Время лечит раны. Время движется вперед, настырно принуждая смириться даже с самой чудовищной, разрушительной правдой в твоей жизни. Пришло время, когда я смогла встать с постели. Так было нужно. Я должна была что-то сделать, чтобы боль либо прекратилась, либо убила бы меня окончательно. Теперь я была готова принять любой расклад. Безысходность иногда бывает полезной, толкая на мудрые поступки. Я осознала, что напрасно извожу себя, не зная наверняка, что же произошло. И я поняла, что пришла пора действовать. Нужно вернуться в Милуоки. Нужно увидеть собственными глазами, насколько все плохо и непоправимо. Бесполезно лежать в постели дни и ночи напролет. Нужно сначала точно все узнать.

Это было правильным решением. Я увидела через окно бегающих по двору доберманов и нескольких мужчин в форме охраны. Словно в полусне, я открыла балконную дверь и вышла наружу. Запах сигарет тянулся снизу, я слышала негромкий разговор. Тюремщики прямо под моим балконом? Собаки? Это для того, чтобы не сбежала я? Или для того, чтобы никто не проник ко мне?

Мою грудь наполнила крошечная, но исцеляющая надежда. Что, если Эдвард пытался пробраться ко мне, но не смог? Он казался очень уверенным в прошлый раз, но не смог бы преодолеть такое количество охранных элементов, ведь так? Он вовсе не супермен. Он обычный парень, имеющий немного полезных навыков, только и всего. И ему не под силу справиться с хорошо обученными доберманами. Не говоря уже о людях, дежурящих прямо под моим балконом дни и ночи напролет. Что, если он ждет меня уже много дней в условленном месте? Тогда я должна найти способ выбраться сама.

Конечно, надежда была слишком маленькой и ничем не подкрепленной, чтобы полностью уверовать в чудо. Но даже этого было достаточно, чтобы заставить меня начать действовать. Что бы ни случилось, теперь я была готова узнать правду.

Решительно пройдя к двери, я попыталась ее открыть. Она оказалась заперта. Ключа не было.

Я стала стучать.
- Выпустите меня! – закричала я, услышав мужские голоса на той стороне.
- Подождите немного, мисс Смит, - ответили мне. – Пару минут.

На самом деле, прошло больше пары минут, когда я услышала шаги, а потом звук поворачиваемого ключа. На пороге стоял мой отец.

Он пристально осмотрел меня, когда входил, и от его взгляда, как и прежде, по мне прокатилась дрожь. Но теперь я была не такая, как тогда.
- Я что, под арестом? – с вызовом указала я на дверь. Боль, которая была со мной все эти дни, никуда не ушла, отлично подменяя страх. Я чувствовала себя сильнее, чем раньше. Чувствовала, что могу бороться. Даже если этого будет мало для победы.
- Я вижу, тебе уже лучше, - глаза отца тут же сузились и засветились непроницаемым холодом. Удивительно, я ни капли не соскучилась по этому лицу. Раньше мой страх перед отцом всегда смешивался с ощущением обиды и разочарования, надежды на прощение, на изменение наших отношений каким-нибудь образом, при котором они стали бы больше походить на отношения отца и дочери. Теперь не было ничего – пустота в груди. Я не ждала понимания. Я не искала прощения. Я желала свободы.
- Я хочу уйти, - заявила я просто и прямо.
- Это невозможно, - раздражение на лице отца возникло внезапно и исказило все его черты, враз ожесточив их.

Невольно я скрестила руки на груди. Из-за его тяжелого взгляда было трудно продолжать.
- Я хочу, чтобы ты заглянул в мой паспорт, - сказала я как можно ровнее.
- И что? – с угрозой, медленно процедил отец.
- Ты не можешь удерживать меня силой, - голос привычно дрогнул, хотя я и храбрилась изо всех сил. Я впервые так грубо разговаривала со своим отцом.
- Еще как могу, - он поднял подбородок, глядя надменно и самоуверенно. – Я заплатил слишком высокую цену за твое возвращение.
- Тебя никто не просил! – закричала я. – Мог бы и не платить!
- Предпочла бы остаться с Джейсоном? – спросил отец с холодным, устрашающим презрением.

Вопрос застал меня врасплох. Мой рот раскрылся, а руки безвольно упали по бокам и задрожали. Возникло ощущение, что на них надели кандалы, а конец цепи находится прямо у папы в руках.

Только представить себе, что я бы осталась в том белоснежном доме наедине с ублюдком Джейсоном… на многие дни… и мое сопротивление дало трещину. Папа на самом деле спас меня. Он не оставил меня в беде. Что-то внутри немного дрогнуло… но ледяные глаза напротив остановили это чувство…

Не дать себе поддаться на шантаж. Я ничем не обязана ему.

- Делаю вывод, что здесь тебе больше нравится, - папа заметил мое колебание. Одна его бровь саркастически взлетела вверх, но лицо осталось жестоким и отстраненным. – Может, стоило для твоей же пользы оставить тебя там, чтобы ты осознала, насколько родной дом лучше чужих стен. Чтобы проявила хоть каплю уважения и благодарности за все, что я сделал для тебя.
- Неважно, - запинаясь, выдавила я, не в силах больше противостоять возникшему напряжению. – Теперь я хочу уйти. Отпусти меня.
- Нет, - больше он ничего не сказал.

Несколько минут прошли в полной тишине, во время которой я пыталась не опустить глаза под угрожающим взглядом отца. Затем он просто развернулся и ушел.
- Я все равно сбегу! – в отчаянии бросила я ему вслед.
- Рискни, - он даже не обернулся.

Дни снова стали однообразными и скучными. Но я хотя бы начала есть. Меня не выпускали из комнаты – она всегда была заперта, и с той стороны находилась охрана. Под балконом дежурили двое-трое мужчин с собаками. Однажды я попросила их отогнать доберманов, так как они мешают мне спать, надеясь, что Эдварду будет легче проникнуть в дом. Но уже спустя полчаса папа водворил собак на место, да еще накричал на меня, чтобы не смела своевольничать. Он рычал, что все это ради моей безопасности, но я-то знала, что это лишь для того, чтобы удержать меня от побега.

Я спала днем. Ночи я проводила в ожидании. Кутаясь в плед на кресле, я сидела на балконе и неотрывно смотрела в темноту, туда, где предположительно значилась черта леса. Надеялась, что Эдвард подаст мне какой-либо знак… Я знала, что у него есть приборы ночного видения. Он точно увидел бы меня на балконе. И он подал бы мне знак. Огонь, вспышка фонаря… что угодно, чтобы я знала о его присутствии. Я ждала этого много ночей… но горизонт оставался темен и абсолютно пуст.

Постепенно я начала терять мою маленькую надежду.

Все слова и намеки Джейсона навязчиво крутились в голове…
«Для начала надо было избавиться от возможного «хвоста». Я бы не хотел рисковать, оставляя в своем тылу врага…»
«Вообще-то, я замужем!» «Уже нет…»
«Спорим, что этот момент уже наступил? Я объяснил ему при встрече… Кажется, его это весьма впечатлило…»
«Ты, конечно, можешь ждать… но, я думаю, он больше не вернется…»
«Он не придет!» - проорал он мне с угрозой в лицо, и это было не просто осторожное предположение, как до этого… это была уверенность.

Если бы Эдвард мог прийти, он уже давно был бы здесь. Он смог бы вытащить меня, я верила в это. Он нашел бы способ. И он точно смог бы подать мне знак, что рядом.

Значит, его не было…

С каждым днем становилось все очевиднее, что Эдварда нет больше… Боль от потери была огромной, поглощающей, раздирающей. А еще мое бессилие… Я не могла ничего сделать, чтобы выбраться самостоятельно. Сколько еще папа продержит меня взаперти, надеясь сломать и снова подчинить своей воле? На что я пойду, чтобы добиться свободы?

Я потеряла счет времени и не знала, который день нахожусь в плену, когда услышала приближающиеся звуки полицейских сирен. С любопытством и недоумением я тяжело встала с кресла, в котором бездумно полулежала уже несколько часов, так что мое тело оцепенело. Выглянув в окно, я увидела оживившуюся охрану и услышала, как открываются ворота. Я подумала, что это шанс. Могу ли я попытаться спрыгнуть с балкона сейчас, чтобы привлечь внимание полиции? Быть может, достаточно будет даже просто закричать, моля о помощи? Сирены стихли, и я шагнула за балконную дверь. Отсюда полицейских машин не было видно, они скрылись за домом. Зачем они приехали? Что им нужно? Помогут ли они мне, если я попрошу? Я знала, что в полиции у папы есть друзья… и он никогда не ответит за свои преступления. Я не верила полицейским… но могла попытаться. В конце концов, что я теряю?

Я слышала разговор за домом – голос моего отца был вежлив, ему отвечал другой, и я отчетливо услышала несколько раз имя «Мелисса». Разум судорожно соображал, что это могло бы значить. Новости об Эдварде? Оглушительный страх густо перемешался в моей груди с надеждой. Новости об Эдварде… полиция… Нет, они не могли узнать обо мне, ведь у нас с Эдвардом не было никаких документов, подтверждающих брак… или могли? Они пришли рассказать мне о том, что с ним? А хотела ли я знать правду? Ужас был самым сильным моим чувством. Нет, я не готова… Сердце начало выскакивать из груди, виски и ладони внезапно вспотели и стали ледяными. Я почти готова была потерять сознание… только бы не знать, какое известие принесла полиция. Плицейские не пришли бы, если бы это было что-то хорошее, ведь так?

Я услышала шаги по лестнице и обостренными от страха чувствами поняла, что это шаги отца. Вернувшись в комнату, я застыла посередине, с ужасом глядя на дверь, не желая знать правду сейчас. Я хотела сбежать, забиться в угол. Я не могла дышать. Мне было настолько страшно и больно, что я не могла плакать, только сглатывать ком в горле. Руки непроизвольно обхватили грудь, сжимая в кулаках края пижамы.

Ключ в замке прозвучал так, словно мне выносят смертный приговор…

Отец вошел молча. Его лицо было настолько невыразимо злым, что я вздрогнула. Челюсти плотно сжаты до такой степени, что подбородок немного выдвинулся вперед. Глаза сужены и полны ненависти… холодной ярости. У него был такой вид, словно он хочет убить меня… и сделает это сейчас.

Мое тело окаменело, когда я увидела это выражение его лица. Таким обезумевшим от гнева я никогда не видела отца прежде, тем более, чтобы такой силы гнев был обращен на меня. Это вызвало во мне приступ настоящего животного ужаса. Его лицо вкупе с моими собственными предположениями сделали свое дело – я оказалась на грани обморока, едва дыша. Сердце остановилось, я не слышала его ударов. Весь мир перестал существовать…

Сжатые в кулаки руки отца подрагивали, пока он медленно подходил к моей застывшей посередине комнаты фигуре. Я могла бы сказать, что он хочет ударить меня… это было очевидно. Но он этого не сделал. Он смотрел на меня с испепеляющей ненавистью и больно ранящей, словно раскаленные клинки, яростью… Он разглядывал меня так, будто видит впервые. Он сделал круг, обходя меня с правой стороны… молча. Это напугало меня даже сильнее, чем если бы он кричал или даже в самом деле ударил. Казалось, что он хочет что-то сказать… но челюсти его были слишком плотно сжаты, чтобы он смог вымолвить хоть слово.

Что я сделала? Что такого могла сказать полиция, что папа зол на меня?

Мои кулаки сжались сильнее, когда папино лицо, наполненное безмолвной дикой яростью, появилось слева. Я едва могла вздохнуть, будто одно папино присутствие лишало меня жизни. Его глаза, наполненные бешенством, не сдерживаемым гневом, переместились с моего лица на стиснутые руки. Он посмотрел пристально… втянул носом воздух… медленно… пугающе медленно… Он был похож на готовую взорваться атомную бомбу. Которая убьет меня.

Это затянувшееся, наполненное невыносимым напряжением, молчание, действовало на меня разрушительно, подавляя жалкие попытки к сопротивлению. Что его так рассердило? Что сказали полицейские, что весь гнев отца обрушился на меня? Это об Эдварде? Если они сказали об Эдварде, то папа знает… Невольно, по привычке, я переместила свои руки так, чтобы спрятать обручальное кольцо. Хотя его давно не было на пальце. Я не настолько дура, чтобы подкидывать отцу лишний повод ткнуть в меня пальцем. Одно дело – что я сбежала с парнем, и совсем другое – если я вышла за него замуж. Такого отец никогда бы не простил ни мне, ни ему. Я по-прежнему была готова защищать Эдварда любой ценой. Если придется, я буду лгать, даже если меня станут пытать.

Отец сделал резкий шаг ко мне, словно намеревается схватить, и я отшатнулась на ватных ногах. Но он не собирался трогать меня. Вместо этого, испепеляя меня полным ненависти взглядом, он разъяренно прошипел:
- Он мертвец! – и тут же, развернувшись на каблуках, ушел, оставив меня одну.

Что он сказал…? Я поняла, что мои колени подогнулись, только когда ковер резко оказался прямо перед лицом. Я не чувствовала тела. Не могла дышать. Все отчаянно кружилось, а тошнота была отвратительно горькой. Что он сказал?! Эти три слова въедались в голову, разум отказывался отвечать на безмолвный, полузадушенный вопрос. Я чувствовала, что мой рассудок помутился. Я даже не могла плакать, только делать судорожные глотки воздуха через неровные промежутки времени, когда головокружение усиливалось. Дышать, чтобы жить… но я не могла… да и не хотела… тело решило это за меня, не позволяя умереть, вынуждая вдыхать, когда обморок опасно приближался. «Он мертвец», - я не хотела верить в это… Я так долго избегала этой правды! Почему я решила, что к ней готова? Я не готова. Я не хочу этого. Не могу принять.

Его больше нет? Я не могла даже зарыдать, глаза бездумно глядели в пустоту… видя любимое лицо… в воспоминаниях… теперь только они мне останутся. Я убила его. Позволив ему быть рядом, я убила его. Мой эгоизм стал причиной его смерти. И теперь я наказана… я буду знать, что сама его убила, всю оставшуюся жизнь… Смерть для меня была бы слишком легким наказанием за такое чудовищное преступление. Все люди, которые становятся близки мне, умирают… Не только мама… потом Майкл… мой ребенок… теперь… муж… который любил меня… доверял… Я чудовище.

Я услышала скрип двери, все еще находясь на полу, едва удерживая себя на полусогнутых руках.
- Мелисса! – вскричал взволнованный голос моего отца, и после этого меня подняли на руки и куда-то понесли. Я не сопротивлялась. Мне казалось, что жизнь быстро уходит из тела, оставляя оболочку, наполненную полыхающей агонией. Я не видела, что происходит вокруг. Я желала только одного: чтобы эта чудовищная боль прекратилась. Но в то же время понимала, что я целиком и полностью заслужила ее.

- Давно она в таком состоянии? – спросил женский голос обеспокоено.
- С момента, как вернулась, - ответил непривычно мягкий, сочувственный голос отца.
- С ней должны работать специалисты, - посоветовал женский.
- У меня есть свой отличный психолог, - уверил отец. – Ей уже становилось лучше… до тех пор, пока вы не пришли.
- Простите, сэр, но такова моя работа, - тон был извинительный, но твердый. – Могу я поговорить с ней наедине?
- Я против, - отказался отец раздраженно. – Посмотрите на нее. Я предупреждал вас, что не стоит входить.
- Сэр…? – настояла женщина голосом, не терпящим возражений, и я услышала тяжелый вздох отца.
- Конечно, - неохотно ответил он и протопал к выходу. Хлопнула дверь.

Я почувствовала нежное пожатие своей ладони, но не могла сфокусировать взгляд на женщине, сидящей напротив.
- Девочка моя, постарайся успокоиться, - попросила она очень деликатно, и я, наконец, сосредоточилась достаточно… чтобы увидеть на ней белый халат. Это врач.
- Уходите, - просипела я, голоса не было. Я выдернула руку, замечая, насколько замедленные и обессиленные мои движения. Отвернувшись, хотя все тело было слабым и онемевшим, я пыталась отползти в дальний край кровати, цепляясь за покрывало.
- Я ничего тебе не сделаю, - пообещала женщина, но я не поверила ей. Такое мне уже говорили. – Мне просто нужно задать тебе пару вопросов.

Вопросов? Мое сознание накрыло черной пеленой. Каких вопросов? Если это об Эдварде, то я… я не могу. Не могу говорить об этом. Я едва могла дышать!

- Тебя устраивает врач, который приходит к тебе? – не дождавшись моего согласия, спросила женщина.

Врач? Я плохо соображала. Я помнила… однажды приходил мужчина… только однажды. Больше папа никого не присылал. Устраивает ли меня это?
- Да, - с трудом прошептала я. Мыслительные процессы были заторможены, я пыталась спрятаться от правды в кокон… где-то внутри себя. Если она скажет мне об Эдварде… я умру… или сойду с ума. Будет ли это лучше для меня? Перестану ли я тогда чувствовать боль?
- Ты можешь дать показания в полицейском участке? – спросила женщина, и я беспомощно задрожала. В полицейском участке? Показания о чем? Холод наполнил все тело. Я знала, о чем… иначе зачем бы меня вызывали в полицейский участок…
- Нет, пожалуйста… - я бы не вынесла говорить о… о смерти. Нет… не сейчас… - Я не хочу… - мой голос стал жалким, умоляющим о снисхождении… об отсрочке приговора…
- Девочка, тебя обижают в этом доме? Держат насильно? Возможно, бьют? – я искала в себе ответ, но не могла вспомнить ничего, касающегося вопроса. Где я? Дома? Хотела ли я выйти? Держали ли меня насильно здесь? Все, о чем я могла думать, это только о том, чтобы сопротивляться ужасным картинкам смерти в своем воображении… Нож, выскакивающий из лезвия… Пугающая усмешка Джейсона… Кровь… Бледное, лишенное жизни, лицо любимого… Ужас подкатывал неудержимыми волнами. С усилием я пыталась стереть образы, чтобы окончательно не погрузиться в небытие, из которого уже никогда не будет выхода... Я боролась с самой собой… с подступающим безумием, желающим поглотить меня… навсегда…
- Мы можем забрать тебя в больницу, - предложила женщина, и я живо представила себе это. Санитары, делающие мне уколы против воли… отдельная палата, обитая мягким материалом… Решетки на окнах…
- Не надо… - сдавленно простонала я.
- Ты бы хотела остаться здесь, в доме твоего отца? – спросила женщина.

Все, что угодно, только не врачи и не полиция… я не вынесу еще и этого.
- Да, пожалуйста, - прошептала я и услышала, как заскрипела ручка по бумаге. Теперь она уйдет? Я мечтала о том, чтобы она покинула комнату… оставив меня в одиночестве в моем собственном мраке… сейчас же.
- Теперь сложный вопрос, - сочувственно проговорила женщина, когда прекратила писать. – Но если ты не сможешь говорить об этом, мы не будем. Хорошо?
- Хорошо, - согласилась я хриплым шепотом, надеясь, что после этого она немедленно уйдет.
- Я обязана спросить, - извинилась женщина, прежде чем продолжить со вздохом: - Имя Джонатан Гордон тебе о чем-нибудь говорит?

Меня накрыла тьма густым, тягучим покрывалом. Руки сами потянулись к ушам, закрывая их.
- Нет! – умоляла я со внезапно хлынувшими слезами, чувствуя себя абсолютно, окончательно раздавленной. – Пожалуйста, я не могу говорить о нем! Не надо! Не надо!

Я слышала звуки рыданий, но не могла определить, откуда они исходят. Кто-то мягко поглаживал меня по плечу, шепча прямо над ухом:
- Хорошо, хорошо. Успокойся, девочка. Мы поговорим об этом позже – когда ты будешь готова и сама придешь в полицейский участок. Я все понимаю…

Понимает? Приду в полицейский участок?
- Уходите! – заорала я, словно в самом деле обезумела.

Я услышала шаги по направлению к выходу и уловила начало разговора.
- Мистер Чефалу, вам лучше отправить ее в больницу. Один врач тут не справится.
- Я подумаю, - холодно отозвался папа и закрыл дверь.

Дни и ночи снова смешались. Я пыталась смириться со своей болью, принять ее. Ведь нужно же как-то продолжать жить, раз смерть не хочет забрать меня. Я нашла утешение в том, что полностью заслужила свои мучения. За мой бесконечный эгоизм, за мою отвратительную слабость, за малодушие я наказана и буду страдать, всю оставшуюся жизнь оплакивая свою первую и единственную любовь. Быть может, отец прав. Я должна была отречься от всего и делать то, что он мне велит – тогда не погибло бы столько хороших людей. Папа выгодно продал бы меня замуж, и может быть я сделала бы счастливым человека, ставшего мне мужем, кто бы он ни был. Но я предпочла пойти на поводу у своих желаний, за что и поплатилась… Нет, поплатилась не я, а родные мне люди, которых я убила. Я самое настоящее чудовище.

Большую часть времени я была безучастной ко всему и абсолютно раздавленной… но наступил момент, когда я снова научилась плакать. Я просила прощения мысленно у всех, кого погубила… обещая, что этого больше никогда не повторится, какую бы цену мне ни пришлось заплатить. Я чувствовала потребность в том, чтобы попрощаться с любимыми, моля о прощении на их могилах. Мама похоронена в Сицилии – думаю, папа отпустит меня туда. Возможно, он будет рад избавиться от меня после всего, что случилось. Но я вряд ли могла попрощаться с остальными. Мой не рожденный ребенок… я погладила руками живот, словно он все еще был там… пусть он простит меня, если сможет… или пусть не прощает, так мне и надо. Эдвард… я должна найти способ съездить в Милуоки… Возможно, пришло время найти в себе мужество и отправиться в полицию, чтобы услышать правду. Хотя, чтобы узнать правду, совершенно не обязательно идти в участок, ведь папа знает. Достаточно сходить в его кабинет… и услышать эти ужасные слова о том, что Эдварда больше нет. Это убьет меня окончательно… но я это заслужила… и теперь я, наконец, приняла это.

Поднявшись с кровати и игнорируя кошмарное головокружение и тошноту, обусловленные страхом и нежеланием делать то, что собралась, я отправилась к папе в кабинет. Пора расставить все точки над «и», пора встретиться лицом к лицу с демонами моей жизни и выдержать посланное ими испытание.

Комната была закрыта. Опустошенным, мертвым голосом я попросила пустить меня к отцу. Был вечер, он уже дома.

Я слышала, как охранник звонил папе и говорил обо мне, после чего дверь распахнулась.

Кабинет отца находился на этом же этаже, но в самом дальнем крыле дома. Молодой человек в форме синего цвета проводил меня по коридору почти до самого конца, после чего развернулся и ушел, оставив меня в пределах видимости кабинета. Коридор был тупиковым, сбежать отсюда было некуда. Я нерешительно замерла перед дверью. Дрожащие пальцы легли на ручку, и тогда я услышала изнутри кабинета звонок. Спасительный звонок – маленькая отсрочка перед смертью. Я решила подождать.

- Ну, он у вас? – грубо и нетерпеливо проговорил отец в трубку, его голос кипел от раздражения. – Я должен точно знать, что это он. Никаких ошибок.

Небольшое напряженное молчание.
- Покажи мне его. Я хочу видеть лицо ублюдка, - мое сердце дрогнуло от отвращения, что папа может говорить о ком-то так, словно там не человек, а вещь, грязь, ничто… совсем как я в его глазах – товар, который можно выгодно продать. Все, что не приносит отцу дохода, является для него мусором, гнилью, которые он с отвращением отбрасывает в сторону, если они мешают достижению цели.

Поток отборной ругани на родном папином языке взорвал кабинет. Я знала итальянский достаточно, чтобы даже из-за закрытой двери разобрать отдельные слова. Что-то о войне и расплате, огромном позоре, который кто-то должен смыть кровью… Слова «посмел бросить вызов» и «надругался над дочерью» бросили меня в холодный пот. Рука, лежащая на ручке двери, сжалась до боли в суставах. Мое сердце пустилось вскачь с такой силой, что я чуть не задохнулась, но это был не страх… несмотря на угрозы, которые изрыгал отец, я почувствовала пульсирующую во всем теле отчаянную, безумную надежду… Эдвард… жив! О ком еще иначе мог бы говорить отец такие слова?!

Я шла в этот кабинет, будучи мертвой оболочкой. Моя душа была умерщвлена в тот миг, когда я поняла, что Эдварда больше нет… Но я ошиблась. Эдвард жив. Это словосочетание оказалось настолько исцеляющим, что я почувствовала биение своего сердца везде – в висках, кончиках ног и рук, в собственном дыхании и даже в воздухе, который окружал меня. Словно тысячи колоколов издали ликующий звон, возвещая о надежде, о которой я уже даже не смела и помыслить.

Потеряв разум от осознания, что все мои предположения оказались неверны, я распахнула дверь и влетела в кабинет, глядя на отца расширившимися, обезумевшими глазами… моя грудь высоко вздымалась, а уши мучительно ловили продолжение разговора, чтобы убедиться…

Отец медленно повернулся ко мне. Его взгляд продолжал сверкать гневом, ненавистью… и победной, безжалостной мстительностью. Даже не изменившись в лице, несмотря на то, что я взволнованно стояла перед ним, отец презрительно прищурился и выплюнул, глядя прямо мне в глаза:

- Уберите его. Тихо, - он говорил медленно, с пугающим до дрожи хладнокровием смакуя каждое слово, мстя этим не только Эдварду, но и мне, посмевшей ослушаться его воли. Он хотел убить и меня тоже, не понимая, что уже давно сделал это, многократно. - Мне не нужна шумиха. Это должно выглядеть, как самоубийство. Вы сможете так все обставить?

Мне было некогда падать в обморок из-за чудовищного смысла в словах отца. В конце концов, я всегда была готова к этому. Я знала, что рано или поздно наступит момент, когда отец прикажет уничтожить того, кого я предпочла самому Чефалу. Расплата была неминуемой, это был только вопрос времени, когда он добрался бы до Эдварда, лишив меня самого дорогого, что когда-либо было в моей ничтожной, ничего не значащей для моего отца жизни. Моя жизнь принадлежала этому властному человеку, и я должна была ответить за непослушание самым жестоким образом.

Но я не могла этого допустить. Потерять, именно тогда, когда только что обрела вновь? Что может быть кошмарнее, чем осознание, что прямо сейчас убьют того, кого ты любишь и больше всего хочешь защитить? Я отдала бы за его спасение все на свете, я положила бы на алтарь его жизни свою собственную жизнь. Пожалуйста, Господи, помоги мне спасти его!

- Отлично, - цинично, презрительно бросил отец и закрыл телефон.
- Нет! – выкрикнула я ужасным, хриплым, не своим голосом, мечтая остановить время. – Нет!!

Папа свысока, пренебрежительно глядел на меня… и не думая подчиняться моей жалкой просьбе. Его лицо даже не дрогнуло, продолжая оставаться презрительным и высокомерным.

- Пожалуйста, останови это!! – заорала я на весь кабинет, глядя на трубку так, будто это граната с выдернутой чекой. – Отпусти его!!

Я не чувствовала страха перед отцом в этот миг… ни капли. Я была готова буквально на что угодно. Умолять его, ползая перед ним на коленях. Пообещать все, что он захочет. Заплатить любую цену. Убить его, если бы это помогло отменить казнь. Но сила бы не сработала. Я должна заставить отца передумать. Только он сам, по своей воле может снова набрать номер и приказать убийцам остановиться. Никто другой не отменит приказ Чефалу.

Ярость заполнила все мое существо совершенно неожиданно для меня самой. Это было ослепляющее, не поддающееся контролю чувство. Это была не я, а кто-то другой. Демон, вселившийся в меня. Слова, слетающие с языка, и тон, которым они произносились, принадлежали этому демону, вырвавшемуся на волю. Я не могла поверить, что способна на такое.
- Отмени немедленно! – процедила я колким от угрозы голосом, сжимая кулаки. – Я слышала каждое твое слово! Клянусь, я пойду в полицию при первом же удобном случае. Ты сядешь в тюрьму, я сделаю это, клянусь!

Папу моя тирада нисколько не впечатлила. Он продолжал стоять, молча буравя меня глазами, только теперь в них проснулась ненависть и злость. На что я рассчитывала? После того, как меня посетил психолог, чего ему бояться? Никто не поверит ни единому моему слову – у них есть заключение, что я не в себе… Та врач предлагала поместить меня в больницу! Моя угроза не сработает, никогда.

Время уходило, по капле отбирая только что обретенную надежду…я должна была придумать что-то иное, что тронет этого бесчувственного человека, заставит подчиниться мне.
- Я не буду жить, если он умрет, – пообещала я сурово, пытаясь донести до папы смысл. – Я найду способ уйти вслед за ним… Ты не получишь никакой выгоды с того, что вернул меня домой. Ничего…

Я осеклась, остервенело кусая губы в попытке придумать что-то более убедительное, потому что папа только лишь слегка дернул бровью на мои слова. Моя новая жалкая угроза повлияла на него даже хуже, чем предыдущая – его лицо выражало скепсис и разочарование, и я снова почувствовала неконтролируемую злость.
- Я возненавижу тебя! – заорала я, мои руки вцепились в ворот пижамы, от ужаса и перенапряжения почти разрывая ее на части. Слезы вырвались из глаз густым потоком. – Я клянусь, что возненавижу тебя за это как никто другой! – несмотря на слезы, я рычала сквозь зубы, буквально выплевывая каждое слово папе в лицо, продолжающему стоять и равнодушно взирать на мои потуги с другого конца кабинета.
- Я буду мстить, – поклялась я так, как это делают сицилийцы, чтобы отец поверил, что я не шучу. – Я придумаю, как, даже если всю жизнь придется ждать подходящего случая. Ты потеряешь покой и сон, ожидая удара из-за угла. Ты умрешь, зная, что родная дочь ненавидит тебя и мечтает о твоей смерти! – силы кончились, слова иссякли… я зарыдала, заламывая руки в отчаянии, потому что время уходило… и вполне возможно, что уже поздно кого-либо спасать…Прошло уже, по меньшей мере, пять минут с тех пор, как я вошла сюда… но ничего не изменилось. Отец не дрогнул, оставаясь абсолютно безучастным к моим угрозам. Да и разве есть хоть что-то, что способно вынудить его свернуть с намеченного пути?
- Пожалуйста! – теперь я умоляла, до крови царапая кожу на собственной груди, в которую впилась ногтями. Я бы хотела выдрать собственное сердце, чтобы ему не было так больно, чтобы оно перестало чувствовать… чтобы я умерла сейчас, вместе с Эдвардом… вместе с ним перестала существовать и испытывать боль…
- Я его люблю! – закричала я в истерике, с трудом разбирая собственные слова. – Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, отпусти его! Пожалуйста… - я сделала шаг вперед, не понимая, как он может быть настолько глухим к моим мольбам, безразличным к тому, что прямо сейчас убивает не Эдварда, а собственную, единственную дочь, разбивает на части ее сердце. Бездушный, безжалостный человек. Равнодушный, циничный тиран. Не отец. Чудовище.

Я плакала так горько, что не видела больше лица отца перед собой. Я выла от безнадежности и невозможности повлиять на судьбу. Я кричала, наполняя стены кабинета бесполезными звуками, которые ничего не приносили, кроме боли. Я чувствовала, что повредила кожу головы, когда в отчаянии вырывала собственные волосы. Я была бессильной. Настоящее ничтожество, не способное спасти единственного человека, готового пожертвовать собой ради моей свободы. Безжалостное время… секунды, по капле отбирающие надежду… я потеряла свой шанс… должно быть, уже давно поздно… Сколько времени нужно убийцам, чтобы уничтожить человека, виновного только в том, что он любит всем сердцем? Минута? Две? Прошло гораздо больше…

Я закричала долго и протяжно, до хрипоты срывая голос, вкладывая в этот вопль всю ненависть, которую никогда раньше не испытывала к своему отцу… я почти была готова броситься на него, чтобы убить, мстя за боль, которую он мне причиняет… и с удивлением увидела, как его рука дрогнула, словно он хотел поднять телефон к уху, но передумал… его лицо было перекошено… отвращением ко мне? Ненавистью? Недоумением? Мучительным сомнением. Наверное, он думал, что я сошла с ума, по-настоящему рехнулась. Наверное, это так и было.

Я снова закричала, как будто этот крик мог бы пробить брешь в папиной груди в попытке обнаружить там мертвое, окаменевшее сердце… если оно есть. Он вздрогнул, и странным, искаженным, наполовину обезумевшим, наполовину объятым горем сознанием я уцепилась за последнюю надежду.
- Пожалуйста, скажи, что ты хочешь в обмен! – я не узнавала своего голоса, надрывного, разорванного в клочья, побежденного. Какие-то слова выходили глухим шепотом, другие вырывались громким воплем, раздирая глотку до хрипоты. – Я сделаю всё, что ты скажешь! Пересплю с твоими врагами, друзьями… уеду на Сицилию и выйду замуж… Буду работать ради твоего бизнеса… Проси, что угодно!! Ну хочешь, я останусь с тобой? Я не буду спорить! Не буду больше сбегать с ним, никогда!! Он больше не приблизится ко мне, обещаю! Я буду слушаться тебя, выполнять все твои требования беспрекословно, если это то, что тебе нужно. Снова стану «твоей» девочкой. Если нет… - я заорала, вновь выдирая волосы и раня пальцы в кровь, - я найду способ отомстить тебе, клянусь!! – я чувствовала… что по-настоящему сейчас близка к безумию. Комната искажалась перед глазами, образ отца покрылся туманной красной пеленой… Все внутри разрывалось на части, горело, впивалось и резало до крови… Возможно, безумие станет моим спасением…
- Я правильно тебя понял? - ледяным тоном вдруг сказал отец, перебивая и пристально глядя мне в лицо. Его рука поднялась и неуверенно застыла в воздухе – телефон, открытый, на полпути к уху. Я не могла поверить своим глазам. Не могла поверить. - Останешься дома? Сделаешь все, что я скажу?
- Да! – торопливо закричала я в отчаянии, что он не успеет отменить убийство. – Да! Да!
- Все, как прежде. Иначе сделка не состоится, - отрезал отец, я видела, как его палец замер над кнопкой в нерешительности. – Поклянись.
- Клянусь, - в ту же секунду выпалила я, мои глаза впились в телефон, желая усилием воли поднять руку отца, но он снова медлил… словно издевался… - Быстрее!! – заорала я, надеясь на чудо, и что не окажется слишком поздно. – Останови это, быстрее!!

Больше не пришлось просить, папа наконец-то набрал номер.

Мое сердце теперь сжалось и билось, как испуганная колибри. Если есть на свете Бог, помоги! Я закрыла рот ладонями, чтобы не кричать от страха. Мое тело замерло в мучительном ожидании ответа.

- Заказ выполнен? – грубо бросил отец, и по его сузившимся глазам и разочарованию на лице я могла бы сказать, что он надеялся на положительный ответ. Но мое бодро заколотившееся сердце уже подсказывало, что невероятным образом я успела… исправить все. Я сделала это.
- Значит, все отменяется, - холодным раздраженным тоном продолжал отец, в то время как я почувствовала ошеломительный подъем – такой, что впору начать летать. Я закусила губу, сжимая кулаки около груди, чтобы удержать вырывающееся на свободу сердце… Я задыхалась и чувствовала себя… почти счастливой. Эдвард жив и будет жить – только это имело значение. Мне удалось выторговать его жизнь! И, если я буду выполнять условия договора, отец больше никогда не тронет его. Я знала это точно, сицилийцы всегда держали слово. Это была гарантия.

Отец еще что-то говорил, но я не могла не улыбаться сквозь слезы радости, представляя сейчас перед лицом спасенного Эдварда. После невыносимой боли, в которой я прожила последние пару недель, мое состояние сейчас больше всего напоминало эйфорию. Чувство победы разлилось в растерзанной грудной клетке, исцеляя душу. Эдвард жив!

Отец закрыл телефон и взглянул на меня хладнокровно, оценивающе, как на свое новое выгодное приобретение… как на свою вещь… и моя эйфория испарилась, сменившись странным чувством… словно меня душат. Отравляя мою только что обретенную радость, во мне неудержимо расползалось ощущение поражения – такое, будто я только что проиграла войну, а не выиграла ее. Чувство победы ушло, оставляя после себя горечь разочарования. Глядя в бездушные, холодные папины глаза, я осознала, на что обрекла себя… Я в плену… навсегда в этих стенах… игрушка в папиных руках. И нет никакого пути назад. Никогда.

Медленно коснулась пола коленями, затем руками… Милый Господи, пусть я потеряю сознание. Но спасительный обморок не пришел, чтобы облегчить мои муки. Вместо этого меня красиво вытошнило на папин белый персидский ковер…



От автора: Ну, прежде всего, помня все ваши предположения на форуме, я надеюсь, что мне (или Мелиссе) удалось вас удивить! Не только тем, как сильно она изменилась, но и тем, как страстно и по-настоящему стала бороться за жизнь любимого, и даже смогла (наконец-то!) осознать, что ее отец в самом деле чудовище, и даже почувствовать ненависть к нему. Конечно, поздновато она спохватилась и слишком высокую цену заплатила за свои прежние ошибки, но все же разговор с папочкой, надеюсь, вас впечатлил Мне интересно, что вы думаете по поводу присланного полицией психолога? Вроде как у Мел был шанс спастись, но так как она неправильно поняла папины слова, она сама себе же сделала хуже. Если бы она не пряталась в кокон от правды, то в этот момент уже знала бы, что Джон жив и подал на ее отца в суд. А получилось так, что она приход полиции объяснила себе совсем по-другому. Также интересно, как вам реакция папочки на то, что Джон подал на него в суд? Надеюсь, понравилась Также хочется знать: как вам то, что папочка даже не сказал Мел о суде и о том, для чего приходила психолог? А вдруг Мел бы заявила на него? На что он рассчитывал? Почему он не напомнил про заявление о похищении? Почему он именно так себя повел, а не иначе?
Ну и еще хочу добавить, что следующая глава тоже будет тяжелая, хотя тяжелее она будет для Джона, а не для Мел. По поводу выхода следующей главы: чаще выкладывать не получается, простите, мои дорогие, но работаю без выходных и очень устаю Надеюсь на ваше терпение.