Вот ворона на крыше покатой
Так с зимы и осталась лохматой…
А уж в воздухе – вешние звоны,
Даже дух занялся у вороны…
Вдруг запрыгала вбок глупым скоком,
Вниз на землю глядит она боком:
Что белеет под нежною травкой?
Вон желтеют под серою лавкой
Прошлогодние мокрые стружки…
Это всё у вороны – игрушки,
И уж так-то ворона довольна,
Что весна, и дышать ей привольно!..
Александр Александрович Блок: «Ворона»
– Нынче в небе не видно луны, бродят в тёмном лесу колдуны. Говорят, что у озера тут даже черти в корягах живут… [1] – едва размыкая губы, тихо-тихо пела Ани. Грязь и кровь сплелись в причудливом узоре на её платье. Глядя на него, казалось, что на белом снегу средь пепла и дыма расцвели огромные бутоны роз. Ветер ласково гладил лицо Ани и призрачными руками старался причесать ей спутанные перепачканные волосы. Он словно пытался её успокоить. Залечить ссадины и синяки на мягкой и нежной коже. Затушить в груди пожар, сжигающий веру и надежду в светлое будущее, в саму жизнь со всеми её взлётами и падениями. Но пустота, тёмная и ледяная, стремительно топила душу Ани. Не оставляла и глотка воздуха.
– Я тебя в новогоднем лесу на руках по снегам понесу. Никому никогда не отдам, ни чертям, ни лесным колдунам [1], – сжав кулаки, Ани подавила судорожный вздох, рождённый болью и отчаяньем. Сквозь солёную пелену, щиплющую глаза, посмотрела на мост Золотые Ворота [2]. Он был искорёжен, несколько его канатов, оторвавшись, концами стремились к тёмной глади воды. С одного его края и другого нет-нет да и вспыхивали красно-синие огни мигалок скорых, пожарных и полицейских автомобилей. Их свет разрезал ночь точно раскалённый нож сливочное масло. Доносившиеся отовсюду крики, стоны и мольбы о помощи молотками били в голову Ани. На миг она закрыла ладонями уши и отрешённо посмотрела на застывшие и брошенные на мосту машины. Перестала идти к нему на встречу. – Зачарует нас ночь и зима, будешь ты колдовать мне сама. Ты мне юность вернёшь и весну, под твоё колдовство я засну…[1], – продолжила она петь колыбельную, которой в детстве её убаюкивала мама. Стоны и крики превратились в шёпот. Он монотонно загудел в голове. Ани, покачиваясь, продолжила смотреть на мост. Оставленные владельцами автомобили невольно увиделись ей телами людей, покинутыми душами. – Трупы… Целые и разбитые. Тлеющие… Им не дать пить. Они не ответят. Мама… больше никогда мне не услышать твоего голоса. Ты не позовёшь меня ласково. Не одёрнешь строго. Не успокоишь и не ободришь. Пусто… двери открыты. Холодные машины. Не обнять тебя, чувствуя тепло рук. Не посмеяться с тобой. Не сказать, как сильно дорожу тобой, как крепко люблю. Пустота и чужие стоны… – облизала пересохшие губы. – Я тебя в новогоднем лесу на руках по снегам понесу. Никому никогда не отдам, ни чертям, ни лесным колдунам [1], – Ани отняла руки от ушей и продолжила идти. Ветер слегка приподнял изорванную юбку её платья. За спиной послышался скрежет металла, треск истирающих друг друга камней и через пару секунд оглушительный грохот заставил Ани инстинктивно пригнуться. В третий раз за вечер ей показалось, что мир лопнул на мириады кусочков и осыпался на неё. Но нет, это был лишь один из домов. Очередной, не выдержавший ударившего землетрясения. Катастрофы, стёршей в пыль со страницы жизни всех, кого Ани любила. Мать и брата, двух подруг и парня, с которым она только-только начала встречаться. – День, которого нет. Ничего тут нет. Моей первой взрослой любви… он сгорел, став последней. Есть ночь и пепел. Мой день рождения, в котором меня уже нет. Я не родилась и этого дня не было, – вяло и обречённо произнесла она. Споткнулась об ногу, торчавшую из-под внушительного обломка железобетонной плиты. Ощутила будто пощёчину. – Спасибо, Бог! – с яростью и ненавистью выкрикнула она небу. – Спасибо, что забрал всех! Чудный подарок! Будь ты ночь прок... – она осеклась. – Нет-нет. Тогда погаснет солнце. Как они там будут без него?.. Они есть в другом дне, где меня нет, – обняв себя за талию, продолжила идти к мосту. Горячие слёзы потекли по её щекам.
Остановившись на середине моста, Ани положила руку на пробитое ограждение.
– И тебе больно, – шёпотом. Она подступила к краю и лишь сейчас заметила, что её ноги изранены стеклом и камнями, потому как несколько часов шла босиком через разрушенный город. – Проводи меня в день…
***
– Ты подумала, чего бы для тебя хотели родные и близкие, которых ты оплакиваешь? Считаешь, они желали бы поскорей с тобой встретиться там… наверху? Или увидеть тебя здесь… внизу? – за спиной Ани прозвучал мужской голос. Довольно грубый и низкий, пропитанный едкой горечью. – Чего бы ты хотела для того, кого потеряла? Быстрой смерти? Долгой жизни? Или ты тут не поэтому, а просто жалеешь себя? – послышался щелчок зажигалки.
– Не смейте меня отговаривать, – не обернувшись, отозвалась Ани. Она стояла на самом краю моста, поскрипывающего в такт ветру. Лишь краешками пальцев касалась обломанного ограждения, оставленного за спиной. Внизу, перед её замутнённым слезами взглядом, тянулась широкая лента тёмной воды. Река была подобна экспрессивному мазку, сделанному депрессивным художником при помощи расплавленной сажи. – Нереально. Горячая жидкая сажа. А я её чувствую. Тут холодно, в ней же тепло, – пробормотала Ани, пристальней всматриваясь в поток пустоты.
– Забавно… – мужчина подошёл к Ани и упёрся локтями в покорёженные перила. Выпустил изо рта струйку дыма. – Грань между тем, когда огонь греет и нестерпимо жжёт, неуловима тонка. Понимаешь о чём я?
Ани искоса на него посмотрела.
– Не боишься ошибиться? – откинув с глаз прокрашенную пылью чёлку, поглядел на хмурящуюся Ани. У него были светлые глаза. Уставшие. Полные скорби и траура.
– Боюсь, – честно призналась она и крепче напрягла пальцы рук. – Боюсь, что будет ещё больней, чем есть сейчас. Но не хочу видеть и слышать, присутствовать при всём этом, – кивнула в сторону города. – Я одна на кладбище… это и вся жизнь. Всё, что осталось… могилы. Но, – она сокрушённо покачала головой, – их тоже нет. Руины… Я не могу смотреть в могилы. Не хочу…
– Н-да, дерьмово лежать в могиле будучи живым. Как и бродить покойником среди живых. Сейчас умереть нестрашно, а вот дышать, – мужчина косо и печально улыбнулся. – Вдруг, прыгнув, станешь трупом, которому всё равно нужен будет воздух?.. Страшно ведь. Тело сгниёт, а душа, задыхаясь, продолжит бродить неприкаянная, – он глубоко затянулся и тонкой тугой струёй выдохнул дым в тёмное небо. – Знаешь, как лучше всего прожить жизнь? Так, чтобы после твоей смерти она продолжалась. Знаешь, как лучше умереть? Медленно, день за днём, год за годом, так чтобы Смерть приняла тебя как Жизнь. Подумай! Не прыгай. Это глупо. Умереть от страха может каждый, а вот жить… Не у всех хватает отваги, – мужчина выкинул окурок в воду. Поднял взгляд на месяц, чьи клыки выпустили из своих оков рваные облака. – Не знаю, есть ли она у меня для себя… Для тебя найдётся, – угрюмая, задумчивая усмешка.
– Почему? – робко поинтересовалась Ани.
– Потому, что достаточно видел бессмысленных смертей. Потому, что я сам пришёл умереть, а теперь вместо этого отговариваю тебя. Потому что мне для других быть храбрым легче, чем для себя.
– Вы тоже кого-то потеряли… – тихо обронила Ани и закусила губы.
– Жену. Шесть лет назад с ней познакомился тут, недалеко. Она тогда в аварию попала, – его руки сильно задрожали. – А сегодня её и дочки с сыном не стало, – он сгорбился и тяжело задышал. – Я пожарный. Отпуск у меня. Мы были в торговом центре. Я вышел отнести в машину покупки. А они остались, чтобы взять билеты на мультфильм. Не успел вернуться. Он рухнул, – голос мужчины обратился в хрип обречённого. – Я стольких спасал в жизни, а их не смог. Не успел.
– Мне жаль, – Ани сморгнула слёзы. На небе сверкнула упавшая звезда. – Можно я буду храброй для вас?..
Он кивнул и протянул ей руку.
– Боюсь, не смогу… – она всхлипнула. – Ноги занемели. Если отпущу перил…
Ани не успела договорить. Мужчина сделал к ней шаг и решительно обнял. Как пушинку перенёс дальше от края.
– Я Ральф, – он осторожно отпустил её талию.
– Ани, – стоя к нему вплотную, тихо сказала она. Внимательно посмотрела на его лицо. Молодое и осунувшееся. Ральфу было немного за тридцать, но строгая прямолинейность черт прибавляла ему лет пять. Внешность казалось обыденной, непримечательной, далёкой от шаблонов героев кинолент. Лишь только проникновенный взгляд его уставших глаз пленил память.
– Ну что, Ани… Пошли проводим конец и встретим начало, новый день, – он уверенно сжал её пальцы. Она с трудом, но искренне чуть улыбнулась.
Через некоторое время по дороге от моста на восток Ральф разнёс камнем витрину винного магазина, на удивление почти не пострадавшего от землетрясения. Темнота неуклонно отползала за горизонт. Рассвет неизбежно приближался. Жизнь продолжалась, не замечая смены дня и ночи, горя и радости. Она просто была. Проснувшееся солнце Ральф и Ани приветствовали, сидя на изумрудной лужайке. Хорошо выпившие, они, обнявшись, пели во весь голос:
– Я тебя в новогоднем лесу на руках по снегам понесу. Никому никогда не отдам, ни чертям, ни лесным колдунам… [1]
[1] Народная колыбельная.
[2] Мост Золотые Ворота – висячий мост через пролив Золотые Ворота. Он соединяет город Сан-Франциско на севере полуострова Сан-Франциско и южную часть округа Марин, рядом с пригородом Саусалито.