Снова проснулась среди ночи, долго лежала, глядя в потолок, разглядывая на нем тени, появляющиеся от проезжающих за окном машин. Снова одна… И опять ты мне снился… Встаю, бреду, надвинув твои тапочки, на кухню и завариваю кофе. Все равно теперь не уснуть. Сижу и пью горький напиток, глядя в запотевшее окно. На улице нашего городка в такое время суток – ни души, туман, похожий на топленое молоко, быстро расстилается по пожухлой осенней траве. Медленно провожу пальцами по запотевшему стеклу, они машинально выводят твое имя, а в голове бьется лишь одна мысль: «Забери, забери меня…» Ухожу в комнату и ложусь в ледяную постель. В темноте, ищу глазами снова твою фотографию, твои зеленые, наполненные жизнью и любовью глаза… Чувствую, как очертания комнаты расплываются в темноте от слез, наполняющих мои глаза. Одна, вторая, слеза скатывается по теплой щеке, и я понимаю, что сейчас не сдержусь, что заплачу как ребенок, навзрыд. Чтобы соседи за стенкой не услышали ничего и не позвонили среди ночи в полицию, прижимаюсь лицом к подушке и вою, как голодная волчица, глядя на желтую, недосягаемую луну. Знала ли я, что может быть в жизни хуже этих каждодневных мучений? Пустых, рутинных дел, выполняемых на «автомате», рассветов, начинающихся с того, что желаю доброго утра твоему изображению в простой рамочке, перетянутой на угол черной ленточкой… Теперь наши ссоры по поводу какого цвета купить журнальный столик, или нужно ли меня подвозить чуть ли не каждое утро на твоем новеньком навороченном «Вольво» до моей скромной редакции, где между прочим работают одни незамужние молоденькие журналистки, кажется мне теперь пустым звуком. Почему человек осознает всю необходимость, всю любовь к человеку, только когда по – настоящему чувствует, что что-то оборвалось, что он его неизбежно теряет? Почему, почему сознание этого пришло ко мне слишком поздно? Если бы вернуть все назад, я бы сделала все по-другому, точно…
***
Яркое солнце, проникая сквозь тоненькую занавеску, предательски щекочет своими лучами мое лицо. Я жмурюсь и, не открывая глаз, рукой пытаюсь нащупать твое плечо, чтобы разбудить, ведь скоро на работу. Но под руки попадается лишь подушка.
- Просыпайся,- шепчу я.
И, вдруг, как будто опомнившись, рывком встаю и оглядываюсь по сторонам: черничного цвета одеяло окутало меня, словно мягкий, защитный кокон, две подушки: одна - моя, вся смятая, а твоя – хорошо взбитая лежит рядом, на будильнике ровно десять, на полке, возле часов, на глаза снова попадается фотография, где ты смотришь на меня своими добрыми, любящими глазами изумрудного цвета, и только край фотографии обрамляет эта чертова ленточка.
- С добрым утром, Эдвард,- снова говорю я в пустоту, понимая, что мне никто не ответит. Надвинув тапочки, я отправилась в ванную. Только там, хорошенько умывшись, я заметила, что на одной ноге у меня мои любимые тапочки «зайчики» а на другой ноге твои, на несколько размеров больше. Это заставило меня невольно улыбнуться…
***
- Заткнись, заткнись, чертов будильник,- бормочу я себе под нос, и, дотянувшись до противно пищащего аппарата, без угрызения совести шлепаю ладонью по кнопке, и назойливый будильник замолкает. Можно еще немного поспать… Еще пять минут…
- Белла! - слышу я сквозь сон, - и тут же вскакиваю.
- Что? Что случилось?- спрашиваю я, еле-еле разлепив глаза.
- Мы проспали! - кричит Эдвард и раскидывает вещи в разные стороны,- где моя голубая рубашка? Я нигде не могу ее найти!
- Наверное, в корзине с грязным бельем, одень что-нибудь еще,- ответила я и зевнула. Натянув слетающие тапочки на ноги, я пошлепала в ванную.
- Стой, подожди, - и Эдвард одновременно со мной влетел в комнату, и мы застряли в узком дверном проеме.
- Как выходить будем? - спросила я, пытаясь хоть немного повернуться.
- Не знаю, но знаю одно: у нас определенно есть немного времени друг для друга, даже в таком дурацком положении,- ответил он и, слегка наклонившись, чмокнул меня в губы. А потом, вдруг засмеялся.
- Чего? Ну чего ты надрываешься, что такого смешного? – недоуменно спрашивала я.
Но он ничего не смог сказать внятного, лишь вымолвил сквозь смех:
- Тапочки! – и снова захохотал.
Я посмотрела вниз и увидела, что один из моих пушистых зайчиков надвинул на правую ногу Эдварда, а у меня пара к нему была на левой, так же вышло и с огромными тапочками Эдварда. Я смотрела на наш нелепый вид и тоже захохотала. И мы сами не заметили, как свободно прошли в комнату, продолжая смеяться…
***
Около этого кафе меня, наверное, знает уже каждая собака. Официанты уже даже не спрашивают, что мне нужно в заказ, просто видя меня, сидящую за столиком у окна, вежливо здороваются и приносят мне чашечку черного кофе, без сахара. Раньше я не любила кофе, зеленый чай – то, что было по мне. Но все переменилось. В тот самый день, когда я приехала из аэропорта на площадь, сама не понимая зачем, слонялась по улицам под дождем (хорошо, что тогда был дождь и не нужно было объяснять случайным людям, попадающимся на улице, почему все лицо мокрое) ноги меня сами привели к кафе, в котором мы частенько сидели после работы или по выходным. Я просто зашла туда и села за наш столик, заказав две порции крепкого кофе. И выпила их. Обе. За себя и за тебя. После этого прихожу каждый день сюда, потому что с этим местом меня связывают самые светлые воспоминания, потому что именно здесь я чувствую, что ты рядом со мной…
***
Я совсем не хотела ехать в командировку в Рождественскую неделю. Но у меня не было выбора – либо я теряю работу, либо остаюсь в праздники дома. Начальство весьма обоснованно объяснило, почему именно я отправляюсь из Сиэтла в Нью-Йорк: у меня нет семьи, поэтому хлопоты, связанные с подарками, приготовлениями к Рождеству мне не грозят. Действительно, этого ничего не планировалось, но скромные посиделки с подружками в баре никто не отменял. Так я отправилась на тот самый судьбоносный рейс Сиэтл – Нью-Йорк. Сейчас я даже не представляю, как могла отказаться от этой командировки, тогда я никогда бы не встретила Эдварда. Скромный, вежливый служащий самолета, на которого давно «положили глаз» молоденькие стюардессы, просто разносил по салону еду, и ему понравилась именно я, пассажирка с недовольным, усталым выражением лица, разбушевавшаяся на него за то, что он случайно пролил на меня колу, подавая ее сидящей рядом со мной пассажирке лет пятнадцати, которая постоянно что-то жевала и, заткнув уши наушниками, прибавила звук на всю мощность, поэтому я летела под звуки несмолкающего хард-рока. Неудивительно, что мое настроение находилось в крайне подавленном состоянии. Но все изменилось, когда мы приземлились в аэропорту Нью-Йорка. Я уже хотела направиться к выходу, как вдруг меня окликнули по имени. От удивления я чуть не подскочила на месте, и, оглянувшись, увидела того самого парня, который пролил на меня колу. Вид у него был не самый лучший: растрепанные волосы, шарф, который вот-вот слетит, такое ощущение, что он словно спринтер, пробежал несколько километров. Увидев, что я обернулась, он улыбнулся, и лицо его преобразилось, и в глазах появилась какая-то искра. Вдруг он залез в карман куртки и вытащил от туда самолетик, аккуратно сложенный из бумаги в клетку и запустил его. Самолетик приземлился прямо у моих ног. Я подняла его и покрутила в руках. На одном крыле было написано: « Я приглашаю вас в кафе, сегодня». Ниже было написано название, адрес и маленькая строка «Даже если вы не придете, я буду надеяться и ждать до закрытия». Я очень удивилась и подумала, что ни за что не пойду, что выброшу в урну этот чертов самолетик, но, сделав пару шагов к урне, вдруг почувствовала, что сжала этот самолетик в руке, а рука в кармане моего пальто…
***
Так, тот самый самолетик стал нашим общим талисманом и символом. Что только он не видел за свою жизнь, длившуюся почти три года: теперь на нем красуются надписи: «Я люблю тебя», «Прости», «С добрым утром, солнышко» и много еще чего. Чтобы не случилось, из любой ссоры он выручал нас. То, что мы не решались сказать друг другу или просто не успевали, но хотели сказать, оказывалось на том самом самолетике, сложенным из простой бумаги в клеточку, выдранной из первой попавшейся тетради. Раньше, я не понимала, насколько для меня важна эта вещь, наверно, потому что была уверена – ты со мной навсегда. Но все оказалось сложнее. Мы лишь предполагаем и мечтаем, а жизнь, сложнее, чем мы думаем - она тоже не безмолвна – дает о себе знать, порой так, что потом не знаешь, как пережить это и все чаще тебя посещает мысль, а не легче ли все закончить разом и не терпеть, ведь ты так настрадался и так хочется покоя… Я тоже думала об этом, но если бы я выбрала этот путь, то ты ушел бы навсегда из этого мира. А пока мои ноги касаются этой земли, пока глаза видят этот мир за окном, пока бьется мое сердце – ты живешь, пусть только и в моих воспоминаниях….
***
Я всегда переживала, о том, как я выгляжу в глазах людей. Тебя, открытого, независимого и старающегося жить каждый день, как последний, жутко раздражало такое поведение, но ты сдерживался, пусть и с трудом. Помню, как мы ходили в японский ресторан. Ты решил угостить меня суши, потому что сам любил их, а я никогда и не пробовала, потому что не было времени и особого желания. Когда нам подали вместо привычных для меня приборов палочки, я очень удивилась. Конечно, я знала о том, что японцы ими едят рис и прочее, но это же не свойственно для нас. Ты легко управлялся ими, а я глупо сжав их в руке, оглядывалась по сторонам. Помню, как ты не выдержал на втором кусочке суши и, выхватив у меня палочки, сломал их пополам. Раздался характерный треск и пол зала, сидящих рядом людей с удивлением смотрели на тебя и заодно на меня. Я была готова убежать от туда в ту же секунду, но ты, взяв меня за руку сказал: « Не надо чувствовать себя как не в своей тарелке, по большому счету им наплевать, что ты делаешь, так что давай есть прямо руками», и, обмакнув часть кусочка суши в соус, съел. Я проделала тоже самое.
Ты давал мне то, что помогало мне быть собой. Бывают люди, которые любят и в этой любви воображают себя подарком и стараются сделать все самое лучшее, добиться чего-то, доказать. Ты был не из тех, ты дарил мне в подарок МЕНЯ настоящую, той, которой я была где-то в глубине души, но спряталась в защитный панцирь, чтобы внешний мир, принимал меня за «свою», ведь любое проявление индивидуальности сулит тебе прослыть чудаком, проще нацепить маску безразличия, как те люди, ездящие каждый день в метро или автобусе, с «пустым» выражением лица без тени улыбки, словно роботы, выполняющие то, что должны, а не то, что им хотелось бы.
***
Раздался звук телефонного звонка и я, вместо того, чтобы взять трубку сразу, сначала посмотрела на дисплей и нажала на кнопку приема звонка. Я стала очень осторожной. Теперь я не как раньше, не глядя, не отвечаю на телефонный звонок. Воспоминания о том, самом ужасном дне в моей жизни, сделали так, что я стала такой. Я ждала тебя с рейса, вечером, приготовила праздничный ужин в честь твоего отпуска, который бывает так редко. Час, два…. Все давно остыло, и я уже сделала тебе на мобильный сотню вызовов, отругала себя за то, что сделала эту чертову прическу и нацепила платье. Так, сидя за столом, в фартуке, закрывающем праздничное кружевное платье и домашних тапочках, сжав телефон в руке, я не заметила, как уснула. Среди ночи меня разбудил тревожный и настойчивый звонок. Мне что-то сказали про самолет, велели приехать по нужному адресу, и я тут же приехала, подгоняя и без того быстро ехавшего по ночным улицам города таксиста. Мне сказали, что самолет разбился уже много часов назад. Я переспрашивала, наверное, несколько раз, потому что мне не верилось, что так может быть. Мне не было больно и не было слез, я стояла посреди огромной комнаты, словно неживая статуя, застыв в одном положении. Мне говорили, что ты героически погиб, спасая целый квартал города от гибели, в самолете случились какие-то неполадки и ты, пока еще простой работник в салоне самолета, но ученик в школе пилотов помог и сел за штурвал. Когда экипаж понял, что падение самолета неизбежно, то они попытались спасти еще и целый квартал города, уводя самолет в ближайший лесной массив, чтобы жертв не было еще больше. Мне даже не дали увидеть тебя. От людей в самолете ничего не осталось, мне показали лишь несколько твоих вещей, одной из которых был специальный военный жетон с твоими инициалами, годом рождения и группой крови, прикрепленный на цепочку. Такие выдают всем военным, служившим когда-либо в рядах армии авиации или флота, он у тебя сохранился, и ты не снимал его ни на день. Еще мне показали несколько фотографий с места происшествия. Помню, как неизвестные люди помогли мне выйти на улицу, и я осталась совсем одна, посреди этого мира, с сознанием того, что тебя в нем больше нет…

Увидев, что мне звонит моя подруга Джесика Стенли, я нажала на кнопку приема звонка.
- Да, - сухо ответила я.
- Белла, ты еще помнишь, что тебе сегодня нужно быть в квартале между девятой и девятой? Ты придешь? – выпалила Джес, на одном дыхании, боясь услышать мой отрицательный ответ.
- Я не смогу, Джес, прости, но я не смогу, - ответила я, стараясь сдержать слезы. Прошло три месяца с того момента, как его не стало, и она хочет, чтобы я пришла туда, где мне напомнят еще раз о самых страшных моментах моей жизни? Где мне еще раз вслух скажут о том, что его больше нет?
- Я все понимаю, но ты же не можешь вот так пропустить это. Это же в честь него. Ты же сильная, возьми себя в руки.
Я сильная? Да нет, я слабая. Если бы я была сильная, то я бы сейчас отправилась в квартал, улыбаясь, пусть и через силу, слушала бы хвалебные речи, получила бы награду за тебя, но я не могу. Расплатившись за кофе и оставив немного чаевых на столе, я поспешила выйти на улицу. В этом году осень пришла довольно рано, и на улице сразу стало холодно и сыро. Я направилась в парк. Сейчас там наверняка очень тихо. Люблю посидеть на скамейке и послушать, как последние листья, отрываясь от веток, медленно ложатся на землю. Потом легкий поток ветра подхватывает их и несет по улицам города, шелестя ими по дороге. Мне иногда кажется, что время останавливается, именно в те моменты, когда я сижу здесь, в этом парке, смотрю отрешенно вдаль и не думаю совсем ни о чем, наслаждаясь этой тишиной…
Я сидела в парке, наслаждалась свежим воздухом и тем, что все мысли разом куда-то исчезли, что я свободна, что я словно легкий, парящий в весеннем воздухе лист. Но через несколько мгновений я почувствовала, как все смешалось: это серое небо, земля, эти желто-красные листья, смешалось в невообразимый коктейль, и все поплыло перед глазами, которые начало застилать белой дымкой, я почувствовала, как сердце начало биться быстрее, словно птичка, вырывающаяся из клетки, быстро, трепетно, казалось, что вот-вот что-то оборвется внутри. Я хотела что-нибудь сказать, позвать на помощь, но не могла пошевелить иссохшими, ледяными губами. Мир, будто перевернулся с ног на голову, и все закружилось в причудливом калейдоскопе, в центре которого была я….
***
Прошло пять лет.
Мы шли из магазина Sovereign Baby Furniture с огромным количеством пакетов. Несс, просто просит все понравившееся ей, а я не могу удержаться и покупаю ей то, что она хочет. Я стараюсь сделать все лучшее для нее, потому что до сих пор чувствую какую-то вину перед этим маленьким человечком, быстро шагающим вперед, который ведет меня за руку сейчас, по этой улице, а на самом деле, по большому счету по этой жизни. Еще, может быть по тому, что она чертовски похожа на своего отца. Не могу удержаться от этих зеленых глаз, которые смотрят прямо в душу, так ласково, так нежно. Много лет назад, тогда, в парке, я думала, что я умираю, но на самом деле, я еще не знала, что это будет днем отсчета моей новой жизни, в которой появится место простым вещам: журналам и книгам для будущих мам, новая собака, Сем, которая будет ходить со мной на полезные для меня прогулки, бесконечные прогулки с Джесикой по магазинам в поисках шапочек, пинеток и прочего. Я так ждала Несс, она давала мне силы жить дальше, силы для того, чтобы что-то делать, и я частенько ругала себя за то, что чуть не потеряла ее из-за бесконечных стрессов, тянувшихся постоянно, день за днем…. Я долго думала над тем, какое имя подобрать малышу. Если будет мальчик, я, не раздумывая, решила назвать в честь отца, а для девочки я подобрала однажды комбинацию из двух имен: моей мамы, Рене и мамы Эдварда, Эсме. Так получилось имя Ренесми.
- Мам, а мы не забыли купить вишневых конфет? – спросила Ренесми, остановившись.
- Детка, ты и так ешь слишком много сладкого, - ответила я, глядя на «усы» оставшиеся после мороженого на ее лице, и подала ей платок,- у тебя еще мороженое вон на щеках осталось!
- Мам, а когда у тети Джесики, выставка будет? – спросила Несс, вытирая пухлые щечки, - мы ведь пойдем к ней?
- Да, конечно, сходим, только если ты будешь себя хорошо вести, - ответила я и улыбнулась.
Мы шли дальше, еще несколько пару кварталов и тут будет небольшой антикварный магазинчик, надо будет купить Джес подарок, чтобы поздравить ее с открытием выставки ее картин, хорошо, что Несс напомнила мне, а то я забыла об этом. Купив в подарок небольшую серебряную шкатулочку, мы вышли на улицу, нужно скорее поймать такси, чтобы доехать как можно быстрее до дома, дел невпроворот. Но, выйдя на улицу, я увидела на указателе обозначение соседних улиц, перекрестков. Здесь недалеко угол девятой и девятой… Мое сердце невольно сжалось.
- Несс, мы пока подождем домой ехать, надо сходить еще в одно место, - сказала я и, подхватив ее, пошла как можно быстрее.
На углу девятой и девятой мы остановились. Я искала глазами небольшую доску, выполненную из мрамора, которая висит на одном из домов, про которую мне рассказывала Джесика, и я нашла ее. Простая, неприметная для большинства людей, она висела на одном из домов. На ней было написано, что эта улица неофициально названа в честь Эдварда, и еще одного пилота, за то, что они спасли людей, живущих здесь от гибели. Я провела рукой по шершавой поверхности, по выгравированным буквам, кажется, как давно это было и вместе с тем так недавно, и такие жгучие слезы подкатывают к глазам, что ты не можешь их сдержать. Я бы разрыдалась, разрыдалась словно ребенок, но, услышав звонок мобильного телефона, вытерла глаза, успокоилась и взяла трубку.
- Да, - ответила я.
- Изабелла, у меня есть хорошие новости! Мы выпускаем в печать твою рукопись. Ньютон был просто в восторге от твоей рукописи, он советовался с экспертами, они сказали, что это одна из самых проникновенных книг, которые они выпускали за последнее время!
Розалии – агент известного издательства, сейчас звонила мне. Некоторое время назад я решила написать обо всем, что пережила. Это мне посоветовал мой психолог, и из всего этого вышла книга. Я не хотела ничего с ней делать, просто оставить для себя, но Джес, которая прочитала ее, позвонила мне среди ночи и, рыдая, заверила меня, что это лучшее из всего, что она когда-либо читала. Она же и отнесла рукопись в издательство. Я просто посмеялась над подругой, а теперь мне звонят и говорят, что меня выпускают в печать….
- Белла, ты меня слушаешь? Или от радости уже в обморок упала?
- Я слушаю, - ответила я ей, оторвавшись от нахлынувших на меня мыслей и чувств.
- Мы хотим, чтобы ты подъехала и посмотрела варианты обложек. Можешь прямо сейчас?
- Да, - ответила я, беря ничего непонимающую Ренесми в одну руку, а другую вытянула вперед, - Такси! – закричала я, размахивая рукой. Остановилась машина, и мы тут же залезли в нее. – В издательство Seiny Press, пожалуйста!
Мы сидели с Ренесми на заднем сиденье и смотрели в окно. Высотки пролетали одна за другой, толпы людей, таблоиды известных фирм …. Все это, как моя жизнь, стремительно скрывалось за крутыми поворотами, оставалось лишь неизменным одно: то, что я храню не только в фотографиях моего альбома, не то, что сохранилось в каких-то вещах, а глубоко в своем сердце: память о ТЕБЕ и наша любовь.