Глава 1. Вязь судеб. Часть 1



Разрезая плотную бархатную ткань ночи, серебряная вспышка молнии откинула на широкую дорогу дрожащую тень леса. Холодный ветер безжалостно сорвал осеннюю краску с деревьев, и листья точно золотой дождь, кружась, посыпались на промозглую землю. Укрывая собой тротуар, они лениво тонули в раскинувшихся по асфальту лужах, в которые, не брезгуя, твёрдым шагом наступал Огниан. Его лицо скрывал капюшон ветровки. Одна из рук крепко сжимала перекинутый через плечо длинный ремень небольшой сумки, вторая же аккуратно, точно боясь сломать стебельки, держала хрупкие цветы с пряно-нежным ароматом. Немного приподняв голову, Огниан на ходу посмотрел на массивный дуб, от ветки которого медленно и осторожно отделилась пара красно-жёлтых листьев. Замерев на миг в воздухе, они нырнули вниз, подпрыгнули вверх и закружились в объятиях своего забвения, издавая при этом едва уловимый неясный звук, похожий на шёпот ребёнка.

Яркие лучи фар выглянувшего из-за поворота одинокого автомобиля вырвали из темноты корявые силуэты деревьев и, приблизившись к Огниану, ненадолго – всего на несколько мгновений – осветили его заострённый подбородок, высокие скулы и тонкие, блёклые губы. Ровный и низкий рокот мотора вдруг издал рычащий звук, и машина, стремительно набирая скорость, проехала мимо него, спустя несколько мгновений скрывшись за изгибом дороги. Через пару секунд в шуме дождя растворился и шорох шин.

Свернув в сторону, Огниан оказался в тёмной аллее. Чуть замедлил шаг. Ощущая в запахе осени шлейф ароматов прелой грусти и несбывшихся грёз, он прошёл вперёд и вскоре приблизился к воротам с полукруглой аркой. Задержавшись на секунду, повернул дверную ручку. Лёгкий, но неприятный скрип разлетелся по месту вечного упокоения.

Ступая меж каменных изваяний и опрокинутых крестов, Огниан поднялся по узкой тропинке на небольшой холм и остановился. Исподлобья огляделся. Почувствовав, как в спину, точно кулаком, ударил пропитанный насквозь сыростью ветер, он чуть качнулся и потупил взгляд. Посмотрел на мокрый, размытый песок. На свою обувь. На могилу. И в этот момент нестерпимая тоска приподняла его широкую грудь. Сердце защемило. Сосновая шишка, овальная, ощетинившаяся, отскочила откуда-то сверху. Пролетев несколько метров сквозь изогнутые ветви, она стукнулась о землю и подкатилась к ногам Огниана.

Раскат грома, похожий на тяжёлый шаг великана, обрушился на город. Огниан, отрешённо скользнув взглядом по залитым свинцом небесам, попытался чуть улыбнуться, но у него ничего не вышло. Сейчас он остро почувствовал, как пусты его руки, как недостаёт ему столь тёплых и родных объятий девушки, покоящейся под гранитной плитой.

– Здравствуй, – сделав пару шагов вперёд, прошептал он и, заметив валявшийся на земле завядший цветок малины, нахмурился. – Он был здесь? – вскинув бровь, наступил на скрученное, лишённое жизни растение. – Неужели сожалеет? – ирония.

Нагнувшись, Огниан вынул из вазы потускневший букет розовой камелии и, бросив его в ближайшие кусты, положил рядом с мемориальной доской принесённую лаванду.

– Я никогда тебя не забуду, – проведя рукой по выгравированному на обелиске изображению покойной, он замер. – Никто мне тебя не заменит. Я скучаю по тебе, Лала…

Присев на корточки рядом с единственной более-менее ухоженной могилой на кладбище, Огниан скинул с головы капюшон. Сомкнул руки в замок. Тёмной грозовой ночью он вёл монолог и вспоминал о любимом человеке, не замечая при этом, как мелкие капли дождя, с каждой новой секундой набирающего силы, касаются его ссутуленных плеч, волос и чёрного, точно сделанного из неугасаемого траура памятника, покрытого рваной, будто налакированной паутиной.

… Улыбаясь – лукаво и немного надменно – ученик младших классов Огниан представлял себя военачальником на поле битвы, где «наши» уже победили, и широко шагал по комнате. На его плечо – худое и узкое – вместо оружия опиралась длинная палка, а на голове, чуть спадая набок, красовалась отцовская фуражка.

Гордо вскинув подбородок, он колючим взглядом окинул взятых им в плен вымышленных врагов. Игра страстей, сотканная из превосходства, силы и власти, пленила его сильнее, чем любые сладости, будь то конфеты или даже пирожные. Она одурманивала его хлёстче, нежели любовь мрачного, сурового священника к живущей в парижском «Дворе чудес» красивой юной девушке. Она зажигала в его венах огонь, отчего в синих глазах ярче сверкали юношеский пыл, жажда жизни и справедливости. Огниан считал, господство принадлежит лишь спокойным, поэтому его движения были плавные, как у пантеры; голос едва слышен, но твёрд, точно лёд; мысли размеренные; поступки… Поступки слишком быстрые, необдуманные. И это сильно его огорчало. Как бы он ни старался, ни тренировался, его чувства всегда брали верх над разумом и логикой. Огниан корил себя за это, но не смел отчаиваться. Убеждал себя, что когда-нибудь сможет научиться контролировать свои эмоции. Не быть ими ведомым, а быть их ведущим.

Проходя мимо невысокой тумбочки, Огниан задержал взгляд на чёрно-белой фотографии. Остановился. Чуть прищурился. И, взяв в руки снимок статного мужчины с длинными усами и пухлыми губами, расправил плечи. Несмотря на свой юный возраст, он знал, кем хочет стать в жизни. И был уверен – он всенепременно добьётся поставленной цели любой ценой.

– Отец! – шёпот. – Я обязательно буду таким же, как ты! – решительность. – Ты сможешь мною гордиться! – вера.

Поставив фотографию на место, Огниан услышал в соседней комнате требовательно-звонкий плач ребёнка. С каждой новой секундой он становился всё громче и громче. Казалось, ещё немного – и под его натиском рухнут стены, стёкла вылетят из окон, а зеркала, разбившись, острыми осколками покроют деревянный пол.

Кинув «оружие» на диван, Огниан побежал в родительскую спальню. Там он на мгновение замер. В комнату из-за плотных штор, напоминающих театральный занавес, едва проникал дневной свет. Всё вокруг тонуло в полумраке, точно на улице сгущались сумерки и солнце, прощаясь, уступало место ночи.

Как только глаза Огниан привыкли к тусклому освещению, он, пройдя мимо колыбельной, подошёл к окну и, нырнув под занавески, приоткрыл створы. Выглянул на улицу и, жмурясь от ярких лучей, недовольно крикнул:

– Мама! Лала опять плачет!

– Сейчас, сынок! Попробуй её чем-нибудь отвлечь! Расскажи ей сказку или спой песню! Я скоро подойду, – ответила женщина, облачённая в тёмно-синее грубого покроя платье. Закатав рукава, она принялась торопливо развешивать постиранное белье на верёвки.

Кивнув, Огниан направился к кроватке сестры.

– Что же ты плачешь всё время? – склонившись над девочкой, тихо спросил он. – Нельзя себя так вести, – лёгкий укор. – Ты ведь моя сестра! – гордость. Взяв со стола сделанную матерью мягкую игрушку, он протянул её к Лазарине. – Привет! – Огниан помахал лапкой тряпичного пса. – Я щенок по имени Рафик и умею лаять! – улыбка. – Гав-гав! – смех. Но девочка, вопреки ожиданиям Огниана, точно рассердившись на него и в то же время словно испугавшись неведомо чего, заплакала ещё громче. Круглое маленькое личико покрылось красными пятнами, а на лбу и шее выступили вены – жирные, синие вены. Резко дёрнув ножкой, она выбила из руки Огниана Рафика и часто, судорожно, будто задыхаясь, задышала.

– Тише-тише, – качая колыбель, прошептал он. – Никто тебя не обидит! – Огниан заботливо смахнул ладонью со лба сестры капли пота. Подул ей в лицо, желая хоть как-то её остудить. – Тебе приснился плохой сон? – погладил Лалу по животу. Немного подумав, как же утихомирить сестру, он решил ей спеть свою любимую песню, которую когда-то слышал от бабушки.

– Заснула девушка крепко, у самого берега моря,
Под той ли был сон под маслиной.
И ветер повеял от моря, он ветку сломал на маслине.
Ударила девушку ветка, в лицо её ветер ударил.
И, вздрогнув, она пробудилась, и ветер кляла она гневно:
«Ах, если б ты, ветер, не веял, спала бы себе и спала я.
Приснился мне сон несчастливый: приходят в мой сон три безумца – безумцы они, не женаты» [1].

Огниан пел и пел, а Лазарина, прислушиваясь к родному голосу, постепенно начала успокаиваться. Крика и плача больше не было. Лишь нервные всхлипы порой сотрясали её круглые плечи.

Схватив Огниана за палец, девочка заинтересованно посмотрела сначала на его кончики пальцев, потом – на его тонкое запястье. В глаза. Задумалась…

– Вот так лучше, – мягко произнёс Огниан и аккуратно взял Лалу на руки. – Какая же ты тяжёлая! – стараясь не навредить сестре и боясь уронить её на пол, присел вместе с ней в рядом стоящее кресло. – Давай, взрослей быстрее! Будем вместе играть. Ты будешь моей принцессой, а я – твоим рыцарем. Я спасу тебя от всех злодеев, от огнедышащих драконов и коварных врагов! Я буду твоим героем! – поглаживая сестру по головке, Огниан поцеловал её в макушку. – Жаль, что родители нечасто доверяют мне тебя... – грусть. – Со мной ты бы никогда-никогда не плакала! – уверенность.

– Герой… – Огниан кисло улыбнулся. – Я так и не стал им для тебя, а вот предателем... Прости, Лалочка, что вместо света ты получила от меня только тьму, – обхватив ладонями лицо, он подавил в себе рык. Огниан ненавидел себя, проклинал за то, что не защитил и не уберёг ту, кем дорожил больше всего в мире.

… Сидя на деревянном жёстком стуле, Огниан опёрся локтями на колени и поморщился. Противный запах лекарств и едкой хлорки вызывал у него рвотный рефлекс, но он терпел. Прикрывая ладонью нос и рот, старался редко и мелко дышать, но ему отчаянно не хватало глотка свежего воздуха. Сжав кулаки, Огниан смежил веки, ибо яркий свет ламп, освещающий длинный, точно бесконечный коридор в никуда, его угнетал. Казалось, помещение с белыми стенами и высокими потолками находится где-то на границе между забвением и смертью. Никто не улыбается. Не говорит. Лишь тишина, словно плотина, порой рушится от пронзительного, истошного крика. Атмосфера больницы давила на Огниана, но он продолжал молча сидеть и ждать мать с сестрой.

Огниан посмотрел сквозь мокрые пряди чёлки на соседние могилы – заброшенные, ныне никому не нужные; на покачивающиеся макушки деревьев – острые, точно грозные пики; на опавшую листву – прогнившую и скользкую. Он почувствовал, как внутри него поднимаются волны боли, несущие в себе соль и перец в раны души. Смахнул с носа капли дождя.

… Услышав, как плачет сестра, Огниан вскочил на ноги. Он знал, чувствовал всем своим нутром: девочка просит, умоляет его прийти. Забрать от одетых в белые халаты посторонних людей. Прижать к груди. Подарить тепло. Поцелуй. Заботу. И Огниан хотел было уже немедля зайти в кабинет врача, но, остановившись возле двери, передумал. Тяжело вздохнул. Покачал головой. Тревога, крепко обняв его за плечи, натянула каждый его нерв подобно струне. В висках застучала кровь, и он, сцепив за спиной пальцы в замок, стал нервно ходить взад-вперёд.

Коснувшись кончиками пальцев гранитной плиты, Огниан приподнял голову. Колющие капли дождя, щекоча шею и проникая за шиворот, нещадно хлестали по лицу.

… – Сынок, – стоя возле окна, Огниан услышал позади себя точно спалённый голос матери и хриплый плач Лалы. Резко развернувшись, он встретился с тяжёлым взглядом уставшей женщины. В считанные секунды подбежал к ней и протянул вперёд руки, молча прося отдать ему сестру.

– Помоги, – передавая ему дочь, только и смогла произнести женщина. – Я не могу… – словно лишившись опоры, она изнеможённо опустилась на стул и тяжело, неровно задышала.

Огниан, не говоря ни слова, заглянул в затуманенные, большие, как озёра, глаза сестры. Прижался щекой к её покрытому испариной лбу и тихо, почти неслышно запел:

– Заснула девушка крепко у самого берега моря… [1]

Проведя ладонью по лицу, Огниан бережно коснулся пальцами мха под обелиском, точно трогал родную тёплую плоть.

– Без тебя, Лала, – едва слышно начал он, – моя жизнь стала пуста. Это даже не жизнь… – чуть повёл плечами. – Существование. Выживание.

… Минута. Две. Три. Время текло неспешно, точно секунды, боясь нарушить нечто сокровенное, непостижимое для непосвящённых, умышленно замедляли свой ход. Мечтали остановиться. На час. На два. На три. На вечность… Сделать хоть что-то, но продлить тот миг, когда Огниан, прижимая к груди сестру, желал отгородить её от всех несчастий и бед, успокоить и подарить частичку тепла, любви, своей души. Всю дорогу домой он, не переставая, пел:

– Приходят в мой сон три безумца.
Безумцы они, не женаты.
Один дал мне яблоко красно, другой подарил мне злат – перстень.
Во сне целовал меня третий… [1] – шептал он на ухо сестре, которая уже вовсе не кричала, а тихо спала, мирно посапывая.

– Как тебе только это удаётся? – поправляя на шее платок, тихо спросила женщина, заходя вместе с ним под опеку родных стен.

– Мы просто чувствуем друг друга, – улыбнулся Огниан и, продолжая качать на руках Лазарину, присел рядом с матерью на диван. – Мам, – неуверенно, с волнением протянул он. – Что сказали врачи? Что с Лалой?

Женщина, сглотнув, провела ладонями по бледному, почти посеревшему от неведомого для ребёнка горя лицу. Глаза её, всегда столь тёплые и нежные, были воспалённые, красные и в момент остекленели. Взгляд стал пустым. Руки задрожали. Губы, точно потеряв все краски, выцвели, побелели.

– Сынок… Лазарина больна. И… – по впалым щекам скатилась пара слезинок, но женщина быстро лихорадочными движениями смахнула их тыльной стороной ладони. – И нам ещё повезло, что у вас с ней есть связь. Обычно такие дети, как наша Лалочка… – не в силах вымолвить более и слова, она замолчала и, покачав головой, прижала подбородок к груди. Покусывая губы, она начала заламывать себе пальцы.

– Что с ней? – глухо спросил Огниан.

– Сынок… Ты ещё маленький, ты не поймёшь. Просто будь…

– Я не маленький! – перебивая мать, процедил он. – Лала моя сестра, и я за неё переживаю! Ты не имеешь права от меня ничего скрывать! – черты его лица заострились, взгляд стал холодным, а голос твёрдым, как у взрослого, не терпящего неповиновения.

Женщина с грустью и лаской посмотрела на него.

– Ты сейчас так похож на своего отца, Огниан... – одними губами произнесла она.

– Неправда, – шёпот. – Я не похож на него! – затаённая обида. – Совершенно не похож! У отца даже цвет волос иной – рыжий, как апельсин, а у меня… чёрный! Почему? – негодование. – Почему, мама? – боль.

Женщина потупила взгляд. Ссутулилась.

– У меня тоже чёрный, – произнесла она после недолгого молчания.

– Но я не похож на отца. Совершенно никак! Даже по характеру… А я так хочу, так хочу, чтобы он… – Огниан уткнулся носом в макушку сестры.

– Он любит тебя, – тихо произнесла мать. – Он строг с тобой лишь по одной причине: хочет, чтобы ты вырос настоящим мужчиной.

– Так и будет, – твёрдо заявил он. – Обязательно вырасту настоящим мужчиной – военным, как и он. Я буду защищать свой народ, свою землю и Родину. Отец будет мною гордиться!

– Будет, будет… – кивнула женщина и погладила Огниана по плечу.

Отведя в сторону взгляд, он посмотрел на мигающую лампу.

– Мам… Что с Лалой?

Тишина.

– У неё… – судорожный вздох.

– У неё… – чувствуя, как в воздухе повисло напряжение, эхом терпеливо повторил он.

– Аутизм – запустив руки в волосы, женщина, не в силах больше сдерживать раздирающую душу боль, согнулась и громко, надрывно зарыдала. Лазарина дрогнула и заплакала.

Едкая печаль разлилась по венам Огниана. Чёрной лентой застелила глаза. Жгутом передавила горло.

Он опустил веки.

– Ты умерла… Вместе с тобою умер и я. Умерла… – покривился, будто испил сок полыни. – Какое это страшное слово – «умерла»! Отвратительное. Скверное, – Огниан распахнул глаза. – Тебя больше нет… – покачал головой. – Не верю… – шёпот с привкусом мёртвой надежды. – Смириться с этим выше моих сил! Твоя свеча погасла навсегда. Её задул… нелепый рок? Увы, не он… а я и он.

… – Что ты рисуешь? – положив руку на спину девочки, Огниан, находившийся в подростковом возрасте, посмотрел на чистый лист бумаги, в центре которого стояла одна-единственная жирная точка.

– Рисуешь… Рисую Вселенную, – запнувшись, произнесла она и, встретившись с взглядом синих глаз, робко улыбнулась.

– Это наша планета? – он ткнул пальцем в нарисованную точку.

– Планета, планета… Не смотри! – прикрывая ладонями рисунок, порывисто прошептала Лазарина. – Не смотри! Не смотри на неё! Ты… ты разве не видишь то, что вокруг неё?

– Свет? – поглаживая сестру по голове, Огниан попытался улыбнуться, но не получилось. Он всеми силами старался понять, что же нарисовала его сестра.

– Знаешь, – Огниан стал неспешно убирать с могилы опавшую листву, – я до сих пор храню твои рисунки. И последний тоже. Тот самый, где на чёрном фоне ты изобразила облако и чьи-то протянутые вперёд руки. Я храню все рисунки… даже те, где нарисован он…

… Вернувшись из школы домой, Огниан увидел, что в саду, среди кустов шиповника и сирени, поникнув плечами, стоит его мать. Скрестив на груди руки, она опустила уголки губ и отрешённо наблюдала за чем-то вдали. Тёплый, приятный на ощупь ветер запустил свои пальцы в её угольно-чёрные волосы. Взъерошил их. Задорно чуть приподнял подол лёгкого летнего платья.

Огниан подошёл к крыльцу дома. Положил руку на перила.

– Мама? – тихо окликнул он женщину, на что она дёрнулась так, словно её кто-то толкнул.

– Огниан… – вздох. – Как только Лозен вернётся, мы уезжаем, – сорвав розу, она повертела её в руках и сделала пару шагов навстречу к Огниану. – Поговори об этом с Лазариной, а то она никак на меня не реагирует. Сторонится. А у вас с ней особая связь. Она считает тебя другом, – вымученная улыбка и беспросветная грусть в серо-голубых глазах.

– Хорошо, – Огниан кивнул. – А как же школа? – он поднялся по ступенькам и остановился.

– Пойдёшь в другую, – женщина пожала плечами. – Нам ведь не привыкать.

– Да, но…

– Там, куда мы отправляемся, – перебивая Огниана, начала его мать, – есть хороший врач. Возможно, он сможет чем-то помочь Лазарине. Например, научит её не столь сильно бояться людей.

Кивнув, Огниан бросил школьный портфель в угол крыльца.

– Куда мы поедем? – спросил он и, взявшись за дверную ручку, посмотрел на женщину.

Поджав губы, она отвела в сторону взгляд.

– Мы возвращаемся… на мою родину. В страну роз – в Болгарию.

– Пусть будет проклят тот переезд! – вспышка молнии. – Ведь именно он стал началом конца! –раскат грома. Дождь с удвоенной силой захлестал Огниана по лицу. – Столько всего случилось… И платой за мои грехи стала твоя жизнь. А ведь я мог… – сокрушённость. – Мог тебя спасти.

… Помогая сестре рисовать жирафа, окружённого слонами и носорогами, Огниан столь увлёкся, что не заметил, как к нему сзади подошёл Лозен и, замахнувшись, отвесил подзатыльник. От сильного удара Огниан по инерции нагнулся вперёд и, случайно задев банку с водой, опрокинул её на стол. Краски на рисунке моментально поплыли, бумага намокла. Резко развернувшись, он встретился с разъярённым взглядом отца. Лала испуганно прижала ладони к груди. Заморгала. Часто задышала.

– Ты опозорил нашу семью, – схватив Огниана за шкирку, Лозен заставил его встать.

– Я защищал свою честь!

– Честь? – тихо переспросил мужчина низким, полным ярости голосом. – Что ты знаешь о чести, щенок? – процедил он и замахнулся. Огниан молча гордо вскинув подбородок, принял пощёчину от офицера.

– Отец! – прошипел он и обеспокоенно скользнул взглядом по сестре. Прижимая ладони к ушам и пошатываясь, она сидела на стуле и смотрела в одну точку. Её болезненно белые руки тряслись, ресницы дрожали, губы что-то шептали.

– Молчать! – прорычал Лозен. – Мы только прибыли на новое место, а ты уже успел отличиться. Тебе мать не жалко? – схватив сына за грудки, Лозен несколько раз встряхнул его. – Ты не понимаешь, что здесь свои устои, что здесь есть свои лидеры и ведомые? Ты здесь пока никто! – отпустив Огниана, он окинул его презрительным взглядом. – Начинать свой первый день в школе с драки – это мерзко и глупо, – с отвращением произнёс Лозен. – Сколько раз я тебе говорил, что надо вначале осмотреться, понять, что к чему, узреть, у кого какие есть слабые и сильные стороны? Сколько раз я тебе говорил, что напролом, не изучив почвы под ногами окружающих тебя людей, идут только смертники? Сколько раз я тебе это твердил, Огниан?

– Много, – не сводя решительного взгляда с отца, глухо произнёс Огниан.

Тот холодно улыбнулся.

– И каков прок? – прошипел он. – Твои эмоции губят не только тебя, но и репутацию всей нашей семьи. Как ты можешь желать, чтобы я после этого тобой гордился?

– Отец, позволь объяснить, – процедил Огниан и сжал кулаки.

– Не стоит, – Лозен махнул рукой. – Я и так всё знаю, – он закатил глаза. – Уму непостижимо: ты, нагрубив девчонке, вцепился в неё, как лев в антилопу! Да она слабее тебя раза в три, если не в пять! Мимо проходящий мальчишка, заметив это, за неё заступился. И, в отличие от тебя, он поступил правильно! Как настоящий мужчина! Вот по кому и видно, что он сын военного, так это по нему! – воскликнув, Лозен посмотрел на Лалу, и в этот миг его суровое, покрытое веснушками лицо исказила гримаса боли. Тяжело вздохнув, он судорожно расстегнул первые пуговицы ворота рубахи и подошёл к двери. Остановившись возле неё, он кинул через плечо гневный, полный осуждения и разочарования взгляд на Огниана.

– Если я ещё раз узнаю, что ты подрался с тем мальчишкой или с кем-то ещё из-за чего-нибудь подобного, ты об этом сильно пожалеешь. Уяснил?

– Да, отец, – кивнул он. Покачав головой, Лозен покинул комнату.

– Уяснил, уяснил… Огниан, – встав, Лала медленно приблизилась к нему и робко коснулась его пальцев. – Ты нагрубил девчонке… Нет, – покачала головой. – Ты не грубишь, не ешь антилоп, – улыбнулась. – Что произошло на самом деле? – игриво застучала зубами.

Аккуратно притянув к себе Лазарину, Огниан обнял её за талию.

– Я нагрубил, это правда.

– Правда, правда… Нагрубил. Зачем? – она подняла брови, затем опустила. Потом снова подняла и снова опустила.

– Не важно, – Огниан, прижавшись щекой ко лбу сестры, прикрыл глаза. Её тепло, забота и любовь, подобно лучам весеннего солнца, согревали его в десятки раз лучше, нежели пламя костра иль кружка горячего молока. Только она, Лазарина, понимала его без лишних слов. Он мог стоять к ней спиной, с кем-то разговаривать, шутить или кричать, но только она знала, что на самом деле творилось на сердце у Огниана. Это всегда его поражало и удивляло. Лала, маленькая ранимая девочка, была для него чем-то большим, чем просто сестрой. Она была частью его души, сердца, силы.

– Не важно… Важно, важно! – Лазарина теснее прижалась к нему. – Пожалуйста… – протянула она. – Скажи.

Открыв глаза, Огниан запустил пальцы в ярко-рыжие волосы сестры и чуть слышно произнёс:

– Она оскорбила то, что я очень сильно люблю.

– Оскорбила, люблю, очень люблю… Меня? – девочка, приподняв голову в ожидании ответа, заглянула в его глаза, но он молчал. – А тот мальчик знал?

– Нет, – глухо ответил Огниан. – Он пришёл, когда разговор перетёк в иное русло.

– Русло, иное русло, пришёл, разговор, разговор… – Лазарина, задумавшись, облизала губы. – Почему ты ему не сказал, не объяснил?

– Не захотел, – выпустив сестру из объятий, Огниан подошёл к столу.

– Не захотел… Почему? – Лала нахмурилась, отчего на её лбу появилась небольшая морщинка.

– Он не понравился мне с первого взгляда, – взял в руки испорченный рисунок. – Слишком он… правильный, – с тихим презрением произнёс Огниан и, скомкав лист бумаги, выбросил его в стоящее в паре шагов от него ведро для мусора.

– Правильный, правильный… Врёшь, – мягко, но уверенно сказала Лала. Повернувшись лицом к сестре, которая уже, покачиваясь, вновь сидела на стуле, Огниан увидел, как на её губы легла тень улыбки. – Не так ли? – она окинула его лукавым взглядом. – Девушка?

Усмехнувшись, Огниан подошёл к сестре и, присев рядом с ней на корточки, накрыл её крохотные, всегда холодные ладони своими.

– От тебя ничего не утаить, – улыбка. – Рядом с ним, – немного помедлив, начал он, – целый день была одна девушка с серыми, как сталь, глазами и чёрными, точно сажа, волосами. Маленькая, хрупкая… будто чем-то больная, но не перестающая радоваться жизни, людям… мелочам. На её щеках всё время играл едва заметный румянец, с губ то и дело срывался звонкий, но приятный на слух смех.

– Приятный смех… И ты решил показать, какой ты у меня сильный и смелый? Огниан, Огниан… – покачав головой, Лала взъерошила ему волосы. – Ты хоть знаешь, как её зовут?

– Мая, – с затаённым трепетом, нежно произнёс он.

– Мая… А мальчика того?

Настенные часы пробили четыре.

Огниан широко распахнул глаза.

– Радан, – напряжённо процедил он.

– Радан, – тихо произнёс Огниан. – Судьба так странно нас не раз сводила. Мы пытались её обойти, Лала. Обхитрить, но ничего не вышло. Она упорно продолжала перекрещивать наши дороги. – он встал и, достав из кармана брюк носовой платок, протёр памятник, покрытый грязью и паутиной. – Радан… Он был слишком правильным, но я, – горькая усмешка, – исправил это, – боль с новой силой уколола сердце. – И ценой этого стала… твоя жизнь.

… Лёжа на диване с наброшенным на голову одеялом, Огниан почувствовал, как в горле образовался противный непроглатываемый ком, а внутри, где-то в области сердца, воцарилась пустота – равнодушная, безликая пустота. Ему ничего не хотелось. Совершенно ничего, разве что спрятаться ото всех, в одиночку зализать раны и после с лицемерной, идеально скрывающей его истинные чувства улыбкой на губах выйти в мир, который отныне стал для него другим. Иным – незнакомым, нежеланным, неродным.

Усталость накатывала тяжёлыми волнами, но спать Огниану абсолютно не хотелось. Кончики пальцев похолодели, а тело точно окунули в свинец. Стало трудно дышать. Невыносимо думать, осознавать…

«Я чужой, я ничей, я как не подлежащий апелляции приговор», – крутилось в голове у него. Всё оказалось ложью. Миражом. Вера и надежда растворились в сером море действительности.

Подтянув колени к груди, Огниан зажмурился. С силой сомкнул челюсти.

– Брат, – где-то совсем рядом раздался тихий и тёплый голос Лазарины.

– Не называй меня так, – процедил он, – ты ведь всё слышала. Слышала вместе со мной…

– Вместе со мной. Со мной… Мне плевать! – сдёрнув одеяло с Огниана, она присела рядом с ним. – Ты мой. Слышишь? Мой брат, – едва ощутимо провела пальцами по его щеке.

– Лала! – он схватил её за тонкое запястье. – Пожалуйста, уйди. Я хочу побыть один.

– Один, один… Но, Огниан…

– Я справлюсь, – он попытался улыбнуться, но не получилось. Выпустив из ладони руку сестры, вздохнул. – Ничего страшного не произошло.

– Не произошло… Произошло! Огниан! – чуть его толкнув, Лала нахмурила брови. – Подвинься! – она легла рядом с ним и укрыла с головой себя и Огниана одеялом. – Рассказывай, – шёпотом. – Тебе ведь плохо!

– Лала, не стоит, – не видя в темноте глаз сестры, он нащупал её руку и переплёл её пальцы со своими. – Я смогу пережить то, что не прихожусь сыном Лозену. Поверь мне, я справлюсь.

– Справлюсь… Справишься! Я верю тебе, Огниан. Верю. Но, пожалуйста, поделись со мной своей болью. Я хочу помочь тебе. Очень хочу. Пожалуйста…

Огниан, молча запустив руку в шёлковые волосы сестры, вдохнул их душистый аромат. На душе стало чуть теплее, немного светлее.

«Я не один, – чётко ощутил Огниан. – Я никогда не буду одинок, пока у меня есть она – сестра, моя душа».

Притянув к себе хрупкое тело Лазарины, он крепко-крепко сжал его в объятьях.

– Я люблю тебя, брат, – прошептала она.

– Люблю тебя…

… – Нет! – пытаясь вырваться из сковавших его рук, Огниан полной грудью вдыхал воздух с нотками гари и прокалённого металла. Отчаянно махал ногами и кулаками. – Пустите меня! Пустите! – выгнувшись и развернувшись, он с силой сомкнул ладони на шее медбрата и, впиваясь до крови в неё ногтями, стал с остервенением душить соперника. Тот, закашлявшись, чертыхнулся и инстинктивно ослабил хватку. Оказавшись на долю секунды на свободе, Огниан хотел было моментально подбежать к девочке, но медбрат, молча схватив его за шкирку, вновь прижал к себе. – Лала! – он громко позвал сестру, но она, сидя на траве всего в паре метров от него, точно не слышала. Поджав колени к груди, она начала покачиваться взад-вперёд, взад-вперёд. – Лала! Лалочка! – не сдавался Огниан. – Пустите меня! – сквозь зубы процедил он уже двоим медицинским работникам, держащим его. – Лала!

– Огниан, – отойдя от Лазарины, к нему подошёл плотного телосложения, с посидевшими на висках волосами врач. Он был низкого роста, с покрытым шрамами и прыщами лицом. – Прекрати! – прошипел он. – У неё шок.

– Пустите меня! – вглядываясь в зелёные, подёрнутые молочной пеленой глаза врача, произнёс Огниан голосом, полным ненависти. – Пустите, – ровно, но жёстко повторил он. – Вы ей ничем не сможете помочь. Она доверяет только мне!

– Огниан, – мужчина, подтянув ремень штанов, покачал головой. – Ей сейчас даже ты не сможешь помочь. На её глазах погибли родители! – он достал из кармана куртки сигарету и зажигалку. Закурил. – Она сама чудом выжила! Если бы ваша мать не успела среагировать и не закрыла её своим телом, то Лазарина непременно вылетела бы в лобовое стекло и…

– Пустите меня! – перебивая врача, в очередной раз потребовал Огниан. – Пустите! –изловчившись, он неожиданно укусил одного из мужчин в белых халатах за плечо, а второго ударил локтем в живот. Вырвавшись из сдерживающих его силков, он, не теряя времени, подбежал к сестре. Упав рядом с ней на колени, хотел было прижать её к своей груди, но девочка попятилась назад. Заплакала. – Тише-тише, – зашептал Огниан, аккуратно протягивая руки к ней. – Лала, я рядом. Я с тобой. Лала, Лалочка, ты меня слышишь? Узнаёшь?

Прикрыв ладонями уши, Лазарина оглушительно громко закричала.

– Не трогай её, – Огниан почувствовал, как кто-то положил свою массивную руку на его плечо. – Она замкнулась. Ей нужен особый уход.

– Я поеду с ней! – вставая, решительно заявил он.

– Нет, – непреклонность. – Ты будешь жить в обычном детском доме, а Лазарина – в специальном, для таких, как она. Для детей с психическими отклонениями.

– Нет! – прорычал Огниан. – Она нормальная! – он хотел было снова попробовать коснуться сестры, как вдруг один из врачей, подхватив его на руки, потащил к машине. – Пустите меня! Лала! Лалочка!

– Ты сможешь её навещать, – пуская изо рта струю дыма, чуть слышно произнёс врач.

– Когда я тебя потерял? – Огниан заглянул в глаза девушки, изображённой на обелиске. – В тот день, когда умерли наши родители? Или раньше? Или позже?.. Но Ад начался именно с того дня, когда тебя забрали у меня.

… Застыв на пару секунд на пороге палаты, Огниан, окинув долгим взглядом ссутулившийся силуэт сестры и аккуратно, чуть слышно закрыв за собой дверь, подошёл к девочке вплотную.

– Привет, – одними губами произнёс он. – Как ты?

Вопреки его ожиданиям, Лазарина молчала. Выводя на бумаге круги, она, точно погрузившись в свой мир, не видела и не слышала брата. Огниан присел на корточки.

– Я скучаю по тебе, Лала, – он едва успел коснуться коленей сестры, как она, дёрнувшись, закрыла глаза и затряслась, точно осенний лист на ветру.

– Скучаю, – надломлено произнёс Огниан. – Очень скучаю, – заметив, что дождь постепенно стал утихать, он вынул из большого отделения сумки церковную свечу и воткнул её в землю у изголовья могилы.

… Присев на стул, Огниан молча наблюдал, как сестра, стоя возле окна, смотрела куда-то вдаль. О чём-то думала. Мечтала. Прошёл уже месяц как погибли родители, а Лазарина так и не произнесла ни слова. Не коснулась брата. Даже не взглянула на него. Отныне она жила в своём мире. Тонкая связь, всегда притягивающая сестру к нему, порвалась, и осознание этого медленно, точно угарный газ, убивало Огниана.

– Как бы я хотел узнать, о чём ты думаешь, Лала… – прошептал он.

Расстегнув нагрудный карман ветровки, Огниан достал оттуда воздушный шар. Усмехнувшись, стал его надувать.

– Я помню, как ты их любила, – между выдохами произнёс он.

… – Я принёс тебе книгу, – прошептал Огниан. – Её Мая стащила в библиотеке и передала тебе. Помнишь, – он посмотрел на Лазарину, – я рассказывал тебе об этой девушке? Она хочет как-нибудь с тобой познакомиться…

Девочка никак не отреагировала на его слова и, сидя на кровати, продолжила смотреть в одну точку. Присев на кровать рядом с сестрой, Огниан положил книгу на тумбочку.

– Эта книга – сборник стихов Даниила Хармса. Мне оттуда понравился один стишок. Думаю, он и тебе придётся по вкусу, – Огниан улыбнулся. – Несчастная кошка порезала лапу –
Сидит, и ни шагу не может ступить.
Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу,
Воздушные шарики надо купить!
И сразу столпился народ на дороге –
Шумит, и кричит, и на кошку глядит.
А кошка отчасти идёт по дороге,
Отчасти по воздуху плавно летит!

Достав из кармана брюк воздушный шарик, он начал его надувать. Покончив с этим делом, завязал на узел его «хвостик» и положил рядом с сестрой.

– У него синий цвет – твой любимый, – мягко произнёс Огниан, но Лала на него даже не взглянула. Поджав губы и почувствовав, как внутри него всё начало сжиматься, он встал. На пару секунд опустил глаза. Вздохнул. Хотел было уже уйти, как внезапно почувствовал, что холодная ладонь сестры коснулась его пальцев. Сердце Огниана пропустило удар. Затаив дыхание, он медленно повернулся лицом к Лале. Та на него все так же не смотрела, но теперь едва ощутимо, аккуратно держала его за руку.

Широко улыбнувшись, Огниан посмотрел вверх.

– Спасибо, – одними губами сказал он.

Оторвав вылезшую из ветровки нитку, Огниан одним её концом завязал «хвостик» воздушного шара, а второй привязал к кусту, растущему рядом.

– Глупо? – он вскинул бровь. – Возможно. Но мне плевать. Я знаю одно: пусть незримо, неощутимо, но ты рядом со мной… сидишь, улыбаешься.

… – Лала, – опрокинув голову на её колени, Огниан содрогнулся. – Её больше нет… Нет. Я ничем не смог ей помочь. Что бы я ни делал, как бы ни пытался… Смерть забрала её у меня. Забрала навсегда! Почему? Я не хотел её толкать… Не хотел. Это вышло случайно… Случайно. Ты веришь мне? – на мгновение приподняв голову, он встретился с добрым взглядом сестры. – Веришь, я знаю. Радан… Будь он проклят! Ненавижу его! Если бы не он… она была бы жива! Зачем он дал ей эти чёртовы ключи? Ведь ночуй она в приюте, всего бы этого не случилось… Ты веришь мне, Лала? – девочка, переведя взгляд на окно, коснулась ладонью затылка Огниана. Горькие слёзы потекли по его щекам, а внутри все изнывало от боли потери и отвращения к самому себе.

– Моя ненависть была несправедлива. Оттого и более упорна? Не спорю. Но боль… Лала, она была кислотой вместо крови в моих венах. Она, превращая в прах, выжигала душу. Уничтожала во мне свет, который дарила мне ты.

… Подойдя к столу, за которым сидела рыжеволосая девушка, Огниан чуть нагнулся и прошептал ей на ухо:

– С днём рождения, Лала! – присев рядом, он аккуратно положил в её руки принесённые им дельфиниумы нежно-фиолетового цвета. Лазарина ничего не ответила. Лишь блёклая, почти незаметная тень улыбки легла на её потрескавшиеся губы. В зелёных глазах появился едва уловимый блеск нежности. Счастья. Моргнув, она медленно, точно боясь, что её вот-вот ударят, поднесла к носу цветы. Вздохнула медовый, похожий на запах аниса аромат. Прикрыла глаза.

Огниан бережно погладил сестру по голове и поцеловал в макушку. Достав из кармана кителя кольцо, он аккуратно надел его на палец Лазарины и улыбнулся.

– Я должен был выкрасть тебя из приюта и уехать. Неважно куда, лишь бы уехать. И кто знает, быть может, тогда наши дороги с Раданом разошлись бы навсегда и сейчас, – Огниан посмотрел на свою пустую ладонь, – я держал бы тебя за дряхлую, покрытую морщинами руку.

… Держа в руке ладонь сестры, Огниан посмотрел на небо, полное рваных облаков.

– Знаешь, я вчера вечером, когда возвращался от тебя, случайно столкнулся на улице с одной девушкой. Она медленно шла, смотрела по сторонам и разговаривала с пышной дамой в отвратительном ярко-жёлтом платье. Как я узнал потом, со своей сестрой. Улыбалась. Смеялась. Когда мы поравнялись, она скользнула по мне взглядом – таким лучистым, нежным… тёплым, что по коже пробежали мурашки. Это, наверно, странно, да, сестра? Но… отчего-то это было именно так. А потом она споткнулась и упала прямо в мои объятья. От неё так дивно пахло… Яблоками, точно как от Маи… Представляешь, она даже похожа на неё. Такие же угольно-чёрные волосы, пепельные глаза, худые, практически костлявые плечи и родинка на щеке. И кожа… Бледная, словно молоко. У меня в жилах так кровь и застыла, а в груди остановилось сердце. В памяти вспыхнули горькие воспоминания, но стоило девушке, смущённо потупив взор, робко произнести: «Прости», – меня накрыла пелена спокойствия. Я невольно залюбовался незнакомкой, на щеках которой появился лёгкий румянец. Мы разговорились… Правда, сестра её, Аглая, несносной болтуньей оказалась. Всё трещала и трещала, как кузнечик, точно нарочно мешала нам говорить. Мне было жаль, что у меня нет кляпа… И верёвки, чтобы связать её и оставить где-нибудь в переулке. Жестоко? Возможно. Но она меня, мягко говоря, взбесила. Я предложил их проводить. Виолетта – та девушка, что мне понравилась – с радостью согласилась, а вот Аглая… Неважно. Она вела себя как-то не совсем адекватно, – положив голову на плечо сестры, Огниан чуть приподнял уголки губ. – Знаешь, Лала, я никогда не думал, что после Маи вновь поверю во что-то чистое, что позволю кому-то ещё занять в моём сердце место… Я не хотел этого. У меня ведь есть ты, но… почему-то мне захотелось узнать Виолетту поближе. Часто касаться её. Лала… В течение того часа, что я провёл рядом с ней, мне впервые за долгое время было так уютно и тепло, – он почувствовал, как сестра заиграла с его волосами.

– Виолетта… Ты ведь знаешь, я любил её, Лала, а она меня, – улыбнувшись, Огниан покачал головой. – Наполовину. Другая, настоящая половина, принадлежала ему и только ему.

… Посмотрев на сестру, которая сидела на подоконнике и с отрешённым видом накручивала на палец прядь волос, Огниан прошёл вглубь палаты и, остановившись около прикроватной тумбочки, положил на неё небольшой пакет.

– Тут конфеты, – тихо произнёс он. – Надеюсь, они тебе понравятся.

В ответ на свои слова он услышал лишь слабое тиканье секундной стрелки часов. Лазарина задумчиво вглядывалась в пол, как вдруг, словно увидев в нём нечто смешное, засмеялась и закачала ногами. Прижала ладонь к губам. Утихла. Переведя взгляд на виднеющийся за окном голубой с редко проплывающими облаками кусочек неба, она чуть склонила голову набок. Медленно провела пальцем по стеклу. Огниан, сосредоточенно наблюдая за движениями девушки, скользнул взглядом по её огненно-рыжим волосам, в которых запутались, будто тонкие нити золота, лучи солнца. Посмотрел на бледную, чистую, без единой веснушки кожу; на нос – маленький и немного курносый; на мягкие, похожие по цвету на рябину губы. На щёки – едва румяные; на изящные руки; на талию – стройную. И грусть чёрной тканью легла на его плечи. В грудь ударила тупая, тяжёлая боль.

– Ты у меня красивая, – подойдя к сестре, прошептал он и присел рядом с ней. – Очень красивая, – аккуратно коснулся её ладони. Лала дрогнула, но, продолжая смотреть в одну точку на небе, руку не отдёрнула. – Спасибо, что вновь начинаешь мне доверять, – поднеся руку девушки к губам, Огниан едва ощутимо её поцеловал. Откинувшись на раму окна, он, не выпуская из ладоней хрупкие пальцы сестры, прикрыл глаза. – Я хочу поделиться с тобой одной тайной, – уголки его губ чуть приподнялись. – Три недели назад, когда я наконец-таки получил заслуженную увольнительную на выходные, я сразу после стрельбищ поехал домой. Прибыв вечером в город, решил немного прогуляться. Подышать свежим воздухом. Отвлечься от въевшихся в мозг рыданий новобранцев, которые вечно думают не о том, как им точней стрелять в цель, а только о юбках, веселье да о домашней стряпне, – вздох. – Я гулял по паркам, бродил по улицам и, думая про войну, которая непременно вот-вот начнётся в нашей стране, смотрел на людей и на всё то, что я подписался защищать ценой собственной жизни. Я, с головой нырнув в мысли, шёл и шёл вперёд, пока не заметил, что оказался у дома Виолетты, – Огниан чуть приоткрыл глаза. – Отчего-то мне вдруг захотелось с ней встретиться, но для визитов, – он чуть повёл плечами, – было уже слишком поздно. Поэтому я, понадеявшись увидеть её силуэт в окне, решил обойти дом вокруг забора и… – он широко распахнул глаза. – Спустя пару минут я увидел её, – улыбка. – Она, кидая палку собаке, играла вместе с ней в саду под мохнатой высокой сосной. Смеялась. Порой что-то под нос себе шептала. Замедлив шаг, я остановился и окликнул её. Она оглянулась. И, окинув меня долгим взглядом, осторожно, словно опасаясь чего-то, взяла за ошейник пса и медленно подошла к забору. Робко улыбнулась. Узнала… Собака громко залаяла, зарычала, но, услышав от хозяйки строгим голосом сказанное: «Молчать! Свои!» – умолкла. Я спросил Виолетту: «Почему ты одна? Скоро ведь уже наступит ночь, а мы живём в неблагодарное время. Девушке рискованно быть одной даже за оградой, в собственном дворе!» Она ответила, что её сестра отошла на пару минут и вскоре вернётся…

Огниан немного помедлил, затем его пальцы стали вырисовывать на тыльной стороне ладони Лазарины незамысловатые рисунки.

– Её глаза, Лала, были устремлены прямо на меня. Их изучающий взгляд точно прожигал меня насквозь и, поражая в самое сердце, смотрел в глубь души… Неожиданно в её взгляде появились искорки лукавства, хулиганства. Мне это понравилось, – усмехнувшись, он опустил подбородок к груди и чуть покачал головой. – Чертовски понравилось. Я поинтересовался, не удостоит ли она меня чести завтра днём прогуляться со мной по скверу. На что она, сославшись на неотложные дела, ответила отказом… Но предложила нечто иное, – он провёл языком по губам. – Это, право, прозвучит немного странно и смешно, но… необычно, – Огниан выпрямился. – Она попросила прийти меня ночью... Сказать, что я был удивлён, – приподнял бровь, – это не сказать ничего. Но я не стал задавать вопросов, посчитав, что пока не время для них… да и к чему? Когда она поймёт, почувствует, что мне можно доверять, она сама всё расскажет. Не так ли? – Огниан крепче сжал пальцы сестры в своей ладони. – В общем, Лалочка, я согласился на эту авантюру.

Задумавшись, он чуть нахмурился.

– Не знаю, почему и зачем, но согласился... Возможно, потому, что рядом с ней, Лала, так же тепло, как рядом с тобой, – он переплёл свои пальцы с пальцами сестры. – Мы договорились, что в полночь я приду к её дому, перепрыгну через забор и аккуратно, стараясь остаться незамеченным, подойду к липе под её балконом. Использую ветви, заберусь на него и… окажусь в её комнате. Она специально оставит окна открытыми, – пауза. – Я пришёл… Она была очень рада меня видеть, ибо опасалась, что я передумаю. Оставлю её… – лёгкая печаль. – Она сказала, что у неё нет друзей. Совсем нет. Я первый, кто захотел её узнать, впустить в свою жизнь, в свои мысли… Мы условились, что и в следующую ночь я навещу её. И я вновь пришёл… Я до сих пор пробираюсь к ней, как только восходит на небо луна. Лала, Лала… Я многих женщин встречал на своём пути, но ни одна не была мне столь дорога, как ты, сестра. Как в своё время Мая… – боль. Свободной рукой Огниан провёл ладонью по лицу. – Виолетта – она всегда такая разная… – нежность. – Непосредственная. Озорная. Но очень ласковая, мягкая… Ранимая. Когда я держу её за руку… это ни с чем не сравнить… Держу и боюсь отпустить, – тишина. Проследив за пустым взглядом сестры, Огниан увидел, как на фоне яркого круга солнца летит, точно предвестник беды, иссиня-чёрный ворон и громко, истошно каркает. – Знаешь, Лала… –шёпот. – Мне отчего-то это все напоминает трагедию Шекспира… Ночь, луна, балкон. Двое влюблённых, яд и кинжал, смерть. Но… – он, отгоняя прочь безликую тревогу, усмехнулся. – Я более чем уверен, что в нашем с Виолеттой случае будет совершенно иной финал. Без драмы и чьей-либо гибели.

– Глупец, – Огниан покачал головой. – Всё оказалось намного хуже…