлял его телом. То же обжигающее, горящее нечто у него в груди, которое только что требовало отведать крови Луки. Оно было таким жарким, что собственная одежда вдруг показалась лишней, ему хотелось стащить с себя этот дурацкий человеческий свитер, который ему выдала одна из матрон здесь, в лагере. Хотелось избавиться от ремня, обуви, от всего, что запутывало его тело. И чем громче звучала музыка в его голове, тем меньше в ней оставалось человеческого, Ремус танцевал, совершал какие-то движения, даже не подозревая, что был способен на них, он рычал, он смеялся, а когда все вдруг по-очереди принимались выть — выл вместе со всеми и ему нравилось это! Черт возьми, ему ещё никогда не было так хорошо!
Вскоре он совсем перестал думать, огневиски пополам с огнем залило его голову и только время от времени швыряло в Ремуса отдельные кадры: костёр, вспыхивающие огнем рыжие кудри, податливое тело Луны, Роза, ещё чье-то, чьи-то глаза, вспыхивающие то желтым, то зеленым, пристальный взгляд одноглазого юноши откуда-то из темноты, мятный свет нарождающейся луны в небе, волк, проскочивший мимо. Ремус порывисто оглянулся ему вслед и тут же из темноты вынырнул другой, третий, пятый, а затем он сам стал волком и всё потеряло смысл. Даже испуганный блеск серебристых глаз, тускло пробивающийся сквозь плывущее марево горящего меда вокруг.
Впервые в жизни он ни о чем не думал и ни о чем не переживал.
«Ты дома, Ремус...» – шептал чей-то родной голос у него в голове. «Ты дома...»