***
- Вы в порядке, сэр? – спросил Эдвард, стараясь придать своему голосу почтительное, но в то же время уверенное звучание. Эдварда, кажется, била изнутри нервная дрожь. Он опять ошибся. Эрик все-таки был одним из них… ОНИ СУЩЕСТВОВАЛИ!
- В превосходном порядке, - жестким тоном бросил Стентсон.
Он только что вышел из ванной и, выходя, едва не задел Эдварда плечом. Эдвард, по счастью, успел увернуться, иначе дурацкое и постыдное возникло бы положение. Можно было также вообразить силу этого «задел», при том, что Эрик, определенно, был в крайнем обозлении на Эдварда. Несколько минут назад он не принял помощи, когда студент подоспел с чистым полотенцем и стерильными бинтами. «Выйдите вон и закройте дверь!» - таковы были его слова благодарности. Эдвард чуть не рассвирепел сам, но понял вскоре, что на него, пожалуй, не может злиться. В конце концов, он – не человек и, возможно, позволяет себе пренебречь некоторыми условностями. Черт его знает, какая у них на самом деле психология! Пускай он в совершенстве знает психологию человеческую и прекрасно может имитировать поведение последнего, но кто разберет, каков его настоящий образ мыслей. И вообще, он был невообразимо хорош, а одна лишь возможность смотреть на него с такого близкого расстояния – уже сама по себе и награда, и благодарность. Эдварду казалось, что Эрика он видит в первый раз. Не доктора филологии, профессора Э. Дж. Стентсона, а именно Эрика. Кроме того, было стойкое ощущение, будто и доктора-то он раньше наблюдал лишь в подзорную трубу. Теперь же Эдвард его чувствовал: ощущал движение воздуха, когда Стентсон проходил мимо, слышал тихий шелест его одежды, он даже знал теперь, какова на ощупь его одежда, хоть и расплатился за данное знание несколькими синяками…Каждый жест, производимый Эриком отдавался в организме Эдварда лавинами мурашек. Даже если бы по квартире сейчас бродил горный лев, он не захватил бы так внимание Эдварда - более завораживающего существа, чем Эрик Стентсон, он в жизни не видел.
Стентсон опустился на одно колено перед Тедом Нюджентом - который, судя по всему, был вовсе никакой не Тед и уж, тем более, не Нюджент... и даже не родственник.
- Ты живой? – тихо спрашивал Эрик у Дина очень спокойным, мягким голосом.
- …Убью тебя…сволочь…убери руки! - сдавленно и слабо прорычал этот самый Дин, которому Эдвард сам лично обматывал клейкой лентой руки и ноги. Надо заметить, что ленту выдал ему профессор, у Эдварда таковой в доме не имелось, а почему она имелась у Стентсона – интересная тема для размышления. Хорошая была лента, кстати, очень крепкая. Дин только сейчас пришел в сознание, и ему явно было не сладко. -…Ублюдок чертов…Пожалеешь, что на свет родился, урод… - так и хотелось подойти и вмазать ему ботинком по смазливой роже, чтобы тщательней подбирал слова.
Однако Эрика подобное обращение совсем не задело, он только усмехнулся и произнес вполголоса:
- Вот - верный пистолет... отточенные бритвы /Веревка... хлороформ.../Надежней не найти!/Попробуйте, клянусь: ни папские молитвы /Ни лучшие врачи не смогут…кх-м… вас спасти!
- Но лучшее из средств покинуть дольний мир - Девица Осьминог и госпожа Вампир, - Эдвард, едва договорив, пожалел, что вообще открыл рот. Он, честно признаться, подумал, что поэтический отрывок, столь уместный в данной ситуации, позволит ему установить некоторую связь с Эриком. Так изъяснялись стихами в древнем Китае и Японии, и Эрик должен был, по идее, оценить… Однако профессор обернулся и посмотрел на Эдварда мрачно, словно тот влез с глупым замечанием во взрослый разговор. Сердце Эдварда бешено заколотилось, и Эдварду сделалось от этого еще страшнее, потому как Эрик – подумал студент – должно быть, мог слышать его лихорадочное трепыхание. - Морис Роллина, сэр, - сказал Эдвард, пытаясь взять себя в руки. – Я восхищаюсь проклятыми поэтами.
- Самовыразились? – бросил профессор сквозь зубы и поднялся, отряхивая брюки. – Впрочем, в вашем возрасте увлечение всем мрачным и вычурным вполне естественно… Какова мощность вашего устройства? Мне не нравится состояние Сэма … - второй, который «Саманта», вот уже минут десять лежал на полу в беспамятстве. Свалить его оказалось совсем просто. Эдвард весьма кстати принял на себя роль дурачка, чем вполне усыпил внимание охотников: они на самом деле не ожидали сговора, лишь прощупывали почву, когда устроили ему допрос в подъезде. Впрочем, Эдвард и сам не ожидал, что окажется в сговоре… Не вляпаться бы ему в неприятности из-за этого, многое заставляло его опасаться, что он принял неправильное решение. Во всяком случае обращение Стентсона настораживало и пугало Эдварда до самой крайней степени.
- Где-то около 30 ватт, - сказал Эдвард.
Эрик все также сквозь зубы воскликнул:
- Ох, ничего себе! Где ж вы такой шокер раз-здобыли, разрешите полюбопытствовать?
- Я его сам спаял. Здесь напряжение не такое уж большое, но частота переменного тока выше, чем у фабричных, поэтому и поражающее действие сильнее…
- Вы – талант, - перебил Стентсон, - но за подобное инженерное творчество можете схлопотать по уху, - Эдварда неприятно резануло это «схлопотать по уху»: как, все равно, в кабаке... - Если он такой мощный, какого черта вы впивались в Сэма столько времени? – продолжал отчитывать Эрик. - Тем более, что прижали электроды к горлу! С-э-эм! – он уже в третий раз подошел к длинному, прощупал на шее пульс и посмотрел зрачки. На коже у того проступило двойное пятно ожога. – …Поражающее действие…мать вашу, мистер Грей…так и насмерть поразить можно! – Эдвард совершенно не мог взять в толк, по какой причине Эрик столь озабочен состоянием парня. Уж не побаивался ли он второго? А второй, связанный и лежащий в углу около холодильника, метал страшные, дьявольские взгляды, заставлявшие вспомнить об известной присказке «если бы взглядом можно было убить».
- Слушайте, вы, два урода, один – моральный, другой – во всех отношениях! – зло прорычал Дин и рывком попытался сесть. – Если с ним что-то случится, я вас обоих живьем закопаю в общем гробу!
- Заткнись, Дин! О себе побеспокойся, - нервно рявкнул Эрик, а потом обратился снова к Эдварду: - Нашатырь у вас имеется?
- Нет, опасаюсь, что нет, сэр…- Эрик закатил глаза и отвернулся, кусая губы. - Сэр, я думал, честно говоря, что вам грозила опасность, и что вы сами мне намекнули… - не то, чтобы жестко, но уже с большей уверенностью возразил Эдвард. Черт возьми, а ведь Эрик ему был кое-что должен!
- Вы нисколько не ошиблись. Скажу даже более: вы, вполне может статься, мне жизнь спасли, - Стентсон сказал это, не оборачиваясь, и довольно равнодушно, надо заметить, словно размышлял о чем-то постороннем.
- Разве я мог поступить иначе? – осторожно ответил на это спаситель, чувствуя, что слегка краснеет.
Вдруг профессор развернулся на каблуках мгновенным движением и, против всякого ожидания, набросился на Эдварда, заставляя студента в страхе отступить на несколько шагов, хотя вряд ли это могло его спасти, вздумай Эрик не ограничиваться устным замечанием:
- Ах, да, мистер Грей!- прорычал Стентсон. - Я ж теперь ваш должник до той самой общей гробовой доски, которую нам прочит этот человек! – Эрик кивнул на Дина. - Довольный яблочный румянец на вашем лице именно это хочет мне сообщить? Может быть, у вас уже заготовлены все три желания? – Эдвард желал бы провалиться сквозь землю. Сосуды на его щеках, которые вспыхивали по каждому малейшему поводу, за всю жизнь уже не раз и не два выдали его с головой. Особенно часто в детстве его ловил на лжи отец… – Во-первых, пора бы оставить эту школярскую отговорку, которая, при всем разнообразии вариантов, сворачивается в формулу: «Вы же сами мне сказали!» Я вам, сэр, не сказал ровным счетом ничего, и вы располагали полной свободой выбора, как действовать, и действовать ли вообще, - Эрик оскалил клыки в холодной улыбке и взглянул на Эдварда немного снизу вверх. – А после того, как вы сами наворотили дел, даже в мыслях не держите оказывать мне здесь любезности!
- Сэр…простите, о чем вы сейчас говорите? О каких «делах»?
- Шесть убийств для вас – это такой пустяк, о котором даже говорить не стоит? Ничего не скажешь, кремень!.. – вскричал Эрик и вдруг обернулся к длинному. - Сэм? – «Саманта» приоткрыл глаза и тихо застонал. – Очнулся? Сэ-эм, слышишь меня? Говорить можешь? – Эрик пощелкал у него пальцами перед лицом.
- Черт, больно…
- Где? – спросил Эрик, беря его за плечо.
Эдвард отказывался понимать его. То Эрик, увидев, как Эдвард, стоя за спиной у охотников, украдкой показывает ему спрятанный в рукаве шокер, сразу недвусмысленно дал понять, чтобы тот действовал. Теперь, когда долговязого долбануло током, он не разговаривал, а рычал на Эдварда, а сам при этом носился вокруг «Саманты».
- Не прикасайся к нему! - в голосе Дина слышались бессильная злость и беспокойство, граничащее со страхом.
- Заткнись, - огрызнулся Стентсон.
- Сам заткнись, сука!
- Придурок…- Дин почему-то смолк сразу, как только Стентсон это сказал. Смолк в каком-то…удивлении что ли. - Сэм? Отвечай!
Длинный, кажется, не совсем хорошо понимал, что с ним произошло, и в чьем непосредственном обществе он в данный момент находится. Он с трудом проговорил:
- Сердце…
- Немудрено. Лежи, не двигайся…- Эрик поднял глаза на стоявшего рядом Эдварда, и их взгляды встретились. Несколько секунд Стентсон смотрел на него, слегка щурясь, потом стиснул зубы (Эдвард же видел, как у него вздулись желваки на челюстях!). - Ничего больше для тебя я сделать не могу, - сказал он вдруг бесстрастным голосом. Потом поднялся.
- Сэмми? Справишься? – снова подал голос Дин. Сэм кивнул. - Стентсон, я тебя точно урою…
- Кто бы сомневался... - отозвался Эрик. - Дин, э-эм…сейчас я хочу переговорить со своим студентом, и очень прошу в нашу беседу не встревать.
- Пошел ты! – грубо гавкнул наглый смазливый охотник. Вид у него был весьма смешной. И единственное, что он мог предпринять в своем жалком положении, это сказать мерзость: – Делайте, чего хотите, я отвернусь.
- В самом деле, тошнотворное зрелище … - ответил Стентсон. - Мистер Грей…а чего вы запылали, словно пион? Вы всегда так легко поддаетесь на провокации?
- Эрик…то есть… - Эдвард замялся, - простите, сэр, это я автоматически…
На лице Эрика снова появилось веселое выражение.
- Запанибрата хотите? – улыбка его стала еще шире, постепенно обнажила ровные верхние зубы и наполовину открыла клыки. У Эдварда возникло чувство, будто он…как бы это сказать…находится в заворожении от этого сверхъестественного зрелища. Если бы он был еще ближе…если бы эти клыки оказались в нескольких сантиметрах от его сонной артерии, то Эдвард – и он вдруг четко осознал это – совершенно потерял бы рассудок и сам подставил бы Эрику шею.
Стентсон продолжал:
- Что ж, сделайте попытку. Кстати, прошу прощения за резкость и несдержанность. Я, определенно, выдохся за последнюю неделю. Эдвард…па-ардон… - Эрик устало провел рукой по изрезанному лицу.- Вот видите, заговариваюсь!
- Сэр, вы словно читаете мои мысли, - поспешил вставить Эдвард. – Я как раз хотел просить вас, если можно, называть меня именно так.
Эрик поднял брови с холодным ироническим удивлением.
- Вашим nom de plume? – переспросил он. - Извольте, мистер Грей. Хотя от чтения мыслей я провидением избавлен.
- У вас другие способности, сэр? – вкрадчиво спросил Эдвард, пользуясь наметившимся смягчением.
- Д-да…- Эрик протянул это как бы в задумчивости и пристально посмотрел на самозваного детектива Харриса, слегка щуря серые ледяные глаза. Вернее сказать, охотник и чудовище, вглядывались друг в друга некоторое время, отчего создалось впечатление, будто Стентсон ведет беседу с Дином, а вовсе не с Эдвардом. – Эти способности открылись в возрасте примерно двадцати лет... Я, знаете ли, неплохо умею делать manicure francaise… и беру дешевле, чем в салоне, - Дин в сторону прорычал что-то непонятное. – Мистер Грей, не надо со мной з-заигрывать, - с особым ударением сказал Эрик, снова обращаясь к студенту.
- Сэр, простите, я и в мыслях не держал. Но что заставляет вас полагать, будто я причастен к этим убийствам?
- К каким «этим»? – неожиданно переспросил профессор, будто не понял, о чем речь.
Эдвард немедля отреагировал:
- Я не знаю, сэр. Вы говорили о шести убийствах.
Эрик усмехнулся, видя, что Эдвард едва не попал в ловушку, но в последний момент вывернулся. Впрочем, вслед за тем тон Стентсона приобрел отменную резкость, и он быстро и отрывисто произнес следующие слова:
- Сэр, скажите вы мне, что заставляет вас полагать, будто мое доброжелательство не ведает никаких границ и что оным доброжелательством позволительно вот так злоупотреблять? В данный момент вы находитесь исключительно во власти моего личного произвола, и я вашу виновность, мистер Грей, - профессор ткнул в сторону студента пальцем, - не буду никому доказывать. Я просто сверну вам шею, если найду сие целесообразным в сложившихся обстоятельствах, - спина Эдварда покрылась липким ледяным потом от ужаса, потому что Эрик говорил с будничностью, не оставлявшей никаких сомнений в том, что он действительно может это сделать. – Вы, мистер Грей, подставили меня так, что впору садиться за написание триллера под названием «Вдоль и Поперек», - с пола послышался сдержанный хмык. Дин проворчал что-то вполголоса, и разобрать можно было только слово «…зондировали…» Эрик на мгновение покосился в сторону Лже-Нюджента, но ничего ему не сказал. - Отсюда, единственное, что может вас спасти – это удачная попытка мне понравиться. Так что, дерзайте, коллега! – обращение «коллега» в его устах прозвучало крайне саркастически.
«Господи, что же ты натворил-то!» – вопил кто-то у Эдварда внутри. Ну ни черта себе засада… о чем он только думал! Впрочем, о чем Эдвард думал, решившись выступить на стороне Эрика, известно доподлинно: он полагал, что обяжет чудовище. А чудовище предпочитало играть по собственным правилам – хуже того, менять их по личному усмотрению. Черт возьми, ведь раньше Эдварду больше всего нравилась эта типическая черта вампира! Ведь совсем еще недавно он грезил именно об этих холодно-язвительных улыбках, насмешливых интонациях, тонких жестоких складках в уголках губ и о дарованной чудовищу свободе поступать, как заблагорассудится… Он не желал раздумывать о том, плохо ли кому-то, страшно ли, больно…Он желал свободы презирать, а теперь Эдварда самого и презирали, и унижали, и пугали. Он был в отчаянии. Эрик представлялся ему раньше другим, более человечным, наверное…
Сохраняя из последних сил твердость духа, Эдвард возразил тихим голосом:
- Сэр, я не мог этого знать.
- Чего вы не могли знать, мистер Грей? – резко ответил Эрик. – Вы что, выросли в болотах Луизианы среди аллигаторов? У вас не было матушки с батюшкой, и никто никогда не говорил вам, что убивать грешно? Куда вас дьявол понес? Давайте, мистер Грей, оправдывайтесь!
Опять! Опять он и рычал и посмеивался, лишая Эдварда надежды разобраться в собственном положении: то ли над ним издевались перед смертью, то ли подвергали испытанию. Не волновала Стентсона судьба убитых девчонок - Эдвард был в том убежден. С чего вдруг? И скорее всего, Эрик просто бесился из-за того, что внимание охотников – господи! ведь и охотники существуют! - было привлечено к его обиталищу. Может, у этих троих была раньше некая договоренность? Какое-то зыбкое перемирие? А, может, Эрик сбежал от них в огромный город специально, чтобы вдоволь порезвиться, оставаясь незамеченным. Почему же сейчас он просто не избавится от них?
Наконец, Эдвард собрался с мыслями и произнес раздельно и жестко, представив, как бы держал себя сам Эрик, поменяйся они местами:
- Сэр, я знаю, что вы вольны сделать со мной что угодно, и я к этому готов. Но при всем уважении, оправдываться я не буду даже перед вами, - Стентсон смотрел на него в упор с подстрекательной ухмылкой, от которой мурашки ползли по коже. - Однако, если вы того желаете, я расскажу вам о себе… о том, что я исследую, сэр…
Эрик вдруг остановил его жестом.
- Небольшое замечание прежде, чем вы продолжите, - сказал Стентсон и полез во внутренний карман пиджака. – Не против, если я закурю? – черт возьми, нет! Эдвард был против того, чтобы ему свернули шею, а курить – сколько угодно. - Мистер Грей, ради всего святого, избавьте меня от рассуждений о материях вам недоступных, - он щелкнул зажигалкой, раскурил сигарету в темной бумаге, и облако тяжелого и сладкого сизоватого дыма окутало Эрика, отгораживая его от всех полупрозрачным экраном. – Если я занимаюсь массовой коммуникацией, это не значит, что я могу до бесконечности слушать безответственную чушь. А свою лепту в мутный поток вселенского блядословия, - он махнул рукой на окно, - вы успеете внести, когда вырастете и превратитесь в очередного бумагомараку. Пока вы еще – простите, ради бога, мой французский – совершеннейший сопляк, чтобы быть готовым к тому, что я с вами могу сделать. Не надо производить сознательных усилий, чтобы мне понравиться, это тупиковый путь, к тому же, вы, Эдвард, мне и так нравитесь. А вот сбивать с меня спесь – предприятие трудное и малоперспективное, вам оно, извиняюсь за дешевую остроту, не по зубам...Что у вас, кстати, с зубами? – Эдвард смутился и закрыл рот. - Лучше будьте собой и разъясните, что вы за человек такой. Как вас, сэр, угораздило возжелать вампирской жизни? Кстати говоря, на самом деле я не настолько жуток, каким кажусь, - прибавил Эрик. – Я Дину уже говорил недавно, что всегда готов дать человеку шанс, особенно если имею дело с человеком стоящим. Я постараюсь вас понять, а, возможно, и простить.
- Сэр, вы хотите разговаривать здесь? При них?
- Эти двое довольно скоро исчезнут из вашей жизни, Эдвард, - ответил на то профессор, вставая. Он зажал в зубах дымящуюся сигарету и, подойдя к окну, принялся задергивать плотные шторы. – Представьте, что их уже нет, - сказал он. Хоть Эрик и стоял к нему спиной, Эдвард понял, что произнося эти слова, Стентсон улыбается. Вот только чему он улыбался?
- Вы их уничтожите? – спросил Эдвард.
- Эдвард, я жду.
После того, как Стентсон закрыл окна, он вернулся на прежнее место и сел, сложив руки на груди.
- Вы верите в бога? – спросил он, прищуриваясь на Эдварда.
- Нет, сэр, - ответил тот. – Я не верю ни в бога, ни в существование смысла жизни в его бытовом понимании.
Эрик чуть дернул подбородком и, поднося сигарету к губам, произнес:
- И…как же вы, позвольте осведомиться, устраивали свой быт все это время, без бога и без смысла?
- Вы считаете, что человеку непременно нужна какая-нибудь иллюзия, чтобы жить? – ответил Эдвард вопросом на вопрос. Эрик не произнес ни слова, только смотрел на него, чуть опустив ресницы и сузив глаза. Эдварду пришлось продолжить: - На мой взгляд, человек – не более, чем система, пропускающая через себя энергию и информацию, аналогично всем другим живым существам. И он не имеет ни большей, ни меньшей ценности, чем любой иной предмет во вселенной. Ценность – это вообще понятие искусственное и никак не соотносится с миром вне сознания, равно, как и все прочие понятия, которые условлено считать основополагающими, - проговорил Эдвард негромко, но четко.
- Например?
- Добро и зло, - ответил студент. - Или любовь…Мифы масскульта и ничего более…В древности не знали понятия романтической любви, - прибавил он.
- Дальше…
- Единственная реальная ценность для каждого индивида – это, в конечном счете, он сам. Все разнообразие жизни человека можно свести к двум психическим продуктам: «удовольствию» и «страданию». Психика ест сама себя, она питается собственными фантомами. Поэтому, в сущности, все, что происходит за пределами организма, имеет значение лишь в той степени, в которой угрожает ему разрушением. Остальное производится внутри мозга, а внешние факторы лишь служат стимулами для запуска этих процессов случайным образом. Однако обработка сигналов в человеческом мозгу настолько сложна, а пути, по которым проходят электроны – настолько извилисты, что никогда нельзя заранее предугадать, какие состояния системы вызовет тот или иной раздражитель. В этом и человеческая слабость, и сила, потому что число источников страдания увеличивается пропорционально количеству источников удовольствия.
Эрик спросил сухо:
- Смысл человеческого существования редуцируется таким образом до получения наибольшего удовольствия и избегания страдания, вы это хотите сказать?
- В сущности, да, сэр, - Эдвард сдержанно кивнул. - Это медицинский факт, и его опровергнуть трудно. В данном подходе нет ничего нового. Тем не менее, он логичен, прагматичен и вполне основателен. Все остальное – не более, чем жонглирование словами.
- Хорошо, вы приверженец вульгарного материализма, Эдвард. Это все?
- Нет, сэр, - отвечал Эдвард. – Я бы не хотел ярлыков…
- Это не ярлык, а терминологическое словосочетание, - отрезал Стентсон. – Дальше.
- Сэр, я просто стараюсь не цепляться за фикции. В этом мне видится единственный способ освободить путь к очищению… Культура – это окаменелые следы чужих психических призраков в структуре личности пришедших на смену поколений. Любой опыт общения со средой, фиксируемый в сознании, является искажением. А моя цель - взаимодействовать с универсумом без посредников: пускай это будут мои собственные фантомы, а не многократно преломленные лучи солнца, которое кому-нибудь заснувшему под оливой философу тысячелетней давности, напекло макушку, - Эдвард улыбнулся, Дин на полу хмыкнул. Однако лицо Эрика осталось неподвижным и непроницаемым. - В сущности, люди, общаясь между собой, словно заразу, передают друг другу мысли и идеи, структурируя сознание друг друга. Для того, чтобы понять, что на самом деле лежит за пределами телесной…хм… реторты, в которую заключен разум, требуется абстрагироваться от информационной среды общества. Поэтому я, прежде всего, отбрасываю мораль и традиционные ценности…не потому, сэр, - заметил Эдвард, - что у меня было тяжелое детство, и теперь сильно хочется похулиганить… - вот тут Эрик скривился скептически, - а потому, что мораль противоречива, запутанна, несовершенна…
- …что дышло…- произес Стентсон, - как повернешь, так и вышло.
Теперь уже Эдварда покоробило. Словно фальшивые ноты звучали подобные образчики народной мудрости в устах Эрика Стентсона. Выражаться таким способом ему было ужасно не к лицу: очень не аристократично выходило.
- …Н-ну…да, - пробормотал Эдвард. - Она заслоняет реальную картину мира, в котором нет иной морали, кроме физических величин и закономерностей. Именно из-за цивилизационных условностей всякая человеческая деятельность, целью которой является удовлетворение, проходит по кривому обходному пути. Извините меня за такое откровенное сравнение, - прибавил Эдвард волнуясь и чуть зарумянившись, - но, грубо говоря, ради своих стандартных восьми секунд, надо, как минимум, ограбить гнома, убить дракона и написать сонет…- он хмыкнул, как бы приглашая Стентсона посмеяться вместе с ним, но тот шутку то ли не оценил, то ли сделал вид, что не оценил – перед Эдвардом стояла глухая стена, за которую ни зацепиться, ни заглянуть было невозможно. – Мои утверждения могут вызвать неприятие, потому что выглядят как упрощение, а на самом деле я разыскиваю первоосновы, я хочу добраться до сердцевины бытия, вникнуть в его, так сказать, молекулярную структуру. Я стремлюсь выяснить, что заставляет существовать все сущее.
- И каковы ваши успехи на этом поприще, Эдвард? – вопрос мог бы показаться ироническим, но Эрик продолжал смотреть на студента внимательно и серьезно.
- Сэр…видите ли, современная наука знает очень много о том, как мир устроен, но она ничего не может сказать о его перводвигателе. Что понуждает эволюцию не останавливаться на уровне бактерии или сине-зеленой водоросли – ведь это же самые живучие штуковины на свете? Как материя вообще приобретает свойство жизни и как она его теряет? Сэр, эти вопросы всегда занимали мои мысли больше всего. А потом я понял, что именно наблюдение за процессом умирания может дать ключ к разгадке…Только вы не подумайте, я в детстве кошек-собак не мучил, - прибавил Эдвард, опасаясь, как бы его не поняли превратно, что случалось не единожды. – Поверьте, я никаких садистских наклонностей не имею.
- Да я вам верю, верю…- отозвался Стентсон. Дин в этот момент явно решил вклеить какой-то неприятный комментарий, но Эрик резким движением обернулся и бросил на него злой взгляд. Еще мгновение, и Стентсон, казалось, оскалился бы и зарычал, подобно дикому зверю. Этого, по правде сказать, не случилось, но охотник все равно намерение поучаствовать в разговоре оставил. Потом Стентсон спросил у Эдварда: - А почему вы не занимаетесь естественными науками?
Снова этот дурацкий вопрос! Его задавали все, с кем бы Эдвард ни пытался мало-мальски поделиться своими размышлениями. Ну, при чем здесь вспарывание лягушачьих брюх? Неужели ему требуются объяснения очевидных вещей? Впрочем нет, Эрик, определенно, все понимал, просто хотел выслушать Эдвардовы аргументы, желал узнать, насколько глубоко тот проник во вселенскую тайну. Эдвард запротестовал:
- Потому, что естественные науки здесь ни при чем, сэр. Познать суть жизни и смерти невозможно с помощью обычного исследовательского инструментария. Ученые, сосредоточась на частностях, разучиваются видеть общую картину, а я не хотел, чтобы это случилось и со мной. В решении данного вопроса требуется не микроскоп, а обостренность всех чувств и философское осмысление контакта с вселенной, в который ты вступаешь…
- И, тем не менее, - заметил Эрик, снова смотря на Эдварда в упор и сдерживая улыбку, - вы, сколько мне известно, подавали документы на биологический факультет. Однако вас даже не пригласили на собеседование из-за скромных результатов по математике, - у Эдварда от этого замечания возникло чувство, будто ему вбили гвоздь в руку. – Да ладно, Эдвард, не волнуйтесь так, - Эрик махнул сигаретой и издал короткий хрипловатый смешок. - Ну, поймал я вас на лукавстве - с кем не бывает. Давайте дальше. Где протагонист? Подавайте его сюда немедля!
- Сэр…я… всю жизнь верил в существование вам…- Эдвард запнулся, потому что ему оказалось затруднительно произнести это слово при нем… под парализующим взглядом глаз, непередаваемо красивых в мгновения, когда чудовище смягчалось и переставало каждым своим словом и жестом вколачивать Эдварда в пол, - …я никогда не считал, что вампир – это сказка. Я полагал, что имеется слишком много свидетельств в пользу существования…вампира… На пустом месте ничего не возникает. Подобным же образом легенды о драконах и великанах, скорее всего, происходят из общечеловеческих воспоминаний о динозаврах и гигантопитеках…огромных обезьянах, сэр, - пояснил Эдвард, потому что Стентсон как-то странно на него глянул.
Эрик заухмылялся и покачал головой так, словно Эдвард порол несусветную чушь.
- Да я знаю, - отмахнулся Эрик. - Вы что же, думаете, у меня детства не было? Наклейки в альбомы не собирал? – Эдварда словно прихлопнуло этим замечанием. Может, кто-то и по наклейкам изучал естественную историю, но у Эдварда были немного другие источники! – Полноте, не рдейте, аки мак, я вас по-прежнему слушаю со всей внимательностью. Но, заметьте, логической связи между первой и второй частями вашей защитительной речи я пока установить не могу. Помогите мне все-таки разобраться.
Эрик хотел разобраться! А мог ли, спрашивается, Эдвард растолковать чудовищу подлинное значение своих черных и сладостных фантазий? Он и перед самим-то собой затруднялся держать ответ. Просто однажды Эдвард понял, что ни дня не проходит у него без мечтаний о вампирах. Он подобно влюбленному проводил большую часть времени в размышлениях об этих дивных и беспощадных существах, вместе с погибелью несущих потустороннюю красоту, каковую являют жертве в предсмертные мгновения. Было время, и Эдвард представлял, каким бы мог быть его компаньон-вампир… обладатель многовековой мудрости, сочетающий как человеческий опыт, так и животное чутье…Хотя в последние несколько месяцев Эдвард по большей части рисовал вампиром самого себя. Эдварду доставляло неизъяснимую радость воображать, будто ему доступна частица их сверхчувственного восприятия, мощи и грации. Он, конечно, понимал, что в основном это игра его собственных измышлений, хотя на охоте ему нередко мнилось, будто со всех его чувств спадает покрывало, и на доли секунды он обретает способность вспышками видеть, слышать и ощущать то, что обычно минует органы чувств.
- Сэр, - произнес Эдвард после довольно долгой паузы, - я верю в то, что для вампира, как существа, находящегося на границе двух миров…вернее сказать, двух состояний, возможно познание запредельного…Я думаю…думал, что именно вампир обладает возможностью воспринять жизнь с нескольких сторон – со стороны собственно жизни, со стороны умирания и смерти как таковой…- голос совсем перестал слушаться студента, он смолк.
Эрик тоже молчал. Он тяжелым взглядом изучал Эдварда и дымил сигаретой. Чудовище было красиво и жутко настолько, что у Эдварда кружилась голова.
- Что значит весь этот спектакль в воскресенье? – наконец, спросил Эрик мрачно сквозь зубы, когда состояние Эдварда сделалось уже совершенно невыносимым. – Два убийства, разные способы умерщвления, отпечатки зубов тоже разные… Что, простите, за дьявол знает, что вы там устроили?
Эдвард вымолвил с трудом:
- Я хотел сбить полицию с толку...чтобы они подозревали уже двоих человек. Я собирался покинуть этот город по истечении месяца, поскольку мне пришел положительный ответ из Стэнфордского университета, - Эдвард заметил краем глаза, что ударенный током «Саманта» при этом как-то заерзал и обменялся взглядами с Дином. – Меня приняли в Стэнфорд, и я собирался окончить курс и перевестись. Здесь меня ничто не удерживает, тем более, что вы, как мне сказали, тоже уедете…Вы – единственная личность…
Эрик его перебил на полуслове, скосившись на охотников:
- Вы отклонились, сэр. Мне панегирики не нужны, я не тщеславен. А вот последнюю…э-м… выходку вы пока что до конца не объяснили.
- Сэр…мне удалось нечто новое в прошлое воскресенье. Это, как я надеялся, должно было стать началом следующего этапа моего исследования. Я ощутил нечто, чего я пока не могу ни выразить, ни объяснить. Мне кажется, что я подошел к мироощущению вампира настолько близко, насколько это вообще доступно человеку… Сэр, я хотел полностью изменить свою жизнь…Я уничтожил орудия, которые использовал раньше, потому как теперь они мне, кажется, не нужны. Сэр, мне удалось подчинить ее, она сама принесла себя в жертву…Ведь это же…так убивает настоящий вампир, я прав? – опять леденящее молчание. - Эрик, я сожалею о том, что по неведению доставил неприятности вам и… может быть, оскорбил вас тем, что сделал. Вы, наверное, считаете, что я полез не в свою епархию, но это все оттого, что я всю сознательную жизнь хотел быть чем-то иным, нежели просто человеком, хотел подняться над всей этой трясиной, в которой невольно завязаешь, если не борешься ежеминутно…Разве мое стремление перерасти самого себя предосудительно? Сэр, я просто хотел стать одним из таких, как вы, потому что восхищаюсь... я не нашел иного способа это сделать, хотя со стороны это может показаться сумасшествием, и…Но это случилось из-за моего отчаяния! – голос Эдварда дрожал все сильнее, страх испытываемый им становился совершенно непереносимым, и Эдвард сам готов был уверовать в то, что говорил, хотя почти все вышеизложенные размышления родились у него прямо сейчас вместе со словами.
Из угла в очередной раз послышался презрительный смешок.
- Дин, ты меня очень обяжешь… - процедил Стентсон, не отрывая глаз от Эдварда. Потом он спрыгнул по-мальчишески со стола, на котором сидел все это время, и сказал неожиданно мягко, протягивая руку и подманивая студента к себе: - Эдвард, подойдите сюда. Да не трусьте же вы, господи! - однако усмехнулся он, как черт, коварно и холодно.
- Стентсон! Ты чего делаешь? – связанный Дин беспомощно дернулся, силясь растянуть клейкую ленту. Он смотрел на Эрика огромными глазами, в которых читались наихудшие подозрения.
Эдвард не сдвинулся с места. У него подгибались колени от ужаса.
- Значит, все-таки на крыло и в сторону? – спросил Стентсон.
- Эрик, я тебя прошу, не делай этого… - это уже голос Сэма послышался, слабый и тусклый. – Слушай, я понимаю, что ты хочешь нам с Дином отомстить, но я тебя просто прошу…хотя бы этого не делай. Если в тебе есть хоть что-то человеческое, давай решим эту проблему как-нибудь иначе. Ты же понимаешь, кого ты породишь…
- Сэмми, отвали! - раздраженно ответил Стентсон.
- Энрике, - наиядовитейше и тихо рыкнул Дин, понимая, что ему остается лишь сыграть роль зрителя в разворачивающемся действе, - быть тебе с осиновым колом между лопаток…
Между тем Эдвард сделал не сказать шаг, а, скорее, неопределенного свойства движение в направлении Стентсона и прохрипел, потому как во рту у него пересохло и язык отказывался подчиняться:
- Сэр, скажите, это…это будет очень больно?
- Вы знаете, что ответил однажды человек, продававший роллс-ройс, когда его спросили, сколько автомобиль стоит? – ответил Стентсон и сам подошел к нему вплотную. - Он сказал: «Если вы спрашиваете о цене, значит, вы не можете себе его позволить». Эдвард, я что-то в толк не возьму, мы здесь просто сотрясанием воздуха занимались?
- Нет, сэр, простите…я просто хотел знать, к чему готовиться, - Эдвард нес бог весть что, ибо в голове у него наступило совершеннейшее помутнение. Он уже не ведал, желает ли того, что ему предлагали, однако воспротивиться был не в состоянии. Он единственно мог завороженно смотреть на зубы Эрика – его ровные ножеподобные клыки поблескивали, словно перлы.
- Готовьтесь к худшему, - ответил Эрик сухо, чуть улыбаясь уголками губ. - Шею мыли сегодня? –Эдвард ощутил, что пунцовеет, а чудовище улыбнулось ему еще шире нехорошей улыбкой. Он и здесь посмеялся над Эдвардом! А между тем, если бы не Эдвардова быстрая реакция, то обойма серебряных пуль сейчас бы звенела у Эрика не в кармане, а, извините за выражение, в башке…
Когда Эрик положил студенту руку на шею, у того в первый момент возник импульс вывернуться и убежать…Впрочем, куда он мог убежать? Эдварду представлялось некогда, что прикосновение вампира должно быть прохладным и легким, оно должно уподобляться касанию пальцев музыканта, будящему струны лютни… Узкие нежные кисти…бескровная улыбка в лунном сиянии…Хрустальная красота… А от ладони Эрика даже сквозь перчатку шел жар. Своей твердой дланью чудовище довольно грубо сдавило студенту шею, начисто выскобленную, кстати говоря, накануне свидания с профессором. В стальных тисках его пальцев Эдварду было больно, но он не шевелился, боясь, что чудовище при намеке на сопротивление сломает ему позвоночник. Что ж, Эдвард самолично загнал себя в угол, а сидящим по уши в... углу не по чину отклонять предложения, от которых заведомо невозможно отказаться. У него была единственная альтернатива: либо никогда не покинуть эту квартиру, либо покинуть ее не-человеком. Почему Эрик принял столь неожиданное решение, выслушав Эдварда? Значило ли это, что его философская концепция близка чудовищу? Значило ли, что она истинна или приближается к таковой? Или Эрик просто собирался разорвать Эдварду горло…
Чудовище было настолько близко, что казалось, будто два параллельных мира вступают во взаимодействие. И Стентсон представал теперь перед студентом каким-то уж чрезмерно телесным: излишне живым было уловленное Эдвардовым обонянием смешение запахов сигаретного дыма, духов, мятной жевачки и собственной крови Эрика, оставшейся на одежде; слишком тяжелой была рука, неприятно давившая на плечо и властно принуждавшая студента склоняться все ближе к лицу чудовища; наконец, Эдвард вдруг открыл, что Стентсон заметно ниже его ростом, чего он ранее положительно не замечал. Что-то забавное и даже нелепое имелось в этом факте. Взглядом студент блуждал по рубцам на щеках профессора, два из котрых были полностью зеркально-симметричны. Эдвард подумал, что, должно быть, они были нанесены кем-то намеренно…Свои? За какую-то провинность? У Эдварда засосало под ложечкой из-за необъяснимого мерзко-сладкого желания представить процедуру их нанесения…интересно, кричал ли он под ножом?..И у Эдварда внутри вдруг родилось желание увидет