Глава 1.

Шесть месяцев спустя.

Маленькая золотистая рыбка сновала по аквариуму туда-сюда. Если первые два месяца мне было искренне ее жаль, то теперь мне хотелось ее просто задушить. Вообще я никогда не понимала, зачем люди заводят рыб. Наверное, это занятие для тех, кто считает, что никто не поймет его внутренний мир. Да-да, я просто уверена, что это так! Посудите сами, собака виляет хвостом или лает, в зависимости от того, что чувствует к стоящему перед ней человеку. Кошка тоже пойдет на руки лишь к тому, кто ей приятен, об того, кто ей противен она с удовольствием поточит когти. Из этого можно сделать вывод, что по своим четвероногим друзьям человек может понять о своем собеседнике очень многое. А какой толк в этом вопросе от рыб? Что, если им кто-то не нравится, они начинают пускать пузыри вылупясь на тебя через толстое стекло аквариума? Ничего подобного! Я пробовала, рыбам абсолютно наплевать, кто находится по ту сторону стекла.
- Прости, что заставил тебя ждать, Катарина!
Вошедший психотерапевт оборвал мои философские рассуждения перед невидимой публикой. Опустившись в широкое кресло напротив меня, он быстро пролистал свой блокнот, потом по-привычке сдвинул маленькие круглые очки на лоб и с премилой улыбкой посмотрел на меня.
- Ну, как прошли твои выходные? – спросил он, готовый выслушивать весь этот бред, что выливают на него пациенты.
- Как обычно, - отозвалась я, - смотрела фильмы по двд, читала…
- Никуда не выходила? – задал он свой следующий вопрос, предварительно пометив вышесказанное мною в блокнот.
Последнее время мне так хотелось вырвать у него из рук эту вещицу и прочесть, какой же диагноз у меня вырисовывается из его странных, а порой и совсем глупых вопросов.
- Дождливо было, - небрежно отозвалась я, непроизвольно возвращаясь взглядом к рыбке в аквариуме. Она все еще бесновалась в своем жилище, и вот ей-то и требовался психиатр.
Я улыбнулась своим бредовым мыслям, заметив краем глаза, что врач пристально следит за мной.
- Нравятся рыбы? – спросил он.
- Очень, - усмехнулась я, но, видимо, тот не понял, что это была шутка.
Пометив что-то в блокнот, врач протянул мне уже хорошо знакомый резиновый мячик, совсем не большой, спокойно помещавшийся в ладони. Некоторое время я просто крутила его в руках, стараясь перебороть внутри всю неприязнь к этим психотренингам, а потом очень спокойно стала излагать какого цвета мое сегодняшнее настроение и с каким бы фруктом я себя охарактеризовала.
За все три месяца, в течение которых я посещала психотерапевта, ничего не менялось, он всегда начинал по старой схеме. Сначала обычные обмены любезностями, потом этот резиновый мячик, с которым я могла делать все, что хотела, лишь бы правдиво рассказывала о своем настроении. Все это было слишком однообразно и скучно, хотя, я не могу отрицать того, что оно действовало мне на пользу. Но с другой стороны, нельзя было отметать действие лекарств, которые я принимала по настоянию врачей. Даже смешно, моя теперешняя жизнь отчаянно напоминала существование подопытного кролика, и вот интересно, что же на мне проверяли. Но, пожалуй, быть материалом для экспертиз лучше, чем скрываться от назойливых журналистов. Раньше, когда моя жизнь казалась такой удачной и беззаботной, я мечтала быть известной личностью, о которой бы писали в газетах разный бред. Я мечтала быть талантливой танцовщицей, вытянувшей свой удачный билет, планировала создать что-то новое в танцевальной индустрии. Только чем закончились эти мечты? Я потеряла не только карьеру, но и семью, и любимого мужчину. Так зачем мне теперь эти вспышки фотокамер и тупой вопрос: «Катарина, как ваши дела?» или «Как вы себя чувствуете, Катарина? Как вам удалось пережить весь этот кошмар?» Я никак его не переживала, я до сих пор от него скрываюсь!
Тем временем психотерапевт закончил сеанс и, пожав друг другу руки, мы разошлись каждый в свою сторону. Конечно, я сильно утрирую. Он остался в своем кабинете, ожидая прихода следующего пациента, я же пожелала доброго дня его приветливой секретарше и покинула здание клиники.
Заснеженная улица встретила меня сильными порывами ветра и жесткой январской метелью. Опасливо оглядевшись по сторонам, я поглубже закуталась в шерстяной шарф и скользнула в машину, которую Алек выделил мне вместе с водителем. Этого коренастого мужчину с сосредоточенным выражением лица звали Михаил. Ему было сорок пять лет, и он имел обыкновение молчать. Все чаще я ловила себя на мысли, что Алек специально дал мне его, чтобы я не могла выспросить какие-нибудь старые секреты семьи Гроссу. Смешно и глупо, но другого объяснения я этому не находила. Я видела двух других водителей, поверьте, они ни чуть не похожи на Михаила.
- Домой или в кафе? Может, в магазин? – спросил он.
- Домой, - отозвалась я, чуть ли не морщась на слове «дом».
Что поделать, но даже шикарный особняк никогда не сможет стать моим домом.
Машина ехала медленно и ровно, не пропуская, кажется, ни одного светофора. Еще одна положительная черта Михаила – ехать с ним безопаснее, чем сидеть дома на диване.
Мимо проплывали магазины, кафе, музеи и гостиницы, кое-где показывались снегоуборочные машины, хотя метель и не собиралась идти на убыль. Если так пойдет, то к вечеру образуется пробка. Хотя, должно ли меня это волновать? Нет, конечно же. Я в это время уже буду сидеть в комнате, и пялиться в телевизор. От этой мысли было совсем не весело, сплошное однообразие уже подкатывало к горлу, грозясь однажды выйти наружу.
- Михаил, включите радио, пожалуйста, - попросила я, на несколько секунд отклонив голову от стекла.
Тот кивнул и тут же включил магнитолу, чуть прибавив громкость. Уютный салон автомобиля тут же охватил незатейливый мотив, снабженный трогательной рифмой на румынском. Я выучила язык несколько месяцев назад, так что теперь не испытывала трудностей. Нужно сказать, что это учение далось мне на удивление легко.
Бухарест, живущий полной зимней жизнью, оставался позади, все чаще попадались деревья и вымощенные дороги, ведущие в поселки исключительно для богатых людей. В одном из таких поселков и обитали Искатели, или в народе семья Гроссу. Это было очень удобно для таких важных для государства личностей. Охраняемая территория, высокие заборы, снабженные скрытыми видео камерами – не жилой поселок, а целая военная база. И очень жаль, что все они не разделяли моего сарказма. Иногда я ловила себя на мысли, что чувствую себя кем-то из тайных врагов Румынии, ибо такие условия проживания были не для меня.
Наконец, на горизонте показался чистенький и величественный дом Гроссу. Это было огромное белокаменное строение, с четырьмя тоненькими башенками, крытыми черепицей и имевшее внутри около ста комнат. С фасада дом был больше похож на миниатюрный замок, но не внушал трепетного ужаса, здесь отовсюду веяло размеренностью и защищенностью. Как я узнала позже, это родовое гнездо всех Гроссу, и несколько лет назад его старательно перестраивали, чтобы придать более современный вид.
Во внутреннем дворе дома располагался большой квадратный бассейн, выложенный бледно-голубой плиткой, а ухоженный сад, имевший в своем распоряжении многочисленные яблони, груши, сливы и виноградники, я уже не говорю о клумбах с цветами, казался целой райской рощей. Наверное, не будь в моей жизни трагедий, я бы не переставала восхищаться такой красотой и роскошью, но тогда, как и теперь, я считаю все это простой необходимостью.
Михаил умело вел машину на внутренний двор, после того, как немного сонный охранник отворил ворота. Хорошо, что ехала я, а не Алек, он бы тут же придрался к этому «великану на стреме» и уволил бы его в два счета. Машина остановилась точно у парадного входа, и я несколько минут помедлила, прикидывая, кто бы мог в это время уже быть дома. По моим предположениям не больше пяти человек, не считая троих маленьких детей. Да, в этом доме живет столько народу, что он больше напоминает придорожную гостиницу.
Поблагодарив Михаила, я неспешно вышла из машины, по инерции прикрывая рукой левое колено. Оно уже давно не болело и не вызывало дискомфорт, - и это было еще одной загадкой, - будто бы у меня никогда и не было травмы, но я все равно старалась его не перетруждать.
Отперев дверь своим ключом, я тихо вошла внутрь. У меня всегда была привычка особо не шуметь, а здесь просто сама атмосфера к этому располагала. Откуда-то доносился звук рояля, кто-то упорно разучивал гаммы, и я даже знала кто. Детский смех и плач смешивался в один не понятный звук, сопровождаемый возней, но все это перебивал запах борща, тонким ароматом, струящимся из кухни. Я, не раздумывая, шмыгнула именно туда, едва успев скинуть зимнюю куртку на меху и вязаную шапочку. Кухарка, которую звали Мирта, задумчиво смотрела в окно, подперев подбородок кулаком. Она была пышечкой, но это ничуть ее не портило, казалось, похудей она на пару кило, все ее скрытое обаяние разом пройдет. Мирта была очень доброй, немного пошлой, но не любопытной, ее вполне устраивало место работы и щедрые хозяева.
- Тебе нужно было родиться кошкой, Кэт, - усмехнулась она, и повернула голову в мою сторону. – Как всегда очень тихо входишь.
Я нерешительно замерла на пороге и тупо улыбнулась.
- Проголодалась? – спросила Мирта, подходя к плите.
- Ага, - отозвалась я. – На улице такая метель!
Она ничего не ответила, наливая мне в тарелку горячий борщ, от одного взгляда на который у меня слюнки потекли.
- «Старички» ждали тебя к обеду, - проговорила Мирта, ставя передо мной тарелку и пододвигая хлеб. – Снова врач проводил свои тесты?
- У них так принято, - ответила я, принимаясь за еду.
Та кивнула, решив, видимо, что это не ее дело.
- Иштван сегодня не в духе, - сказала через некоторое время она, снова подходя к окну. – Не перечь ему, если будет приставать с расспросами. Ему не долго осталось уж…
- Мирта! – рассмеялась я. – Если бы Алек тебя слышал…
- Его нет сейчас, поэтому я и говорю, - усмехнулась она в ответ. – Да и все «старички» не лучше Иштвана.
Я не нашлась, что ответить. Мирта называла «старичками» четверых престарелых Гроссу: Иштвана, которому под Рождество стукнуло восемьдесят семь, девяностопятилетнюю Корину, а так же Грегора с его женой Маргаритой, которым, соответственно, было семьдесят три и шестьдесят два. Они были старейшими из рода Гроссу и всегда все обо всем знали, по каким-то не писаным законам семьи от них категорически нельзя было ничего скрывать. Иштвана нельзя было назвать общительным. Иногда мне казалось, что книги он любит больше, чем своих детей или внуков: каждый день он закрывался в библиотеке и не выходил оттуда иногда до самого вечера. Но, не смотря на такую отрешенность от внешнего мира, Иштван производил впечатление грозного и волевого отца семейства, такого диктатора, который иногда мог одним веским замечанием втоптать тебя в пол.
Прямой противоположностью была его кузина Корина, которая единственная из женщин Гроссу обладала большой экстрасенсорной силой. С ее мнением в семье считались точно так же, как с мнением Иштвана, хотя иногда мне казалось, что Корине совершенно не интересно вертеться в этом водовороте событий. Она была уравновешенной, сдержанной в своих эмоциях бабушкой, с мечтательным взглядом потускневших голубых глаз и особенной страстью к вышиванию. По утрам в выходные дни она всегда занималась рукоделием, устроившись в большом удобном кресле у самого окна. Корина мне нравилась, но иногда ее чрезмерная манерность и воспитанность выводили из себя.
Грегора бы я назвала вечным романтиком. Все в его виде, начиная от предпочтений в одежде и заканчивая речью, говорило о том, что он именно тот рыцарь без страха и упрека, который готов на все ради своей дамы. Несмотря на достаточно почтенный возраст, Грегор не скрывал свою пылкую любовь к своей жене, Маргарите, которая была не меньшим романтиком, чем он сам. Те Гроссу, что помоложе, за глаза называли их ГреМар, соединяя три первых буквы от их имен и никто, конечно же, никто не говорил «бабушка Маргарита» и «дедушка Грегор», только Марго и Грегор, словно они все еще были наивными подростками.
Они оба любили одних и тех же поэтов, стихи которых, частенько зачитывали мне в качестве знакомства с искусством. Первое время я слушала их с радостью, но потом мне стало очень надоедать. То ли действие лекарств закончилось, то ли они, правда, уже перестали меня занимать. Я вообще в последнее время заметила за собой такую черту, как непостоянство: мне всегда хотелось чего-то нового.
Доев борщ, я с удовольствием выпила две чашки чая, отказавшись от тушеной картошки. Мирту это расстроило, но я на самом деле была сыта, и поспешила в свою комнату, тем самым уклонившись от бесполезных разговоров. Не то, чтобы мне не хотелось поговорить, очень хотелось! Но с другой стороны, в этих разговоров не было ничего, они меня не спасали от одиноких утопических мыслей в тишине своей комнаты.
Моя комната находилась на втором этаже и окнами выходила в сад. Когда Алек привез меня после реабилитации, он предложил мне выбрать любую комнату, но мне было как-то не до этого. Единственным моим желанием было то, чтобы окна выходили в сад. Природа удивительно быстро приводила меня в состояние равновесия, и я могла часами сидеть на подоконнике и смотреть на деревья, на видневшиеся вдалеке горы, с заснеженными пиками.… Это было единственное, что связывало меня с Владом. С погибшим Владом. И как только я оставалась одна, от осознания этой потери хотелось рыдать. Просто упасть на кровать, закусив край подушки, и рыдать так тихо, чтобы никто не мог услышать. Даже сейчас, стоя на середине своей просторной комнаты, я чувствовала себя лишенной чего-то очень важного и ценного. Наверное, кто-нибудь другой окажись на моем месте, радовался бы, что судьба не выкинула его на улицу, а позволила жить в таком чудесном доме. Но все это была мишура. Я часто теряла ощущение реальности, мысли путались, а вечное уныние стало моей привычкой. Это была все та же я, но переродившаяся, изменившая ход каких-то событий.
Скинув одежду и небрежно кинув ее на пол, я подошла к большому прямоугольному зеркалу, украшавшему высокий шкаф-купе. Накрашенные ресницы кое-где слиплись от мокрого снега, а на белых щеках выступил едва заметный румянец. Светло-русые волосы, которые уже отросли и теперь доходили до плеч выглядели неопрятно и больше напоминали солому. Я до сих пор не знаю, зачем подстриглась и покрасилась, наверное, думала, что так изменится мое отношение к жизни. Я всегда носила длинные волосы и никогда не стригла их короче лопаток, но все в жизни меняется, и, честно говоря, я ни чуть не расстроилась, когда к моим ногам упали тяжелые темные пряди.
Пару раз проведя расческой по волосам, я отложила ее в сторону, а потом достала спортивный костюм. До ужина пока еще далеко, так что я смогу поваляться на кровати не меньше трех часов. И все-таки нужно было воспользоваться предложением Михаила и заехать в магазин. Хотелось пожевать чего-то особо вредного, наподобие чипсов или луковых колец. Теперь, когда я точно знала, что никогда не буду танцевать, меня не пугали лишние калории и килограммы.
Взяв пульт от телевизора, я чуть ли не прыжком пересекла расстояние до большой кровати, покрытой малиновым атласным покрывалом, и растянулась поверх его, как сытая кошка. Бездумно перелистывая каналы, я сама не знала, что хочу найти. Наткнувшись на какой-то душещипательный фильм, уже после пяти минут просмотра, я начинала весело усмехаться – сценарий был ужаснейшим, а актеры явно переигрывали. По другому каналу отчаянно рвала голос какая-то тощая девица, воодушевленно напевая в микрофон песню из «Титаника». По третьему каналу, как не удивительно, показывали балет. Мое сердце тут же больно защемило, и я поспешно переключила дальше, наткнувшись на трогательных бурых медведей, ловивших рыбу в быстрой реке. Почему-то последнее время я предпочитала смотреть именно канал о дикой природе. Мне нравились эти немые фильмы о диких кошках, медведях, волках и даже змеях. Все у них было как-то размеренно, четко, пусть и очень опасно.
В этот раз огромные бурые медведи боролись за территорию с волками, вынужденные прервать ловлю рыбы. Эта битва звериного мира напомнила мне ту, что была прошлым летом – мою битву. Я потеряла там не только Влада, но и себя. Господи, этого никогда не пережить! Грудь больно защемило и стало тяжело дышать. Прижав кулак к грудной клетке, я стала хватать открытым ртом воздух и закашлялась. Горький ком моих страданий не хотел рассасываться, тело начинала бить дрожь. Это нервы, чертовы нервы…
Потянувшись к прикроватной тумбочке, я на ощупь отыскала ящик и с силой открыла его. Судорожно перебирая бумажные носовые платки, все возможные крема и некоторые безделушки, я, наконец, нашла маленький бутылек с нужным лекарством. Положив две таблетки на язык, я достала из-под кровати бутылку минеральной воды и сделала большой глоток. Потом еще и еще один. Замерев на пару минут, я почувствовала, как дрожь начинает оставлять тело, сердце принимало обычный ритм, хоть по щеке все-таки успела скатиться одинокая слеза. Смахнув ее, я приложила ладонь к вспотевшему лбу. Если так будет продолжаться, мне и до психушки не далеко.
Спустя минут двадцать я уже стояла на узеньком балконе, принадлежащим моей комнате и курила. Раньше я никогда не испытывала тяги к никотину, хотя лет в тринадцать, кажется, попросила знакомых девчонок научить меня курить. Ощущение было омерзительным! Мне казалось, что мои легкие в один миг сжались, просто склеились, и уже никогда не вернуться в прежнее положение. Тогда я думала, что ни за что на свете не стану курить. Но прошли годы и сейчас, я затягиваюсь тонкой сигареткой, как заправский курильщик, причем не испытываю от этого никакого удовольствия. Почему-то мой организм отчаянно требует никотина, но каждый раз, когда едкий дым достигает легких, я пытаюсь понять, как я могла так низко пасть, чтобы снова и снова прикуривать сигарету.
Затушив окурок о железный поручень балкона, я прошла в ванную комнату и смыла его в унитаз. От рук теперь пахло табаком, и никаким мылом это уже не смыть, так что придется некоторое время изо всех сил игнорировать эту неприятность. Почистив зубы, чтобы уничтожить едкий запах хотя бы изо рта, я умылась, смыв весь свой макияж, и вернулась в комнату. Около кровати валялся ящик из тумбочки, чье содержимое высыпалось на пол, покрытый светлым ковролином. Нехотя собирая все обратно, я вдруг наткнулась на вещь, которую предпочитала бы вообще никогда не видеть. Цепочка. Та самая цепочка, которая принадлежала Владу. Нет, вернее, она принадлежала сначала мне, а только потом Владу. Он так сказал, он так хотел!
После того, как Алек сообщил мне о том, что Влада больше нет, я сняла ее с руки. Мне казалось, что она до сих пор хранит его энергетику. Привалившись спиной к кровати, я принялась вертеть ее в руках, перебирая в голове эпизоды, которые запали в сердце.

«- Тогда, может, скажешь, как зовут тебя?»
«- Влад»
«- А какие способности у вампиров еще, кроме приятного запаха?»
«- Мы читаем мысли, но это ты уже знаешь. Левитация, дар внушения, с которым ты тоже знакома.… А еще иллюзия».
«- Иллюзия? И как это выражается?»
«- В голове человека мы умеем создавать образы, показывать какие-то события: вымышленные или реальные, как целый фильм».

Дальше я не смогла. Зажав голову между колен, я пыталась не заплакать. Мне нужно совладать с собой, иначе Алек снова отправит меня лечиться. Да и кто знает, может так и шизофрению не долго заработать.
Собравшись с мыслями, я поднялась на ноги, потом водрузила ящик на его законное место и боязливо посмотрела на цепочку, лежавшую на моей ладони. Когда-то Влад носил ее, у нее его запах, наверное.… Тряхнув головой, я зажала цепочку в руке и села на кровать. Потом, не глядя, сунула ее в ящик, громко его захлопнула и откинулась на спину. Перед моими глазами был верх бархатного балдахина, закрывающего кровать. Не я его заказывала, это проделки Ив – дочери Алека. Она хорошая девочка, но чересчур назойлива, хотя кроме нее в этом доме мне больше не с кем побыть самой собой.
Я залезла на кровать с ногами и свернулась калачиком. Глаза слипались, и я знала, что это действие лекарства. Мышцы расслаблялись, сердце успокаивалось и принимало мерный шаг. Сама не замечая как, я погрузилась в сон, который должен был оказаться лечебным или хотя бы спасительным, но вместо этого, я увидела странное и до боли знакомое сновидение.

Темный зал. Зеркала, повсюду зеркала. Музыка льется, казалось, даже из стен; приятная тихая музыка. Я танцую! Танцую так же, как раньше – одухотворенно, погружаясь в музыку целиком. И тут я слышу рычание. Из темного угла зала неспешно выходит пантера, каждое ее движение наполнено грацией, а в глазах – хищный блеск. Она останавливается в нескольких шагах от меня, скалится, но потом вдруг начинает отступать назад, во тьму, откуда видны лишь ее желтые глаза. Она ждет, что я снова буду танцевать, но я не могу двинуться с места. Я не знаю, почему мои ноги, да и все тело будто одеревенело. Не знаю, по какой причине могу так легко понять мысли этой хищницы, но она определенно настроена агрессивно, и в тоже время насторожено. Пантера будет выжидать, я это чувствовала. Она будет следить за каждым моим шагом.

- Катя, вставай! – пропел тихо-тихо над моим ухом мелодичный голос.
Еще даже не открыв глаза, я поняла, что это Ив. Только она могла пройти в мою комнату без стука, но, тем не менее, не напугать. Открыв глаза, я тут же почувствовала, как одеревенело мое тело от неудобной для сна позы, а еще увидела стоящую возле моей кровати улыбающуюся Ив.
- Вставай, и пойдем ужинать, - деловито сказала она. - Сегодня мужчины вернутся поздно, кроме, разве что, Раду и Арсения.
- Я, наверное, поем у себя, - ответила я, разминая затекшие мышцы.
- Да ладно тебе! Бабушка отдыхает, дедушка Иштван в библиотеке, Марго и Грегор уехали в город…Особо некому тебя будет доставать.
Я некоторое время раздумывала, взвешивая все «за» и «против», а потом все-таки решилась. После такого странного сна мне было как-то не по себе, поэтому ужин был весьма хорошим вариантом поднять настроение.
Мы спускались молча. Я думала о том, почему мне приснился такой странный сон. Он настораживал, ведь я знала, с кем схожа эта черная дикая кошка. Хотя, я так часто думаю о Владе, что рано или поздно мне бы приснилось что-нибудь подобное.
В большой столовой было пять человек: Арсений, брат Ив, Михаил с женой Виолеттой, а так же их сын Раду с женой Викторией. Они уже сидели за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью и увлеченно поглощали еду, лишь изредка переговариваясь друг с другом. Наше с Ив появление не произвело никакого эффекта, что позволила немного расслабиться и обратить внимание на ароматный ужин. Мирта как всегда постаралась на славу, приготовив спаггети и просто умопомрачительной вкусноты соус, не забыв, конечно, добавить к каждой порции внушительный кусок мяса. Вообще, если говорить обо всех пяти месяцах, что я прожила в этом доме, еда тут была очень сытная, а обстановка размеренная, даже в какой-то степени величественная. Люди, которых я считала, чуть ли не магами, на самом деле были вполне обычными. Они любили хорошо поесть, причем блюда, не только румынской кухни, но и других стран; они устраивали веселые праздники и званные обеды, которые приняты в высоком обществе. Семья Гроссу каждое воскресенье посещала церковь, и вообще почитали бога так, как мало кто уже почитает в наши дни. Не заметно для себя, я проникалась к ним уважением.
Как только ужин закончился, появился дед Иштван и, обведя присутствующих суровым взглядом, молча удалился. Ив, совершенно не к месту, прыснула от смеха, получив в ответ укоризненный взгляд тети Виолетты. Этого хватило, чтобы Ив взяла себя в руки. Чуть позже, она повела меня в ту саму фамильную библиотеку и стала быстро искать что-то на нижних полках. Я была здесь всего второй раз, но, как и впервые размеры библиотеки, с ее многочисленными полками меня поразили.
- Сколько здесь книг? – спросила я Ив, задрав голову, чтобы рассмотреть самый верхний ярус.
- Почти тысяча, - отозвалась та. – Раньше было больше. Еще мой пра-пра-пра-прадедушка начал собирать коллекцию, да турки ее сожгли.
- Обидно. А что ты ищешь? – Я обернулась к Ив. – И можно ли нам тут находиться?
- Конечно можно, это ж библиотека. – Она упорно продолжала ворошить бумаги, которыми был завален крепкий дубовый стол, располагающийся вдоль окна. – Вот, нашла!
Ив протянула мне несколько листов, склеенных в один. Пробежав его глазами, я неопределенно пожала плечами.
- Ну и что это?
- Наша родословная, - гордо отозвалась Ив.
- И на кой черт она мне?
- Ты такая скучная, Катя, - фыркнула та. – Неужели тебе не интересно знать, откуда мы произошли, каков наш род и все такое.
- Нет, - отрезала я, возвращая ей листы. – Это не мое дело, я не Гроссу, и никогда ей не буду.
Обхватив плечи руками, я подошла к большому прямоугольному окну. На улице уже стемнело, но метель и не думала идти на убыль.
- И куда понесло Грегора и Маргариту? – спросила я.
- Они поехали навестить близкую подругу Марго, - ответила Ив. – Она при смерти.
От последних слов меня даже передернуло. Куда не вступи, везде одна смерть, словно жизнь только и делится на существование и небытие. Неужели больше ничего нет кроме этих понятий? Неужели, едва родившись, мы уже готовимся умереть?
Тряхнув головой, я попыталась отогнать унылые мысли. Меня снова клонило в сон, видимо, две таблетки успокоительного это много для моего организма. Хотя, может это поможет мне уснуть и не проснуться?
- Извини, Ив, - повернулась я к ней. – Просто с ног валюсь.
- Ладно, - пожала плечами та. – Спокойной ночи. Может быть, в следующий раз тебе захочется взглянуть на нашу родословную, так ты знаешь, где ее найти.
Ив улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.
- Спокойной ночи.
Покинув библиотеку, я поднялась к себе и приняла душ. Ложиться спать я пока не собиралась, хотя и беспрестанно зевала, но не было никакого настроения вести бесполезные разговоры с Ив. В последнее время я очень любила одиночество, оно было моим единственным верным другом, не осуждающим, не насмехающимся за некоторую беспомощность.
Некоторое время постояв у окна, всматриваясь в темноту зимней ночи, я еще раз отметила для себя, что метель не угомонится до самого утра. Завтра на дорогах будут пробки, где-то оборвет линии электропередач, а в моей жизни... в моей жизни это будет всего лишь еще одна январская метель. Широко зевая, я улеглась на кровати и взяла с пола пульт от телевизора. (Привычка, он которой мне никогда не избавиться – класть пульт на пол возле кровати). Видимо, с успокоительным я все-таки переборщила, так как, включив телевизор, почти сразу же стала клевать носом. Пытаясь перебороть сонливость еще минут пять, я решила сдаться. Погасив свет и поставив на телевизоре режим авто отключения, я окуталась тяжелым пуховым одеялом под самый подбородок и уснула.