Видео: 7 и 20

Автор: -
Бета: +
Жанр: романтика, фантастика
Рейтинг: PG
Пейринг: -
Саммари: Так выглядит "работа-мечта".

---

Шум города нарастал постепенно, Эдвард Каллен зевнул, прикрывая рот рукой в перчатке. Похоже, он задремал под укачивающий мягкий ход нанятой двуколки. Поезд прибывал в Париж рано утром, чтобы жители провинций успели по своим делам, но выспаться в шумных вагонах, наполненных запахами рабочих тел, было невозможно. Эдвард похлопал по плечу кучера, призывая остановиться. До Елисейских полей оставалось немного и стоило размяться пешком – сегодня у него много важных дел.

Рассчитавшись с наемной каретой, Эдвард спустился на брусчатку тротуара, осматриваясь по сторонам. Спросонья в первый момент все показалось каким-то неправильным. Громкие крики кучеров, цокот подкованных копыт, позвякивание колокола проехавшей по рельсам конки, спешащие по своим делам люди, переходящие дорогу там и так, как им вздумалось. Ремесленники, торговцы с тележками. Женщина в темной одежде и строгом чепце бранила мальчишку, стоящего рядом с повинно опущенной головой. Второй паренек в это время воровал яблоки из корзины, висевшей на локте этой невнимательной дамы. Чуть печально улыбнувшись, Эдвард достал из кармана монету в двадцать франков и бросил мальчишкам. Проворные грязные руки поймали золотой на лету, недоверчивый паренек тут же попробовал монету на зуб, а в следующее мгновение мальчишек и след простыл в ближайшей подворотни. Женщине в чепце оставалось лишь кулаком помахать.

Кто бы мог поверить, что этот статный элегантный мужчина всего пятнадцать лет назад выглядел и вел себя так же, как эти мальчишки. Вежливо пропустив мимо даму, Эдвард подошел к газетной лавке, приобретая «Le Vie France», как обычно пестревшей броскими заголовками. Посмотрев на дату, Каллен невольно улыбнулся – давно он не читал настолько свежий номер, до коммуны Лонгви газеты поступали с задержкой в неделю. А тут 21 октября 1889 года – дата, стоявшая на железнодорожном билете Эдварда. Всемирная выставка продолжалась, и он успевал посетить галерею машин. Там его интересовало не только содержимое, но и сама более чем стометровая галерея, сооруженная из сварочного железа вместо планируемой литой стали. К тому же небольшая статья обещала какие-то чудеса электричества и магическую фотокабину. Есть что посмотреть, есть с кем встретиться. Быстро пробежавшись глазами по другим статьям, и не обнаружив ничего интересного, Эдвард сложил газету и похлопал по ладони перед тем, как отправить ее в мусор. Да, ему пора.

За последний десяток лет он несколько раз бывал в Париже вместе с дядей, и город каждый раз удивлял – как быстро он восстанавливался и разрастался после бомбардировок немцами. Хотя в узких закоулках еще можно было встретить огороженные кривым забором развалины, центральные проспекты выглядели как новые. И, говорят, даже лучше старых.

Эдвард усилием воли удержал спину прямой, а подбородок поднятым, проходя мимо оперного театра. Казалось, еще вчера, он, восьмилетний мальчишка, стоял на этой площади на коленях в грязном месиве снега, пытаясь поднять престарелую няню – последнего близкого человека в этом проклятом всеми богами городе. Гул сердцебиения от контузии в ушах мешал расслышать и понять, что хочет от него женщина, пытавшаяся оттащить его подальше от обстрела. В гулкой тишине земля и здания вокруг крошились, взлетали в воздух огненными цветками, чтобы опасть потом пылью в оставшиеся воронки. Зубы стучали, и он схватился за сухую руку женщины, прижимавшей его собой к стене.

У него не осталось никого. Повестка о смерти отца пришла за несколько дней до революции. Эдвард до сих пор помнил, как дрогнула рука матери и как она не сразу взяла серый треугольный конверт с подноса, глядя на него, как на ядовитую змею. Она закрылась в кабинете отца и когда вышла, глаза ее были красными от слез, и пусть она не подавала виду, но окружающий мир как будто перестал для нее существовать. Мама не успела выбраться из дома, подожженного слишком рьяными революционерами в непонятном до сих пор порыве ненависти к знати. Эдвард еще долго не верил в ее смерть, но подслушал разговор Леруа – дальних родственников отца, у которых они скрывались вместе с няней. Те говорили, что его матери повезло уйти в мир иной быстро – она не видит, как умирает Париж, как люди едят кошек и крыс, осажденные со всех сторон прусской армией. А потом началась бомбежка. Каждый день, с короткими непредсказуемыми перерывами. Рушились дома, на улицах кричали люди, и если бы не холодный январь, вонь и разложения от тел, которые не успевали убирать с улиц, убивали бы остававшихся в живых.

Воспитанников детских домов не коснулись суды немцев, но они и так каждую ночь выбирались на баррикады, с боем отдавая каждый дом и переулок. Далеко не все возвращались утром в холодные спальни, и будто в насмешку бесполезности сопротивления, к серому небу взметались искры подожженных немцами домов. Освободившиеся койки занимали все новые дети, и тогда это казалось бесконечным. Сложно было даже запоминать их лица.

А сейчас… Эдвард несколько раз моргнул, прогоняя картины прошлого. Все это давно позади и нельзя изменить. Жизнерадостный Париж уже не помнил тех событий. Даже реставрационная штукатурка успела посереть и потрескаться, затирая время. Свежая лепнина сливалась с сохранившейся, новые дома и площади казались привычными. Каллен не заметил, как, спрятавшись за своими воспоминаниями, добрался до Елисейских полей, и задрал голову, придерживая рукой грозивший свалиться цилиндр. Никакая гравюра и даже фотография не могли передать монументальность и одновременно потрясающую воздушность башни Эйфеля. Даже жалко, что после всемирной выставки ее должны разобрать. Небо станет пустым без нее.

Эдвард прибавил шагу – хотелось уже заняться чем-то более важным, чем доставать из закоулков души такие горькие воспоминания детства. Непонятно почему он лучше всего помнил именно эти моменты, а не прогулки вместе с матерью по саду или отца, обучавшего его верховой езде. Даже четыре мирных года в детском доме смутно отложились в памяти. Там он боялся произнести свое настоящее имя, пока не смог накопить достаточно, чтобы отправить письмо Карлайлу Лонгви – настолько дальнему родственнику матери, что они и не подозревали об этом родстве. Наверное, запоминанию мешала и ночная работа на фабрике, сменявшаяся дневными обязанностями при палате лордов. Образование Эдварда позволяло стать писарем множества казавшихся бессмысленным бумаг, и хотя большая часть денег уходила приюту, кое-что удавалось копить. Иногда даже по полсантима.

А теперь он – управляющий металлургической компанией троюродного дяди и прибыл в Париж впервые самостоятельно с важной целью. Эдвард поправил лацканы пиджака, проходя под Эйфелевой башней, служившей входом на выставку.


Эдвард поднес к глазам бинокль, рассматривая гнедого жеребца с номером «8» на седле. Изящные линии, тонкая морда, раздувающиеся от горячего дыхание ноздри, поджарый круп, перетянутые красными бинтами ноги – это тебе не рабочие лошади заводов Лонгви и даже не прогулочные для посещения управляющими дальних деревень. Оставалось надеяться, что все это не видимость и жеребец соответствует своей кличке Счастливый случай. Дело было не в выигрыше ставки, просто хотелось стать победителем, пусть лишь так – сидя на одном месте. Сдерживать азарт и слишком явное проявление эмоций и переживаний становилось все сложнее. Столпившиеся у ограждений рабочие и представители мелкой буржуазии вели себя более расковано. Их крики, споры, поцелуи билетов с выигрышной ставкой, клочки разорванных – проигрышных, эмоциональная поддержка жокеев – будто накаляла воздух, заставляя Эдварда ерзать на сидениях под навесом. Он даже немного пожалел, что Свон пригласил его присоединиться в vip-ложе. Хотелось уже сделать что-то бесшабашное и закричать, будто это могло заставить лошадей скакать быстрее.

– Ваша компания называется «Карлайл и сын», а почему ваш отец не приехал? – Чарльз Свон тоже поднес к лицу бинокль, но интерес его носил скорей эстетический характер. Похоже, он просто что-то ждал.
– Мой отец не может приехать по причине своей смерти, – слишком увлекшись начавшейся в эту секундой скачкой, Эдвард ответил прямо, не задумавшись, что такое могут счесть за грубость. – А дядя Карлайл в последнее время не чувствует себя способным ко столь дальним поездкам, да и мы ждем поставку сырья от нового поставщика – надо проследить за его качеством.
– Хм, а что же сын Карлайла Лонгви? Вы простите мое любопытство, но, учитывая содержание вашего предложения, я должен знать некоторые подробности, – Анри Шнейдер, соучредитель предприятия в Крезо, несколько раз простучал пальцами по столешнице.
– Вполне разумное желание, – кивнул Эдвард, сжимая зубы. Счастливый случай на полкорпуса обходил номер три – вороной низкорослый жеребец с явной примесью арабской крови. – Джаспер управляет филиалом гончарного производства, его художественная натура там понимает больше всего.
Каллен смял зажатый в кулаке билет. Его ставка не сыграла.
– О, начинается самое интересное, – несмотря на эмоциональную окраску слов, Анри даже позы не сменил, продолжая так же спокойно взирать на стартовую линию, где выстраивались лошади следующего заезда. Брови Эдварда поползли вверх, когда он заметил несколько всадниц женского пола.
– А?.. – повернулся он к Чарльзу, но увидел, как четче проступили скулы на лице собеседника, и загорелые щеки побледнели. Свон и не заметил обращения – не отрываясь от бинокля.
– Это свободный заезд, – пояснил вместо того Шнейдер. – Принимают участие все желающие, у кого есть лошадь и достаточно денег для взноса.
– Даже девушки? – непонятно для чего уточнил Эдвард – он же наблюдал происходящее собственными глазами.
– Новое веянье – женская эмансипация, – хмыкнул Анри и покачал головой. – Не удивлюсь, если они и право голоса получат.
– Ну хоть муж должен же на нее повлиять, – непонятно для кого пробурчал Чарльз.
– Муж – может, и самыми разными способами, а вот жених… – Анри взял и свой бинокль.

Эдвард не понимал содержания этого диалога, но сам не заметил, как сначала прикипел взглядом к рыжему тонконогому жеребцу с номером восемнадцать, а потом внимательней рассмотрел его всадницу. Девушка сидела в мужском седле, белые бриджи обтягивали изящные ноги, перекроенный на женскую сторону черный фрак подчеркивал хрупкость фигуры. Каре каштановых волос и сосредоточенный взгляд карих глаз заставили сердце биться чаще. Можно было оправдывать себя тем, что Каллен волновался за столь юную особу на таком мощном и разгоряченном животном, но какой смысл обманывать самого себя?

Взмах стартового флага, и жеребец, присев на задние ноги, сорвался с места с мощностью взведенной пружины. Эдвард не заметил, как подскочил со стула, чтобы лучше видеть происходящее за спинами зрителей у ограждений. Гнедые, серые, вороные, перемешивались в азарте скачки, но среди них то и дело мелькал рыжий огонек жеребца с хрупкой всадницей, припавшей к его шее.

Лошади вошли в поворот, и Эдвард задержал дыхание, увидев одного из скакунов с пустым седлом. Чарльз выругался и рванул с места, но Анри удержал его за рукав пиджака.

– Это не она. Вон смотри впереди.

Заходя в очередной узкий поворот, лошади растягивались цепочкой и стало видно, что рыжий жеребец не расставался со своей всадницей. Это светло-гнедой теперь в азарте скачки продолжал галопировать вместе со всеми.

Рыжий жеребец пришел третьим, уступив второе место серому всего на полголовы, и вороному на полкорпуса, но всадница хвалила и обнимала его за шею, как будто они обошли всех на целый круг. Девушка на лошади пришедшей второй была более сдержана.

– Мне надо выпить, – Чарльз положил на стол бинокль. – Буду рад видеть вас на приеме после всего этого. – Он раздраженно мотнул головой в сторону поля.
– Да ладно… – начал было говорить Анри, но оказалось, что он уже общался с пустотой.
– Тогда договорим обо всем на приеме, чтобы не повторяться, – вежливо кивнул Эдвард Шнейдеру, в следующую секунду направляясь в сторону разогревочной части поля.
– Прекрасно. На приеме так на приеме, – сам себе хмыкнул Анри, с прищуром посмотрев на сидевшую за соседним столиком брюнетку.

Каллен торопился, опасаясь, что девушка передаст лошадь кому-нибудь из помощников конюхов и скроется в неизвестном направлении. Однако незнакомка сама отшагивала рыжего, то и дело похлопывая его по взмыленной шее и всячески восхваляя своего Бельчонка. Эдвард хмыкнул, услышав такую забавную кличку для столь крупного животного. Хотя цвет шкуры вполне подходил для огненных белок.

– Розали, не забывай, ты обещала, – незнакомка задорно окликнула всадницу, спешившуюся с серого жеребца, пришедшего к финишу вторым.
– Хэйлы держат свое слово, – процедила сквозь зубы эта эффектная блондинка, перебрасывая повод тут же подбежавшему мальчишке-помощнику.
– И я это помню, – едва ли не пропела всадница рыжего Бельчонка. – Но вдруг что изменилось, ведь ты уже не Хэйл.

Стянув белые перчатки, Розали заткнула их за пояс бридж и эффектно удалилась с поля, оставляя помощника отшагивать свою лошадь. Об эффектности ухода можно было судить по нескольким свернутым в процессе наблюдения мужским шеям.

Каллен терпеливо дожидался у ограждения, не вмешиваясь в круговорот шагающих лошадей, но ловил каждое движение незнакомки на рыжем жеребце. Он смотрел и не мог насмотреться, будто бы встретил кого-то близкого после долгой разлуки. То, как девушка заправляла волосы за ушко, как, чуть склонив голову, поглаживала лошадь и улыбалась, глядя куда-то вдаль – все это было таким родным, таким притягательно желанным.

Лишь убедившись, что дыхание Бельчонка достаточно ровное, а шерсть высохла, девушка передала повод помощнику, который должен был увести лошадь в стойло.

– Эффектная скачка, – произнес Эдвард, подходя ближе.

Незнакомка вздрогнула и обернулась, в следующий миг часто заморгав. Рука ее, в очередной раз поправлявшая волосы, замерла, а карие глаза расширились, рассматривая Каллена.

– Мы знакомы? – облизнув губы, уточнила девушка.
– Я бы запомнил такое, как ни банально это звучит, – воспользовавшись заминкой, Эдвард перехватил руку незнакомки и склонился в вежливом поцелуе. Он едва заметно улыбнулся, почувствовав, как дрогнула тонкая кисть в его ладони после легкого прикосновения губ. Да, возможно, он должен был лишь коснуться воздуха над кожей, но не мог отказать себе в наслаждении.
– Я… Мне надо… – Девушка выдернула руку, пряча ее за спиной. Она глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. – Я должна идти.
– Вы боитесь меня? – Эдвард приподнял бровь. Вопреки своим словам его собеседница оставалась на месте. – Напрасно. Не убегайте, здесь же столько людей.
– Да? – удивилась девушка и тут же поправилась на утвердительное: – Да. В смысле, я не боюсь, но хотела бы переодеться.
Щеки ее залило настолько ярким румянцем, что Эдвард с удивлением заметил, как краснота спускается за ворот блузки. Насколько это позволяла проследить одна расстегнутая после скачки пуговка. Девушка тут же поправила эту оплошность.
– Но я бы хотел надеяться на встречу, прекрасная незнакомка, – улыбнулся Каллен.
– Да? Ну да. Через полчаса в павильоне на входе. И я не незнакомка, я – Белла, – уже почти убегая, крикнула девушка.
– Но в «прекрасная» я не ошибся.

Сидя в павильоне, Эдвард то и дело доставал часы и щелкал крышкой, чтобы убедиться, что прошла всего лишь еще одна минута. В конце концов он перестал убирать хронометр в карман жилета, а положил перед собой, стараясь не гипнотизировать минутную стрелку. Поэтому не поверил своим глазам, когда напротив него за столик села столь долгожданная Белла. До окончания получаса еще оставалось три минуты, а учитывая, что встречу назначала девушка, то могло пройти и три часа.

Белла явно нервничала, то и дело поправляла волосы, смотрела то в стол, то на стены, похоже, она и сама не понимала, что заставило ее прийти. Возможно, лишь привычка держать свое слово. Но уже через полчаса они беседовали настолько свободно, что Эдвард не мог следить за временем. Он еще ни разу не встречал таких потрясающих девушек. Красивая, остроумная, иногда прямолинейная, иногда смущающаяся из-за вырвавшегося эмоционального мнения или случайного прикосновения. Начитанная не по обязательной образовательной программе, а по разнообразию интересов. Ему было приятно даже просто наблюдать, как, рассказывая что-то, Белла помогает себе жестикуляцией или как улыбается, закусывает губу, краснеет.

В жизни Эдварда были женщины и не одна – привлекательная внешность, хорошее образование и положение в обществе делали свое дело, а молодой мужчина и не был против. Но такое восхищение и ощущение нежности он чувствовал впервые.

– О Боже, – Белла подхватила до сих пор лежащие на столе часы Эдварда и всмотрелась в циферблат. – Я опаздываю!

Каллен не успел подняться из-за стола, а его собеседницы уже не было в павильоне. Не веря своим глазам, он коснулся кружки так и недопитого девушкой виноградного сока. Вполне реальная и даже еще немного теплый обод, по которому Белла кружила пальчиком, увлекшись разговором. Эдвард бросил взгляд на часы. Неужели прошло два часа от их встречи? Казалось, от силы полчаса, ну максимум час. За это время он узнал столько об интересах Беллы и ни одного грамма важных сведений вроде фамилии или места проживания. Сердце подскочило к горлу от осознания, что он в секунды потерял столь заинтересовавшую его девушку, но через пару вдохов все вернулось на свои места – на конюшнях любой мальчишка за пару франков расскажет о всаднице Бельчонка. Пусть и не сразу, но он найдет ее.

Лишь сделав шаг в сторону выхода, Эдвард наконец осознал, что стрелки часов показывали почти пять. В шесть он уже должен быть на ужине у Свонов, обсуждать договор объединения металлургических предприятий семей. Выбор между желаниями и обязанностями занял несколько минут, Каллен был вынужден сдаться собственным доводам, что узнать о Белле он может и завтра, а отсутствие на приеме может сказаться на столь длительной работе Карлайла. Если предприятия в Крезо объединятся с Де Вандель раньше, в лучшем случае это приведет к принятию договора на условиях более выгодных для других сторон. В худшем керамика станет основным профилем Лонгви, а от производства чугуна, приносящего львиный доход предприятию, придется отказаться или значительно снизить. Вздохнув, Эдвард поспешил на улицу, где поймал первый же платный экипаж.

Прибывая в Париж, Каллен пользовался съемными помещениями, будь то дом – если планировалось длительное посещение города, или номер в отеле на несколько дней. Родовой дом Калленов был отстроен заново на деньги Карлайла, но жить в нем Эдвард отказывался категорически. Сейчас дом сдавался, принося какой-никакой доход.

В этот раз Эдвард снял номер в отеле, куда Пьер уже привез чемоданы с вокзала. На кровати ждала приготовленная для приема одежда. Но как Каллен ни торопился, к дому Свонов он подъехал, опаздывая на непозволительные пять минут. Все гости уже собрались, и в небольшую приемную залу Эдварда провел мажордом, забравший у порога плащ.

– А мы уже размышляли, не отвлекли ли вас породистые кобылки, – рассмеялся, вставая в приветствии Анри.
Его жена, сидевшая рядом на небольшом диванчике, с громким стуком сложила веер.
– А что? – удивился Шнейдер. – Видели бы вы с каким интересом этот молодой человек кинулся изучать конюшни ипподрома.

Легкое вино, выпитое перед ужином, похоже, сказывалось на всей компании. Чарльз принялся представлять гостей, так или иначе касавшихся управления заводов в Крезо, когда дверь комнаты снова приоткрылась. Вошедшая девушка сделала лишь несколько быстрых шагов, как оступилась, встретившись взглядом с Эдвардом. К ней тут же поспешил Этьен Легран, представленный сыном владельца паровозного предприятия. И, как оказалось, по совместительству почти муж Беллы. Вернее, мадемуазель Изабеллы Свон.

Ужин прошел как во сне. До кошмара ему было не столь далеко, и в реальность всего происходящего не хотелось верить. Белла отводила взгляд и сосредоточилась на всем чем угодно, кроме Каллена. Эдвард вежливо отвечал на вопросы и, кажется, поддерживал беседу встречным интересом, но спроси его кто о содержании – он не смог бы вспомнить и полслова. Изощренная пытка продолжилась и после ужина, когда мужчины удалились в бильярдную, а женщины прошли к камину, обсуждать подробности грядущей свадьбы. Каллен надеялся, что он не бежал с позором. И, кажется, даже не успел напиться.


– Холодно сегодня, – Карлайл подышал на озябшие в перчатках пальцы и помахал своей жене, катавшейся на льду пруда среди жителей Лонгви. Эсми любили и обожали все: от младенцев до стариков в их коммуне. Она знала каждого по именам, интересовалась здоровьем, событиями в семье. Эдвард поражался широте ее сердца, где помещались мысли и заботы о каждом. Жаль, что Всевышний дал им всего одного сына, – лучшей матери было сложно найти. Наверное поэтому, Эсми стала мамой всей коммуны. Наверное поэтому, их не коснулись революционные тенденции.

– Как всегда под Рождество, – поддержал беседу Эдвард. Он сидел на самой дальней скамье от вытащенных из замка переносных печей, на которых готовились горячий шоколад и глинтвейн. Хотя запахи и крики долетали даже до сюда. С другого берега доносился счастливый гомон катающихся с горок. Там должен был присматривать Джаспер. Традиционные гуляния, объединявшие всю коммуну в одну большую семью, будут продолжаться до вечера, когда жители разойдутся по домам, праздновать уже с самыми близкими людьми.
– Сегодня с нами на ужине будет мадемуазель Элис Брендон, – сообщил Карлайл.
Эдвард усмехнулся и кинул на лед смятый в руках снег.
– Я рад, что Джас отвлекся от созерцания прекрасного и не упустил столь же прекрасную девушку.
Такое приглашение могло означать лишь одно – скоро будет сообщено о помолвке.
– Знаешь, Эсми беспокоит, что ты до сих пор один. Тебе скоро двадцать семь…
– Да-да, я помню, что я последний представитель Калленов, лишенных титула виконтства. Мне полагается осчастливить этим хорошую девушку и предоставить Эсми возможность повозиться с моими детьми. Надеюсь, предстоящая свадьба немного перетянет одеяло интересов с моего холостяцкого положения. Ну не встретил я еще девушки, достойной стянуть это одеяло окончательно.
Как оказывается легко врать, когда сам убедил себя в этом.
– А ты присмотрись внимательней в Париже. Раз уж так совпало с этим пересмотрением договора. Мы не будем ждать тебя раньше марта.
– Это намек или приказ? – уточнил Эдвард.
– Это предложение. Не зря же говорят «клин клином вышибают», может, после этой поездки к нам вернется прежний Эдвард.
Заметили, значит.


Родовое именье Шнейдеров выглядело монументально и величественно. Подъездная дорожка, вычищенная до брусчатки, была заполнена каретами. Все окна замка светились, превращая здание в огромную украшенную огнями елку, ничуть не уступавшую ели внутри приемной залы.

Если Рождество было принято праздновать в тесном семейном кругу, Новый Год превращался в феерию всевозможных развлечений. Вот и развлечемся. Эдвард усмехнулся уголком губ. Ему дано задание попробовать найти девушку, значит, будем искать и пробовать. Благо современная вольность взглядов большинства парижанок позволяла многое.

Каллен понимал, что приглашение на прием не подразумевало обсуждение пунктов нового договора сию секунду. Скорей наоборот, это было демонстрацией обеспеченности, власти и связей. Поэтому вежливо поприветствовав хозяина и хозяйку бала, Эдвард подхватил с подноса бокал с вином и двинулся ближе к сцене. Сейчас его интересовали более раскрепощенные девушки, позволяющие себе танцевать, а не жаться у стен и на стульях вокруг столов.

Он сам не понял, что заставило его повернуться и сделать несколько шагов в сторону от поставленной цели, пока не увидел, что перегораживает путь той, с которой предпочел бы не встречаться.

– Извиняюсь, мадемуазель, – Эдвард с поклоном отступил в сторону. Стоило гордиться собой, голос не дрогнул.
– Вообще-то, мадам.

Каллен перевел взгляд на спутницу Изабеллы Свон. Хотя, значит, уже не Свон. Розали. Имя высокомерной блондинки всплыло в памяти само собой.

– Тогда приношу свои искренние поздравления, мадам Легран, – снова пользуясь замешательством, Эдвард перехватил руку Беллы и склонился в вежливом поцелуе над перчаткой. Вот только почему-то тонкие пальчики дрогнули в его ладони и были выдернуты стремительно и непозволительно невежливо.
– Мы торопимся, – пробормотала Белла.
– Да? – удивилась Розали, изящно приподнимая бровь. – Ну, значит, мы торопимся, – девушка прошествовала за исчезнувшей в толпе Изабеллой.

Эдвард сделал несколько больших глотков из своего бокала. Так, он собирался искать и пробовать. И именно в такой последовательности. И забыть Изабеллу Легран. Даже мысленно это прозвучало как ругательство. Как нечто не стыкующееся, неправильное и невозможное. Чертов договор, чертов завод, чертов Легран! Когда от тебя зависит благосостояние людей, принявших тебя как родного, заботившихся о тебе столько лет, предоставивших высокое место в обществе, стоит засунуть куда поглубже свои желания. К тому же, это всего лишь соблазн недоступной цели. Стоит поискать для замены доступных.

Как оказалось, даже искать не пришлось. А вот пробовать… Флирт, вино, бой курантов, заморский серпантин, поздравления, звон бокалов с прекрасной мадемуазель Татьяной Юсуповой, прибывшей из России, плавно переместились в гостевую комнату. Крайне невежливо отказываться от такого приглашения. Крайне невежливо оставлять даму без помощи заболевшей камеристки. Крайне невежливо отказываться от поцелуя на ночь. Тем более, когда тело горит от предвкушения продолжения более близкого знакомства.


Текст договоров плыл перед глазами. Эдвард старательно вчитывался в каждую букву, чтобы не сорваться, чтобы сдержать ярость, сжимавшую горячими руками горло, путающую мысли и чувства.

Он с сомнениями отнесся к намекам, холодно отреагировал на «заманчивые» предложения собственного бизнеса, а не работы на дядю. Все, лишь бы он подписал трехсторонний договор на невыгодных для Карлайла условиях. Вернее, сначала ему пытались просто подсунуть эти бумаги, стараясь отвлечь шутливыми подначками и уверением «стандартности». Ведь совсем недавно с этими людьми они пили вино, посещали театры, открытие «Мулен-Руж», фехтовальную комнату и крытый ипподром. Теперь они пытались его подкупить. Когда прозвучал откровенный шантаж, Эдвард почувствовал, как сжимаются кулаки, сминая текст договоров.

Как, как Белла могла выбрать такого человека себе в мужья?! Общаться с ним каждый день, спать в одной постели, завести детей, воспитывать столь же беспардонное, готовое на все ради наживы, идущее по головам поколение?!

Каллен перевел взгляд на Аро Де Ванделя и Кристофа Леграна, ожидавших его несомненного согласия. Аро не вызывал такой ненависти, хотя теперь становилось понятно, что он просто подмял несколько мелких заводов, заставив их подписать договора на его условиях, добиваясь монополизма в своем кантоне. Кристоф Легран – вот к кому прикипел взгляд Эдварда – отец мужа Изабеллы Свон. Изабеллы Легран, что б его! И сынок его наверняка такой же поддонок.

Дальше контролировать себя оказалось невозможным.

Каллен разорвал и смял зажатые в руках тексты, а потом швырнул их в своих собеседников, жалея, что это ни что-нибудь гораздо тяжелее.

Рявкнув, что никогда не пойдет на их условия, Эдвард хлопнул дверью за своей спиной, еще успев заметить, как вытянулись от удивления лица Аро и Кристофа. Монсеньеры, если их можно так назвать, ожидали может не победы, но сражения в словесной дуэли. Причины же такого поведения Эдварда теперь должны поставить их в тупик. Да и черт с ними!

Успокаиваясь под пронизывающим январским ветром, Эдвард не только наконец застегнул пальто и завязал шарф, но и понял, что сам Этьен Легран не давал поводов усомниться в своей честности. Он присутствовал на других встречах, как официальных для обсуждения условий, так и неофициальных раутах и выездах, и, черт побери, у Эдварда скулы сводило от желания придраться к этому Этьену. Но на этой закрытой встрече младшего Леграна не было. Это не говорило ни о чем, но как же сложно быть непредвзятым и не придираться к неправильности всего происходящего вокруг.

Эдвард махнул рукой, останавливая наемный экипаж. Он уже достаточно промерз на улице, чтобы принимать холодные решения. Теперь надо будет втройне внимательней, подписывая любые бумаги. Стоит завершить отношения с Татьяной – слишком уж похоже, что некоторая информация к Аро поступила из ее уст. Хотя, может, ему просто надоели эти ее намеки на замужество. Все, никаких близких отношений с мадемуазелями, богатых и молодых вдовушек в Париже вполне достаточно. Жаль, что воспитание не позволяет увеличить количество этих самых вдов. Черт побери, пора выбросить из головы все мысли об Изабелле Свон. Легран. Уж слишком они там натоптали.


Эдвард усмехнулся, входя в адвокатскую контору. Он был прав – молодая вдова – это прекрасная, изголодавшаяся по мужчинам любовница, к тому же уже привыкшая к своей свободе. В теле ощущались приятная легкость и наслаждение свободой. И пусть это не совпадало с пожеланиями Карлайла и Эсми – это его жизнь и ему решать с кем ее тратить.

А в бизнесе он был честен с семьей Лонгви. Договор, теперь объединявший все металлургические предприятия Франции, был подписан на прекрасных условиях. Хотя Кристофа едва заметно перекосило, когда Эдвард под финальный бокал вина поблагодарил всех за прекрасное сотрудничество, пусть и занявшее полтора месяца.

Теперь Каллена ничего не удерживало в ненавистном Париже. Разве что просьба Карлайла задержаться до марта. Он же послушный сын. А сегодня еще прием в честь подписания договора.


Эдвард толкнул массивную дверь, подозревая, что за ней скрывается библиотека или кабинет. Если бы хозяева дома не желали видеть тут гостей, она бы просто была закрыта на замок. Створка поддалась, открываясь без единого шороха или скрипа. Он не ошибся – это была библиотека. Сейчас не все лампы работали, создавая сумрак в углах большого помещения, заполненного на два этажа книгами. Больше всего света поступало от камина, рядом с которым стояло пара кресел, рабочий стол и секретер. Просто семейная идиллия. Эдвард скривился.

Но ему чертовски надо был «перевести дыхание». На этом приеме он, как специально, то и дело сталкивался с Беллой. Терпеть ее официальную вежливость и сдержанные слова больше не было сил, как и видеть ее под руку с мужем. Это было уже какой-то особенно изощренной пыткой, когда Этьен заботливо обнимал свою жену за талию или склонялся, шепча что-то на ушко. Отвратительно. И уйти пока Каллен не мог – еще не была соблюдена полагающаяся по времени вежливость.

Эдвард отпил из прихваченного с собой бокала вина, а потом прошел к камину, собираясь расположиться в одном из кресел, но так и не сел. Оказалось, одно из мест уже было занято. От входа этого не было видно потому что кресло было немного повернуто к камину, и девушка, расположившаяся в нем, сидела, поджав под себя ноги.

– Что вы тут делаете? – прозвучало одновременно и от него, и от нее.

Эдварду надо было развернуться и уйти, ведь именно Беллу он желал видеть сейчас меньше всего. Вместо этого он облокотился на спинку второго кресла, рассматривая такую уютную девушку, расположившуюся за чтением книги. Изабелла сняла туфли, и можно было увидеть изящные ноги по колено, затянутые в кружево чулок. Проследив за его взглядом, она быстро натянула пониже подол платья.

– Я читаю, – первой ответила на вопрос Изабелла, хотя Эдвард уже забыл прозвучавший вопрос.
– Роман? – предположил Эдвард.
Девушка молча закрыла книгу, оставляя ладонь внутри как закладку.
– Воспоминания Лингуэта и Латитуда – документы и фрагменты из Бастилии, касающиеся заключения барона Франца фон Тренка, – прочитал Каллен вслух. – Серьезно?

Белла перевела на него возмущенный взгляд. Боже, как же она красива. Он сам не понял, как оказался на коленях, опираясь на подлокотники кресла, чтобы иметь возможность заглянуть в такие прекрасные карие глаза, притягивающие его как магнит.

– Это сумасшествие. Ты так нужна мне.
Он коснулся кончиками пальцев раскрасневшейся щеки, Белла не отпрянула, лишь расширившиеся зрачки выдавали ее волнение.
– Это неправильно, – прошептала она, и Эдвард смял ее губы поцелуем, не желая слушать возражений. Как же сладко, невероятно, обжигающе, до разрастающегося в груди огненного шара. Это лучше всех его фантазий. Этот нежный трепет ответа, хрупкие руки на его плечах, не отталкивающие, а притягивающие еще ближе.

Громкий стук, похожий на выстрел, заставил их вздрогнуть и отпрянуть друг от друга. Это книга, которую совсем недавно читала Изабелла, упала с подлокотника кресла. Эдвард и Белла смотрели друг на друга, переводя дыхание. Он не успел ничего сказать.

– Так нельзя! – Белла вскочила на кресле и, перепрыгнув через подлокотник, просто сбежала.

Эдвард глубоко вдохнул, резко выдыхая воздух. Это совершенно не помогло успокоиться. Возмущение, раздражение, возбуждение, заставлявшие пульс стучать в ушах, не желали его покидать. Поднявшись с колен, Каллен сел в кресло напротив того, в котором сидела Белла. Он растер лицо, пытаясь избавиться от ощущения жара, и растрепал волосы. Туфли Изабеллы по-прежнему стояли неподалеку.

Не просто Изабеллы, а мадам Легран, – напомнил сам себе Эдвард. И она была права – как бы он ни желал, им не стоит становиться любовниками. Это низко, лишено уважения, опасно и… этого ему было бы мало. Встречи украдкой, холодные официальные приемы, желая смерти ее мужу – это постепенно свело бы с ума, и последствия для всех, включая их близких, стали бы катастрофичны. Но почему все правильное такое раздражающе отвратительное?

Возвращаться на прием он не мог, пока окончательно не успокоится. Да и совершенно не хотелось. Потянувшись, Эдвард поднял упавшую книгу и стоящий на полу фужер с вином. Проведя кончиками пальцев по переплету, Каллен открыл первую страницу. Что может быть более успокаивающим, чем прочесть о последствиях чьей-то глупости?


Отношения с очередной вдовой несли свои разочарования. Постель – прекрасно. Общение – скажем так, в меру сил. Но чего-то постоянно не хватало. И не только искренности или какого-то особого трепета, наполнившего его после единственного поцелуя Беллы. В этом Эдвард лишь убеждался, снова меняя партнершу по «танцам в кровати». Дело было и не в обязанности скрываться и невозможности показаться с ними где-то, помимо спальни вместе. Это непонятное чувство неправильности, навязчивое ощущение одиночества даже в толпе, постоянный счет времени. Он чувствовал каждую секунду, каждую минуту и тосковал по возможности потеряться в них. Как это было с Беллой.

Его постоянно тянуло посетить ипподром, но даже среди свободных заездов больше не мелькало рыжего жеребца. Он ходил на все приемы, на которых могла появиться Белла, и это было изощренной пыткой – видеть ее и понимать, что она не станет его. Он посещал главную библиотеку и Салон Независимых художников, которые хвалила Изабелла. Эдвард то и дело ловил себя на этих поисках, проклинал все происходящее, но ничего не мог с собой поделать. Это отравляло мысли и весь смысл жизни.

В конце концов, поймав себя на том, что глядя в окно кареты, искаженное потоками воды, он видит Беллу в каждом движении, Каллен понял, что надо с этим что-то делать.

Раз все доступные ему девушки стали казаться одинаковыми, стоит выбрать красивую и здоровую, чтобы хорошо смотрелась в его постели и доме, понравилась Эсми и смогла родить ему крепких сыновей. И убраться из этого проклятого Парижа. Вот оно разумное решение взрослого мужчины.


– Белла.
Девушка вздрогнула и отпрянула от стойла рыжего Бельчонка.
– Что вы тут делаете? – ей пришлось переплести пальцы, чтобы скрыть их дрожь.
– Жду вас.
Белла побелела, крепче сжимая руки.
– Зачем? – прошептала она.
– Я не мог уехать не спросив. Вам не кажется, что все происходящее неправильно? – Прислонившись неподалеку к стене, Эдвард внимательно смотрел в глаза Изабелле. – Вы и этот Этьен. С ним вы так же можете разговаривать часами обо всем, теряясь во времени? Он так же наслаждается этим, как и я? Он ценит вас? Любит? Готов изменить весь мир, лишь бы быть рядом? Ты так же отвечаешь на его поцелуи, как и на мои? – Эдвард сам не заметил, как перешел на «ты». – Можешь не отвечать, от меня ты не сумеешь скрыть свои эмоции. Поехали сейчас со мной. Прямо сейчас. Я уверен, что Карлайл и Эсми поймут. Это мои дальние родственники, работодатели и приемные родители по совместительству. Тебе они понравятся. А ты им.
– И ты готов предать их? Ты ведь знаешь, чья я дочь. Чья жена. Ты понимаешь, как это скажется на Лонгви?

Эдвард крепко сжал кулаки. Все он понимал. На данный момент договор подписан, но через четыре года, на переподтверждении и корректировках все могло обернуться против предприятия Карлайла. Он настраивал против него Свона и, возможно, его друга Анри. Кристоф будет иметь причины для мести, Аро и так не отличался человеколюбием. Возможно, появятся лояльные представители смежных предприятий, но как у вновь вступивших их голоса будут не столь весомы. Склонив голову, Эдвард смотрел на Беллу, оценивая и осознавая окончательно причины своих поступков. Она изменилась в последнее время. Стала такой серьезной, сдержанной, мало улыбалась. Окончательно исчезли импульсивность и открытость.

А Белла в это время бормотала, что Этьен не так плох, что он надежный, мужественный, внимательный. Он разрешает пользоваться его библиотекой, дал полную свободу в его доме, выделил достаточно еженедельных денег «на булавки». Вот только непонятно было, кого Изабелла пыталась убедить.

Одно Эдвард понимал точно, что не желал видеть Беллу такой… вдумчивой в каждое свое действие. И он не хотел прожить пустую и бесполезную жизнь, которая могла завершиться в любой момент. Каллен как никто другой понимал, что умереть можно в следующую секунду, а, обернувшись, понять, что так и не жил. Какое значение тогда будет иметь какой-то договор, из-за которого он пошел на уступки собственным чувствам. Возможно, сейчас он делает ошибку, и если Карлайл подтвердит это, они сбегут с Беллой дальше. Благо Лонгви не так далеко от границ Франции. Кто-то может сказать, что он поступал эгоистично, обрекая любимую на такое существование, но каков смысл существования пустого?

– Поехали, – он протянул руку Изабелле. Несколько томительных секунд ожидания казались превратились в часы, а потом и дни. Когда хрупкая ладонь любимой оказалась в его ладони, время перестало существовать.


– Вот ведь засранец!
– Ставил на то, что они разбегутся по жизни? – усмехнулся контролер.
– Еще бы! Я же сам программировал все эти социальные препоны! Я его вот так за мозг держал! – Мастер создания виртуальных реальностей показал скрюченные пальцы в перчатках для программирования. – Сам выбирал личностей для заселения, историческое время, место, каждое имечко измененной историчности заносил внимательно, чтобы и в себя верили и ни одной нестыковочки, которые могли порвать программу. А он…
– Зато ты выиграл в промежуточных ставках.
– Да ты же сам понимаешь, что это мелочи. Ну угадал, с кем он первой переспит, что ставка в скачках не сыграет. А тут, такой куш сорвался! Ты видел, какие там были проценты?
– Видел, – контролер отвечал отстраненно – он следил за показателями жизнедеятельности Эдварда и Беллы, столь быстро завоевавших популярность у зрителей, что им был выделен собственный канал с постоянной трансляцией онлайн. Хотя с помощью рекламы, дублирования событий от разных лиц вирта, повторов интересных моментов, оставалось время и для перепрограммирования.

– Эх, вот так лежат себе и даже не знают, какие они популярные и богатые.
– И не узнают еще долго. Они же не подписывали соглашение на вещание, да и невозможно тогда такое было. Эдвард и Белла согласились на исследование чувства любви, как атавизма общества и попытки составить четкую формулу любви, построенную не только на гормонах, но и факторах ситуаций и времени. «Работа-мечта», - хмыкнул контролер. – На Земле, где все жители мегалополисов даже выйти не могут одновременно из своих тесных квартирных капсул, потому что передавят друг друга, возможность хоть на время посетить вирт – это же как глоток свежего воздуха. Бесплатного свежего воздуха, а такое вирт-оборудование доступно единицам. Нас на бедной планете уже столько, что даже работать приходится не каждому и не каждый день. Жрать эти концентраты вместо нормальной еды, лишний раз никуда не выйти, и вроде силы есть, чтобы свернуть горы, да вот гор не осталось. – Контролер размял пальцы, а потом снова быстро застучал по кнопкам, занося контрольные данные. - Миллионы пар, даже с Луны и Марса, не прошедших отбор, локти кусали, что выбрали не их, а потом исследование вылилось в это, - он поморщился. - Это ж кто-то из руководства увидел, что мы все от мониторов не отлипаем далеко не из статистических сведений, да таблицу в столовой со ставками заметили. Вирты не подразумевали открытого вещания, но мгновенно были переделаны. Эдвард с Беллой даже выйти в реальность не успели, скучающее по впечатлениям общество решило все за них. Бедняги.
– Почему ж бедняги? Да любой отдал бы полжизни за такое. Говорят же, что первый момент встречи, переживание, волнение – это самое ценное в любых отношениях. Потом уже приходят разочарование, быт и привычка, а они могут переживать первые чувства раз за разом. Счастливчики.
– Угу, что там у наших «счастливчиков» по программе?
– Сейчас парочка платных встреч с поклонниками. Три у Эдварда и две у Беллы, так что как раз успею получше память ей подтереть. Его чуть подзадержим в загрузке, а там у нас… – Мастер потер довольно руки. – Седьмой уровень внушения с красным обозначением.

Контролер присвистнул:
– Какой риск. Одно дело воссозданное историческое время, другое – полностью придуманное. Еще и красное. Реанимационная-то работает?
– А чего ей станется? Да и не понадобится она, это же вирт.
– Это для тебя вирт, а для них – жизнь. Ладно, все показатели в норме, поехали давай без задержек, надо успеть до следующей смены. Платники подписали отказ от вещания?
Мастер кивнул, присоединяя первого гостя:
– Все подписали, еще фантазии такие интересные, жаль не подсмотришь. В онлайн только семерка пойдет.


Вязкое чувство. Будто зыбкая граница между сном и явью.

Слышны лишь попискивание датчиков

Несинхронные. Словно кто-то рядом в таком же положении.

Удалось задержать дыхание. Да, так можно было различить тихий звук равномерного вдоха и выдоха спящего человека. Значит она не одна.

Повернуться и увидеть кто там, показалось очень важным. Даже не так – это ощущалось как единственно важное в жизни. А невозможно даже открыть глаза.

Горло пересохло. Сглотнуть так трудно. Горько.

Надо понять что-то вот сейчас, прямо в этот момент, иначе будет поздно. Но что? ЧТО?!
Бессилие разъедало, как кислота.

Попытки цепляться за свои мысли, обрывки сна, ища хотя бы ниточку понимания. Но это всё равно, что ловить руками туман.

Судорожный вздох и теперь совершенно не хотелось открывать глаза.

Словно ещё минута и она…

– Изабелла? – мужской голос с нотками удивления и усталости перечеркнул попытку понять, что же ей снилось, вызывая этим вспышку глухого раздражения. – Рад, что вы очнулись. Надеюсь, теперь вы быстро поправитесь.

Девушка открыла глаза и осмотрелась, насколько позволяло собственное бессилие. Гостиничный номер, полумрак, ощущение, что она не одна, писк приборов.

Мужчина поднялся и отдернул плотные шторы. Дневной свет ослепил, мир разделился на белый фон и темный силуэт, который никак не получалось рассмотреть против света. Её собеседник словно понял это, подошёл и присел рядом на кровать. Белла нахмурилась. Она упустила что-то важное.

– Где я? В больнице? – хрипло спросила она, внимательно следя за его реакцией.
Ей казалось, что если он соврет, она поймет это.
– Мы не могли отвезти вас в больницу – слишком опасно. Пришлось привезти всю технику сюда. – Мужчина смотрел на мониторы стоящих рядом приборов и одновременно убирал что-то липкое с ее рук, лица и шеи, оставляя ощущение влажной прохлады. – Мы уже боялись что даже «Микросистем» не сможет восстановить нейрохимию мозга после такого ранения.

Он наконец закончил снимать датчики и посмотрел на Беллу с усталой и грустной улыбкой.

– Сколько? – Изабелла сглотнула, чувствуя, что уже может пошевелить пальцами рук.
– Что?
– Сколько времени я была без сознания?
– Почти три года.


К телу вернулась не просто подвижность – Беллу переполняло желание действия. Не просто услышать, а вспомнить и осознать все, что с ней происходило. Без этого окружающий мир казался каким-то нереальным и плоским. Вербер предупредил, что воспоминания будут возвращаться постепенно – защитная функция от «Микросистем», чтобы человек успел плавно воспринять реальность и пережить возможные травмы. Память могла и совсем не вернуться, и это считалось нормальным и не самым худшим последствием такого ранения.

Первый образ накрыл, когда Белла вышла из гостиничного номера.

Дорога, уходящая, казалось, бесконечной лентой за горизонт, а вокруг лишь раскаленная пустыня. Ей надо в Финикс. Она опаздывала, но не могла ехать быстрей, потому что была не за рулем, а на пассажирском сиденье. Очень жарко. И тут же резкое ощущение мороза, до дрожи, так, что захотелось обнять себя за плечи, но настоящий холод был внутри. Рокот двигателя и шум лопастей вертолета, разрезающих воздух над снежным полотном.

Белла вынырнула из воспоминаний, хватая ртом воздух. И что это было? Это называется плавное воспоминание?!

Пришлось опереться на стену, чтобы вернутся в реальность. Финикс. Там раньше жили мама и ее новый муж – Фил. Почему жили? Потому что Вербер сказал, что их больше нет. Как и миллионов других знакомых и незнакомых Белле людей. Пока это были лишь чужие слова, невозможно было ощутить и поверить в это.

Белла открыла глаза, щурясь от неожиданно яркого света. Пришлось несколько раз моргнуть перед тем как пойти дальше. Коридор был не просто пуст, ощущение, что за многочисленными дверями нет никого и ничего, давило тишиной и гулким эхом. В таком огромном здании ты волей не волей должен был с кем-то пересекаться.

Открывшиеся двери лифта доказали, что не должен.

Взявшись на всякий случай за металлические поручни, Белла посмотрела на свое отражение в зеркальной стене. Да, по ней сразу видно – кома три года. Дело было даже не в непривычно отросших волосах, впалых скулах и дрожи в пальцах. Выражение глаз выдавало чувство потерянности и какого-то непонятного поиска неизвестно чего. Изабелла растерла лицо, борясь с онемением.

Зря она пыталась привести себя в порядок, никого не было и на ресепшене. Все автоматизировано до невыносимости. Белла быстро прошла по пустому холлу. Такие большие нежилые пространства казались кощунством. Мопед, ключ-карту от которого выдал Вербер, потребовал ввода точки пути, чтобы контролировать передвижение. Возможно, это было и к лучшему – если ее снова накроет такое «мягкое» воспоминание, пусть кто-то или что-то проследит за безопасностью.

Электро-мопед даже невольно позаботился и о том, чтобы Белла убедилась – сейчас и правда 2028 год, 11 декабря – по крайней мере, именно эта дата светилась на его мониторе.

Город одновременно пугал и казался ненастоящим. Вместо постоянной суеты, сохранившейся в памяти Изабеллы, какие-то одинокие фигуры людей, старавшихся держаться на расстоянии друг от друга. Никаких пробок, редкий транспорт двигался по заданному маршруту, не мешая друг другу. Неужели всего три года так изменили Сиэтл? Крупнейший порт с населением почти миллион человек сейчас напоминал город-призрак.
Никаких предновогодних иллюминаций, ощущение праздника отсутствовало в принципе.

Мопед сам припарковался и выключил двигатель на ближайшей стоянке от указанного адреса. Белла сняла шлем и растрепала волосы, осматриваясь по сторонам. Пустые скамейки, серость асфальта, чернота земли, несколько голых деревьев создавали унылую картину. Даже ни одного опавшего листочки – автоматизированные дворники позаботились об этом. Изабелла замерла, надеясь на какое-то воспоминание – все-таки они не приходили за всю дорогу до ее съемной квартиры, а это двор, по которому она должна была проходить много раз. Нет, ничего. Значит, домой.

Меньше всего увиденное походило на чей-то дом. Дверь открылась от легкого толчка, да и не было смысла ее закрывать, так как выносить из этой разгромленной на щепки квартиры было нечего. Хотя сохранились железные ящики, части распотрошенной мебели, куски папок и чего-то когда-то пластикового. Под толстой подошвой ботинок похрустывали осколки. И все это было покрыто ковром бумаг с ворсом из пыли.

Отряхнув и сложив несколько пустых папок-регистров друг на друга, Белла села на них, осматриваясь по сторонам. Такую информацию стоило осознавать только сидя. Пока что все окружающее подтверждало рассказанное Вербером. Но как же сложно было поверить. Изабелла закрыла глаза, вспоминая, как начальник редакционного отдела «The Seattle Times», человек, заботившийся о ее неподвижном теле три года, рассказывал, что она забыла и пропустила.

В еще свежих воспоминаниях она снова слышала его усталый и спокойный голос, видела, как он сидит напротив за гостиничным столом, переделанным в рабочее место.

Белла повторяла про себя услышанные слова, будто старалась примерить чужую одежду – все где-то жало, давило и мешало. Вербер попросил ее вернуться в снятую квартиру – это должно было не только простимулировать память, Белла могла вспомнить, нет ли здесь какого-то тайника, где могли сохраниться важные данные, которые она обещала привезти за два часа до того, как получила пулю в лоб. Изабелла даже потерла ладонью это место и поморщилась.

Короткая вспышка и она уже не здесь и сейчас, а смотрит в окно электрички и звонит Верберу, чтобы он подготовил место на сайте, потому что у нее были невероятные и самое главное точные сведенья, чьими руками препарат, считавшийся панацеей общества, превратился в непредсказуемое оружие. Переслать такое электронкой Белла отказывалась – посчитала опасным. Это вызвало горький смешок.

И тут же пришлось задержать дыхание – короткое ощущение, что она не одна, кольнуло в груди. Девушка вскочила, осматриваясь по сторонам, даже голова закружилась от такого резкого рывка и бешено застучавшего пульса. Изабелла действовала как по наитию. Несколько шагов в сторону, отодвинула кусок плинтуса, за которым оказалась узкая щель, решительно сунула туда руку и совершенно не удивилась, когда в руке оказался черный револьвер. Белла несколько раз моргнула, пытаясь осознать происходящее. Что ж, пока придется принять, что ее тело может действовать само по себе. Обойдя квартиру и убедившись, что тут по-прежнему никого нет, девушка с жутким скрипом придвинул один из железных шкафов к двери. Так-то лучше.

Сев обратно на сиденье из папок, Белла положила револьвер на колени. Собственная паранойя настораживала. Как и разговоры сама с собой, но Вербер советовал привыкать к этому, ибо в нынешнем мире человек человеку волк.

– Тогда идем по порядку, – звук собственного голоса немного успокаивал. – Раз первым привиделась дорога в Феникс, сосредоточимся на том, что услышала об этом.

Ее мама и отчим были приглашены на благотворительный вечер с призывом ««Р-мер» в малообеспеченные массы». За пять лет от своего первого официального выпуска этот препарат доказал, что может не только излечивать серьезные неврологические и психические заболевания, но и более того: он избавлял от депрессивных состояний и постоянно гнетущего стресса. К сожалению, его производство было не из дешевых, а постоянно возрастающий спрос никак не помогал снизить цену, поэтому «Р-мер» был доступен не всем и каждому, пожелавшему стать здоровым, счастливым, собранным и довольным жизнью.

Услышанные от Вербера сведения постепенно перемешивались с крупицами появляющихся как из ниоткуда воспоминаний, нарастая, как снежный ком. Перед глазами возникали куски статей и даже видео из прямого эфира трансляции с того благотворительного мероприятия. Мизери Линн, одна из первых участниц тестовой группы, до приема «Р-мера» была больна рассеянным склерозом в его особо жестокой и быстропрогрессирующей форме. Для девушки возраста двадцати двух лет, начинающего спецагента, это было хуже смертного приговора. Препарат не просто вернул ей разум, Мизери могла снова ходить, говорить, жить полноценной жизнью. Вот только с таким заболеванием в анамнезе она не могла вернуться на свою прежнюю работу, как и найти достаточно высокооплачиваемую, чтобы жить свободно и не считать каждый цент между покупками очередной упаковки «Р-мера». В конце концов, она была вынуждена принимать препарат не каждый день, как по инструкции, а через день или два. И вскоре начала замечать пугающую симптоматику рассеянного склероза. Пытаясь бороться с этим, Мизери начала усиленно заниматься, восстанавливать навыки агента, тренировать тело и разум, вести здоровый образ жизни, в надежде справиться с болезнью. Но все оказалось напрасно.

Медицинская экспертиза подтвердила состояние аффекта, в котором Мизери приняла последнюю оставшуюся у нее таблетку «Р-мера», собрала весь свой арсенал, оставшийся с места первой работы и выехала по адресу транслируемого по телевизору благотворительного вечера, по странной случайности оказавшимся направленным на спасение разумной жизни таких, как Мизери Линн. Уверенная, что делает все правильно, девушка просто расстреляла каждого, кто попытался остановить или случайно оказался на ее пути к сейфу с деньгами. Мизери была уверена, что она хочет быть здоровой, счастливой, увидеть мир и шла к этому максимально прямым путем.

Рене и Фил оказались на этом пути. Белла зажмурилась сильнее, чувствуя, как несколько слезинок все-таки скатываются по щекам. Несмотря на то, что это произошло так давно, переживалось все как будто сейчас. Она видела собственными глазами тела на полу, опоздав к началу приема всего на полчаса. Она была вынуждена опознавать Фила по часам и шраму от аппендицита, потому что очередь из автомата прошла через его лицо, когда он пытался прикрыть собой Рене. Маме досталось всего несколько пуль, но по результатам медэкспертизы «попавшим в жизненно важные органы, нанося травмы несовместимые с жизнью».

Белла обняла себя за плечи, чувствуя, как дрожь прокатывает по телу, скручивая судорогой живот. Если бы она что-то ела ближайшее время, ее бы вырвало.

Последующий суд на Мизери Линн казался насмешкой. Убийца была оправдана и получила лишь два года и четыре месяца условно вместе с предписанием о пожизненном ее обеспечении «Р-мером».

Этот случай будто запустил цепную реакцию. То тут, то там вполне мирные и обычные люди стали действовать с особой жестокостью в достижении своих целей. Среди более чем трехсот миллионов населения США, в 90% случаях принимавших «Р-мер», это казалось каплей в море. Вот только этих капель становилось все больше, но судьи и большинство полицейских, сами прочно сидевшие на препарате, были крайне лояльны. Белла забыла про сон – это лишь потеря времени. Каждые день она просеивала сотни электронных изданий, соединяя единую цепочку доказательств, которые привели ее к…

Резкий стук распахнувшейся двери заставил подскочить. Лежащий на коленях револьвер упал на пол, но влетевший в комнату мужчина не дал Белле и шанса защититься. Хлопок выстрела, смявшего реальность в одну белую точку, разросся огненной вспышкой боли в голове, разрывающей мир на куски.

Сознание возвращалось не сразу. Сжимая виски кулаками, Изабелла свернулась калачиком, боясь пошевелиться, чтобы снова не испытать эту ужасающую агонию. К горлу подкатила желчь от сжавшегося желудка, и Белла сглатывала, зажмурившись до звездочек перед глазами, одновременно медленно ощупывая голову в поисках травмы.

Ничего. Ни дырки от пули, ни даже крови. Девушка села и осмотрелась, чувствуя, как мир плывет перед глазами, из-за этого начиная казаться совершенно нереальным. Дверь по-прежнему была подперта с этой стороны, значит, это было воспоминание? За что? За что этот человек так жестоко и хладнокровно почти убил ее? Кто он такой?

Изабелла медленно поднялась на ноги и, добравшись до крана на кухне, подставила ладони под холодную струю воды. Обмыв лицо и сделав несколько глотков, Белла ощутила, что не может больше находиться в этой квартире. Она вздрагивала от каждого шороха и далекого скрипа, то и дело косилась на дверь и окна. Из-за переизбытка адреналина сердце стучало так громко и часто, что становилось страшно не услышать кого-то постороннего. И это никак не успокаивало. Спрятав найденный на полу револьвер в карман куртки, девушка не просто вышла из дома, она бежала из него.

Хотелось ощутить себя в безопасности, и Белла стремилась туда, где всегда было много людей и кипела жизнь. На станции метро гуляло гулкое эхо от звука шагов, оказавшейся единственной пассажиркой Беллы. Вагон был пуст.

Значит, Вербер говорил правду. Люди сходили с ума, хладнокровно и спокойно убирая с дороги своих желаний любую помеху. Может и ее отец, никогда не принимавший препаратов от стресса и считавший, что это состояние лишь стимулирует, был убит в попытке остановить это безумие. Вернее, он числился без вести пропавшим. Уже два года. Белле больше не к кому было идти, чтобы услышать слова поддержки, чтобы спрятаться в сильных объятиях, набираясь уверенности для движения вперед. Ощущение одиночества, потерянности и ненормальности заставили сжаться на сиденье, подтянув ноги. Она пыталась отвлечься, смотреть в окно, а там мелькали лишь какие-то серые картинки, как кадры из кино. Белла никогда не позволял себе слез в общественных местах. Но что же это за общественное место, когда этого самого общества нет. Ни одного человека.

Слезы катились по щекам, всхлипывания переходили в рыдания, и девушка закусывала кулак, чтобы не выть как загнанный в ловушку зверь.

Истерика постепенно закончилась, а с ней и силы. Сжавшись так, чтобы занимать как можно меньше места, Белла провалилась в вязкую пелену дремоты, сжимая в кармане рукоять револьвера.

Имя Эдвард Каллен всплыло в сознании само где-то между сном и явью. Опасаясь резко пошевелиться, Белла лишь немного приоткрыла глаза, чтобы убедиться – в вагоне, автоматически кружащему по своему маршруту, она до сих пор одна.

Кто же он такой этот Эдвард Каллен? Каллен-Каллен-Каллен. Эдвард Каллен. Белла повторяла имя, крутила его на языке и так, и эдак, пытаясь понять. Воспоминания стали появляться, как будто подсунутые услужливой рукой. Статьи, записи в блокноте, множество линий, ведущих к этому имени.

Эдвард Каллен, аферист, жестокий делец и убийца, правда об этом знала только Белла. Официально – это успешный предприниматель, открывший один из самых крупных заводов по производству «Р-мера» здесь, недалеко от Сиэтла, и он даже столь хорошо наладил и оптимизировал производство, что это позволило сбить цену на препарат.

Именно после выхода первой партии от этого предприятия начались проявления агрессивного поведения. Этот производитель стоял на коробке, из которой выпила последнюю капсулу Мизери Линн. Он же был и на десятках, а потом и сотнях других, после приобретения которых мирные люди шли на преступления, пусть и не всегда Белле удалось обнаружить подтверждающие фотографии.

Эдвард Каллен как-то узнал, что она собиралась раскрыть всю подноготную его бизнеса, построенного на костях, и просто убил. Вернее, попытался, но официально Изабелла Свон была мертва. Иначе Вербер не смог бы защитить ее. И Каллен же уничтожил все доказательства своего преступления.

Да, в квартире Беллы был тайник, но, готовясь везти статью редактору, она собрала все сведенья для сверки, включая дубликаты, на своем рабочем столе. Теперь придется пройти весь путь сбора заново. Вот только как? Люди, с которыми она могла поговорить, теперь были или мертвы, или шарахались других. За три года ее комы столько всего изменилось вокруг, что казалось, Белла была не в своем мире, а выдуманным каким-то извергом.

Если бы эти сведения можно было выловить лишь по соцсетям, это бы уже давно сделали. А пока ей удастся добраться до этого Каллена, сколько еще людей должно будет умереть? Вербер рассказывал, что «Р-мер», изначально поступавший в другие страны официально, теперь был причислен к особо опасным наркотическим веществам. Однако всегда находятся люди, не верящие в это или желающие заработать, как Каллен.

Что же делать?!

Выкладывать информацию без наличия доказательств? Разве лишь для того, чтобы подписать себе смертный приговор. Хотя в ее случае послесмертный или вторичной смертности. Белла нервно хихикнула и зажала ладонью рот. Истерика еще никого не доводила до хорошего.

Нет, так нельзя. Изабелла несколько раз медленно вдохнула и выдохнула. Когда-то она была уверена, что людей, совершивших по-настоящему плохие поступки, обязательно настигнет небесная кара. Где же спрашивается она, когда так нужна?! А может, она и есть эта кара? Почему нельзя убить того, по чьей вине умирали миллионы? Кто лично убил ее саму. А если она не справится, Вербер сможет постепенно собрать доказательства лучше нее самой.


Дом Эдварда Каллена выглядел до смешного обычным. Не бомбоубежище или замок с амбразурами вместо окон, а особняк с крытой террасой, которая вызывала огромное желание эффектно ворваться сквозь окно в брызгах стекла и направить револьвер на убийцу. И тут же получить пулю в лоб. Учитывая, что охраны не наблюдалось, Каллен должен был спать в обнимку со всем арсеналом США. Потому что не мог не понимать – пока хоть кто-то среагирует на сигнализацию, его могут просто застрелить. Как собиралась это сделать Белла.

Ей должно было хватить семи минут, за которые машина с бригадой прибывала на место вызова. Сбегать Изабелла не собиралась.

Опыт взломщика у нее был крайне небольшой. Белла возилась с собственноручно сооруженной отмычкой, постепенно понимая, что скорей дверь откроется сама, чем ей удастся ее вскрыть. Чарли, пытаясь по-своему защитить дочь, обучал не только самообороне и поведению в экстремальных ситуация, но и способам вскрытия замков. Вот только отец больше никого и ничему не сможет научить. Резко крутанув неподатливую ручку, Белла с удивлением услышала хруст, и, не веря себе, медленно приоткрыла створку. Вой серены сжал сердце ледяной рукой, а потом адреналин разогнал кровь с бешенной скоростью. Сейчас или никогда.

Когда Белла взлетела на второй этаж, предполагая, что спальня хозяина там, она собиралась врываться в каждую дверь и тут же стрелять. Потому что понимала, стоит ей хоть на секунду задуматься, и она не сможет убить живого человека. Даже такого, как Эдвард Каллен.

А он ждал ее в коридоре, наставив свой пистолет. Теперь лишь вопрос кто более быстрый и меткий стрелок. Как учил Чарли – задержать дыхание и…

Она увидела его глаза. Такие живые, настоящие и безумно родные.

Свет луны, пробивавшийся через окно, очерчивал ровный прямоугольник на полу. Шероховатость кирпичных стен, блеск металлических ручек, матовость деревянных дверей. Весь мир набирал насыщенные краски рядом с этим человеком.

Она не сможет выстрелить. Это понимание будто обрубило ниточки, связывающие ее с кукловодом, заставлявшем ходить и двигаться. Уронив револьвер, Белла медленно сползла по стене, понимая, что проиграла. Вот так глупо и бессмысленно.

Белла часто дышала, борясь с накатившей истерикой.
– Ну же, стреляй. Что тебе стоит убить еще одного человека? Тем более, ты уже один раз пытался.
– Я? – искренне удивился Каллен. – Хотя вроде я...
– А кто же еще? Удешевил производство «Р-мера», гонясь за выгодой, и не задумываешься, что во всем происходящем сейчас там, – Белла махнула в сторону окна, – виноват только ты.
– Я?
– Ты повторяешься, – фыркнула девушка, понимая, что истерика оказалась сильнее ее.

Больше сказать ей не дали. Вой сирен, топот ног в тяжелых башмаках по лестнице. Грубая хватка, выворачивающая руки назад, холодный металл наручников. Белла не сопротивлялась. Все бессмысленно. Надо было умереть тогда – три года назад.


Белла отшвырнула бумаги на пол и сжала голову руками. Как же жутко хотелось кофе. Но для этого надо был идти по пустым улицам города, вздрагивать, оглядываться и одновременно понимать, что все это какое-то чужое. Серые плоские здания, в которых вечерами светились лишь несколько окон. Однообразие улиц с эргономичным расположением автоматизированных услуг цивилизации – от магазина до химчистки.

Изабелла посмотрела перед собой на перевернутый к верх ногами лист. Вот и ее жизнь стала похожа на него – вроде бы все есть, даже можно прочитать и понять, но как-то криво и неудобно.

Почему Каллен не стал предъявлять обвинения за взлом его дома? За попытку его убийства? Он же видел, он все видел. И теперь, пытаясь снова собрать доказательства его преступления, Изабелла ощущала себя предателем. Повторяла раз за разом про себя доводы, факты, воспоминания, и все перечеркивали его чертовы зеленые глаза!

Белла сдвинула бумаги и потянулась за стареньким рабочим планшетом, выданным Вербером. Увязнув в бумагах, Изабелла давно не проверяла почту и новостные сводки. Она понимала, что все, что надо, там подчищено и не может нести нужной информации. Ну вот откуда в этой стране, где жителей скоро можно будет по пальцам пересчитать, столько спама? Девушка монотонно прокручивала новостные сайты, читая по диагонали громкие заголовки, за каждым из которых скрывалась какая-то ерунда. И едва не проскочила мимо «Страшная находка двух лыжников». Свон. Белла резко отмотала назад, открывая ссылку. Она до последнего надеялась, что это однофамилец.

А потом долго моргала, пытаясь не расплакаться. Бесполезно. Она же знала, что Чарли давно мертв. Так и Вербер сказал. Но факт, что Чарльз Свон найден в горах двумя лыжниками после схода лавины, открывшей замерзшее тело, как будто снова убил ее отца. Белла тыльной стороной ладони вытирала щеки, пытаясь разобрать текст через мешавшие рассмотреть слезы.

Статья вышла тринадцатого декабря. В это время Изабелла была в тюрьме после бесполезной попытки убить Каллена. Там пришлось задержаться, чтобы доказать, что она восставший труп Изабеллы Свон. Надолго задержаться. А сейчас тело уже кремировали после утверждения медэкспертизы об «естественных причинах смерти». Пошел кататься на лыжах в горы, упал, ударился головой, потерял сознание, замерз. Ну что за глупость?! Неужели всем вокруг на столько наплевать на правду?! Ее отец, который катался на лыжах как никто другой, побеждавший в межуниверситетский соревнованиях по биатлону. Ответственный сотрудник полиции, посчитавший, что лучше разберется с творящейся вокруг несуразицей у источника проблемы, то есть в Сиэтле. Из статьи выходило, что он взял выходной в свою смену и пошел кататься в горах. Один. Только ей одной это кажется бредом?

Белла вытерла слезы со щек и резко выпрямилась. Она должна что-то сделать. Сначала заехать оформить документы о переносе кремационного кувшина на кладбище. Не оставлять же отца в общей стене погибших без семей офицеров. Еще надо получить официальные бумаги о смерти и вскрытии. А потом начать хотя бы с того, что осмотреть место, где нашли тело.

Для этого нужна машина. В следующую секунду Изабелла уже набирала номер Вербера. Принятое решение заставляло действовать четко и слажено. Хоть какая-то цель в непонятной серости жизни.


Изабелла притормозила у шлагбаума, чтобы оплатить выезд из города. Так непривычно было видеть всего в нескольких метрах заснеженную дорогу, будто в другой мир попадала. Белла слышала, но пока не сталкивалась так ярко с тем, что в городах работал контролер погоды для экономии средств на уборке снега, его последствиях, зимней одежде, опасностей для здоровья и прочих неблагоприятных факторах. Уравновешенные и вдумчивые люди на «Р-мере» оказывались столь же отлично сбалансированными изобретателями. Рабочие работали чисто, спокойно, быстро и не отвлекаясь, следя за выполнением заданий роботами. Поэтому после получения патента, изобретения мгновенно переходили в реализацию.

Граница Сиэтла отделяла зимнюю дорогу с напоминающими знаками о возможных заносах и требовании переобуть машину в универсальны шины. Рядом светились яркими огнями кафе, заправка и шиномонтаж. Белла свернула с дороги. Тут даже был магазин с зимней одеждой, что было совсем не лишним. В городе просто казалось, что это парадокс погоды – теплая зима. Как же все отвратительно и рационально продуманно.

Зимняя дорога вилась среди заснеженных деревьев и теперь уже казалась привычной. Пришло какое-то гнетущее осознание собственной цели. Несмотря на лежащие рядом документы, подтверждающие смерть Чарльза Свона, в это до сих пор так сложно было верить. Больше никогда она не сможет увидеть отца и услышать его сдержанное «Привет, Белз», с усмешкой в усы. После отъезда с мамой и Филом в Финикс, Белла несколько недель летних школьных каникул проводила у отца, отдыхая от удушливой жары. Никогда больше не будет фирменной яичницы с помидорами по утрам. Пусть даже с пригоревшим дном. Молчаливого, но такого объединяющего сидения с удочкой на реке. На Рождественских каникулах они обязательно ходили вместе на лыжах, а потом пили горячий чай из термоса. Воспоминания одно за другим всплывали в памяти. Как на заказ. Постепенно вгоняя в серую тоску.


Эдвард перехватил руль, вновь меняя радиостанцию. Он так давно сам не водил машину, что казалось постоянно надо что-то делать или поправлять. За городом автосопровождение работало хуже, зато это создавало какое-то ощущение жизни. Да и заснеженная дорога казалась более настоящей в отличие от городских пейзажей. А возможно, дело было в том, куда он ехал. Точнее к кому.

Последняя встреча с Беллой Свон будто что-то перевернула. Ему хотелось постоянно знать, где она, что делает и вообще абсолютно все об этой странной девушке, заставляющей чаще стучать сердце. И дело было не в адреналине, когда на тебя направлен ствол револьвера. Просто… она была такая живая. Каллен четко знал, что эта сумасшедшая захочет его убить. Три года назад она едва не уничтожила его дело. Эдвард крайне удивился, что она не принимала «Р-мер», это хотя бы что-то объяснило. Но с чего она взяла, что именно он виноват в накопительных последствиях этого препарата?

Пять лет назад Бен Чейни – умелец на все руки, гениальный историк и просто хороший человек – решил спрыгнуть со второго этажа закрытого на реконструкцию дома-музея Лог. И в этом был виноват он – Эдвард Каллен. Потому что узнав, что друг просит денег на покупку этого «Р-мера», он не дал, считая тот подозрительным препаратом. По крайней мере, для людей без серьезных изменений нейронных связей, когда побочные действия уже не так важны.

Тогда Эдвард понял на сколько опасен этот «Лекарь для мозга» и как далеко все зашло. Действовать надо было быстро, и он вложил все свободные деньги с бизнеса отца в исследования. Пришлось даже открыть предприятие по производству «Р-мера». И оказалось, что последствия искажения восприятия носили накопительный характер, проявлялись на эффекте отмены и были крайне непредсказуемы. А даже если бы и предсказуемы, то вписывались в доли процента возможных побочных воздействий.

Это походило на издевательство, но для того чтобы оплачивать работу десятков ученых, ему приходилось выпускать этот чертов «Р-мер». Постепенно, улучшая способы очистки сырья и корректируя формулу, удавалось выпускать препарат со все меньшим количеством побочек. И сбивать стоимость, чтобы подсевшие на «Р-мер» покупали таблетки именно его производства. Это помогло стабилизировать ситуацию в стране, но настолько шатко, что казалось чуть толкни и все снова покатится в черную яму. Да и люди продолжали убивать то тут то там. Поэтому ему никак нельзя было умирать. Без него все просто развалится.

И тут эта девчонка. Изабелла Свон. Почему он не выстрелил, увидев ее в своем доме, Каллен не понимал. Просто не мог. Хотя когда она попросила ее убить, он четко вспомнил, как медленно прикручивал глушитель к пистолету, перед тем как ворваться в ее квартиру и выстрелить в голову. Он одновременно помнил это и не мог поверить. Вот совсем недавно он держал ее на мушке и ни за что не смог бы выстрелить. Как же он умудрился в прошлый раз? Это было непонятно. Это было неправильно. Ненормально, в конце концов. И как только Эдвард осознал, что все эти нестыковки касаются Изабеллы Свон, он понял, что должен ее увидеть. Вот прямо сейчас, в этот момент. Автоматический наблюдатель выдал, что Изабелла Свон направилась в горы. Зачем? А кто ж мог знать. Эта сумасшедшая ломала все рамки его стабильности и понимания.

Но на всякий случай Каллен прихватил с собой пистолет. В этом мире пока жила не только Изабелла Свон, которой он мог не опасаться. Она могла его застрелить и не стала. А вот он когда-то смог. Как-то сломал все жесткие внутренние протесты. Почему же она не смогла?

Навигатор наблюдателя довел его до парковки закрытой лыжной базы. Еще одна машина уже стояла тут с заглушенным двигателем. Снег едва запорошил крышу, капот был чуть теплым. Значит, Изабелла ушла отсюда не столь давно. Вопрос куда.

Обращаться к наблюдателю не пришлось – следы четко проступали на снегу. Поправив воротник, Эдвард понял, что зря не остановился купить перчатки и шапку. Но сейчас уже точно было поздно возвращаться, когда его цель так близко.

– Белла! – окликнул Эдврад, замечая поднимающуюся по скальному уступу девушку. Он сам не понял почему так сократил ее имя, но явно не ошибся – Изабелла обернулась и остановилась, давая ему возможность догнать ее.
– В участке меня предупредили, что мне не стоит приближаться к Эдварду Каллену ближе, чем на двести метров, – прищурившись, произнесла девушка. Она сунула руку в карман. Греется или достает оружие? Да какая разница.
– А это не ты приближаешься, а я.
Вот сейчас, рядом с этой девушкой, Каллен понимал, что живет, а не просто существует. Как будто она делает весь мир объемным и настоящим.
– Я не смог бы выстрелить в тебя, – произнес он, останавливаясь напротив. – Я помню, как это делал, но я не мог. Ты понимаешь?
Изабелла стянула перчатку, потерла лицо рукой и выдохнула.
– В последнее время все лучше.
– Пойдем отсюда, – Эдвард протянул руку. Несколько томительных секунд ожидания, казалось, останавливали сердце, уничтожая реальность. Когда хрупкая ладонь оказалась в его руке, он сделал резкий вдох, ощущая, как сердце забилось с двойной силой.
Вот оно – это правильное чувство. Только эта девушка была настоящей. Все остальное просто затянувшийся сон. Кошмар.
- Просыпайся, - прошептал он, касаясь теплых губ.


– …Глуши их! Гони обратно в вирт!
– Как будто я не пытаюсь! – раздраженно огрызнулся мастер. – Сам давай вколи им что-нибудь, пусть полежат спокойно.
– Как ты это представляешь? Мы сейчас в прямом онлайне! Весь запас времени на индивидуальные встречи растеряли! – контролер лихорадочно выстукивал по кнопкам, но все датчики вопили, что подопытные приходят в сознание.
– Коли! Мы их сейчас вообще потеряем!
– Поздно.
Контролер смотрел, как мужчина и женщина судорожными рывками, не всегда попадая, но срывали с себя датчики. Мониторы слежения один за другим загорались красным, наполняя комнату наблюдателей воем сирен.
– Все, их не затянуть обратно, – мастер опустил руки и выругался сквозь зубы. – Готовься писать заявление «по собственному желанию».
– Угу, и быть козлом отпущения.
– Может, обойдется?
– И ты еще в это веришь?