Несколько дней сливаются в одно мгновенье. Ни днем ни ночью меня не оставляет чувство падения в глубокую пропасть. Вокруг все словно подернуто пеленой, я вижу предметы сквозь слой густого тумана и не могу сосредоточиться ни на одном из них. На все вопросы Эдварда я отвечаю односложно. В полиции нам не обещали ничего конкретного. В любом случае нужно запастись терпением и ждать. Несс не одна, она несовершеннолетняя и ее не выпустят из страны. В аэропорты и на вокзалы отправили фотографии и описание.

Эдвард взял отпуск и все время проводит со мной. Он пытается оказать поддержку, но внезапно его забота начинает мешать. Я злюсь на мужа из-за всяких пустяков. Я стала ужасно раздражительной и нервной, ведь чем больше проходит дней, тем больше я понимаю, что сама стала причиной побега дочери. Вина грызет мое сердце изнутри. Я пытаюсь сказать, что действовала в интересах дочери и должна была поступать так, как поступала.

В один из дней приезжает Рене. Несмотря на начало осени на ней летнее платье и красный шарфик. От матери пахнет новыми сладкими духами и беззаботностью. Ей уже шестьдесят, а ведет она себя как девушка. Улыбается Эдварду и рассказывает о том, с каким чудесным парнем познакомились по дороге.
- Никак не могу понять, - говорю я, когда мы с Рене остаемся одни на кухне. Мать поверх платья надела передник и замешивает тесто для булочек. Волосы падают Рене на глаза, а на лице длинные полосы от муки, - ты уделяла мне так мало внимания, но я выросла хорошей дочерью. Я же ни на минуту не отходила от Несс, всегда готовая помочь, а в итоге она меня не хочет даже слушать.
- Я просто не давила на тебя, - Рене убирает готовые булочки в духовку. - Есть ошибки, которые каждый должен совершить, чтобы извлечь важные уроки. Я хотела, чтобы ты не цеплялась за мою юбку и была самостоятельной.

- Ты знала, что я пробовала наркотики?

- Да, нашла у тебя несколько косячков.

- А мне казалось, что ты ничего не заметила. Ты ведь была как тень. Не обижайся, но мне было нелегко, мне хотелось, чтобы ты больше времени проводила со мной.
- Я и была твоей тенью, твоим ангелом-хранителем.

- Ты считала, что курить нормально?
- Тебе было четырнадцать, а марихуана почти легальное средство, - Рене ополаскивает руки и садится к столу, но при этом не приближается и не делает никаких попыток показать близость. - Я хорошо знаю тебя, Белла. Ты была очень, очень серьезной девочкой. Ты не из тех, кто рушит свою жизнь. Конечно, иди речь о более опасных вещах, мне пришлось бы связать тебя и хорошенько отшлепать, выбивая всякое желание продолжать делать глупости.

- Значит, ты все знала? Ты только делала вид, что не интересуешься мной, а сама за всем следила?
- Ну не за всем. Я ведь не всемогуща, - Рене смеется, и лицо ее становится еще моложе от вспыхнувших в глазах золотых искорок. Помнится, Эдвард однажды сказал, что когда я смеюсь, в моих глазах загораются золотые звезды, и за это он меня любит. Как будто это было сто лет назад. Как будто это другие люди приносили в церкви свои брачные клятвы. Мы так ужасно отдалились, и я уже давно не смеюсь. У меня появились первые морщины, и в жизни остались одни тревоги и нескончаемые дела, которые нужно сделать.

Я поднимаю голову и смотрю на Рене. Она сохранила молодость, и душа ее пылает от радости. Сейчас она огорчена побегом Несс, но не делает из этого трагедии. Не потому, что не любит внучку, просто считает – так и должно быть. Если моя дочь хочет уйти из дома и искать свой путь в жизни, значит, не нужно ей мешать. Но я не готова это принять. Я не могу. Она ведь ребенок, ей только четырнадцать. Словно прочитав мои мысли, Рене говорит:

- Ты родила в восемнадцать, и вы с Эдвардом стали жить отдельно. Я никогда не настаивала, чтобы вы остались у меня.
- Я думала, это потому что мы мешаем тебе.

- Это потому что я бы мешала вам. Пойми, Белла, у детей должна быть своя судьба. Перерезав пуповину, нужно найти смелость разрезать и остальные нити, когда придет срок.
- Я была несправедлива к тебе, обвиняла в равнодушии и невнимании.

- Будь это так, разве я подарила бы тебе тот игрушечный замок, который ты однажды показала мне. Или платье, о котором случайно обмолвились, что хотела бы такое, - Рене встает, проверяет булочки. - Я всегда была рядом, но держалась в стороне. Однако случись беда, и я бы бросила все силы тебе на помощь.

- Почему ты не объяснила мне раньше? Разве тебе не было больно от моих несправедливых упреков?
- Я пыталась. Сотни слушают и не слышат, десятки слышат, но не понимают, единицы понимают, но ничего не делают. Ты и сейчас со мной не согласна, хоть и пытаешься взглянуть на это иначе.
От слов Рене меня охватывает не только чувство вины, но и страшная растерянность. Все переворачивается с ног на голову. Моя мать, которую я считала несерьезной и наплевательски относящейся к родительским обязанностям, оказалась слишком умной, чтобы я сразу смогла ее понять и оценить. Это не она была глупа, это я дура. Только совершая ошибки, многое открываешь – в этом она тоже не ошиблась. Уход Несс открыл мне глаза. Каким ужасным тираном я была. Свобода, ту, что я оставила дочери, сплошной мираж. Все равно что разрешить заключенному выбирать цвет тюремной робы и гордиться гуманизмом и демократией. А теперь ничего не исправишь.

***

Утро я встречаю абсолютно разбитой, в теле не осталось ни одной клетки, которая бы не болела и не взывала о милосердии. После вчерашнего разговора с матерью сердце разрывается от тоски и сожаления. Я извинилась перед Рене и позвонила дочери, чтобы попросить прощения и у нее. Разумеется, она не сняла трубку.

Закрыв глаза, я вызываю в памяти те дни, когда Несс была совсем малюткой и ее крохотные ручки целиком помещались в моей ладони. Когда, замирая от восхищения, я склонялась над колыбелью и вдыхала сладкий карамельный армат – Несс всегда пахла как конфета. Позже я любила расчесывать и заплетать в косички ее золотистые волосы – густые и вьющиеся, как у Эдварда. В то время между нами не было стены, а между мной и мужем – пропасти. Я сама все разрушила, сама загнала себя на необитаемый остров, став одиночкой, одержимой идеей благополучной «правильной» семьи. На самом деле я не укрепляла нашу семью, я разваливала ее изнутри.
Слезы текут по щекам. Измученная и потерянная я лежу в кровати, ворочаюсь. Но как бы я ни легла, внутри нет спокойствия, что-то терзает меня, словно котенок, сидящий внутри, царапает мою душу когтями.

Заходит Эдвард, приносит приготовленный Рене завтрак – омлет и тосты с маслом. Я вяло отодвигаю поднос и говорю, что не голодна. Возможно, чуть позже. С трудом муж уговаривает меня поесть, но еда комом встает в горле и очень скоро мне приходится идти в ванную. Упав на колени, я обнимаю прохладные бока унитаза, и меня долго выворачивает, организм неосознанно пытается исторгнуть все лишнее.

Позже, проходя мимо зеркала, я вздрагиваю. По ту сторону рамы притаилось чудовище. Опухшее лицо покраснело, из носа текут сопли, а от ресниц расплылись темные потеки туши. Глядя на такую себя, внезапно осознаю, что опустилась. Приходится напомнить себе, что я сильная, привыкла добиваться поставленных целей. Валяясь как полено и взращивая жалость, пережевывая прежние ошибки, я ничего не изменю, не верну Несс, не помогу ей.

***

Мое появление в гостиной вызывает удивление у Эдварда. Рене ушла, она хочет обратиться в местные газеты и дать сообщение на радио. Мне становится стыдно. Опять моя бесшабашная, на первый взгляд, мать мыслит более трезво и разумно, чем я сама.
- Звонили полицейские, у них ничего нового.

Взгляд у Эдварда как у зомби. Тяжело опустившись на диван, он сжимает голову руками. Напрасно я обвиняла его в равнодушии. Муж переживает не меньше моего. Меня снова ослепил собственный эгоизм. Я думала, что одна люблю нашу дочь больше жизни и одна знаю, как действовать. Я считала себя во всем правой, а всех вокруг виноватыми. Это не Несс пыталась доказать всем, какая она взрослая и независимая, это я вела себя, как девчонка. Сев на подлокотник, я обхватываю голову Эдварда и прижимаю ее к себе. Мои пальцы путаются в густых блестящих волосах. Склонившись, я целую Эдварда в лоб, потом в зажмуренные веки, в мокрые от слез щеки и губы. Так я выпускаю скопившуюся в душе любовь, которую так долго не выражала. Затем я целую его, как целовала во время медового месяца – так же порывисто и с вожделением. И вместе с тем совсем иначе – без прежней подростковой легкости и беззаботности. Теперь я знаю цену счастью, знаю цену любви и каждому мгновению, проведенному с любимым.

- Ты был прав, когда говорил, что я не даю тебе дышать. Прости меня, Эдвард.
- Мне нравилось, что ты все держишь под контролем и уверенно направляешь меня. Я сам тебе это позволил, я был слишком слаб, чтобы самостоятельно принимать решения. Я спрятался за твою спину, а когда видел проблемы, то надеялся на твою мудрость, на то, что ты снова со всем разберешься. В конце концов, я позволил этому зайти слишком далеко, не заметил, как из защитника ты стала моим стражем. А может быть, вовсе и нет разницы. Тот, кто нас охраняет, так или иначе, ограничивает свободу. Не вини себя. Это мне нужно вымаливать прощение. Нужно признать ошибки. Я слабак, соплежуй.

- Ты нежный, милый и романтичный. Не говори о себе плохо, ты многого добился.
- Если бы не ты… Не таскай ты меня на приемы, не устраивай ужины и не окучивай акционеров, ничего бы не было, - Эдвард беспомощно обводит гостиную рукой.

- У тебя светлая голова, - я снова прижимаю его к себе, и мы некоторое время наслаждаемся обществом друг друга и тишиной. При этом наша тишина гораздо лучше той, о которой рассказывал Карлайл. Это не отсутствие звуков, это просто умение не слышать ненужное. Я слушаю только дыхание мужа и удары собственного сердца, а еще, мне кажется, вдали звенит разбитый, уносимый рекой лед.
- Сегодня ведь наша годовщина, - говорит Эдвард и, высвободившись из кольца моих рук, чуть отодвигается. Его пальцы нежно гладят меня по щеке, стирая последнюю слезу, обводят контур губ и ласкают подбородок.

- Пятнадцать лет в браке. Помню, как ждала своего совершеннолетия и еще все эти отсрочки.
Не сразу удалось найти церковь, потом Рене улетела в Австралию, чтобы закончить очередной заказ. Ей непременно нужно было отснять какие-то кадры с редкими растениями. Простуда Эсми и подружка невесты, расставшаяся со своим парнем и отказавшаяся идти на церемонию. Судьба ставила нам одно препятствие за другим. Но мы прошли через всё, тогда не было ничего невозможного.

- Я тебя люблю, Эдвард, - я не произносила этих слов уже много месяцев, а когда говорила в последнее время, то делала это машинально. Так же как поправляла упавшие на глаза пряди волос или съехавшую бретельку лифчика. Не думая и не испытывая взрыва чувств. Но сейчас я горю от той любви, что закипает в моем сердце. Я переполнена нежностью, и она сочится сквозь поры, наполняет каждый мой выдох. Любви так много, что я боюсь утонуть и крепче прижимаюсь к Эдварду, как к надежной опоре.

- Я люблю тебя, Белла.
Как молодые влюбленные, едва открывшие силу своих чувств, мы не можем оторваться друг от друга. Не можем расплести рук и разомкнуть губ. Опрокинувшись на диван, я торопливо стягиваю свитер. Когда хочу расстегнуть пуговицы на рубашке, то пальцы дрожат и Эдвард приходит мне на помощь, улыбаясь моему нетерпению.

***

Поднявшись, я хочу взять с пола свою одежду.
- Куда ты уходишь, Белла? - Эдвард тоже садится и, обняв, прижимается подбородком к моему плечу.
- Я хотела одеться.

- Побудь еще немного без одежды, обнаженная ты очень красивая… более уязвимая. Я давно не видел тебя такой.

- Что если Рене вернется?
- Мы разве не законные супруги? - поддразнивает меня Эдвард. - Мы уже можем не скрываться от твоей матери и вообще ни от кого. Я не имею права обнять жену? Или поцеловать? - губы Эдварда касаются моей шеи, по телу пробегает приятная дрожь.
- А если твоя жена замерзнет?

- Я этого не допущу.
Обернувшись, смотрю в горящие задором и любовью глаза мужа. Всего за несколько часов его лицо помолодело. Каким-то чудесным образом нам удалось не только вернуть чувства, но и самим вернуться в прошлое. Снова почувствовать себя молодыми влюбленными, ощутить новизну объятий друг друга и прикосновений. Открыть заново то, что мы знали и утратили.

- Ты ведь помнишь, что когда человек долго голодает, ему нельзя сразу давать много пищи. Мы не должны хватать все и сразу, давай двигаться постепенно.
- Хорошо, но я так скучал по моей Белле.

- Я тоже по ней скучала.
Нагнувшись и подняв свою рубашку, я замечаю торчащий из-под дивана краешек какой-то книги. Протянув руку, достаю потрепанный серый блокнот. Картонная обложка сильно стерлась, некоторые листы уже выпадают.

- Что там? - спрашивает Эдвард.
Пожав плечами, показываю свою находку.
- Записная книжка?

Эдвард кладет свои ладони поверх моих, и мы вместе переворачиваем страницы. Записи сделаны черными чернилами. Почерк довольно красивый, с множеством завитков и плавными линиями. Эдвард говорит, что это записная книжка отца, но как ни стараюсь, прочитать я ничего не могу.
- Это испанский. В школе он мне плохо давался.

- Зато твой муж был ботаником. Давай я буду читать вслух, - Эдвард выдерживает паузу, прочищает горло, чем вызывает у меня смешок. - Внезапно пошел густой снег. Пришлось задержаться. Наш проводник говорит, что нужно обязательно провести обряд очищения – это духи не пускают нас дальше. Возможно, он прав, несколько дней я ощущал странное беспокойство и давление в области сердца.

Перед нами заметки Карлайла об одной из его экспедиций в Тибет. Довольно интересно, правда, ничего секретного в них нет.

- Проводник считает, что лучше вернуться. В этот раз, боюсь, он ошибается. Я не стал спорить, но знаю, мое утреннее падение было вызвано отнюдь не духами-защитниками горы. Причина в болезни и приступах головной боли, но я не хочу о ней вспоминать.

Руки Эдварда напрягаются, его пальцы сильнее стискивают мои.
- Карлайл болен. Почему он ничего мне не сказал? - в голосе Эдварда настоящая боль. Конечно, они не были близки с отцом, но сокрытие Карлайлом своей, по-видимому, серьезной болезни, говорит о том, что он не вполне доверяет Эдварду и не ждет от него поддержки.

Муж быстро перелистывает оставшиеся страницы. В последних записях только один раз упоминается о болезни. Карлайл жалуется на то, что окончательно лишился сил, вынужден возвращаться, прервав исследования. Ему пора задуматься о преемнике, о ком-то, способном продолжить дело и сохранить те знания, которые собирались по крупицам долгие годы.

- Вся надежда на сына. У меня не осталось никого ближе. Жаль, он не разделяет моих взглядов. Однако больше идти мне некуда. Билеты куплены, завтра я вылетаю.

От этих слов на глаза наворачиваются слезы. Карлайл вернулся не просто так. Ему требовалась помощь, а мы называли его сумасшедшим и, боюсь, не были ни добрыми, ни отзывчивыми. Он хотел оставить дело всей жизни сыну. Мы оттолкнули его, посмеялись, даже не пытаясь выслушать. И только Несс вела себя как должно и принимала участие в судьбе дедушки. Она искренне заинтересовалась его находками.

- Карлайл... - шепчу я.
Многое становится на свои места. Прежде всего его побег с Несс. Он хочет, чтобы внучка продолжила поиски и сохранила знания? Наверное, Карлайл отправился с ней в Тибет. Пока у него есть время, он должен многое ей показать.

Я поворачиваюсь к Эдварду. Тибет огромен и это будет непросто, но мы должны начать наши поиски. Даже если ничего не получится и шансы ничтожны. Я больше не могу сидеть на месте, когда есть цель.
Встав, первым делом снимаю в кухне наброски знакомого Карлайла. Если мы встретимся, я обязательно верну их ему. Наверняка это рисовал тот мужчина, с которым сбежал Карлайл, и может быть, это последнее, что осталось от него на память.

***

Самым трудным был не перелет, хотя и он меня вымотал, и даже не смена часовых поясов. Меня все еще мучили страхи за Несс, чередующиеся вспышками нетерпения, я ничего не ела и с трудом смогла выпить в самолете стакан зеленого чая. Наибольшие проблемы возникли с оформлением необходимых документов. Простой визы было недостаточно, для посещения Тибета требовалось специальное разрешение. Достать его, да еще так быстро, Эдварду помогли друзья – у кого-то из тех, с кем работал муж, был знакомый в посольстве. Он сделал все необходимое и предупредил о возможных трудностях. Благодаря его советам мы знали, как себя вести и чего делать точно не стоит. А еще морально приготовились к пристальному вниманию со стороны служащих таможни.

Пограничники так тщательно обыскивали наш багаж, словно мы были террористами. Они вывернули чемоданы, осмотрели каждую вещь и дважды прогнали через сканер. Многие из прибывших вместе с нами туристов были в шоке. Каждый невольно чувствовал за собой несуществующую вину и начинал думать, что что-то не так.

Не менее придирчивому досмотру подверглись документы. Я понятия не имею, как Карлайл смог нелегально провести через такие препятствия Несс, ему ведь пришлось подделывать бумаги, а это огромный риск. Я снова занервничала. Заметив мое покрасневшее лицо, таможенники утроили усердие, решив, что мне все же есть что скрывать. В итоге нас выпустили на улицу только через час. Замученные, мы кое-как добрались до остановки и сели в автобус.

Поиски мы запланировали начать с Лхасы. Именно отсюда многие и прокладывают свой маршрут к Кайласу. Город также упоминался в записной книжке Карлайла. Эдвард рассказал, как отец дважды привозил его сюда в детстве. Он мало что запомнил, но был уверен – в горах отец становится другим человеком, впитывает необычную энергетику и обретает мир в душе.

Теперь настал черед мужа водить меня по прекрасным, похожим на декорации к восточной сказке, комнатам дворца Далай Лам П’оталай. Как сказал Эдвард, невозможно увидеть дворец полностью, побывать в каждой из тысячи комнат – в любой из визитов для посещения открыты разные помещения и туристов не пускают всюду. Пришлось довольствоваться малой частью этой поистине небесной красоты, все равно времени у нас было мало.

***

Во второй день мы выходим из отеля и идем вдоль главной улицы. Где-то здесь торгует одеждой хороший друг Карлайла. Возможно, он сможет рассказать нам что-нибудь полезное. При условии, что мы его найдем, ориентируясь на скудные описания, почерпнутые в заметках. Главный наш ориентир – то, что торговец француз и должен сильно отличаться от коренных тибетцев.

Впрочем, вокруг множество людей. Сотни и тысячи туристов из множества разных стран. От разнообразия предложенных товаров идет кругом голова. Обилие ярких красок и мелких деталей. Статуэтки из кости и камня, пледы, молитвенные флажки и украшения с настоящими драгоценностями. Взглянув в сторону, вздрагиваю. В лавке, мимо которой мы проходим, продаются чаши из человеческих черепов и другие культовые предметы, выточенные из костей. Эдвард говорит, что нужно быть осторожным и лучше вообще не покупать ритуальных принадлежностей, если не знаешь, как с ними обращаться. Это относится к любому амулету и оберегу – внутри некоторых заключены чьи-нибудь останки. Но в основном продают безвкусные китайские подделки – дорогие и совершенно бесполезные.
В результате мы только смотрим, ничего не покупая. Иногда, пораженная красотой и ювелирностью работы, я забываю, что мы ищем друга Карлайла, и позволяю себе отвлечься. Так же как и товары, меня привлекают некоторые торговцы – такие у них колоритные лица и необычные одежды. Рядом ходят монахи, их я тоже пристально разглядываю.

На обед мы заходим в рекомендованный хозяином гостинцы ресторан. Я ожидала, что в меню будут национальные блюда, но здесь подают вполне обычные салаты и овощные супы. Эдвард заказывает рагу, я суп и цампу. Все-таки интересно попробовать местную кухню. После обеда выпиваем по кружке ароматного чая, настоянного на травах. Напиток горячий, пополняет силы и бодрит. Мое уныние по поводу того, что половина дня прошла напрасно, немного рассеивается. Не стоит надеяться на мгновенные результаты. Я ведь сама говорила Эдварду, что мы должны быть терпеливы. А это значит – впереди долгие и непростые поиски.

Пройдя еще раз по главной улице, так и не найдя нужного человека, мы садимся на скамейку около какого-то источника. От воды исходит приятная прохлада и не менее приятное журчание.

- Как ты? Не сильно устала?

- Вообще-то, есть немного. Здесь так много людей и шума, – я достаю потные ноги из ботинок, смотрю на красные пальцы.

- С каждым годом все больше туристов. Эти места набирают популярность. Раньше приезжали в основном паломники, те, кто искал духовного просветления, а теперь сплошь любители экзотики, - голос Эдварда звучит грустно. - Странно наверное, что я так реагирую. Я ведь никогда не поддерживал идей моего отца, но когда я сегодня шел по рынку и видел, как сильно все изменилось, подстраиваясь под туризм и бизнес, у меня было нехорошее чувство. Будто плеснули в душу грязью или оскорбили нечто светлое. Не знаю, словно осквернили некие ценности. Отец смог бы выразить это точнее, - Эдвард вздыхает, и я нежно беру его ладонь в свою, сжимаю пальцы. Я рядом, все понимаю и в любом случае буду его поддерживать.

***

Проведя несколько дней в городе и немного привыкнув к шуму и толпам болтающих на разных языках людей, мы решаем двигаться дальше. Друга Карлайла мы не нашли, возможно, он уже закрыл свою лавку, или же мы прошли мимо и не узнали его. Как бы там ни было, стоит попробовать пройти последним маршрутом Карлайла, описанным в его записной книжке. Эдвард уверен, что отец захочет показать Несси Кайлас.

- Это своего рода проверка, возле священной горы люди раскрываются, проявляются многие спрятанные качества. Гора выявляет недостойных и не пускает их к себе. Чем лучше человек, тем ближе он сможет подступить к подножию. Но никто и никогда не всходил на вершину. Многие испытывали страх и разворачивались, у кого-то возникали непереносимые боли, а те, что упорствовали, умирали или исчезали. Паломники обходят вокруг горы, заряжаясь необычной энергией. У буддистов считается, что после этого человеку прощаются все грехи. Если проделать обход сто восемь раз, то достигнешь просветления, станешь бодхисатвой.

За окном внедорожника открываются несравненные виды. Широкие долины и синие громады гор вдалеке. Даже в пасмурные дни, когда небо из бирюзового становится серым, красота этих мест ничуть не меркнет, она просто приобретает другие оттенки. Воздух свежий, в нем разлито умиротворение. Хочешь или нет, начинаешь думать не о суетных вещах, а о более значимых – о своей жизни, о будущем.

Редкие поселения, куда мы заезжаем, становятся все более бедными. Дома превращаются в жалкие лачуги, лишь кое-где попадаются оштукатуренные стены с красивой традиционной отделкой окон и дверных проемов. На крышах и заборах сушатся лепешки ячьего помета, которые позже будут использованы как топливо, сами яки пасутся рядом. Это такие чудесные и удивительные животные. Добродушные и терпеливые. Без них местным жителям трудно было бы выжить, а нам тащиться дальше в горы, туда, где нет дорог.

Но туристы и современная жизнь добрались даже в отдаленные уголки. Почти все жители знают несколько слов на английском, в первую очередь слово «деньги». Дети и старики толпой окружают чужаков, выпрашивая милостыню. Живут они бедно, но не похоже, чтобы это сильно кого-то напрягало. Больше всех в деревнях работают женщины, мужчины, попадавшиеся мне на глаза, сидели без дела и грелись на солнышке.

Наученные горьким опытом – в первой деревне мы дали несколько монет маленькому мальчику, как тут же сбежались все селяне и мы с трудом вырвались из плотного кольца протянутых рук – мы стараемся вежливо обойти попрошаек.

Мне больно смотреть на такую нищету и неустроенный быт. Я понимаю, что не смогу этого исправить, но горечь в сердце не убывает. Красота мест и бедность их жителей вступают в страшный контраст. В итоге я упрашиваю Эдварда сделать следующую остановку не в деревне, а в открытом поле и разбить палатку. Это будет не сильно отличаться от дешевых гостиниц, в которых отсутствует вода и остальные удобства. Продуктами мы запаслись, все необходимое у нас есть. К тому же проводник сообщает, что скоро мы окажемся рядом со святым озером Манасаровар. Помимо того, что озеро необычайно красиво и его воды имеют непередаваемый бирюзовый цвет, оно еще и обладает целебной силой. Тот, кто искупается в его водах, избавится от всех своих болезней. Не зря же его называют озером с живой водой. А рядом есть озеро демонов – Тахаш чан, озеро с мертвой водой.

Рядом с озером построено несколько монастырей. В одном из них хранится раковина. По преданию, ее достал из Манасаровара Будда Шакьямуни. У паломников считается большой благодатью увидеть реликвию. На некоторых настоятель дует из раковины, благословляя перед обходом священной горы. Во время нашего посещения раковину не извлекали, но и без того монастырь сумел поразить мое воображение. Его стены были украшены фресками с изображением буддийских божеств, каждое выполнено с таким вниманием к деталям, что трудно просто вообразить, сколько времени потребовалась на создание хотя бы одной из них. Не меньше потрясают статуи будд и бодхисатв.
Может быть, я никогда не верила в незримые материи, но энергетика места влияет даже на меня. Мне кажется, я ощущаю дыхание Вселенной или, во всяком случае, некой мощной силы. Когда мы возвращаемся к стоянке, я спрашиваю Эдварда, не чувствовал ли он чего-то подобного. Муж с удивлением восклицает, что да, в монастыре он тоже ощутил присутствие потусторонних сил. А еще нам повезло и монах, который проводил экскурсию, вспомнил Карлайла. Он сказал, что мужчина был у них незадолго до нас. И с ним был какой-то парень. Сначала я испугалась – почему Карлайл бросил Несс и где моя дочь. Но тут же сообразила, что свекор прибегнул к хитрости и переодел внучку в мальчишескую одежду. Разумеется, ни один полицейский не отыскал бы их здесь, но так они были в большей безопасности, к тому же маскарад мог быть вызван чисто практическими соображениями. Ходить в штанах по горам удобнее, чем в платье, а длинные волосы лучше убрать.

Монах сообщил, что как мы с Эдвардом и предполагали, мужчина и мальчик направлялись к священной горе. Ободренные тем, что находимся на верном пути, мы сели к огню и с аппетитом набросились на простую еду. Организм требовал подкрепления и накапливал силы для следующего отрезка пути.

***

Вечером я сижу на берегу и любуюсь, глядя на спокойные воды озера, Эдвард устроился рядом и держит меня за руку. Мне так приятно ощущать его крепкое теплое касание. Вокруг нас царят любовь и покой. Это не только любовь друг к другу, это нечто большее – любовь ко всему во Вселенной. Чувство, что так должно быть и в сердце не место обидам и ненависти.

Мы несколько лет назад перебрались в пригород. Наш район считался красивым и спокойным, но самый лучший вечер дома не мог сравниться с тем, что я переживала сейчас. Иная, более гармоничная красота, не говоря уже об особенной тишине, окружает меня и Эдварда.

Волшебное озеро очищает тело и душу. Многое открывается мне на его берегах. Любовь – это не частная собственность, чтобы устанавливать рамки и охранять границы. Любовь обязана быть свободной. Для любимого не нужно становиться сторожем, каким была все эти годы я. Тем, кого любим, мы должны давать право жить своей жизнью, самостоятельно выбирать. Мне кажется, вернувшись из поездки, я стану более спокойной и терпимой. Если Несс захочет носить свои ужасные платья, это будет ее решением, захочет водиться с парнями, которые мне не нравятся, я не стану настаивать на своем.

Наступает ночь. На куполе неба загораются звезды – волшебные и яркие. Кажется, что это россыпь бриллиантов над головой. В городе небо тусклое, редко удается увидеть хотя бы несколько звезд, а здесь их тысячи, и свет каждой достигает самых глубин естества. Это невероятная красота, и мне не хватит слов, чтобы ее описать или передать чувства, затопившие душу.

Следующим утром мы выходим рано. Собираем палатку и грузим вещи на яка. Эдвард раньше бывал в Тибете, на нем влияние высоты не так сказывается, его организм приспосабливается быстрее. Меня же мучают тошнота, слабость, в голове появляется звон. Я часто останавливаюсь, присаживаюсь на камни. Несмотря на защитный крем, лицо обгорело. После нескольких часов начинают сильно уставать ноги. Вначале я еще пытаюсь отвлечься, разглядываю камни по сторонам дороги. На многих вырезаны изображения будд, разнообразные эзотерические символы и тексты молитв. Как и многое из того, что я видела раньше, выполнены они очень старательно. На Тибете вообще особое отношение ко времени, никому не кажется излишним тратить часы на доведение каждой линии и рисунка до совершенства.
Я явно переоценила свои силы. Эдвард, насколько возможно, старается помочь. Поит меня водой и растирает занемевшие ноги, пока я сижу и пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. А потом, словно кто-то подсказывает мне закрыть глаза и заглянуть внутрь. Собрав все силы, я искренне прошу Кайлас помочь. Спустя минуту боль уменьшается, тиски, сжимавшие голову всю первую половину дня, отпускают. С удивлением делаю глубокий вдох. Ни тошноты, ни слабости. Напротив, в тело вливается живительная энергия. Мое преображение замечает Эдвард. Он не задает вопросов, а только ласково улыбается.

Теперь я почти неотрывно смотрю на священную гору. По форме она похожа на ступенчатую пирамиду. Отчетливо видны границы отдельных уровней. Склоны горы ориентированы по сторонам света, на северной части проходит длинная борозда. Совершенно ясно, что подобный монумент не мог быть создан одними силами природы: коррозией и тектоническими движениями. Карлайл, по словам мужа, верит, что Кайлас создали жившие до нас Атланты, которые затем ушли под землю и погрузились в состояние самоконсервации.

***

Несколько дней мы осматриваем окрестности, пытаясь разыскать Карлайла. Есть шанс, что он все еще здесь и мы перехватим его на обратном пути. Это может показаться сложной задачей, но нам известны его предыдущие маршруты и некоторые привычки. Изредка встречаются другие путешественники. В основном это молчаливые монахи, погруженные в себя, или туристы, имеющие смутное представление, для чего они идут к священной горе. Эдвард говорит, что Кайлас все равно не подпустит таких близко, возможно, их скрутит приступ страшной боли или закружится голова, на некоторых нападет невыносимый страх, и они неожиданно для всех повернут назад. Оно и к лучшему – потому что, если недостойные подойдут ближе, их ждет смерть. А меня и Эдварда – настоящее чудо.

На третий день – рано утром – на тропе появляются две фигуры. Они быстро приближаются, и становится понятно, что это мужчина и мальчик. Сердце замирает раньше, чем мозг успевает все обдумать. Не видя лиц, я уже знаю, что мы их нашли, передо мной свекор и моя дочь.
Задыхаясь от волнения, я бросаюсь выше по склону. Фигуры замирают, а потом тоже переходят на бег. Рыдая, что есть силы, стискиваю Несс в объятиях. Дочь громко хлюпает носом и ревет в голос как тогда, когда была маленькой. Мы обе захлебываемся в рыданиях, я ощущаю, как под руками сотрясается тело девочки. Немного придя в себя, я пытаюсь успокоить Несс. Целую в грязную макушку и шепчу разные глупости, но не могу ни на секунду отпустить ее от себя, даже зная, что Эдвард тоже хочет обнять дочь. Бурные слезы и выражение радости длятся очень долго.

- Дорогая моя, прости меня. Я так перед тобой виновата, - банальные слова, но когда впереди возвышаются горы, над головой раскинулось ярко-синее небо, а рядом – любимые люди, они не кажутся ни глупыми, ни напыщенными. Слова исходят из самого сердца и они искренние.
Несс немного отстраняется, заглядывает мне в лицо. Я вижу, какие у нее красивые глаза и густые ресницы. Она взяла лучшее от обоих своих родителей. Улыбнувшись, Несс молча утыкается носом в мое плечо. Она похожа на милого ласкового котенка. Я продолжаю гладить дочь по волосам, слезы наконец-то иссякают. Ветер сушит щеки и относит переживания в сторону.

- Прости, мам, - бормочет Несс. – Сбежав, я повела себя глупо. Не вини дедушку, он ничего не знал. Я обманула его, сказала, что поговорила с тобой и ты обещала меня отпустить. Я была уверена, что ты не разрешишь поехать с ним.

- Знаешь, детка, я бы и не разрешила, - я смотрю на Эдварда, черпая поддержку в его теплом, полном доверия взгляде. - И была бы последней кретинкой. Я, конечно, ужасно переживала, но сейчас рада, что так случилось. Без потрясений невозможно понять некоторые вещи. Я слишком ушла в собственные переживания и не понимала, что насильно привязываю вас с папой к себе. Папа, в отличие от тебя, более мягкий человек, - я целую дочь в нос, - у тебя же мой упрямый характер, и ты не могла поступать иначе. Несс, я была чудо...

Она не дает мне закончить, звонко целует сначала в одну щеку, в другую, потом в лоб. Руки дрожат от слабости. В последние дни я была как сжатая пружина, и вот напряжение ослабевает. Я отхожу и даю Несс повиснуть на шее у отца. Пока дочь что-то говорит Эдварду, ко мне подходит Карлайл. Его лицо выглядит усталым, за несколько недель оно постарело, появились новые морщины и темные круги вокруг глаз, но взгляд остался цепким. Он по-прежнему смотрит так, будто способен заглянуть глубже и увидеть истину за любыми масками. Несколько мгновений мы молчим. Я боюсь заговорить первой. Я сильно виновата перед ним, считая его опасным безумцем, не потрудившись ничего понять и вникнуть в суть. Я жила приземленной жизнью и не заглядывала дальше своего носа. Меня переполняет раскаяние. От стыда вспыхивают щеки. Хорошо еще, что кожа обгорела и румянца незаметно. Впрочем, от мудрого взгляда свекра не укроется ничего. Протянув руку, Карлайл кладет ладонь мне на плечо. Без слов я понимаю, что он не злится и не держит обиды, хоть и знает, как плохо я о нем думала. Я достаю наброски и отдаю Карлайлу.

- Вы, наверное, нашли мою записную книжку?

- Да, она была под диваном. Когда вы в прошлый раз споткнулись, она отлетела туда, - тяжело сглотнув, говорю: - Это из-за болезни. У вас был приступ?

- Да, голова кружится, и я едва не упал. Мне стоило раньше рассказать о болезни Эдварду. Я ведь считал себя достаточно смелым. Думал, что справлюсь. Я ждал отчуждения, но к тому, что встретил, оказался не готов.

Повернув голову, он некоторое время смотрит на сына и внучку.

- За эти годы Эдвард изменился. Было видно, что он пытается меня понять и давно простил. В какой-то момент я подумал, что судьба слишком многое мне дала. Было бы жестоко требовать большего.

- Давайте оставим обиды и недоразумения в прошлом. По-моему, здесь самое подходящее место для того, чтобы распрощаться с негативом и начать новую главу в жизни.

- Да, - Карлайл вздыхает. - Я шел к Кайласу именно за этим. Перед смертью я должен был совершить свой последний обход. И теперь, пожалуй, самое время завершить начатое.

- Разве вы не возвращаетесь?

- Я повернул, когда понял, что в моем сердце и мыслях слишком много тьмы. Несс вчера рассказала мне про обман, то, что уехала, ничего не рассказав родителям. Я днем и ночью терзался от того, какую боль вам причинил. С таким настроем мы не могли идти вперед.

- Ей бы не пришлось убегать, будь я более чуткой. Вашей вины в случившемся точно нет.

- Я также во многом был неправ. Но теперь с легким сердцем я смотрю, как ваша семья воссоединяется.

- Не говорите так, будто вы нам чужой. Вы тоже часть семьи. После возвращения я приглашаю вас пожить в нашем доме, там все равно полно свободных комнат. Вам ведь наверняка потребуются уход и помощь, - я замолкаю, осененная внезапной догадкой. – Или вы хотели бы вернуться… к тому мужчине?

- Увы, он умер. Это случилось почти сразу после нашего побега.

- Простите.

- Ты не обязана извиняться. Белла, спасибо тебе, - Карлайл искренне тронут и не скрывает своих чувств. Он неловко обнимает меня.

- У вас и без меня скоро будет много хлопот, и свободного места станет меньше.

- О чем вы? Вы что-то знаете?

Он хитро улыбается, но на мои вопросы не отвечает.

- Однако я буду благодарен, если вы подождете меня внизу и мы вернемся вместе. Мне хотелось бы еще немного пообщаться с внучкой и сказать сыну то, что я не сказал раньше.

- Разумеется, мы будем ждать вас. Наш лагерь разбит недалеко.

К нам снова подбегает Несс.

- Ну что, идем?

- Вы разве не берете Несс с собой?

Карлайл качает головой.

- Она не готова. Дело не в возрасте. Никто не должен идти к священной горе, кроме как повинуясь голосу своей души и разума.

Я понимаю, о чем говорит Карлайл. Несс, как и все дети, легко увлекается новыми идеями. Они кажутся ей захватывающими, особенно если впереди ждут приключения, но глубоких переживаний Несс не испытывает. Так же быстро она бросает начатое, забыв на следующий день. Без раздумий она кидается из крайности в крайность. Можно, конечно, пойти к Кайласу просто для того, чтобы полюбоваться его красотой, как ходят миллионы туристов, но это вовсе не то, чего ждет Карлайл, и поэтому нет смысла им идти вместе.

- Спасибо вам за все, - слова даются удивительно легко. - Благодаря вам я многое поняла и на многое взглянула иначе. Вы сделали много больше, чем просто спасли наш брак. Вы спасли нашу любовь.

- Белла, в этом твоя заслуга. Ты практически все сделала сама, мужественно справилась с возникшими трудностями и не побоялась измениться. Ты сильная, помни это.

Обняв каждого из нас, Карлайл поворачивается к дороге, туда, где под синим куполом неба возвышается укрытый снегом Кайлас. Постояв немного, мы с дочерью и мужем тоже трогаемся в путь, возвращаясь в наш небольшой лагерь. Несси достает из рюкзака шоколадные батончики, протягивает по одному нам с Эдвардом. Запах карамели и арахиса внезапно пробуждает во мне тошноту. Стоит убрать сладость, как все проходит. Такая реакция организма кажется странной и ввергает в недоумение. Но тут я вспоминаю слова Карлайла и улыбаюсь. Эдвард замечает улыбку и вопросительно смотрит на меня. Я только киваю, думаю, скоро муж догадается обо всем сам.

Автор: Bad_Day_48, бета: tatyana-gr

ФОРУМ