Мне было безумно страшно отвечать. Если я думал, что самые тяжелые признания уже позади, то я жестоко заблуждался. Не на секунду не сомневаясь в Беллиной любви, я все же не мог не отдавать себе отчета в том, как безумно прозвучит сейчас мой ответ. Мне было совершенно четко ясно, что это отбросит нас далеко назад. Наверно, это все-таки к лучшему, она должна осознавать, какой опасности подвергает себя рядом со мной, и все-таки, мне так этого не хотелось...
Мне так нравилось, что она теряет контроль в моих объятиях, забываясь... доверяя мне... целиком и полностью отдаваясь в мою власть... Почему-то именно сейчас, я как никогда ясно осознал, что никогда не подведу ее. Вот только навряд ли она мне поверит. После того, что я скажу сейчас, все это исчезнет. Она превратится в комок страха: каждый раз прикасаясь ко мне, будет вспоминать, что в моей жизни был раз, когда я не сумел сдержать себя в руках.
Я тяжело вздохнул и посмотрел прямо в ее глаза. Все на свете имеет свою цену. Если это цена доверия между нами, мне придется ее заплатить.
- Я вернулся к Карлайлу, потому? - очень отчетливо произнес я, - что убил женщину, с которой был близок. Я не хотел этого делать.
Я смотрел на нее не отрывая взгляда, не дыша... Я ожидал ее слов так, как ожидают приговора... Как же тяжело не слышать ее мыслей. Я чувствовал , что она взволнованна, быть может именно сейчас в ней рождается страх , осознание того, что любая физическая близость со мной опасна для нее. Она рискует ежеминутно, ежесекундно, даже просто находясь рядом со мной, просто держа меня за руку. Все рассказанное до этого, имело отношение к моему прошлому, сказанное же сейчас, имело отношение к нашему будущему. Если ее не напугало все то, что я рассказал ей о своем прошлом, раньше то это последнее признание не может оставить ее равнодушной.
Она медленно подняла руку и прикоснулась к моим губам.
- Мне очень жаль, - прошептала она.
С моих плеч словно свалился тяжелый камень. Вот и все. Полное отпущение грехов. Билет в новую жизнь... для двоих ...Я закрыл глаза, крепче прижимая ее к себе. Больше всего на свете, я хотел унести ее назад в комнату, где белел в темноте призывно отвернутый уголок одеяла. Мне было жизненно необходимо чувствовать ее тепло. Словно глоток воздуха в истерзанные легкие. Просто ощутить ее шелковую кожу, нежные волосы, мягкие губы... Подтверждая, что все сказанное - правда. Сон, так неожиданно ставший явью, мечта к которой можно прикоснуться рукой.
Я был уверен, что на этот раз она не оттолкнет меня, Но, я хорошо помнил, ее испуганный, обреченный взгляд. На секунду, зажмурившись и стиснув зубы, я осторожно отстранил ее от себя, встал и, бережно опустив ее в кресло, сделал два шага назад. - Уже совсем поздно, Белла, тебе пора спать.
- Я не хочу спать, - она приблизилась ко мне и нерешительно опустила руки мне на грудь. Я превратился в камень, не зная, что последует дальше. А она словно решив проверить мою силу воли на прочность, вдруг провела руками вверх по рубашке. Ее тепло обжигало меня сквозь тонкую ткань. Дышать стало невыносимо тяжело, когда ее теплые пальчики скользнули за ворот. Неужели она не понимает что делает?
- Что это ты, чёрт побери, вытворяешь? - я перехватил ее руку, отстраняя ее от себя.
- Ты знаешь, - тихо, но очень твердо произнесла она.
О, я хорошо знал, но совсем не был уверен, что она осознает это. Не она ли, не больше часа назад, подходила к кровати с таким видом, словно идет на эшафот?
- Тебе не нужно ничего мне доказывать...
– Ты… не хочешь меня?
- Хочу, - ответил я, с удивлением замечая, что мой голос прозвучал хрипло.
- Эдвард, я не вижу смысла ждать слишком долго…
Желание обладать ей превратилось в необходимость... Такую же невыносимую, как необходимость утолить жажду крови... Крови... Я мог слышать, как она бежит по венам, я мог чувствовать ее аромат уже изменившийся, уже превратившийся в желание... Я мог видеть, как она приливает к Беллиным щекам. И я понимал, что эта жажда ничто по сравнению с желанием близости. Жажда была всего лишь порождением моего тела. Близость же внезапно стала необходимостью, рожденной моей душой. Именно душой, в существовании которой я перестал сомневаться.
На этот раз, я не смог противиться ее губам. Они увлекли меня в тот мир, где существовали лишь мы вдвоем, наша любовь и наша нежность. Если бы я мог, я бы не отрывался от нее никогда. Я дышал лишь ею. Дышал и не мог надышаться. Ее ладони скользнули под мою рубашку, лаская плечи. Я привлек ее к себе, слишком поздно осознавая, что сейчас она ощутит, как сильно я хочу ее. Но вопреки моим ожиданиям она не отпрянула от меня, а, напротив, прижалась еще сильнее, всем телом приникая ко мне... Я никогда не чувствовал ничего подобного. Держа в объятиях ту, что была предназначена мне судьбой, я не хотел ее крови, я мечтал лишь раствориться в ней, стать с ней одним целым, сгореть... Не знаю, нашел ли я бы в себе силы отпустить ее, но она отстранилась от меня первая ....
- Прости, - прошептала она смущенно.
- За что тебя простить? – я все еще был в плену грез, и мне не хотелось возвращаться на грешную землю.
– За то, что я сейчас сделаю...
Я попытался отстраниться от нее, задать один единственный вопрос, который сейчас имел смысл. Уверенна ли она в том, что делает? Но не успел. Подняв ко мне свое пылающее лицо, она посмотрела мне прямо в глаза. В ее взгляде плескалось желание равное моему. Она вновь подняла руки и на этот раз совершенно уверенно начала расстегивать пуговицы на моей рубашке.
- Белла, - выдохнул я не в силах бороться с нарастающей страстью. Она прервала меня на полуслове, прильнув ко мне губами.
Я был побежден. Я был побежден в тот самый день, когда я впервые увидел ее, но сейчас я признал свое поражение. Я не мог ей противиться.
Мои губы нашли ее, руки обхватили талию. Я прижал ее к себе, погружаясь в ее призывно открытый рот. Ее запах был божественным. Я изучал ее губы своими: то легонько, чуть ощутимо притрагиваясь к ним, то, жадно приникая, требуя ответа. Она следовала за мной, отзываясь на каждое мое прикосновение.
Подхватив ее на руки, я шагнул в комнату. Мне понадобилось меньше минуты, чтобы донести ее до кровати.
Я прикасался к ее губам, то пальцами, то губами. Потом как-то неожиданно ее пальцы оказались на моих губах, и все завертелось с удвоенной скоростью. Поцелуй, в котором переплетались наши губы и руки, был совершенно безумным, и остановиться уже было выше моих сил.
Я расстегнул верхнюю пуговицу на ее рубашке, и прикоснулся к полоске обнажившейся кожи, ощущая, как по ее телу пробегает волна дрожи. Вторая пуговица... третья...
Я осыпал поцелуями каждый миллиметр ее кожи, отвоеванный мной у одежды. Еще одна, последняя пуговица и я распахнул полы рубашки. Она повела плечами, сбрасывая ее с себя. Моему взору открылось прекрасная грудь, прикрытая белоснежно-кружевным бельем. Я завел руки за ее спину, и все это кружевное великолепие полетело вслед за рубашкой. Моя собственная рубашка вдруг показалась мне совершенно неуместной, и она немедленно присоединилась к груде одежды уже валявшейся на полу.
Мы стояли на коленях на широкой кровати. На нас обоих остались лишь одни джинсы. Я разглядывал ее, не в силах отвести взгляда. Она не двигалась, глядя на меня снизу вверх, и в ее глазах полыхало пламя. Я прижал ее к себе, ощущая ее тело всей своей кожей. Ее обнаженная грудь прикоснулась к моей, руки обвили мои плечи. Мои ладони заскользили вниз по изящному изгибу спины, изучая его, как слепой изучает свой мир, познавая его кончиками пальцев. Белла была моим миром.
Я услышал, как ее кровь несется по венам все быстрее и быстрее, зовя меня к себе...
Аккуратно поддерживая ее под спину, я опустил ее на кровать и опустился рядом с ней. Сейчас, во всем мире не было для меня ничего важнее, чем прикасаться к ней, ощущать ее, вдыхать ее аромат. Я не представлял себе, как я жил до нее. Разве, раньше, я знал, что значит Женщина? Разве когда-нибудь мое горло перехватывало от одного только взгляда на завиток волос? Ее плечи... ключицы... шея…
Ее восхитительный аромат пьянил меня, туманил мое сознание и в этой пряной дымке, ее черты становились еще прекраснее.
Я увидел, как она начала кусать губы, когда я притронулся к ее груди.
Я услышал, как ее пальцы скомкали простынь, когда мои губы сомкнулись на нежно-розовом соске.
Я почувствовал, как ее колени на мгновение судорожно сжались, а потом раздвинулись, когда моя рука скользнула к ее плоскому животу.
Ее быстрое прерывистое дыхание... Первый робкий, зародившийся стон я скорее почувствовал, чем услышал, за несколько секунд до того, как он сорвался с ее губ. Ее сердце трепетало под моей ладонью. Под моими руками неслась и кипела кровь, я переместил ладонь чуть ниже, туда, где ее кровь текла медленно - томной волной, прикоснулся губами... и она забурлила, позвала меня за собой, указывая направление, моля о ласке. Я с готовностью последовал ее зову...
Прикасаясь к ее коже невесомыми поцелуями, я ощущал ее наслаждение, как свое собственное. Мои руки легли на пояс ее джинсов. Я приподнялся на локте, и заглянул в ее глаза, спрашивая разрешения.
"Да" - еле слышно шевельнулись ее губы. Она запрокинула голову. Ее глаза закрылись. Я расстегнул молнию и притронулся к ее белью. Дав ей несколько секунд привыкнуть к этому ощущению, я осторожно сдвинул пальцами кусочек ткани и прикоснулся к той точке, в которой женщина берет свое начало.
Ее глаза удивленно распахнулись, она прогнулась навстречу ко мне и застонала. Я перестал дышать, потому что пропустить хотя бы один ее вздох, было бы непростительным расточительством.
Мои пальцы горели, а голова кружилась так, словно я впервые прикасался к женщине... хотя, это так и есть: к своей женщине я прикасался так впервые, и чувство восторга затопило меня. Ее руки вцепились в мои плечи, и я внезапно осознал, сколько всего происходит сейчас "впервые" для нее.
Впервые она смущенно краснеет под моим взглядом, изучающим совершенные изгибы ее тела.
Впервые моя рука касается ее обнаженной кожи столь откровенной лаской.
Впервые ее стон медленно переходит в крик.
Я чувствовал как, где-то в глубине ее лона, бьется пульс. Я мог чувствовать как наслаждение, беря свое начало под моими пальцами, расходится по ее телу широкими кругами. Она была прекрасна. Ее страсть проливалась сквозь мои пальцы, огненной ртутью. Я ощущал медовый аромат ее желания, не смотря на то, что мои легкие не наполнялись воздухом. Казалось, он проникает в меня сквозь поры на коже...
Словно во сне, она потянулась застежке на моем ремне. Я отвел ее руку в сторону. Было бы просто кощунством отвлекаться на свои ощущения в этот момент. Я хотел увидеть и прочувствовать каждый оттенок ее наслаждения.
Впервые...
Я был ласков, нежен, терпелив, наслаждаясь каждым ее вздохом, каждым стоном. Мои движения были плавными и неторопливыми. Медленно, очень медленно я подводил ее к той грани, за которой кончается реальность и, кажется, уходил туда сам вслед за ней. Она металась на кровати, закусывая пальчики в бесплодной попытке сдержать стоны, и мои ощущения становились настолько яркими, что мне казалось еще чуть-чуть, и мне самому придется прижимать руки ко рту.
А потом она прошептала мое имя, и я потерял голову. Мне нужен был ее крик здесь и сейчас, я был не в силах больше ждать. Мои пальцы стали требовательными и настойчивыми, а движения резкими и быстрыми. Когда она закричала, прогибаясь мне навстречу, ночь тысячей ярких огней упала к моим ногам.
Воистину, существует ли музыка прекраснее стона любимой в твоих руках? Существует ли вкус восхитительнее, чем ее губы?
Существует ли запах прекраснее, чем ее страсть?
С глухим стоном я прильнул к ее губам.
Я пил напиток в тысячу раз прекраснее крови - я пил Ее наслаждение.
Пил и не мог остановиться...

Белла

Он встал, бережно опустил меня обратно в кресло, а сам отошёл на пару шагов и запрокинул голову, всматриваясь в небо. - Уже совсем поздно. Тебе надо поспать.
Я медленно встала, высвободилась из одеяла, аккуратно опустила его, и сделала шаг к Эдварду. - Я не хочу спать.
И я действительно не хотела спать, я сама не могла облечь в здравую мысль те чувства, что сейчас одолевали меня. Мне просто надо было дотронуться до Эдварда, просто обнять, зарыться пальцами в его шёлковые волосы, вдохнуть знакомый запах его тела, почувствовать, как всегда, осторожное прикосновение рук, прижаться к нему так, словно мы на мгновение можем раствориться в друг друге и стать одним целым.
Медленно приблизившись, слегка робея, я опустила раскрытые ладони ему на грудь. Он не двигался, ожидая моих дальнейших действий или слов. Но я молчала, потом осторожно подняла руки выше...еще чуть выше...пока наконец не ощутила в вырезе воротника его прохладную кожу. Мои пальцы бессознательно пробежались по шраму на его шее.
Он молниеносно перехватил мою руку, наши взгляды перекрестились в молчаливом споре. Мы ничего не говорили, лишь, застыв, изучающе смотрели друг на друга.
Эдвард первым прервал затянувшуюся паузу. - Что это ты, чёрт побери, вытворяешь?
- Ты знаешь, - тихо произнесла я, смущаясь, но всё же не отводя взгляда.
- Белла, я не хочу ни к чему тебя принуждать.
- Ты не принуждаешь... Я хочу этого сама.
- Тебе не нужно ничего мне доказывать...
– Ты… не хочешь меня? - сказала я и тут же поняла, что произнесла сущую глупость.
- Хочу, - просто ответил он, нежно проведя пальцем по моей щеке, лаская порозовевшую от его прикосновений кожу. Его тон изменился, окрасился чувственными и нежными интонациями с привкусом лёгкой интимности.
- Эдвард, я не вижу смысла ждать слишком долго.
Эдвард стоял неподвижно, обдумывая мои последние слова, поднявшийся ветер играл его бронзовыми кудрями.
Прикусив губу, я нерешительно прильнула к нему, в тот же миг его руки, обвились вокруг меня, притягивая ближе, и я подняла к нему своё смущённое лицо.
Крепко прижавшись к его губам, я закрыла глаза, погружаясь в собственные ощущения. Рубашка под моими ищущими руками, скручивающими материю, измялась. Движения приобрели лихорадочность, мне жизненно важно было коснуться его холодной обнажённой кожи, прижаться крепче, и целовать…целовать, вкладывая в этот поцелуй всю страсть, безысходность и тоску прошедшего дня без него.
С резким удовлетворённым вздохом я обнаружила пуговицу на рубашке. Мои пальцы тут же ловко расстегнули её, а ладони скользнули под ткань, гладя твёрдые мускулы груди и плеч.
Эдвард удивлённо выдохнул, его ладони прошлись по спине и легли на ягодицы, без промедления притягивая меня ближе к своим бёдрам, и я почувствовала красноречивое свидетельство его желания. Язык проник за границу его губ, сразу же раскрывшихся навстречу моим движениям. Совершенно инстинктивно я потёрлась об него всем телом и тут же, испугавшись своих действий, ахнув, отпрянула.
- Прости, - прошептала я, представляя как алогичны для него мои сегодняшние действия. Чуть больше часа назад, я с видом осуждённого на казнь, решилась, как мне казалось на то, зачем он пригласил меня к себе. Сейчас же, я начала с того, на чём остановилась. Странные мы существа, женщины. Мне оставалось лишь посмеяться над собой, но вместо этого, я пыталась подавить неуместное желание, разгоравшееся во мне.
- За что тебя простить? – удивился он.
«За то, что слишком сильно люблю тебя, слишком сильно желаю, за то, что мучаю нас обоих, за то, что нет у меня опыта в сердечных делах, за то, что не могу прожить без тебя ни дня, за то, что постоянно думаю о тебе, за то, что сделала тебя смыслом всей моей жизни… прости меня за то, что с тобой я стала эгоисткой».
Но вслух я произнесла лишь. – За то, что я сейчас сделаю...
Он попытался отстраниться, но я не позволила ему этого.
Не отрывая взгляда от его блестящих в лунном свете глаз, я принялась осторожно расстёгивать пуговицы на его рубашке. Мои руки вновь проникли под ткань. Проведя по плечам, я сдвинула рубашку к локтям, обнажая верхнюю часть его потрясающего в своей наготе тела.
- Белла, - начал он, но я закрыла ему рот поцелуем, на который он с готовностью ответил. "Вот так, Эдвард, хватит меня перебивать", - подумала я.
Он сдался, и я даже не заметила, как он подхватил меня на руки. Через секунду мы уже оказались возле широкой кровати.
Очень аккуратно, придерживая, он опустил меня на кровать, и сам следом опустился на меня. Я потрясённо вздохнула, чувствуя как его напряжённое тело прижимается к моему.
Я слегка переместилась под ним, чтобы нам было удобнее, и согнула левую ногу в колене, принимая основной вес его тела на себя.
Наши губы встретились. Кончик его языка дотронулся до моих губ, настойчиво пытаясь проникнуть за их границу, но в то же время, словно медля от собственного своеволия. Отвечая на этот немой вопрос, я разомкнула губы, впуская его. Не встретив возражений, он скользнул глубже.
В то же самое время я ощутила прохладу рук у себя на груди. Оказывается, пока длилась эта безмолвная игра в приглашение, Эдвард уже успел расстегнуть несколько пуговиц на моей рубашке. Губы его постепенно сместились к моей шее и, заскользив, остановились у верха груди. Продолжая расстёгивать ровный ряд пуговиц, Эдвард следовал за руками, покрывая поцелуями мою горящую, постепенно обнажающуюся, кожу, наверняка, слыша, как ускоряется с бешеной скоростью, ритм моего сердца. Его прохладные поцелуи опаляли и без того разгорячённую кожу. Я расслышала тихий вздох Эдварда, когда уже нечего было расстёгивать, и полы рубашки разошлись в стороны, подставляя его взору и льющемуся от окна лунному свету моё практически обнажённое тело.
Приподнявшись, я сдёрнула с себя рубашку; Эдвард, не отрывая взгляда от моей груди, подхватил меня под спину и нежно провёл рукой вдоль моего позвоночника, незаметно расстёгивая застёжку бюстгальтера. Раздев меня, Эдвард скинул с плеч свою полураскрытую мной рубашку.
Потянувшись к нему, я смущённо прижалась к его обнажённой груди своим телом, пытаясь скрыться от его изучающего взгляда. Казалось, он пытался запечатлеть каждый миллиметр моей кожи, изучая и запоминая. От соприкосновения с его прохладным телом, грудь сделалась чрезмерно чувствительной, остро реагирующей на любое движение. Потянувшись и обвив его руками, я уткнулась в ямочку на его ключицей, согревая холодную кожу огнём своих поцелуев, одновременно с тем, пряча от его взгляда смущённое, наверняка, раскрасневшееся лицо, чтобы он не смог заметить на нём ни малейших признаков колебания, ведь я сама поощрила его на более откровенные ласки. Преодолевая природную скованность, я продолжила покрывать поцелуями его шею и грудь, упиваясь ощущением гладкой кожи под исследующими руками.
Едва ощутимо склоняя меня назад, он, придерживая за спину, уложил меня обратно на кровать, устраиваясь рядом. Я протянула руки, лаская его спину, притягивая к себе, побуждая и поощряя к дальнейшим действиям. Огонь уже проник и заструился по моим венам, и вырвался наружу приглушённым стоном, когда губы Эдварда сомкнулись на моём напряжённом соске.
Голова запрокинулась, его ладони легли по сторонам от моей шеи, большие пальцы ласкали мой подбородок и щёки, прикасались к губам, легко гладили шею и ниже. Там где до меня дотрагивались его прохладные ладони, оставляя за собой словно бы огненный след, кожа пылала, будто излучала потаённый свет. Я подняла руку, желая зарыться пальцами ему в волосы, прижать сильнее, но в этот момент его губы скользнули к моему животу, и я задохнулась... моя рука упала на покрывало, сгребая ткань, вместо густого шёлка волос.
Его рука, двинувшись вниз, достигла пряжки ремня на джинсах, и, накрыв её, застыла. Мои колени сжались, а затем разомкнулись сами по себе, тело словно бы жило своей собственной жизнью, реагировало на каждое прикосновение, жаждало новых, более глубоких ласк.
Эдвард остановился. Всё внимание было поглощено тяжестью его ладони, лежащей на поясе моих брюк. Каждая секунда промедления, оттягивающая неизбежный момент, вызывала трепет и разочарование одновременно. Одно моё слово, один утвердительный жест, соглашающийся вздох, и Эдвард пойдёт дальше и не остановится, пока я не попрошу его. А хочу ли я, чтоб он останавливался? Теперь уже, наверное, нет. Стоя на пороге, знаменующим новый этап нашей близости, я не хотела отступать. Сколько ещё таких порогов мы переступим, прежде чем достигнем конечной цели - абсолютной, откровенной, беспредельной близости. Я чувствовала, как от его промедления моё напряжение лишь возрастает. И напряжение это оказалось на удивление приятным, но и оно требовало, чтобы его утолили. Сейчас или никогда. Пути назад уже не было. Мои губы раскрылись сами по себе, и я тихо и робко выдохнула: "Да..."
Другого приглашения он ждать не стал. Его пальцы проникли за линию джинс, ловко расстёгивая пряжку и молнию и, сдвинув ткань, скользнули внутрь. Смутившись от собственных интуитивных действий, я закрыла глаза, пытаясь отстраниться от происходящего, внушая себе, что в моих действиях нет ничего постыдного. Руки взметнулись вверх, ладонь накрыла глаза, закусив губу, я приглушила вырвавшийся стон, ноги раздвинулись шире, раскрывая перед ним сосредоточие моего желания, где сконцентрировалась основная пульсация моего тела, основной пламень, жаждущий быть утолённым его прохладой.
Я выгнулась дугой, обнажая перед ним своё желание, показывая свою жажду по нему. Мне хотелось дотронуться до него. Рука потянулась и коснулась пояса его джинс, но Эдвард перехватил её и без колебаний, хоть и мягко, отвёл от себя.
Его палец скользнул во влажное тепло, уверенно проникая вглубь моего тела. Я застонала, изгибаясь, и расслышала его удивлённый вздох. Мои руки вслепую нашли его плечи и слабо сжали их. Я никогда не думала, не ждала таких острых, неприкрытых ощущений, взрывающих нервные окончания своей пронзительностью. Затем его касания приобрели почти не ощущаемую невесомость, затем вновь сделались предельно откровенными и раскованными. Я потянулась к его губам, накрыла его лицо ладонями, разглаживая нахмуренную линию бровей. Его дыхание то делалось тяжёлым, то вовсе замирало. Губы нежно приветствовали друг друга, словно это был наш первый поцелуй: изучающий, спрашивающий, как далеко мы можем позволить ему зайти.
Ощущение его пальцев во мне слилось в бесконечную агонию, пронзающую тело, словно искривлённая молния, проложившая свой путь через сердце, получившее от неё новый приток живительной крови и тут же словно по иронии остановленное ею. Они и брали, и дарили, утешали и освобождали, и злили своей нарочитой медлительностью, и приносили восторг томными движениями, и ускоряли до невозможности пульс своей резкостью.
Не знаю, когда я первый раз произнесла вслух его имя, но оно рвалось из меня с первой секунды, как только Эдвард дотронулся до меня. Я уже забыла, что такое стыдливость, не помнила о робости и смущении, всё моё существо подчинялось одной цели - наслаждению, к финалу которого меня так неторопливо и искусно подводил Эдвард.
Я согнула ногу в колене, отводя его в сторону, открывая ему полный, беспрепятственный доступ к своему телу. Я уже забыла о стыдливости. Боже, только бы он не останавливался.
Что-то невообразимо прекрасное, обещающее высвобождение от сладкой пытки, постепенно росло во мне, концентрируя тяжесть там, где меня касалась его рука. Я не чувствовала холода, я горела жаром, все нервы собрались в один тугой клубок, с которым он умело играл, оттягивая момент желанной разрядки. В первый раз я почувствовала панику, страх перед доселе неизведанным охватил меня. Я никогда не боялась Эдварда, а вот теперь испугалась: за себя, за свой рассудок, за своё тело, которое навечно останется в сладостном и мучительном напряжении.
Наконец, Эдвард, видимо, решил сжалиться надо мной. Застыв на неопределённое количество секунд, его пальцы сделали несколько резких движений, пославших желанные импульсы вглубь моего тела, разошедшиеся как сноп яркого света. Мои плотно смежённые веки раскрылись, я смотрела в никуда, смотрела и видела лишь белый свет, озаряющий всё вокруг, исчезли звуки, исчезли картинки, исчезло само бытие, осталась лишь я и пальцы Эдварда, проникающие в меня.
Своего крика я так и не услышала. Я потерялась во времени и пространстве, существуя отдельно от своего тела, уносясь ввысь к эфиру, лишь губы Эдварда, плотно прижавшиеся к моему рту, были якорем, благодаря которому я ещё оставалась на этой Земле.