Кирилл нес всякую чушь, травил байки о гастрольный жизни, не замечая, что его собеседница тихо-мирно посапывает очаровательным носиком.
Вот так просто - взяла да уснула. Посреди, казалось бы доверительной и увлекательной беседы.
Ярый поднялся, попытался вновь обойти треклятое футбольное поле. Кровать, мать её! Номер придумал дизайнер, любитель группового секса? Да здесь еще человека четыре с легкостью поместятся.
Ну, братец, услужил!
Зачем, спрашивается, ему, Кириллу, роскошь, позолота и огромное пространство, если он может довольствоваться малым? Небольшой номер, чистый санузел и простыни – тот комфорт, соответствующий запросам Кира. Тишина. Возможность выспаться.
Но нет, Славка неумолим в желании «вывести группу на мировой уровень». Оттого концертные агентства в провинциях скулят, не желая связываться со столь вычурными условиями в райдере рокерской команды. Славка еще бы черных карликов с опахалами затребовал, как у индийского набоба.
Сашина голова лежала на подушке, волосы закрывали лицо, ноги свешивались с края. Кир поднялся, обошел кровать, где они весело провели время без всяких контекстов и подтекстов. Сел на пол возле ног спящей Саши, снял ее ботинки с широким каблуком и россыпью заклепок.
Девчонка выглядела умиротворенной, но, тем не менее, что-то бормотала во сне. Кирилл убрал прядь каштановых волос с ее лица, наклонился, и она тихонько муркнула: «Кир, не надо».
Услышав собственное имя, произнесенное интимным шепотом, Кирилл вздрогнул. Вновь старые раны открылись, нестерпимо пронзая колючками мыслей. Подавив тяжкий вздох, он посмотрел на Сашу. Показалось, что она проснулась. Но нет, Саша произнесла еще что-то и свернулась калачиком. На огромной кровати она смотрелась маленьким беззащитным котенком.
Вновь явилась Алька. Но Кир не видел, как она спит. Только момент пробуждения…

Раннее утро. Небо зардеется румяной полоской за горой. В низинах стелется белой кисеёй туман, оседая каплями на цветах и траве.
Поселок спит. Не тянутся цепочкой отдыхающие к морю. Не кричат чайки над лазурной волной.
Кирилл перемахивает через подоконник. В окне на первом этаже нет москитных сеток. Стряхивает росу с белой магнолии. Её восковые лепестки поблескивают от влаги. Аромат одуряюще разносится по комнате. Магнолии не ставят в вазы. Они отравляют. Прекрасные цветы-убийцы.
Но Алька так их любит. Подходит к дереву. Проводит пальчиками по чаше цветка, заглядывает в купель сердцевины, где виднеется желтый венчик тычинок. Вдыхает дурманящий запах, жмурится…
Алька просыпается. Открывает глаза, потягивается грациозной кошкой. Волосы растрепались, свились колтунами. Она будет расчесывать кудряшки, сетуя на природу, наградившую её таким буйством каштановой гривы.
Кирилл любуется Алькой. Кладет магнолии поверх тонкого одеяла, которое обрисовывает каждый изгиб Алькиной фигуры.
- Кир?! Ну как ты мог?! Этому дереву больше ста лет! Варвар! – возмущается она, но цветок берет очень аккуратно. Любуется.
- Хотел сделать тебе приятно, - бормочет Кирилл, понимая – он чувствует неловкость, даже смущается. Еще не приходилось так долго ухаживать за девушкой. Впервые он не знает как себя с ней вести, чтобы не обидеть.
- Мне приятно, очень, - Алька приподнимается, чмокает Кирилла в нос. – Но магнолию жалко. Она пропадет. Её нельзя держать в комнате. На дереве ей место. Там она не умирает.
Какой странный разговор. Алька способна вывести из себя даже святого. Цветочек ей жалко! А Кирилла? После поцелуя со вкусом малины прошло две недели. Больше она не позволяет себя целовать по-взрослому, не дает трогать. Даже поглаживания по плечу доводят Альку до дрожи.
Мавка в купальскую ночь – то покажется, то исчезнет в речном омуте, заманивая за собой зазевавшего ночного путника. И не остается сил сбросить наведенный морок…
Кирилл наклоняется к Альке. Губы приоткрыты. В глазах пляшут янтарные отблески…
- Аля, ты проснулась? Я в город. Ты со мной собиралась, - слышен голос из коридора.
- Игорь, - тихим шепотом, с затаенным страхом произносит Алька. – Иди, Кирилл. Игорь… Он… Может тебя ударить, если замети рядом со мной в таком виде!
Киру не понятен страх Альки перед старшим братом. Он же ее обожает, пылинки сдувает. Единственная и горячо любимая сестренка, которой он заменил отца… Да и сам он, неужели настолько плохой ухажер для Альки? Не демон-искуситель Кирилл, право слово.
- Пусть попробует! Посмотрим, кто кого! – с вызовом говорит Ярый. – Аль, ты чего?
По ее щеке катится одинокая слезинка. Огоньки в карих глазах гаснут.
- Игорь… он… Ему не нравится, что мы с тобой… что мы… Он считает, ты меня только плохому научишь. Мне учиться надо. Уехать отсюда. А для этого школу хорошо закончить, в университет краевой поступить. Не до мальчиков мне сейчас. Сказал, если ты меня обидишь, если… Если мы с тобой…ну… это… сделаем…
То. Это. Ох, уж, Алька!
Стесняется говорить о сексе. Боится поцелуев, словно от них дети рождаются. Брат еще, ушибленный на всю голову.
Вот оно, Кириллу, спрашивается, надо?
Что стоит найти подходящую девчонку-студентку из курортниц? Нет, лучше постарше, за двадцать. Там уж точно не братьев-ревнивцев, ни надзора. Максимум – разгневанный муж, который узнает о курортном романе. Так с мужем и подраться не грех. Нечего красивую жену отпускать на море к соблазнам.
Но…
Эти медовые губки, темные глазки, очаровательный носик с веснушками, который начинает облезать после загара. Как тут устоять Кириллу, помнить о воздержании, которое длится…
Давненько уже длится. С тех пор, как завкафедры застукал свою секретаршу, заодно и любовницу, с ретивым да наглым студентом. На том его учеба перед летней сессией завершилась.
- Аль, не плач, солнышко, - Кирилл бережно стирает её слезы. – Поговорю я с твоим братцем. Все будет хорошо. Обещаю тебе.
- Правда? Он поймет, какой ты… хороший!
Во взгляде столько детской восторженности, наивной мольбы, что Кир чувствует себя всесильным и… чертовски влюбленным.

Ярый взял противоположный край золотистого покрывала и накрыл им Сашу. Тихо поматерился себе под нос, жалея, что нельзя курить – противопожарные датчики мгновенно уловят дым, вода зальет всё вокруг.
Он улегся поудобнее, заложив одну руку за голову, и смотрел в полумрак.
М-да. Пора отправляться на свалку для неликвидных мужиков в глазах молодых женщин. В его постели лежит красотка. Размеренно дышит, бродит по радужным мостам во снах. Не визжит, не кричит, не предлагает активно себя, а он, заботливый до зевоты, не посягает на ее тело.
Что это, если не старость?
Саша явно держит его за человека другого времени, с иными представлениями, подходом к жизни. Да и… Ей всего двадцать три. Дитя цифрового века. Вряд ли поймет, когда он ей расскажет…
О чем? Об Альке? Нет. Не сможет. Он хочет рассказать о том, что было после Альки… Где Кирилл был, с чем столкнулся, как выжил. Ему безумно хотелось рассказать, с чего всё началось, как он оказался там, в ущелье, что чувствовал и не цеплялся за жизнь…
Алька поняла бы?
Пожалела, пригрела, как бродячего кутенка. Любила она поохать над бездомными мурками и бобиками. Посмотрела с неизбывной жалостью в карих глазах, быстро наполняющимися слезами. Кирилл ненавидел, когда его жалеют, гладят по голове, словно несмышленого ребенка. Ему хотелось понимания. Молчания в знак поддержки. Как тогда в такси, в лифте…
Саша не допытывалась, не бередила душу расспросами: «Кир, ты устал? О чем думаешь?». Она просто молчала, не убивала звонкий момент тишины бессмысленными словами, разделяла с Кириллом его состояние, даря вместо опустошения – покой.
Саша ведь даже не подозревает, насколько соблазнительна. Никаких призывных взглядов, коротких юбок, фальшивых сексуальных улыбок. Не инстаграмная телочка с подчеркнутым превосходством себя над другими.
Кир вспомнил Лильку, непроизвольно повел плечами. Еще долго будет ему аукаться дурость. Повелся на растиражированную мордашку и сомнительную славу светской львицы…
Разительная разница между двумя молодыми, привлекательными девушками, слава к которым пришла через Интернет.
Саша… Не жеманная. Не истеричная. Не снимает каждый свой шаг, каждую выпитую чашку кофе, не сверкает личной жизнью через соцсети.
Блог для Лексы – обычная работа, как и у него, Кирилла. Он тоже показывает себя на сцене, привлекает внимание… А вот что за сценой – для него святое. Ему необходимо быть тенью среди людей, жить неузнанным, серой тенью.
И всё в Саше просто. Она естественная, яркая, такая…
Настоящая.
Совсем не Алька. Славян был прав. Внешнее сходство – не показатель. Саша выросла в иной атмосфере, обстановке, времени. У нее свои интересы. Она старше, взрослее, даже опытнее.
Скольких мужчин свела с ума простотой? Сколько их у нее было? Кирилл подавил смешок. Не хватало додуматься до абсурда: Саша любила его одного и берегла себя. Ерунда в голову приходит. Кому? Зачем? Ему уж точно подобных «подарочков» от фанаток не нужно было, даже в самом начале. Сегодня уж и подавно…
Хотя…
Кирилл окинул взглядом, по-прежнему спящую Сашу.
Поцелуй еще горел на губах.
Нашелся герой-любовник! Напугал девчонку, набросился на нее, но не смог противиться, рухнул без сил, сдался на милость удаче…
Ожидал грандиозный скандал, крики о поруганной невинности. Лилька, наверняка, не упустила бы возможности настрочить похабную статейку и продать её подороже; иная поклонница возраста Саши не преминула бы воспользоваться ситуацией перевести поцелуй в более длительное и близкое знакомство на диване в гримерке.
А Саша растерялась, но ответила на поцелуй легко, непринужденно, без стеснения, но трепетно. Она отдалась вся, будто понимала, видела неадекватное состояние Кирилла.
Сумбурный поток мыслей. Совершенно не хотелось спать. Кирилл искренне позавидовал безмятежному сну Саши.
Косые струи дождя разбивались о стекло, жалобно скулил ветер. Кир услышал в разгуле природы доселе незнакомый ему ритм, переходящий в мелодичный звон, перебор серебряных невидимых струн. Звук «мелодии ветра» - восточной безделушки, которую подвешивают в дверях китайских ресторанчиков и магазинов.
Звон не был хаотичным, в нем слышалась печальная, светлая мелодия. Невидимые струны дрожали, трепетали, заполняя пространство. Заманивали. Пленили. Уводили далеко из огромной комнаты шикарного отеля в совершенно незнакомый мир. Там царили умиротворенность, покой, и небо сгорало в огне…
Кирилл встрепенулся. Помотал головой. Ну, вот! Накрыло, когда отчаялся и не ждал. Как тогда, в первый раз…

Репетиционная база. Ударная установка, усилители, колонки, дорогущий ноутбук, где хранятся записанные треки. После репетиции Ярый не уходит. Сидит в полутьме. Перебирает струны на акустической гитаре. Инструмент принадлежит Сереге, но тот не против. Он вообще не жадный, понимающий начальник и лидер коллектива…
Аж раздражает.
Все песни пишут, а у Кирилла не получается. Он сразу понимает, что от него требуется, как нужно петь и что будет из той мелодии, которую приносят на разбор пацаны из группы.
С Кириллом в полуподвальном помещении базы-студии с обшарпанными кирпичными стенами и бетонным полом, сидят Серега с Женькой. Выжидающе смотрят.
- Показывай, не стремайся, - подкалывает Кирилла Женька.
Хоть он и на барабанах стучит дятлом, а про то же, песни пишет. Сегодня новую разучивали.
- Не торопи молодое дарование. Совести у тебя нет, дядя Женя, - хохочет Серега, прекрасно зная – Кир поведется на слабо. Покажет себя с лучшей стороны. Не будет стараться. Просто сделает на высшем уровне.
- Опять тягомотина? – не унимается Женька. – Девочки баллады, конечно, любят, но нам и о мальчиках подумать пора. Давно на концертах никто от «боевиков» не скакал.
Женька любит энергичные ритмы. Барабаны его дрожат, гремят, ведут и помогают остальным поймать драйв. Серега пытается блюсти баланс. Но далеко не секрет, что с текстами у них беда. Пытаются, стараются, но толкового рифмоплета не могут сыскать. Лирика скатывается к банальному «А почему ж ты не моя?».
Кирилл начинает играть. Медленно. Перебирает струны, не бьет по ним, не обижает, гладит и ласкает. Они льнут к его пальцам, отвечают взаимной нежностью – создают песню.
Лиричную. Звенящую. Завораживающую.
О смерти и жизни. Боли потери. О дождливом дне, унесшем не одну, а две жизни. О том, как хочется туда, к ней… И тенях, что крадутся с приходом каждой ночи. Они шепчут, соблазняют. Зовут к себе, готовясь заключить сделку. Предлагают забрать душу в обмен…
На что?
Блаженство в небытие. Нужно сделать один шаг…
Но…
Нельзя поддаваться. Это песня о спасительном пламени свечи, дарящем надежду и освещающем дорогу в пустоте…
Струны смолкают плавно. Не спотыкаются на пол аккорда. Не дребезжат. Красиво завершают рассказ Ярого.
Кирилл смотрит на лица коллег. Там застыло недоумение, приправленное легкой завистью.
«Эх, да почему не моя песня-то!».
- Можешь, если захочешь, - говорит Серега с одобрением. – Не зря тогда в переходе я остановился тебя послушать.
- Тягомотина. Но хороша! – выдает Женька. – Чей текст? Вроде как Оля, жена твоего брата, стихами балуется. Помнишь, нам показывала целый сборник, просила выбрать? Правда, там больше женская лирика. Нет. Не Оля. Серега тоже ни при чем.
- Мой текст, - хрипло произносит Кир, вздрагивая. Дружеские насмешки сейчас его взорвут. Уйдет и хлопнет дверью. Пускай ищут другого вокалиста, где хотят. – Не музыка была первой, а текст. Я… Со мной в первый раз такое.
Женька присвистнул.
- Всё бывает в первый раз. С почином, - Серега жмет Кириллу руку. – Как старший товарищ говорю: Ярый, ты – крут! Еще тексты есть?
Кирилл отрицательно качает головой. Не скажет, как проснулся ночью от удушливой волны кошмара. Не будет говорить, что удушье не проходило, не помогали ни вода, ни кофе, ни сигареты. Полегчало на рассвете, когда он взял в руки гитару и спел…
О чем? Алька. Его, Кирилла, нынешняя жизнь, кажущаяся пустой. Тени, ждущие своего часа, выползающие из углов по ночам. Путаные мысли. Боль. Острое чувство одиночества.
Он пытается говорить с Олей. Она хорошая, понимающая. Поэзией увлекается. Зря со Славкой связалась, конечно. Хлебнет еще с братцем. Но Оля заводит речь о психотерапии, антидепрессантах, поствоенном синдроме…
Нет. Это не то. Не понимает.
И тогда пришли стихи. Бессвязным криком. Хрипом медным. Картинками в голове, что транслирует внутричерепной кинопроектор. А музыка стала литься из распахнутого окна на первом этаже в съемной хрущевке. Пропела весенним запахом сирени, хмурым рассветом цвета голубиного крыла, скрывшего солнце.
Вот теперь Кирилл показывает свои мучения прошедшей ночи друзьям и коллегам.
- Завтра все собираемся. Будем репетировать. А Кир скажет, что это будет: баллада, акустика или ритм разгоним? – говорит Серый.
- Будет так, как есть. Я хочу… один петь. Сам с гитарой.
Серега улыбается, кивает:
- Слышь, Жека, а растет наш мальчик, да?
Женька хлопает Кирилла по плечу. Теперь он больше не младшенький, приглашенный солист. Кир ныне неотъемлемая часть «Ярости». Такой же творец, как и другие…

Ярцев сорвался с кровати. Посмотрел по сторонам. Почувствовал знакомый трепет, внутреннюю дрожь, учащенное биение сердца. Оказывается, всё как в первый раз и невозможно привыкнуть. Креативность протекала внутри Кирилла болезнью, била ознобом, скручивала в тугой узел. Песни давались ему крайне нелегко.
Гитарный чехол покоилась в недрах стенного шкафа в коридоре, связывающем спальню с гостиной. Там же обнаружилась спортивная сумка с вещами. Не привык Ярый пользоваться модными чемоданами, как ни настаивал на них Славка. Дескать, негоже выходить из образа. Я тут для тебя стараюсь, имидж создаю, а ты…
Кирилл сел на диван в гостиной, вытащил гитару из чехла. Медленно провел рукой по грифу, принялся бережно перебирать струны, ласкать их, чувствуя, как они отвечают взаимностью: подстраиваются под пальцы, выгибаются и звенят тетивой на ветру.
Ярый аккорды не подбирал, не систематизировал, не раздумывал, как лучше и выигрышнее будет звучать песня. Мелодия лилась сама собой.
Гитара смолкла, затихла, умиротворенно молчала. Кир прижал струны ладонью. Виски ломило. Внутри вихрились слова, порождая дискомфорт. Дыхание сбилось. Необходимо записать слова, иначе голова взорвется.
Поднявшись из кресла, Кирилл осмотрелся вокруг. Так. Где в этом чертовом номере взять лист бумаги и ручку? Приходящие спонтанно тексты песен, он записывал на бумаге, сигаретных пачках, салфетках, которые сминал, засовывал в карманы курток, джинсов. Терял их. Снова находил. Перечитывал. Выбрасывал за ненадобностью. Большую часть стихов Кирилл безжалостно отправлял в мусор. Потерялась запись. Время прошло. Уже неактуально. Да и музыка если сразу не пришла, то уже не придет.
Так, ну где же здесь бумага? Ярый обшарил низкий столик, невысокий комод около телевизора на стене. Нет. Всё не то. Обратил внимание на дверь слева. Кабинет. Захотелось взять слова назад – есть от Славки польза. Хоть бумагой и ручкой разжиться можно среди царства респектабельности.
На столе стоял набор с письменными принадлежностями. Так. В ящике - дорогая, явно английская бумага для писем. Вот спрашивается, для кого? Не в 19 веке живем. Компьютера нет, а бумага – всегда, пожалуйста. Традиции, черт их дери.
Да, на подобном эпистолярном монстре Кирилл стихи еще не записывал. Усмехнувшись, он подумал, что надо бы сохранить этот листок, украшенный символикой отеля в виде герба, для потомков. Пусть любуются на его каракули поверх дорогущей макулатуры.
Сев за стол, Кир включил настольную лампу. Вывел на белом листе танцующим кривым почерком первые слова песни. Колыбельная получалась нежной, красивой и без надрыва, присущего всем его текстам.

Догорает день в лучах заката. Ночь звездно-фиолетовым покрывалом укутывает мир. Он и она. Колыбель его рук дарит Ей защищенность. Откровенность. Близость. Страх в Её глазах – не хочет отпускать Его в путь. Но у них есть еще эта ночь. Не стоит думать о завтрашнем дне. Не стоит спать и видеть кошмары. Хитрые демоны, прячущиеся во тьме, не смогут забрать Её к себе. Она сама не пойдет к ним. Не услышит их зов. Сердце её полно любовью, а значит – демоны бессильны. Ей хорошо рядом с ним. В объятиях. Гулкой пустоты неизвестности больше нет… Он уйдет, но… Не покинет.

Кирилл пару раз прочитал то, что осталось на бумаге. Хмыкнул. Согнул лист пополам, затем еще. Засунул в задний карман джинсов. Нет. Этот текст точно не забудет и не потеряет…
Когда Ярый вернулся в спальню, Саша спала, лежа на спине. Плотно закрытые веки едва подрагивали. По губам блуждала улыбка. Она сбросила с себя край золотистого покрывала, которым Кирилл её укутывал.
Ярый устало опустился в кресло, слушал шум дождя, барабанящего по окнам и крыше. Посмотрел на Сашу. Подавил в себе желание подойти к ней, прилечь рядом, нежно перебирать волосы, вдыхать их запах, прикасаться к коже, пробовать вкус ее губ…
И, наконец-то, на него снизошло осознание: он ощутил вкус жизни. Снова хотелось петь, творить…
Он явственно переживал нечто, напоминающее волнение перед выходом на сцену. Как тогда, много лет назад, Кирилл впервые выступал на стадионе перед сотней тысяч людей. Эйфория. Стремление идти вперед. Уверенность в будущем.
И это всё благодаря Саше – той девушке, которая спит на огромной кровати, шепчет во сне его имя и напоминает о боли, неизбывной вине, надежде на выход и….Альке.

Вопросы можно задать здесь:

Предыдущая глава