Название: Мечта о жизни

Категория: Авторские истории. Сумеречная Сага
Бета: +
Жанр: мистика, ангст
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Эдвард/Изабелла
Саммари: Каждый год Эдвард Каллен вынужден присутствовать на скучных новогодних корпоративных вечеринках. Однажды босс вывозит своих сотрудников за город в дорогой отель - дом, когда-то бывший семейным гнездом родовитой фамилии. Эдвард даже не представляет, что его там ждет.

---

К вечеру бушующая на протяжении последних дней метель наконец утихла. Остатки слабого ветра короткими порывами гнали снег по темным ночным улочкам небольшого городка. Конечно, никто не видел, что среди изредка поднимающегося снежного тумана ветер игриво гнал листочек бумаги – небольшой, пожелтевший от старости, уже слегка отсыревший. Возможно, он долго хранился в чьем-то столе или лежал забытый среди прочего хлама на чердаке старого дома и наконец был выкинут за ненадобностью. Листочек, дергаясь и трепеща, скользил по земле, подлетал вверх и снова падал, пока его путь не преградила стена приземистого дома. Прижавшись к серой каменной кладке, листочек продолжал дрожать, распятый зимними порывами ветра.

И, конечно, в темноте ночи никто не мог увидеть, что на старой бумаге были выведены слова – неровные, написанные торопливой рукой: «…помолитесь о моей истерзанной душе…»

За несколько дней до этого

Музыка гремела во всю мощь. Цветные огни, переливаясь, скользили по стенам, потолку огромного зала и хаотично дергающимся нетрезвым телам моих коллег. Предновогодняя вечеринка была своеобразной традицией, которую босс нашей сравнительно молодой, но процветающей IP-компании считал своим долгом проводить ежегодно. Причем присутствие на ней считалось обязательным. Никто не мог игнорировать пожелания главного.

И вот, третий год превозмогая себя, я был вынужден находиться в эпицентре общения, веселья, танцев и текущего рекой спиртного – всего того, что мне доставляло страшный дискомфорт. Меня всегда раздражали навязчивая суета и шум людей. Да, я был несовременным и прекрасно понимал, каким занудой выгляжу со стороны. Пару лет назад коллеги еще пытались приобщить меня к их компании, но быстро поняв, что я скучен до тошноты, оставили в покое.

Я никогда не был особенно общителен: в школе и колледже старался держаться в стороне, вполне удовлетворенный собственной компанией. Именно по этой причине у меня никогда не было друзей, только соседи по парте, напарники по лабораторным работам, сокурсники в кружках и спутники в поездках на школьном автобусе домой.

Родителям по большому счету никогда не было никакого дела до того, как живет и с кем общается их единственный сын. Увлеченные постоянным выяснением отношений, криками, оскорблениями, от которых я прятался, закрывшись в своей комнате, они и не заметили, как их сын повзрослел и вскоре принял решение обустраивать свой быт отдельно.

Разумеется, дожив до двадцати пяти лет, я никогда не встречался с девушкой. Кому же захочется связываться с застенчивым молчуном, вечно витающим в своих мыслях? Хотя должен признаться, никогда не встречал девушки, способной привлечь мое внимание. Девушки, ради которой мне захотелось бы измениться.

В офисе у меня был собственный стол. Комфортное, уединенное, огороженное пластиковыми перегородками пространство, вполне устраивающее мою скромную натуру, сводящее к минимуму необходимость общения. Ко мне мало кто заглядывал, и я молча выполнял все необходимые рабочие функции. Не уверен, что коллеги все еще помнили мое имя.

Стоя в углу огромного зала, я оставался незамеченным вот уже на протяжении двух часов, и мне было невыносимо скучно. Обводя взглядом галдящую толпу, я страдал от невозможности покинуть мероприятие. В уходящем году босс, переплюнув собственные достижения прошлых вечеринок, вывез нас за город в дорогущий отель. Когда-то это место было семейным гнездом родовитой фамилии, со временем практически полностью вымершей. Оставшиеся немногочисленные наследники организовали гостиничный бизнес, сдавая комнаты первого этажа богатым постояльцам.

Днем, когда нанятый автобус вез нас за сотню километров от города, я с тоской смотрел на снежную дорогу и с сожалением понимал, что поднимающаяся пурга вряд ли оставит мне шанс сбежать пораньше.

Осознав, что больше ни секунды не выдержу пребывания в сосредоточении кутежа, я поддался порыву и выскользнул за дверь, не совсем понимая, что буду делать один в стенах этого огромного дома. Как я и предполагал, за высокими окнами неистовствовала вьюга. Заунывный свист ветра доносился до меня даже сквозь звенящую в зале музыку. Чувствуя себя пленником, я сокрушенно вздохнул, повернулся спиной к окнам и осмотрел окружающее пространство.

Свет в коридоре был слегка приглушен, ведь основная масса гостей сейчас собралась в одной огромной комнате. Медленно двигаясь по широкому холлу, я принялся рассматривать канделябры. Поначалу показавшиеся мне старинными, они при ближайшем рассмотрении оказались искусной копией, в них были вкручены лампочки. Исходящий от ламп тусклый свет слабо освещал висящие на стенах картины. Не найдя себе более увлекательного занятия, я останавливался возле каждой, вглядываясь в выцветшие от времени краски. Может, картины тоже были подделкой, дешевой копией? Прикоснувшись пальцами к полотну, я ощутил неровную фактуру мазков. Конечно, мне было далеко до специалиста, но краска казалась настоящей.

В рамах были и пейзажи, но в основном стены были заполнены портретами, вероятно, изображениями предков разных эпох. Мужчины и женщины, аристократические красивые лица, горделивые осанки, царственные позы, изящно сложенные руки, богатые одеяния… От картин исходила особая атмосфера спокойствия и надежности. Забыв, по какой причине я оказался в этом доме и что совсем недавно был самым несчастным человеком на свете, застигнутый врасплох нахлынувшими ощущениями, завороженный, я медленно двигался по коридору, подолгу останавливаясь возле каждого изображения, не отводил глаз от полотен, пока не добрался до лестницы, ведущей на второй этаж.

Скользнув рукой по изогнутому поручню, я с трепетом вообразил, как несколько столетий назад его касались люди, изображенные на этих картинах. Теперь мне казалось, что приглушено гремящая вдалеке музыка оскверняла этот дом, обесчещивая его. Не желая расставаться с окутавшей меня магией прошлого, я беспокойно посмотрел по сторонам и, убедившись, что за мной никто не наблюдает, отправился вверх по лестнице. Побывать там мне пока еще не довелось – комнаты для гостей находились внизу.

На втором этаже стоял полумрак, свет давал лишь зажженный в начале длинного холла канделябр. На секунду я вдруг засомневался, имел ли право приходить сюда, нарушать таинственную ауру этого дома, но переборов нерешительность, я, поднявшись на цыпочки, вытащил одну свечу из канделябра (да, здесь не было ламп) и, освещая перед собой дорогу, двинулся вперед.

Даже в почти полной темноте чувствовалось, что второй этаж разительно отличался от первого. Внизу для постояльцев были созданы все условия для комфортного отдыха: покрашены стены, заменены двери, окна, опять же лампы… Да, перемены соответствовали старинному стилю дома, но все было новое, удобное и красивое. На втором этаже при первом же моем шаге скрипнула под ногой доска. Уходящий куда-то в темноту коридор казался бесконечно длинным, таящим в себе массу опасностей. Я, осмелевший и заинтригованный, ощутивший жажду приключений, наконец воспрянул духом и впервые признался себе, что не зря прибыл в этот дом.

Здесь совсем не было слышно гремящей на первом этаже музыки. Чувствуя, словно попал совсем в другой мир, окруженный темнотой и незнакомыми запахами, я медленно шел по коридору, каждый раз вздрагивая, когда под ногами поскрипывал пол. Не понимая, что за сила движет мной, я поднес свечу к первой двери, рассматривая ее. Огромная дубовая с резными узорами, она создавала очень внушительный вид. Проведя пальцами по гладкой древесине, я сжал холодную бронзовую ручку и, затаив дыхание, потянул ее на себя. Дверь оказалась запертой. Может, внешне я и создавал вид уверенного в своих действиях человека, внутри я дрожал, как маленький перепуганный ребенок. Дверь не открылась, и это вызвало вздох облегчения. Я сам не понимал, чего хотел. Не лучше ли было прекратить это безумство и вернуться на вечеринку?

Следующая дверь выглядела такой же мощной и крепкой, и она тоже не поддалась мне. Неудивительно, вряд ли хозяева оставили бы комнаты второго этажа открытыми, понимая, что могут появиться подобные мне любопытные постояльцы. Я же чувствовал, что совершаю нечто запретное, но не мог заставить себя повернуть назад. Необъяснимый азарт, перемешанный с адреналином, захватил меня. Неизвестность манила.

Сделав еще несколько осторожных шагов вперед, я потянулся к третьей двери и резко отдернул руку, чуть не выронив свечу, когда осознал, что она не заперта. Более того, дверь была немного приоткрыта, словно кто-то, заметив меня, приглашал войти внутрь. Опершись спиной о стену рядом, я прижал руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Сложно было разобраться – это волнение от неожиданного открытия или страх оказаться пойманным. Что бы там ни было, я без разрешения проник на чужую территорию. Что могло случиться, если бы меня обнаружили там, где я не должен быть?

Напряженно глядя в темный потолок, я выждал несколько минут и повернул голову к двери – не было даже намека на свет в узкой щели, звуков или каких-либо шорохов оттуда тоже не доносилось. Я решился заглянуть внутрь. Надеясь, что дверь не заскрипит, я медленно приотворил ее ровно настолько, чтобы внутрь пролезли голова и рука со свечей.

Я дрожал, как никогда раньше. Страх сковал грудную клетку, но я, игнорируя внутреннее предупреждение, не останавливался. Приключения, тяга к изучению неизведанного доставляли мне необъяснимое удовольствие. Подняв выше свет, я заглянул в комнату. Из двери мало что можно было разглядеть, поэтому я шагнул внутрь в надежде не столкнуться с обитателем этой комнаты, пораженным моим наглым появлением.

На первый взгляд, внутри никого не было. Снова оглянувшись, я отворил дверь шире, не желая, чтобы она закрылась за мной, отрезая путь к отступлению. Вероятность оказаться внутри запертым пугала до чертиков.

Тяжело дыша от тревоги и ощущения нехватки воздуха, я поднял свечу и обвел взглядом комнату. Похоже, она принадлежала женщине. У окна, завешенного тяжелыми портьерами, находился письменный стол, на нем я увидел стопку бумаги, рядом стоял какой-то небольшой сосуд, должно быть, чернильница и лежали несколько перьевых ручек. На дальнем углу стола я заметил подсвечник и, желая добавить комнате больше света, зажег вставленную в него свечу. Пространство вокруг заметно ожило. Неподалеку от письменного стола располагался туалетный столик. Он стоял на изящных изогнутых ножках с небольшим овальным зеркалом сверху. Комод. Противоположную стену занимала роскошная кровать с балдахином, увидев ее, я тут же смутился, поражаясь наглости своего поступка. Что если хозяйка комнаты неожиданно вернется, смогу ли я объяснить ей свое присутствие здесь? На мгновение я задумался, не уйти ли немедленно, и в замешательстве шагнув назад, случайно прижался к письменному столу. Скользнув по нему рукой, я ненароком смахнул с поверхности толстый слой пыли. Похоже, в этой комнате давно никто не жил. В таком случае, почему она была открытой?

Отряхнув пыль с брюк, я приблизился к элегантному женскому диванчику, на спинку которого был небрежно брошен плед. Сколько же десятилетий он пролежал здесь? Я перевел взгляд на книгу, которую наполовину прикрывал плед, и взял ее в руки. Кожаный переплет и обложка были незначительно попорчены временем, но поверхность оставалась гладкой и теплой на ощупь. Не зная, насколько книга крепка, я осторожно раскрыл ее и вгляделся в страницы.

Нет, это была не книга. Аккуратный убористый женский почерк заполнял пожелтевшие листы кое-где выцветшими чернилами.

«…во сне мне привиделось, будто я плыву, но не по воде, а по небу… он окликнул меня, и я готова бежать к нему, преодолевая любые препятствия… он тоже любит меня… ах, до чего же я счастлива…»

Похоже, это был дневник девушки, хозяйки этой комнаты. Скользнув пальцами по округлым буквам, я присел на диванчик и перелистнул несколько страниц.

«Сегодня к нам приезжали выразить свое почтение новые соседи – граф Билли Блэк с сыном. С первого взгляда я почувствовала к ним неприязнь. Не понимаю почему. Они были вполне вежливыми, учтивыми, но отчего-то пугали меня. Отец предложил им остаться на обед, и они, конечно, не смогли огорчить папу отказом…»

«…Отец и сын, похожие как две капли воды, их различал лишь возраст. Оба крупные, я бы сказала огромные, Билли Блэк в приветствии склонился над папой, словно тот был еще не выросшим отроком. Угольно-черные волосы, темные глаза, вид мужчин вызывал дрожь при одном взгляде на них…»

Заинтригованный содержимым дневника, стараясь не помять и не порвать хрупкие от времени страницы, я перевернул сразу несколько листов, желая узнать, что же было дальше. Почерк на последующих страницах стал более угловатым и растянутым, словно хозяйка писала в спешке и волнении. Возможно, она была так глубоко переполнена эмоциями, изливая свои переживания на бумаге, что уже не задумывалась о красоте и аккуратности.

«…он преследует меня… о боже, мне нет от него спасения… уверена, что исчезновение Энтони дело рук этого «черного» человека… от его злой улыбки мое сердце холодеет… я не могу больше спать, потому что и во сне он настигает меня… помолитесь о моей истерзанной душе…»

Уловив краем глаза какое-то движение, я резко поднял голову и пораженно уставился на стоящую передо мной девушку. Она так же потрясенно смотрела на меня. Закрыв дневник и положив его обратно на диванчик, я тяжело сглотнул и поднялся. Зачитавшись, я совсем забыл о времени и своем намерении покинуть эту комнату. И вот сейчас, пойманный с поличным, чувствуя, как от паники и ужаса свело горло, я не был способен даже извиниться за наглость. Она тоже молчала и не двигалась с места.

- П-простите, - наконец удалось выдавить мне. Голос от долгого безмолвия звучал хрипло.

Я нервно взъерошил волосы, отчего глаза девушки распахнулись еще шире. Ну почему же она молчит, не выражает своего возмущения от моего наглого появления здесь? И почему я все еще стою в этой комнате вместо того, чтобы немедленно выйти и больше не смущать хозяйку своим нежелательным присутствием.

Тяжело вздохнув, я повернул голову ко все еще распахнутой мною двери и, бросив извиняющийся взгляд на девушку, пошел прочь. Я чувствовал, что она смотрит мне вслед, и желал оказаться где угодно, только бы избежать этой неловкой ситуации.

Лицо горело, руки дрожали, быстрым шагом я преодолел темный коридор, сбежал вниз по лестнице и направился прямиком к праздничному залу. Там я надеялся затеряться среди пары десятков людей, чтобы спрятаться от своего смущения и растерянности. Впервые в жизни я бежал к людям, а не от них. Выпив залпом бокал шампанского, я наконец почувствовал, что начинаю успокаиваться.

Присев на стул у дальнего свободного столика, я принялся размышлять над ситуацией, в которую попал по своей глупости.

Вполне вероятно, что в этом доме могли жить хозяева, именно поэтому они и не сдавали комнаты второго этажа постояльцам. Кроме того, существовал обслуживающий персонал, который тоже должен был где-то отдыхать. Вряд ли работников каждый раз вывозили в город. Но та девушка была одета в длинное платье, совсем непохожее на униформу горничных.

Хозяйка? Да, но комната показалась мне нежилой, в ней не было элементарных удобств, например, электричества, и не убирались там, по крайней мере, год. Если она не хозяйка и не работник гостиницы, что же она делала на втором этаже? Так же, как и я искала приключений? Именно поэтому она и смотрела на меня так испуганно. Но что ей мешало не приближаться, а просто уйти?

Как бы то ни было, я не мог избавиться от тяжелого осадка на душе и не получалось разобраться, что было тому виной – встреча с непонятной девушкой в комнате на втором этаже или эмоции, вызванные записями несчастной незнакомки в дневнике.

По сути, ничего страшного не произошло, но я с трудом признавался себе, что внутри испытывал безотчетный страх. Мне было жутко выходить из зала, наполненного людьми, я боялся снова в одиночестве оказаться в холле, опасался опять встретить ее. Я понимал, что это абсурдно, но не мог избавиться от навязчивой тревоги.

Через час бездумного разглядывания пьяных коллег, их хохота и танцев я посмотрел на часы, подумав, не лучше ли мне будет отправиться спать. Народ, по всей видимости, собирался веселиться до утра. Назавтра после обеда было запланировано возвращение в город, и я решил, что вполне способен продержаться еще двенадцать часов.

Чтобы попасть в комнату, предстояло преодолеть пустой холл, выделенная мне комната находилась почти у той самой лестницы. Не хотелось снова встретиться со свидетельницей моего позорного проникновения в запретные комнаты. Осушив еще один бокал шампанского, я решительно вышел в коридор и, не глядя по сторонам, быстрыми шагами достиг номера. Заперев дверь на замок, я со вздохом упал на кровать.

Ночью мне снилась темноволосая незнакомка из дневника, в основном она стояла ко мне спиной, но если изредка поворачивалась, то я видел испуганные глаза девушки, с которой так неожиданно столкнулся на втором этаже. Она молила о помощи, и слезы в ее глазах не могли оставить меня равнодушным. Несколько раз я просыпался, но снова проваливался в сон, слушая непрекращающиеся завывания ветра за окном.

***

Утро встретило меня неприятными известиями. Метель не прекратилась, и из окна за снежной пеленой не было видно ни растущих вдали деревьев, ни неба, ни наверняка поднявшегося солнца. Мрачный дневной свет едва освещал комнату. Естественно, дорогу замело и ни о каком возвращении домой не могло быть и речи. Я чувствовал себя пленником.

Почти в одиночестве я сидел в гостиничном кафе и неспешно попивал кофе. Вокруг меня сновали лишь официанты: бармен неспешно протирал бокалы, девушка в униформе раскладывала салфетки на столы и поправляла баночки со специями, парень в белом фартуке расставлял стулья.

Неудивительно, что постояльцы отсутствовали – праздник закончился под утро, поэтому первых оживших после ночного загула ожидали лишь к обеду. Я не представлял, чем смогу занять себя на время неожиданного заточения. Можно было бы поискать библиотеку, если она, конечно, здесь наличествовала, и выбрать что-нибудь для чтения. Эта мысль вернула меня к событиям вчерашнего вечера. Неужели я снова отправлюсь бродить по дому?

Зачем только я согласился ехать за город на эту вечеринку? Тяжело вздохнув, я потер ладонью шею, чувствуя себя очень несчастным. Среди бегающих туда-сюда официантов я вдруг заметил ее, ту девушку со второго этажа. Она неподвижно стояла у входа в кафе и не сводила с меня глаз. Никто не обращал на нее внимания и не предлагал присесть за столик.

Меня бросило в жар, и я не понимал своей реакции. Возможно, мне стоило поприветствовать ее, дать знать, что я заметил и узнал девушку. Любой другой вежливый человек поступил бы именно так, но я замер как истукан, чувствуя, что у меня засосало под языком. Ее пристальный взгляд парализовывал.

Почему она так смотрела на меня? Как минимум невежливо пялиться на другого человека. Кто угодно почувствовал бы смущение, а мне такое внимание доставляло двойной дискомфорт. Опустив руку, я крепко сжал колено пальцами, стараясь унять дрожь. Злясь и нервничая, я на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их, девушки уже не было, она скрылась за дверью.

Подперев голову рукой, я медленно приходил в себя, вспоминая ее взгляд. В нем не было осуждения, порицания, она просто смотрела. Но никогда прежде я не встречал человека, позволяющего себе разглядывать меня так прямо и настойчиво, я не мог подобрать другого более подходящего слова. Если она что-то хотела донести до меня, то могла бы подойти и сказать. Не думаю, что на свете существовал человек еще более нелюдимый, чем я.

Не знаю, сколько я просидел в кафе, казалось, время замедлилось. Кофе я так и не допил, он стал холодным и отвратительным на вкус. Официант, вырывая меня из размышлений, поинтересовался, не принести ли мне еще что-нибудь. Отказавшись, я наконец встал и отправился в свою комнату, по пути настороженно глядя по сторонам, ожидая ненароком встретить ее. Теперь я уже не понимал, хотел я видеть эту девушку или нет. Да, она пугала меня, но одновременно с этим я хотел разобраться с ее «загадкой».

В комнате меня ждало новое потрясение. Стоило мне закрыть дверь, к своему дикому ужасу на кровати я увидел уже знакомый мне предмет – дневник незнакомки в потертом кожаном переплете. Определенно, это та девушка принесла его сюда. Проследила, который из номеров мой? И какой в этом был смысл?

Все происходящее начинало казаться дурацким сном. Может, я перепил на вечеринке и то, что со мной сейчас происходило, было всего лишь пьяным бредом? А может, я продолжал видеть сон? Лихорадочно потерев нос, я начал нервно посмеиваться. Этот дом определенно сводил меня с ума.

По привычке взлохматив волосы, я глубоко вздохнул. Ну что ж, не знаю, чего она добивалась, но я был готов принять ее игру. Решительно пройдя к кровати, я схватил дневник и, разлегшись поверх покрывала, положил ногу на ногу. Если это чтиво здесь, значит, я его прочитаю, не понимаю только для чего.

Начать с начала или продолжить с того места, где меня прервали? – размышлял я, открывая дневник и на всякий случай поглядывая на дверь.

«…Сегодня я устроила себе пикник. У озера на траве разложила плед… и в тот момент, когда я лежала на спине с закрытыми глазами, полностью погрузившись в негу прекрасного летнего дня, услышала топот копыт и фырканье лошади. Привстав, я увидела прекрасного наездника…»

«…Сейчас, записывая, я краснею даже просто при мысли о нем».

«…Я не могла отвести от него глаз: грациозный, гибкий, ярко-каштановые волосы развевались на ветру, длинные ноги в высоких сапогах крепко сжимали круп лошади… увидев меня, всадник пришпорил коня и, приветливо улыбнувшись, желая выразить мне свое почтение, ловко спрыгнул с лошади…»

«…Он представился сэром Энтони Мейсеном. Да, я знала его отца – баронета Эдварда Мейсена, но никогда не видела его сыновей. Имение баронета находилось в часе езды от дома моего отца…»

«…Ах, не могу перестать думать о его обворожительной улыбке и зеленых, нет, по-настоящему изумрудных глазах. О боже, как же я смущаюсь писать это, но разве могу я хоть с кем-то поделиться своими чувствами? Только себе могу я признаться, только так…»

Местами чернила полностью стерлись, но от этого смысл написанного не терялся. Я скривился, как-то странно и неловко было читать о чужих чувствах, и меня не покидало ощущение, что я проникал во что-то сокровенное. Делал то, чего не должен был, но кто же и зачем принес мне сюда эти записи?

«Теперь я чаще отлучаюсь из дома, прогуливаюсь у озера на лугу, иногда ухожу дальше в лес… Я не могу лгать самой себе, что жажду встречи с ним. А вдруг он снова промчится на своем лихом коне… Отец недоволен, он подозревает меня в чем-то постыдном. Я не лгу ему, но не могу не заметить, что отчасти он прав. Я чиста телом, но не душой…»

«…Я видела его… как же я счастлива… Он стоял у озера, когда я пришла туда, и он ждал меня. Было достаточно одного взгляда, и я поняла, что он испытывает ко мне те же чувства… ах, это мучительное томление в груди…»

«…Я жду наступления каждого нового дня, чтобы увидеться с ним… одно прикосновение к руке, и дрожь пробежала по всему телу, раньше я не представляла, что такое возможно. Невыносимая тяга, желание быть рядом с ним непрерывно, не расставаться никогда…»

«…как будто мне мало дней, мой дорогой Энтони, я вижу тебя каждую ночь в своих снах… ты всегда со мной…»

Я закрыл тетрадь и сел. То, что я читал, было слишком личным. Не думаю, что хозяйка дневника когда-нибудь хотела, чтобы ее тайные мысли стали доступными для посторонних людей. Хотя сейчас ей, наверное, было уже все равно. Сколько лет прошло с тех пор? Сто? Двести?

За окном начинало темнеть, а снег так и продолжал валить густой стеной. На сколько же дней мы застряли здесь? Урчание в животе напомнило, что время обеда давно прошло. Я встал и потянулся, разминая затекшие от долгого лежания в одной позе мышцы. За дверью изредка были слышны голоса, похоже, мои коллеги и другие постояльцы начинали наконец просыпаться.

Желая пообедать раньше, чем кафе заполнится посетителями, я вышел из комнаты. В холле пожилой портье зажигал свет в канделябрах, и я, вежливо улыбнувшись ему, аккуратно прикрыл за собой дверь.

- Похоже, вам придется задержаться у нас подольше, - заметил он, поглядывая на меня. Я понимающе кивнул, но промолчал. – Обещают, что снегопад продлится еще пару дней, наверняка это не входило в ваши планы?

С чего он вдруг решил завести со мной разговор? Я определенно не лучший собеседник. И вдруг меня осенило.

- А вы? Вы работаете и живете здесь или уезжаете домой? – поинтересовался я.

- Я редко уезжаю, но молодежь старается не задерживаться, - усмехнулся он, переходя к следующему канделябру.

- Почему?

- Ну знаете, любой старый дом хранит в себе массу секретов… - он неопределенно глянул на меня и замолчал, словно вдруг передумал делиться своими мыслями.

- Вы живете на втором этаже? – я решил сразу перейти к тому, что меня интересовало.

- Что вы? – портье опустил руку и повернулся ко мне. – Комнаты обслуживающего персонала находятся в подвале. Второй этаж нежилой, никто не ходит туда.

- А что там? – не унимался я.

- Там ничего нет, просто старые комнаты, - старик отвернулся и продолжил включать лампы, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Сидя в кафе и поедая суп, я постоянно пробегался взглядом по посетителям и официантам в надежде снова заметить ту девушку. Она больше не выходила из моих мыслей. Кем же она была в этом доме и что делала на втором этаже, там, куда никто из работников не ходил? Значит, она постоялица. Но этот дневник, каким таинственным образом он попал в мою комнату, ведь ключи ото всех дверей были только у горничных?

Кафе начинало заполняться постояльцами, и в любой другой раз я бы немедленно ушел, не желая присутствовать при таком скоплении людей, но не сегодня. Я ждал ее появления.

По прошествии часа я сдался, не желая больше слушать галдеж выспавшихся и готовящихся к новой неожиданной вечеринке коллег.

По коридору туда и сюда сновали люди: работники и жильцы. Дом проснулся и теперь, оживший, звенел как улей. Думаю, прежде он никогда не видел столько народу. Я медленно шел к своей комнате, морщась от раздражения, эта суета напрягала меня. Не представлял, что эта загородная вилла могла вместить в себя такое количество людей. Переполненный дом потерял вчерашнюю таинственность, превратившись в обычное здание.

В один миг изо всей этой суматохи я взглядом выхватил то, что не соответствовало происходящему вокруг. Она стояла на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, спокойная и умиротворенная, и снова неотрывно смотрела на меня. Я на секунду остановился, но почти сразу приняв решение, уверенным шагом направился к ней. Девушка не двигалась, а я не сводил с нее глаз.

До лестницы оставалось не больше десяти шагов, когда меня кто-то толкнул. Я бросил взгляд на извиняющуюся, собирающую с пола упавшие полотенца горничную, и снова дернулся к лестнице, но девушки на ней уже не было. Растерянно я начал оглядываться по сторонам, не понимая, куда она могла так быстро уйти. Я был так близок к возможному пониманию происходящего, что разочарование буквально поглотило меня.

Снова оглядев холл, я повернул к своей комнате. Дневник незнакомки все еще лежал на моей кровати, но не в том виде, в котором я его оставлял. Он был раскрыт. Поразительно, но это меня уже не удивляло.

Я склонился над тетрадью, читая записи на открытой странице.

«Сегодня к нам приезжали выразить свое почтение новые соседи – граф Билли Блэк с сыном. С первого взгляда я почувствовала к ним неприязнь. Не понимаю почему. Они были вполне вежливыми, учтивыми, но отчего-то пугали меня. Отец предложил им остаться на обед, и они, конечно, не смогли огорчить папу отказом…»

Я уже видел эти записи вчера, странно, что сегодня дневник снова открыт на том же месте. Я присел на кровать и, положив тетрадь на колени, быстрым взглядом проскользнул по тем строчкам, которые уже знал.

«Мне показалось, что молодой виконт Джейкоб Блэк проявляет интерес ко мне, это не приносит мне радости… Пронизывающий взгляд черных глаз заставляет мое тело дрожать от страха…»

«…Мне не нравится виконт, он странный, я чувствую, что он окружен темной аурой, в его глазах коварство, неужели папа не видит?.. он высокомерен, его поведение, манеры надменны, в его словах я слышу фальшь…»

«…Джейкоб Блэк часто бывает у нас, папа видит в нем выгодную для меня партию – сын графа, но он не знает, что мое сердце уже занято…»

«…Я готова упасть отцу в ноги, лишь бы избежать встреч с Блэком, с этим неприятным человеком. Но папа им словно околдован, отказывается слушать мои мольбы, называя их пустыми…»

«…Всю ночь я проплакала, и Энтони, конечно же, заметил мое удрученное состояние. Неудивительно, глаза стали опухшими… Мой милый Энтони готов идти к папе и просить моей руки, но я знаю, что он не станет его слушать и не допустит брака с человеком более низкого положения, чем он…»

«…Сегодня произошло ужасное… о боже, спаси меня от этого чудовищного человека… Чувствуя, что папа расположен к нему, виконт Блэк позволил себе прикоснуться ко мне. Против моей воли он схватил меня за руку и обнял, я сопротивлялась, но разве могла я справиться с силой этого огромного человека? Я испуганно вскрикнула, а он рассмеялся. Его смех… до этого я не слышала ничего более жуткого…»

«…Никогда не расскажу об этом Энтони, я не могу так ранить его… Конечно, он не сможет смириться и бросится защищать мою честь, но разве способен он противостоять сущему злу…»

Дальше мне пришлось приглядываться, почерк был настолько неровным и неразборчивым, что я с трудом понимал написанные слова. Чернила на этой странице были особенно размазанными и затертыми.

«…я не могу писать, слезы беспрестанно льются из моих глаз… Сегодня баронет Мейсен и Энтони нанесли визит моему отцу. Я сидела в своей комнате и мяла платок в руках, ужасно нервничая, ведь я знала причину их визита. Отец Энтони, баронет Эдвард Мейсен, прекрасно понимая, что барон Свон никогда не отдаст свою дочь за младшего сына баронета, отказывался ехать к моему отцу. Я не знаю, какие слова для него подобрал Энтони…»

«…я хотела верить в чудо и в спасение, но нет… с сегодняшнего дня папа запретил мне выходить из дома, наказывая за разнузданное поведение… я не оправдала его доверия, оказавшись неразумной и даже легкомысленной…»

«…существует ли у человека предопределенный для него свыше жизненный путь, и вправе ли он его изменить? Хозяева ли мы своей судьбы? Неужели при рождении на небесах мне уже была уготована жизнь в страданиях… неизбежность, обреченность…»

Я поднял голову и потер глаза. Судьбу этой девушки сложно было назвать простой, я буквально на себе прочувствовал всю силу ее отчаяния и горечи. Отложив дневник, я принялся медленно ходить по комнате, стряхивая с себя навалившуюся тоску и безнадежность.

Я не понимал, почему мне вдруг снова захотелось оказаться в той комнате на втором этаже. Сочувствие к несчастной незнакомке требовало присутствия там, где она, возможно, проводила свои одинокие дни в слезах. Хотелось поддержать ее хотя бы своим запоздалым присутствием, произнести теперь бесполезные слова, просто помнить ее по прошествии всех этих десятилетий, может, даже столетий.

Страха я больше не испытывал. Прекрасно осознавал, что дневник мне, скорее всего, подбросила одна из молоденьких романтичных горничных, видя, как я скучаю и не получаю удовольствия от общества. Что ж, эти записи действительно развлекли меня, если, конечно, то, что я сейчас чувствовал, можно было назвать развлечением. Печальная история девушки, которой я уже вряд ли чем-то могу помочь, оставаясь просто безучастным наблюдателем.

Я взял дневник, открыл дверь комнаты и, убедившись, что вокруг никого нет, решительно направился к лестнице. Свечу вынул из того же канделябра в начале коридора на втором этаже и направился к знакомой уже третьей двери. Как я и думал, она не была заперта.

Я уставился на зажженную свечу в подсвечнике на столе. Да, вчера я добавлял света этой темной комнате, но не могла же та самая свеча гореть уже почти сутки. От нее не должно было остаться даже огарка. Помотав головой, я отказывался верить во что-то сверхъестественное. Кто-то шутил надо мной. Я посмотрел по сторонам, снова выглянул в коридор, разумеется, нигде никого не было.

Вздохнув, я постарался отбросить от себя пугающие мысли и сосредоточился на том, зачем я, собственно, сюда пришел.

Комната несчастной девушки теперь казалась мне более знакомой и даже какой-то близкой, хотя находился здесь я только во второй раз. Приблизившись к диванчику, я провел рукой по пледу, который по-прежнему был наброшен на спинку дивана. Пальцем пробежался по изогнутому подлокотнику диванчика, смахивая тонкую полоску пыли. Подойдя к столу, я взял одну из перьевых ручек, представляя, как ее держала незнакомка, делая записи в своем дневнике.

Чуть отодвинув от стола объемный стул с витиевато закрученным узором на спинке, я стряхнул пыль с мягкого сиденья и сел, кладя дневник ближе к свече. Подперев рукой голову, я еще раз осмотрел комнату, думая о том, как плакала девушка, сидя за этим столом.

«…Я очень боялась, что отказ отца заставит Энтони отвернуться от меня. Сердце разрывалось при одной мысли, что я больше никогда не увижу его…»

«…не думала, что могу кому-то довериться в этом доме, но молоденькая горничная Анжела принесла мне от него записку… я не могу передать словами того счастья и благодарности, что испытала в этот момент… я расцеловала ее, совсем засмущав девочку…»

«…его слова, как лекарственное снадобье для моей израненной души… он любит меня, любит… и я его люблю больше жизни…»

«…виконт Блэк приезжает к нам почти каждый день, и отец непременно требует, чтобы я спускалась к нему. Уверена, что он уже решил мою участь… Папа еще не знает, что я тоже приняла решение. Как бы ни сложилась моя судьба дальше, виконту я принадлежать не буду…»

«…Он смотрит на меня так собственнически, как будто я уже его… кривая ухмылка… небрежно заброшенная нога на ногу… он чувствует себя хозяином положения… я не понимаю отца, он не видит всего этого бесчинства, словно на его глаза наброшена пелена…»

«…Я хочу бежать из этого дома… с Энтони… я написала ему, умоляя спасти, вызволить из заточения… Анжела унесла записку и пропала… я не видела ее уже несколько дней… она была единственным нашим связующим звеном… Я пыталась расспросить прислугу о девочке, но все молчали…»

«…Мое сердце до сих пор колотится от ужаса, я больше не усну… среди ночи что-то начало биться в окно. Поначалу я вообразила, что поднялся ветер и отросшая ветка дерева задевает дом, поэтому утром надо попросить садовника отрезать ее… ветка мешала мне спать, и я, решив взглянуть, отодвинула портьеру…»

«…не могу восстановить дыхание, при воспоминании сердце в груди заходится как сумасшедшее… огромный ворон сидел на подоконнике и клювом стучал по стеклу. Я закричала от ужаса, но птица даже не шелохнулась. До сих пор вижу сверлящие меня угольные глаза…»

«…Черный ворон – плохая примета. Я молюсь за Энтони, неделю от него нет никаких вестей… Господи, спаси и помоги…»

«… Блэк ужасен, он преследует меня… о боже, мне нет от него спасения… отец готов дать свое согласие на брак несмотря на мои слезные возражения…»

«…Сегодня я умерла… душой… до меня дошли известия, что Энтони исчез… баронет Мейсен несколько дней ничего не слышал о своем сыне… Я молюсь, чтобы он уехал из этих мест, от меня, от опасности… боюсь подумать о самом ужасном… Появление ворона у моего окна той ночью не дает мне покоя…»

«…Я не виню Энтони в бегстве… он поступил так, как должен… У нас не было будущего… со мной покончено… моя жизнь разрушена, уничтожена…»

«…Уверена, что исчезновение Энтони дело рук этого «черного» человека… от его злой ехидной улыбки мое сердце холодеет…»

Оторвавшись от чтения, я медленно провел рукой по волосам. Неужели судьба этой девушки на самом деле сложилась так трагично? Я не мог поверить, что она не нашла выхода из этого кошмара.

Я чувствовал дикую жалость к ней. Как же мог ее отец настолько пренебрегать чувствами дочери, у него не было сердца. Я, посторонний человек, ставший случайным наблюдателем в этой печальной истории, был готов разрыдаться от сострадания. Почему нет ни слова о матери? Была ли она, переживала ли за дочь?

Читая дневник, я ощущал, что знаю эту несчастную девушку, чувствую ее. Она стала мне ближе любого, живущего и работающего со мной по соседству. Будь у меня возможность чем-то ей помочь, то кинулся бы вперед не раздумывая. Но прошло столько лет.

Рассматривая комнату, я буквально видел незнакомку то возле комода, то возле дамского столика. В моих мыслях она стала единым целым с этой комнатой, ее душа продолжала жить здесь, оплакивая свою несчастную судьбу.

Вздохнув, я вернул свое внимание к дневнику.

«…В этой жизни меня больше ничего не способно порадовать. Дни превратились в сплошные черные ночи… Я больше не открываю портьеры, не вижу солнца, не слышу пение птиц, я погрузила себя в добровольный мрак…»

«…прислуга перешептывается о возможной свадьбе, но не бывать этому… все чаще я думаю о… я знаю, что это ужаснейший грех, моя душа будет проклята и станет вечность гореть в аду, но я и так уже там…»

«…Виконту Блэку разрешено входить в мою комнату… какое бесчинство с его стороны. Моим отцом дано слишком много свободы этому человеку…»

«…Иногда кажется, что у меня больше нет чувств… Он снова хватал меня за руки, но я уже не реагирую так остро, моя душа опустела, она не ощущает ужаса всего происходящего… Зачем я нужна этому человеку неживая?..»

«…Сегодня я видела то, что могло свести с ума кого угодно, а я… я просто поняла, что не ошибалась – он истинное зло. Виконт Джейкоб Блэк, отодвинув тяжелые портьеры, на моих глазах превратился в ворона, черного ворона и вылетел в окно. Холодный осенний ветер, ворвавшийся в распахнутые ставни, смахнул со стола листы бумаги. Я не спешила закрывать окно, чувствуя, как ледяной холод окутывает меня, и желала умереть от воспаления легких…»

«…помолитесь о моей истерзанной душе…»

Я смотрел на последнюю строчку так, словно меня ударили. Перелистнув следующую страницу и еще одну, я к своему разочарованию увидел, что они пустые. В дневнике больше не было записей.

О чем она писала?.. Он превратился? Похоже, с ней действительно случилось то, чего она так боялась, она сошла с ума.

Подняв глаза, я резко вздрогнул, когда увидел, что напротив меня на диванчике сидит девушка. Я настолько онемел от неожиданности и ужаса, что не мог произнести ни слова, просто продолжал молча смотреть на нее.

Все это было слишком жутко: записи в дневнике, старая полутемная заброшенная комната и странная девушка, преследующая меня уже второй день. Я чувствовал, как на руках и ногах волоски встали дыбом.

Я не мог даже подняться со стула, похоже, ноги мне отказали.

- Энтони? - вдруг выдохнула она, чуть склонившись в мою сторону. Я же, наоборот, отпрянул назад, мое спонтанное движение отразилось на лице девушки болью.

Она назвала меня Энтони? Кто эта сумасшедшая?

Я продолжал молчать, ругая себя за нерешительность и чрезмерный испуг. Нужно было что-то сказать или сделать, я не мог продолжать выставлять себя дураком.

- Меня зовут Эдвард, - хрипло от долгого молчания и потрясения произнес я. – А вы?..

- Изабелла, - почти перебив меня, быстро произнесла она.

Желая сказать что-то еще, девушка приоткрыла рот, но, видимо, передумав, вся обмякла и отвела взгляд. Я не мог решить, о чем разговаривать с ней. Всегда было тяжело найти общий язык с людьми, а сейчас сложившаяся ситуация еще больше усугубляла положение. Я прокашлялся от неловкости.

- Вы так похожи на него… - снова заговорила девушка и, отвечая на недоумение, отразившееся на моем лице, уточнила: - на Энтони.

- Это вы принесли мне этот дневник? – наконец спросил я.

Она кивнула.

- Но зачем?

Девушка нервно перебирала пальцами ткань своего платья. Я только что заметил, как несовременно она была одета: вечернее платье, но совсем не нарядное. Изабелла тяжело вздохнула и снова посмотрела на меня.

- Мне нужна помощь, - едва слышно прошептала она. – Я ждала вас.

- Меня? – я совсем ничего не понимал. – Послушайте, все это похоже на глупый розыгрыш. Или вы объясните мне что-нибудь, или я ухожу, - выпалил я, начиная раздражаться.

- Погодите, - Изабелла приподняла руку, словно желала успокоить меня. - Вам интересно, как сложилась судьба Энтони и девушки, которая все это писала?

Я промолчал, и она, не дождавшись моего ответа, продолжила:

- Энтони вскоре нашли, он утонул в том озере, у которого они впервые повстречались, - тяжело сглотнув, сказала она. – А я… Ее жизнь, в прямом понимании этого слова, тоже закончилась. Джейкоб Блэк наслал на нее проклятие.

- Я не понимаю…

- Новые соседи барона Чарльза Свона оказались непростыми людьми. Они были приверженцами черной магии, колдунами…

- Послушайте, - перебил я ее. – Предполагаю, что вы тоже прочитали этот дневник и продолжили фантазировать… но все, что вы говорите, полная ерунда. Я не верю ни в какую магию и вообще не понимаю, что вам от меня нужно.

Решительно встав, я направился к двери, но та перед моим носом с грохотом захлопнулась, чуть не ударив меня. Я потрясенно замер, продолжая стоять спиной к девушке.

- Вы не уйдете, пока не выслушаете, - тихим голосом произнесла она. – Я ждала вас почти двести лет. И я расскажу вам всю правду, а потом вы будете вольны принимать решение.

Я медленно повернулся, чувствуя, что страх постепенно начинает затапливать все мое существо. Куда я попал и кто эта девушка? На негнущихся ногах я прошел обратно к столу и сел. В голове звенело от абсурдности происходящего.

- Я не хотела вас пугать, приношу за это свои глубочайшие извинения, - она опустила голову. Несмотря на решительный тон, ее волнение выдавали пальцы, продолжавшие мять ткань темного платья.

Сжав кулаки и зажмурившись, я попытался привести свое дыхание в норму. Не произойдет ничего ужасного, я просто выслушаю рассказ этой сумасшедшей, потом спущусь в свой номер, а завтра уеду и никогда больше не вспомню об этом бессмысленном происшествии.

Она молчала.

Наконец я открыл глаза и выжидающе посмотрел на нее, готовый безропотно слушать все, что она придумает. Никогда не верил ни в магию, ни в проклятие, ни в призраков, вряд ли она способна изменить мое мнение даже при помощи всего этого антуража и детских фокусов.

Так я пытался приободрить себя, но где-то внутри осознавал, что все происходящее со мной реально.

- Я леди Изабелла Свон, - наконец начала она. - Мой отец – барон Чарльз Свон, бывший владелец этого дома и всех земель в округе. Вы читали мой дневник, и все, что там написано, правда.

Мне кажется, я не дышал.

Она действительно была призраком? Неужели это возможно?

- Теперь вы знаете, что со мной происходило, но не понимаете, как я оказалась здесь спустя столько лет.

Я робко кивнул, соглашаясь с ее словами.

- В тот день, когда я узнала о гибели Энтони Мейсена, я хотела одного – умереть вместе с ним. Я оплакивала его судьбу, отказавшись от всего в этом мире: сна, еды, воды… Я считала себя виноватой в его смерти. Заперев двери на ключ, я не позволяла никому входить в эту комнату, и виконту Блэку ужасно это не понравилось. Не знаю, испытывал ли он ко мне теплые чувства или эгоистично хотел владеть моей душой и телом. Он был всесильным, но ничего не мог поделать с истинным чувством любви, как я поняла позже.

Я чувствовал, что понемногу расслабляюсь от ее спокойного голоса. Удивительно, но она больше не пугала меня, наоборот, неожиданно я почувствовал к ней расположение. В какой-то момент в моей голове эти две девушки – сидящая передо мной и та, что писала в дневнике – стали единым целым. Разжав кулаки, я вытер вспотевшие ладони о брюки.

- Обладая могущественной силой, Блэк разнес двери комнаты в щепки и схватил меня. С него слетели обычная спесь и высокомерие. Лицо искажала дикая ярость, он больше не владел собой, тряся меня и требуя забыть Энтони, но разве могла я исполнить его желание. Моя душа не была в его власти, а это лишало смысла всего, показывая, что он не так всесилен, как думал. Я опустила его с небес на землю, указала, где его место. Он не успел околдовать меня, Энтони сделал это раньше и поплатился за любовь.

Я тяжело вздохнул, слушая весь тот ужас, что произошел с Изабеллой. Буквально час назад, еще находясь в своей комнате, я чувствовал сострадание и жалел, что ничем не мог помочь несчастной девушке. И вот каким-то невероятным образом она сидела передо мной, а я смотрел в ее глаза и отчего-то по-настоящему верил каждому слову. Не знаю как, но она сумела изменить мои убеждения, заставила почувствовать симпатию к ней, и я заметил, что неосознанно, облокотившись на колени, склонился в ее сторону.

- И тогда виконт Блэк заглянул в мои глаза и произнес слова, которые я никогда не забуду. Услышав их, я обмерла и обмякла в его руках. Он совершил великое зло – проклял меня. Я видела перекошенное от ужаса лицо виконта, в это сложно поверить, но он сам испугался того, что сотворил. Обратного хода не было, и он не мог отменить сказанного. Выпустив меня, он ушел, а я так и осталась лежать обездвиженная посреди комнаты.

Она замолчала и, вытащив из рукава платочек, вытерла им глаза.

Мне хотелось поддержать ее, поэтому я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, шагнул вперед и опустился перед ней на колени. Она вздрогнула и поднесла платочек к удивленно приоткрывшемуся рту.

- Простите, - поражаясь своему порыву, пробормотал я и отвел глаза, поднимаясь с колен. Никто и никогда не вызывал во мне таких чувств: желания поддержать, успокоить и даже обнять. Речь не шла о жалости, скорее, о неподдельном сочувствии, готовности разделить страдание, облегчить ее тяжкую ношу.

Вернувшись к стулу, я сел и, едва справляясь с волнением, взял в дрожащие руки дневник, чтобы, посмотрев на последние строчки, захлопнуть его.

- Что же произошло дальше? Вы… - все еще глядя на потертую обложку, я не верил, что готов произнести следующее слово, - …умерли? – в голове не укладывалось, что такое возможно, ведь она сидела передо мной и рассказывала свою историю.

- И да, и нет, - вздохнула она.

Наконец, оторвав глаза от дневника, я посмотрел на нее.

- Вы не возражаете, если я подойду к вам? - спросила она, убирая платочек в рукав, и встала. Дождавшись моего нерешительного кивка, она подошла к столу и протянула руку. – Прикоснитесь ко мне.

Я с сомнением посмотрел на нее.

- И что я почувствую? Холод? – не понимал я, предполагая, что в ее просьбе есть подвох. Еще несколько минут назад я сам кинулся к ней, готовый обнять, но сейчас вдруг оторопел от ее просьбы.

- Поверьте, вы ничего не почувствуете, - она опустила руку, и ее взгляд стал пустым. – Абсолютно ничего. Почти двести лет я живу в этом доме, и никто не ощущает моего присутствия.

Эти слова были сказаны с таким отчаянием в голосе, что я ощутил новый прилив жалости. Если в моей голове еще и оставались крупицы здравого смысла, недоверия ко всему происходящему, то после того как я, потянувшись к ее руке, готовый сжать хрупкие пальцы, схватился за пустоту, сомнений не осталось – она была призраком.

Окончательное подтверждение того, что наяву со мной происходило нечто, не поддающееся объяснению, оглушило. В горле пересохло, пульс, кажется, громкими ударами бился в голове, и на какое-то время я потерял возможность слышать, дышать, видеть. Не знаю, слишком ли чрезмерной была моя реакция, но я вырос прагматичным человеком, и все происходящее просто не укладывалось в моей голове. Призраков не существовало, загробной жизни тоже, не было никаких колдунов и проклятий.

- Кажется, вы побледнели, - откуда-то издалека до меня донесся голос. – Вам дурно?

Зрение и слух постепенно возвращались. Я видел, что она отошла от стола и теперь стояла возле комода у противоположной стены. Очень предусмотрительно с ее стороны после того, как она напугала меня до чертиков. Почувствовав боль в руке, я опустил глаза и понял, что сжимаю дневник побелевшими от напряжения пальцами. Уронив тетрадь на колени, я наконец вздохнул.

Она больше ничего не говорила и выжидающе смотрела на меня.

- Все это правда, - удалось потрясенно прошептать мне. – Вы умерли и вы призрак.

Я тяжело сглотнул, перекладывая дневник с коленей на стол.

- Но почему я вижу вас? – не понимал я.

Она покачнулась и осторожно шагнула к диванчику, наблюдая за моей реакцией. Я ждал ее ответа, чувствуя, что дыхание почти пришло в норму, но она лишь пожала плечами.

- Вчера вы сидели на этом диванчике, читали мой дневник и, увидев меня, смутились. До вас никто не реагировал, когда я проходила или стояла рядом. Стоило мне понять это, я позволила себе поверить, что моим мучениям пришел конец. Энтони должен был когда-нибудь вернуться и спасти меня. Я ждала его столько лет, но теперь вижу, что ничего не получится.

Все еще дрожащей рукой привычным движением я взлохматил волосы, не понимая, при чем тут я.

- Даже это движение, - заметила она, - вы повторяете в точности, как он.

- Но он утонул, почему вы решили, что я Энтони? - мне было непонятно, чем я могу помочь девушке, умершей двести лет назад.

- Потому что в проклятии говорилось, как он придет, - объяснила она и снова начала нервно мять ткань платья. – Я не наивная, прекрасно понимаю, что вы не он. Другой человек с другой жизнью. Но в тот момент я подумала, что именно вы сможете помочь мне, ведь вы на него так похожи: одно лицо, голос, жесты, словно Энтони заново родился.

Она вынула платочек из рукава и промокнула им глаза.

- Я так устала бродить по этому дому и мечтать о вечном покое.

- И что же я должен сделать, чтобы снять проклятие? – сдался я, чувствуя, что первоначальный шок отступил, и я смирился с происходящим.

Мир, в котором я жил до вчерашнего вечера, перевернулся вверх тормашками. Существовал иной, невидимый людям мир, в котором страдала в одиночестве эта несчастная девушка.

Она посмотрела на меня, но я не мог понять, о чем говорил ее взгляд. Изабелла словно не решалась ответить на мой вопрос. Неужели она боялась снова шокировать меня?

- Я не умерла, - наконец выдохнула она.

Непонимающе я смотрел на нее, с содроганием вспоминая, что она являлась не чем иным, как бесплотным сгустком энергии. Разве это возможно? Она говорила, что прошло почти двести лет.

- Я расскажу вам свою историю до конца, - кивнула она, опускаясь на диванчик и вздыхая. – Услышав яростный крик виконта Блэка, в мою комнату прибежали прислуга и папа. Блэка они уже не застали, а меня увидели лежащей без чувств на полу. Решив, что я потеряла сознание от истощения, они перенесли меня на кровать. Отец словно прозрел, наконец поняв, кого он привечал в доме: злого бездушного человека. Конечно, о колдовстве он ничего не знал, но я понимала, что с исчезновением виконта с папы было снято заклятие.

- Как вы что-либо могли понимать, если были без сознания?

- Я все видела, потому что смотрела со стороны. Моя душа покинула тело, которое продолжало жить, сердце билось. Проклятие заключалось в том, что я не могла вернуться в свое тело, - объяснила она, а потом продолжила: - Папа казнил себя за прошлую слепоту и глупость и не отходил от меня дни и ночи. В нашем доме побывало бесчисленное количество врачей, но все разводили руками, не понимая, что со мной случилось. Прислуга поговаривала о проклятии, и папа даже им в конце концов поверил, но никто не знал, как его снять. Шли годы, папа состарился и перед смертью распорядился, чтобы для меня соорудили ложе. Он опасался, что после его смерти меня, наполовину умершую, тоже похоронят.

- Вы хотите сказать, что ваше тело где-то лежит? – не мог поверить я.

- Да, - кивнула она. – В фамильном склепе. За столько лет перины и подушки истлели, но все это время к ним никто не прикасался, поэтому они находятся почти в первоначальном виде.

Я потрясенно уставился на нее.

- А вы? – страшно было представить, во что превратилось тело Изабеллы за двести лет.

- Проклятие словно «заморозило» плоть. Я не изменилась. Думаю, мое тело способно пролежать и тысячу лет в ожидании Энтони, - она всхлипнула, - но моя душа истощена. За это время вы первый, кто смотрит на меня и слышит мои слова.

Даже я, любитель одиночества и уединения не мог вообразить, каково это – существовать два столетия, когда тебя никто не видит и не слышит. К тому же все это время она продолжала скорбеть о потерянной любви. Это было невыносимо горько. Сердце в груди сжалось от боли за эту бедную девушку, ничем не заслужившую самого страшного на свете наказания.

Да, я безумно хотел помочь ей.

- И как же снять проклятие? – нетерпеливо поинтересовался я.

Она отрицательно покачала головой, поднимаясь с диванчика.

- Ничего не получится, вы не способны разрушить колдовство, вы не Энтони, - последние слова она произнесла почти шепотом и направилась к двери.

Я нахмурился. Почему она вдруг отказалась от моей возможной помощи? Что произошло? Вскочив со стула, я бросился за ней, желая перегородить дорогу, но она сама обернулась ко мне. В ее глазах стояли слезы.

- Только любовь способна разрушить заклятие, - выдохнула она и, не открывая двери, скрылась за ней.

- Погодите, - крикнул я, хватаясь за ручку и выбегая в покрытый мраком коридор, Изабеллы там уже не было.

Не представляя, что делать дальше и где искать девушку, я вернулся в ее комнату и захлопнул за собой дверь. Я больше не боялся находиться здесь. Сев, я поставил локти на стол и подпер ладонями голову.

Что ж, если ей нужно уединение, я подожду. Нельзя отрицать, что мне самому требовалось время, чтобы побыть в одиночестве, переварить услышанное и увиденное, понять, как я дальше буду с этим жить. Удивительно, но сейчас я осознавал, что ее уход огорчил меня.

Я не заметил, как уснул, но проснулся от боли во всем затекшем от неудобного положения теле. Я все так же сидел за столом, обе свечи почти догорали. Подняв голову, я огляделся, пытаясь сообразить, на самом ли деле со мной произошли все те события, или я, читая дневник, провалился в сон, и мое впечатлительное сознание подкинуло мне яркое продолжение.

Никаких доказательств ее присутствия здесь не было. Дневник все так же лежал под моим локтем.

Я потянулся и встал.

- Изабелла, - негромко окликнул я ночную собеседницу. Мой голос в пустой старой комнате звучал пугающе.

Наверное, пришло время спуститься в свой номер, - вздохнул я, находясь в полной прострации, совершенно не представляя, который час.

Подхватив дневник и почти погасший огарок, я вышел в коридор, снизу доносились голоса персонала и постояльцев. Похоже, наступил следующий день, дорогу расчистили, и люди наконец готовились к отъезду. Засунув остаток свечи обратно в канделябр, я посмотрел вниз, раздумывая, как мне спуститься незамеченным.

Спешащие по своим делам люди не смотрели на меня, и я торопливо сбежал по ступенькам. Подойдя к своему номеру, я все же остановился и бросил взгляд на лестницу, ожидая увидеть там стоящую, как и вчера, печальную девушку.

- Похоже, вы чрезвычайно любопытный молодой человек? - раздался за моей спиной голос, я резко обернулся и увидел старого портье, язвительно смотрящего на меня.

- Простите что? – я сделал вид, будто не понимаю, о чем он говорит.

Портье с минуту молча разглядывал меня.

- Через час автобус будет готов к отправке в город, - наконец произнес он и, еще раз окинув меня взглядом, пошел прочь.

Засунув руки в карманы брюк, я разглядывал из окна своего номера засыпанные снегом деревья и раздумывал, как мне поступить. Существовала ли Изабелла и требовалась ли ей моя помощь? Я не мог просто так собраться и уехать, не убедившись, что все произошедшее со мной в этом доме было правдой. Мне требовался от нее хоть какой-то знак. Гнетущее чувство, что я оставляю ее в беде, не давало покоя.

Но что если все это действительно был лишь сон?

Раздраженно вздохнув, я сел на кровать и взлохматив волосы, уронил голову на руки.

- Изабелла, - в отчаянии прошептал я. – Ты же рядом, я чувствую тебя. Подскажи, что мне делать? - без нее я даже не представлял, в каком направлении мне двигаться.

Естественно, никто на мой призыв не отозвался. Я начинал сомневаться в собственном психическом здоровье.

Сложив свои немногочисленные вещи, сверху я поместил дневник и застегнул сумку. Повесив ее на плечо, я вышел из номера и, прислонившись к двери, напоследок начал осматривать холл. Я надеялся увидеть ее среди снующих по коридору и идущих к выходу людей.

- Ну же, Изабелла, - бормотал я себе под нос, - останови меня.

Она говорила, что ее может спасти только любовь, любовь Энтони. По сути, она была права, я хоть и выглядел как он, был абсолютно бесполезен. Пусть сейчас она и не выходила из моих мыслей, но я даже не был уверен, что все произошедшее реально.

С тяжестью на сердце я двинулся к выходу и, уже сидя в автобусе, продолжал смотреть на дом, не сводя глаз с многочисленных окон второго этажа. Была ли она там? Наблюдала ли за моим отъездом? Не жалела ли о своем решении отказаться от моей помощи? Что если существовал какой-то другой выход?

Автобус двигался, а я все так же смотрел на исчезающий за холмом дом и даже, кажется, в мыслях слышал ее голос, умоляющий меня вернуться.

***

Вечер я провел беспокойно.

Бродя по своей квартире из угла в угол, я не находил себе места. История, произошедшая в старинном доме, не давала мне покоя. Я хотел бы махнуть рукой, решить, что всего этого не было, никакой Изабеллы и проклятия не существовало. Забыть все как страшный сон и жить дальше своей жизнью, одиноко и уныло, но не мог.

В сотый раз раскрывая дневник, я пробегал взглядом по неровным буквам, чувствуя, что страницы тетради пропитаны обреченностью. Я прижимал его к груди, пытаясь обнаружить решение, найти подсказку, что мне делать, как поступить.

Несчастная девушка, встреченная мной совсем недавно, о которой волей случая я узнал так много, не выходила из моей головы, полностью завладев сознанием. Я должен был помочь ей, но как? Задавая себе одни и те же вопросы, я маялся, ворочаясь в кровати, не в состоянии уснуть.

К середине ночи, вымотанный, я наконец провалился в сон.

Задорный смех Изабеллы ласкал мои уши. Ее прекрасное лицо было чуть прикрыто небольшим, собранным мной для нее букетом полевых цветов. Она сама была словно цветок: прелестная, яркая, приковывающая взгляд. Рядом с ней я чувствовал небывалый прилив сил, словно крылья вырастали за спиной. Я был влюблен и счастлив. Разве может человек быть счастлив так долго? Неужели он способен вынести бездну по-настоящему диких эмоций, нескончаемых моментов сердцебиения и полного блаженства.

Нам не суждено быть вместе. Эта мысль ранила сильнее ножа. Разница в титулах действовала не в мою пользу, ее отец никогда не дал бы согласия на брак. Мне следовало уйти сразу, когда я узнал, кто она. Но разве мог я справиться с собой, увидев ее скромно потупленные глаза, кроткую улыбку и румянец на щеках. Она обворожительна.

Бессонные ночи, наполненные мыслями о ней, мечты и невинные прикосновения наяву. Она чиста, как утренняя роса, свежа, как майская роза, и желанна.

Не могу поверить, что она полюбила меня, такого заурядного и приземленного. Но ее глаза отражали чувства, таящиеся в сердце, и я чувствовал тепло, окутывающее мое естество при ее приближении. Легкое соприкосновение кончиков пальцев пускало дрожь по телу, и она ощущала то же самое, я слышал это по ее сбивающемуся дыханию и понимал по удивленному взгляду. Подобные чувства и мне были незнакомы ранее.

Счастье мимолетно, оно дается в строго отмеренном количестве, и мы свою долю исчерпали. Нет, это вовсе не значило, что я сдамся, я буду бороться за нее. Сегодня же поговорю с отцом. Бог знает, какие я подберу слова, но мы поедем к барону Свону с предложением руки и сердца его дочери – моей прекрасной Изабелле.

Больно падать, когда взлетаешь так высоко к небу. Удар о землю равносилен смерти. Я был готов не обращать внимания на свои страдания, только бы Изабелла перестала терзать себя. Ее мучения вдвойне невыносимы, моя бедная девочка. Я был согласен пойти на все, чтобы ее милые глаза высохли от слез. Был готов совершить сделку с самим дьяволом и нести боль за двоих, лишь бы она воспрянула духом и жила счастливой жизнью.

Где же Анжела? Я ждал письмо от Изабеллы целую вечность. Почти весь день просидел у озера, мучаясь неизвестностью. Дикий вопль заставил меня вскочить на ноги и бежать туда, где раздался крик. Анжела лежала в густой траве с широко распахнутыми от ужаса глазами. Черный ворон кружился над ней, почти задевая несчастную девочку. Палкой я отогнал его и склонился над молоденькой горничной. Она не дышала.

Я не знал, что стало причиной смерти горничной. Как будто она чего-то сильно испугалась. О боже, как это известие переживет моя ненаглядная Изабелла.

Черный ворон продолжал кружить над нами, что за нахальная птица?! Я кинул в нее небольшим камнем, чувствуя неприятную тяжесть в груди. Карканье ворона напоминало смех, отчего по телу пробегала неприятная дрожь. Эти крики добавляли жути произошедшей беде, а птица словно наслаждалась несчастьем.

Расправив широкие крылья, ворон пикировал вниз, заставляя меня пригибаться и прикрывать руками голову. Я отступал, падая и снова поднимаясь. Где-то тут я бросил палку, но она словно исчезла, лишая меня шанса отбиться от назойливого противника. Эта птица сошла с ума. Острый клюв ранил мои руки, кровь сочилась из пробитой кожи. Я задыхался, но продолжал держаться на ногах и пятиться назад. Что это? Похоже, я зашел в воду, сапоги промокли, но я уже не мог двинуться к берегу. Атака черного ворона изнурила меня. Я поднял глаза к небу, на секунду солнце ослепило, сильный удар клювом в висок, и в глазах потемнело.

С криком я подскочил с подушки, поражаясь, насколько правдоподобный кошмар мне приснился. Все еще не отойдя ото сна, я схватился за голову, чувствуя боль в висках, и начал дико осматриваться, опасаясь увидеть приближающегося ко мне ворона. И только поняв, что нахожусь в своей комнате, я начал успокаиваться. Боль в голове не проходила, выпутавшись из одеяла, я направился к аптечке за таблеткой.

Я настолько погрузился в эту мистическую историю, что мне приснились ее участники – и Энтони, и Изабелла… Нет-нет, я был Энтони, я видел все его глазами, я чувствовал происходящее его сердцем. Во сне я пережил боль, отчаянный страх, тягучую тоску, страдание от безысходности и любовь. Что это были за чувства! Разве можно так любить?

Огорошенный знанием, я сел на кровати. Об этом я не читал ни в одной книге, этого не был способен передать ни один самый трогательный фильм о любви. Чистейшее сильнейшее чувство, кульминация всего, наивысшая точка. Мое собственное сердце не могло остаться равнодушным к таким эмоциям, оно грохотало, умоляя меня сдаться, уступить под натиском душевного порыва.

Лицо Изабеллы стояло перед моим взором, ее наполненные слезами глаза не могли оставить меня равнодушным ни тогда, ни, тем более, сейчас. Она ждала меня, отпускала, но продолжала верить, что настанет тот миг, когда я вернусь в старый дом и вызволю ее из беспросветного одиночества.

Пусть я не Энтони, но теперь я знал, какое чувство способно разрушить любые темные чары, я ощущал в себе могущественную силу, верил, что смогу «свернуть горы». Он пришел ко мне во сне и, рассказав свою историю, подсказал путь.

Милая несчастная Изабелла сейчас продолжала оставаться в том доме одна, бродя по ненавистным за двести лет комнатам, пеняя на свою судьбу. От всей души мне хотелось положить конец ее страданиям.

Не желая больше терять ни одной секунды, я натянул джинсы, толстовку, схватил дневник и побежал к машине. Поскользнувшись на лестнице, я чуть не упал, едва устояв, но выронил дневник. Хрупкий переплет лопнул, и пожелтевшие от времени страницы рассыпались по снегу. В спешке, ругая себя за рассеянность, я собирал драгоценные листы, чувствуя некую грусть оттого, что испортил этот кусочек памяти.

Я не знал, что ждало меня в том доме, с кем мне предстояло столкнуться, о чем сказать, собиралась ли она появиться передо мной, но жал на педаль, с каждым преодоленным километром сокращая расстояние между нами.

Все окна отеля были темны, неудивительно, стояла глубокая ночь. Дверь оказалась незапертой, и я ничуть не удивился этому – Изабелла все-таки ждала меня. На ресепшене никого не было, я незаметно проскользнул в холл и побежал к лестнице, мимолетным взглядом выхватывая едва освещенный портрет, заставивший меня замереть на месте.

Это она! Прекрасное лицо, легкая улыбка, чуть тронувшая губы, светящийся взгляд, такой я видел Изабеллу глазами Энтони. Она была живой, счастливой, безмятежной. Могущественная сила ее души не могла оставить меня равнодушным. Притягивающая, околдовывающая. Мое собственное сердце при виде этого великолепия заколотилось с новой силой, и я понял то, чего не увидел сразу. Она была той единственной девушкой, которую я просто не мог не полюбить. И я любил. Пусть еще не той глубокой и всеразрушающей любовью, но я уже знал, что способен на большее.

Улыбнувшись своим мыслям, я продолжил путь к лестнице. Пробежав по коридору второго этажа к третьей двери, я даже не взял свечу, чтобы осветить себе путь. Я мог добраться туда с закрытыми глазами.

На столе в подсвечнике горела свеча, отбрасывая дрожащую тень на пол. Изабелла ждала меня, сидя на том же диванчике. При виде нее я задохнулся. Захлопнув за спиной дверь, я прислонился к холодному дереву, стараясь отдышаться.

Спеша сюда, я чувствовал решимость и смелость, но сейчас при виде девушки вдруг ощутил себя растерянным подростком, впервые представшим перед объектом своих мечтаний. Любые мысли покинули меня, и я не мог произнести ни слова, лишь, не сводя глаз, смотрел на прекрасный силуэт.

Понимала ли она, какие во мне произошли перемены, чувствовала ли? Я не был ее возлюбленным Энтони, но я, Эдвард Каллен, любил ее. Меня пленила не внешняя привлекательность Изабеллы, не завораживающая грусть на ее лице. Внутренний мир девушки, его красота и глубина покорили меня.

- Вы вернулись? – наконец прошептала она.

- Да, - выдохнул я, все еще прижимаясь к двери.

- Но почему?

- Не могу оставить вас, - я едва подбирал слова. – Вы мне небезразличны.

Она ахнула.

- Но как…

- Позвольте помочь вам? Подскажите, что делать, - с мольбой произнес я.

Она поднялась с диванчика и, сделав шаг в мою сторону, замерла в нерешительности. Волнение Изабеллы выдавали дрожащие руки, которые она, сцепив, прижала к груди. И я прекрасно понимал ее, впервые пытающуюся поверить, что спасение близко. Меня самого била крупная дрожь.

Что если не получится? Что если моих неожиданно вспыхнувших чувств окажется недостаточно? Что если они не истинные, а невеяные ночным видением? Вопросов и сомнений было бесчисленное множество, но глядя на Изабеллу, такую хрупкую и нежную, я всем сердцем желал освободить ее от тяжких оков.

Как мне хотелось броситься к ней и, взяв в ладони тонкую руку, успокоить, ободрить…

- Изабелла, - вместо этого прошептал я, сделав шаг к ней, отчего она подняла на меня доверчивые глаза. В них снова стояли слезы. – Не надо плакать, у нас все получится.

Она кивнула всхлипнув.

- Фамильный склеп находится за домом в некотором отдалении, - наконец произнесла она, немного успокоившись. – За столько лет природа сделала свое дело, вход зарос кустарником, не думаю, что будет легко попасть внутрь. Вам понадобятся какие-нибудь инструменты.

Я кивнул, осматриваясь по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего, но что я мог найти в комнате девушки.

- Вы мне подскажете, где их взять? – поинтересовался я, вопросительно приподняв брови. Она легко улыбнулась, очевидно, опять находя во мне сходство с Энтони, и направилась к выходу из комнаты.

- Все инструменты в подвале, - объяснила Изабелла, скользя по коридору, я же старался не отставать. – Нужно остерегаться старого портье, иногда мне кажется, что он чувствует меня, – она остановилась и повернулась. - Странно, но я никогда не видела его лица, он всегда, словно зная о моем приближении, отворачивался и уходил.

- Правда? – поразился я и вспомнил его слова о том, что старые дома хранят массу секретов. – Думаю, я не найду для него объяснений, почему вернулся и что делаю в подвале.

Мы благополучно преодолели все препятствия в виде дверей и замков, и вскоре я держал в руках лом и топор, а в кармане запас свечей. Через заднюю дверь мы вышли на холодный воздух. На горизонте начинал заниматься рассвет. Почему-то меня не покидало беспокойство, что у нас осталось не так много времени.

- Туда, - подняла руку Изабелла, указывая на полуразрушенное, засыпанное снегом строение.

Никто бы и не подумал, что в этих развалинах может находиться склеп. По колено проваливаясь в сугробы, цепляясь за обледенелые сучья одеждой, кое-где срубая их, я прорывался вперед, чтобы добраться до едва заметной серой двери. Старый ржавый замок при одном ударе ломом отлетел вместе со щеколдой, и я, оглянувшись, посмотрел на Изабеллу, которая стояла поодаль и, в волнении прижав руки к груди, наблюдала за моими действиями. В ответ на мой выжидающий взгляд она решительно кивнула.

Дрожа от холода, я расчистил землю перед входом от снега, камней и сучьев и дернул огромную почерневшую железную ручку. Старая тяжелая дверь с приглушенным треском чуть поддалась мне.

- Там темно, - предупредила она, и я, вынув свечу из кармана, зажег огонь. – Ступени ведут вниз, будьте осторожны, Эдвард.

Впервые она назвала меня моим настоящим именем, и этот звук, произнесенный ее нежным голосом, пустил приятную россыпь мурашек по телу. Поразительно. Я снова оглянулся, но Изабеллы рядом не было. Я вытянул шею и осмотрел уже чуть посветлевшую территорию вокруг, чувствуя, что без ее поддержки мне становится по-настоящему жутко. Только сейчас я вдруг осознал, что собирался сделать - спуститься в усыпальницу не одного поколения семейства Свон. Страшно было представить, что меня там ждало.

Собираясь с духом, я закрыл глаза, мысленно объясняя себе, для чего все это делаю. Свеча продолжала гореть в моих окоченевших, дрожавших от холода руках. Возврата не было, слишком крепко я увяз в этой непростой истории, и Изабелла… она ждала меня так долго. Одна мысль о ней, и я протиснулся внутрь склепа, вытянув вперед руку со свечой.

Внутри было еще холоднее, чем снаружи. Запах сырости и затхлости тут же ударил мне в нос. Набрав воздух в легкие, я медленно выдохнул и посветил себе под ноги в поисках ступеней. Они были каменными и довольно широкими, так что я мог уверенно наступать на них. Стараясь как-то отвлечься от волнения и страха неизвестности, я начал вспоминать лицо Изабеллы, но не то грустное, которое я видел на протяжении этих дней, а счастливое лицо с портрета. Это ненамного, но придало мне уверенности. Сердце стучало где-то в горле.

Лестница закончилась, и я нерешительно остановился перед аркой, ведущей в темную комнату. Вытянув вперед руку, я пытался рассмотреть хоть что-то. Поставив горящую свечу на каменный выступ, я поджег вторую, затем третью. Стало значительно светлее, я смог уловить очертания каменных саркофагов, расположенных вдоль стен. Все они были накрыты каменными плитами, и лишь один отличался ото всех. Взяв в руки все три свечи, я двинулся туда.

Каменный постамент был богато застелен кружевными расшитыми одеялами. Обложенная подушками, одетая в белое роскошное платье Изабелла лежала в центре этого великолепия, никак не вяжущегося с тем, что находилось вокруг. Расположив свечи в изголовье, я взглянул на ее лицо. Даже пролежав в этом ужасном месте почти двести лет, она выглядела прекраснее и умиротвореннее, чем та замученная одиночеством девушка, которую я повстречал в доме. От этой Изабеллы было невозможно отвести глаз.

- Ну же, подскажи, что я должен сделать? – прошептал я, стараясь не задумываться о том, где нахожусь.

Я прикоснулся рукой к краю одеяла, которое, по всей видимости, когда-то было белоснежным, сейчас же потемнело от времени и сырости в воздухе. Но платье Изабеллы оставалось, похоже, таким же свежим, как в день, когда ее перенесли сюда. Свет свечей падал на лицо девушки, отражая чрезмерную бледность. Я потянулся к ее руке и прикоснулся к хрупким пальцам – они были ледяными. На секунду я засомневался, что Изабелла жива, но тут же отогнал от себя эту неприятную мысль.

Сжав ее ладонь своей не менее холодной рукой, я пытался понять, что должен сделать, чтобы проклятие наконец разрушилось. И снова меня охватил страх оказаться не тем человеком, который мог бы помочь Изабелле; паника, что она ошиблась, выбрав меня, а я переоценил свою симпатию и сострадание, приняв их за то всесокрушающее чувство.

Я представил, как спустя несколько часов выхожу из склепа, один, поверженный знанием, что бесполезен и Изабелла останется лежать в этом холодном ужасном склепе на многие и многие годы. Увидел, что уезжаю домой и продолжаю жить своей серой привычной жизнью, бросив ее здесь беспомощную, оставив без надежды и без света впереди. К глазам подступили слезы.

- Изабелла, - снова прошептал я, крепче сжимая ее руки и вглядываясь в лицо. – Милая моя дорогая Изабелла.

Удрученный своей никчемностью, я выпустил ее пальцы и, скользя спиной по каменному саркофагу, сел на ледяной пол. Спрятав голову в коленях, я зажмурился, чувствуя себя проигравшим. Как я мог подарить надежду и без того измученной девушке? Мне не нужно было возвращаться, но этот сон…

Я мог сказать так мало слов, но внутри меня кипели чувства. Балансируя на краю, я разрывался между пугающими – разлукой, одиночеством, страданием, и дарящими надежду – счастьем, возрождением, жизнью. Мое сердце раскрывалось от нежности к этой девушке и сжималось от тревоги за ее будущее. Меня настигло так много незнакомых чувств, что я не мог придумать им названия.

Внезапно нахлынувшая злость заставила меня подняться и снова взглянуть на Изабеллу. Я должен был сделать все возможное, ведь я был именно тем человеком, она не ошиблась. Лицо ее возлюбленного, сны, чувства… Изабелла узнала меня, а я услышал ее и разглядел среди тьмы, все это не могло быть случайностью. Все происходящее случилось с нами, со мной не просто так. Я ощутил, какая вдруг меня охватила сила, и неспособный противостоять ей, прижался к холодным, но мягким губам Изабеллы.

Сначала легкое покалывание, а потом тепло потоком пробежало через все мое замерзшее тело, заставив содрогнуться. Я оторвался от губ девушки, продолжая склоняться над ней. Она не двигалась, но я чувствовал, как что-то изменилось. Смотрел на ее прекрасное лицо, желая заметить хоть мимолетное, незначительное движение век или губ, доверяя своим ощущениям, но ничего не происходило. Опустошенный разочарованием, я уронил голову на ее шею и сдавлено завыл.

Не сработало, все бесполезно.

Холодное прикосновение к затылку заставило меня замереть от неожиданности. Я медленно поднял голову и посмотрел на девушку – ее глаза были открыты. Не может этого быть. Я боялся всхлипнуть, моргнуть и обнаружить, что мне все показалось. Прерывисто выдохнув, я поднес руку к ее лицу и провел большим пальцем по нежной щеке. Она тоже не сводила с меня глаз.

- Изабелла, - едва слышно пробормотал я, все еще не понимая, точно ли она ожила. Возможно, после двухсот лет неподвижности ей было тяжело осознать, что она очнулась. Как действует проклятие? Что произойдет с ее организмом, не состарится ли она в один миг? Здорова ли телом и рассудком? Куча вопросов за одну секунду возникла в моей голове, пока я пытался заметить новые проявления ее возвращения в реальный мир.

Она снова закрыла глаза, и из уголков ее глаз стекла слеза.

Я не мог сдержать улыбки, вытирая пальцем влагу на ее висках.

- Изабелла, у нас получилось, - восторженно прошептал я, объясняя ей, похоже, все еще не понимающей.

Ее губы приоткрылись, и она что-то сказала так тихо, что я не расслышал.

- Что? – я поднес ухо к ее рту.

- Уходите, - выдохнула она, и я медленно, потрясенный услышанным, поднял на нее глаза.

О чем она говорила? Почему прогоняла меня? Изабелла до сих пор не осознала, что проклятие разрушено и она свободна. Я не собирался никуда уходить без нее.

- Вы узнали меня? – чуть отстранившись, спросил я. – Мы в склепе, и вы очнулись.

Она закрыла глаза, давая понять, что слышит и понимает меня, а затем снова открыла их.

- Оставьте… - устало произнесла девушка. – Теперь я хочу умереть.

Я потрясенно моргнул, еще больше отодвигаясь от нее. Это было ее планом – умереть после того, как проклятие будет разрушено. Она настолько устала существовать, что не хотела жить в реальном мире. Настоящая смерть для нее была роскошью, практически несбыточной мечтой. Имел ли я право уговаривать ее после всего, что ей пришлось вынести?

Я взял ее ладони в свои руки, чувствуя, что едва справляюсь со своими эмоциями. Я не мог остановить дрожь на своих губах и, сжав их, до боли прикусил зубами. Она приняла решение оставить меня?

Ирония жизни. Изабелла ждала двести лет нелюдимого одиночку, которому удалось каким-то образом преодолеть свою отчужденность, понять, что на свете существуют действительно сильные чувства. Она пробилась к моему сердцу через десятки стен, заставив нуждаться в ней, и сейчас собиралась разбить его вдребезги. Понимая, что эгоистичен, я не мог представить, что останусь один.

Я замотал головой.

- Нет-нет-нет… Изабелла, вы должны попробовать прожить счастливую жизнь. У вас появился второй шанс, нельзя отказываться от него. Вы уедете со мной, я не оставлю вас здесь, – из меня лился поток слов, и я не мог остановить его. – Я вас люблю. Впервые я испытываю подобные чувства, вы что-то изменили во мне. И эти чувства истинные, иначе мы не смогли бы разрушить проклятие.

И тут ко мне пришло осознание.

- А вы?.. Я не Энтони…

Понимание как обухом ударило меня по голове. Конечно, зачем ей нужен был я, совсем другой человек, не тот, кого она любила больше жизни. Я выпустил ее ладони и сделал шаг назад.

Она подняла руку, потянувшись за мной.

- Эдвард, вы должны понять меня, - тихо заговорила она, и я приблизился, чтобы не заставлять ее напрягать голос. – Мне нет места в этом новом мире, я из других времен. Я не справлюсь в одиночку, а вы не должны чувствовать, что обязаны мне.

- Но я и не чувствую этого… - начал было я, но она снова подняла руку, прося меня замолчать.

- Вы находитесь под влиянием момента, - ее голос становился крепче, к ней возвращалась сила. – Я ворвалась в вашу жизнь, нарушив ее привычное течение. Не могу выразить словами всю ту благодарность, что испытываю к вам за неравнодушие и помощь, но… вы должны согласиться со мной, что ничего не получится.
Она сглотнула слезы и закрыла глаза.

- Двести лет я, наивная, ждала Энтони, считая, что именно он придет за мной, как гласило проклятие, освободит мою душу, и мы без сожаления и грусти продолжим наш земной путь вместе. Но я не предполагала, что все сложится иначе.

Я понуро кивнул, принимая мысль, что она не любила меня так, как я себе вообразил.

- Понимаю, что вы видите, глядя на меня – совершенно чужого человека, незнакомца с лицом вашего возлюбленного, – тяжело было произносить эти слова, но я боролся с собой. – Как бы то ни было, я не могу оставить вас здесь. Вы поедете со мной, я помогу вам устроиться и приспособиться к жизни, и вы не должны чувствовать себя виноватой за то, что не любите меня.

Изабелла хотела ответить, но в это время каменные стены склепа сотряслись, и я, испугавшись, что старинное строение может рухнуть, погребя нас под своими сводами, подхватил практически невесомое тело девушки и помчался вверх по лестнице. Ударив ногой по тяжелой двери, я заставил ее распахнуться шире и вырвался наружу. От утреннего света Изабелла зажмурилась и спрятала лицо на моей груди.

Не останавливаясь, я пошел к задней двери дома, которую совсем недавно мне показала Изабелла. Вряд ли нынешние владельцы отеля знали о ней, похоже, этим ходом уже никто не пользовался. Попав на второй этаж с другой стороны, я прошел в комнату девушки, закрыл за нами дверь и, все еще не выпуская Изабеллы из рук, в полной темноте опустился на диванчик.

Она дрожала, и я, стянув со спинки старый плед, накинул его на девушку.

- Так-то лучше, - прошептал я, крепче обнимая ее, чтобы согреть. Она не возражала, вцепившись кулачками в толстовку, прижималась холодным носом к моей тоже не очень теплой шее.

Мы не разговаривали, молча, дрожащие, сидели на диване, пытаясь согреть друг друга. Я не знаю, о чем думала Изабелла, но я наслаждался незнакомым ощущением прильнувшего ко мне хрупкого женского тела. На меня нашло внутреннее умиротворение, некое душевное спокойствие, и впервые я почувствовал, что всю свою жизнь шел именно к этому моменту, у моего, казалось бы, бессмысленного существования была цель. Как бы высокопарно это не звучало, но я вдруг ощутил, что был рожден для встречи с этой девушкой, ее спасения. И я не мог отделаться от мысли, что на этом наша история не заканчивалась.

Стоило мне об этом подумать, как дверь в комнату открылась и на пороге я увидел старого портье со свечей в руках. Изабелла ахнула и еще крепче прижалась ко мне.

Морщинистое лицо старика из-за света свечи выглядело пугающе. Нос заострился, впавшие старческие глаза смотрелись зловеще, бесцветные губы были сжаты в тонкую линию, все лицо казалось ожесточенным. Я не сводил с него глаз, сильнее обнимая Изабеллу, подсознательно стремясь спрятать ее от него.

Он прошел вперед, рассматривая нас.

- Я тебя сразу узнал, - наконец заговорил он, – Эдвард Энтони Мейсен Каллен. Стоило тебе переступить порог этого дома, я понял, что проклятию пришел конец.

Я нахмурился, а Изабелла всхлипнула. Откуда он знал всю историю? Читал дневник? Но продолжая задавать себе глупые вопросы, я уже понимал, кем был этот человек. Описание внешности в дневнике подходило ему, только по прошествии стольких лет он очень изменился. Ссутулился, хотя по-прежнему оставался высоким, черные волосы побелели, но пронизывающие, вызывающие дрожь черные глаза сохранились прежними.

- Ты Джейкоб Блэк? – не мог поверить я.

Старик ухмыльнулся.

- Так, значит, великая сила любви действительно способна творить чудеса? – он снова стал серьезным. – Даже спустя столько лет.

Я выжидающе смотрел на него, не понимая, что нас ждет дальше. Мог ли он убить меня, чтобы снова изводить Изабеллу? Вряд ли двухсотлетнему старику нужно было тело молоденькой девушки, но вот душа... Продолжало ли его мучить растоптанное самолюбие? Для чего он дожидался ее возвращения? Способно ли злое сердце почувствовать милосердие?

Портье поставил свечу на стол и вздохнул.

- Наслав на нее проклятие, - он указал пальцем на Изабеллу, - я ничего не добился. Я был молод и горяч, мной двигали злость и досада. Да, я просчитался, но уже ничего не мог поделать, только вместе с ней ждать, пока ты, наконец, явишься сюда. Наложив проклятие, я остался привязанным к ней, став вынужденным надзирателем над ее скитаниями по дому.

Изабелла вздрогнула, и я понял, что она снова плачет, когда почувствовал влагу на шее. Поддерживая девушку, я крепче сжал ее плечо, плотнее закутывая в плед. Она тряслась от страха, и мне была вполне понятна ее паника.

- Ты сделал свое дело, - старик поморщился, - но я опять терплю поражение – ее сердце не свободно. Наказав ее, я наказал себя, проще было дождаться, чтобы воспоминания о тебе стерлись из ее памяти. Поверь, это не заняло бы двухсот лет.

- Что ты собираешься делать? - грубо спросил я не выдержав.

- Ничего, - зло рявкнул он. – Мне не нужна эта девка. Убирайтесь отсюда.

Дыхание Изабеллы дрогнуло, и она, оторвавшись от меня, повернулась к Блэку. Ее лицо было мокрым от слез.

- Почему вы так поступили со мной? – задохнувшись, спросила она. – С Энтони?

Портье уставился на нее не отвечая. Вдруг его плечи поникли и он, кажется, сгорбившись еще больше, шаркающими старческими шагами направился к выходу. У самой двери он остановился и спустя минуту повернулся к нам.

- Беззаветная любовь часто вызывает зависть, - устало произнес он. – Уходите, пока я не передумал.

Еще раз печально усмехнувшись каким-то своим мыслям, он скрылся за дверью. Мы с Изабеллой молча продолжали смотреть ему вслед.

Нужно было что-то делать. Для начала нам следовало уехать из этого дома, от этого уставшего от жизни, но по-прежнему непредсказуемого и опасного человека. Теперь он тоже освободился, но много ли дней ему еще было отмерено?

Я перевел взгляд на Изабеллу.

- Он сказал, что ваше сердце не свободно… Вы все еще скорбите по Энтони? – с трудом решился спросить я, чувствуя, как внутри все сжимается от горечи.

Она подняла покрасневшие от слез глаза и, скользнув рукой по моей щеке, помотала головой. Взгляд Изабеллы теперь был совсем другим, в нем появился проблеск надежды, веры и мечты. Уголки ее губ дрогнули в робкой улыбке, и она прошептала:

- Это вы, Эдвард. Ваша любовь возродила меня, заставив мое сердце вновь трепетать от давно забытых чувств. Всего один взгляд на вас, один ваш вздох… ваше прикосновение, и я поняла, что вы - моя судьба, а ваше ответное чувство для меня стало настоящей благодатью.

Немой восторг охватил все мое существо. Широко улыбнувшись, я обнял Изабеллу, слегка покачивая ее в своих руках, а она спрятала смущенное, залитое румянцем лицо на моей груди. Теплое дыхание опаляло мою кожу даже через толстовку, посылая по коже рой приятных мурашек.

- Так вы заберете меня с собой? – тихо поинтересовалась она, вырывая меня из заполнивших вдруг мою голову грез. – Ни секунды больше не хочу оставаться в этом страшном доме.

Меня не нужно было просить дважды. Я готов был немедленно сорваться с места и, по-прежнему не выпуская Изабеллу из рук, без оглядки бежать к своей машине, вдавливать педаль газа в пол и увозить ее подальше от этого отеля, от ее страданий и страха.

У нас оставалось несколько часов, чтобы добраться до дома, нашего дома, и вместе встретить Новый год и новую несомненно счастливую жизнь!