Глава 7

Теория порядка

*Жизнь творит порядок, но порядок не творит жизни.
Антуан де Сент-Экзюпери

POV Michel

Молча подняв бокалы, все выпили – и снова их взгляды устремились на меня. Я молчала. Рассказать, значит снова всё прожить, дать повод девочкам давать советы, умиляться, сочувствовать. Не хочу. Хочу сладкого и всё.
- И не мечтайте, она не расколется, в этом вся Мишель, - сказала Сара.
Я кивнула. И они снова продолжили щебетать. Так приятно было слушать их болтовню. Они вытаскивали меня из закоулков моей памяти в реальный мир. В мир порядка и размеренности существования, в привычный мир где «надо» - норма, а «хочу» - заперто на засов.

Что есть порядок? Система норм, условность, выдуманная людьми на каждое «хочу», чтобы держать «хочу» под контролем, чтобы не выпадать из норм…
Движение двустороннее, и, если я захочу пройти посередине, прямо по двойной сплошной, меня остановят, скажут – нарушаю порядок. А я так хочу!
Я замужем, у меня семья. Это порядок. Какая семья, что в ней творится – это дела второстепенные…

Когда-то резус-конфликт уничтожил моё «хочу» иметь ребёнка. Это тоже порядок. Кто, когда и почему так установил – нет смысла вопрошать. Просто в один далеко не прекрасный день меня накрыла чернота боли, и, оказавшись в госпитале, я слушала, как седой профессор говорил, что можно больше «не хотеть», потому что после первого выкидыша детей у меня не будет никогда. Ещё год я пыталась нарушить порядок, выпрыгнуть за черту невозможного, но тот, кто устанавливает правила, хорошо знает своё дело.
И, за чередой серых и однообразных дней этот, установленный не тобой порядок, входит в жизнь, ты впускаешь его настолько, что кажется, будто это ты его и установила, закопала своё «хочу», так, что и не вспоминаешь потом. А потом случаются вот такие вот Канны, солнечные, красивые, до того нежные, что дыхание замирает от одного только воспоминания. Они ломают привычный порядок, переворачивают заведённые правила твоей жизни. Как теперь с этим? Куда я теперь со своей любовью, в какую даль? Как мне теперь втиснуть в тот привычный ритм новое? Похоже, этому новому в моей жизни места нет. Он будет далеко, так далеко, что сложно представить…
В его жизни тоже есть свой порядок, и меня туда вписать нет ни единого шанса, ни единого…

POV Robert

Громкий смех, выкрики из толпы, и вспышки, вспышки… А я не могу справиться, не могу выдавить из себя радостную беззаботность. Мысленно посылаю всех… и в тысячный раз прокручиваю в голове – почему не остановил её, почему позволил уйти. Скоро в мою жизнь придёт тот порядок, которому я подчиняюсь, по которому живу. Прокуренный трейлер, выкрики «мотор», насущная необходимость прогибаться под порядки контракта. Каким-то непостижимым образом, меня угораздило вляпаться в совершенно сумасшедший проект, окрещённый Робстен. Зачем? Сам не знаю… а агенты и менеджеры уже почуяли запах денег, как волки чуют свежую кровь… Все - бутафория, превращенная агентами в жизнь. Но ведь этого хотел...
Теперь вот круг за кругом, оборот за оборотом, жизнь течёт вроде в правильном русле. И я погрязаю в перекурах, стебусь надо всем подряд, пытаясь скрыть нервозность, играю в кино, в жизни. Таков порядок.

Первое время я пытался заставить себя злиться на Мишель, за что – не имеет значения, только бы вытеснить непреодолимую зависимость. Но все бесполезно. Сейчас, все время, что бы я ни делал, мысленно представляю, что бы она сказала, как оценила бы игру в снятой сцене, как отнеслась бы к новому намечающемуся проекту. Я потихоньку превращаюсь в параноика, сводящего себя самого с ума. Не за горами промо «Новолуния», и Париж включён в список городов. Поначалу думал – я обязательно найду её, и мы поговорим, а чем ближе Париж, тем меньше во мне уверенности, что меня вспомнят.

Аэропорты, короткие встречи, временная разница, ночи, дни; в сумке все вперемешку, так же, как в голове…

POV Michel

Галли сказал – любить... Галли всегда говорил мне правду, всегда был рядом в трудные моменты моей жизни.
Мы познакомились очень давно, когда он, начинающий модельер, приехал в Париж из Рима в надежде стать кем-то большим. Он искал квартирку неподалёку от моего общежития, а я впервые увидела его в кафе, где двое парней пытались сорвать с его головы замысловатую шляпу. Он выглядел геем, самым что ни на есть настоящим. Завязалась перепалка, из которой будущий гений моды вышел с подбитым глазом, но довольным. Я помогла ему подняться на ноги и предложила выпить кофе. Так началась наша дружба, в которой мы доверяли друг другу почти все свои тайны. Я видела его слёзы после грандиозных успехов, он был у моей кровати в госпитале день и ночь, в те страшные для меня дни. Он знал о Марселе, знал, что нужен мне, так же как и я ему, потому что в этой, красивой на первый взгляд, жизни мы были с ним бесконечно одиноки. Так повелось и сложилось, что именно Галли мог мне сказать самые важные вещи, не подстраиваясь под мои «хочу» и «не могу».

Любить… Люблю, не касаясь. Люблю, когда еду на студию, когда строчу тексты, когда пью кофе, когда просматриваю отснятые операторами материалы. Долгие летние ночи превращаются в непрерывную бессонницу. Так прошло почти все лето, и каждый раз после дождя, свежий сырой воздух, проникая в лёгкие, дарил мне воспоминания… Все эти месяцы я стойко обходила все светские новости о звёздах Голливуда. Мой раздел – «Бизнес и политика», вот им я и занималась. Были дни, когда, казалось, я не выдержу, вот стоит только нажать пару кнопок, но стоит только нажать, и моя зависимость найдет поддержку в зрительном образе, а значит - моя песенка спета.

Долгожданный отпуск мы провели по традиции раздельно, я – в деревушке Сент-Мари-де-ла-Мер, Пьер – на Бали. Вопреки моим ожиданиям, погрузиться в мир тихой деревенской жизни мне не удалось, и я только и делала, что постоянно раздражалась. В конце концов, меня безумно тянуло хоть одним глазком посмотреть на него, а ноутбук остался в Париже. «Пандора» была совсем рядышком, в бухте Марселя, но заглянуть на неё я боялась. Пойти на «Пандору» - значит вспомнить всё, что там было, а это истязание я проходила день за днём и на суше.

И вот, вернувшись, первое, что я сделала, придя в свой кабинет – открыла страничку в Интернете с отчётами о Каннских событиях. Дура! Мне на глаза попались фотографии с пресловутого аукциона. Его лицо! Словно радость, которая была накануне, пред премьерой Тарантино, испарилась, потому что с экрана на меня смотрел человек, который, не справляясь с эмоциями, не мог выдавить из себя даже подобие улыбки. Следующее фото – ни намёка на расслабленное спокойствие, напротив – открытая злость. Роберт… ну а потом фото с автопати. Лучше было не лезть и не смотреть, потому что мне было противно видеть ослабленный галстук, затуманенные алкоголем глаза и, самое противное, ту девицу.
На мобильный позвонили из монтажной - аврал с выходом очередной порции новостей. Я вылетела из кабинета, даже не закрыв страничку. А зря. По возвращении я застала Пьера в своём кабинете, он курил у открытого окна.
- Сегодня приём у Питтерсов. Будь готова к восьми, - он затушил сигарету об оконную раму и бросил окурок прямо на улицу. Нетипично для педанта – значит, его определённо что-то разозлило. Он вышел, медленно прикрыв за собой дверь. Я села за компьютер и сразу поняла причину его раздражения – с экрана на меня смотрел Роберт. Без сомнения, Пьер о чем-то догадывался, и, без сомнения, от любой из его догадок мне было не по себе.

Приём прошёл пышно и голодно, как всегда у этого чопорного бельгийца. Его молодая жена была весьма милой, но, прожив почти три года во Франции, она так и не научилась выбирать вина к приёму и хотя бы сносно говорить по-французски. Фуршет был сплошь вегетарианским, и мой Пьер к одиннадцати уже был, как говорится, в кондиции. Наконец, мы оказались дома. Пьер остался внизу – откупорив бутылку виски, он налил янтарную жидкость в бокал. Поднимаясь по ступенькам наверх, в свою комнату, я услышала:
- Не снимай бельё.
В один миг я превратилась в натянутую струну! Что? Так, успокойся. Возможно, он передумает. Виски, спаси меня!
В комнате было темно, тусклый свет фонаря лился через шторы, пробегал по полу и карабкался на стену за изголовьем кровати. Так тихо… тепло, но меня передёрнуло, как от озноба. Снимая платье, я взяла было в руки сорочку, но отложила её. Забралась под одеяло, накрылась им до самых бровей, понимая, что просто жду, когда с меня спросят супружеский долг. Я слышала, как открылась дверь, как где-то у кресла упал пиджак, звякнула пряжка ремня; ботинок, нарушив тишину, шумно упал на пол. Матрац рядом со мной прогнулся под тяжестью тела мужа. Таков порядок. Да, я так живу, я так существую. Его рука на моём бедре – Роберт, ты так далеко; его руки поднимают меня, заставляют встать на колени – я помню твои руки, Роберт, твои губы; без особых церемоний он входит в меня – твои глаза, Роберт… твои поцелуи.
Когда все было кончено, Пьер молча отодвинулся, повернулся на спину, и, спустя несколько минут, он уже спал. Выбравшись из кровати, я поспешила в душ. Струи горячей воды били мне в спину, а я, в третий раз намыливая губку, пыталась смыть, содрать с себя все его прикосновения, будто это возможно…

Тихо, на цыпочках, я прошла в кабинет, забралась с ногами в большое кресло и уставилась в незашторенное окно. А на улице шёл мелкий моросящий дождь, капли не стучали по отливу, они просто были видны на стекле. Скоро осень, совсем скоро… Таков порядок.

В конце октября было очень холодно. Горячий кофе стоял на моём столе, и из маленькой дырки в крышке тихонько поднималась вверх тонкая струйка ароматного пара. Я просматривала корреспонденцию, когда раздался звонок городского телефона. Взяв в руку стаканчик с кофе и сделав глоток, я сняла трубку.
- Аllô?
- Алло! Мишель?
Стаканчик, вырвавшись из рук, расплескал кофе на бумагу, и я смотрела, как она впитывает напиток, пока моё сердце переворачивается где-то у желудка.
- Мишель, я буду в Париже девятого ноября. Ты слышишь меня? Мы прилет…
Рука сама опустила трубку на место. Я слышу…
Телефон звонил ещё и ещё, а я просто смотрела на него и не отвечала, просто смотрела. Какая стихия заставила тебя, Роберт, найти этот номер? Мой рабочий номер. Весь день прошёл, как в тумане, я почти ничего не помнила вечером, кроме звука звонящего телефона. А Галли был прав, впрочем, как всегда.

POV Robert

Ноябрь, 2009
Премьера… несколько недель подряд – визги, вспышки и улыбки, жёсткие воротники новых рубашек и парикмахер каждый день, каждые два дня новый город. Удивительно, но в каждой следующей по списку стране вереницы фанатов не устают выкрикивать одно и то же. И в каждой стране одни и те же позы, одни и те же улыбки – всё сливается в бесконечность усталости и ненужность бодрости. Таков порядок.

POV Michel

Температура была небольшой, но головная боль – мучительной, нос распух и покраснел, глотать было больно. Это был не вирус – протест моего организма. Мне нужно было подготовить материал для интервью. Для его интервью. Пьер поручил это мне, кто бы сомневался… Похоже, медленная пытка начиналась, и мне было страшно. К вечеру позвонила Сара:
- Мишель, ты придёшь сегодня?
- Нет, у меня сложные отношения с насморком – его постоянство раздражает.
- Мы соскучились.
- Я тоже, но, думаю, быть заражёнными перед выходными – плохая перспектива.
Мы поболтали ещё немного; мне почему-то казалось, что, как только я останусь наедине с работой, тут же окажусь в полной прострации.
Вот он, вордовский лист, ожидающий моих вопросов. Мне о многом хочется спросить тебя, Роберт, но я пишу только «правильные» вопросы:
- Вы говорите по-французски?
- Что вам запомнилось на съемках Новолуния?
- Как снимались сцены в воде?
И так почти двадцать «правильных» вопросов, они были готовы. Я отнесла их нашей ведущей, моя работа сделана, теперь пора домой. А в голове, перебивая друг друга, так и рвались наружу вопросы «неправильные»:
«Ты скучал?»
«Кто тебе эта девушка, с которой играешь?»
«Зачем были те фотографии?»
«Почему ты звонил мне?»
«Я глупая?»
Я никогда не задам их, ведь они «неправильные», им суждено быть только в моей голове.
Ночью, когда все стихло и замерло в доме, я прошла на кухню, достала большой бокал, согрела молока и стала пить маленькими глотками. Это даже к лучшему, что я только лишь подготовила вопросы. Все пройдёт без меня, мимо меня, и ничто не нарушит порядок.
Утром в студии все уже было готово к приёму актёра, запись пройдёт позже. Ближе к полудню в мой кабинет вошёл Пьер.
- Мне надо, чтобы ты была в аппаратной, пока идет запись.
- Но, Пьер, я хотела уехать домой, я плохо…
- Без вариантов, Мишель, так надо.
И подчиняться – порядок.


POV Robert

После конференции и приветствий фанатов с балкона большого старинного здания, не заезжая в отель, направляюсь на студию TF1. Совсем немного, и я увижу ее. Волнение, которое было, пока сходил по трапу, снова вернулось. И, хотя я знал, что скажу ей, знал, как поступлю, я не мог предугадать, что ответит она, а значит, волнение только усиливалось.
Центральный вход – улыбки, лица; на один шаг – сто ударов сердца. Лифт – пульс сейчас, казалось, зашкалит, токало где-то в ушах. Мне говорили, куда пройти – сплошная механика движений. Стеклянные стены, свет, кресло, микрофон в ухо.
- Chez nous au studio Robert Pattinson. Bonjour, monsieur, parlez-vous français ?*

Интервью закончилось, я попрощался с ведущей, вышел в коридор и увидел ее. Она стояла лицом ко мне и что-то говорила мужчине в костюме. Я остановился и смотрел на нее, всего каких-то несколько секунд, но мне показалось – часов… Она похудела, ее скулы заострились, в черной водолазке она казалась особенно хрупкой. А глаза… глаза смотрели прямо на меня!

Порядок разрушен полным хаосом. А хаос, как известно, всегда побеждает порядок, потому что лучше организован.

*У нас в студии Роберт Паттинсон. Здравствуйте, месье. Вы говорите по-французски?



Мои любимые читатели, те кто отписывается и те, кто читает по тихому в этот раз, как никогда, мне нужна ваша поддержка в виде комментариев. Напишите пару слов,поверьте, мне это сейчас просто необходимо! Заходите на форум пожалуйста!