Глава 9. Вопросы крови и Серебряная погремушка

___________________
– Ч-черт! – сквозь зубы прошипел Драко, одним движением скомкав в руке прочитанную записку. – Где здесь можно аппарировать?!
– Что...
– Пэнс!!!
– Из дома направо, второй переулок, – выпалила Пэнси, и проводила глазами метнувшегося к дверям Драко. – Куда ты? – крикнула она ему в спину, но тот уже исчез в коридоре. Пэнси подняла с пола смятый пергамент и расправила, узнавая мелкий почерк Нарциссы.
«Драко, срочно в клинику: началось!»
Пэнси уже знала от Малфоя, что последние три недели Доминик провела в «Сен-Низье»: возникли осложнения, грозящие преждевременными родами. И надо же такому случиться, что маленький Малфой надумал появиться на свет в канун Рождества...
– Помоги тебе Мерлин, Драко, – прошептала Пэнси, глядя в окно. Снег тихо засыпал Лион, наряжая город к празднику.

Глядя, как Гермиона неторопливо идет к интересной двухэтажной композиции Оскар-Забини, медленно наклоняется, берет пса за ошейник, говорит о чем-то с Блейзом – Гарри не слышал, о чем именно, – он мрачно вспоминал, как час назад, болтая с Джинни через камин, удивился вскользь высказанному подозрению: не занесло бы к вам гостей... Он и сам не мог отделаться от смутной тревоги: казалось, дом затаился и выжидает... Дом ждал хозяина. Раньше Гарри мало задумывался о таких вот старых домах с историей, родовых поместьях, фамильных гнездах – а сейчас, когда сам жил в таком, он начал чувствовать... начал понимать. Эти Дома – именно так они звучали, – были больше чем просто жилища: они жили, и жизнь Домов тесно переплеталась с жизнью Хозяев – ведь в их общей судьбе не было ничего случайного. Хозяева создавали Дома для себя – и те служили им верой и правдой, до последнего камня пронизанные родовой магией, магией на крови, неизменно являя членам Семьи мощную поддержку и защиту. С конфискованными поместьями Пожирателей было трудно – а порой невозможно – совладать: Дома сопротивлялись аврорам так же отчаянно и злобно, как их владельцы, и умирали, едва победителям удавалось уничтожить защитные барьеры. Гарри на собственной шкуре ощутил «гостеприимство» Эйвери-хауса, прежде чем удалось подчинить себе враждебное обиталище, и считал, что легко отделался, когда нашел в одной из спален серпентиновый* шар в серебряной подставке-руке и, зачарованный странной красотой камня, протянул руку и коснулся гладкой поверхности. Пальцы вошли в камень, как горячий нож в масло; что-то неведомое вгрызлось, вросло в плоть, и Гарри, от шока и боли неспособный даже кричать, задохнувшись, увидел, как рука стремительно зарастает камнем – кисть, предплечье, локоть… Видимо, он все же закричал – просто не узнал собственного вопля, – потому что его услышали. Финниган – взрывавший в Хогвартсе все что ни попадя, – применил к кошмарному артефакту редкое заклятие из аврорского арсенала, и шар медленно развалился на две части: из сердцевины вылетело темное облако и метнулось к раскрытому окну. Гарри и Симус оба видели этот сгусток тьмы, но впоследствии не говорили об этом даже друг с другом…

Руку Гарри восстанавливали месяц, но и по сей день она время от времени ныла – вне зависимости от погодных капризов: возможно, когда ночи бывали особенно темны…
А некоторым – в особенности салажатам, спешно набранным авроратом в первые сумасшедшие послевоенные недели, – случалось угодить в Мунго... Были и особенно невезучие: те погибли, пополнив урожай жадной до жертв Войны. Гарри уже постиг тот прискорбный факт, что война не заканчивается с победой – увы, нет. Она тянет смертоносные щупальца в будущее – насколько достанет; жалит ядовитыми стрелами, прилетающими из прошлого, как из засады, чтобы воткнуться тебе в загривок – парализуя, шокируя, отравляя; взрывается под ногами или в руках, неосторожно нашедших таящуюся ловушку... напоминает о себе бесконечными шрамами снаружи и незаживающими ранами внутри. Дома воевали вместе с Хозяевами – и безжалостно мстили за сиротство.
И сейчас, при появлении Забини, Гарри показалось: мэнор рад гостю – своему, не чужому, – словно долгожданной поддержке. Но Гарри не обрадовался – лишь насторожился, продолжая внимательно следить за приближающимся Блейзом. Чертовски странная новогодняя ночь, а сюрпризы Гарри давно разлюбил.
– Это пес Драко, если что, – бросила Грейнджер, по-хозяйски осаживая лохматую образину, и в мозгу Блейза взорвалась маленькая петарда: все же как точно он определил виновницу малфоева безумия! Ну не Лавгуд же, в конце концов... хотя та по крайней мере чистокровна. Зато Грейнджер – в своем уме. Ну, Малфой... кто бы мог подумать?..
– Надо же, – отозвался он, поднимаясь на ноги и палочкой очищая себя от налипшего снега. Мерлин знает почему, но в этом неожиданном окружении ему вдруг захотелось подчеркнуть свою магическую принадлежность – будто эти трое были маглами, – хотя просто отряхнуться, конечно же, было проще. «Лавгуд – чистокровная», – зачем-то напомнил себе Блейз и вопросительно посмотрел на Грейнджер. – Пригласите в дом или оставите встречать Новый год под дверью? – фирменная улыбка Грейнджер не впечатлила, зато Лавгуд пристально изучала его со ступеней, склонив набок голову в смешной лохматой шапке: внимание к своей персоне Блейз всегда определял безошибочно.
– То есть вариант «выгнать вон» ты в принципе не рассматриваешь, – уточнила Грейнджер, сверля его подозрительными глазищами.
– Честно говоря, нет, – Блейз добавил улыбке обезоруживающей сердечности, но, похоже, весь запас доверия Грейнджер грохнула на Малфоя.
– И с чего бы мне тебя приглашать?
Непрошибаемая девка. Забини начал опасаться: не лопнет ли кожа у него на лице, если он еще немного простоит так, пытаясь обаять Грейнджер.
– Ну хотя бы потому, что ни одна порядочная леди не оставит путника замерзать на ступенях в новогоднюю ночь, – Блейз сменил тактику, добавив в голос благородной дрожи. – К тому же ты должна знать примету: нечаянного гостя в новогоднюю ночь не гонят, а приглашают к столу – он приносит удачу. – Грейнджер потрепала по шее пса, не сводящего с Забини настороженных глаз. – Знаешь, Драко гостил у меня год назад... – Грейнджер напряглась – это было заметно даже под плотной зимней мантией. Блейз уловил, как вспыхнули ее глаза, прежде чем она прищурилась. – Мне он показался странным, – Блейз внимательно следил за Грейнджер, ожидая реакции: они словно незаметно поменялись ролями. Он закинул удочку, и она попалась на крючок – сомнений не было, так что Забини даже позволил себе маленькую компенсацию: – Впрочем, возможно, в Британии найдется теплое местечко для такого славного парня, как я... – раздумчиво вымолвил он, с деланным сожалением окидывая взглядом фасад мэнора, украшенный мерцающими гирляндами.
– Хорошо, – отрывисто бросила Грейнджер, и он с интересом всмотрелся в ее застывшее лицо. – Ты можешь зайти на... на минутку. Бокал глинтвейна я тебе обещаю, – добавила она с кривой усмешкой, странно напомнив Блейзу прошлогоднего Малфоя.
– Уговорила, – просиял он и примирительно поднял руки, видя, как Грейнджер снова нахмурилась. Еще раз смерив Забини недоверчивым взглядом, она молча развернулась и пошла к лестнице; пес подозрительно потянул носом в его сторону, фыркнул и потрусил за хозяйкой.
«Пес Драко», – вспомнил Блейз, покачал головой и зашагал следом.

* * *
В «Сен-Низье» Малфой появился встрепанным и осунувшимся: Нарцисса бросилась навстречу и обняла – его колотило.
– Драко, милый, возьми себя в руки, – она взволнованно вгляделась в лицо сына. – Все идет как надо... Слышишь?
Он безумными глазами окинул дверь, из-за которой доносились крики – на его взгляд, твердо убеждающие в обратном. Драко довольно рано узнал, откуда берутся дети; чуть позже – что это вроде как очень больно; но он никогда не задумывался над этим всерьез. Даже последние несколько месяцев, когда живот Доминик уверенно заявлял о свершившемся факте, Малфой не осознавал по-настоящему, что это означает. Он не думал, что это будет так. Он представлял, что все произойдет как-то само собой... Просто Доминик вернется домой с кружевным свертком, и все будут улыбаться и поздравлять новоиспеченных родителей. Душераздирающие крики вызвали острое, паническое желание наложить на себя Муффлиато**, – но вслед за ним Драко обожгло чувство вины. Воображение нарисовало жуткую картину: колдомедик в маске Пожирателя раз за разом взмахивает палочкой, а Доминик исходит криком, корчась на полу под Круциатусом. Драко резко мотнул головой, отгоняя дикие образы, но чувство вины осталось. Он участвовал в этом, прах его побери... Как вообще люди решаются заводить двоих, троих детей? Малфой ни к селу ни к городу вспомнил семейство Уизли – и ужаснулся, лихорадочно подсчитав отпрысков Артура и Молли... а еще он вспомнил, как погибла его тетка, покусившись на жизнь Уизлетты. Дуэль бездетной Беллатрисы и Молли Уизли, семь раз прошедшей через это. Пожалуй, теперь Драко понимал, какая сила двигала матерью, если дети достаются такой ценой...
Все это пронеслось у него в голове стремительно вихрящейся метелью – совсем как за окнами, – и Малфой обессиленно прислонился к стене, только сейчас заметив Бланш и Филибера, молча сидящих на неудобных стульях для посетителей. Драко кивнул им, с усилием взял себя в руки и тоже опустился на стул; тогда и Нарцисса, облегченно вздохнув, присела рядом. Ни к чему мальчику знать подробности – о внезапно открывшемся кровотечении, едва не убившем его жену, – и так чуть живой. Она подавила еще один вздох, сохраняя спокойное выражение лица. Канун Рождества – самое время для чудес, и если Мерлину угодно, колдомедики спасут обоих...

Это случилось, когда Малфой – спустя четыре (или пять? Шесть?.. Он не помнил...) часа – вернулся в шато, отделался наконец от объятого эйфорией семейства и рухнул на кровать – слишком большую для него одного. Он не обращал на это внимания последние недели, а сегодня – резануло... Перед закрытыми глазами каруселью кружились образы: измученное лицо Доминик с черными тенями у глаз – сияющих, как звезды в морозную ночь... озабоченный, усталый колдомедик-акушер, что-то ему объясняющий... крохотный сверток в кювезе*** – Драко разрешили побыть в палате интенсивной терапии всего пять минут, чтобы увидеть сына. Странный был момент: Драко никогда не испытывал ничего похожего. Не то чтобы в нем как по команде проснулись отцовские чувства, однако Малфой совершенно точно ощутил себя иным – и понял, что навсегда. Груз противоречивых эмоций, разрывающих душу, оказался слишком велик, и Драко мечтал об одном: уснуть, провалиться в беспамятство, не думать и не чувствовать – чтобы завтра быть готовым к новой роли. Он даже не сразу сообразил, что левой руке стало горячо, а подняв ее к лицу – рука весила фунтов двадцать, не меньше, – Малфой с изумлением обнаружил синий камень в кольце горящим ровным, густым светом. Сумбурный поток его мыслей раздвоился и побежал сразу в двух направлениях, и, не успев додумать, как могло кольцо заработать, если не прошло трех лет после азкабанской встречи и к кому оно готовится его перенести, Малфой отключился.
Кольцо мерцало в ночной тиши, посылая в пространство невидимые сигналы, творя древнее волшебство – магию крови, магию истинных, выстраданных желаний... и лишь профессор Снейп с портрета на подоконнике печально взирал на Драко, пластом лежащего на кровати, в то время как дух его устремился прочь из шато, из Франции, через Ла-Манш. Он возвращался домой.

* * *
Странная компания в странном месте – вот что думалось Блейзу, когда он сидел в знакомой гостиной, разглядывал знакомые лица и согревался отменным глинтвейном. Напряжение, пронизавшее воздух в комнате, только что не звенело, однако Забини это не смущало. Он был так взбудоражен неожиданной разгадкой Малфоева безумия, что кровь в жилах бурлила и подбивала на провокационные вопросы, но он решил воздержаться. Его не пугал Поттер, не стесняла Лавгуд – что-то в глазах Грейнджер мешало Блейзу привычно и легко играть словами. Что-то болезненное, как и в погасших глазах Малфоя: словно у них была одна на двоих душа, разорванная пополам; просто два чертовых крестража – Малфой и Грейнджер, Мерлин всемогущий, да как же это случилось?! Куда девался вездесущий Уизел, когда пташка навострилась упорхнуть?.. Так или иначе, но эти двое были неразрывно связаны и выглядели так, будто поодиночке умрут, а Блейз любил Драко – насколько вообще способен был любить кого-то, кроме себя. Его жгучий интерес к этой истории давно обрел личный оттенок: едва ли не впервые в жизни Забини хотелось сделать что-то не для себя. Он не знал, что, и это тревожило, но уходить с пустыми руками не собирался.
– А что за желтый фонарь там сияет – в углу у ограды? – осведомился он, чтобы хоть с чего-то начать. – Не припоминаю тут такого чуда.
– Э-э... Я восстанавливаю здешний розарий, – ответила, как ни странно, Лавгуд, – приходится экспериментировать... с зельями и заклинаниями, – она отпила глинтвейна и подняла на Блейза ясные глаза. – Раньше этот куст был малиновым... и не цвел зимой. Но это временно, – закончила она обнадеживающе и потянулась за сахарным печеньем.
– А на мой взгляд – пусть бы цвел... – ошарашенно протянул Блейз. – Это что же, Нарциссин розарий разрушен?
– О да, – кивнула Грейнджер, продолжая мрачно сверлить его глазами. – Выжжен дотла. Как Выручай-комната, – добавила она зачем-то, и Забини невольно бросил взгляд на Поттера. Тот с отсутствующим видом смотрел в камин.
– И ты, значит, его... восстанавливаешь, – уточнил Блейз, обращаясь к Луне. Та безмятежно кивнула. И то правда, подумалось ему, что может быть естественней: Лавгуд, едва не отдавшая Мерлину душу в здешних подземельях, как ни в чем ни бывало ухаживает за мэнорскими розами... Он на мгновение предположил, что ударился головой, когда чертова псина сбила его с ног, и сейчас пребывает без сознания, но тут же отбросил дурацкую мысль. После Малфоя, убивающегося по Грейнджер, Блейз готов был поверить во многое. Он посмотрел на Гермиону и перехватил умоляющий взгляд, брошенный на Поттера. Тот задумчиво поправил свои стекляшки и поднялся с кресла.
– Луна, можно тебя на минутку?
Не утруждаясь придумыванием повода, они вышли из гостиной, оставив Блейза и Грейнджер наедине. От дверей Поттер одарил Забини предостерегающим взглядом, и тот с деланным недоумением поднял брови.
В тишине гостиной потрескивание каминного огня звучало, как маленькие выстрелы. Грейнджер подошла к камину и застыла спиной к Блейзу, стискивая в руках бокал.
Забини молча ждал.
– Ну, и как он? – в ее голосе звенело напряжение, которое она и не думала скрывать. Да и неудивительно, отметил про себя Блейз: чего бы ни набралась она у Малфоя, а все же Грейнджер – это Грейнджер, и лицемерие никогда не было ее чертой.
– Плохо, – неожиданно откровенно ответил он, наблюдая, как опустились ее плечи. – Так же, как и ты.
Грейнджер обернулась и метнула в него изучающий взгляд.
– Что ты знаешь?..
– О, теперь – достаточно, поверь, – Блейз не дал ей договорить, и Гермиона закусила губу. Он откинулся на спинку кресла, задумчиво разглядывая фигуру Грейнджер: она определенно изменилась... к лучшему. Блейз невольно сравнил ее с субтильной Доминик и безоговорочно присудил победу первой. Но если бы дело было в этом... Что-то подсказывало Блейзу: превратись Грейнджер в жабу, она не станет для Малфоя менее желанной. – Я в общем-то не удивлен, что все так сложилось – я имею в виду Францию, – пояснил он, поймав настороженный взгляд. – Дело обычное... но только Драко – не Люциус, – Блейз стал серьезен, в упор глядя на Грейнджер. – Если хочешь знать, я не уверен, что он справится со всем, что на себя взвалил. Он думает, что вытянет, но он слабее, чем ему кажется, – Блейз удрученно замолк, отпивая восхитительно горячий глинтвейн: его всегда очаровывало мастерство малфоевских эльфов, и приятно удивлял тот факт, что Грейнджер, судя по всему, неплохо с ними управляется. Да она и вписывается сюда, если честно – это зеленое платье, шикарная небрежность прически... и эти глаза – темные, глубокие настолько, что Забини не видел их дна, а вглядываться было... жутковато. Блейз потряс головой, отгоняя наваждение, и обежал взглядом нарядную комнату, отмечая красивые мелочи, чтобы отвлечься. Гирлянда цветных фонариков, обрамляющая высокое окно, красные свечи, серебряная погремушка в самом углу дивана, разноцветные свертки под елкой... погремушка?.. Блейз оторопело уставился на изящную игрушку, Гермиона проследила за его взглядом и шумно втянула воздух. Дотянувшись до погремушки, она стиснула ее обеими руками и открыто посмотрела на Блейза: в глазах светился отчаянный вызов. В мозгу потрясенного Забини полыхнула молния, осветив наконец всю картину в целом. Любовь, страсть, да... но ребенок?!
– И он не знает, – выдохнул он, заранее уверенный в ответе.
Грейнджер молча покачала головой.
– Но...
– Я узнала после его отъезда, – перебила она, – я хотела ему сообщить, но... потом вышел «Пророк», и там – фотографии... – ее голос прервался, и она закрыла лицо руками.
Блейз силился переварить услышанное. Он ехал сюда, движимый любопытством, но никак не ждал, что получит такие новости. Сложившаяся ситуация неожиданно оглушила его, парализовала, будто Фризом. Ребенок без отца – где-то внутри проснулся и заплакал малыш Блейзи, снова осознав, что никому не нужен... что папа ушел и больше не вернется, не вернется никогда. У всех его друзей были отцы – боготворимые, обожаемые, сильные, надежные, – и лишь у него, Блейза Забини, были «мамины мужья»... а отца – отца– не было.
Он не сможет забыть о том, что узнал сегодня, не сможет спокойно уехать и жить дальше, зная об этом ребенке. Проклятье! Новый год... новая жизнь.
– А... где он? – нерешительно произнес Блейз, не найдя ничего лучше.
– Она, – поправила Грейнджер, убирая ладони от лица и подняв на него сухие глаза. – Девочка. Дочка...

* * *
О, Мерлин... Не может, не может этого быть – почему он здесь? Драко стоял у дверей собственной спальни – в Малфой-мэноре и не верил собственным глазам. Его кровь в камнях этого дома, но Кольцо приводит к человеку... не к дому. Живущая здесь не связана с ним кровно – так что же происходит?..
А какого дьявола ты все еще размышляешь, Малфой, неужели у тебя было недостаточно времени для проклятых раздумий?! Действуй же, забери тебя дементор, эти минуты слишком драгоценны, чтобы проливать их в песок…
Кровь – кровь! – зашумела в голове, и Драко толкнул тяжелую дверь.
Она живет в его спальне. В его спальне, которая – пусть всего несколько дней – была их общей. Да ведь и сама Гермиона лишь несколько недель была его... а он – ее. Несколько летних недель, перевернувших их жизни, перевернувших мир.
Сердце больно рванулось и забилось о ребра, как плененная птица. Грейнджер, Гермиона, его единственная любовь – совсем рядом, в его кровати: эти разметавшиеся волосы, откинутая рука, неверные очертания под легким пуховым одеялом – он знал это тело, все его изгибы; знал, где начинаются и заканчиваются полоски незагорелой кожи; знал каждую родинку и каждый шрам, и ему не нужен был свет. Не чувствуя ног, Малфой приблизился к кровати и опустился на колени, жадно всматриваясь в любимое лицо. Тонкая вертикальная морщинка между разлетевшихся бровей, приоткрытые губы – Мерлин, они созданы для поцелуев, не для печали! – подрагивающие ресницы. Ему редко удавалось полюбоваться ею спящей: они так мало просыпались вместе... Драко не выдержал: не сводя глаз с ее лица, он резко сдернул с нее одеяло. Грейнджер распахнула глаза и вжалась в подушки, силясь разглядеть неожиданного гостя. Малфой схватил ее за руки, легко преодолев сопротивление, и притянул к себе.
– Что... ТЫ?!
Ее голос со сна был хриплым, но от его звуков у Малфоя внутри вспыхнул огонь, и голова пошла кругом. Он ждал обвинений, проклятий и ненависти, но был готов: тратить время впустую он больше не собирался. Вместо ответа Драко, как вампир, впился в теплые губы, остро чувствуя прилив жизни. Сейчас ему казалось невозможным, что он прожил без Грейнджер полтора года – да он не мог, он бы просто сдох! Прижимая к себе ее горячее со сна тело, он не разбирал, чье сердце колотится так бешено: этот стук заполнял всю комнату, превращаясь в грохот.
– Иди... иди ко мне, – выдохнул он с трудом, потянув ее к себе, и Гермиона с готовностью подалась вперед. Ноги не держали его, и оба оказались на мягком ковре; от тяжести ее тела Драко захлестнули эмоции и хлынули через край.
– Моя...

Грейнджер судорожно вздохнула и выгнулась в его руках, прижимаясь бедрами, так, словно хотела слиться с ним в одно целое. Малфой застонал и резко перевернулся, подмяв ее под себя, срывая непрочный шелк белья, скользя шершавыми ладонями по бархатно-нежной коже – ее запах сводил его с ума. Грейнджер хрипло вскрикнула, когда он вошел в нее одним рывком, и подалась навстречу – обвивая его длинными ногами, выгибаясь и царапая спину, как большая хищная кошка. Малфою казалось, что из комнаты откачали воздух, и он тянулся к ее губам – зовущим, манящим, влажным, – чтобы вдохнуть жизни, чтобы не умереть от оглушающего счастья – острого, причиняющего боль; чтобы поверить, снова и снова: она здесь, в его руках, в его венах – она, его кровь и вода, его кислород, его жизнь. Вдохнув – до отказа легких, – снова врывался в нее, тяжело дыша, желая, чтобы это сумасшествие длилось вечно. Бесконечная ночь? Он согласен, он заложит душу дьяволу – только она, только Грейнджер пусть будет рядом. Ее протяжный крик слился с его хриплым стоном, и в предрассветном мраке завихрились звезды.
Опершись на локти, Драко склонился над Гермионой: влажные волосы свесились, отгораживая их от всего мира, напрочь сбившееся дыхание не давало говорить – он просто вглядывался в еле различимые во тьме огромные глаза.
– Ты... Ты никогда не снился так... – прошептала Грейнджер, касаясь его волос, отводя их в сторону, трогая щеки, подбородок, губы. Малфой прикрыл глаза, целуя скользившие по его лицу пальцы. Ему придется объяснить ей... придется.

___________________
* Серпентин (змеевик) (франц. serpentine, от лат. serpens – змея; окраска некоторых иногда напоминает змеиную кожу), минерал из подкласса слоистых силикатов. Камень-искуситель (по легенде, змеевик был выплюнут Адамом, когда тот подавился яблоком). Змеевик содержит силы Нептуна и Меркурия, помогает осуществлять коварные планы. Камнем может пользоваться только маг. Для обычных людей он опасен, ибо приносит искушения и испытания, с ними связанные. Для человека высокого развития камень полезен тем, что указывает на то, чего делать не следует. Поступить нужно с точностью до наоборот.
** Муффлиато (Muffliato), Оглохни – заклинание блокировки звука, противник чувствует странное жужжание в ушах. Изобретено Северусом Снейпом.
*** Кювез (кувез) – специальный бокс (инкубатор) для новорожденного.