- Это я должна говорить тебе спасибо, родной мой. И не смей спорить, - смеясь, ответила Эсми, когда они, словно дети, упали на пол. Но даже эта одна простая фраза далась ей с невероятным трудом, потому что, как обычно, близость Карлайла, его руки, губы, поцелуи, оставляющие на губах неповторимый вкус, его запах, все это разом получало мгновенный отклик в её теле и подчиняло все инстинкты. Поэтому она перестала возражать, а просто окунулась в изумительный водоворот ощущений, куда её увлекал Карлайл, обжигая её шею и плечи своими губами. В такие минуты она чувствовала, что становилась другой, вся её женственность и нежность превращалась в сильную, жгучую страсть, которую она хотела полностью и без остатка отдавать тому, кто в скором времени станет её мужем. Своему Ангелу, своей жизни. Та любовь, о которой она читала и грезила, оказалась просто словами на бумаге по сравнению с той, которая жила в ней. Не умереть за любимого, а жить ради него и ценить его жизнь как самое святое и драгоценное, что ты держишь в своих руках. Вот об этом она думала сейчас, когда смотрела в любимые глаза, нежно проводя пальцами по скулам, щекам, губам, словно заново рисуя его лицо, опять и опять поражаясь его красотой и гордясь ею. И все-таки, не сумев справиться со своими желаниями, она слегка уперлась Карлайлу в грудь, и они опять перекатились, но на этот раз Эсми была уже сверху. Легкими, словно порхающими прикосновениями своих губ, она стала заново рисовать его, постепенно переходя от глаз, щек, подбородка, вниз к шее, где так мешал воротничок рубашки, и снова поднимаясь вверх, чтобы найти его губы и раствориться в сладостном поцелуе. Как же не хотелось отрываться от него, но это было необходимо.
Эсми полностью окунулась в предсвадебную подготовку, радуясь, что в её распоряжении круглые сутки и природа вампира, когда не нужно спать, отдыхать, и если бы еще не нужно было есть, то она бы и время охоты заменила продумыванием и осуществлением деталей их предстоящей церемонии и всем, что с ней связано. Её лицо светилось любовью и счастьем, когда она принесла из магазина костюмы Карлайла и Эдварда, а еще, когда, наконец, придумала, как будет выглядеть их сад, в котором было решено провести церемонию. В глубине сада стояла старая беседка, которая стараниями Эсми превратилась в замечательный уголок, его дополняли растущие по бокам абрикосы. В эту пору они как раз начинали цвести, распространяя повсюду восхитительный аромат. Эсми решила украсить беседку цветами крокуса, а в них были вплетены белые шелковые ленты, и получилось, словно это маленький рай. Их личный. Рай, в котором совсем скоро она станет женой Ангела с глазами цвета янтаря. Время до свадьбы утекло, как одна упавшая песчинка в песочных часах. Эсми не успела оглянуться, настал этот день. И вот она старается справиться с длинным рядом пуговиц на подвенечном платье. Пальцы слегка подрагивали, и Эсми раз за разом чувствовала вспыхивающий внутри огонь, не переставая думать о своем Ангеле, пытаясь представить, что же он делает сейчас. Вот он застегнул рубашку, надел пиджак…
Сегодня день был более ощутим для неё. Минуты текли в томительном ожидании, когда же он постучит в дверь, чтобы взять за руку и навеки сделать миссис Карлайл Каллен. Каждые прожитые мгновения рядом с ним были наполнены чувствами и эмоциями, которые переполняли Эсми до краёв, словно чашу. Но этот день, этот прекрасный день, когда свет ярче, звуки громче, запахи ощутимей, не шел ни в какое сравнение с предыдущими. Эсми улыбнулась, слыша, как он передвигается по комнате. Интересно, он чувствует то же бескрайнее счастье, от которого можно сойти с ума? «Эсми Каллен», - в который раз с момента сделанного Карлайлом предложения, повторяла она и с замиранием понимала, как органично его фамилия сливалась с её именем, словно была с ним всегда. Как же все трепещет внутри! Если нет сердца, если оно мертво, то откуда раз за разом по телу пробегают эти волны восхитительного волнения, и где должна храниться такая огромная любовь? Эсми прижала руку к груди. Оно есть. И пусть не бьётся, но любит, бескорыстно и преданно. Значит, оно есть, и оно живое.
- Я люблю тебя, - прошептала Эсми, прекрасно зная, что Карлайл её услышит, и улыбнулась. Подойдя к окну, она посмотрела на небо, и только Эдвард знал её мысли в тот момент. Все они были светлые и наполненные надеждой. В них она благодарила Карлайла за этот день, потому что благодаря ему она поняла, наконец, как же много он для неё значит, и как же она боится его потерять. И даже когда она обратилась к своему ребенку, ни тени грусти внутри не было. Он поймет, как его мама счастлива, не сможет не понять.
Она отошла от окна и окинула себя взглядом. Облегающее фигуру длинное белое платье на тонких бретельках, волосы распущенны. Ничего лишнего, что бы могло скрыть естественную красоту. Никаких кружевных и пышных деталей. Карлайлу должно понравиться. Эсми провела руками по бедрам, разглаживая несуществующие складки. Было решено все-таки соблюсти все традиции, и Эсми, раздав костюмы мужчинам, унесла платье наверх. И вот сейчас она рассматривала себя в зеркале и не могла поверить, что эта красавица там - именно она. В глазах блеск, способный озарить самую темную ночь своим сиянием. Постепенно ею овладевало спокойствие. И когда до её обоняния донесся запах человека, она поняла, что ждать осталось считанные минуты, потому что прибыл святой отец.
Карлайл уже стоял за дверью и ждал её. Эсми не нужно было даже прислушиваться, чтобы понять это. Она его чувствовала, ведь когда связан одной нитью, по-другому быть не может. Ты начинаешь мысль, а он её заканчивает, ты тянешься к чему-то, а тебя опережают, ты только подумала, а он сказал. И вот сейчас волнение Карлайла передалось и ей. Волнение ожидания, которое сейчас затмевало все остальное. Эсми нервно сцепила пальцы и уставилась на дверь, затем снова повернулась к зеркалу, чтобы поправить волосы, и тут поняла, что до сих пор без туфлей. Промчавшись через всю комнату, она торопливо всунула ножки в них и опять вернулась к зеркалу. Последний взгляд на себя. Последний взгляд на Эсми Платт, которая через пару минут станет Эсми Каллен. Она и не заметила, как оказалась возле двери и распахнула её, не сумев сдержать возглас восхищения, как и он не смог сдержать свой.
- Спасибо, милый. Должна же я соответствовать такому фантастическому мужчине, как ты, - и опять они не могли просто устоять друг перед другом. Наверное, быстрее высохнут океаны и моря, мир прекратит свое существование, чем они смогут перестать дарить друг другу свою нежность и перестанут желать каждую минут хотя бы одним легким касанием почувствовать один другого. В суматохе последних дней им очень редко удавалось побыть вдвоем, даже на охоте. И сейчас этот поцелуй только раздразнил Эсми. Но вот уже совсем скоро… Нужно только потерпеть.
Возле беседки их уже ждал Эдвард и святой отец. Они шли по мягкой траве, и не нужно было никакого солнца, потому что этот пасмурный день был освещен улыбкой Эсми. Они прошли в беседку, которая напоминала пушистое облако из-за цветочных гирлянд. Святой отец начал церемонию, и Эсми с первых слов стало казаться, что время теперь тянется слишком медленно. Ведь суть даже не в словах. Почему всегда двое, которые больше всего хотят остаться наедине, вынуждены терпеть те лишние минуты, которые могли бы посвятить друг другу?
Эсми повернулась к Карлайлу, потому что пришла очередь самого главного. Она не видела ничего, кроме его лица. Подул легкий ветер, срывая с абрикоса цвет, от чего на мгновение показалось, что все стало белым. Но Эсми не видела всей этой красоты. Она смотрела только на него. Навеки вместе, навеки его, рука об руку сквозь время и эпохи. Будет меняться мир вокруг, умирая и рождаясь заново, и только одно останется неизменным. Любовь на все времена. Их любовь и их крепкая связь, потому что им суждено быть вместе, а когда и где это решилось, не имело значения. Сжимая его руки, она без слез плакала от счастья, дрожащим голосом уже готовая произнести свою клятву, которая все равно не сможет послужить доказательством её истинной любви к этому мужчине, потому что на земле просто не хватит слов, что бы её описать.
Часть 40. На веки моя.
(от лица Карлайла )
Зачем нам все это было нужно? Зачем вся эта церемония, это венчание, ведь и так было понятно, что не один официальный орган или та же церковь никогда не сможет до конца понять той любви, что была в нас. Да и лет так через шестьдесят нас уже будут считать умершими, и все документы, перешедшие в архив, будут просто в дальнейшем уничтожены. Может быть, именно поэтому я и отказался от идеи с регистрацией? А, может быть, потому что знал и видел за много лет, как люди не всегда бывали счастливы в официальных отношениях. Только поклявшись перед Богом, человек пытался до последнего сохранять свою верность и ту любовь, с которой стоял перед молодой женой и давал ей клятву любить до конца своей жизни, и неважно в богатстве или в бедности, в болезни или в здравии. Любить – это значит отдавать себя полностью, себя и то, что есть у тебя, не это ли важно в каждом вздохе любимой, в каждом ее взгляде или в каждом ее слове, которые направлены не только на тебя, но даже на твоих недругов или же друзей.
До того, как Эсми вышла из комнаты, я только мог предполагать, какой она будет красивой, какое у нее будет платье, какая прическа, ведь мы полностью соблюдали правила подготовки к свадьбе, и я не спорил, хоть и не особо верил, что увидеть платье невесты - к расставанию. Наша любовь смогла бы пережить все, даже только из-за того, что мы умели уступать и желали только одного - счастья любимого. Мне было уже давно абсолютно наплевать на себя. Я, смотря в глаза любимой, мечтал только о ее счастье. Даже тогда в лесу, когда я впервые ее поцеловал, я думал, что смогу подарить ей что-то незабываемое. В общем-то, так и получилось, только слишком долго мы шли к этому. Слишком долго Эсми меня отталкивала от себя, и другой бы мог просто проявить инициативу, возможно, даже стать грубым и заставить себя любить, но это было не в моём характере. Я ждал, что когда-нибудь она заговорит со мной не как с существом, кто обрек ее на вечный ад, и вот он, этот день. И всего через несколько минут мы произнесем каждый свою клятву, каждый свою, но в обеих будет один и тот же смысл. Я улыбнулся, дотронувшись своими пальцами до губ. Я мог поклясться, что после всех этих поцелуев, что у нас уже были с Эсми, я до сих пор помню сладость самого первого. Ведь там был горький привкус, который не давал полностью расслабиться, окунуться в тот омут, в котором я обитал сейчас.
Я держал любимую под руку, аккуратно положив свою ладонь поверх ее. Мои нервы были сейчас на пределе. Это нельзя было даже сравнить с тем днем, когда я впервые зашел в операционную и, борясь со своим зверем, стал самостоятельно оперировать человека. Мы шли по мягкой траве, которой был выслан весь наш маленький, но такой уютный внутренний садик. За много лет он был практически разрушен, и после того, как я въехал в этот дом, руки все никак не доходили навести здесь порядок. Но сейчас, когда я, наконец, оторвал свой взгляд от лица Эсми и оглядел все вокруг, мог бы сравнить это место с раем. А ведь именно за оживление природы я так любил весну. Абрикосы, которые сейчас тяжелыми ветвями склонялись к беседке, слегка сбрасывая белые лепестки от порыва ветра, как нельзя лучше сочетались с белым платьем моего солнышка, моей будущей жены. Мне даже пришлось на пару мгновений прикрыть глаза, чтобы отогнать от себя все то наваждение, что сейчас нахлынули на меня. Я уже давно был не здесь. И просто стоять и терпеливо ждать сейчас было самой большой пыткой в моей уже немаленькой жизни. Я хотел бежать, подхватив свою любимую на руки, бежать куда-нибудь, где будем только я, она и наша любовь…
Но я прождал двести лет, хотя последний год был самым долгим в моей жизни. Именно в течение этого года, я понял, как много не знал, как много не видел. Понял, что могу ненавидеть также сильно, как и любить, наверное, даже сильнее. Ведь я, и правда, уехав, пошел бы убивать. Кто знает, смог бы я потом остановиться, позволил бы Аро мне умереть той быстрой смертью, так желаемой мной. Именно я сам себя вогнал в ту бездну, из которой мало кто возвращался, и своими силами я бы никогда не выкарабкался из той темноты, что была вокруг.
Я сейчас стоял напротив Эсми, смотрел в ее глаза, читал в них всю любовь к себе, все счастье, что эта женщина испытывает, а сам безустанно благодарил этого ангела за ее появление в моей никчемной жизни. Святой отец произносил слова, который связывали нас навеки, а я слышал только какие-то отрывки, и по ним мог сложить цепочку к окончанию церемонии. Я лишь раз перевел взгляд на священника и увидел в его лице какое-то спокойствие и одобрение моему поступку… Или же мне это лишь показалось? Я побоялся еще раз взглянуть на отца, да и просто уже не мог отвечать на свои внутренние вопросы. А ведь я ответил всего на некоторые, что живут во мне все это время.
Теперь я стал усиленно вспоминать те слова, которые я подготовил заранее. В те моменты, когда я ремонтировал эту беседку, выкладывал дорожку и помогал Эсми, поднося украшения, я каждый день пытался вспомнить хоть одно подходящее стихотворение из своих любимых классиков, и, как назло, на ум шли только признания в любви или же в том, что я никогда не смогу жить без нее. Но это Эсми знала и так. Она знала, что стала остановившимся сердцем и потерянной душой для меня. Что она одна может заменить еду, солнце, эту землю, которая теперь мне не особо-то и нужна.
Я вздохнул, чуть крепче сжав пальцы Эсми в своих ладонях, которые, видимо, так и не мог отпустить с первых слов святого отца.
Ох, ну почему я выбрал именно это? Надеюсь, ей понравится, или она не запомнит этого моего сумасбродного бреда…
Я опустил голову, переводя взгляд с любимого лица на пол беседки, видя перед собой, маленькие росточки травы, которые пробивались через настилы пола. Еще один вздох, и я тихо и медленно заговорил:
«Когда громыхать перестанут тамтамы, то ближний, то дальний,
И молот замрёт в двух сантиметрах над наковальней,
И вдруг станет тихо, так тихо, как в храме, тебя я узнаю,
А ты шевелишь беззвучно губами - я всё понимаю.
У нас есть тайна.
Храни её, не выдавай.
У тебя есть тайна.
Держи её, не отпускай.
Когда прекратятся раскаты и взрывы, все вопли и стоны,
Сломаются все механизмы часов и все телефоны,
И вдруг станет тихо. Какое блаженство, мгновение рая.
А ты что-то шепчешь и делаешь жесты - я всё понимаю.
У нас есть тайна.
Храню её, не выдавая.
У меня есть тайна.
Держу её, не отпуская.
Но звуки вернутся, иначе не могут, они же раскаты.
Они же мелодии, шорохи, вздохи, триоли, рулады.
Все ходики ходят, приёмники включены, струны играют,
И сердце кричит, только губы беззвучны - я всё понимаю.
Сегодня и завтра, сегодня и завтра
Я твой навсегда,
Я раб, я слуга, я тот, кого ты хочешь
Увидеть в часы предрассвета.
Я тот, кого ты простила,
Ты та, кого я люблю,
Сегодня и завтра, сегодня и завтра
И так на века…»
Я замолчал, лишь раз моргнув, ведь все это время я безотрывно смотрел в ее глаза. Произнося все эти слова, хотя можно было сказать лишь одно единственное слово, но я хотел, чтобы Эсми прошла через все то, чего достойная именно она. Чего достойна любая женщина, которую любят и с которой хотят поделить свою погибшую душу. Для меня сейчас как будто все замерло, были лишь моя клятва и эти счастливые глаза.
Какие-то минуты, и я, наконец, скажу свое последнее слово на этой церемонии, а потом мы уедем на несколько месяцев, отдавшись полностью другу другу. У меня в кармане уже давно лежали два билета на лайнер, который увез бы нас на другой край света.
Часть 41. Навеки только мой.

«Я люблю тебя на каждом вдохе и выдохе, так, как никогда не любила. Безумно, каждую секунду все сильнее и сильнее. Боготворю тебя за возможность так любить, боготворю за твою любовь. Боготворю за твои прекрасные глаза, которые ласкают меня, и дарят свет, за ним я буду идти, трепетно оберегая, чтобы он не погас. Боготворю за твою улыбку, которая верит в меня, и я лучше обращусь в пепел, чем предам твое доверие, боготворю за то, что ты тогда не ушел, боготворю за этот день и за все последующие, когда твои руки будут обнимать меня…»
Как же хотелось быть не здесь, но с ним одним и единственным. И все-таки эта церемония была прекрасна и возносила Эсми на седьмое небо, где она молилась этим небесам за то, что они послали ей Карлайла и этот день, который он сделал поистине человеческим для неё, позволив испытать все то, что должна испытать женщина. Она слушала его клятву, и это была не просто клятва, слова, которые может подхватить ветер и унести прочь, это был узор на её сердце. И с каждой новой фразой он оставлял навсегда на нем новые витки. И если бы можно было описать состояние Эсми в тот момент, то оно было похоже на рождение нового солнца. Хотя и это сравнение было приблизительным. Не отрывая от Карлайла взгляда широко распахнутых глаз, она слушала его признание, веря, и в тоже время не веря, что все это происходит с ней, что это не сон, и он не исчезнет также, как срываемые ветром лепестки абрикосы. И хоть она держала его за руку, чувствуя ладонью его тепло, ей казалось, что она видит свою мечту, которую сама когда-то нарисовала в своем воображении. И поэтому она была не в силах оторвать от Карлайла взгляда, боясь что он исчезнет. Природа замерла, словно желая не мешать щебетом птиц, шумом ветра, скрипом деревьев, этой красивой и торжественной церемонии.
- На века, - эхом повторила она вслед за своим мужем. Да, именно мужем, кем стал Карлайл уже давно, в тот момент, когда она поняла, что пойдёт за ним куда угодно, и что разделить с ним горе и радость будет высшим благом для неё. Теперь она не могла сказать, что любила его все эти одиннадцать лет. Она любила его намного дольше, наверное, от самого сотворения мира, проживая свою любовь в разных людях и судьбах, чтобы теперь обрести вечность, которую эта любовь заслуживает. Любовь, достойная зависти богов на небесах. Все было решено за них уже очень давно. Получается, судьба, которая сейчас была третьим свидетелем на этой свадьбе, бывает благосклонная не только к простым смертным? В таком случае, честь и хвала судьбе, и даже не смотря на то, что вначале их любовь была омрачена болью. Ведь, к сожалению, все лучшее в любви достаётся ценой неимоверных страданий, но зато потом награда несоизмеримо велика, если ты смог выстоять и не сломаться. Сквозь мысли донесся голос священника, и она поняла, что пришла её очередь. Эсми сделала шаг к нему, совершенно не думая, как на это посмотрит святой отец, и, не размыкая с Карлайлом рук, приложила их к своей груди. Она начала говорить, видя только его перед собой. Почти одними губами, еле слышно, но, тем не менее, испытывая гордость за то, что этот мужчина доверил ей себя и свою жизнь.
«Я люблю тебя.
Знаю всех ближе,
Всех лучше. Всех глубже.
Таким тебя вижу,
Каким не видел никто никогда.
Вижу в прошлом и будущем,
Сквозь разлуки, размолвки, года ...
Я одна тебя знаю таким,
какой ты на самом деле.
Я одна владею сердцем твоим,
больше, чем все владельцы,
владею!
Ведь оно у тебя, как заклятый клад:
не подступишься -
чудища, пропасти, бесы...
Я зажмурилась.
Я пошла наугад.
В черных чащах плутала,
взбиралась по кручам отвесным,
сколько раз готова была отступить,
сколько раз могла разбиться о скалы...
Я люблю тебя.
Я не могу не любить.
Не могу уступить!
Забудь свой страх, забудь свою боль,
И нашего счастья во имя,
Быть солнцем хочу
Над твоей головой,
Землей под ногами твоими».
Эсми замолчала, слегка растеряно глядя на Карлайла и гадая, понравилось ли ему её признание, как и ей его, которое она уже запомнила дословно. Продолжая различать лишь звуки, она поняла, что священник опять заговорил. И, видимо, это был уже конец церемонии. Широко улыбнувшись Карлайлу и с трудом оторвав от него взгляд, она заставила себя сосредоточиться на словах святого отца.
«Эсми Анн Платт, согласна ли ты стать женой Карлайла Калена и…» - мне понадобилось мгновение, чтобы понять, что я хочу разделить с ним вечность, а вы спрашиваете меня, согласна ли я, святой отец? Но что поделаешь, он был человеком и всего не знал.
- Да, - она посмотрела на Карлайла, и добавила, - навеки рядом, чтобы не случилось. Наверно сейчас большим счастьем для неё было видеть его лицо и чувствовать исходящие волны любви, которые, смешавшись с её, заполнили все пространство беседки и сада, когда он произнес свое «да». Эсми непроизвольно всхлипнула, просто её тело было слишком мало, чтобы уместить в себе огромную, как мир, эйфорию и радость всего дня. Эдвард приблизился к ним и открыл коробочку с кольцами, когда священник сказал, что уже можно обменяться ими. Эсми с любовью в глазах посмотрела на сына, и по его взгляду поняла, что он хотел ей сказать. Там было счастье точно такое же, как и у них. Она нежно взяла Карлайла за руку и вынула из коробочки его обручальное кольцо.
- Я люблю тебя, мой Ангел, - с этими словами она надела ему на палец тонкий ободок из золота, внутри которого был написано то же самое. Всю её жизнь он был для неё Ангелом, тем светом, к которому она всегда стремилась, а теперь стал еще и Хранителем смысла её жизни на этой земле.
Его пальцы бережно коснулись её руки. Почему она не может заплакать? Слезы счастья просто душили, ища выхода. В безудержном порыве она дотронулась до его щеки, а затем просто прижалась лбом к его лбу, дрожа всем телом.
– Люблю тебя, люблю, люблю, люблю, - шептала она, зная, что никогда не устанет повторять это, до последнего вздоха всей Вселенной.
Любимые губы подарили сладостный вкус, и она, закрыв глаза, полностью отдалась этой сладости, не понимая, то ли это священник уже объявил их мужем и женой, и Карлайл по всем законам уже получил возможность поцеловать её, то ли он сам не выдержал. Но одно она знала точно: сейчас она целует своего мужа, и пусть этот брак отличается от всех других на земле, для Эсми он был законней, чем что-либо. Потому что они слишком долго к нему шли. От сотворения мира.
Часть 42. Рай бывает и на земле.
(от лица Карлайла )
За что мне было даровано это счастье? Проклятье, тот ад, в котором я оказался после обращения, именно это я на протяжении многих веков считал своим домом. Я никогда не рассчитывал на то, что получится выбраться из темноты. Не рассчитывал на свет, на который мне вновь позволено взглянуть. Я принял это все, смирившись, как принимает странник, оказавшись в далеких землях, понимая, что больше никогда не вернется домой, не увидит своих близких и родных. За что же мне было даровано такое счастье? За что в мою комнату вновь постучали лучи солнца, озарив спину, прося повернуться к ним, умоляя поверить в сказку. Поверить и пронести эту веру на протяжении всей своей жизни. И неважно, что моя жизнь оборвется только тогда, когда эта земля, этот мир, этот дворик, где сейчас происходит что-то неосязаемое и неописуемое, канут в небытие. Поверить, что моя жизнь теперь изо дня в день будет наполнена только светом. Светом любви, нежности и тепла. Разве не об этом я мечтал, еще будучи человеком? Мечтал увидеть свою мать, или же услышать от родного отца хоть единое слово одобрения. Зачем мне сейчас все это прошлое, когда передо мной, сжимая мои пальцы, смотря на меня глазами, полными небывалой нежности, стояло моё будущее? Будущее, которому я хочу довериться безоговорочно, не боясь предательства или унижения. Я видел в ее глазах любовь, которой любят матери своих сыновей, с которой не придают и не делают больно. Может быть, именно поэтому мне выпало сначала пройти столько испытаний? Ведь без боли как ты сможешь понять, что твои дальнейшие чувства, это уже что-то высшее, что даровано тебе судьбой? Без боли и предательства, человек никогда не научится различать добро и верность. Без попытки что-то изменить в своей жизни, человек никогда не научится глядеть в глаза своему будущему. Навеки погрязнув в прошлом, которое поглотит тебя, не задумавшись, как пучина заблудившийся корабль.
А я и был тем заблудившимся кораблем, который дрейфовал в бескрайнем океане, не находя своей пристани. Корабль, на который каждый день совершали набеги разбойники, требуя своей доли. Корабль, который бился об рифы, тонул в своей внутренней вражде и боли, и каждый раз находил в себе силы вновь выплыть в гладь океана, идя к своей неизведанной судьбе. И сейчас, ощущая своими руками тепло, что дарило мне мое будущее, я, наконец, благодарил свое прошлое и силу, которая была со мной все это время, пока я не набрел на Эсми. Она помогла поднять голову уставшему путнику, помогла разглядеть, в кого я стал превращаться, блуждая в своей черной пучине.
Как же она правильно подобрала слова своей клятвы. Я сделал шаг навстречу своей любимой, ложа ладони на ее грудь. Я был готов поклясться перед Богом, что сейчас чувствую, как бьется ее сердце. Я готов был упасть перед ней на колени, как тогда в кабинете, и вновь умолять о прощении. Я не знал, что со мной сейчас происходит. Эмоции, они волной накрыли меня с головой, как тот туман, в котором я жил до признания. Они не пропускали ни единого звука, только ее голос, что сейчас был в моей голове. Я, как завороженный, следил за ее губами, шептавшими клятву, тихо, в унисон любимой, повторяя все ее слова. Где-то у себя, внутри, не нарушая ее нежного голоса. «Если бы я мог, я вручил бы тебе свое сердце, вырвав из груди… любимая, единственная, кому я могу доверить самое личное, с кем я могу не скрывать своего истинного лица, своей сущности, мыслей, желаний. Ты одна смогла показать, что я могу просто жить, подняв голову. Только ты помогла подняться мне с колен, разрешив идти рядом с тобой всю нашу вечность…»
Одно сплошное наваждение и полная тишина, которая появилась с последними словами Ангела. Я только сглотнул, пытаясь понять, почему вокруг так тихо. Ведь мы до сих пор находились в нашей беседке перед святым отцом, а рядом стоял Эдвард. С диким неимоверным трудом я оторвал свой взгляд от лица жены, посмотрев на падре, который, как и я сам всего несколько секунд назад, стоял, завороженный клятвой Эсми.
Мгновение, и вот это слово, одно единственное, всего две буквы, которые делали меня обладателем неземного счастья.
«Карлайл Каллен, согласен ли ты стать мужем Эсми Анни Платт?» Я уже был готов перебить святого отца, сказав «да». Если бы тот только знал, сколько времени я ждал своего будущего, своего солнышка, своей фарфоровой куколки, которую теперь буду оберегать всю жизнь. Если бы он только знал…
- Да, - гордо и с придыханием произнес я, - на веки рядом, чтобы не случилось,- повторил слова уже своей законной жены. Женщины, ради которой я стану с удвоенным рвением бороться со своей внутренней Тварью, улыбаться каждый день и дарить ей только радость. Уважение и нежность, понимание и любовь.
Я улыбнулся, не скрывая своей радости, протянув руку и ощущая прохладу кольца, которое теперь вечно будет на моём пальце. Через секунду я взял кольцо Эсми и очень аккуратно надел его на ее пальчик. «Я люблю тебя», - наши губы слились в едином поцелуе, я даже не слышал, последних слов священника. Лишь подступил к Эсми, положив свои ладони на ее щечки, и прильнул к губам. Поцелуй, полный нежности и всей любви, что теперь хранится в моей погибшей душе.
Сейчас я мог не сдерживать себя, показывая полную гамму чувств и эмоций, что жили во мне все эти месяцы. Я, как мальчишка, которому только стукнуло восемнадцать, подхватил свою жену и помчался в дом, бросив на ходу «спасибо» святому отцу, прося в своих мыслях сына, поблагодарить того в полную меру. Забежав в спальню, которая по праву когда-то считалась комнатой Эсми, я опять прильнул к ее губам. Целовать и говорить слова любви я никогда не устану. Вот и сейчас минуты текли, а я стоял посередине комнаты и целовал… целовал, заставляя себя, наконец, оторваться от ее губ и сообщить ей об отъезде:
- Спасибо, моя маленькая, спасибо за все, - «а особенно за что, что разрешаешь любить себя», - у меня для тебя сюрприз, - я вновь расплылся в улыбке, очень нежно опуская Эсми на ноги и доставая из кармана своего свадебного пиджака два билета, - думаю, вещей слишком много не понадобится. Переодевайся, а я пойду быстро соберу что-нибудь для себя и предупрежу сына, что он остается за главного, - вновь прильнув к ее губам, я нежно провел рукой по спине жены, после чего выскользнул из ее комнаты.
Я не ожидал, что выбрать место для свадебного путешествия будет так сложно. Ведь это должно быть что-то особенное, как и сама Эсми, но ни в коем случае не затмевающее ее красоту. Перебрав множество вариантов, я определил точно, что хотел бы поехать туда, где мы будем только вдвоем. Ни толп туристов, ни горничных в дорогом отеле какого-нибудь города. Я думал все эти дни и недели, пока Эсми готовила свадьбу, один раз даже уезжал на несколько дней, обманув ее, сказав, что еду на конференцию по приглашению, только Эд знал, куда на самом деле отправляется отец. И именно тогда я и смог найти то единственное место.
Мы стояли на борту лайнера возле перил, и я, положив свою руку на талию Эсми, прижимал женщину к себе. Как же я хотел ее, наконец, не только целовать. Но опять терпел, желая сначала показать персональный рай, в котором мы проведем не один день и не уедем оттуда, пока нам не наскучит общество друг друга. А уж этого я не особо боялся. И как бы Эсми не просила рассказать, куда мы плывем, я так и не раскрыл секрета, уходя от разговора, переводя его на другую тему, или же просто начинал целовать жену. Я уже не раз наблюдал восхищенные взгляды мужчин, обращенные на миссис Каллен, на что теперь я уже реагировал спокойно, только нежно проводил своими пальчиками по ее лицу и опять целовал. Пусть завидуют, ведь им никогда не суждено повстречать такую женщину.
Погода до окончания путешествия как нельзя кстати сопутствовала нашей тайне. Солнце, которое спряталось за пунцовыми облаками, выглянуло только, когда я и Эсми приплыли к южной части страны и сошли на землю. Дальше нам предстояло уже пересесть на собственную лодку.
Я не раз заглядывал в географические атласы и карты мира, чтобы выбрать тот остров, в котором в это время отсутствовал сезон дождей. Дождем мы еще успеем насладиться, живя своей повседневной жизнью, сейчас же хотелось подарить Эсми солнце, от которого не нужно было скрываться. Поэтому мой выбор пал на группу островков в Тихом океане. Уже в лодке я перебрался поближе к жене и завязал ей глаза.
- Очень надеюсь, что тебе понравится, - тихо прошептал я, прикоснувшись губами к ее виску. - Обещай, что дотерпишь до конца. Тебе понравится, я уверен, - я улыбался, хоть Эсми этого и не видела. И вот мы уже подплыли к самому острову, и мотор заглох совсем. Я уже давно скинул с себя ботинки и закатал штаны и теперь с легкостью выбрался из лодки. И, взяв на руки жену, понес к берегу. Я поставил ее на песок и, стоя позади, обхватывая за талию, одними губами прошептал ей на ушко: «Люблю теья!»
Платок медленно сполз с её глаз и открыл замечательную картину. Джунгли, вечно зеленные и живущие своей жизнью, яркие экзотические цветы. На самом берегу стоял милый уютный домик, я до сих пор гадал, откуда же он здесь взялся. Я затаил дыхание, которое мне, впрочем, и не нужно, ожидая реакции жены. Я знал, что ей должно это понравиться. Хотя, как я мог это знать? Сам все еще был ногами в воде, но жену поставил именно на песок и аккуратно приобнимал за талию, давая осознать, что предстало перед ее глазами. Солнце, которое стало подниматься над горизонтом, щедро одарило нас яркими лучами, от них наша кожа засверкала миллионами алмазов. Сейчас была одна цель: подарить жене подарок и праздник, который она заслужила. Своей любовь, заботой и терпением.
Эту ночь, я не забуду никогда в своей жизни. Наша близость, ее поцелуи и мои ласки, наши тела, что сплетались воедино. Все было еще большей сказкой, чем та, в которой я уже жил. Я оставил ее лежать на кровати, очередной раз пробежав губами по ее спине вдоль позвоночника, шепнув, что пойду поплаваю и, накинув на себя легкие брюки, побрел к океану. Думая о своем, не веря во все происходящее. Я не полез в воду, как сказал Эсми, а, зайдя за скалы, что окружали пляж, присел на песок, прислонившись спиной к камням. Почему-то оставшись за столько долгое время в полном одиночестве и смотря на волны, которые омывали берега острова, у меня к горлу подступил комок. Почему? Ведь я был счастлив как никогда в своей жизни. В доме ждала любимая жена, с которой я проведу теперь всю свою жизнь. Я был любим и любил сам. Но чем чаще я задумывался о чем-то, тем чаще перед глазами появлялись картины недавнего прошлого. Вот я бегу с окровавленным телом Эсми в свой дом, вон она, полная ненависти, кидается на меня, разрывая своими клыками кожу. Я нахмурился по инерции, прикасаясь к месту, куда входили клыки любимой, и опять я, нахмурившись, совсем забыл, что обещал больше не грустить.